Нефедов С.А.

Не так давно в работе известного американского историка Честера Даннига[1] было высказано предположение о возможности использования при изучении истории России XVI в. структурно-демографической теории Дж. Голдстоуна[2]. Эта теория опирается на исследования известной французской школы «Анналов» (в частности, на работы Ф. Броделя, Э. Леруа Ладури, Э. Лабрусса, П, Шоню[3]), а также ряда известных английских немецких историков, среди которых в первую очередь, необходимо назвать имена В. Абеля, и М. Постана и К. Хеллинера[4].

Структурно-демографическая концепция имеет глобальный характер и предназначена для объяснения социально-экономических кризисов, происходивших в средние века и в новое время в различных странах Европы и Азии. Исходным пунктом демографического подхода является утверждение о том, что эти кризисы, как правило, были вызваны перенаселением. Рост населения приводил к нехватке пашен, которая проявлялась в крестьянском малоземелье, в росте цен, падении реальной заработной платы, частых голодных годах. Низкий уровень жизни, постоянное недоедание способствовали распространению эпидемий. С другой стороны, беднеющее население не могло платить налоги в прежних размерах, и это приводило к финансовому кризису государства. По мере сокращения доходов обострялась борьба внутри элиты за их распределение. В конечном счете, кризис находил выражение в системной катастрофе - в катастрофическом голоде и эпидемиях, в междоусобной борьбе, в резком ослаблении государства, открывающем дорогу вторжениям врагов. Катастрофа приводила к значительному сокращению численности населения, после чего начинался новый «экологический цикл». Изобилие свободных пашен, недостаток рабочей силы в период после катастрофы было причиной повышения уровня жизни крестьян и быстрого роста населения. Через некоторое время потери восполнялись и начинался новый кризис перенаселения[5].

Честер Даннинг полагает, что демографический подход может использоваться и при объяснении общих тенденций истории России XVI века. В подтверждение своей точки зрения американский историк указывает на такие типичные, с точки зрения демографического подхода, проявления назревающего кризиса как рост населения, сопровождавшийся ростом цен и обострением социальных конфликтов во второй половине столетия[6]. Однако Ч. Даннинг предложил лишь краткий анализ общих тенденций на протяжении всего XVI века, полагая, что рост населения и цен продолжался вплоть до кризиса времен Смуты. В этой заметке мы попытаемся несколько расширить и конкретизировать аргументацию Ч. Даннинга, и более подробно проследить динамику основных переменных, которыми оперирует структурно-демографическая теория. Автор не предполагает, что его выводы относительно возможности применения этой теории к изучению истории России являются окончательными, мы пытаемся лишь очертить контуры возможной дискуссии, которая более подробно рассмотрит этот вопрос.

Ключевой переменной структурно-демографической теории является численность населения. Рост населения в мирных условиях свидетельствует о наличии продовольственных ресурсов, замедление и прекращение роста - об ухудшении продовольственной ситуации. Статистические данные, позволяющие проиллюстрировать рост населения в России XVI века, относятся в основном к северо-западу страны. Известно, что в Шелонской и Бежецкой пятинах новгородчины численность населения увеличилась за полвека на 20-40%, соответственно возросла и площадь пашни. Для центра, в отличие от новгородчины, нет объемных статистических материалов, – имеются лишь отдельные примеры, указывающие на рост числа дворов в отдельных волостках или имениях в 1,5, в 2, в 3 раза. Нормой крестьянского участка в центральных областях в начале столетия считалась выть – пять десятин в поле, однако в середине века чаще встречаются наделы в 2?, 3, 4 десятины. Об увеличении населения говорит так же быстрый рост городов – их общее число увеличилось за полвека с 96 до 160. Эти и другие имеющиеся данные позволили А. И. Копаневу утверждать, что за первую половину XVI века население в целом увеличилось в 1,5 раза и достигло 9-10 млн[7].

В соответствии с демографической теорией рост населения должен был привести к исчерпанию ресурсов свободных земель, нехватке продовольствия, что в свою очередь, влечет замедление роста населения. «Если в начале XVI века на периферии старых владений еще есть резерв годных к освоению земель, - отмечает Л. И. Ивина, - то к середине XVI века он полностью исчерпывается, как например, во владениях Троице-Сергиева монастыря близ Углича... Плотность поселений внутри владений возрастает... Увеличиваются сами поселения, многие деревни превращаются в сельца и села»[8]. В отдельных районах имеются явные свидетельства нехватки земли и перенаселения. Отмечается нехватка земли в Белозерском крае; здесь на двор приходилось лишь по 6 десятин и, по расчетам специалистов, зерна не хватало до следующего урожая[9]. Тяжелое положение сложилось в некоторых пятинах новгородчины: по расчетам петербургских историков в первой половине XVI века зерновое производство на поместных землях Водской и Деревской пятин не обеспечивало минимального уровня потребления в 15 пудов хлеба* на человека[10]. Следствием постоянного недоедания была стагнация численности населения. Так, известно, что во второй половине XV века население Водской и Деревской пятин значительно возросло, но затем оно стало уменьшаться. С 1500 по 1540 год население уменьшилось в Водской пятине на 17%, а в Деревской пятине - на 13%. Недостаток хлеба заставлял крестьян заниматься торговлей и промыслами - или уходить в более хлебные районы. Низкий уровень потребления способствовал увеличению смертности от эпидемий; при Василии III летописи по крайней мере четыре раза отмечают в этом районе мор - в то время как в центре страны эпидемии не упоминаются[11]. Таким образом, мы видим, что рост населения достиг той точки, которая характеризуется исчерпанием природных ресурсов - и в результате население стало сокращаться. Конечно, это перенаселение было относительным - население достигла максимума, обусловленного уровнем развития сельского хозяйства и уровнем повинностей, то есть социально-экономическими характеристиками конкретного общества. То обстоятельство, что стагнация началась именно на Северо-Западе, по-видимому, в немалой степени объясняется скудными почвами этого региона и высоким уровнем ренты, сохранившимся здесь со времен независимой Новгородской республики[12].

_____________

* Здесь и далее исчисление ведется в пудах «хлеба»: четверть ржи (4 пуда) плюс четверть овса (2,7 пуда) составляют «юфть» - 6,7 пуда «хлеба». Четверть овса обычно стоила в 2 раза дешевле ржи, поэтому цена пуда «хлеба» составляла 9/10 от цены пуда ржи.

Таким образом, ситуацию на Северо-Западе можно трактовать как ситуацию экологического равновесия, когда увеличение смертности от недоедания и эпидемий компенсирует естественную рождаемость. Экологическое равновесие обычно не бывает устойчивым, случайные колебания внешних факторов, большой неурожай, резкий рост налогов или эпидемия, могут привести к катастрофе, подобной той, которая произошла в Европе в середине XIV века. В те времена связь между недоеданием и «Черной смертью» была чем-то очевидным; такого же мнения придерживаются и многие современные исследователи[13].

Другой важной переменной, акцентируемой структурно-демографической концепцией, является рост цен. По новгородским источникам, в 1470-1500 годах цены на рожь увеличились с 7 до 10 денег за четверть, но затем рост приостановился до середины 20-х годов. Впоследствии цены снова стали расти, в 1532 году цена в Иосифо-Волоколамском монастыре составляла 23 деньги, во время неурожая 1543-44 годов цены на новгородчине поднялись до 30-40 денег. В середине XVI века в Россию после долгого перерыва вновь пришел голод; в 1548-49 годах голод охватил северные районы страны. Голод сопровождали эпидемии; в 1552 году разразилась страшная эпидемия в Новгороде и Пскове; в Пскове погибло 30 тысяч человек. В 1556/57 году снова пришел голод, свирепствовавший в Заволжье и на Севере; в результате голода и бегства крестьян на юг в северных областях началось запустение. В конце 50-х годов на Двине пустовало до 40% пашни[14].

Однако, уточняя построения Ч. Даннинга, нужно отметить, что реальным мерилом избытка или недостатка ресурсов в экономической истории являются не собственно цены, а реальная заработная плата - заработная плата, исчисленная в килограммах зерна. В. Абель в своем фундаментальном исследовании привел десятки графиков, дающих сравнительный анализ динамики реальной заработной платы в различных странах на протяжении XVI- XVIII веков. На этих графиках сопутствующее росту населения падение реальной заработной платы свидетельствует о нехватке ресурсов и перенаселении[15]. Приложимо ли общеэкономическое понятие реальной заработной платы в условиях России XVI века? Мы полагаем, что приложимо, коль скоро в те времена существовали свободные работники на вольном найме. Около 1520 года обычная дневная оплата неквалифицированного работника в Москве составляла полторы деньги в день, а четверть ржи стоила 10 денег, на дневную плату рабочий мог купить около 11 кг хлеба. По европейским меркам, это весьма высокий уровень оплаты, свидетельствующей об относительном изобилии продовольственных ресурсов. В 1568 году работник на Белоозере получал 1 деньгу в день, а четверть ржи стоила 20 денег, на дневную зарплату можно было купить 3,6 кг зерна. Таким образом, реальная заработная плата за полвека уменьшилась втрое, что свидетельствует о росте населения и нехватке продовольственных ресурсов. Дневная плата в 3,6 кг кажется довольно большой, но нужно учесть, что поденщиков брали на короткие сроки, что большую часть года они не имели работы (в конце XIX века оплата при поденном найме летом в 3 раза превосходила дневную оплату при годовом найме). В действительности уровень дневной оплаты в 3-4 кг – это был уровень, характерный для времен кризиса и голода, во времена «кризиса XVII века» в Европе уровень оплаты составлял 4-5 кг[16].

Правда, в нашем распоряжении имеются лишь единичные данные о поденном найме; гораздо больше информации имеется об условиях годового найма монастырских работников. Монастыри привлекали для различных работ наемных работников, «казаков» или «детенышей», иногда на короткие сроки, но чаще на год; эти работники получали от монастыря продукты и денежное содержание, «оброк». Большинство «детенышей» были взрослыми людьми, они заключали устный договор с монахами, и, получая оброк авансом, представляли поручителей, которые отвечали за их добросовестный труд своим имуществом. «Детеныши» были вольны уйти из монастыря, но при этом должны были вернуть оброк[17]. В 50-х годах оброк детенышей в Иосифо-Волоколамском монастыре составлял 80 денег в год, что в переводе на хлеб эквивалентно 1,2 кг хлеба в день[18]. Впоследствии мы видим столь низкий уровень оплаты лишь один раз, во время голода 1588-89 годов[19] – однако тогда этот голодный уровень держался лишь один год, а 50-х годах это была обычная плата. Таким образом уровень жизни этой категории населения в 50-х годах был примерно таким же, как в голодные годы, что свидетельствует об ухудшении продовольственной ситуации по сравнению с началом столетия.

Таким образом, первые симптомы надвигающегося социально-экономического кризиса появились задолго до Ливонской войны и «опричнины». Россия не представляла собой экономического единства, в ней были относительно богатые и относительно бедные, перенаселенные области. Обширные пространства Московии производили обманчивое впечатление – в действительности суровый климат и бедные почвы приводили к тому, что многие районы не могли прокормить свое население. Север и новгородчина издавна относились к бедным областям; здесь часто бывали неурожаи, сюда привозили хлеб из центральных районов. В то же время существовали относительно благополучные области; в Замосковном крае положение оставалось довольно благоприятным, и здесь до 1560 года продолжался рост населения. Однако в 1560-61 годах голод пришел и в Замосковье, цена ржи в центральных районах поднялась до 50-60 денег за четверть. Характерно, что в качестве причины голода старцы Иосифо-Волоколамского монастыря указали на недостаток угодий и на рост государевых повинностей[20].

В 1558 году началась Ливонская война. Война была тяжелой: события обернулись так, что России пришлось сражаться одновременно с ливонцами, Швецией, Литвой и с Крымом. С началом войны налоги увеличились примерно с 1,7 до 2,8 пудов хлеба на душу населения - однако оказалось, что этого недостаточно. Необходимо было вводить новые военные налоги – и в 1566 году царь созвал собор, чтобы решить самый важный вопрос: нужно ли продолжать войну? В конечном счете собор практически единодушно высказался за продолжение войны и за увеличение налогов[21]. Это было роковое решение, которое привело к катастрофе.

1525-1535	1536-1545	1552-1556	1561-1562	1568-1569	1582-1584
0,3	0,3	1,7	2,8	3,6	1,0

Табл. 1. Динамика государственных повинностей в Бежецкой пятине (в пудах хлеба на душу населения) [22] .

После собора 1566 года налоги были еще раз увеличены, теперь они составляли около 3,5 пудов на душу населения, в два раза больше, чем в начале 50-х годов. Здесь необходимо вернуться к ситуации, которая сложилось к середине XVI на новгородчине. Мы видели, что в некоторых пятинах потребление крестьян было ниже минимума в 15 пудов на душу населения, что крестьяне часто голодали и население пятин уменьшалось. При отсутствии запасов любой большой неурожай мог вызвать голод - а требование повышенных налогов было равносильно неурожаю. Откуда крестьяне могли взять лишние 3-4 пуда на душу, чтобы заплатить увеличившиеся налоги? Изъятие необходимого для пропитания зерна должно было привести к катастрофическому голоду и к вспышке эпидемий. Материалы «Аграрной истории Северо-Запада России» показывают нарастание голода и эпидемий в Деревской пятине начиная с 1560 года (Табл. 2).

Причины запустения	1551-60	1561	1562	1563	1564	1565	1566	1567	1568	1569	1570	1571	1572
голод	1,8	2,3	2,8	3,3	3,8	4,4	5,4	7,4	9,5	12,9	18,1	19,1	19,6
мор	2,0	2,2	2,4	2,6	2,9	3,0	3,6	4,6	5,1	6,2	10,1	10,9	11,1
подати	5,1	6,7	8,3	9,9	11,5	12,6	16,3	20,7	26,1	33,3	39,8	41,0	41,6
"дорога"	1,0	1,1	1,3	1,4	1,6	2,0	2,8	3,6	4,9	7,0	9,1	9,4	9,7
опричнина	0,0	0,0	0,0	0,0	0,0	0,2	1,9	4,4	6,3	7,9	11,2	11,2	11,2

Табл. 2. Процесс запустения Деревской пятины (в процентах к общему числу обеж по переписи 1500 года)[23]. При «обыске» в 1573 году писцы указывали причины запустения обеж, ухода или гибели хозяев: голод, мор, бегство от податей, от насилия войск, двигавшихся в Ливонию по проходившим по пятине дорогам. Часть обеж запустела от вывоза крестьян в поместья опричников.

Общее впечатление от этой картины – это постоянные бедствия, голод и мор. Увеличение податей вызвало повальное бегство, и судьба бежавших остается неизвестной – многие, вероятно, погибли от голода на дорогах. График говорит о том, что голод и мор, разразившиеся по всей России в 1568-71 годах, были подготовлены протекавшими ранее процессами. В Деревской пятине они означали лишь некоторое усиление голода и мора, которые свирепствовали здесь все 60-е годы.

В конце 60-х годов тревожные сообщения приходят и из других районов. Увеличение налогов должно было привести к сокращению крестьянских запасов, что в случае неурожая было чревато большим голодом. Большой неурожай случался на Руси в среднем каждые 6-7 лет[24], так что катастрофа была неизбежна, дело было только во времени. В 1567/68 годах летописи отмечают неурожай и голод в центральных областях: «Глад был на Руси велик, купили в Москве четверть ржи в полтора рубля»[25]. Обычная цена ржи была 30-40 денег - стало быть, цены возросли в 8-10 раз! Следующий год снова был неурожайным: «Была меженина велика добре, на Москве, и в Твери и на Волоце ржи четверть купили по полутора рубля по шьтидесят алтын и людей много умерло с голоду»[26]. В 1569 году в вотчинах старицкого Успенского монастыря пустовала треть деревень, в имениях Иосифо-Волоколамского монастыря в Рузском уезде не обрабатывалась пятая часть пашни, в имениях Троице-Сергиева монастыря – седьмая часть. В 1570 году следом за голодом пришла чума. В современной историографии считается, что большие эпидемии не приходят сами по себе, что они являются следствием хронического недоедания и падения сопротивляемости организма[27]. «Это была одна из тех страшных эпидемий средневековья, которые возникали примерно один раз в сто лет и оставляли после себя почти полностью обезлюдевшие города и деревни», - писала Е. И. Колычева[28]. «Великий голод» продолжался и во время эпидемии. «Был тогда великий голод, - свидетельствует Г. Штаден, - из-за кусочка хлеба человек убивал человека…»[29] «Даже матери ели своих детей, трупы выкапывали из могил и съедали», - писали Таубе и Крузе[30]. Весной 1571 года монахи Тройце-Сегиевой обители жаловались, что в монастырских вотчинах «крестьяне от глада и от поветрия вымерли», «крестьян... у них во всей троецкой вотчине не осталось ни тридцатого жеребья»[31].

В условиях жестоких войн ослабление одного из противников сразу же влечет военную катастрофу. Перебежчики поспешили донести крымскому хану о трагедии Руси. «На Москве и во всех городах по два года была меженина великая и мор великой», - говорил татарам галицкий сын боярский Сумароков[32]. Хан Девлет-Гирей решил воспользоваться ситуацией, собрал огромное войско и пошел походом на Москву. В мае 1571 года крымцы окружили в Москве русскую армию и сожгли осажденный город, в огне погибли сотни тысяч людей. Татары подвергли страшному опустошению весь Московский уезд и уезды, лежавшие южнее столицы[33].

Каковы были масштабы катастрофы? Наиболее подробные данные по этому вопросу предоставляют новгородские материалы. В Деревской пятине 1/3 обеж была заброшена из-за голода и мора – то есть хозяева погибли; остальные бежали от царевых податей и правежей. В Водской пятине запустело 3/5 всех обеж, но неизвестно, сколько крестьян погибло, а сколько ушло в другие места. В одной из волостей Бежецкой пятины от мора и голода погибло 40% населения. Для центральных областей статистических данных гораздо меньше; имеется, в частности, информация о запустении в расположенных в различных уездах вотчинах Троице-Сергиева и Иосифо-Волоколамского монастырей. В опустошенном татарами Московском уезде в этих вотчинах было заброшено 90% пашни, в Суздальском уезде – 60%, в Муромском уезде – 36%, в Юрьев-Польском уезде – 18%. Масштабы запустения были велики, часть крестьян погибла, некоторые переселились в другие места. Однако массовое переселение во время эпидемии было невозможно: во избежание распространения болезни дороги были перекрыты заставами. Бежать на окраины не имело смысла: 1570-е годы были временем больших восстаний в Поволжье, а южные области в этот период трижды подвергались опустошению кочевниками. Таким образом, крестьянам было некуда уходить, и приведенные выше цифры говорят об огромных масштабах гибели населения[34].

В рамках демографической теории анализ экономических процессов, следующих за катастрофой, был дан в известной статье Майкла Постана, включенной в впоследствии в его классическую монографию «Очерки средневекового сельского хозяйства и общие проблемы средневековой экономики»[35]. Анализируя последствия «Черной Смерти» XIV века, М. Постан подчеркивал следующие основные моменты. Убыль населения приводит к тому, что на смену прежней нехватке земли приходит ее избыток, появляется нехватка рабочей силы. Первым следствием недостатка рабочей силы является резкое возрастание реальной заработной платы (то есть платы, исчисленной в зерне). Вторым следствием является понижение ценности земли, то есть уменьшение земельной ренты, оброков и барщины. Эти выводы М. Постана сделаны на основе анализа положения в различных странах Западной Европы; они приводятся в современных учебниках экономики как пример действия общего закона труда и заработной платы[36].

По расчетам М. Постана, после Великой Чумы реальная заработная плата возросла в 1,7 раза[37]. Такой же, даже более резкий рост мы видим в 1570-х годах в России: в 1576 году работники на вологодчине получали по 3 деньги в день, а четверть ржи стоила 23 деньги[38], таким образом дневная плата составляла 9,3 кг хлеба, она возросла в 2,5 раза.

Резкий рост оплаты монастырских работников в 1570-х годах отмечался многими исследователями - причем Б. Д. Греков еще в 20-х годах предполагал, что оплата выросла вследствие нехватки рабочей силы[39]. Данные об оброках «детенышей» Иосифо-Волоколамского монастыря свидетельствуют, что реальная (и номинальная) заработная плата после катастрофы 1570-71 годов возросла примерно в 2,5 раза[40]. Оплата квалифицированных работников, например, плотников, портных возросла в 2 раза. Подобное увеличение оплаты имело место и в других церковных учреждениях. В Новгородском Софийском Доме оплата дворовых работников увеличилась в 1547-1577 годах с 60 до 120 денег; в Кирило-Белозерском монастыре оборок дворовых слуг возрос в 1568-1581 годах с 42 до 126 денег, а оброк портных – с 90 до 200 денег[41]. М. Постан особо отмечает, что после Великой Чумы оплата чернорабочих увеличилась в большей степени, чем оплата квалифицированных рабочих[42] - это явление мы отмечаем и в России.

По М. Постану, вторым признаком резкого сокращения численности населения является значительное уменьшение земельной ренты. В Англии нехватка рабочей силы привела к тому, что крестьяне и батраки стали передвигаться по стране в поисках лучших условий. Они отказывались занимать освободившиеся после чумы обремененные барщиной тяглые «вилланские» наделы, землевладельцы были вынуждены сдавать эти земли в аренду по пониженным расценкам, и арендная плата упала на 20-30%[43]. Мы наблюдаем аналогичный процесс и в России, здесь наблюдается резкое сокращение величины тяглого надела и распространение аренды по пониженным оброчным ставкам. В первой половине XVI века размеры тяглого надела крестьянина приближались к 1 выти, а аренды за оброк практически не существовало. Теперь же крестьяне отказываются брать полные тяглые наделы, эти наделы сокращаются до 1/3- 1/6 выти; появилось множество безнадельных крестьян, «бобылей». Остальную необходимую им землю крестьяне арендовали у своего или у соседнего землевладельца; с этой не платили казенные налоги, а плата, полагавшаяся землевладельцу, была намного ниже, чем на тяглых землях[44]. Имеющиеся в литературе сведения о размерах оброков и налогов приведены в таблице 1.

	Год	Район	число дворов	Земли	Дворов на выть	Цена ржи	Оброк	Налог	Всего
со двора	с души	со двора	с души	со двора	с души
1	1540	Деревская пятина		поместные	1,9	15	39	7,9	6,6	1,3	45,6	9,2
2	1540	Водская пятина		поместные	1,3	15	66	12,5	6,2	1,2	72,2	13,7
3	1540	Шелонская пятина, Староруский у.		поместные	1,2	15	68	11	9,2	1,6	77,2	12,8
4	1554/55	Владимирский у. с. Борисовское и др.	191	дворцовые	2,4	40	34,0	6,8
5	1564	Белозерский у. с. Ярогомж и др.	42	дворцовые	1,4	24	28,0	5,6
6	1567	Костромской у. с. Цибино и др.	26	дворцовые	2	24	28,7	5,8
7	1568	Водская пятина, Новгородский у.		поместные	1,1	28	36,0	6,9	20,0	4,0	56,0	10,9
8	1576	Шелонская пятина. Михайловский погост	55	поместные	2,5	24	12,0	2,3	20,1	4,0	31,8	6,3
9	1576	Шелонская пятина. Порховский у.	297	поместные	2,5	24	9,3	1,9	20,1	4,0	29,5	5,9
10	1570-е	Тверской у. с. Марьино и др.	112	дворцовые	9	24	9,3	1,9
11	1577/78	Нижегородский у.	613	дворцовые	3,7		16,0	3,3
12	с 80-х годов	Подворное обложение в сев.-вост. районах.		черные		30-60	7,3-14,6	1,5-2,9
13	1582-84	Водская пятина	172	дворцовые	3,5	62	10,7	2,1	15,5	2,9	26,3	5,0
14	1584	Шелонская пятина. Порховский у.		дворцовые	4	60	16	3,1	5,5	1,1	24,7	4,8
15	1584	Владимирский у. с. Красное и др.	135	дворцовые	3,4	52	15,3	3,1	2,5	0,5	17,9	3,6
16	1585	Себежский у. Никольская губа.	23	дворцовые	2,5	60	31,3	6,2
17	1586	Муромский у. с. Пурок и др.	693	дворцовые	1,8		44,7	8,9
18	1588/89	Каширский у.	2030	дворцовые			14,0	2,8
19	1589	Вологодский у. с. Юг и др.	657	дворцовые	3,9	71	10,0	2,1	1,7	0,3	11,9	2,4
20	1590-94	Вотчины Троице-Сергиева монастыря		монастырские		30	6-12	1,2-2,4
21	1594	Деревская пятина, Сытинский и Листовский погосты	66	монаст.	4	60	11,3	1,7
22	1596/97	Рязанский у. с. Федотьево и др.	152	дворцовые	4	30	9,3	1,8	1,5	0,3	10,5	2,1
23	1598	Вологодский у.		монаст.			14,0	2,8
24	1598-99	Поместье Степана Рахманова	13	поместные	6,5	58	20,7	4,2
25	1601	Бежецкий у. с. Алабузино	21	монастырские	4,5	32	12,7	2,5
26	1601	Бежецкий у. с. Михайловы горы	37	монастырские	7	32	10,0	2,1

Табл. 3. Данные об оброках и налогах в 1540-1601 годах (в пудах хлеба)[45]. В некоторых случаях населенность двора неизвестна, тогда она принимается за 5 человек, и соответствующая цифра выделяется курсивом.

В этой таблице не учтена арендная плата за вненадельные земли. Обычная арендная плата на дворцовых землях составляла 12 денег за 3 десятины в 3 полях[46]. Крестьянский двор вряд ли арендовал больше 6 десятин, тогда плата за аренду составляла максимально 24 деньги на двор. При цене четверти ржи в 40 денег и четверти овса в 20 денег это эквивалентно 2,7 пудам хлеба на двор или 0,5 пуда на душу. На монастырских землях аренда обходилась немного дороже[47], но в целом, аренда за оброк была чрезвычайно выгодна для крестьянина, и по некоторым оценкам, арендуемая пашня значительно превышала тяглую. Мало того, во многих случаях крестьяне распахивали заброшенные земли и вообще ничего не платили. При обыске, проведенном в Бежецкой пятине в 1586 году, выяснилось, что безоброчных пашен было в 1,3 раза больше, чем тяглых[48].

Таким образом, арендная плата была лишь небольшой добавкой к платежам за тяглую землю, и мы можем считать, что данные таблицы 2 в целом достаточно адекватно показывают общую динамику ренты. Из этих данных следует, что сразу после катастрофы 1570-71 годов оброки на поместных землях упали примерно в 3 раза (с 10-12 пудов до 3-4 пудов на душу), на дворцовых землях - примерно в 2 раза. Это падение произошло за счет уменьшения тяглого надела (роста числа дворов на выть). В то же время размеры государственных налогов оставались большими, и это было одной из причин, заставлявших помещиков соглашаться на уменьшение тяглых наделов. В 80-90-х годах дальнейшее уменьшение тяглых наделов привело к дальнейшему сокращению оброков, причем в этот период сокращаются и налоги. Правда, имеются два исключения. В Муромском уезде (с. Пурок и др.) оброки сохранились на высоком уровне, но Е. И. Колычева объясняет это обстоятельство необычайным плодородием этого района. В другом случае (Себежский у.) в ренту были, по-видимому, включены государственные налоги. Кроме того, малый объем выборки (23 двора) не исключает присутствия каких-либо местных особенностей[49].

Мы можем проверить гипотезу об уменьшении оброка после 1572 года по статистическому критерию Уилкоксона. Цифры оброка со двора объединим в две группы: первая группа с табличными номерами 1-7 (оброки до 1572 года) и вторая группа с номерами 8-26 (оброки после 1572 года). Эти группы можно рассматривать как случайные выборки (случайность обеспечивается тем обстоятельством, что мы привели все встречающиеся в литературе цифры, не производя специального отбора). После этого, подсчитав число инверсий (7), мы получим значение критерия Уилкоксона (59,5), намного превосходящее критическое (44,5). Это означает, что две рассматриваемые нами группы с вероятностью 99% имеют разные законы распределения, то есть после 1572 года оброки понизились[50].

Уменьшение оброков для оброчных крестьян шло параллельно уменьшению барщины в барщинных хозяйствах. Известно, что в первой половине XVI века норма барщины составляла 1 десятину с выти в одном поле; в подавляющем большинстве известных случаев эта норма сохранялась вплоть до 90-х годов. Но количество дворов на выть за это время возросло в 2-3 раза - то есть объем барщины в расчете на двор значительно уменьшился[51].

Таким образом, нормы оброка и барщины снизились, свободной земли было более чем достаточно, можно было выбирать лучшие участки. Напрашивается вывод о том, что крестьяне стали жить намного лучше - однако у нас нет массовых данных, которые бы позволили реконструировать бюджет крестьянского хозяйства. Крестьяне скрывали свою безоброчную пашню и указывали в качестве тяглых наделов мизерные участки, поэтому размеры средней запашки известны лишь в редких случаях. В Прибужском погосте Старорусского узда в 1580-х годах на крестьянский двор приходилось 3 десятины тяглой, 5 десятин арендной земли, и, вероятно, кое-что обрабатывалось безоброчно. В Бежецкой пятине известно много случаев, когда крестьяне безоброчно распахивали очень большие дворовые наделы[52]. Естественно предположить, что в сложившихся благоприятных условиях крестьяне пахали столько, сколько считали нужным - и во всяком случае, не меньше, чем раньше. Г. Штаден свидетельствует, что в то время среди крестьян были богатые люди; известно, что некоторые сельчане делали большие вклады в монастыри[53]. О высоком уровне жизни крестьян говорят и высокие оброки монастырских «детенышей».

Таким образом, в период, последовавший за катастрофой 70-х годов, уровень эксплуатации крестьян не увеличился (как утверждают некоторые историки), а напротив, значительно уменьшился – в полном соответствии с экономической теорией.

Уменьшились не только подати, уплачиваемые землевладельцам, сокращение тяглых наделов привело к уменьшению крестьянских платежей в казну. Реальный размер податей, платимых с одного двора, сократился в 3-4 раза. В Новгородском уезде Шелонской пятины в 1573-88 годах реальные платежи крестьянского двора уменьшились в 5 раз! Казна опустела; сборы с новгородских земель к 1576 году уменьшились вдвое, а к 1583 году в 12 раз[54]!

Суммируя сказанное, можно признать, что имеются некоторые аргументы в пользу того, что экономическое развитие России в 1500-1580-м годам соответствует общим представлениям структурно-демографической теории. В соответствии с этими представлениями, в первой половине XVI века имел место рост населения, который привел к нехватке свободных земель и к относительному перенаселению в отдельных районах. Перенаселение особенно сказывалась в некоторых пятинах новгородчины, где недостаток земли усугублялся высоким уровнем оброков, которые крестьяне платили своим помещикам. Эти пятины были очагами хронического недоедания и эпидемий, и население там уменьшалось уже в первой половине XVI века. Продовольственное положение здесь было неустойчивым и любой большой неурожай или новый налог мог привести к катастрофическому голоду. Налоги, введенные во время Ливонской войны, особенно тяжело ударили по депрессивным районам, и почти сразу же привели к голоду и эпидемиям. Принятое в 1566 году решение о дальнейшем увеличении налогов стало роковым; рост податей вызвал истощение хлебных запасов не только в депрессивных районах, но и в более благополучных областях. В этих условиях два неурожая породили страшный голод, а вслед за голодом пришла чума. Крымский хан воспользовался кризисом, чтобы нанести Москве сокрушительный удар – к эпидемиологической катастрофе присоединилась военная катастрофа. Численность крестьянского населения намного уменьшилась; в соответствии с общими экономическими законами это должно было привести – и привело – к значительному уменьшению оброков и барщины. Таким образом, согласно демографически-структурной теории, период после 1572 года можно рассматривать как начало нового экологического цикла.

Мы не считаем, что эта схема применения демографически-структурной теории к реальности России является вполне обоснованной, это лишь один из гипотетических вариантов, вокруг которого может вестись дискуссия. Возможно, в ходе этой дискуссии будут приведены аргументы критического характера. Тем не менее, очевидно, что обсуждение применимости этой концепции к российской действительности может быть полезным в плане лучшего понимания природы и динамики внутренних социально-экономических процессов.

Список литературы

 [1] Dunning Ch. The Precoditions of Modern Russia’s Fist Civil War//Russian History. 1998. Vol. 25. No. 1-2. P. 119-131.

[2] Goldstone J. A. Revolution and Rebellion in the East Modern World. Bercley, 1991.

[3] Braudel F, Spooner F. Price in Europe from 1450 to 1750//The Cambridge Economic History of Europe. Vol. IV. Cambridge, 1967. P. 368-486; Ladurie, Le Roy E. Les paysans de Languedoc. T. 1-2. Paris, 1966; Chaunu P. La civilisation de l’Europe classique. P., 1966.

[4]Abel W. Agrarkrisen und Agrarkonjunktur in Mitteleuropa vom 13. bis zum 19. Jahrhundert. Berlin. 1935; Abel W. Crises agraires en Europe (XIIe –XXe siecle). Paris, 1973; Postan M. Same economic evidence of declining population in the later middle ages // The Economic History Review. Ser. 2. 1950. Vol. 2, № 3; Postan M. M. Essays on medieval agriculture and general problems of medieval economy. Cambridge, 1973; Helliner K. , The Population of Europe from the Blac Deathe to the Eve of the Vital Revolution// The Cambridge Economic History of Europe. Vol. IV. Cambridge, 1967. P. 1-95.

[5] Goldstone J. A. Op. zit. P. 24-27, 393.

[6] Dunning Ch. Op. zit. P. 127.

[7] Аграрная история Северо-Запада России XVI века. Л,. 1974. (далее - АИСЗР. Т. II) С. 267, 290; Тихомиров М. Н. Россия в XVI столетии. М., 1962. С. 104; Зимин А. А. Реформы Ивана Грозного. М., 1960. С. 86. Копанев А. И. Население Русского государства в XVI в.//Исторические записки. 1959. Т. 64. С. 237-244; Колычева Е. И. Аграрный строй России XVI века. М., 1987. С. 64.

[8] Ивина Л. И. Внутреннее освоение земель в России в XVI в. Л., 1985. С. 233.

[9] Прокопьева Л. С. «Хлебный бюджет» крестьянского хозяйства Белозерского края в середине XVI в.// Крестьянство и классовая борьба в феодальной России. Л., 1967. С. 102.

[10] Аграрная история Северо-Запада России XVI века. Север. Псков. Общие итоги развития Северо-Запада. Л. 1978. (далее - АИСЗР. Т.III) С. 178. Табл. 60. Авторы этой работы подвергались критике за то, что брали в своих расчетах слишком большую урожайность: сам-4 для ржи и сам-3 для овса (см.: Горская Н. А., Милов Л. В. Некоторые итоги и перспективы изучения аграрной истории Северо-Запада России//История СССР. 1982, № 2. С. 73-74). Тем не менее даже при столь высокой урожайности крестьянские хозяйства имели дефицит хлеба.

[11]АИСЗР. Т.II. С. 32, 33, 42, 53, 67, 287, 290; Соловьев С. М. Сочинения. Кн. 3. М., 1989. С. 312.

[12] АИСЗР. Т.II. С. 173, 373.

[13] Klapisch-Zuber C. Plague and family life //The New Cambridge Medieval History. Vol. VII. Cambridge, 2000. P. 130; История крестьянства в Европе. Т. II. М., 1986. С. 292.

[14] Маньков А. Г. Указ. соч. С. 104; Колычева Е. И. Указ. соч. С. 172-174.

[15] Abel W. Crises agraires en Europe (XIIe –XXe siecle). Paris, 1973.

[16]Герберштейн С. Записки о Московии. М., 1988. С. 121; АИСЗР. Т.II. С. 23; Никольский Н. Кирилло-Белозерский монастырь и его устройство во второй четверти XVII века. Т. I. Вып. 2. СПб.,1910. с. OXCII-OXCVI; Маньков А. Г. Цены и их движение в Русском государстве XVI века. М.-Л., 1951. С. 106; Abel W. Crises agraires en Europe (XIIe –XXe siecle). P., 1973. P. 189.

[17] Тихомиров М. Н. российское государство XVI-XVII веков. М., 1973. С. 142-143.

[18] Книга ключей и долговая книга Волоколамского монастыря XVI века. М.-Л., 1948. С. 31-37; Расходная книга Костромского Ипатьевского моначстыря около 1553 года упоминает оброки «детенышей» в 66-72 деньги. См.: Сборник Археологического института. 1898. С. 129. Цена четверти ржи в 1557 году составляла 40 денег (Маньков А. Г. Указ. соч. С. 106). Юфть хлеба стоила 60 денег и на годовой оброк можно купить 1,3 юфти. В книгах денежных сборов и выплат Иосифо-Волоколамского монастыря встречаются упоминания о том, что работники получали натурой на год 2 четверти ржи и 2 четверти овса (то есть 2 юфти). Всего с оброком получается 3,3 юфти. Юфть весила 6,7 пуда, 3,3 юфти - 22,1 пуда. Из расчета 300 рабочих дней в году получается 1,2 кг хлеба в день.

[19] Книги денежных сборов и выплат Иосифо-Волоколамского монастыря. 1573-1595 гг. Вып. 2. М.-Л., 1978. С. 190-204; Маньков А. Г. Указ. соч. С. 106.

[20] Каштанов С. М. К изучению опричнины Ивана Грозного// История СССР. 1963. № 2 С. 114; Колычева Е. И. Указ. соч. С. 176.

[21] Скрынников Р. Г. Великий государь Иоан Васильевич Грозный. Т. I. Смоленск, 1996. С. 410, 412, 437.

[22] Для построения таблицы использованы данные Г. В Абрамовича: АИСЗР. Т.II. С. 23-27, табл. 5, 8, 9. Данные о населенности двора см. АИСЗР. Т. II. C. 185, табл. 151, С. 194, табл. 157. Пересчет на пуды хлеба осуществлен исходя из цены полпуда ржи плюс полпуда овса в 1500 году в 2,2 деньги. Величина для 1569 года получена следующим образом: из указанной работы взята цифра податей за обжу в 140 денег в 1570 году, число дворов на обжу и населенность двора взяты те же, что и 1566 году.

[23] АИСЗР. Т. II. Табл. 36.

[24] Аграрная история Северо-Запада России. Вторая половина XV-начало XVI века. Л. 1971. (далее - АИСЗР. Т. I). С. 37.

[25] Цит. по: Скрынников Р. Г. Россия после опричнины. Л., 1975. С. 162.

[26] Цит. по: Скрынников Р. Г. Указ. соч. С. 162.

[27] Klapisch-Zuber C. Op. cit. P. 130; Slicher van Bath B. H. The Agrarian History of Western Europe F. D. 500-1850. L., 1963. P. 88.

[28] Колычева Е. И. Указ. соч. С. 178.

[29] Штаден Г. О Москве Ивана Грозного. Записки немца-опричника. М., 1925. С. 92.

[30] Послание Иоганна Таубе и Элерта Крузе//Русский исторический журнал. 1922. Кн. 8. С. 55.

[31]Цит. по: Каштанов С. М. Указ. соч. С. 115.

[32] Цит. по: Скрынников Р. Г. Указ. соч. С. 163.

[33] Колычева Е. И. Указ. соч. С. 182.

[34] АИСЗР. Т.II. С. 65, 169, 191; Колычева Е. И. Указ. соч. С. 180-186; Зимин А. А. Опричнина Ивана Грозного. М., 1964. С. 396.

[35] Postan M. Same economic evidence of declining population in the later middle ages // The Economic History Review. Ser. 2. 1950. Vol. 2, № 3; Postan M. M. Essays on medieval agriculture and general problems of medieval economy. Cambridge, 1973

[36] Postan M. Same economic evidence… P. 225, 236; Мэнкью Н. Г. Принципы экономикс. СПб, 1999. С. 404.

[37] Postan M. Op. cit. Р. 233. Table 3.

[38] Вотчинные хозяйственные книги XVI века. Приходные, расходные и окладные книги Спасо-Прилукского монастыря 1574-1600 гг. М.-Л., 1979. С. 301-304; АИСЗР. Т.II. С. 21.

[39] Петров В. А. Слуги и деловые люди монастырских вотчин XVI века//Вопрос экономики и класовых отношений в Русском государстве XII-XVII веков. М.-Л., 1960. С.169; Шепетов К. Н. Сельское хозяйство в вотчинах Иосифо-Волоколамского монастыря//Исторические записки. 1948. Т. 18. С. 99; Тихомиров М. Н. Монастырь-вотчинник XVI века// Исторические записки. 1938. Т. 3. С. 159-160; Греков Б. Д. Очерки по истории хозяйства Новгородского Софийского Дома//Летопись занятий Археографической комиссии за 1923-25 годы. Вып. 33. Л., 1926. С. 268, 270.

[40] Книга ключей и долговая книга Волоколамского монастыря… С. 31-37; Вотчинные хозяйственные книги XVI века. Книги денежных сборов и выплат Иосифо-Волоколамского монастыря. 1573-1595 гг. Вып. 2. М.-Л., 1978. С. 190-204.

[41] Там же; Никольский Р. Указ. соч. С. OXC-OC.

[42] Postan M. Op. cit. Р. 236.

[43] Postan M. Op. cit. P. 236-237; История крестьянства в Европе… Т. 2. С. 329.

[44] Воробьев В. М., Дегтярев А.Я. Борьба русского крестьянства с податной политикой феодального государства в XVI-XVII вв.// Генезис и развитие феодализма. Л., 1985. С. 147-153; Шапиро А. Л. Указ. соч. С. 71-73.

[45] Мы пересчитали в пуды хлеба на двор и на душу населения данные об оброках, приведенные в АИСЗР. Т. II. C.74-75, 104-106, 127, 142, 154, 180, 182; Т. III. C. 177-178; Колычева Е. И. Указ. соч. С. 64-65; Горская Н. А. Монастырские крестьяне Центральной России в XVII веке. М., 1977. С. 245; Тихонов Ю. А. Помещичьи крестьяне в России. Феодальная рента в XVII – начале XVIII в. М, 1974. С.157, 162; История крестьянства СССР с древнейших времен до Великой октябрьской социалистической революции. Т. 2. М., 1990. С. 261; Данные о налогах: Колычева Е. И. Указ. соч. С. 164-165; АИСЗР. Т. II. C. 27. Данные о ценах: АИСЗР. Т. II. C. 21; Маньков А. Г. Указ. соч. С. 104. В Каширском уезде оброк брался пшеницей: Колычева Е. И. Указ. соч. С. 66.

[46] Колычева Е. И. Указ. соч. С. 70.

[47] В Иосифо-Волоколамском монастыре в 1588 году брали 20 денег с десятины. См.: Горская Н. А. Указ. соч. С. 318.

[48] Абрамович Г. В. Указ. соч. С. 80; АИСЗР. Т.II. С. 133, 218, 238-239.

[49] Колычева Е. И. Указ. соч. С. 49.

[50] Бронштейн И. Н. Семендяев К. А. Справочник по математике для инженеров и учащихся втузов. М.,1981. С. 607-608.

[51] История крестьянства СССР... С. 257; Тихонов Ю. А. Указ. соч. С. 159; Колычева Е. И. Указ. соч. С. 89-91.

[52] Шапиро А. Л. Указ. соч. С. 228; АИСЗР. Т. II. С. 239; История крестьянства Северо-Запада России. СПб., 1994. С. 109.

[53] Штаден Г. Указ. соч. С. 122; Корецкий В. И. Закрепощение крестьян и классовая борьба в России. М., 1970. С. 44.

[54] Абрамович Г. В. Указ. соч. С. 80,81; Воробьев В. М., Дегтярев А. Я. Русское феодальное землевладение от «Смутного времени» до конца петровских реформ. Л., 1986. С. 168.