Сергеев С. М.

Если авторитет ложный, тогда сомнение разобьет его, и прекрасно сделает; если же он необходим или полезен тогда сомнение повертит его в руках, осмотрит со всех сторон и поставит на место… …что можно разбить, то и нужно разбить; что выдержит удар, то годится…

Д.И. Писарев

Постоянно уничтожает тот, кто должен быть созидателем. …  Плохо отплачивает тот учителю, кто навсегда остается только учеником.

Фридрих Ницше

Недавнее двухсотлетие Алексея Степановича Хомякова — прекрасный повод поговорить о славянофильстве вообще, но, поговорить без обычной в подобных случаях юбилейной патоки. Если мы воспринимаем славянофильство не как что-то отжившее, музейное, а как нечто живое, развивающееся, имеющее значение для будущего России, то не должны ограничиваться ритуальными славословиями и бояться переоценки привычных, но уже устаревших, отвергнутых временем ценностей. Наша сегодняшняя задача, сохранив высокий духовный порыв, пафос славянофильской мысли, в то же время, поставить ее "на ноги", соотнести ее выводы с опытом отечественной истории последних полутора столетий, выявить, где она работает, а где нет.

Еще в начале прошлого века В.В. Розанов с удивлением писал о том, что славянофильство как-то фатально не может стать популярным, "в горло не лезет". К сожалению, сегодня положение дел остается таким же. Нет уже давно цензурных запретов на издание славянофильских текстов и на их исследование, но известности им это не прибавило. Очевидно, причина невнимания читающей публики к славянофильству лежит в нем самом. Имя этой причины было названо в свое время Аполлоном Григорьевым и Достоевским: излишняя теоретичность.

Увлеченные своими глобальными идеями, славянофилы слишком мало считались с "быстротекущей жизнью" и потому последняя пошла мимо них. Отсюда ошибочность и даже утопичность многих славянофильских прогнозов и упований. "Своеобразное и благородное дитя русского романтизма", по меткому определению Н.В. Устрялова, славянофильство несло в себе все плюсы, но и все минусы романтического мироощущения. "Русский миф", им созданный, в плоскости мифологической не может быть подвергнут сомнению, но когда его переносят в земную эмпирику как "руководство к действию", получается эффект "скверного анекдота". Однако хомяковых и аксаковых это никогда не смущало, свои провалы они всегда сваливали на порочную действительность, которая все время была "не та", поскольку никак не могла подстроиться под их "единственно верное учение". Блаженная уверенность в собственной теоретической непогрешимости делала славянофилов поразительно нечувствительными к грядущим историческим бурям, у них, как заметил еще Н.А. Бердяев, совершенно отсутствовало ощущение зла в истории. В общем, когда советские исследователи навешивали на славянофильскую идеологию ярлык "патриархально-дворянская утопия", они были не так уж далеки от истины.

Как известно, пишущий вполне виден в своем стиле. "Штиль" славянофильских писаний возвышен и красив, но "не цепляет" (за исключением может быть Ю.Ф. Самарина), в нем есть сладость, но нет терпкости, он спокойно-эпичен, но нет в нем взволнованной лирики, напряженной драмы, нервов, крови, нет, кстати, совершенно, пола. Какая разница с Белинским, Герценом, с одной стороны, и Леонтьевым, Розановым, с другой! Такая стилистика не может захватить современного человека, да она и в XIX веке не многих захватывала.

Что же до содержания славянофильской теории, то с моей точки зрения, она требует пересмотра по следующим пунктам. 1) Несостоятельным оказался славянофильский идеал России как особого культурно-исторического типа, который создаст самобытные культурные и бытовые формы, сопоставимые с формами европейской цивилизации; история, напротив, подтвердила мысль Достоевского о "всеотзывчивости" русской культуры, вкладывающей свое содержание в заимствованные инокультурные формы. 2) В прямой связи с этим глубоко неверным представляется отрицательный взгляд славянофилов на Петра I и вообще "петербургский период" русской истории; теперь мы видим, что именно этот период был высшей точкой развития нашей культуры, культурной эпохой, сравнимой, по замечанию Поля Валери, только с греческой античностью и итальянским Ренессансом, а без петровского переворота он просто не мог бы состояться, как, впрочем, и само славянофильство. 3) Придется сдать в архив и славянофильское понимание государства как всего лишь неизбежного зла; нам сегодня яснее, чем когда-либо очевидна великая творческая роль русского государства, с которым связаны все наши взлеты и достижения, русское же общество, на которое славянофилы возлагали такие большие надежды, на всех исторических переломах показало свою беспомощность и аморфность. 4) Пора отказаться от славянофильской идеализации и "идиллизации" русского человека; прошедшее столетие слишком показало правоту суровых инвектив Леонтьева, Розанова, Бунина и др. по поводу изъянов нашего национального характера, а апология "смирного типа" никак не может объяснить Ермака, Разина, Пугачева, Савинкова, Ленина, а с другой стороны, того же Петра, Орлова, Потемкина, Суворова, героев 1812 года, — все это представители "хищного типа", без которого Россия на одних платонах каратаевых недалеко бы ушла... 5) Исходя из предыдущего, великой ложью славянофильства является его утрированное "народопоклонство", представление о том, что якобы только "простой народ" — носитель "правды жизни"; на самом деле "народ" живет обрывками мнений культурной и политической элиты, и именно последняя определяет национальное самосознание. 6) И, наконец, безжизненной абстракцией оказалось пресловутое "славянское единство", о чем пророчески предупреждал Леонтьев: "славянство есть, славизма нет".

Главное в славянофильстве, на мой взгляд, идея особого духовного и исторического пути России, эта идея вечна, пока живо наше Отечество. Конкретное раскрытие русского своеобразия в истории и культуре часто не похоже на славянофильский канон. Но не жизнь должна приспосабливаться к славянофильству, а славянофильство к жизни. Поэтому лучшим памятником Хомякову и его друзьям будет радикальная ревизия их наследия во имя торжества того, что составляет его душу.