Э. Р. Доддс

ВАКХАНАЛИЯ Традиционное понимание термина βακχεύειν имеет не слишком удачные ассоциации. Это слово означает не "проводить хорошо время", но "участвовать в определенном религиозном ритуале" и (или) "иметь определенный религиозный опыт" - опыт соединения с богом, превращающий человека в бакхос или бакхе.

"В искусстве, а также в поэзии представление об этих диких состояниях экстаза являлось, по-видимому, лишь игрой воображения, ибо в прозаической литературе содержится очень немного исторических свидетельств о женщинах, которые устраивали праздничные процессии под открытым небом. Подобный род деятельности достаточно чужд духу затворничества — обычному уделу женщин в Греции... Праздники вакханок проводились главным образом на Парнасе». Так высказывается Сэндис во введении к своему великолепному изданию «Вакханок». С другой стороны, Диодор говорит (4. 3), что «во многих греческих государствах конгрегации (βακχεîα) женщин собираются раз в два года, причем незамужним девушкам позволяется носить тирс и участвовать в процессиях наряду с замужними женщинами». Со времен Сэндиса были обнаружены и другие античные письменные свидетельства, которые подтвердили правоту наблюдения Диодора. Мы знаем теперь, что подобные фестивали-биеннале проводились в Фивах, Опе, Мелосе, Пергаме, Приене, Родосе; и они засвидетельствованы в Элее Аркадской Павсанием, в Митилене — Элианом, на Крите — Фирмиком Матерном.2 Их характер может сильно варьироваться от места к месту, но мы едва ли усомнимся в том, что они обычно включали в себя женские оргии, экстатического или квазиэкстатического типа, описываемые Диодором, которые часто, если не всегда, сопровождались ночными орибасиями, т. е. танцами в горах. Этот странный ритуал, описываемый в «Вакханках» и практикуемый женскими союзами в Дельфах вплоть до времен Плутарха, отправлялся, конечно же, повсеместно: в Милете жрица Диониса еще в конце эллинистической эпохи 3 уводила женщин в горы; в Эритрее название Мимантобатес само говорит об орибасиях на горе Мимов.4 Сам Дионис есть орейос (Ауыегы, р. 182), орейманес (Truph. 370), орескиос, оурефойтес (Anth. Pal. 9. 524); и Страбон, рассматривая дионисийские и другие родственные мистериальные культы, говорит в целом о «скитаниях по горам ревностных служителей богов и самих богов» (10. 3. 23). Старейшая литературная аллюзия — в гомеровском «Гимне Деметры», 386: «ринулась, словно менада в горах по тенистому лесу».

Орибасии устраивались ночью, в период зимнего солнцестояния, происходя подчас в довольно суровых и рискованных условиях: Павсаний 5 говорит, что

в Дельфах женщины забирались на самую вершину Парнаса (а это 8000 футов высоты); Плутарх 6 описывает случай, происшедший, видимо, при его жизни, когда группа, в которой он находился, была остановлена снежным бураном, и им пришлось возвращаться, — а когда они вернулись, их одежды были тверды от мороза, как доски. Какова же была цель практики? Многие народы устраивают танцы, посвященные сбору урожая, основываясь на принципах симпатической магии. Но такие танцы повсеместно устраиваются каждый год, подобно тому как каждый год созревает урожай, и не проводятся раз в два-три года, как орибасии; время их проведения — весна, а не зима; и их сцена — плодородные земли, а не голые вершины гор Поздние греческие авторы считали, что танцы в Дельфах отмечают некие события: они танцуют, сообщает Диодор (4. 3), «в память о тех менадах, которые, говорят, были в древние времена связаны с богом» Возможно, он прав в отношении своего собственной времени; но ритуал обычно древнее мифа, посредством которого он истолковывается, и имеет более глубокие психологические корни. Наверняка было время, когда менады (фиады или вакханки) действительно становились на несколько часов или дней тем, на что указывало их имя, — дикими женщинами, человеческая природа которых временно вытеснялась какой-то другой. Было ли так во дни Еврипида, нам неизвестно; дельфийская традиция, зафиксированная Плутархом, утверждает, что этот ритуал совершенно трансформировал личность, как это утверждали и в IV столетии; впрочем, свидетельства очень слабы, и характер личностных изменений не совсем ясен. Существуют,однако, параллельные феномены в других культурах, которые могут помочь нам понять смысл парода «Вакханок» и наказания Агавы.

Во многих обществах — возможно, во всех — есть люди, которым, как считает Олдос Хаксли, «ритуальные танцы приносят такие религиозные переживания, которые кажутся им более удовлетворительными и убедительными, чем любые другие... Через танец им легче получить знание о божественном».8 Г-н Хаксли думает, что христианство совершило ошибку, когда оно позволило танцу стать полностью светским,9 потому что, говоря словами магометанского святого, «тот, кто знает силу танца, пребывает в Господе». Но сила танца — опасная сила. Подобно другим видам отрешенности от себя, его легче начать, чем кончить. В необычайном плясовом сумасшествии, которое периодически охватывало Европу с XIV по XVII вв., люди плясали буквально до упаду, подобно танцору из «Вакханок» (136) или плясуну с одной берлинской вазы (nо. 2471),10 и лежали без сознания, часто прямо под ногами пляшущих товарищей.11 Подобные вещи чрезвычайно заразительны. Как замечает в «Вакханках» (778) Пенфей, это распространяется, словно лесной пожар. Желание танцевать охватывает людей бессознательно: например, в Льеже в 1374 г., после того как некоторые одержимые пришли в город и полунагими, с гирляндами на головах, стали танцевать в честь св. Иоанна, «многие люди, на вид вполне здравые, внезапно оказались обуянными демонами и присоединились к плясунам»; эти люди оставили свои дома и семьи, подобно фиванкам в пьесе; даже юные девы оборвали свои связи с семьей и подругами и ушли вместе с пляшущими.12 Против подобной мании «ни юный, ни старый», сообщает один источник из Италии XVII в., «совершенно не может устоять; даже девяностолетние старики при звуках тарантеллы отбрасывали свои костыли, как если бы некое магическое вещество, восстанавливающее юность и энергию, потекло вдруг в их жилах, заставляя их присоединяться к самым неистовым танцорам».13 Так вновь и вновь повторялось то, что Еврипид описал в «Вакханках», в сцене с Кадмом и Тиресием, и подтверждалось замечание поэта (206 cл.), что Дионису покорны все возрасты. Даже скептики, подобные Агаве, иногда против своей воли заражались этой манией, что шло вразрез с их убеждениями.14 В Эльзасе в XV и XVI столетиях считали, что плясовое безумие могло быть наслано на какую-нибудь жертву с целью причинить ей страдание.15 В некоторых случаях искусственная одержимость появлялась вновь через регулярные интервалы, возрастая в интенсивности ко дню св. Иоанна или св. Витта, после чего все постепенно возвращалось на круги своя;16 в то же время в Италии периодическое «лечение» страдающих музыкой и экстатическими танцами, по-видимому, выросло впоследствии в ежегодное празднество.17

Последний факт помогает объяснить то, каким образом из спонтанных вспышек массовой истерии в Греции могла развиться практика ритуальных  орибасий, происходившая в фиксированные дни. Трансформируя подобную истерию раз в два года в организованный ритуал, дионисийский культ удержал ее в определенных границах и дал ей сравнительно безвредный выход. Парод из «Вакханок» демонстрирует, что истерия была поставлена на службу религии: случившееся на горе Киферон — истерия в чистом виде, ужасная вакханалия,18 которая ниспосылается как наказание на слишком надменных персон, обуревая ими против воли. Дионис присутствует двояким образом, как св. Иоанн и как св. Витт; он — причина безумия и спаситель от безумия, Бакхос и Люсиос.19 Мы должны помнить об этой двусмысленности, если хотим правильно понять произведение. Сопротивление Дионису означает подавление в своей природе глубинных инстинктов; наказание же — это внезапное полное снятие внутренних препятствий, когда инстинкты прорываются и всякая цивилизованность исчезает.

Существует определенное сходство в деталях между оргиастической религией, описанной в «Вакханках», и оргиастическими религиями других регионов; это сходство стоит отметить хотя бы из-за того, что благодаря им можно установить, что «менады» — реальные, а не вымышленные фигуры, и что они существовали, под разными именами, в самые разные эпохи и в разных регионах. Первое сходство относится к флейтам, тимпанам или литаврам, которые являются обязательным элементом пляски менад в «Вакханках» и изображениях менад на греческих вазах.20 Для греков они были «оргиастическими» музыкальными инструментами par excellence;21 их использовали во всех великих культах, где применялись ритуальные танцы, — причем не только в культе Диониса, но и в культах азиатской Кибелы и критской Реи. Они могли даже вызывать безумие, но в гомеопатических дозах также и лечить его.22 И две тысячи лет спустя, в 1518 г., когда сумасшедшие плясуны св. Витта танцевали по всему Эльзасу, вновь звучала та же музыка — музыка барабана и свирели, преследуя те же двусмысленные цели: спровоцировать сумасшествие и вылечить его. Мы обладаем протоколом заседания Страсбургского городского совета, в котором рассматривался данный вопрос.23 Это, конечно, не продолжение традиции, возможно, даже не совпадение; скорее, подобная практика похожа на переоткрытие реально существующей причинной связи, о которой сегодня разве что военное ведомство да Армия спасения имеют довольно смутное представление.

Второй момент сходства — необычные движения головой во время дионисийского экстаза. Эти движения постоянно подчеркиваются в «Вакханках»: «Он нежные кудри // По ветру распустит...» (150); «встряхивать кудрями не долго будет...» (241); «он голову все вскидывал да гнул» (930); похожим образом в другой трагедии одержимая Кассандра «пророчица // Феба, в эфир погружает взор, // Если дыханью бога внемлет» (I. А. 758). Та же особенность встречается у Аристофана («Кудри их, как у вакханок, // Дрогнут...») и постоянно, хотя и не столь выразительно, описывается у поздних писателей: менады продолжают «вскидывать головы» у Катулла, Овидия, Тацита.24 И мы видим эту запрокинутую голову и вздернутое вверх горло в античных произведениях искусства, например, на геммах, фигурируемых в книге Сэндиса на с. 58 и 73, или у менад на барельефе в Британском музее (Marbles II, pl. xii, Sandys, р. 85).25 Но этот жест — не просто условность греческой поэзии и искусства; во все времена и повсеместно он характеризует особый тип религиозной истерии. Приведу три независимых современных свидетельства: «они то и дело отбрасывают головы назад, что заставляет их длинные черные волосы метаться; это очень усиливает дикость их внешности»;26 «их длинные волосы метались взад и вперед из-за резких и быстрых движений головы»;27 «голова моталась из стороны в сторону или откидывалась далеко назад, делая горло непомерно высоким и выпяченным».28 Первая фраза — из отчета одного миссионера о танце каннибалов в Британской Колумбии — в конце этого танца был разорван на части и съеден человек; вторая описывает сакральный танец поедателей коз в Марокко; третья — из клинического описания истерии одним французским психиатром.

Но это не единственная аналогия, которую можно обнаружить. У экстатических танцоров Еврипида «на кудрях // Огонь горел, и их не жег» (757).29 Этот феномен известен повсеместно. В Британской Колумбии танцор пляшет с горящими угольями в руках, смело поигрывает ими и даже кладет в рот; подобные факты зафиксированы в Южной Африке,31 а также на Суматре.32 В Сиаме 33 и Сибири 34 плясун заявляет, что тело его неуязвимо — до тех пор пока в нем пребывает бог — подобно тому как считались неуязвимыми танцоры с Киферона (Ва. 701). И наши европейские медики нашли объяснение или полуобъяснение этому явлению у себя в госпиталях: во время своих припадков истерик часто имеет анальгезию — всякая чувствительность к боли у него притупляется.35

Интересное сообщение о применении — одновременно и спонтанном, и целительном — экстатического танца и экстатической музыки (труба, барабан и дудка) в Абиссинии в начале XIX в. можно обнаружить в «Жизни и приключениях Натаниэла Пирса, описанных им самим во время пребывания в Абиссинии с 1810 по 1819 г.». (I. 290 ff.). Это произведение имеет некоторые точки сходства с драмой Еврипида. В кульминационный момент танца «она вдруг припустила с такой быстротой, что ни один бегун на свете не смог бы догнать ее (ср. Ва. 748, 1090); но, пробежав ярдов двести, внезапно остановилась как вкопанная» (ср. Ва. 136 и прим. 11 ниже). Туземная жена Пирса, оказавшаяся во власти мании, плясала и скакала, «больше напоминая какую-то олениху, чем человеческое существо» (ср. Ва. 366 cл., 166 cл.). И, наконец, «я видел их в этих припадочных танцах с бутылкой маисового вина на голове, причем не проливалось ни капли, и бутылка не падала, хотя они при этом принимали самые экстравагантные позы» (ср. Ва. 775 cл., Nonnus, 45. 294 cл.).

Все детали описания набега менад на фиванские селения (Ва. 748-764) совпадают с описаниями подобных же действий, наблюдаемых и в других обществах. У многих народов люди, находящиеся в аномальных состояниях, естественных или производных, наделены привилегией воровать у членов общины; препятствовать же им опасно, поскольку они в этот момент находятся в контакте со сверхъестественным. Так, в Либерии неофитам, которые проходят инициацию в лесу, разрешается совершать грабительские набеги на соседние деревни, унося оттуда все, что они пожелают; таковы также действия членов тайных союзов в Сенегале, архипелаге Бисмарка и т. д. в течение того времени, когда их обряды проходят в отдалении от общины.36 Подобное положение дел, бесспорно, принадлежит той ступени социальной организации, которую Греция к V в. оставила далеко позади; но миф или ритуал, возможно, сохраняли память о ней, и Еврипид, скорее всего, встречал его в живом виде в Македонии. Слабые пережитки этого ритуала, вероятно, можно видеть сегодня в поведении мимов Визы: «Одним словом, — говорит Доукинс, — все, что плохо лежит, может быть захвачено как залог, требующий выкупа, и кориции [девушки] часто с этой целью крадут детей».37 Не являются ли эти девушки прямыми потомками менад, ворующих детей (Во. 754, упоминаемые также у Нонна и изображенные на вазах)? 38

Еще один, тоже архаичный элемент — держание в руках змеи (Ва. 101 cл., 698, 768). Еврипид не понимал смысла этого ритуала, хотя ему и было известно, что Дионис может явиться в обличье змеи (1017 cл.). Эта трансформация запечатлена на вазах; после же Еврипида данный элемент становится частью литературного портрета менады;39 но живая змея воспринималась как божественная испостась уже в древнем культе Сабазия 40 и, вероятно, в македонском дионисийстве;41 позднее, в классические времена, змею тоже делали участницей соответствующего ритуала.42 То, что такое держание, даже без всякой лежащей в его основе веры в божественный характер змеи, может стать мощным фактором вызывания религиозного возбуждения, видно на примере любопытного современного сообщения 43 о некоем ритуале (его удалось сфотографировать), в котором использовались гремучие змеи. Этот ритуал практиковался общиной Церкви Святости в глухих шахтерских деревушках в округах Лесли и Перри, штат Кентукки. Согласно этому сообщению, держание змеи (которое явно основывалось на евангельском «они возьмут змей», Мк. 16: 18) формирует часть религиозного церемониала и сопровождается экстатическими танцами, которые длятся до полного измождения участников. Змей вынимают из ящиков и передают из рук в руки (по-видимому, в этом участвуют и мужчины, и женщины); фотографии показывают, как один из участников ритуала поднимает змею высоко над головой (ср. Demos. de cor.. 259: «поднимая над головой»), другой подносит ее близко к лицу. «Один человек запустил ее себе под рубашку и крепко схватил, чтобы она, извиваясь, не смогла вырваться и упасть на землю», — удивительно близкая параллель соответствующему ритуальному действию сабазиан, о котором пишут и Климент, и Арнобий 44 и на основании которого мы не можем согласиться с Дитрихом,45 утверждающим, что рассматриваемое действие «может означать только сексуальное соединение бога с посвященным».

Остается сказать несколько слов о кульминационном моменте дионисийского зимнего танца, весьма похожего на кульминацию колумбийского и марокканского танцев, упомянутых выше, а именно разрывание на части животного и проглатывание сырых кусков его тела — спарагмос и омофагия. Злорадные описания этого действа христианскими Отцами можно смело не принимать в расчет, и трудно определить, насколько ценны анонимные свидетельства схолиастов и лексикографов по данному вопросу.46 Однако существование подобных явлений в греческом оргиастическом ритуале в классическую эпоху подтверждает не только заслуженно авторитетный Плутарх,47 но и свод правил, регулировавших дионисийский культ в Милете (276 г. до н. э. ),48 где мы читаем: «не позволяется никому бросать сырое мясо (жертвенного животного), прежде чем жрица не бросит его за пределами города»]. Фраза ᾠμοφάγιον ἐμβαλεîν вызывала замешательство среди ученых. Не думаю, что она означает «бросить жертвенное животное в яму» (Wiegand, ad loc.) или «бросить лопатку от туши в священное место» (Haussolier, R.E.G. 32. 266). Скорее всего, происходившее было более кровавым, наподобие того ритуала, который Эрнест Фесиджер лицезрел в Танжере в 1907 г.: 49

«Какие-то люди спускаются с холмов в город, находясь в полуголодном и эйфорическом состоянии. После обычного битья в тамтамы, визга дудок и монотонного танца живую овцу бросают посреди площади, куда подбираются все посвященные и терзают животное-кусок за куском, пожирая их сырыми». Автор добавляет историю о том, как «однажды некий танжерский мавр, наблюдавший за происходящим, заразился общим безумием толпы и бросил ребенка прямо в ее гущу». Правда это или нет, данный пассаж дает ключ к пониманию эмбалейн, а также показывает возможные опасности от неконтролируемой омофагии. Власти Милета были постоянно озабочены насущной проблемой удержания дионисийского ритуала в строгих границах.

В «Вакханках» спарагмос происходит сперва на фиванском скотном дворе, а потом с Пенфеем; в обоих случаях он описывается с таким смаком, который современному читателю трудно понять. Подробное же описание омофагии, вероятно, даже афинской публике было трудно переварить; Еврипид говорит о ней дважды — в Ва. 139 и Сret. fr. 472, и каждый раз очень бегло и отрывочно. Трудно судить, какое психологическое состояние он описывает в словах ᾠμοφάγον χάριν; но примечательно, что дни, предназначенные для омофагии, были «несчастливыми и черными днями».50 Те, кто практикуют подобный обряд в наши дни, по-видимому, переживают при этом одновременно высшую экзальтацию и высшее отвращение, благоговение и ужас, добро и зло, чистоту и осквернение; в их душе царит такой же резкий конфликт эмоциональных позиции, который проходит сквозь все страницы «Вакханок» и который лежит в основе любой религии дионисийского типа.51

Позднеантичные авторы трактовали омофагию в том же духе, в каком они трактовали дионисийский танец, и как некоторые объясняют христианское причастие: это просто ритуал, организованный в память о том дне, когда ребенок Дионис сам был разорван на куски и съеден.52 Но эта практика, по-видимому, покоится на очень простых постулатах дикарской логики. Гомеопатические эффекты от поедания плоти хорошо известны во всем мире. Если желаешь иметь сердце льва, нужно съесть льва; если хочешь быть хитрым, нужно отведать змею; поедающие цыплят и зайцев становятся трусами; любители свинины получат маленькие свиные глазки.53 Рассуждая подобным образом — если хочешь быть таким, как бог, нужно съесть бога (или, во всяком случае, что-нибудь божественное). И нужно съесть его быстро и в сыром виде, прежде чем кровь вытечет из него: только так можно добавить его жизнь к своей, ибо «кровь есть жизнь». Бог не всегда присутствует, когда нужно его съедать, да и небезопасно есть его в обычное время и без должной подготовки к принятию таинства. Но раз в два года он присутствует в кругу танцующих в его честь: «Беотийцы, — замечает Диодор (4. 3), — и другие греки, а также фракийцы, верят, что в это время происходит его эпифания среди людей» — такая же, о которой пишется в «Вакханках». Он может являться во многих обличьях — растительной, животной, человеческой; и поедают его тоже во многих обличьях. Во времена Плутарха на кусочки разрывался плющ, а потом эти кусочки разжевывались:54 это может быть отголоском архаичного ритуала или суррогатом какого-то кровавого действа. У Еврипида в «Вакханках» разрывают быков,55 раздирают на части и съедают козла;56 мы также слышим об омофагии фавнов 57 и раздирании гадюк.58 Поскольку во всех них можно с большей или меньшей вероятностью признать воплощения бога, я склонен принять мнение Группе, что омофагия была таинством, в котором бога представляли в его зверином обличье; в этом обличье бог раздирался на части и поедался своими поклонниками. И я уже рассматривал в другом месте, что некогда существовала более мощная, потому и более пугающая форма этого таинства, а именно раздирание на части и, возможно, съедание бога в форме человека; и история Пенфея есть отчасти отражение этого акта, что идет вразрез с модными эвгемеристическими идеями, согласно которым эта история — только выражение исторического конфликта между проповедниками дионисийства и их оппонентами.

В целом я постарался показать, что еврипидовское описание феномена менад нельзя понять как «чистую игру воображения»; что письменные свидетельства (какие бы они не были неполные) отражают более близкое родство этого феномена с реальными религиозными течениями, чем осознавали викторианские ученые; и что менада, какими бы неправдоподобными не казались некоторые ее действия, является не мифологической фигурой, но существовавшим и до сих пор существующим типом человека. Дионис все еще имеет и своих почитателей, и свои жертвы, хотя мы и называем их другими именами; и Пенфей столкнулся с проблемой, с которой другим гражданским властям пришлось сталкиваться в реальной жизни.

Список литературы

2 Fouilles de Delphes, III. i. 195; IG IX. 282, XII. iii. 1089 Fraenkel, In Perg 248; Paus. 8.23.I. Триетеридес встречаются почти у половины эллинизированных будинов во Фракии — Нdt. 4. 108.

3 Weigand, Milet, IV.547: «дошел до предела»

4 Waddington, Explic. des Inscr. d'Asie Mineur, р. 27, nо. 57. Является ли это название дионисийским, не совсем ясно. Но есть точные свидетельства о дионисийских орибасиях на Тиноле, восточной части той же горной гряды: Nonnus 40. 273: «вакханки, ко Тмола родимым отрогам»]; Н. Оph. 49. 6: «Тмол ... привольный для плясок лидийских»,(отсюда и "Тмол священный" Еur. Bacch. 65).

5 Рагы. 10. 32 сл. Обычно сомневаются в достоверности его утверждения.

6 de primo frigido, 18, 953D.

7 mul. virt 13, 249Е.

8 Huxley, Ends and Means, 232, 235.

9 Танец как форма поклонения долго существовал в некоторых американских сектах. Р. Стрэтчи (R. Stratchey, Group Movements of the Past, 93 приводит откровение одного старого «трясуна», сделанное столетием раньше: «Выходите вперед, старики, юноши и девы, и прославьте бога в танце, как умеете». В Кентукки, по-видимому, сакральный танец все еще практикуется членами Церкви Святости, а также еврейскими хасидами в Европе

10 Bearley, ARV 724. 1

11 Похожим образом и Пляска Духов, по которой североамериканские индейцы испытывали страсти в 1890-е гг., продолжалась до тех пор, пока «танцоры, один за другим, не падали замертво на землю»

13 Так, Брюнель говорит, что в некоторых арабских танцах «контагиозное сумасшествие охватывает каждого». Плясовое безумие в Тюрингии в 1921 тоже было очень заразительным (см. мое издание Bacchae, р. хш, п. 1).

14 Hecker, 156.

15 Martin, 120 f.

16 Несker, 128 ff.

17 Мартин (129 ff.) обнаруживает внешние и внутренние следы рейнских принудительных лечебных танцев в ежегодной танцевальной процессии Эстернаха, которая, как верят до сих пор, способна исцелять эпилепсии и другие схожие с ней психопатические болезни.

18 Выраженная в Лаконии, вероятно, термином Δύσμαιναι (таково название одной из трагедий Пратина — см. Nauck, TGF, р. 726). Неумение исследователей отличить «черных» менад, описываемых вестниками, от «белых» менад, о которых говорит хор, явилось причиной большого непонимания «Вакханок».

19 Другие трактуют термины «Люсиос» и «Люайос» как «освободитель от условностей» (Wilamowitz) или «освободитель заключенных»

20 В вазовых изображениях менад Лоулер насчитала 38 случаев флейты и 26 тимпанов, а также 38 кротал [трещоток] или кастаньет (ср. Eur. Cycl. 204 f.). Она отмечает, что в «спокойных сценах никогда нет изображений тимпанов».

21 О флейте ср. Ar. Pol. 1341а 21: «флейта — инструмент, способствующий оргиастическому возбуждению». О тимпанах в оргиастических культах в Афинах см. Aristoph. Lys. 1-3, 388.

22 См. гл. III, с. 123-126.

23 В Италии также использовались турецкий барабан и пастушеская свирель

24 Cat. Attis 23; Ovid. Metam. 3.726; Tac. Ann. 11. 31.

25 Лоулер насчитывает 28 случаев «сильно запрокинутой головы» у менад на вазах.

26 Также и в танцах вуду «их головы резко отбрасывались назад, как будто у них ломались шеи» (W.B. Seabrook, The Magic Island, 47).

27 Frazer, ibid., V. 1. 21.

31 То же самое наблюдал Лейн у мусульманских дервишей

33 «Когда Чао (демон-правитель) принужден благодаря заклинаниям спуститься в тело Кхон Сонга (который одет в одежду демона-правителя), последний остается неуязвимым вплоть до конца своих дней, и отныне его нельзя поранить никаким оружием»

36 А. von Gennep, Les Rites de passage, 161 f.

38 Ср. изображение менады на маленьком ящичке для драгоценностей (Британский музей) работы Мидия-живописца (Bearley, ARV 833), которая является современницей «Вакханкам». Ребенок, которого она несет, едва ли ее собственный, т. к. она довольно небрежно держит его за ногу, перекинув через плечо.

39 Bearley, ARV 247

40 Demos. de cor. 259.

41 Plut. Alex. 2; Lucian, Alex. 7.

42 Впрочем, даже Сабазий, если верить Арнобию, в сущности, щадил нервы своих почитателей, позволяя им использовать змею из металла (см. прим. 44). Змеи в дионисийской процессии Птолемея Филадельфа в Александрии (Athen. 5. 28) были, без сомнения, искусственными (равно как и имитации плюща и винограда), поскольку знатные дамы были «увенчаны венками из змей»: гирлянда из живых змей, даже ручных, могла бы распасться и испортить весь эффект.

43 Picture Post, December 31, 1938. Я благодарен профессору Р. П. Уиннингтон-Ингрэму, обратившему мое внимание на эту статью. Ритуал заканчивался смертью от змеиного укуса, и по этой причине сейчас он запрещен законом. Держание змеи практикуется также в Чочулло в Абруццах как главный эпизод религиозного фестиваля

44 Protrept. 2. 16: «золотого ужа (т. е. Сабазия) запускают за пазуху и вынимают обратно»; Arnob. 5. 21: «золотого ужа опускают в углубление, освящают и вынимают из самых нижних частей обратно».

45 Впрочем, бессознательные мотивы могут в обоих случаях быть сексуальными.

46 Собрано в: Farnell, Cults, V. 302 f., nn. 80-84.

47 Def. orac. 14. 417с: «в неблагоприятные, суровые дни совершались омофагии и расчленения».

48 Milet, VI. 22.

49 Об этом мне любезно сообщила мисс Н. К. Жолиффе. Этот арабский ритуал описывается также и Брюнелем. Он добавляет существенную деталь: животного бросают с какой-то крыши или платформы, где его держат до последнего момента, чтобы толпа не разорвала его на куски раньше времени; и что фрагменты жертв (быка, теленка, овцы, козла, курицы) потом могут использоваться для изготовления амулетов.

50 См. прим. 47.

51 Ср. Benedict, Patterns of Culture, 179: «То отвращение, которое квакиутль (индейцы с острова Ванкувер) испытывали к акту поедания человеческой плоти, стало для них своеобразным выражением дионисийской природы, которая сочетает в себе ужасное и запретное».

52 Schol. Clem. Alex. 92 P. (Vol. I, p. 318, Stahlin)

54 Plut. Q. Rom. 112, 291а.

55 Ва. 743 cл.

56 Ва. 138,

57 Ср. художественный тип менады неброфонос, недавно проанализированный H. Philippart, Iconographie des "Bacchantes", 41 ff.

58 Galen, de antidot 1. 1. 6. 14 (в весеннем празднестве, возможно, в честь Сабазия).