Маккавейский Н. К.

Отрывки из книги Н. Маккавейского "Археология страданий Господа Иисуса Христа"

Поток Кедрский, гора Елеонская — кому не известны эти имена? Еще в детстве, в первый раз знакомясь с жизнью древнего богоизбранного народа иудейского, мы слышали их вместе с именами Иордана, Мертвого моря, горы Кармила и др,, и глубоко напечатлелось в нашем сознании рядом с ними представление о местности, смежной с центром иудейской жизни, Иерусалимом. Но в то время как из детства привыкли мы рисовать в своем воображении поток Кедрский как поток в собственном смысле слова, быстро и с шумом катящийся среди глубокого каменистого русла с севера на юг на восточной стороне Иерусалима, на самом деле это лишь сухое, безводное, в различных местах неодинаковой глубины и ширины, русло, или долина, окаймляющая Иерусалим с северной, восточной и отчасти с южной стороны. Среди различных названий этой долины — древнейшее и популярнейшее бесспорно библейское имя потока Кедрского, или долины Кедрской. Под этим именем упоминается она в Ветхом и Новом Завете, так называют ее Иосиф Флавий, Евсевий, Иероним и др. Но уже очень рано христианское предание называет ее долиною Иосафатовою, может быть, относя к ней пророчество Иоиля о суде Божием над языческими народами в долине Иосафатовой (Иоил. III, 12), и это имя после становится столь же распространенным, как и имя долины Кедрской.

Начинаясь на севере Иерусалима, недалеко от гробниц судей, долина Иосафатова направляется к востоку, проходит на севере гробниц царских и против северовосточного угла города сразу поворачивает к югу. В этом направлении идет она на всем протяжении восточной стороны города, затем соединяется с долиною Гион и, наконец, под именем Wady en-Nar продолжает свой путь к Мертвому морю. В северной своей части долина представляет широкую котловину, по мере же направления с севера на юг она становится уже и глубже. Западная крутая сторона ее у ворот св. Стефана достигает высоты 100 футов. Еще южнее, на месте гроба Авессалома, долина представляет лишь ущелье между горами, в 40-50 шагов шириною.

С самых отдаленных времен долина Иосафатова была местом кладбища. Прах несметных человеческих поколений, начиная с древнейших обитателей Иерусалима, иевусеев, а также прах столько раз подвергавшегося разрушению священного города, обрушиваясь с крутых высот, совершенно засыпал дно долины. Покрывающий ее сплошной пласт мусора так толст, что английский инженер Варрен, производивший здесь раскопки на глубине 80 футов не мог открыть свежего грунта.

Два моста или, точнее говоря, две каменные насыпи устроены в долине Кедрской. Шесть шагов ширины и шестнадцать длины, выгнутый аркою каменный верхний мост лежит под воротами св. Стефана. Другой мост, нижний, находится ниже гробницы Авессалома. Он построен подобно первому, выгнут, несколько шагов в ширину, и его площадь на северной стороне на 11, а на южной на 20,5 футов поднимается над дном долины. Оба моста ведут на западный склон горы Масличной, или Елеонской, профиль которой красиво обозначается на горизонте. На расстоянии одного субботнего пути от Иерусалима поднимается она своими тремя округленными вершинами, средняя из которых господствует над двумя другими подобно голове над плечами человеческого телаы. Возвышаясь на 175 футов над Сионом и на 600 футов над дном долины Кедрской, эта средняя вершина освящена преданием как место вознесения Господа Иисуса Христа и уже Константином Великим отмечена особым памятником. Теперь здесь осьмиугольная мусульманская мечеть и монастырь дервишей, с минарета которого прекрасный вид на Иерусалим и его окрестности. Другая вершина, к северу, издавна носит имя Галилеи или viri galilei. Здесь стояли "мужи галилейские" и долго смотрели на небо, скрывшее от них вознесшегося Учителя и Господа. К югу от горы вознесения, третья вершина носит имя горы соблазна как место, с которым предание связывает идолослужение Соломона.

Западный склон горы Елеонской покрыт кое-где скривившимися от старости, обнаженными оливковыми и фиговыми деревьями. У подошвы ее, тотчас у дороги, ведущей из ворот св. Стефана чрез верхний мост к Вифании и Иерихону, находится четырехугольное пространство, обнесенное высокою каменного стеною, 160 футов в длину на западной стороне и 150 футов в ширину на северной. Вся площадь внутри этой ограды деревянными решетками разделена на несколько палисадников с дорожками, усыпанными песком и симметрично разбитыми цветочными клумбами. Здесь же растут восемь масличных деревьев, самых старших между деревьями горы Елеонской. На своих пнях, 18-20 и даже 21 фут в обхвате, и на бесчисленных корнях они носят выразительную печать тысячелетнего существования. Их огромные пни состоят из многочисленных толстых отраслей, как бы сросшихся под одною корою в одно дерево и напоминающих собою группу колонн, соединенных вместе. Цветы и различные кустарники растут у самого подножия деревьев и прикрывают собою от солнечного жара их громадные корни, протянувшиеся на несколько саженей по земле. Это сад Гефсиманский. В нем указывают и скалу, где спали ученики Господа во время последней молитвы их Учителя, и место предательского поцелуя Иуды. Несколько шагов к северу от ограды Гефсиманского сада, разделяемый от последнего только дорогой, стоит погребальный вертеп Божией Матери, а направо от него маленькая дверь ведет в пещеру, в которой, по преданию, провел Спаситель томительные часы пред предательством Иуды. Теперь здесь капелла, и вся пещера носит имя antrum agoniae — грот агонии.

Вот та местность, которая 18 с половиной веков назад в ночь на 14 Нисана 34 года нашей эры, была свидетельницею завязки события, равного которому не может быть в истории. Чрез эту самую долину Кедрскую или Иосафатову в ту великую ночь с четверга на пятницу перешел Своими стопами Господь Иисус Христос с одиннадцатью из апостолов после пасхальной вечери в Сионской горнице. На этом же склоне горы Масличной был тот сад Гефсиманский, который приютил Его на несколько часов, прежде чем поцелуй Иуды Искариотского отдал Его в руки врагов. Правда, вид этой местности теперь не соответствует той картине, какую представляла она во дни земной жизни Господа Иисуса Христа. По Иосифу Флавию, уже Помпеи уничтожил много садов в окрестности Иерусалима. Тит для сооружения насыпей против крепости Антония, не находя деревьев вблизи города, должен был искать их уже в отдаленной окрестности, и римское войско выстригло наголо пространство на 90 стадий вокруг Иерусалима. На этих же деревьях, и именно на горе Елеонской, были распяты тысячи побежденных иудеев. После нового завоевания, при Адриане, деревья были столь же мало пощажены. Не удивительно, что после стольких опустошений гора Масличная бедна теперь растительностью. Не так было в великую ночь страданий Господа. Темная зелень виноградников, смешиваясь с зеленью фиговых и по местам тутовых деревьев и часто переплетаясь с серебристым блеском оливок, густо покрывала оба склона горы. На западной стороне, залитая мягким лунным светом, она походила на чудный фантастический ковер, который, начинаясь на вершине горы, скатился вниз по ее склону и другим краем своим затерялся в тенистой Гефсимании. Глубоко ошибся бы и тот, кто стал бы судить о картине Гефсиманского сада в ночь страданий Господа по тому месту и тем восьми деревьям, которые носят это имя теперь. Гефсимания, слово, означающее тиски, давильню для добывания масла из оливок, тогда служила названием тех масличных рощ, которыми густо было покрыто западное подножие горы Елеонской. Эти рощи составляли собственность святилища, но ничем не огороженные, они были доступны для всех и не раз под своею тенью давали приют бедным пришельцам, из разных мест собравшимся на праздник в священный город.

Но если не вид местности, то, по крайней мере, место осталось то же самое. Если восемь старых масличных дерев среди цветочных гряд нынешнего Гефсиманского сада не в состоянии живо пробудить в нашем воображении картину подлинной Гефсимании в ночь страданий Господа, то все же они приблизительно указывают действительное место ее. Предание, на котором лежит печать глубокой древности, никогда не искало Гефсимании где-нибудь в другом месте, а всегда именно здесь, вблизи этих восьми ветеранов.

Бордоский путник, не называя Гефсимании, указывает однако место предательства довольно ясно. "Если идти из Иерусалима, — говорит он, — в ворота, находящиеся на востоке, чтобы подняться на гору Масличную, (есть) долина, называемая Иосафатова. На левой стороне, где виноградники, находится камень, где Иуда Искариот предал Христа... Отсюда всходишь на гору Масличную, где Господь пред страстью учил учеников". Место предательства здесь указывается внизу, в долине Иосафатовой, близ дороги, ведущей из восточных ворот города на гору Елеонскую, т.е. вблизи нынешнего Гефсиманского сада. По словам знатной паломницы конца IV века, приходят на место моления о чаше, а потом в Гефсиманию, спустившись с Имвомона (место вознесения Господа на горе Елеонской), а место предательства "находится в начале долины Иосафата".

Сравнивая повествования всех четырех евангелистов, мы видим, что подробнее говорит о событиях после тайной вечери св. евангелист Иоанн; он один передает всю длинную прощальную беседу Господа с учениками, между тем как первые три бытописателя в своем рассказе очень кратки. Сказав, что после тайной вечери Господь Иисус Христос отправился "на гору Елеонскую", первые два евангелиста из Его речи приводят лишь предсказание об отречении апостола Петра и затем непосредственно продолжают: "пришли в селение называемое Гефсимания, и Он сказал ученикам своим: посидите здесь" и т. д. Только сопоставляя оба эти места (т.е. ст. 30 с 36-м XXVI главы Матфея и ст. 26 с 32-м XIV г.т. Марка), можно понять истинный смысл выражения "на гору Елеонскую": оно употреблено лишь в смысле общего обозначения того направления, какое приняли оставившие сионскую горницу, а отнюдь не значит, что Господь с учениками в эту ночь был на вершине горы.

Это еще более ясно из хода повествования св. евангелиста Луки. "И вышедши, — говорит он об Иисусе Христе, — пошел по обыкновению на гору Елеонскую. За Ним последовали и ученики Его. Пришедши же на место, сказал им: молитесь, чтобы не впасть в искушение" и т. д. Что под "местом" здесь разумеется то самое, что у двух первых евангелистов называется собственным именем Гефсимании, этого не отрицает и сам Фалькенер. Где же здесь речь о посещении вершины горы Елеонской, о возвращении с нее и вторичном переходе чрез поток Кедрский? Если евангелист Иоанн говорит, что "сказав сие (т.е. последние слова своей беседы), Иисус вышел с учениками Своими за поток Кедрон, где был сад, в который вошел Сам и ученики Его", то опять же по ходу речи мы можем видеть в этих словах лишь более точное объяснение общего выражения синоптиков "на гору Елеонскую", толковать же их в смысле вторичного, обратного перехода долины Иосафатовой мы не имеем никакого права. Если бы Спаситель действительно был пред великими часами Своих страданий на горе Елеонской и именно там вел большую часть Своей прощальной беседы, то об этом не преминул бы заметить кто-нибудь из св. повествователей, между тем, мы видим совершенно противное: после тайной вечери Господь совершил только один путь — по направлению к горе Елеонской, чрез поток Кедрский, на место Гефсимании. Само собою понятно, какую цену может иметь здесь доказательство, взятое из фантастических соображений о приятности и удобстве места, о желании бросить последний взгляд на город и т. д.

В параллель к ним мы считаем себя в праве выставить другого рода соображения: удобное ли было время, дай нужно ли было единородному Сыну Божию, пришедшему в мир совершить волю Своего Отца, любоваться красивым видом города, когда лишь несколько мгновений отделяли Его от окончательного исполнения этой Отчей воли? Те, едва доступные нашему пониманию, муки душевные, какие непосредственно после этого мы видим в саду Гефсиманском, плохо мирятся с этим наслаждением богатою природою и собственными воспоминаниями. Итак, желание Фалькенера видеть Господа Иисуса Христа в эту ночь на красивой горе Елеонской, а тем более— видеть в евангельском рассказе речь о двукратном переходе чрез долину Иосафатову мы считаем лишенным всякого основания.

Такое же достоинство имеют и друтие замечания Фалькенера. Так, во 2 ст. XVIII гл. Иоанна мы видим указание лишь на то, что место, куда отправился теперь Господь Иисус Христос, было любимым для Него местом, где не раз и прежде "собирался Он с учениками своими", и потому было известно и предателю; на особенную же уединенность, закрытость этого места здесь нет никакого намека. Это месго могло быть и невдалеке от дороги, как нынешняя Гефсимания, и в то же время благодаря густым масличным рощам, было очень удобно для дружеской, интимной беседы даже такого большого собрания. Что касается, наконец, расстояния между сионскою горницею и местом нынешней Гефсимании, и его будто бы недостаточности для длинной прощальной беседы Спасителя, то об этом можно сказать следующее. Эту горницу тайной вечери предание, кроме нескольких единичных исключений, всегда указывало на Сионе, в юго-западном углу города, южнее нынешних Сионских ворот. Тому, кто желал отсюда отправиться к месту нынешней Гефсимании, не было никакой необходимости идти шумным городом, как полагает Фалькенер, а нужно было обогнуть южную стену Иерусалима, чтобы потом или южнее, или близ нынешнего верхнего моста перейти долину Иосафато-ву. В том и другом случае путь был несколько длиннее предполагаемого Фалькенером и — так как мы не имеем никакого основания предполагать, чтобы путники особенно торопились, — мог занять время, достаточное для второй половины прощальной беседы Господа Иисуса Христа.

Итак, мы снова возвращаемся к нынешнему месту Гефсимании как несомненно подлинному. Эти 8 масличных деревьев не видели последней молитвы Спасителя мира, но зато под сению своею они видели сотни тысяч сынов человеческих, пришедших сюда от всех стран света с верою, что именно здесь провел последнюю ночь на земле единородный Сын Божий. И кто может поручиться, что эти восемь ветеранов не выросли, по общему свойству всех маслин, от корней и отпрысков тех самых деревьев, листва которых, залитая серебристыми лучами лунного света, служила Ему покровом в ту великую ночь57? Конечно, подлинный сад Гефсиманский не ограничивался незначительным пространством нынешнего, а был гораздо обширнее его; но что он был именно здесь или, точнее говоря, что и место нынешней Гефсимании входило в него, в этом, кроме древнего предания, убеждает нас, отчасти, и та пещера, которая теперь носит имя грота агонии.

27 шагов длины (на северной стороне) и 14 ширины, antrum agoniae в настоящее время занят капеллою. "Над скромным престолом изображен Спаситель, молящийся на коленях и принимающий чашу из рук Ангела. На боковой стене видны спящие три апостола". Заметные теперь латинские надписи и фрески, по мнению Сеппа, подновлены со времени крестовых походов. Крыша грота подпирается двумя естественными каменными столбами. Но что самое важное — грот до сих пор сохраняет свой первоначальный вид натуральной пещеры с единственным отверстием вверху, которое служит теперь окном. По форме своей он и теперь еще очень напоминает древнюю еврейскую масличную мельницу или давильню для выжимания масла из собранных зрелых маслин, ссыпавшихся в него чрез круглое отверстие вверху. Последнее обстоятельство позволяет видеть в нем ту самую маслобойню, которая дала всей местности имя Гефсимании; допустив же это, необходимо признать, что именно здесь, близ этой пещеры, должен был находиться подлинный сад Гефсиманский, и значит, если не на пространстве нынешней Гефсимании, то, во всяком случае, вблизи ее провел последнюю ночь на земле Господь Иисус Христос.

"Посидите тут, — придя в Гефсиманию, говорит Иисус Христос большинству учеников, — пока Я пойду помолюсь там", и затем, взяв с Собою только Петра, Иакова и Иоанна, уходит с ними несколько дальше, на расстояние полета брошенного камня. Но скоро Он оставляет и этих излюбленных апостолов и один возносит пламенную молитву к Отцу Своему. Потом, возвратившись к трем ученикам и найдя их спящими, Господь кротко будит их просьбою бодрствовать и молиться, а Сам снова уходит от них, и молитва Его становится еще пламеннее, еще напряженнее. Подойдя к апостолам во второй раз, Иисус Христос опять находит их спящими. И так повторяется три раза.

На основании повествования евангельского мы не в состоянии точно определить те отдельные пункты в Гефсиманском саду, которые упоминаются здесь. Где теперь то место, на котором Господь оставил 8 учеников? Где уснули апостолы Петр, Иаков и Иоанн? Где страждущая и томящаяся душа Спасителя в мучительной борьбе молила Отца об избавлении от чаши страданий? Ни одного из этих мест евангельского Гефсиманского сада нельзя указать с точностью и достоверностью теперь. Местом душевных мучений Господа одно предание, как мы уже видели, считает нынешний грот агонии, а скалу, где спали апостолы, указывает в ограде нынешнего Гефсиманского сада. Но предание это не имеет устойчивости. Правда, Бордоский путник, как мы уже знаем, видел какой-то камень близ виноградников, которым обозначали в его время место предательства, но зато после него мы встречаем другое предание и лишь в позднейшее время местом предательства называется сад. Это другое предание говорит нам, что в гроте оставались спящие апостолы и потому здесь был взят под стражу Господь Иисус Христос. Неизвестная паломница IV века уже застает не только это предание, но и церковь над пещерою, в которой совершилось предательство. Видел эту пещеру и наш древний паломник, игумен Даниил. "От гроба святыя Богородицы есть сажень 10, — говорит он, — до пещеры, идеже предан бысть от Июды жидам на 30 сребреницех. И есть пещера та обон пол потока Кедарьского при горе Елеоньстей". С этим указанием Даниила согласны свидетельства его современника Зевульфа, Фоки, Виллебранда, Мандевиля, Иоанна Вюрцбургского66, а также Игнатия Смолнянина, Инока Зосимы68, Даниила Ефесского, Василия Познякова и др. Что касается места кровавой молитвы Спасителя, то уже в IV веке та же паломница находила его отмеченным особою изящною церковью, хотя, к сожалению, из ее слов не видно, какое отношение имела эта церковь к пещере, нынешнему гроту агонии. Беда, ничего не говоря о пещере, упоминает, как мы уже знаем, камень на месте молитвы Спасителя. Игумен Даниил опять очень определенно обозначает и это место. "И ту есть место, — говорит он, — близ пещеры тоя (в которой был предан Господь), яко довержет человек каме-нем малым, и есть к полуденью лиць место то, идеже помолился Христос Отцу Своему в нощи, в нюже предан бысть на распятие Июдеем и рече: "Отче, аще возможно есть, да минет чаша си от Мене". И есть на месте том ныне создана церквица мала". Фока говорит о двух храмах на месте первой и второй молитвы Спасителя. По свидетельству Инока Зосимы, место кровавой молитвы—на вержение камня от пещеры предательства, Даниил Ефесский указывает его направо от пещеры, "если посмотреть на восток, как бы на расстояние брошенного камня".

Такой длинный ряд свидетельств заставляет нас с большим доверием отнестись ко второму преданию, указывающему место кровавой молитвы вне грота агонии. Относительно последнего можно сказать только, что эта масличная давильня, кроме времени собирания маслин, должна была оставаться пустою и потому могла служить хорошим ночлегом для всяких бедных пришельцев, не имевших пристанища в городе. Часто мог располагаться здесь со Своими учениками и Господь Иисус Христос, для Которого Масличная гора была столь излюбленным местом. Но входил ли Он в этот грот для молитвы в те страшные часы душевной муки, мы не знаем. Святые евангелисты не делают ни малейшего намека на какую-нибудь пещеру. Мало того. Читая их повествование, мы получаем то убеждение, что апостолы, пока дремота не одолела их, видели, как пламенна была молитва их Учителя и как велико было Его страдание, потому что евангелисты знают, как Он в молитвенном порыве то падал на колени, то совсем припадал лицом к земле. Откуда они могли знать об этом, если молитва Спасителя имела место в пещере и была совершенно недоступна ничьему глазу? Нет, и предание, и эти соображения побуждают нас искать такое место вне грота агонии и даже вне ограды нынешнего Гефсиманского сада; где именно — сказать трудно. Если, согласно евангельскому определению его, бросить камень от входа в нынешний Гефсиманский сад и традиционного камня спящих апостолов по направлению вверх, то он упадет близ места, на котором возвышается теперь русская церковь св. Марии Магдалины. Что препятствует нам допустить возможность Пребывания Спасителя нашего в те страшные минуты душевной муки именно здесь, на нашем, ныне русском, месте!

В то время как страждущая душа Господа Иисуса Христа возносилась в пламенной молитве к Отцу, а ученики Его — даже самые излюбленные из них, даже Петр после всех недавних горячих уверений своих — спали безмятежным сном, неусыпно бодрствовал предатель. Явившись в дом первосвященника, Иуда объявил свою готовность исполнить обещание, данное несколькими днями раньше пасхальной вечери. Можно ли сомневаться в том, что такое предложение было принято не только без всяких колебаний, но даже с радостию? "Лучше, чтобы один человек умер за людей, нежели чтобы весь народ погиб", — давно уже фанатически убеждал своих собратий по суду Каиафа, и вот теперь наступило время, когда его слова и желание могли осуществиться. Нужно только позаботиться, как бы лучше и вернее воспользоваться услугами предателя.

Роль полиции — судя по тем уголовным процессам, с которыми встречаемся мы в Библии, — в древнееврейском судопроизводстве большею частью исполнялась свидетелями преступления. Они сами задерживают преступника на месте его преступления, сами приводят на суд и там выступают в качестве его обвинителей. Но, бесспорно, должна была существовать и полиция в собственном смысле слова, как штат людей, прикомандированных к суду для выполнения различных его распоряжений, и, между прочим, для задержания преступника и приведения к судебному трибуналу. Последнее всегда исполнялось ею в том случае, если убийца скрывался в один из городов убежища, а также, само собою понятно, и тогда, если свидетели-обвинители сами почему-нибудь были не в состоянии взять преступника и привести к суду. Нетрудно догадаться, каким из этих двух способов могли воспользоваться первосвященники в данном случае. Свидетелей против Господа Иисуса Христа не было, а весь многочисленный штат синедриональных служителей — рассыльных, истязателей, ругавшихся над преступником до казни, палачей — был всегда к услугам первосвященника, как председателя верховного судилища. Им с удобством мог воспользоваться теперь и Каиафа. Но, может быть, действительно страшась Того, с Кем ему придется иметь дело, частью — желая придать этому делу особенную важность, он посылает для задержания Господа Иисуса Христа тот отряд римских солдат, который у евангелиста Иоанна называется "спирою", с капитаном или трибуном во главе.

Иерусалим времени Господа Иисуса Христа был во власти римлян, и слово римского областеначальника было для него законом. Шесть когорт римского войска были в постоянном распоряжении прокуратора; из них одна когорта располагалась в Антонии и в великие праздники следила за поведением иудеев. Об этой когорте и говорит евангелист Иоанн, хотя его выражение — опйра, cohors — употреблено не в строгом смысле: не вся спира, а часть ее была отдана в распоряжение первосвященника. Когорта составляла десятую часть легиона и заключала в себе 500—600 воинов. Такой отряд был слишком велик для ареста одного человека. Притом же к римским солдатам присоединилась в данном случае синедриональная полиция в собственном смысле и простые слуги от архиерей и фарисей, не носившие почетного титула "шотера". Если мы прибавим, что здесь же были "первосвященники и начальники храма и старейшины", то мы поймем, как велика была та толпа, вооруженная мечами и просто кольями, которою предводительствовал Иуда.

Предатель хорошо знал излюбленное место, где часто проводил время Господь со Своими учениками, и уверенно вел всю эту толпу к Гефсиманскому саду. Между тем, Спаситель уже окончил Свою молитву и готов был встретить все, что ожидало Его. "Вы все еще спите и почиваете, — говорит Он безмятежно спящим апостолам, — вот приблизился час, и Сын Человеческий предается в руки грешников. Встаньте, пойдем: вот приблизился предающий Меня"95. Действительно, слишком усердно торопясь со своим делом, Иуда далеко опередил всех и был уже возле Господа.

У иудеев, как и у всех других народов, практиковались особые формы приветствия. Так, при встрече со знакомыми или спрашивали соответственно нашему: "как поживаете?", в смысле доброго пожелания, говорили: "спасение, мир с тобою". "Иди с миром" — говорили обыкновенно при расставании. При этом, сообразно с личностью приветствуемого, употреблялись те или другие жесты. Практиковался легкий или глубокий поклон, который иногда повторялся несколько раз. Иаков, например, при встрече с Исавом поклонился ему семь раз до земли. Давид сделал три поклона, встретясь с другом своим Ионафаном. Авраам у дуба Мамврийского, выйдя навстречу трем странникам, поклонился им до земли. То же сделал Лот пред двумя странниками у ворот Содома. Но особенно в ходу было целование. Как у греков и римлян, у иудеев поцелуй всегда служил знаком доброго расположения, дружбы, преданности, родственной любви. Целовались родственники, друзья и просто знакомые. Целовали руку, уста (бровь), подбородок или бороду, а также щеки, шею, глаза. Практиковалось иногда и целование ног, даже ступней ног, как знак кроткого, смиренного приветствия.

Этот знак дружбы и любви, как бы в посмеяние над столь высокими нравственными чувствами, делает Иуда условным знаком, по которому его спутники могли бы узнать Господа Иисуса Христа. "Кого я поцелую, тот и есть, возьмите Его"106, заранее предупреждает он их. Теперь, когда предатель был уже у цели, всем существом его овладело одно желание: как можно скорее исполнить этот условный знак. Торопливо подходит он уже совсем близко и с холодным приветствием: "радуйся, Равви", запечатлевает предательский поцелуй на священной ланите своего Учителя и Господа... После этого изменнического лобзания, после властных слов: "Аз есмь", после наивной горячности апостола Петра — Сын Человеческий добровольно предал Себя в руки грешников. "Тогда воины и тысяченачальник и служители иудейские взяли Иисуса и связали Его".

После этой картины в саду Гефсиманском мы сразу видим Господа на допросе у первосвященников Анны и потом Каиафы. Евангелисты ни одного слова не говорят о том, каким путем повела Спасителя вооруженная толпа из сада Гефсиманского. Между тем, вопрос этот прежде очень интересовал многих христиан, которые хотели определить так называемую via captivitatis [путь пленения]. Именно, полагали, что вместе со своим Пленником толпа из Гефсиманского сада направилась вдоль потока Кедрского к памятнику Авессалома, т.е. к месту нынешнего нижнего моста. Приблизительно здесь же был и тогда мост чрез долину Кедрскую, и вот по нему пришлось идти Господу Иисусу Христу. Буйная толпа, воспользовавшись удобством места, столкнула Его с моста вниз, и здесь на серой скале, точно восковой, ясно напечатлелся след Его тела. По одним сказаниям, здесь остался оттиск ступней ног Иисуса Христа, по другим — рук и ног, по третьим — рук, колен и ступней ног или всего тела. И эти следы на каменистом откосе долины Иосафатовой, говорит предание, оставались неизменно, хотя части скалы в этом месте отламывали верующие пилигримы и как святыню уносили с собою. Перейдя нижний мост, толпа, окружавшая связанного святого Пленника, направилась к дому первосвященника Анны, по одним сказаниям, чрез золотые ворота. Эти ворота, говорит предание, видели славу Господа, видели, как торжественно вступал Он в Иерусалим, как царь, приветствуемый пальмовыми ветвями и кликами "Осанна!". Теперь же иудеи сами повели Его опять именно этими воротами ради поругания Его славы. По другому сказанию, ниже моста иудеи поворотили на юго-запад и, обогнув угол иерусалимской стены, вошли в город, также с целью поругания Господа Иисуса Христа, чрез ворота Гнойные, служившие для удаления из города всяких нечистот. Некоторые старались даже точно измерить расстояния между отдельными пунктами via captivitatis. Так, по одним, от сада Гефсиманского до дома Анны — 1800 шагов, между домами Анны и Каиафы — 200 шагов, по другим, первое расстояние равнялось 2360 шагам, а второе — 2306. Наконец, весь путь некоторые измеряли расстоянием одной мили. Прежде чем высказать какие-нибудь предположения относительно того пути, каким прошел Господь Иисус Христос от сада Гефсиманского на вольную страсть, нам необходимо решить другой вопрос: где в современном Иерусалиме место домов Анны и Каиафы, этот конечный пункт via captivitatis?

Никаких вещественных данных, которые помогли бы нам решить этот вопрос, современный Иерусалим не имеет. Обращаясь к преданию как единственному источнику, оставшемуся на нашу долю в данном случае, мы видим, что место дворца первосвященника Анны теперь занял небольшой армянский женский монастырь. Расположенный недалеко от великолепного армянского же монастыря св. Иакова Алфеева, монастырь масличного дерева (Oelbaumkloster), как называет его Сепп, приютил в своих стенах около 100 армянских монахинь. На северной стороне его, вне здания храма, прежде стояло старое масличное дерево, огороженное решеткою. В 1673 году его место занял молодой побег от корня, скоро потом сделавшийся большим деревом, сухие ветви и косточки которого с благоговением разбирались пилигримами. Дерево еще видели в 1751 году, но в последнее время напоминанием о нем служит лишь горящая в нише лампада. Это масличное дерево предание делает священным местом: приведенный из сада Гефсиманского Господь Иисус Христос был привязан к масличному дереву, которое росло на дворе первосвященника Анны. В северной части небольшой церкви, изящно украшенной фаянсовою обшивкою по стенам, во вкусе церкви св. Иакова, настоятель монастыря укажет любознательному пилигриму темницу, в которой был заключен Господь до того времени, когда повели Его на допрос к первосвященнику Каиафе.

В одном нашем памятнике конца XIV века относительно дома первосвященника Анны делается такое замечание: "Тамо же на Сионе горе был двор Аннин архиереев; тамо Господь наш Иисус Христос в темнице седел, и ныне та темниця в церкви арменстей; тамо монастырь армейской. В той церкви арменстей великий камень, что лежал на гробе Господни сделан престолом; на том монастыре огнище, у которого огня Петр верховный апостол грелся в волней страсти Христове". Историю этого монастыря можно проследить только с XV века. Так, в 1498 году дом Анны, тогда церковь, посвященная св. Ангелам, был еще собственностью армян. В 1507 году им овладели греки; в 1556 г.— снова армяне, и только с XVII века здесь женский монастырь.

Около 170 шагов на юго-запад от этого женского армянского монастыря и шагов 65 от Сионских ворот, между этими воротами и зданием Неби-Дауд, стоит другой монастырь, теперь собственность также армян, посвященный Спасителю и у арабов носящий имя "Habs el-Messieh". На этом месте, по преданию, был дом или дворец первосвященника Каиафы. С внешней стороны монастырь не представляет ничего, кроме голых стен, построенных пятиугольником. Низкая железная дверь на северной стороне ведет во двор — вымощенную плитами площадку 25 шагов длины и 10 ширины. Внимание вошедшего прежде всего обращает на себя виноградная лоза, старый ствол которой, более полутора фута в обхвате, вьется вверх по стене и, разветвляясь здесь на множество молодых побегов, своею кра сивою густою листвою образует беседку. На трех сторонах двора устроены крытые галереи, служащие навесом для мраморных с золотыми надписями надгробных па мятников. Здесь лежит прах нескольких иерусалимских армянских католикосов. На четвертой стороне небольшая дверь ведет в армянскую церковь. Маленькая по объему, она производит своим видом внутри очень приятное впечатление. Пол весь устлан коврами, а стены обложены довольно древнею фаянсовою работою. Но благоговейное внимание пилигрима приковывает к себе высокий алтарь храма. Он заключает в себе тот камень, который будто бы охранял вход в гроб Спасителя и прежде принадлежал церкви гроба Господня, откуда хитростию только в XVII веке похитили его армяне. Камень этот имеет приблизительно б футов длины и, с целью охранения от благочестивых повреждений, почти весь залит гипсом. Арабы называют его ангельским камнем (Hadschar el-Melak). Несколько шагов к югу (направо) маленькая дверь ведет в тесную комнату, в которой с трудом могут поместиться два человека. Это собственно и есть Habs el-Messieh арабов — темница, в которой иудейских был заключен Иисус Христос в ночь допроса у первосвященника Каиафы.

Если относительно дома Анны мы не имеем древних ясных указаний, то положение дома Каиафы обозначается уже очень рано. Мы имеем не одно свидетельство о том, что на месте этого дома уже Елена, мать императора Константина Великого, воздвигла церковь. Правда, современник, пилигрим из Бордо, ничего не говорит об этом сооружении св. Елены и тем самым подает повод Тоблеру считать все эти свидетельства исторически неосновательными. Но даже если бы мы и согласились с почтенным ученым, в этом случае для нашей цели достаточно свидетельства того же Бордоского пилигрима, который, в 333 году посетив Иерусалим, видел место дома Каиафы вне стен Элии Адриана, на пути от Силоама на Сион, т.е. приблизительно там же, где теперь стоит описанный нами армянский монастырь. "И до сих пор находится здесь столб, у которого бичевали Христа", — замечает при этом пилигрим. Блаженный Иероним в описании паломничества св. Павлы, между прочим, говорит: "там (на Сионе) показывали колонну, поддерживающую портик церковный, окрашенную кровью Господа, к которой, говорят, Он был привязан и бичуем".

Сопоставляя это свидетельство с вышеприведенным замечанием Бордоского путника, можно видеть и здесь указание на место дома Каиафы, который ставится опять же на Сионе. Феодосии знает, что колонна, на которой, "как бы на мягком воске, отпечатлелись плечи, руки и пальцы" Господа Иисуса Христа после бичевания, была прежде в доме Каиафы; но в его время ее уже указывали во "святом Сионе". Это уже не общее имя местности, южного из холмов, на которых был расположен древний Иерусалим, а название храма. Это, по выражению самого Феодосия, "мать всех церквей... которую основал Господь наш Иисус Христос с апостолами" и которую всегда искали на месте нынешней группы зданий с мечетью Неби-Дауд. Здесь, как мы уже видели, очень древнее христианское предание указывало место тайной вечери Господа и умовения ног, здесь же, по преданию, явился Иисус Христос ученикам Своим'по воскресении, здесь получили они и Св. Духа. С этою "матерью всех церквей" ставится в такое или иное отношение и дом Каиафы. Так, по словам того же Феодосия, "от святого Сиона до дома Каиафы, который теперь церковь св. Петра, около 50 шагов".

Церковь Петра является на месте дома Каиафы не вследствие смешения имен Kaiphas и Kephas, как думает Сепп, а потому, что предание усвоило этому месту отречение апостола. Так, в другом памятнике того же времени мы читаем: "оттуда (т.е. от церкви Сионской) приходишь к дому Каиафы, где отрекся святый Петр: там есть большая базилика св. Петра". У Бернарда на Сионовой горе указываются храм "св. Симеона", который, — судя по значению, усвояемому здесь этому храму, — должно считать тождественным со знаменитым сионским храмом; возле него, к востоку, — церковь в честь св. Стефана, на месте его смерти, и "прямо к востоку церковь в честь блаженного Петра, на том месте, где он отрекся от Господа". Последняя, без сомнения, соответствует дому Каиафы. Епифаний не знает церкви на месте отречения Петра, но у него есть упоминание о небольшом четырехстолбии с остатками углей от того костра, у которого грелся апостол во время беседы со служанкою. Эти четыре "стлъпы малы", — может быть, род часовни, как полагает В. Г. Васильевский, издатель памятника, указываются в самом здании святого Сиона. Такое странное совмещение дома Каиафы с Преторией, причиною которого были, вероятно, какие-нибудь недоразумения, мы встречаем еще в конце IV века. Затем оно повторяется много времени спустя при крестоносцах.

В это время свидетельства говорят то за совместность претории Пилата с домом Каиафы, то, считая последний на основании Лк. 22:54 отдельным зданием, ставят его вблизи претории. Иногда претория представляется местом куда собрался синедрион для суда над Господом Иисусом Христом. После мы увидим, что это не та претория Пилата, которую теперь указывают в обширном здания Сераля (дворца), а другое место на Сионе. Таким образом, и свидетельства об этой совместности или смежности дома Каиафы с преториею Пилата говорят не против, а скорее в пользу подлинности ныне указываемого места первосвящен-нического дворца. Наконец, с XIV века начинаются уже известия о построении на этом месте церкви Спасите-ля, какому времени, полагают, принадлежит основание и нынешнего монастыря. Монастырь издавна был во владении армян, которые в 1482 году по бедности своей едва не продали его. Отличаясь дружелюбным характером, хозяева монастыря дозволяют католикам раз в год, в день сошествия св. Духа, совершать католическую мессу на маленьком алтаре при темнице Иисуса Христа1". Точные сведения относительно этой последней можно находить со второй половины XV века. Так, уже тогда она представляла небольшую капеллу на правой стороне возле алтаря, соединенную с церковью маленькою дверью. В таком же положении остается она и в свидетельствах после этого времени.

Определив таким образом место домов Анны и Каи-афы, возвратимся теперь к тому пути, который прошел Господь Иисус Христос в ночь своих страданий от сада Гефсиманского. Враги его должны были слишком торопиться: в их распоряжении была всего только одна ночь и утро следующего дня. Это обстоятельство весьма важно для нас: ввиду его, мы должны предположить via сарtivitatis как кратчайший по времени путь между садом Гефсиманским и намеченным местом дома первосвященника Анны. Если бы стража повела Господа Иисуса Христа, как думали некоторые, чрез Золотые ворота, то ей пришлось бы пройти почти чрез весь город. Нынешние Золотые ворота, у арабов известные под именем вечных ворот, Баб ед-Дахариэ, в восточной стене города, которыми можно было бы войти на площадь Хара-ма, сага бы они не были наглухо заложены, с достоверностью можно признать местом древних ворот того же имени. Они не названы в книге Неемии в числе городских ворот, почему блаженный Иероним считает их лишь наружными воротами храма, а не городскими воротами. Для нашей цели нет необходимости решать трудный вопрос: была ли особая стена на восточной стороне древнего Иерусалима в том месте, где шла стена двора храма, или же последняя служила здесь и городскою стеною, и какой именно из этих двух стен принадлежали Золотые ворота. Вся разница будет в том, что в первом случае, пройдя чрез Золотые ворота в городской стене, стража должна была направиться на юг, чтобы обойти восточную и часть южной стены двора храма, а во втором случае из Золотых ворот ей пришлось бы пройти чрез самый двор храма. Сокращение пути здесь получилось бы незначительное.

На юге храма были расположены те постройки, которые вместе с юго-восточною башнею и обширными подземельями под нею носили имя Офлы, или Офела. Здесь во время Ездры и Неемии жили так называемые Нетинимы (Nethinim), рабы храма, исполнявшие при нем низшие и труднейшие обязанности. После здесь находили себе приют все люди бедные, убогие, сироты, нищие, стекавшиеся сюда не только со всего города, но нередко из отдаленных областей израильского царства, рассчитывая на даровое убежище и содержание от жертвенных трапез храма. Итак, пройдя Офлу, стража должна была направиться южною частью города и пройти почти всю ее, прежде чем достигнуть дома первосвященника Анны. Такой большой и беспорядочной толпе, какая окружала Господа Иисуса Христа, пройти ночью чрез весь Иерусалим, который, подобно всем восточным городам, и теперь еще не имеет понятия о том, что называется на западе улицею, дело более чем нелегкое. Если же мы вспомним здесь, что руководившие этою толпою, быть может, считали каждую минуту времени из страха как-нибудь выпустить Того, Кто так легко отдался им, то мы вполне поймем, что идти этим трудным путем в то время, как был другой, более легкий, им не было решительно никакого расчета. Перейдя чрез поток Кедрский по нижнему мосту, может быть, недалеко от места, занимаемого этим мостом теперь, толпа направилась к юго-западу, чтобы обойти угол городской стены, и, сделав это, вышла против южной стены города.

Нынешняя стена Иерусалима построена султаном Су-лейманом в 1534 году и вполне соответствует стене времен крестовых походов. От ворот Яффских до Гефсиманских, т.е. на северо-западной, северной и северо-восточной стороне, она проходит там, где была третья стена Иосифа Флавия. Что касается южной стороны, то нынешняя линия ее, представляющая замечательную смесь строительного материала разных времен, проведена в первый раз только Адрианом и нигде не соответствует стене древнего Сиона.

Последняя, должно думать, шла гораздо южнее и, без сомнения, подобно нынешней стене, имела свои ворота. Соглашаясь с Робинзоном в том, что положение ворот, бесспорно, трудный пункт в топографии древнего Иерусалима, особенно если задаться целью указать теперь место всех ворот, упоминаемых в книге Неемии, в то же время нельзя отрицать, что положение некоторых из них, ворот главных, и теперь довольно ясно. В нынешней южной стене двое ворот: Гнойные, или Африканские (Bab el-Mogharibeh), на восточной стороне ее, и ворота Сионские, или Давидовы (Bab en-Nebi Daud) — на западной. Последние не упоминаются в числе городских ворот в книге Неемии и, без сомнения, соответствуют тем воротам Сиона, которые нашли здесь крестоносцы. Но что и в древнем Иерусалиме были ворота в западной части южной стены, в этом убеждает нас Иосиф Флавий. Описав направление первой, древнейшей стены на севере Сиона, он продолжает таким образом: "на другой стороне стена брала свое начало от того же пункта (от башни Гиппики, которой соответствует теперь одна из башен нынешней цитадели у самых Яффских ворот), простиралась на юго-запад чрез Bethso до ворот Ессеев, шла потом на юге к Силоамскому источнику, проходила около Офела и примыкала к восточному портику храма. Из этих слов видно, что Сионские ворота в нынешней южной стене Иерусалима заняли относительно такое же положение, какое в древней стене, проходившей южнее, принадлежало воротам Есеевым Иосифа Флавия. Что такое Bethso Иосифа, мы не знаем, но во всяком случае, уже из слов его видно, что это не ворота Ессеев и, следовательно, было бы несправедливо, толкуя Bethso в смысле еврейского (гнойное место), отожествлять ворота Ессеев с Гнойными воротами. Последние мы находим уже в числе 10 ворот, упоминаемых в 3 главе книги Неемии (ст. 13 и 14). Древний Иерусалим, подобно древнему Риму, имел отдельные ворота для удаления нечистот; отсюда понятно и название этих ворот Гнойными. Хотя позднее, во времена второго храма, назначение этих ворот с большим удобством стали исполнять подземные клоаки, однако ворота с первоначальным названием, конечно, остались на прежнем месте, в юго-восточной части города. Уже по одному тому, что существуют теперь в восточной части южной городской стены ворота, которые носят имя Гнойных ворот, странно было бы искать древние ворота того же имени где-нибудь на другой стороне города.

Итак, обогнув угол стены, стража могла войти в город чрез эти Гнойные ворота и затем, по улицам спящего Иерусалима, направиться к дому первосвященника Анны. Но гораздо вероятнее, что, заботясь о сокращении времени, она обошла и южную часть города и вошла в него только у юго-западного угла, где были тогда ворота Ессеев. Такой путь тем естественнее предположить, что именно здесь, как раз у ворот, в юго-западной части города, были расположены и жилища обоих первосвященников.

"И отвели Его сперва к Анне, — говорит евангелист Иоанн, — ибо он был тесть Кяиафе, который был на тот год первосвященником.

Вызванная из Александрии Иродом Великим, семья священника Анны, или Анана, как называет его Иосиф Флавий, скоро стала одною из знатнейших и влиятельнейших фамилий в Иерусалиме. Ей принадлежали богатейшие постройки на Сионе; она имела обширные сады v подошвы горы Елеонской; она же почти в течении 50 лет, с незначительными промежутками, держала в своих руках всю силу первосвященнической власти. И всем этим фамилия была обязана главным образом своему главе, Анану. Сделавшись первосвященником при Квиринии, в б году по Р. X., он проходил эту должность до 15 года, когда бьш отставлен прокуратором Валерием Гратом. Но чрез год ловкий Анна сумел заместить себя своим сыном Елеазаром (от 16 по 17 год), а потом доставить это место своему зятю Иосифу, прозванному Каиафой. Может быть, благодаря этой же влиятельности своего знатного тестя, последний так долго занимал первосвященнический пост, в то время как другие до и после него сменяли друг друга чуть не каждый год. После Каиафы сан первосвященника носили еще четыре сына Анны.

Нет ничего удивительного, что богатый, знатный и хитрый саддукей, так давно уже отставленный от первосвященнической должности, Анна все еще называется первосвященником и является начинателем судебного процесса Господа Иисуса Христа. И раньше, в год призвания Иоанна Крестителя, он не только называется первосвященником, но и ставится впереди Каиафы, тогда уже штатного первосвященника. Далее, в этот же год смерти Иисуса Христа мы видим его снова впереди первосвященников Каиафы, Иоанна, Александра и других из первосвященнического рода. Одна знатность и влиятельность Анны служит достаточным объяснением его первого места в ряду священников.

Раз твердо решив умертвить Того, Кого считали опасным для себя, враги Господа Иисуса Христа хотели поднять против Него уголовный процесс и уголовным порядком во что бы то ни стало осудить Его на смерть. Само собою понятно, что этот смертный приговор могла произнесть только высшая судебная инстанция, какою был в то время так называемый великий синедрион. Но непосредственному суду великого синедриона подвергались только сами члены этого верховного судилища и высшие священники. Дело всякого другого прежде проходило среднюю судебную инстанцию, малый местный синедрион. Члены последнего или его президент снимали предварительный допрос по этому делу и на основании его решали — подлежит ли дело их местному суду, или должно быть передано на рассмотрение высшей инстанции. Таким образом, если враги Господа Иисуса Христа желали стоять на почве хотя бы только формальной законности, они не могли сразу поставить Его на суд великого синедриона, а должны были устроить предварительно частный допрос. Вот почему мы видим Иисуса Христа прежде всего во дворце хитрого Анана как самом удобном месте для этого предварительного следствия. Очень может быть при этом, что отставленный от первосвященничеекой должности Анна, не желая терять влияния на дела, занял пост президента местного иерусалимского синедриона.

Ошибся бы тот, кто стал бы судить об уголовном процессе древних евреев по форме и порядку этого процесса в нашем современном судопроизводстве. У нас уголовный процесс может быть начат и помимо жалобы потерпевших или просто частных лиц, самою полицейскою или судебною властью. У древних евреев этого не было. Какой бы ни взяли мы из тех судебных процессов, о которых упоминает Библия, он никогда не начинался самою судебною властью. Так, отец и мать сами приводят своего непокорного сына к городским воротам, на место, где производился суд старейшин в древнейшие времена исторической жизни евреев, и судебный процесс начинается прямо с публичного принесения жалобы родителями. Суд над Сусанною возбуждается и начинается теми двумя старцами, которые ложно объявляют себя свидетелями ее преступления. То же ввдим мы в суде над Навуфеем и в других библейских процессах.

Таким образом, древнееврейский уголовный процесс мог быть поднят только по жалобе свидетелей. Они, а не власть, выступали в качестве обвинителей и на суде.

Такой порядок обычного древнееврейского судопроизводства располагает нас ожидать повторения подобной сцены и у первосвященника Анны: выступят свидетели против Господа Иисуса Христа и объявят Его вину. Но ничего подобного мы не видим здесь. Не ожидавшие столь скорого исполнения своих злых мечтаний и застигнутые врасплох предложением Иуды, первосвященники еще не успели найти и подготовить свидетелей. Их отсутствие, впрочем, не смущает представителя правосудия. Вероятно, надеясь в словах самого Подсудимого найти если не основание, то хотя какой-нибудь повод к обвинению, первосвященник прямо обращается к Нему с собственными вопросами о Его учении и учениках. Ответ Господа Иисуса Христа должен был напомнить несправедливому судье первый долг его великого служения. "Что спрашиваешь Меня? спроси слышавших, что Я говорил им; вот, они знают, что Я говорил. Этими словами Спаситель прямо указывает Анне на незаконность его допроса в той форме, какой не знало и не допускало еврейское судопроизводство. Но ответом на этот справедливый протест было новое нарушение закона. Один из слуг первосвященнических, желая угодить своему господину, со словами: "так отвечаешь Ты первосвященнику", ударил Господа Иисуса Христа по ланите. Еврейский закон не только запрещал бить подсудимого, но предоставлял ему полную свободу слова и действия. На эту важную черту иудейского судопроизводства и указывает Господь новым протестом. "Если Я сказал худо, — говорит Он грубому слуге, — покажи, что худо; а если хорошо, что ты бьешь Меня?". Став таким образом на почву юридических прав, Иисус Христос отказался отвечать на допрос Анны и потребовал законного судопроизводства, опиравшегося единственно на показания свидетелей. И хитрый, поседевший в суде первосвященник, прекрасно понимая всю справедливость такого протеста, не мог после этого продолжать свой незаконный допрос и отправил узника к Каиафе. Здесь, между тем, уже успели собраться, несмотря на поздний час ночи, "первосвященники, и старейшины, и книжники, т.е. весь синедрион, и дело, по-видимому, должно было принять формально законный вид.

Но что представлял из себя великий синедрион? Каковы были его состав и судебные полномочия? Где и когда обыкновенно имел он свои заседания, и какого харзктера были его судебные решения? — Все эти вопросы заставляют нас прервать нить событий великой ночи для того, чтобы ближе познакомиться с этою высшею судебного инстанциею древних евреев.

Начало "великого синедриона Израиля" еврейское предание относит ко времени Моисея, видя это верховное судилище уже в тех 70 "старцах", которые, по повелению Божию, составили совет при Моисее с целью помогать ему в управлении народом. Но такое предание, не имея для себя никакого основания, кроме числа лиц, напоминающего число членов великого синедриона, не может быть признано исторически достоверным. О судьбе этого совета Моисея мы не имеем никаких библейских известий.

Учреждение, подобное великому синедриону, мы встречаем в первый раз во время Антиоха Великого (223-187). Может быть, Птоломеи, желая расположить иудеев в свою пользу, дали им этот возможный maximum самоуправления. С именем синедриона это судилище в первый раз упоминается уже во времена римского господства у Иосифа Флавия. До разрушения Иерусалима в 70 г. по Р. X. синедрион не прекращал своего существования.

Он состоял из 71 человека, по образцу совета старейшин во дни Моисея. Во главе этих 71 стоял президент суда. "Один поставлен над 71", — говорит рабби Иегуда. Таким образом полный состав синедриона имел 72 члена. Президент носил имя Nasi, т.е. князь. "Мудрейший предстоял всем остальным, — говорит Маймонид, — его делали предстоятелем, главою собрания. Это тот, кого ученые обыкновенно называют Nasi, т.е. князь. Он есть предстоятель на месте Моисея, учителя нашего". Всегда ли первосвященник занимал это председательское место, как некоторые полагают, или не всегда, — трудно ответить; утвердительно можно решить этот вопрос только относительно времени Господа Иисуса Христа. Как первый в синедрионе, Nasi сидел на самом почетном месте в собрании, именно на средине периферии того полукруга, которым располагались все члены синедриона. Непосредственно возле него, на правой стороне, помещался "отец дома суда, вице-президент синедриона. Далее располагались остальные члены таким образом, что "чем старее кто был по мудрости, тем ближе сидел он к Nasi.

Членами синедриона могли быть священники, левиты и такие израильтяне миряне, дочери которых имели право быть замужем за священниками, т.е. те, которые могли доказать свое законно-израильское происхождение. Согласно с этим, в новозаветных книгах, там, где идет речь о собрании великого синедриона, обыкновенно говорится: "собрались первосвященники и старейшины и книжники.

Первосвященники составляли очень значительную часть синедриона, что на первый взгляд как бы противоречит этому имени. По закону Моисееву, мог быть только один первосвященник, и раз избранный в эту должность обыкновенно проходил ее до своей смерти.