Бакунин, бельгийские интернационалисты и коллективистический анархизм с 1864 до начала семидесятых годов

Неттлау М.

Вплоть до смерти Прудона анархические идеи, гармонически изложенные, пожалуй, одним только Вильямом Годвином, в большинстве случаев содержали слишком мало подлинно-социальной мысли и социалистического духа и были слишком далеки от революционной инициативы, воли и метода. Они не могли, поэтому, внутренне соответствовать настроениям, которые созданы были нищетой и недовольством среди эксплуатируемых и угнетенных жертв развивающегося капиталистического общества. Взаимопомощь возможна была на первых порах, на дальнем американском западе, среди пионеров, обладавших умеренными и приблизительно равными средствами, т.е. среди людей, которым легко доступны были необработанная земля и обыкновенные орудия. Все другие производители наталкивались на суровых и жестоких монополистов. Ассоциации и кооперативы развивались очень медленно, ибо лишь очень немногие из обездоленных имели силы, чтобы' порвать с прошлым не только теоретически и исповедовать социализм, помогая друг другу справиться с затруднениями первых дней. Социальные идеи Прудона, хотя и вызывавшие большой энтузиазм, оставались на бумаге. Английские организации трудового обмена и американские свободные общины не преуспевали и жили недолго. С другой стороны, в реформах для защиты труда было отказано: рабочие организации, социалистическая пропаганда, каждая попытка освобождения преследовались так жестоко, что стало ясно, что монополия и привилегия не сделают уступок, а утвердятся еще прочнее. Отсюда возникли методы Годвина, Оуэна и стольких других, — методы мирного идейного убеждения и доказательства путем опыта, отсюда же предложения и предостережения Прудона. Но все это оказалось бесполезным, ибо готовность уступить доводам разума и справедливости совершенно отсутствовали у правящих классов, которые полагались только на силу организованного принуждения. Естественно, что нашлись люди, почувствовавшие, что только ниспровержение существующего строя, правительства и собственности может создать фундамент для нового, свободного общества.

Если авторитарные социалисты, вроде Бабефа, Буонарроти, Бланки и других, проповедовали это право, начиная с Французской Революции, то анархисты, от Годвина до Прудона искали мирных путей — путей убеждения, опыта, взаимопомощи на справедливых началах. Но резня, устроенная в Париже в июне 1848 года, превратила некоторых из них в революционеров, в первую очередь Дежака и Кердеруа. Но мы уже видели, как страшно одиноки были эти люди. Таково было положение до конца 1861 года, когда начал действовать М. А. Бакунин (1814-1876). Он стал наполнять анархизм определенно социалистическим духом и революционной волей и пытался организовать активные силы, обратившись к социально-революционным инстинктам, дремавшим, по его мнению, в массах. Этим четырем определенным задачам он посвятил остальные годы своей жизни.

Обилие биографических материалов показывает, что уже на первых порах тенденции, дававшие ему возможность действовать в этих четырех направлениях, развивались в Бакунине при благоприятных обстоятельствах. Любовь к свободе и применение принципа солидарности в сочувствовавшей и доверявшей ему среде, стремление расширить эту сферу, понимание глубоких различий между полезностью посвященных и активных сторонников и деятельностью людей равнодушных или затронутых лишь поверхностно, — вера в непреодолимость инстинктов, дремлющих во всех людях, способных возмущаться несправедливостью, — вера в коллективную революционную борьбу, которая велась временами и которую, конечно, не угасила современная жизнь, — неограниченные, поэтому, возможности действия при условии, что и решительное и сознательное меньшинство, путем разумного убеждения и решительной инициативы, вызовет отклик в народных инстинктах, — все это составляло положительную сторону личности Бакунина, анархической революционной силы первой величины. Он обладал также некоторыми другими качествами, более личного характера, которые мешали полному развитию этих положительных качеств и которые, совместно с множеством враждебных сил, которым он бросил вызов, сковывали его и украли у него лучшие годы жизни, проведенные в тюрьме и ссылке. В результате он лишь к концу 1863 года, в возрасте почти пятидесяти лет, смог приступить к своей настоящей и прямой задаче, да и то лишь на несколько лет и в узких пределах.

Бесполезно рассматривать здесь в подробностях задерживающие факторы, которые заставили Бакунина так долго блуждать в религиозно-мистических философских и националистических пустынях, где он напрасно искал той полноты жизни, к которой стремился сам и которой хотел для всех других. Между 1841 и 1846 годами Бакунин достиг наивысшего развития своих интеллектуальных сил и моральной энергии. В то время, как философские иллюзии держали умы людей в интеллектуальном рабстве, у Бакунина вырабатывался новый взгляд на страдания масс и пробуждавшиеся в них социалистические и социально-революционные чаяния. В годы, проведенные им в Дрездене, Швейцарии и Париже, идя от Руге через Вейтлинга, Прудона, он попутно изучал также всех других социалистов того времени, богатого проявлениями социалистических настроений. Эти радикально-философские и гуманистические социальные настроения и революционные чаяния наполнили всё его существо. Это был анархизм, это был социализм, это была также революционная воля, и все это вместе дало основу для деятельности, в обстановке недовольства масс и их возраставшей готовности действовать. В течение 1848-1849 годов эта готовность к действию получила самые очевидные доказательства: именно в те годы надежд социальные чаяния народа были очень сильным фактором, хотя эта готовность встречалась со всякого рода разочарованиями, подавлялась силою, искусственно отводилась в сторону национализма и войн правительствами и заблуждавшимися или эгоистичными революционерами не-социалистами. Эти силы омрачили также мысль Бакунина с того времени, как он в 1844 году повстречался со старым польским патриотом Лелевелем в Брюсселе, а затем, начиная с 1846 года, подпал под влияние славянских национальных чаяний. Здесь в 1846-1847 годах, которые были годами затишья для социальных масс, он нашел, как ему казалось, поле для действия. 1848 год развернул как будто широкие возможности для него, и Бакунин с головой ушел в националистическую агитацию. Осенью 1848 года он уже ясно понимал, что несломленный деспотизм больших континентальных государств был главным препятствием на пути борьбы. С того времени он старался собрать демократические силы трех национальностей, которые он считал враждебными друг другу: славян, мадьяров и немцев. Это вдохновило его написать свой "Призыв к славянам" (в 1848 г.). Готовый отдать за это дело свою жизнь, он оказал полную поддержку Дрезденской революции в мае 1849 года. Эта революция возникла из тогдашнего политического положения в Германии и ничем не была связана с какими бы то ни было собственными планами Бакунина. В результате Бакунин был арестован, дважды приговорен к смерти, попал в Петропавловскую крепость и только в 1861 году вернул себе свободу путем побега из Сибири.

В социальном отношении на Бакунина мало повлияло то, что он видел в своей юности, имея перед глазами закрепощенное крестьянство. Социальные стремления возникают у него, наконец, только в 1841 году, когда философски и политически он дошел до крайнего левого фланга. Прочитанные им выдающиеся книги о социализме и коммунизме дали ему представление о многочисленных уже в то время коммунистических и социалистических движениях. Кроме того, в скором времени личное соприкосновение с германскими коммунистами в Швейцарии в 1843 году и с большинством социалистов, съехавшихся в Париж в 1844 и 1845 годах, от Маркса до Прудона, также расширили его взгляды. Анархизм Прудона и коммунизм многих рабочих оба притягивали его к себе, и его острый логический ум видел, что ни тот, ни другой не были разработаны: коммунизм не уделял места свободе, а в анархизме Прудона не было места для социальной солидарности, идущей дальше простой взаимности. Каждая из этих систем, как и всякая система, заранее устанавливает решения для тех, кому в свое время придется действовать, вместо того, чтобы предоставить им действовать самим, когда придет их время. Таким образом Бакунин не присоединился ни к одной из этих социальных систем, дружественно относился к либертерам и всегда чувствовал отвращение к авторитарным социалистам, особенно к Марксу, который не довольствовался тем, что предлагал и отстаивал свое личное понимание социализма, а провозглашал и вбивал в головы своих сторонников, что сама эволюция, причина всего человеческого развития, будет развиваться в направлениях и по правилам, которое он открыл. Последствием этого было, что эволюция развивалась независимо от Маркса, а Маркс, чтобы поддержать свой престиж, вынужден был приспособлять свои взгляды к ходу эволюции и воздерживаться от действий. Эта худосочная тактика постепенно устраняла марксистов от борьбы за подлинно социалистические чаяния и заставляла их примыкать к существующему политическому и социальному механизму, прежде всего к государственной машине и к парламентскому или диктаторскому управлению.

Бакунин знал, что социальная революция не может быть избегнута, обойдена, устранена марксистским диалектическим фокусничеством и что гордость и жадность правящих не допустят мирной эволюции. Для него разрушительный период был жестокой необходимостью, а народные массы — его неустранимыми действующими лицами. Здесь, в качестве русского, знакомого с традициями Стеньки Разина и Пугачева, он ближе стоял к подлинно-социальным восстаниям, чем многие другие на Западе. В 1848-1849 годах он надеялся увидеть прежде всего крестьянские восстания в Германии и в Богемии. Действительно, революция в Богемии, которую он обдумал и подготовил зимою и весною 1849 года, была бы истинно разрушительной социальной революцией, но очень немногие видели положение в таком свете, поэтому Бакунин всегда был очень одиноким в осуществлении своих планов. Затем двенадцать лет тюрьмы и сибирской ссылки пришлось ему пережить, прежде чем он услышал о политически-революционных событиях, о Гарибальди, сокрушившим королевский деспотизм в Неаполе в 1860-1861 годах. Бакунин предвидел тогда весну революции во всей Европе и бежал из Сибири.

По-видимому, он горячо надеялся, что, в сотрудничестве с Гарибальди, революционные восстания славян и мадьяров могли бы быть вызваны им и другими в Австро-Венгрии, что эти восстания можно будет распространить через Польшу и Украину на Россию и что таким образом Гарибальди, Бакунин и европейские революционеры победят царизм, центральные европейские монархии и, вместе с освобождением Франции от ярма Наполеона, начнется новая и универсальная революция, новый 1848 год и на этот раз установит настоящую социальную и национальную справедливость и федерацию свободных народов.

Жестокий опыт 1862 и 1853 годов показал ему, что такие надежды не могут осуществиться, и особенно, что национальные вопросы попали в руки государств и государственных деятелей и оказались связанными с государственными и капиталистическими интересами, которые, вероятно, во все время были настоящими вершителями подобных вопросов. Он увидел, кроме того, что национальные чаяния без социального содержания не привлекали к себе народ и что национальные вожди, бывшие чистыми буржуа и антисоциалистами, не могли стать двигателями революции даже тогда, когда они обладали огромным престижем Гарибальди и Мадзини. Прямым врагом была теперь, с его точки зрения, государственная власть, все сильнее опиравшаяся теперь на милитаризм, а косвенными врагами были антисоциалистически настроенные националисты типа Мадзини, которые отвлекали народ от его социальных интересов, а также авторитарные социалисты, которые не желали разрушить государство, а хотели использовать государственный механизм для установления социализма без свободы, если бы они могли. С одной стороны, таким образом, стояли Гарибальди, Мадзини, Бланки и Маркс, а с другой Прудон, которого он снова посетил, как друга, но с которым, как и двадцать лет назад, он не мог сойтись в наиболее важных вопросах.

Бакунин остался почти один, но к концу 1863 года он решил не заниматься больше славянскими национальными вопросами и посвятить свою энергию подготовке европейской социальной революции.

В этих целях он стал действовать частными способами, т.е. секретно, при условиях, описанных в его биографии. Местом действий были Флоренция, Стокгольм, Лондон, Неаполь. В период 1864-1867 годов он стал знакомить со своими заветными идеями людей, которых считал ценными, и стал объединять их в Международное Революционное Общество, впоследствии называвшееся также Международным Братством, и стал создавать национальные отделы его, из которых известен итальянский отдел, относительно которого имеются специальные документы. Нас здесь могут занимать только идеи, выдвигавшиеся Бакуниным в описываемое время. Мы находим эти идеи в вполне развитой форме в отрывках рукописи 1865 г., в которых эти идеи разъяснялись масонским группам. Эти отрывки еще не напечатаны полностью; но те же идеи были подробно изложены в "Цели Общества и Революционный Катехизис" в начале 1866 года и ныне напечатаны целиком в германском переводе (1924), в нескольких немецких нелегальных выпусках (1866-1868), в настоящее время воспроизведенных в моей книге "Бакунин и Интернационал в Италии с 1864 по 1872 год" (Женева. 1928 г., XXXI+397 стр., с предисловием Э. Малатесты), затем в различных изложениях принципов Интернационального Братства и тайного Интернационального Альянса Социальной Демократии и в других набросках, написанных, по большей части, осенью 1868 года. Некоторые из этих набросков, по-видимому, лишь с небольшими изменениями, были положены в основу принципов Альянса Революционных Социалистов, организованного в сентябре 1872 года, и Славянского Братства 1872-1873 годов. Эти последние тексты неизвестны полностью, но, быть может, еще существуют и могут быть установлены с помощью отрывков, ставших известными, а также при помощи брошюры "К русским революционерам" 1873 года, которая была напечатана одним из членов Славянского Братства, не оправдавшим оказанного ему доверия, после того, как Славянское Братство отделилось от Бакунина. Из всех этих частных документов мы видим, что учение Бакунина развивалось с ничем не нарушенной последовательностью. Мы находим его главные идеи изложенными во многих обширных рукописях, в статьях и брошюрах, и видим причины, побудившие его объединять активных революционеров в этих тесных организациях. Эти причины были полностью объяснены в письмах к итальянским, французским, испанским товарищам, к Александру Герцену и в специальном очерке, напечатанном в русской книге "Историческое развитие Интернационала" в 1873 году.

Все это, таким образом, проверено в настоящее время и частью доступно в подлинных документах, подтвержденных свидетельством членов, из которых некоторые еще живы.

Известно также, до какой степени все сохранялось в строгой тайне, и как Маркс, Энгельс, Утин, Лафарг и другие враги Бакунина бродили во тьме и писали лишь вздорные небылицы, приводили в своих произведениях 1872 и 1873 годов лишь самые туманные подробности об этом предмете и проч. Марксисты до сих пор считают эти произведения серьезными источниками информации. Как эта "информация" собиралась, можно теперь видеть из письма Лафарга к Энгельсу относительно Альянса в Испании, от 1872 года, напечатанного в моей книге "Неопубликованные документы об Интернационале и Альянсе в Испании" (Буэнос-Айрес, 1930, 210 стр.) а соответствующие действия Энгельса в Италии описаны в моей упомянутой итальянской книге на основании оставленных Энгельсом писем и т.п.

После нескольких лет такой деятельности Бакунин выступил публично, впервые в 1863 г. (Стокгольм), на Конгрессе в Женеве, где Лига Мира и Свободы была создана. Бакунин пытался проникнуть в среду членов Лиги для пропаганды своих федералистских идей, в которых антигосударственный федерализм сливался с анархизмом. Он пытался привить этим участникам демократических движений, по большей части выходцам из буржуазии, по крайней мере, дружественное отношение к целям социализма. Это ему не удалось, и тогда он и его друзья возымели желание работать с Интернационалом, к которому Бакунин лично уже принадлежал, вступив в него в составе особой организации — Интернационального Альянса. Когда им в этом было отказано, они стали действовать в качестве секции или, в других случаях, внутри секции Интернационала.

Все это происходило, начиная с осени 1868 года. Сотрудничество этих групп завершилось Базельским конгрессом в сентябре 1869 года. Позднее, Юрская Федерация отделилась от женевских политиков в апреле 1870 года. Испанская Федерация, основанная в июне 1870 г., итальянская федерация, основанная в августе 1872 г., и Славянская секция в Цюрихе (1872-1873) полностью поддерживали принципы, совершенно сходные с теми, которые выдвигал Бакунин.

Бакунин ушел от общественной жизни в сентябре 1873 года. От кружка своих ближайших друзей он отошел годом позднее.

В течение десяти лет, начиная с 1864 года, мы находим его активно работающим в рядах итальянского движения 1866-67 г.г., 1869 г., а с 1871 г. он вдохновляет местные движения во Флоренции, Неаполе, Милане, бросает вызов Мадзини и освобождает многих от его влияния. Наконец, в 1874 году, он готовится занять свое место в Болонье, в намеченном всеобщем восстании. Его ближайший итальянский товарищ Джузеппе Фанелли, по инициативе основанной группы, создает испанскую федерацию в Мадриде и Барселоне (1868-1869) на основе программы Альянса. Сам Бакунин с помощью личных связей с Р. Фаргой Пеллицером и Г. Сентинионом (лето и осень 1869 г.) подготовляет испанскую публику и тайные организации. Испанский Интернационал и Альянс остаются до 1873 года в связи с ним, примыкают к идеям, которые он отстаивал, и делают это дольше, чем какая бы то ни было другая часть Интернационала.

Бакунин был очень активен в Женеве в общественном движении, в широкой организационной работе, в секциях; Альянса и в газете "Эгалитэ" (последние месяцы 1868 г. и 1869 г. до августа месяца), а также в юрских секциях непрерывно, начиная с февраля 1869 года. Интернационалисты Лиона и Марселя были в тесной связи с ним, и он взял на себя инициативу революционной организации и повстанческих движений, главным образом, в Лионе в сентябре и октябре 1870 года. Он был на Юре во время Парижской коммуны, когда усилия революционеров направлены были к тому, чтобы подготовить диверсию с целью помочь коммуне. Он принял участие в попытках создать русское анархическое движение (газета "Народное Дело", сентябрь 1868 года, имела задачей поднять все слои русского общества на всеобщее движение) в нечаевский период 1869-1870, чтобы вести пропаганду революционных идей среди русских студентов в Цюрихе (1872 год) и подготовлять пропагандистов, готовых "идти в. народ" поднять его на восстание и объединить крестьян для организации революционных бунтов (1872-1873). Сербские студенты также были под влиянием идей и личности Бакунина, в то время как среди поляков он всегда терпел неудачу, ибо никогда не соглашался, чтобы поляки управляли Малороссией и Белоруссией (1872 год.).

Такова приблизительно была область личного влияния Бакунина в те годы. Следует заметить, что в других районах, где анархические идеи также развивались в те годы, в Париже, в Бельгии, особенно в Голландии, его связи были слабы, и он был скорее далеким дружественным наблюдателем, чем активным сотрудником, хотя он и встречался с единомышленниками из этих мест на Конгрессах. Джеймс Гильом, так тесно связанный с Бакуниным, был также в тесной связи с Варленом в Париже и с де Папом в Брюсселе; тем не менее, они остались вне сферы влияния Бакунина.

По отношению к Парижу это было вполне естественно, ибо, помимо организационной и пропагандистской работы Интернационала, там происходили великие битвы труда, действовали местные синдикальные организации, искавшие случая свергнуть Наполеона III соединенными общественными силами, путем вооруженного выступления, заговора или другим способом, и постоянно переходившие от удач к разочарованиям и обратно. Эта деятельность в трех направлениях была в руках местных активистов — Варлена и некоторых других, имевших целью добиться наибольших революционных успехов своими собственными силами. Это объясняет, почему в те годы все социалистические движения оставались движениями общего характера, не становясь сектантскими или преследующими специальные цели: отсюда то относительное единство цели, которое сделало возможным однородность планов, выдвигавшихся зимою 1870-1871 .годов, которое привело к Парижской Коммуне 1871.

Анархизм, понятый как не-авторитарный коллективизм, был приземлен для Варлена и дорог ему и его единомышленникам и, придя на смену их первоначальному прудонизму, стал их подлинным личным убеждением, но в водовороте разнообразной деятельности, описанной выше, у них было мало случаев для специальной пропаганды анархизма. Можно сказать, что населению эти взгляды остались неизвестными. Даже наиболее пламенные социальные революционеры, подобно Луизе Мишель, которая была хорошо осведомлена о Бакунине, не восприняли в то время бакунинских идей. Луиза Мишель стала анархисткой на опыте Коммуны, когда она увидела, что даже самые лучшие социалисты, деятели Коммуны, в целом действовали не лучше, во многих случаях, чем другие правительства. Под этим впечатлением, отправляясь в ссылку в Новую Каледонию, она и сделалась анархисткой, как она рассказала об этом позднее.

В Бельгии, Женеве и Лондоне и в очень немногих других городах, где французским изгнанникам еще можно было дышать в 50-х и 60-х годах, французские социалистические и анархистические идеи, от Консидерана до идей Прудона, встречали хороший прием в местных группах, состоявших из свободомыслящих, а часто и решительных революционеров, которые в больших городах старались завязывать связи с многочисленными промышленными рабочими — металлистами, текстильщиками, шахтерами, а в провинции — с земледельческими рабочими. Таким образом, когда был основан Интернационал (в сентябре 1864 года), то Бельгийская Федерация, после всей подготовительной работы, стала цветущей организацией. К ней стало примыкать также значительное число интеллигентов-студентов и лиц свободных профессий, которые, в качестве свободомыслящих и политических радикалов, отошли от буржуазной и клерикальной среды и охотно встречались с наиболее передовыми мыслителями того времени, завязывали личные связи с Прудоном, ибо Прудон прожил несколько лет в качестве эмигранта в Брюсселе, куда позднее приехал Бланки также в поисках убежища.

Политический социализм в то время не был вопросом дня в Бельгии, ибо народ не голосовал, а всеобщие выборы не привлекали никого из передовых мыслителей, за исключением нескольких демократов, ибо наполеоновский плебисцит во Франции показал, что миллионы избирателей всегда становятся добычей власть и капитал имущих. Это объясняет, почему в шестидесятых годах в Бельгии почти все социалисты считали государство столь тесно связанным с капиталистическим строем, что оба они должны были пасть одновременно, и социализм по необходимости должен был бы создать новые политические формы. Это привело к объединению анархизма в духе Прудона с социализмом свободнейшего ассоциационного типа — как раз то, что Писаканэ и Бакунин имели в виду. Бельгийские социалистические газеты шестидесятых годов, Tribune du Peuple, Rive Gauche, Liberte и другие, вдумчивые произведения Цезаря де Папа (1841-1890), Евгения Гимса (1839-1923), Виктора Арну и многих других говорят о действительно блестящем развитии, возникшем из этого соединения лучших продуктов анархизма и социализма, стремившихся обосновать свободнейший из всех видов социализма, самый социальный из всех видов анархизма.

Когда Интернационал стал укрепляться, это молодые бельгийцы первые стали в оппозицию к авторитарному социализму, вносимому марксистами, и против бледного, почти антисоциалистического прудонизма французских эпигонов Прудона, Толена и других парижских рабочих. Молодые бельгийцы выдвинули на первый план идеи коллективистического анархизма, сначала очень умеренного, так как желательно было постепенно сделать эти идеи приемлемыми для широких масс. Лица, наиболее охотно примыкавшие к этим идеям, стали теми интернационалистами французской Швейцарии, которые изжили свои ранние увлечения местной швейцарской радикальной политикой и которые, попав в среду, проникнутую идеями федерализма и раннего социализма, были хорошо подготовлены для того, чтобы воспринять целиком коллективистический анархизм. Я говорю о группе интеллигентов и рабочих — Джеме Гильом, Шварцгебель и другие — в городках Юры и Женеве. Находясь в тесной связи с бельгийцами, с некоторыми из парижских интернационалистов и с Бакуниным (с осени 1868 г.), они образовали одну из тех европейских групп, где это новое сочетание, распространявшееся, с одной стороны Бакуниным, а с другой — бельгийцами, встречалось с чувством большого удовлетворения, изучалось тщательно и разумно и пустило глубокие корни. Федерация, позднее названная Юрской Федерацией, была мала, но являлась опорой и очень значительным фактором в анархическом движении. Испанская и итальянская федерации на протяжении многих годов, а бельгийская федерация в течение более короткого периода (в начале 70-х годов) и юрская федерация были первыми опорными пунктами анархизма, начиная с конца 60-х и вплоть до 80-х годов. Какая перемена со времени унылой изоляции Кердеруа и Дежака, десять лет тому назад, в 50-х годах! Огромный шаг вперед сделан был, главным образом, благодаря блестящему взлету Прудона в его последние годы (1858-1864), не менее блестящему развертыванию деятельности Бакунина, начиная с 1863-1864 годов, небывалому расцвету молодых социалистических талантов в Бельгии в 60-х годах и преданности и отзывчивости, с какими встречались анархические идеи в разных частях Швейцарии, Италии и Испании, где такой прием был давно уже подготовлен, как показывает ближайшие рассмотрение вопроса. Так, например, Юра была районом местной автономии, где преобладали развитые и самостоятельно мыслившие рабочие (часовая промышленность в то время была совершенно децентрализована и свободна от машинного производства), итальянская Романия, Флоренция, Милан, Неаполь и т.д. были гнездами восстаний и заговоров на протяжении многих лет; эти восстания всегда были направлены против государственной власти, которую восставшие в этих местностях считали совершенно бесполезной, нелепой и ненавистной. Каталонские части Испании были проникнуты духом федерализма, а среди рабочих крупной текстильной промышленности было сильно ассоциационное движение. Андалузские провинции, под влиянием нищеты населения, созрели для социальных и аграрных восстаний и т.д. Здесь практика местной автономии, там — влияние учений федерализма (Писаконэ, Пи-и-Маргаль) еще задолго до того подготовили почву. Государство, церковь, буржуазия, земельные собственники и весь авторитарный механизм, на который они все опирались, были признаны врагами.

Таким образом, путем естественной игры сил и факторов притяжения и отталкивания, — подобно зернам, брошенным на ветер и частью попавшим на бесплодную почву, а частью давшим роскошные всходы на плодоносной почве, — анархические идеи в 60-х годах, когда Интернационал и другие силы (например, кооперация в Англии и Франции, лассальянское движение в Германии и т.д.) повсюду объединили секции, общества и союзы, наиболее подвижных и деятельных рабочих и социалистических друзей рабочих, анархические идеи пустили корни в большом масштабе и в самой плодоносной почве, как уже сказано выше. При этом, конечно, неизбежно было, что анархизм медленнее развивался на менее подготовленной почве (напр., во Франции) и почти вовсе не развивался в странах, где такие благоприятные условия совершенно отсутствовали. Таким представляется положение, — по крайней мере, на мой взгляд, — если оглянуться на пройденный путь теперь, когда мы можем изучить и сравнить многие моменты движения, смысл которых был сокрыт от современников. С другой стороны, весь повседневный опыт деятелей того времени исчез вместе с ними, и мы не можем уже точно установить его.

Мы вынуждены допускать неточности и ошибки во многих наших годах, но это естественное местное распределение сил анархизма в б0-х и 70-х годах объясняет много других вопросов, — напр., бесполезность столь многочисленных споров того времени и позднейших времен о необходимости сделать универсальную, одну единственную социалистическую доктрину: ни Маркс, добивавшийся этого, ни энтузиасты анархизма, которые этого жаждали и надеялись на это, не добились успеха. Не говоря уже о том, что на это дело было убито много энергии, эти попытки дали повод также к широко распространенному недоверию, при наличии существовавших в то время расовых теорий, считавших латинскую и славянскую расы едва ли не прирожденными анархистами, а англо-саксонскую и тевтонскую расы — прирожденными сторонниками власти. Бакунин чрезвычайно занят был этими теориями, и через эту широкую дверь большинство его национальных идей 1846-1863 годов вновь вошли в его анархическое учение, как это неоспоримо доказывает его книга "Государственность и Анархия" (1873) и последовавшие за нею труды. Инициатива Прудона, выдвинувшего идею федерализма 1859-1863 года, была уже совершенно забыта, равно и все его предостережения.

Национальная гордость и вражда между народами были, таким образом, снова разожжены; между тем как если бы развитие общества пошло по пути настоящего анархизма, то, при условии правильной оценки положения, можно было бы, — по крайней мере, по моему мнению, — попытаться дать анархизму пустить корни в наиболее подготовленной федеративной и революционной среде внутри каждой нации, страны и расы. Такая среда, в качестве отправной точки существует повсюду — так же, как повсюду существуют реакционные центры, враждебные прогрессу.

* * *

Недостаток места не позволяет мне подвести итоги социальным идеям Бакунина, которые заслуживают того, чтобы ознакомиться с ними в подлиннике или в переводах, которые теперь бесконечно более доступны, чем в его время и много лет спустя после его смерти, когда лишь очень небольшая часть его произведений существовала в редких изданиях. Главная масса его произведений осталась в рукописях. Очень важные письма его, а также много рукописей были уничтожены или затеряны.

Серьезному исследователю я бы рекомендовал, по крайней мере, первое изложение его принципов, сделанное, как уже сказано, в 1866 году, проекты 1868 года, речи в Берне" (сентябрь 1868), статьи в "Эгалите" (1869), русские статьи и воззвания (1868-1869), рукописи, где рассматривались положение во Франции в октябре 1870 года и предположение о превращении войны в социальную революцию и затем переход к обсуждению интеллектуальных условий человеческой свободы; отрывок, названный "Бог и Государство", с двумя трактатами о происхождении религии, "Антитеологизм" 1868 г. и рассуждение о "Божественном призраке" 1870, затем публичные доклады на Юре, очень сжатый отрывок 'Принцип государства", отрывки о Парижской Коммуне и статьи против Мадзини, также циркулярное письмо его итальянским товарищам, помеченное 1871 годом, статьи относительно Маркса до и после Гаагского Конгресса 1872 года, "Государственность и Анархия" 1873 года (ныне доступные в русской перепечатке и в испанском переводе 1929 года), — все эти письма, а также письма, напечатанные в книге Корнилова, переписка Герцена и Огарева, письма о запутанных принципиальных вопросах, пропаганде, организации и тактике, посланные итальянским, французским, испанским и другим товарищам, также личные документы, от "Исповеди" (1851) до Шплигенского мемуара 1874 года (с 1929 г. также доступен в полном испанском переводе) и т. д.

В течение 45 лет, с начала 30-х годов до 1876 года, Бакунин вел чрезвычайно деятельную и разнообразную интеллектуальную жизнь, в которой единство цели сочетается с тесным соприкосновением с самыми различными представителями передовых групп в целом ряде стран. Несмотря на то, что так много его произведении было уничтожено или исчезло без следа, многое все же было разыскано. Ознакомиться с этим наследством хотя бы вкратце будет делом необходимым. Серьезное изучение этого наследства требует также знакомства со многими лицами, идеями, политическими и социальными положениями, дружественными и враждебными факторами, с которыми Бакунину пришлось сталкиваться. Я могу только рекомендовать издания его произведений, из которых французское вышло в 6 томах, 1895-1913, — немецкое в 3 томах, 1921-1924, — испанское в 5-ти томах, 1924-1929. Ни одно из этих изданий еще не закончено и лишь содержит часть произведений Бакунина. Русские перепечатки делают доступными все новые произведения Бакунина, а многие тексты существуют только в редких, первых изданиях и в неопубликованных рукописях.

Было бы поэтому совершенно нелепым создавать себе мнение о Бакунине, как это до сих пор делают некоторые, на основании очень ограниченного числа его произведений, или даже, как это случилось недавно с кое-кем во Франции, на основании не заслуживающих доверия и рассчитанных на сенсацию биографий Бакунина. Такова, например, биография, написанная г-жой Извольской (Париж 1930), которая основывается на совершенно неверной марксистско-большевистской биографии, составленной Стекловым.

Я пытался изложить деятельность Бакунина на многих страницах немецкой книги "Анархизм от Прудона до Кропоткина," 1859-1880 (Берлин 1927, 312 стр.), особенно в главах II, III, VII - XII, где я указал каждое теоретическое, тактическое или организационное выступление Бакунина в течение 1864-1874 годов. Сюда я отнес статьи, излагающие его взгляды и касающиеся современников Бакунина — анархистов, оппонентов Бакунина из числа марксистов, а также исторические события тех лет. Бельгийская анархическая литература 60-х годов, имеющая своим источником Прудона и независимая от Бакунина, описана в той же книге, главы 4, 8 и 9, а упадок этой литературы описан в главе 13. Подробный отчет о собрании, состоявшемся в Патигисе (Арденны) 26 декабря 1863 года (Цезарь де Пап) и длинный ряд документов, перечисленных выше, являются основой для изучения этой ветви анархизма, вместе с отчетами Конгрессов Интернационала, главным образом, за годы 1867, 1868, 1869. Очень тщательно выбранные из этих бельгийских документов статьи М. П. Сажина и Бакунина собраны в редкой русской книге "Историческое развитие Интернационала" (Цюрих, 1873 года, 275 стр.).

Бакунин при помощи итальянцев и русских (Н. Жуковский), юрцев и некоторых женевских социалистов, бельгийцев и некоторых французских социалистов, а также испанских интернационалистов, перезнакомился с целым рядом этих организаций и все они перезнакомились между собой и установили между собой подлинно дружеские отношения на основе солидарности. Эти отношения, частью открытые, частью же частного характера (называвшиеся тайными отношениями), продолжались много лет. В тайные отношения не входили только бельгийцы, питавшие отвращение к такого рода отношениям. Таким образом была сформирована антиавторитарная фаланга, которая противостояла авторитарному влиянию Маркса и политическим соблазнам, исходившим от развивавшейся социал-демократии. В этом последнем пункте бельгийцы составили исключение в середине 70-х годов. Историческое изложение того, как все это происходило, весьма интересно и поучительно. Такое изложение ни в коем случае не является "Древней Историей", ибо анархизм все еще имеет дело с теми же самыми врагами и препятствиями, которых он не смог уничтожить, ибо они объединились со всеобщей реакцией и всеобщим распространением централистических тенденций. Однако, анархизм крепко стоит в борьбе с этими врагами. Обо всем этом можно узнать из прекрасной книги — "Записки Юрской Федерации", напечатанной в 1873 году в Швейцарии. Документально все это можно установить с точностью по книге Джемса Гильома "Интернационал," 1864-1878 (Париж 1905-1910, 4 больших тома). Дальнейшие подробности могут быть почерпнуты в серьезных изданиях, касающихся Бакунина тех лет, а также из произведений серьезных противников, как полное издание переписки между Марксом и Энгельсом и т. д.

Здесь я могу коснуться только очень немногих подробностей, относящихся к общему развитию анархических идей в те годы.

Когда Бакунин повернулся спиной к воинствующему национализму (1863), то он сделал это потому, что близко узнал национализм, проникнутый государственными стремлениями и государственным строительством. Никто не был заинтересован в справедливом национальном федерализме, который был предложен Бакуниным в 1848 году ("Основы новой славянской политики"). Национализм стремился только к размножению государств. Его идеал достигнут был в 1919 году, когда 25 европейских государств превратились в 36 государств. Бакунин стремился к ассоциации и федерации, признавал право на самоопределение и автономию и отрицал право завоевания (13 пунктов предложенных им Комитету "Лиги Мира и Свободы" в конце 1867 года, являются классическим изложением его взглядов. Это изложение напечатано во французском издании сочинений Бакунина, том I).

Это могло бы быть достигнуто только тогда, когда власть государства над личностью была бы сломана путем уничтожения организованного угнетения в интересах монополии и привилегии. Социальное недовольство могло быть рычагом для этой цели, но его нужно было бы возбудить, а если бы исторические события вызвали его, то его нужно было бы защитить от принесения его в жертву новым господам — новым политическим и социальным порабощениям силами авторитарной организации, механизмом государственных социалистов. Бакунин это предвидел, а большевизм осуществил его предвидения с точностью и оказался даже хуже того, что предвидел Бакунин.

В 60-х годах ежедневно ожидались события, которые могли бы создать новое положение, как, например, падение Наполеона II во Франции. Его исчезновение в то время могло бы привести к переменам такого же характера, как и падение Муссолини в наши дни. Мог бы установиться любой режим, от Орлеанской монархии до красной республики и коммуны. Бакунин хотел быть подготовленным к такому положению, которое могло бы повести к новому, социально-революционному, противогосударственному и социалистическому 1848 году. Во всяком случае, стоило попытаться. Бакунин стал собирать способных единомышленников-рабочих. Применяясь к тогдашним условиям, когда Мадзини, Бланки и другие вожди объединяли свои организации при помощи тайных связей, Бакунин основал тайное общество, позднее названное Международным Братством. Только после того, как это было сделано, Международное Товарищество Рабочих было основано в сентябре 1864 года, а несколькими неделями позднее Маркс, услышав о поездке Бакунина через Лондон, посетил его и хотел заинтересовать его в Интернационале, главным образом потому, что Бакунин мог бы противодействовать влиянию Мадзини на итальянских рабочих, так как Бакунин жил в то время во Флоренции. Они расстались в дружественных отношениях, как видно из писем, но, хотя Бакунин был в оппозиции также и к Мадзини, он не мог вести с ним борьбу в интересах Маркса, который был противником Бакунина в других вопросах. Бакунин предпочел прекратить сношения с Марксом и работать самостоятельно в Италии и в международном масштабе, и, наконец, в "Лиге Мира и Свободы" (1867-1868). Когда это стало совершенно невозможным, тогда его друзья из Братства (французские и итальянские члены) придумали создание отдельного общества, открытого "Альянса", который пожелал присоединиться к Интернационалу. Это было отвергнуто генеральным советом, и с этого момента Маркс и Энгельс стали питать жестокую вражду к Бакунину. Последний работал в Интернационале и вполне приспособился к открытой пропаганде — не анархизма, не революционных принципов, а к пропаганде только организации рабочих масс в большие общества на основе международной солидарности труда против капитала и надежды на полное освобождение труда путем солидарности и борьбы. Это был современный синдикализм с конечными социалистическими целями. Это было, далее, усилие освободить организованные массы от прямого влияния какой бы то ни было социалистической школы, вроде политического социализма, социал-демократии, бланкизма и т.д.

Рядом с этой открытой и не-сектантской организацией, Бакунин считал полезным и необходимым поддерживать индивидуальные формы борьбы, установить частные связи с активистами, исповедовавшими взгляды революционного анархизма, подобно ему самому. Он считал, что это могло бы обратить их способности на агитацию и пропаганду среди таких же элементов в открытых секциях и вообще могло бы защитить наиболее опытных членов таких организаций от авторитарного влияния умеренных и всяких иных социалистов.

Маркс пользовался другими средствами, а именно: его сторонники пытались внедрить свои партийные взгляды в открытые секции, а сам он пытался навязать эти идеи принудительно, при помощи неограниченной власти, врученной ему и его сторонникам в администрации общества.

Оба способа действия были ошибочны, но и организационный принцип всей группы также был ошибочный. Партийные идеи не должны навязываться открытым организациям. Большая организация не может успешно работать, если не может быть достигнуто идейное единство. Авторитарные и антиавторитарные идеи не могут сожительствовать в мире, если не принято мер в духе автономии и взаимной терпимости.

В сущности столкновение между открытой и подпольной пропагандой было неизбежно, проповедуемые идеи стали известны широкой публике. Что касается практической деятельности и личных отношений, то взаимное недоверие и вражда привели к тому, что все это стало тайным. Это положение привело от скрытой борьбы к открытой войне и расколу в 1871-1872 годах (между Лондонской Конференцией и Гаагским Конгрессом). Таким образом тщательно обдуманный план Бакунина — отделить массовую открытую, синдикальную организацию от маленькой, тесной анархической организации, Интернационал от Альянса, — был разрушен силою обстоятельств, разными путями и в разных местах. В общем там, где заранее была подготовлена почва для анархизма, открытые секции скоро стали анархическими, и Альянс стал основной группой, где происходило обсуждение тактических и других тайных или частных дел, тогда как в районах, где преобладало авторитарное влияние, в секциях получили преобладание авторитарные идеи. Альянс был бессилен в таких секциях, или лучше сказать, отсутствовал там, вовсе никогда не существовал там (все подробности об этих организациях вполне установлены в настоящее время).

Таким образом в упомянутых выше районах Интернационал с 1870 до 1873 года отождествился с анархическим движением, тогда как в авторитарных районах он слился с социал-демократическими и им подобными партиями, или вовсе был покинут для присоединения к этим партиям. Быстрый ход развития в течение нескольких лет и колоссальное событие — Парижская Коммуна 1871 года, в которой все участвовали и которая окончилась так трагически, — все это произошло раньше, чем наступил кризис в организации. Обе группы — и авторитарные социалисты, и анархисты — увидели в Коммуне подтверждение некоторых своих идей, и отсюда возникло среднее течение — коммунисты, сочетавшие свободу в теории и власть на практике.

Все это было не малым успехом для анархизма, столь резко встречавшегося в 50-х годах, а теперь, в начале 70-х, ставшего руководящим принципом Интернационала в организациях Юры, Италии, Испании, Бельгии и Голландии и нашедшего множество сторонников среди французов и русских.

Список литературы

Для подготовки данной работы были использованы материалы с сайта http://www.gumer.info/