Разрушение общности советских народов и русская нация

Вдовин А. И.

Постсоветская история начинается с пропаганды единой российской нации. Распрощавшись с Лениным, Троцким, Бухариным, Сталиным, Брежневым и «советским народом», казалось бы, навеки, идеологи постсоветского периода начали, как ни странно, с того, что стали приспосабливать представления об этой общности к новой исторической ситуации. Оказывается, в государствах, возникших на месте бывшего СССР, мы имеем дело с новыми нациями. В одних случаях уже оформленными, в других еще формирующимися. Так, руководитель Государственного комитета по делам национальностей РФ В. А. Тишков одним из первых в 1992 году заявил, что население России следует рассматривать единой российской нацией — «нацией-государством», а национальность фиксировать в паспортах записью «гражданин России». Первый президент суверенной Украины исходил из того, что «украинская нация формируется сейчас»; помимо украинцев в нее войдут русские, евреи, поляки и все прочие живущие в республике народы (Российская газета. 1992. 3 октября). Позднее аналогичный подход обнаружился и у бывшего вице-президента России. «Одна из основных стратегических целей возглавляемого мной социально-патриотического движения «Держава», — объединение народов и народностей в единую нацию. Поставить раз и навсегда крест на национальном вопросе!» — заявил А. В. Руцкой на одной из пресс-конференций в сентябре 1994 года и пояснил, как видится ему эта единая нация: «Мы хотим, чтобы каждый человек, живущий в великой России, мог говорить так: я — русский, но к тому же бурят; я — русский, но к тому же башкир; я — русский, но к тому же татарин; я — русский, но к тому же еврей!» В прошлом подобные утверждения расценивались как проявление ассимиляторства или великодержавного национализма.

Предложение рассматривать российскую нацию как согражданство не дает оснований для подобного рода обвинений. Тем не менее уместен вопрос, не будет ли предлагаемое понимание нации вместо сглаживания национальных проблем продуцировать их? Опасность такая с учетом настоящего экскурса в историю, на наш взгляд, имеется. Особенно, если вслед за выдвижением положения не давать ответы на естественные вопросы о том, как видится решение национальных проблем на новой основе.

Из истории идеи. В отечественной обществоведческой традиции советского периода под нацией чаще всего понимали определенную ступень в развитии народа (этноса), историческую общность, результат развития капиталистических отношений, приводящих к экономическому, территориальному, культурному, языковому и социально-психологическому единству определенной совокупности людей, стремящихся обеспечить интересы своего дальнейшего независимого развития непременно с помощью обособленного национального государства. Этим объяснялась теоретическая и практическая значимость принципа национальности в истории ХIХ—ХХ столетий: в СССР, Югославии и Чехословакии он, по сути дела, составлял основу внутреннего национально-государственного (федеративного) устройства.

В странах Западной Европы понятие «нация» широко вошло в политический лексикон после Французской революции 1789—1799 годов. Однако утвердившаяся здесь концепция признает единственно законным определение национальной принадлежности как гражданства, все остальные способы национальной идентификации относятся к личной компетенции каждого индивида. Под нацией как согражданством (нацией-государством) здесь имеется в виду совокупность граждан, демократически управляющих своим государством и имеющих равные права, не зависящие от цвета кожи, языка, религиозных убеждений, происхождения или обычаев бытового поведения. Подданные (налогоплательщики), конечно, не превращаются в нацию как согражданство в зависимости от изменения понимания нации или указа главы государства. Становление таких наций совпадает со становлением гражданского общества. В ходе и результате этого процесса этнические различия между подданными единого государства становятся фактором менее значимым, чем, например, различия экономические и географические. Нация как согражданство в определенном смысле неделима, появление такой нации придает новый статус государственным и территориальным границам. Отсутствие внутренних перегородок и устойчивость внешних границ — таков принцип нации-государства в противовес «многонациональным» государствам. С точки зрения тех, кто понимает нацию как согражданство, многонациональное государство — нонсенс, contradictio in adjecto, можно говорить лишь о многонародных, мультиэтнических нациях.

Государственное устройство нации, понимаемой как согражданство, может иметь целый ряд вариантов, но, как показывает мировой опыт, оно не предполагает составных административно-территориальных частей, образуемых по этническому признаку. Уже одно это позволяет оценить положение Послания Президента России Федеральному Собранию (от 24 февраля 1994 г.) о российской нации-согражданстве как весьма значимое. Однако оно, на наш взгляд, открывает только новые возможности, но отнюдь не облегчает решение национальных проблем. В этой связи следует напомнить о судьбе предпринимавшихся ранее в России попыток утвердить новое понимание нации. Это позволит лучше уяснить ценностное содержание нации как согражданства и с наибольшей эффективностью использовать исторический опыт. Ведь и в прошлом новое понимание нации выдвигалось с благой целью — с тем, чтобы как можно точнее отразить в нем истинный характер государственной общности людей и помочь разрешению проблем, порождаемых национальными различиями и противоречиями.

В создании условий, которые облегчали бы начавшийся задолго до 1917 года процесс формирования «общей российской государственной “нации”» (П. Н. Милюков), видела смысл своей деятельности возникшая в 1905 году Конституционно-демократическая партия. Отличительную черту процесса формирования такой нации кадетские теоретики усматривали в том, что члены новой общности чувствовали себя и работали сразу в двух национальных секторах — российском, а котором они были «творимыми россиянами» (М. А. Славинский), и национальном, в котором они оставались великороссами, украинцами, татарами и т.д. Наиболее адекватной формой государственного устройства, отвечающей такому видению тенденций и перспектив национального развития, представлялась республика, обеспечивающая полное гражданское и политическое равноправие всех граждан, право свободного культурного самоопределения, свободу употребления различных языков и наречий в публичной жизни (при наличии единого государственного языка), свободу всякого рода собраний, союзов и учреждений, имеющих целью сохранение и развитие языка, литературы и культуры каждой народности. В исключительных случаях предусматривалась возможность автономного устройства отдельных частей государства, обеспечивающего их особенное государственное положение (Польша, Финляндия).

Реализация подобных проектов ходом истории была снята с повестки дня. Однако видные кадеты в эмиграции, отстаивая правоту своего подхода к решению национальных проблем России (и неосуществимость их из-за большевистского вмешательства в развитие исторического процесса), предлагали еще более радикальные решения, идущие в том же направлении. А. С. Ященко, например, в 1923 году призывал сделать выбор в пользу «универсализма и космополитизма» и «отказаться от отечества во имя интересов человечества», избавиться от пагубного «эгоистически-национального начала».

Другой профессор в российском зарубежье, А. М. Мандельштам, доказывал позднее, что понятие полного, абсолютного суверенитета государства все более выходит из терминологии специалистов международного права и из обихода народов, заменяясь понятием относительного суверенитета. Такая замена якобы совершалась под влиянием созданной в 1919 году Лиги Наций и движений, имеющих целью совместную защиту интересов отдельных группировок держав. На этом основании предполагалось, что со временем мироустройство будет включать Союз всех народов (Лига Наций), ведающий общими интересами всего человечества; в пределах этого союза — большие группировки государств, связанных общими интересами (европейская, американская, великобританская, российская и др.); наконец, отдельные автономные государства в пределах каждой группы народов, в компетенцию которых входит защита чисто местных интересов. Российское зарубежье подготавливалось к тому, чтобы вытравить привычное представление о своем национальном государстве как высшем распорядителе его подданных и принять идею о суверенном сверхгосударстве, которое и должно стать единственным действительным государством мира, низводящим национальные государства на третьестепенные роли в международной иерархии. Однако факты реальной жизни и доводы в пользу мирового государства — космополиса могли увлечь лишь незначительную часть российского зарубежья и еще меньшую в СССР.

Более широкой отклик могла получить концепция о надэтническом единстве народов СССР, развиваемая евразийцами — представителями идейно-философского течения в русской эмиграции в 20—30-е годы. Наиболее отчетливое представление о них можно составить по статьям Н. С. Трубецкого «Об истинном и ложном национализме» (1921), «Русская проблема» (1922), «Общеевразийский национализм» (1927), переизданных в антологии «Россия между Европой и Азией: Евразийский соблазн» (1993). По его мнению, большевистская революция привела к необратимым негативным изменениям в истории России. Даже всемирная революция, на которую уповали большевики, не способна была изменить ситуацию к лучшему: «Без этой революции Россия будет колонией буржуазных романо-германских стран, а после этой революции — колонией коммунистической Европы». Всякий культурный космополитизм и интернационализм как основа нового мировоззрения, по Трубецкому, должны быть решительно отвергнуты. Основой нового мировоззрения должен стать национализм, являющийся «безусловным положительным принципом поведения народа». Однако это мог быть уже национализм не русского, не какого-либо другого народа России, а национализм новой многонародной евразийской нации, которая складывалась в СССР в пореволюционное время.

До революции Россия была, по Трубецкому, страной, где официальным хозяином признавался русский народ. В обстановке всеобщей анархии периода революции России грозил распад на отдельные части. Русский народ спас государственное единство, пожертвовав ради этого своим положением хозяина государства. После революции он стал только первым среди равных российских народов. Русский национализм в изменившихся условиях мог вести лишь к русскому сепаратизму с перспективой нового распада страны. Противоядием от сепаратизма в обстановке 20-х годов выступала классовая солидарность пролетариата. Поскольку в каждом из народов, входящих в СССР, полноправными гражданами признавались только пролетарии, сам СССР можно было рассматривать образованным не столько народами, сколько именно пролетариатом разных народов. Но со временем классовые перегородки у каждого отдельного народа стираются и это создает условия для развития своего национализма с сепаратистским уклоном. Классовый субстрат государственности способен был объединять отдельные части государства бывшей Российской Империи лишь временно. Прочное и постоянное объединение возможно только при наличии национального субстрата. Ни русский, ни какой бы то ни было другой народ в отдельности роли такого субстрата исполнять уже не могут. «Следовательно, — заключает Н. С. Трубецкой, — национальным субстратом того государства, которое прежде называлось Российской Империей, а теперь называется СССР, может быть только вся совокупность народов, населяющих это государство, рассматриваемая как особая многонародная нация и в качестве таковой обладающая своим национализмом. Эту нацию мы называем евразийской, ее территорию — Евразией, ее национализм — евразийством». В евразийское братство народы СССР связала, по Трубецкому, общность их исторических судеб, и поэтому решение национальной проблемы и будущность России могли обеспечить лишь «сознание единства и своеобразия многонародной евразийской нации и общеевразийский национализм».

Идеологи сменовеховства — политического течения в эмиграции, вдохновлявшегося идеей о грядущем буржуазном перерождении Советского государства — под нациями подразумевали обособленные социально-государственные комплексы, противостоящие друг другу. Такие образования возникали якобы в результате воплощения (объективирования) национального духа, духовных традиций, духовной культуры народов. Внешне это выражалось в деяниях властей, в их способности проникаться национальным духом и волей народов, живущих на определенных территориях. «Именно территория, — писал Н. В. Устрялов в 1921 году, — есть наиболее существенная и ценная часть государственной души». Государство при этом выступает как первостепенный национализирующий фактор, а государство «тотальное», идеократическое — в особенности.

Большевики в отличие от свергнутой ими власти, по мнению сменовеховцев, оказались способными стать русской национальной силой, собрали распавшуюся было Россию. Интернационалистская риторика большевиков устряловцев не смущала. Они не видели в интернационализме угрозу для русской культуры. В соревновании «русская культура все равно свое возьмет и уже берет», — писал Устрялов в 1926 году. Интернационализм, по сменовеховским воззрениям, не противоречил русскому национальному сознанию. Напротив, утверждал сменовеховец Ю. Н. Потехин, «интернационализм Советской власти является национальным по духу, отвечает «вселенскости» русской натуры, еще Достоевским отмеченной, как типичнейшая черта истинно великого народа». Процесс кристаллизации государственности вокруг ядра Советской власти, отмечал далее этот автор, смог начаться также и потому, что «лозунги коммунизма и интернационализма отвечали одному из основных запросов русской души — жажде социальной и международной справедливости» (Смена вех. Прага, 1921).

Один из самых знаменитых сменовеховцев Н. В. Устрялов писал, что красное знамя революции со временем непременно «зацветет национальными цветами» (1925), Россия из интернационалистской революции «выйдет национально выросшей, страной крепчайшего национального самосознания» (1926). Процесс «национализации Октября» произойдет независимо от того, в какие формы выливалось хозяйство страны, в какой степени развивался федерализм. Со временем, считал Устрялов, в СССР и само понимание интернационализма придет в соответствие с логикой жизни и будет означать «не уничтожение наций, а только установление постоянной и положительной связи между ними». В пределах исторического предвидения (и то достаточно еще отдаленного и туманного) Устрялову рисовались соединенные штаты мира, а не единый человеческий народ, лишенный расовых и национальных перегородок. Россию ближайшего будущего в 1930 году он видел страной, где «расцветет и русская идея в ряду культур других народов СССР». Позднее, с учетом двух новых важных обстоятельств — началом осуществления в СССР задачи полного уничтожения классовых различий (выдвинута на XVII конференции ВКП(б) в феврале 1932 г.) и возникновением угрозы войны — значительно ускорявших социальную и моральную консолидацию советского общества, Устрялов полагал, что в Советском Союзе «на наших глазах возникает любопытное явление, которое можно было бы назвать “советской нацией”. Как ни ново и ни странно такое словосочетание, оно есть точное обозначение нарождающейся социально-исторической реальности». Советская нация, по Устрялову, «состоит из многоцветного, многоязычного, разноликого этнографического материала. Она включает в себя целый огромный мир народов, “континент-океан”. Но она спаяна единым государством и пронизана общей культурно-исторической устремленностью, властью ведущей идеи» (Устрялов Н. В. Наше время. Шанхай, 1934).

Таким образом, сменовеховцы не придавали никакого значения большевистской риторике о праве наций на самоопределение вплоть до отделения, относя ее на счет революционного утопизма, от которого власти, эволюционирующей в сторону все более прагматической национальной политики, придется освободиться. После возвращения в СССР в 1935 году и последовавшего ареста Н. В. Устрялову пришлось признать «ошибочность» своих взглядов, однако их значимость для истории общественной мысли, в силу верно подмеченных тенденций, от этого не уменьшилась.

Убедительная критика права на обособление каждой национальности в самостоятельное государство, отстаиваемого в XIX веке еще А. Д. Градовским, и более мягкого варианта этой же идеи — права каждого народа на свою территориально-национальную автономию, которое в свое время обосновывал М. С. Грушевский, — проделана в работе известного русского общественного деятеля, идеолога «экономизма» С. Н. Прокоповича в работе «Об экономических основах национального вопроса» (1927). В частности, он отмечал, что последовательное проведение в жизнь идей Градовского и Грушевского потребовало бы создать вместо 68 независимых государств, существовавших в 1925 году, несколько тысяч самостоятельных политических единиц. В одной России, по переписи 1897 года, напоминал Прокопович, было более 150 национальностей, а по более поздним подсчетам русских этнографов — 311. Это означало, что России предстояло бы распасться, по крайней мере, на три сотни национально-территориальных областей со своими национальными языками. Сторонникам такой идеи, пишет далее автор, «не приходит в голову простое соображение, что при таком вавилонском столпотворении Россия станет непроезжей и каждая национальность должна будет в своей культурной и хозяйственной деятельности ограничиваться пределами своей национальной территории», а это резко снизит возможности экономического роста. Нельзя игнорировать также и «процесс перерождения наций под влиянием экономических и политических моментов», наблюдаемый на всем протяжении мировой истории: «из великих европейских наций ни одна не существовала тысячу лет назад», «за немногими исключениями, все государства западной и центральной Европы сложились из нескольких этнографических национальностей в одно целое за последние 5—6 веков». Подобный же путь разрешения национального вопроса — «путь национального примирения и органического слияния этнических национальностей в государственную нацию» — С. Н. Прокопович считал естественным и для России. Не исключал его и сам К. Маркс, писавший в свое время, что «Россия имеет тенденцию стать капиталистической нацией» и достигнет этого, превратив предварительно значительную часть своих крестьян в пролетариев.

Отметим, что в дореволюционной России зачастую сама выработка конкретных представлений о числе народов или наций, населяющих страну, представлялась делом несущественным и даже лишним, «ибо определение национальной физиономии многих из них находилось еще в процессе развития» (К. Залевский). Считалось, что «из 142 национальностей, которые будто бы насчитывает Россия, наверное, не все разовьются в современные нации, большинство из них, как, например, осетины, вогулы, черемисы, калмыки, самоеды и прочие, пойдут по пути басков и бретонцев» (К. Каутский), то есть составят часть более крупного этнического объединения. Ассимиляционные процессы среди российских народов воспринимались интеллигенцией «как неизбежное следствие цивилизации». Согласно такому представлению, «еще полвека или век, и вся Россия будет читать Пушкина по-русски (так понимался «Памятник»), и все этнографические пережитки сделаются достоянием музеев и специальных журналов» (Г. П. Федотов). В этом отношении большевики не столь существенно выделялись ни из общей массы «передовой» российской интеллигенции, ни из среды «прогрессивных» политических партий. Ничего не имели они и против космополитизма в особом, «красном» его варианте, называемом интернационализмом.

П. И. Новгородцев, выдающийся русский правовед и философ, теоретик неолиберализма, основатель и руководитель Русского юридического факультета в Праге в 1922—1924 годах, переоценивая в эмиграции российский политический опыт и призывая к восстановлению русских национальных святынь, с горечью отмечал в своей статье «Восстановление святынь» (1923), что в дореволюционной России «ни одна из прогрессивных партий не решалась называть себя русской национальной партией... такое наименование считалось предосудительным и постыдным»; в умонастроениях «передовых» людей того времени господствовали отвлеченный космополитизм, антинационализм и сверхнационализм всяческих видов и оттенков. Партии, считавшие себя государственными и сверхклассовыми, тоже ставили себе в заслугу, что они не национальны, а сверхнациональны, стоят выше национальных особенностей и разделений. Оказавшись в эмиграции, подобные организации стыдливо скрывали свою принадлежность к русскому народу под чисто географическим обозначением «российский». Что же касается российских социалистических и интернационалистических партий, то последние однозначно полагали: «национальное есть пережиток прошлого». Будучи одной из таких партий, большевики использовали национальный патриотизм, иначе говоря, национализм (приверженность человека к своей национальности, ее традициям и ценностям) лишь для достижения и удержания власти. Однако национальный патриотизм не мог быть общественным идеалом большевиков. Напротив, ради своего идеала они были готовы способствовать преодолению национальных различий, используя для этого любые приемлемые средства и формы. СССР и национально-государственные образования в его составе — из их числа.

Вопрос о судьбе наций (как этнических единиц) большевики решали, исходя из положения «Манифеста Коммунистической партии» о том, что «национальная обособленность и противоположности народов все более и более исчезают уже с развитием буржуазии, со свободой торговли, всемирным рынком, с единообразием промышленного производства и соответствующих ему условий жизни». Считалось, что с переходом к социализму и коммунизму процессы эти еще более ускорятся и нации постепенно отомрут. Ф. Энгельс писал в «Проекте Коммунистического символа веры»: «Национальные черты народов, объединяющихся на основе принципа общности, именно в результате этого объединения неизбежно будут смешиваться и таким образом исчезнут... вследствие уничтожения их основы — частной собственности». Более того, учителя марксизма были убеждены, что «даже естественно возникшие родовые различия, как, например, расовые ...могут и должны быть устранены историческим развитием».

Ликвидация частной собственности по всему свету в результате мировой революции позволила бы коммунистам начать строительство своего рода мировой нации землян или нации как согражданства единой мировой социалистической республики. Поэтапное решение этой же задачи (при утверждении социализма в одной стране или группе стран) с необходимостью предполагало целенаправленное формирование взамен былых «буржуазных» новых «социалистических» наций и, как выражение их сближения и слияния, — надэтнических сообществ — согражданств отдельных социалистических государств. Так что идея нации-государства хорошо «вписывалась» в большевистские представления о ходе социалистических преобразований, и в этом отношении в советской нациологии обнаруживается немало общих моментов с евразийством, особенно в изображении советского народа времен Отечественной войны и послевоенного периода борьбы с так называемым низкопоклонством и космополитизмом (в это время советским людям пришлось почти совсем уж, как требовал Н. С. Трубецкой (1922), «привыкнуть к мысли, что романо-германский мир со своей культурой — наш злейший враг») да и во всех послесталинских модификациях новой исторической общности людей в СССР.

В развитии большевистской (советской) общественной мысли можно различить, по меньшей мере, четыре-пять модификаций идеи «нации как согражданства» (нации-государства), включая весьма близкую к ней идею «новой исторической общности» и «российской нации». Конкретные представления о них вызывались к жизни осмыслением реальных общественных процессов в их конкретно-историческом выражении и желанием направить эти процессы по определенному руслу к определенной цели. На наш взгляд, можно говорить, по меньшей мере, о разновидностях новых надэтнических наций-согражданств, которые должны были прийти на смену нациям-этносам в следующих вариантах: троцкистском (наиболее активное оформление представлений приходится на 20-е годы), бухаринском (середина 30-х годов) и сталинском (30—50-е годы), в представлениях о новой исторической общности, разрабатываемых во времена Н. С. Хрущева и оформленных при Л. И. Брежневе. Идея российской нации-согражданства, как уже отмечалось, пропагандируется в наше время.

Вероятно, поэтому многие нынешние авторы, прежде чем живописать избавление от СССР как от известной «империи зла», или просто как от «имперского СССР», вынуждены сначала конструировать его со всеми негативными имперскими пороками в своем воображении. Некоторые из них при этом настолько увлекаются, что, не принимая ни в каком виде как империю ни прежний СССР, ни будущую Россию, тут же обесценивают свои построения. Например, известный американский профессор Зб. Бжезинский, выступая с лекцией в Алма-Ате в декабре 1993 года, сделал достаточно неожиданное для слушателей признание в том, что «его страна тоже, по сути дела, является империей, но исключительно нового типа и “чертовски удачливой”» (Независимая газета. 1993. 11 декабря).

Серьезные же отечественные исследователи проблемы, понимая под империей (в переносном смысле слова) «форму геополитической организации социального пространства, основанного на наднациональной, надгосударственной (полинациональной, полигосударственной) структуре власти и управления, либо на наднациональном, надгосударственном механизме влияния (политического, экономического, военного, технологического, культурно-идеологического), сопряженного с четко обозначенной сферой жизненно важных геополитических интересов сверхдержав», приходят к лишенной какой бы то ни было идеологизации научной констатации: современные США, Россия, Китай, Япония, Европейское сообщество представляют собой формы гибких «интегрированных империй» с безусловно разнопорядковой внутренней и внешней связью и зонами своего «имперского» влияния» (Б. М. Пугачев). Что касается великодержавия в политике, то и здесь научный подход обнаруживает: «Великодержавна политика всякой большой нации, всякого крупного государства: великодержавна была политика России, политика Советского Союза, Англии и Франции как метрополий, великодержавна политика и Соединенных Штатов» (Национализм: теория и практика. М., 1994). С учетом этого предполагается, что единство и равновесие будущей мировой цивилизации будут удерживать 4—5 геополитических, этноконфессиональных центра — империи, к числу которых, скорее всего, будут принадлежать Китай, Россия, Япония, Германия, одна из мусульманских стран Ближнего или Среднего Востока, значительно увеличенная в размерах.

Размышляя над империей как понятием и как реальностью, некоторые авторы приходят к выводу, что империя — это сложноорганизованная этносоциальная система самодостаточного типа и как идеальная конструкция в этом смысле «нигде конкретно не существовала», но как принцип, «как идея и воля миллионов» существует и вовсе не думает умирать. Придерживающийся этой точки зрения В. П. Булдаков полагает (1994), что империей, по существу, является едва ли не любая нация-государство. По его утверждению, западноевропейские нации-государства в период после Первой мировой войны были на деле империями новейшего индустриально-колониального типа; государства, образованные на месте бывших «традиционных империй» после той же войны, фактически являли собой осколки старых империй со всеми их генетическими болезнями. Судьбу России этот автор также связывает с неизжитостью (а возможно, неизживаемостью) идеи универсальной империи, рожденной в противовес реальному имперству. Он полагает не только желательным, но и вполне возможным возрождение на месте бывшего СССР имперства в мягкой форме — содружества наций.

Мнение необычное, но, судя по отечественной научной и публицистической литературе, отнюдь не единичное. На наш взгляд, едва ли можно считать его достаточно обоснованным. Без сомнения оно говорит лишь об одном: дело не в ярлыках, а в том, чтобы Россия вновь не стала «империей зла» ни для своих народов, ни для соседей. Что же до народов России и бывшего СССР, то почему бы и им с учетом новейшего опыта не признать правду простых слов, сказанных великим американским президентом Авраамом Линкольном в сходной исторической ситуации: «Когда мы едины — мы стоим, когда мы разделены — мы падаем». Благоразумие российских народов должно привести к осознанию их кровного общегосударственного интереса: Россия и впредь, как на протяжении всей ее истории, должна оставаться многоэтническим государством, если угодно, «империей», отличаясь от прочих былых и нынешних многоэтнических государств одним — сообща выработанной, отлаженной и на века освященной системой неэксплуататорских межэтнических отношений.

Очевидно, только отрешение от двойного стандарта при оценке своего и чужого патриотизма, национализма, своей и чужой национальной государственности, империи может помочь разрешению национальных проблем России.

Все республики хороши, кроме Русской? Разрешение национальных проблем России в наши дни оказалось напрямую связанным с вопросом о целесообразности создания Русской республики в составе Российской Федерации. Однако аргументы «против» приводятся при таких обсуждениях чаще всего из арсенала былых сталинско-горбачевских времен. Охотно допускаем, что не обязательно быть сторонником создания подобного образования, поскольку возможны и могут оказаться более целесообразными иные способы реализации государственных интересов русского и всех других народов России. Но ведь это вовсе не предполагает двойного стандарта в обсуждении самой правомерности постановки вопроса о Русской республике. Казалось бы, сам факт наличия подобных образований у других российских народов является достаточным основанием для положительного решения и русского вопроса. Выступление против Русской республики, в соответствии с логикой, должно означать ненужность и всех других республик. Между тем двойной стандарт в отношении русских и нерусских как наследие большевизма в этом вопросе остается фактом наших дней.

Приведем характерные примеры. Читаем: «В своем большинстве русский народ осознает, что именно Россия, а не искусственно конструируемая кое-кем Русская республика и есть государственное самовыражение русской нации, выразитель ее интересов, а также интересов всех других россиян — татар, чувашей, удмуртов, осетин, ингушей и других наций» (Независимая газета. 1994. 15 марта). Хорошо. Но ведь здесь нет объяснения, почему русским хватает для самовыражения одной России, а другим этого мало и дополнительно требуется, имеется, а в наши дни еще и предоставляется «свое» национально-государственное образование.

Читаем дальше: «Создание Русской республики привело бы к фактическому демонтажу Российской Федерации, дезинтеграции России» (Независимая газета. 1994. 1 марта). Неужели сразу и «дезинтеграции», если, по данным 1989 года, в России 81,53 % ее населения составляют русские, считающие русский язык родным — 86,59 %, свободно говорящие на русском — 97,76 % всего населения России. В национально-языковом отношении «российская нация» консолидирована в гораздо более высокой степени, чем американская. По данным бюро переписи, в США лишь 56 % населения владеют английским языком в совершенстве, 23 % хорошо, 15,2 % в недостаточной степени, 5,8 % не владеют английским вообще. По тем же данным, 32 млн коренных американцев (14 % населения США в возрасте старше 5 лет) общаются в семейном кругу не на английском, а на 329 других языках мира. При этом наиболее распространенными из «домашних языков» являются испанский, французский, немецкий, итальянский и китайский. Испанским в семейном кругу пользуются 17 млн человек (54 % всех граждан США, которые не разговаривают между собой по-английски). Русский язык занимает в списке 15-е место (число его носителей составляет 241 798 человек). Известно также, что 33 языка коренного населения Америки утрачены (Красная звезда. 1993. 25 сентября). Сопоставление цифр говорит, что не только дезинтеграция, но и конфедерация, асимметричная федерация при таком соотношении «большинства» и «меньшинств» в Российской Федерации могут представляться опасностью лишь в глазах максимально ослабленной федеральной власти и, что самое печальное, при отсутствии государственной идеологии, способной объединять русских и сограждан других национальностей вокруг доводов в пользу мощного государства, гарантирующего справедливость национальных отношений, свободу национального развития и взаимообогащение всех его народов.

Приведем еще пример: «Твердят об отсутствии у русских своей государственности. Это уже цинизм шовинистов, которые сами же рубят сук, на котором сидят» (Независимая газета. 1994. 22 марта). Но только ли шовинистов следует подозревать в цинизме? Есть ведь и прямо противоположное суждение: «сама жизнь, история подвела нас к вопросу о необходимости создания республики Русь на базе всех краев, областей» (Р. Г. Абдулатипов, Л. Ф. Болтенкова). Заметим к слову, что «цинизм шовинистов» — это далеко не самое «сильное» выражение в адрес русских, склонных проявлять недовольство из-за отсутствия у них «своей» национальной государственности при изобилии таковых в составе Российской Федерации. При обсуждении этого вопроса встречаются и настоящие «перлы».

Так, в опубликованном выступлении на международной конференции, состоявшейся в Казани в сентябре 1993 года, авторами которого являются два кандидата философских наук, можно прочитать буквально следующее: «Призывы образовать Русскую республику у нас подхватывают лишь фашисты». Директор центра социального прогнозирования и маркетинга поведал в «Вестнике Академии наук» (1995. Т. 65. № 1) об «обнаруженных» им тенденциях к тому, что «европейская часть русских может сплотиться в этноцентрическое национальное государство, которое в условиях жесткой борьбы за защиту своего национального рынка выродится в государство фашистского типа». Можно, конечно, предположить, что в данном случае, как и в других, уже отмечавшихся, авторам просто изменяет чувство слова или чувство меры. Ведь если подобное принимать всерьез, как тогда быть с теми россиянами, которые, не будучи ни русскими, ни фашистами, тем не менее, являются искренними приверженцами «своих» национальных республик в составе России. Или опять-таки, единственными претендентами на «титул» фашистов можно (не возбраняется) выдвигать только русских?

Приводятся и такие «доводы» против русской государственности. «Утверждение об ущемленности прав русских по той причине, что в Российской Федерации нет Русской республики или Республики Русь, не выдерживает критики, — пишут два уважаемых доктора наук. — Путь создания Русской Республики гибелен для государства. Не может часть одной и той же нации самоопределиться в составе государства, где она является титульной! Нельзя идти от более высокой формы организации государства к менее высокой» (Российская газета. 1994. 31 августа). В данном случае речь идет, по-видимому, о «титулах», присвоенных русскому народу Сталиным и иже с ним в памятные 30 — 40-е годы: «старший брат», «руководящий народ». Однако ныне такими «титулами» вряд ли кого можно прельстить. Их истинная цена стала хорошо известной. Ну а «более высокая форма» государственности русского народа в отличие от других народов, чьими именами названы республики в составе Российской Федерации, и вовсе походит на одежды, в которые был «облачен» известный сказочный персонаж — голый король.

И последний пример: «Попытка провести границы новой Русской республики закончится тем, что эти границы пойдут не только по регионам, но и по человеческим душам, по нашим семьям. Это абсолютно тупиковый и кровавый путь» (Независимая газета. 1994. 5 марта). Можно согласиться и с этой эмоционально выраженной позицией. Но это только эмоции. Другие-то республики созданы и создавались, и не все в условиях Гражданской войны. И потом, неужели 7 % населения (суммарная численность представителей «титульных наций» 32-х национально-государственных образований в составе России: татары в Татарии, башкиры в Башкирии и т.п.) так и не способны будут понять справедливости постановки вопроса о Русской республике, обладая «своими»? Ну а если поймут, то откуда крови-то взяться?

Перечень суждений такого рода длить можно долго. Но и приведенного, на наш взгляд, достаточно, чтобы убедиться: русский вопрос они с повестки дня не снимают и не снимут. Ибо доводы неубедительны. Значит, все равно придется предлагать нечто более конкретное и действенное для его решения, потому как и президентское Послание Федеральному Собранию (1994) признает: «Сохранение и укрепление федеративного государства напрямую зависит от национального самочувствия русских». Однако обещанное в Послании предоставление права на этнокультурную самоорганизацию «путем создания регионально-культурных ассоциаций на территориях, где русские находятся в меньшинстве», государственная поддержка программ возрождения регионального многообразия русской национальной культуры, поддержка русских переселенцев — все это при наличии республик у других российских народов и отсутствии республики русских представляется явно недостаточным для культивации национальной гордости и появления «здорового государственно-национального патриотизма», выражающего легитимные интересы русской нации без ущемления при этом прав других российских народов.

Все многообразие предложений, нацеленных на реформирование федерального устройства России и создание условий для оптимальной самореализации ее многонационального народа, каждой отдельной национальности, можно свести в несколько блоков, различающихся между собой по глубинным, принципиальным основаниям. Первый блок связан с попытками построить новое здание федерации, не меняя, по существу, его фундамента, заложенного в начале 20-х годов. Второй объединяет предложения, базирующиеся на признании необходимости отделить национальность от государства и строить государственное здание многоэтничной Российской Федерации на других, не национальных основаниях. Третий суммирует предложения, порождаемые общей идеей — превратить Россию в государство русского народа, и от имени этого народа, его правительства гарантировать людям всех других национальностей гражданское равноправие и свободу национального развития.

Последняя точка зрения отчетливо выражена одним из иерархов Русской православной церкви, митрополитом Иоанном, уже, к сожалению, ушедшим от нас. «Надо открыто признать, — писал он в апреле 1993 года, — что Россия есть государство русского народа. В этой простой констатации очевидного исторического факта ни для кого ничего обидного быть не может». Именно русские, по словам митрополита, «являются тем цементом, который стягивает государственное строение России: общность якута и лезгина, татарина и вепса поддерживается лишь тем, что они на равных включены в державное тело Руси». В соответствии с этим для урегулирования межнациональных отношений на современном этапе предлагается вернуться к здоровой практике, «предполагающей полную (действительную, а не показную!) свободу местного национального самоуправления в сочетании с решительным изъятием в пользу Москвы всех вопросов общегосударственного значения» (Советская Россия. 1993. 30 апреля). Верно, признав Россию русским государством, органы национального самоуправления нерусских народов получали бы в лице центрального правительства полноправное и ответственное представительство русской нации, а не некий наднациональный, как ныне, орган, исключающий, по сути дела, диалог между народами на властном уровне.

Активным сторонником такой идеи являлся депутат Совета Федерации Е. А. Павлов. «Все самые развитые современные государства, — пишет он, — являются национальными государствами. Россия также должна стать национальным государством». Трудности наших дней депутат объясняет тем, что русские, в отличие от других российских народов, не имеют национального представительства, не имеют государственного органа, который защищал бы их интересы именно как нации. Вопреки Конституции, провозглашающей равенство национальностей и субъектов Федерации, республики поставлены во многих отношениях в привилегированное положение по сравнению с областями и краями, которые являются национально-государственными образованиями русского народа. Администрация этих территорий со времен Наркомата по делам национальностей является фактически денационализированной администрацией, а русские рассматривались как денационализированный народ. Призывая к решительной ревизии всей нашей национальной политики, Павлов предлагает учредить в составе нынешнего российского правительства Министерство по общерусским делам, способное не только придать необходимый вес и значение русскому народу, но и действительно гармонизировать национальные отношения в стране (Патриот. 1995. Январь. № 3).

Отметим, что возможность конституирования Русской республики предусматривал в начале Февральской революции Ленин. Предлагая внести изменения в программу партии, он как о само собой разумеющемся писал о будущей республике русского народа. Отличительные особенности нового государства виделись ему в следующем: «Республика русского народа должна привлекать к себе другие народы или народности не насилием, а исключительно добровольным соглашением на создание общего государства». Отход Ленина от этой позиции произошел позднее. В результате и бывшая Россия не стала республикой русского народа, и Союз ССР оказался без Русской республики. Ныне возможность превращения России в русское государство вновь представляется вполне возможной не только россиянам. «Может быть, — предполагает известный английский историк Д. Хоскинг в своей “Истории Советского Союза, 1917—1991” (М., 1994), — наступит день, когда Российская Федерация станет национальным русским государством, где этот народ создаст свободную политическую жизнь для себя, никого не угнетая».

Очевидно, что ничего общего с реформированием (совершенствованием) российской государственности и решением русского вопроса не имеют представления, в которых переход к «светлому будущему» мыслится через тотальное разрушение России как средство освобождения от «имперского прошлого» и «великодержавного шовинизма». Кажется, в наши дни вряд ли сыщется много простаков, всерьез воспринявших недавние призывы «быть до конца последовательными» и во имя приближения всеобщего Братства «вернуть японцам Курилы и другие острова, какие просят. Немцам вернуть Восточную Пруссию... Вернуть все захваченные земли, если на них претендуют другие народы» (Ветеран. 1990. № 39). Однако в печати появляются откровения авторов, испытывающих нечто вроде садомазохистского экстаза в связи с крушением СССР и возможностью открыто поиздеваться над российской историей. «Тысячелетняя держава Российская потерпела фиаско, — пишет В. И. Новодворская в своей статье “Еврейское неверие мое” (Огонек. 1993. № 13). — Не потому, что была слаба, а потому что была подла. Она историческая клякса, нонсенс, несданный зачет. Наша история — это черновик. Нужно выбросить ее и жить заново, набело». Будущее России связывается только со «снижением тотальной мощи государства, с дальнейшей дезинтеграцией территории», с образованием на месте России множества небольших государств, в которых «национал-патриотам» станет негде «разгуляться» и которые будут легче поворачиваться «к солнцу мондиализма».

Подобные заблуждения свойственны не только нынешним ультрареволюционерам. По сути, такими же представлениями вдохновляются и политики типа Г. В. Старовойтовой, полагавшей, что народы бывшего СССР окажутся «в новой конфедерации, какая создается в Европе» после того, как все они переживут неизбежный «этап полных суверенитетов» (ЛГ-Досье. 1992. № 2). Космополитическая часть отечественных «западников» исходит из того, что в наше время буквально на глазах происходит резкое усиление местного самоуправления и одновременно формирование континентальных и мировых управленческих структур. Через какие-нибудь 15—20 лет национальные государства начнут отмирать. Поэтому, полагают они, незачем даже и пытаться сохранять какие-то союзы, сообщества, империи: повсюду дело идет к однообразной политико-экономической структуре, в которой все найдут свое место: либо сообща прорвутся к благополучию, либо погибнут. Погибнут — в том случае, если не справятся с глобальными проблемами, перед которыми стоит человечество (экология, терроризм и т. п.). Видимо, в таких суждениях получает свое выражение истинная цель «перестройки», усматриваемая наиболее радикальной частью «демократов» в том, чтобы, как писал митрополит Иоанн, «заменить исчерпавшую свои силы интернационал-коммунистическую доктрину на новую, интернационал-демократическую, которая должна довершить разгром исторической России» (Молодая гвардия. 1994. № 3).

Однако если не спешить с переходом на позиции современного космополитизма и внимательнее присмотреться к достоинствам и недостаткам выделенных выше блоков представлений о путях реформирования государственного устройства России, то можно отметить следующее. Основа большинства предложений первого из них определяется мыслью о возможности усовершенствования модели государственного устройства страны, которая осталась в наследство от предыдущего 70-летия ее истории. Россия (как и СССР в целом), по сути, была при советской власти псевдофедерацией, объединением формально независимых и равноправных наций, все основные стороны жизни которых определялись тем не менее в Москве. При этом никогда не скрывалось, что это асимметричное объединение должно было развиваться (и развивалось) в сторону все большего государственного унитаризма и преодоления национальных различий между народами («сближение наций»).

Провозглашенный большевиками основной принцип внутригосударственного устройства (и жизни наций вообще) — самоопределение вплоть до отделения — проявил себя на деле в стихийном, беспорядочном этатогенезе, вдохновляемом по большей части сверху (со стороны центральных властей), и по меньшей — снизу, со стороны населения. После развала СССР, который следует отнести и на счет этого принципа, последний дает о себе знать в событиях, связанных с Чечней и Татарией. В первом случае проявляется тенденция распада России, во втором — тенденция превращения ее в конфедерацию с ослабляющейся центральной властью.

В наше время стали уже не редкостью целые книги, предающие анафеме «империю, называемую ныне Российской Федерацией», и предрекающие ее неизбежный конец. Утверждается, к примеру, что «все империи мира рухнули, и история не сделает исключения остаткам Российской империи — уродливому реликту, социально-политическому мутанту нашей эпохи». При этом не предполагается никакого иного решения национальных проблем, кроме «освобождения от русского гнета, воссоздания и создания независимых государств для каждого из российских этносов. За образец выставляется «блестящий пример» чеченского народа (А. Закиров).

«Россия была империей по отношению к автономиям и их народам, проводя русификаторскую политику, в то время как СССР был империей по отношению к союзным республикам», — такой приговор выносится общему отечеству российских народов в книге о проблемах национального суверенитета и национального возрождения (1994). Для России, полагает автор, — «если кто-то хочет сохранить ее федеративное устройство, оптимальными были бы конфедеративные отношения». Каждой этнической общности необходимо обеспечить «права на национальный суверенитет, долженствующий реализоваться как национально-государственный суверенитет», выражающийся, в частности, в том, что во всех республиках должна быть гарантирована как минимум пятидесятипроцентная квота депутатских мест для титульной нации с тем, чтобы защитить «интересы коренного населения при создании законов, при формировании правительства, кадрового состава министерств, руководителей учреждений, предприятий и учебных заведений». Другие национальные группы населения этих республик, по логике такого рассуждения, обязаны довольствоваться «усеченным национальным суверенитетом» с непременным условием изучать языки новых державных наций. Автор полагает, что этническим общностям должна быть «предоставлена максимальная возможность самим организовать свое возрождение, что, разумеется, не исключает помощи со стороны более могущественных крупных этнических общностей» (Д. Ж. Валеев).

Иначе говоря, полное избавление от «империи СССР» мыслится таким образом, чтобы к 30 млн русских и русскоязычных людей, оказавшихся после развала Союза ССР на положении неполноправных подданных новых суверенных государств в «ближнем зарубежье», добавить еще 16 миллионов русских и русскоязычных (62,2 % общей численности населения бывших автономий РСФСР по переписи 1989 года), которые должны жить по законам «усеченного национального суверенитета» теперь уже во «внутреннем зарубежье», обеспечивая «возрождение» титульных национальных групп, насчитывающих здесь в общей сложности 37,8 % населения. Помимо этого автор надеется — и, скорее всего не по наивности, а в расчете на известный «интернационализм» — на бескорыстную помощь неких «крупных этнических общностей», совершенно не замечая, что на место былой «империи» предлагает сотни «империек» с узаконенным неравноправием подданных.

Увы, все это, как представляется, говорит о живучести у определенной части россиян надежд на возможность нового издания в РФ политики государственной русофобии, выступавшей в прошлом в обличье «истинного интернационализма». Естественно, это не может не вызывать ответной реакции. Поэтому ныне можно все чаще слышать голоса русских национал-радикалов, требующих сменить ленинские «ущербные установки», избавиться от «проклятого права наций на самоопределение», которое «осталось нам в наследство вместе с автономиями и национальными республиками», и провозгласить свое национальное русское государство, от отсутствия которого простые русские люди «страдают в 1994 году, безжалостно эксплуатируемые на своей национальной земле мерзавцами из национальных и социальных меньшинств» (Московская правда. 1994. 20 августа).

Некоторые авторы предлагают преодолеть разрушительные для русской нации последствия ленинско-сталинской национальной политики с ее установкой на возмещение неравенства нерусским народам использованием этой же установки, обращенной в пользу русских. В наше время, считает, например, В. Л. Махнач, приемлемым может быть только политик, который принимает идею национальной компенсации. «Русские, — пишет он, — должны иметь реальную возможность восстановить имущественный потенциал, восстановить в течение жизни поколения уровень рождаемости, на всей территории бывшего Советского Союза должны быть устранены последствия многолетней дискриминации русских в уровне образованности. Отрицающий, что наиболее гонимыми в советское время были православные и русские — враг Церкви и нации» (Москва. 1994. № 8), О. В. Гаман полагает, что ущербные комплексы «старшего» и «младших» российских народов-братьев в нынешних кризисных условиях обнаружили себя во всей своей неприглядности. Бывшие «братья» ведут себя в отношении России и русских по принципу «падающего подтолкни», предъявляя «под аккомпанемент пинков и плевков» все новые и новые вздорные претензии. В то же время они «вполне комфортно чувствуют себя в роли реципиентов российской помощи, которую с точки зрения нравственности трудно квалифицировать иначе, как мародерство». России и русским в этих условиях, по мнению автора, необходима «историческая пауза в своем вечном стремлении призреть ближних и дальних под крылом российского орла. Главное сейчас — прекратить немыслимое и преступное по отношению к своим собственным гражданам одновременное существование в двух ипостасях — всемирного донора и всемирного побирушки. Сегодня собирание сил заведомо предпочтительнее собирания земель... Необходим разумный, взвешенный и — временный — изоляционизм для размышления и сосредоточения» (Евразийский проект модернизации России: «за» и «против». М., 1995).

Настроения и радикализм такого рода является, на наш взгляд, результатом игнорирования фундаментального вопроса, суть которого с предельной четкостью была выражена еще до распада Союза ССР. «Главный национальный вопрос в СССР, — говорил известный израильский политолог М. С. Агурский в своем выступлении в институте философии АН СССР весной 1989 года, — русский, не армянский, не эстонский, не еврейский, а русский. Русский народ, русская культура подверглись наибольшему подавлению. Русские живут хуже других народов. Сравнительно высокий уровень жизни в Закавказье и Средней Азии осуществляется за счет России».

Особого внимания в этой связи заслуживают суждения бывшего руководителя РСФСР В. И. Воротникова. До самого конца своего пребывания на посту председателя Президиума Верховного Совета России Воротников руководствовался партийными установками в русском вопросе. Так, выступая на совещании в Политбюро по российским проблемам 18 ноября 1989 года, он призывал «разоблачать попытки “радетелей” за Россию, этих кликуш со стороны, которые сетуют на нашу отсталость, забитость и, плача в голос, травят, по сути, душу россиян. Да, Россию “раскачали” националистические силы из других республик. Да, нам нужны суверенные права, самостоятельность. Но только в рамках Союза. Только так. Мы не должны забывать о том, что РСФСР — стержень Союза. Как ни крути — “старший брат”, это же был груз на России. Наша ответственность за единство Союза наиболее велика. ...Кому выгодна РКП? Нам? Нет. Я против того. Это будет шаг к распаду».

Крушение СССР заставило В. И. Воротникова пересмотреть свои взгляды по «русской тематике» коренным образом. «Концепция “старшего брата”, как выяснилось, не гарантировала гармонического развития России... Ответ на вопрос об отношении к русскому как субъекту истории — это ответ на все частные острые вопросы нашего сегодняшнего бытия: отношение к демократии, к духовным и нравственным ценностям... К сожалению, я следовал принятым у нас представлениям, согласно которым проблемы России рассматривались в основном как производные от проблем всего Советского Союза. Во многом наша республика отождествлялась со всей страной, а главные тенденции всего большого государства трактовались как ведущие к неуклонному единению и сплочению всех его составных частей. Таким образом, как ни горько осознавать это, мы в руководстве партии долгое время недооценивали современного содержания “русского вопроса”». Действенное современное коммунистическое движение Воротников представляет «только как силу российскую, национальную. Вся наша история показала, что пренебрежение интересами России, подход к ним только как к части более широкого государственного целого наносит ущерб и России, и породнившимся с нею народам». На наш взгляд, это — исключительно ценные и поучительные признания.

Однако нельзя сказать, что новые власти России, занявшие во всем вроде бы диаметрально противоположные позиции, чем у бывших властей, освободились от десятилетиями укоренявшихся стереотипов в русском вопросе. Так, необходимо признать, что сформулированная в 20-е годы «теория» и практика «выравнивания» сохраняется в Российской Федерации до сих пор и «предполагает искусственное создание привилегий для всех народов, кроме русского и, естественно, за счет русского». Автор процитированных строк А. Г. Кузьмин считает совершенно ненормальным, когда ныне, в условиях слома прежней общественной системы, 50 % российской территории пытаются «приватизировать» 7 % ее жителей, поскольку границы республик проводились «без опроса населения и везде за счет русских земель». Провозглашение суверенитетов русскими областями автор считает вынужденной мерой: «У них нет другого выхода. Только так они могут уравнять себя в правах с “меньшими”, но “высшими”» (Молодая гвардия. 1994. № 1). Как бы то ни было, в нынешней Российской Федерации меньшинство населения объективно продолжает навязывать всем национально-государственное устройство, построенное по формуле «суверенное государство в составе другого суверенного государства», которое, по сути дела, давно доказало свою нежизнеспособность и должно быть отвергнуто.

Русская республика в проектах государственного переустройства России. Следует обратить внимание на существование проектов, авторы которых, не отрицая в целом результатов большевистского наследия в области национально-государственного переустройства бывшей царской России, предлагают устранить явные несообразности системы за счет создания Республики Русь наряду с другими российскими национально-государственными образованиями. Еще в 1989 году Поэль Карп, обсуждая проблему «метрополии» в советском государстве, утверждал, что все беды России и русских оттого, что в 1922 году, при образовании СССР, не было создано ни союзной, ни автономной Русской республики, и тем самым русским якобы было предоставлено особое «право воплощать государство в его целостности», являть собой «народ метрополии», в то время как остальным народам был навязан неравноправный статус народов «больших или меньших ступенчатых автономий». Отказ от великодержавной роли означал, по П. Карпу, необходимость для русских «создать свой дом, Русскую советскую республику, отдельную от Татарской, Якутской, Чувашской и прочих, входящих ныне в РСФСР, которым тоже пора обрести равные с Белоруссией и Киргизией права». В этом случае Русская республика, также как и русский народ, «станет, наконец, не выше других официально, и не беднее их фактически». Помеха осуществлению этой задачи усматривалась лишь в одном — в нежелании неких влиятельных русских кругов (их рупором представлен В. Г. Распутин в его известном выступлении на Съезде народных депутатов) утратить «особое положение» в Союзе ССР и расстаться с высокомерным заблуждением, что «без них остальные пропадут». «Легко доказать, что не пропадут», — утверждал П. Карп, призывая отказаться от «потайной метрополии», а заодно — от «авантюрных побуждений» наставлять другие народы и отдаться, наконец, заботе о своей земле, обихаживая свою «Русскую республику, — не Российскую, не федеративную, а именно Русскую». В этом виделся залог равенства между народами страны и залог упрочения Союза ССР (Книжное обозрение. 1989. 21 июля).

В числе сторонников создания Русской республики состоит политолог Д. В. Ольшанский, «русский, — как он пишет о себе, — в самом общепринятом смысле слова. Так сказать, потомственный славянин на стыке западно-славянских и поволжско-славянских корней». Он считает, что русские как единый целостный этнос в отличие от других российских народов то ли еще «так толком и не сложился», то ли «уже почти не существует». Определенность в этом вопросе, полагает этот автор, может появиться только в случае, если будем «помогать возрождению русского национального самосознания. Отречемся от старого мира — забудем империю и начнем по камушку, по кирпичику складывать то, без чего жить нельзя», иначе говоря, республику русских. «Давайте, — призывает Ольшанский, — конституируем Русскую республику как центр будущей национальной защищенности и в перспективе межнациональной стабильности всей страны». Для начала почти уже не существующему народу рекомендуется: «Не надо гнаться за размерами территории — достаточно иметь такое государственно-территориальное образование хотя бы в качестве символа. Пусть в границах бывшего Великого княжества Московского. А уж потом люди — те же миллионы “русских” — сами решат, что и зачем им нужно». Появление республики автор оговаривает строгими условиями: эта государственность нужна не в качестве очага «патриотизма», а для того чтобы патриоты реально обустраивали русские земли, поскольку это лучше бесплодной борьбы «за идею» и тем более — бунта перемещенных лиц, апатридов, маргиналов и люмпенов, чьей энергией отчаяния, как подозревает автор, пытаются воспользоваться нехорошие вожаки «патриотов» (Независимая газета. 1992. 16 января; Родина. 1994. № 6). Представляется, однако, что обсуждение вопроса о Русской республике на основе исходных постулатов, граничащих с оскорблением национальных чувств народа, малопродуктивно. Ну, хотя бы потому, что русские за пределами территории бывшего княжества Московского за русских в данном случае определенно не считаются и должны, по логике автора, оставаться объектом политики иных национальных центров.

На наш взгляд, попытки устранить недостатки, имманентные нынешней модели национально-государственного устройства России, и приспособить ее для новых целей национальной политики вряд ли увенчаются успехом. Наиболее действенной может оказаться стратегия, связанная со вторым или третьим блоками предложений по реформированию этого устройства. Выбор между ними может быть сделан после их детальной проработки, всестороннего сравнения достоинств и недостатков каждой из этих моделей.

Из ныне действующих на российской политической арене сил наиболее последовательное неприятие сложившегося национально-государственного устройства России демонстрирует Либерально-демократическая партия. Ее лидер В. В. Жириновский настаивает на том, чтобы быстро, жестко, соответствующим указом закрыть автономные республики и прочие национально-территориальные образования, немедленно восстановить губернии во главе с губернатором и забыть про эту федерацию, как про кошмарный сон. Вновь создаваемые губернии предлагается называть сугубо по территориальному признаку — «скажем, Казанская губерния, а не Татарская. Потому как если в названии есть одна национальность, то другие национальности вроде как в гостях, на птичьих правах» (Известия. 1994. 23 апреля). Позднее (в 1995 г.) он посчитал, что поэтапное мирное восстановление Российского государства предполагает три уровня в его государственно-территориальной структуре: 1) Этническая Россия в расширенных, по сравнению с нынешними, границах с губернским делением ее территории; 2) Российская Федерация, субъектами которой могут стать бывшие союзные республики СССР в их измененных границах; 3) Восточно-Европейская конфедерация, куда вместе с РФ могут войти Сербия, Македония, Болгария, Словакия, Румыния, Венгрия, Польша, Финляндия, Северная Корея, Монголия, Афганистан.

Необходимость преобразования нынешней Российской Федерации в унитарное государство Жириновский обосновывает и в своей диссертации в виде научного доклада на соискание ученой степени доктора философских наук «Прошлое, настоящее и будущее русской нации (Русский вопрос: социально-философский анализ)» (М., 1998). Он исходит из того, что такое государство — «необходимое условие решения внутреннего аспекта русского вопроса, оно соответствует национальным интересам и историческому предназначению России», поскольку «будет способствовать преодолению порожденных асимметрией конфликтов и столкновению интересов на этнической почве, дискриминации русского, да и других народов, волюнтаризма при проведении межреспубликанских границ, преступного объединения в рамках одной республики традиционно конфликтующих между собой народов, насильственных депортаций и массовых миграций населения». Переход от национально-территориального принципа административного деления к чисто территориальному потребует, по мнению диссертанта, отмены деклараций о суверенитете нынешних национальных образований (поскольку суверенитет неделим и принадлежит Российскому государству в целом), а также укрупнения территориальных административных единиц за счет объединения мелких субъектов федерации в более крупные структуры. Оптимальным считается положение, при котором унитарная Россия «состояла бы примерно из 50 равноправных и идентичных по своему статусу областей, образованных по территориальному принципу и не имеющих никаких собственных конституций, языков и правящих народностей».

Несмотря на подчас эпатажную форму заявлений лидера ЛДПР, его точка зрения относительно устройства России не лишена здравого смысла. Она не нова и идет в русле широкого потока предложений, высказываемых с самого начала горбачевской перестройки. Целый ряд авторов, не принимая позиции В. В. Жириновского в целом, находят ошибочным закрепление этнократической модели в Конституции Российской Федерации от 12 декабря 1993 года. И это не случайно. Этнократия как реформа властных основ сосуществования стремившихся к воле народов показала свою «сокрушительную несостоятельность»: ни один социальный слой в СНГ, в том числе и в России, не получил никакого материального или духовного удовлетворения от такого обновления, «лишь чиновничество и президентские рати никак не могут насладиться благами суверенитета, несмотря на мытарства своих граждан». По определению главного редактора издающейся в Москве «Еврейской газеты», принцип национально-территориального деления является настоящим «бичом нашей госструктуры».

А. Е. Кибрик, один из последовательных критиков национально-территориального подхода к решению национальных проблем России, считает большим изъяном новой Конституции то, что она включает «абсурдную этнократическую модель, на которой базируется российская геополитика». Из-за этого он еще до голосования по Конституции предлагал «заранее объявить ее временной, чтобы не пришлось через два года избавляться от нее посредством танков». Он же прогнозировал: «Любая партия, которая выступит на выборах против этнократической модели устройства России, приобретет на выборах поддержку целого ряда социальных групп». Выборы подтвердили предсказание. Вновь обращаясь к этой теме, Кибрик доказывает: «Национально-территориальное деление вовсе не достижение демократии, не обеспечение прав меньшинства, а наследие большевизма, служащее для того, чтобы сеять вражду между этническими группами. Ликвидация национально-территориального деления не менее важный элемент политической реформы в России, чем в свое время отмена шестой статьи брежневской конституции». Это — «не что иное, как отделение этничности от государства», констатация очевиднейших фактов: «Россия — страна не только русских, как и Башкирия не может быть страной исключительно башкир». Не будучи сторонником ЛДПР, автор призывает всех демократов «использовать жириновцев» в Государственной Думе для реализации губернской идеи, поскольку «наличие этнических республик в корне противоречит принципам гражданского общества».

Советник президента по делам науки и высшей школы, член-корреспондент РАН Н. Г. Малышев выражал уверенность в том, что «наша страна до тех пор будет страной постоянных этнических и национальных конфликтных ситуаций, пока мы не перейдем на американский, вообще на цивилизованный способ управления страной», несовместимый с сохранением нынешних необоснованных границ национальных образований внутри России. «Кто на карте рисовал территорию Татарстана? Сталин? Только Сталин, — утверждал Малышев (1994). — До него царь до этого бы не додумался. Также кто нарисовал карту Казахстана? Кто очертил границы Башкортостана? Или Саха? Кто это все сделал? Коммунисты сделали? Так уберите эти границы!»

Это же требование выставляет и А. И. Солженицын, считающий ошибочным раздел СССР без пересмотра границ бывших союзных республик. «Сказали, что мы признаем границы, — говорит он (1994). — Какие границы?! Фальшивые ленинские границы, которые проведены со злорадной целью урезать русский народ и наказать всех, кто боролся с большевизмом? Наказать донецких казаков, уральских казаков, семиреченских, сибирских, ишимское народное восстание — отрезать от РСФСР, отдать под другую нацию! Украину большевики захватили... Взамен... 5—6 русских областей добавил Украине Владимир Ильич... А Хрущев жестом пьяного сатрапа подарил Крым». Писатель полагает, что непоправимую ошибку делают нынешние руководители Украины и Казахстана, которые «радостно приняли фальшивые ленинские границы» и поневоле вступают на «ложный имперский путь».

С еще большей резкостью «глухота национального сознания» нового российского руководства и пороки «так называемого федеративного устройства» бывшего СССР и нынешней России обозначены А. И. Солженицыным в его выступлении в Государственной Думе 28 октября 1994 года. Фальшивые административные границы, навязанные прежним режимом в качестве государственных; антидемократия, искусственно созданная и сохраняющаяся в десятках регионов России, объявленных автономными республиками и национальными округами при явном меньшинстве населения «титульной» национальности, в которых, таким образом, явное меньшинство призвано управлять большинством; самостоятельные международные шаги автономий; отдельные договора центра с автономиями; включенность одних субъектов федерации (автономных округов) в другие («русские» области) без правил взаимодействия между ними и центром — все это, с точки зрения «настоящей федерации», представляется то «сумасшедшим домом», то «еще большим сумасшедшим домом».

Что же предлагается взамен в данном случае? Н. Г. Малышев уверял: если не убрать все границы «так называемых национальных образований» и не разделить страну на 12—15 экономических регионов, которые надо назвать губерниями, для того чтобы «восстановить справедливость», то «светского нормального правления» не установить. Г. Т. Тавадов убежден, что России придется пойти по пути федераций, основанных на территориальном принципе. Необходимыми шагами в этом направлении будет уравнение в правах с республиками краев и областей как субъектов Федерации с возможным формированием в последующем новых интеграционных образований (губерний, земель), а также пропорциональное представительство в органах власти и управления республик, в «престижных» сферах граждан титульной и нетитульных национальностей, двухпалатное законодательное собрание или квотность представительства в однопалатном парламенте (Социально-политический журнал. 1995. № 6). Система власти, возглавляемая Президентом и опирающаяся на исторически присущую Российскому государству систему губернского правления с выборными земскими органами местного управления, как «единственная альтернатива» существующему ныне административно-национальному устройству страны обосновывается в книге академика А. С. Сидорова «Моя звезда — Россия» (1995). Автор считает, что на смену сегодняшней федерации из 89 субъектов (из которых каждая из 21 бывших автономных республик соответствует по территории в дореволюционной России, как правило, волости, автономная область и 10 автономных округов — уезду) должна прийти система из 25 крупных губернских территорий, включающих нынешние области с их составом районов. Сегодняшние республиканские субъекты Федерации также мыслятся в составе губерний на правах областей, сохраняющих свою национально-культурную автономию в вопросах образования, искусства, национального общения, отдельных правовых действий. А. И. Солженицын говорил (1994): «Я за то, чтобы все области были уравнены, чтобы все были в равных правах. Я за то, чтобы области имели большие права перед центром — большие, но строго определенные законом. Чтобы по закону было ясно — сколько идет в центр, сколько берет область. И все в равном положении, и никому преимуществ, и никому дотаций, и никто не выпрашивает. А центр надо укреплять, чтобы существовало государство».

Война в Чечне лишь укрепила писателя в своей правоте. «Ни конфедерации, ни федерации нам не нужно», — говорит он, полагая, что Россия никогда не была федерацией, поскольку не создавалась путем соединения готовых государственных образований. Все нынешние российские республики, где титульное население не составляет более двух третей населения, А. И. Солженицын расценивает как «искусственное ленинское изобретение», которое «обернулось сегодня властью меньшинства». От имени такого меньшинства предлагается, как это было на чебоксарском совещании, «совершенно утопические проекты, которые ведут прямо к распаду России». В проекте воссоздания Совета глав республик писатель увидел очередную попытку сделать республики первым разрядом, а области — вторым. Не приемлет он и Конгресса народов России, в котором голос русского народа предполагается приравнять к голосу каждого из многочисленных малых народов, в то время как в действительности русские обладают четырьмя пятыми голосов всех жителей страны (Аргументы и факты. 1995. № 1—2).

Необоснованность политических уступок Центра бывшим автономиям в 1992—1993 годах при усвоенной диковатой формуле «суверенная в составе Федерации» ведет, по словам Солженицына (1998), лишь к росту «сепаратных эгоизмов». Исправлению ситуации мог бы способствовать предлагаемый писателем «Закон о равенстве наций в России», в котором, в частности, можно было бы установить: «На территории России все нации, относящиеся к ее историческому составу, равны во всех правах и во всех обязанностях… Все нации имеют право на беспрепятственное развитие своей национальной культуры, образования, языка. Их культурные нужды финансируются государством пропорционально численности народов и народностей». Федеративное устройство России должно стать «справедливым полнейшим равенством всех “субъектов Федерации” (что неотносимо к “национальным округам”, разрушающим конструкцию и своих регионов)».

Осмысливая последствия событий в Чечне, экс-губернатор Сахалина В. П. Федоров также усматривает их причину в пороках государственного устройства России, которые, если их не устранить, могут еще не раз привести к повторению событий вроде грозненских. «Мы избавились от наследия большевизма лишь наполовину, — писал автор (1995), — устранена диктатура партии, но введенный ею принцип национально-государственного деления (вместо существовавшего прежде территориального, губернского) остается незыблемым». А это означает, что Россия продолжает жить «на пороховой бочке», сохраняя «опасность разрыва изнутри». Двойное наименование страны — Российская Федерация и Россия — содержит в себе постоянно разъединяющее начало, препятствуя установлению равноправия между субъектами — краями и областями, с одной стороны, и республиками, с другой. Автор напоминает: в России 89 субъектов, в том числе 21 республика. По трактовке последних, именно они, а не края и области, образуют Российскую Федерацию и, следовательно, должны иметь больше прав. «Почему больше, а не меньше или не в том же объеме, что и исконно русские территории?» Этот вопрос должен быть разрешен, ибо «Россия не может быть вассалом своих республик». Не Российской Федерацией, а только Россией должна стать, по мнению Федорова, наша страна, а ее «нации должны жить в свободном национально-культурном многообразии».

Аналогичную позицию отстаивал известный русский философ А. В. Гулыга. Гражданином России, полагает он (1995), является каждый, кто связал себя с судьбой России, кто считает себя россиянином независимо от национальности, родного языка и вероисповедания, кто, достигнув совершеннолетия, назвал себя россиянином. Все нации в России равны, каждая из них «имеет право развивать свою культуру, иметь школы на родном языке, прессу, литературу, театр. Но не более того: государство должно быть единым, делиться по территориальному признаку (области или губернии)». С. А. Сафронов, приверженец русской идеи, выступающий за унитарную Россию, приводит (1995) своеобразный довод: «Бывший СССР был федеративным государством лишь формально, на деле являясь именно унитарным государством, и развалился он, собственно, оттого, что попытался стать истинной федерацией… Будущее устройство России может быть только унитарным, основанным на русской идее, приспособленной, естественно, к новым условиям».

Казалось бы, трудно не согласиться с такими суждениями. Однако обращает на себя внимание то, что интересы национальностей как таковых они все же не затрагивают и не гарантируют. Реформа национально-государственного устройства может быть приемлема только в том случае, если одновременно будет предложен и механизм регулирования этнополитических отношений в Российской Федерации, призванный заменить имеющийся ныне. Сам по себе губернский передел Российской Федерации автоматически этой проблемы, к сожалению, не решает.

События последнего времени показывают, что противоречия, вызывающие глубокое расстройство этнополитических отношений в стране, начинают все более адекватно осознаваться государственными деятелями, призванными по долгу службы направлять развитие национальной сферы жизни российского общества. С. М. Шахрай, бывший министр по делам национальностей и региональной политики, определяя основные противоречия, на снятие которых должны быть нацелены «подходы, стратегия и тактика решения многих региональных проблем», в качестве важнейших противоречий выделяет следующие: первое — «между этнической и территориальной моделями государства», второе — «между развитием и управлением экономикой по отраслевому принципу и переходом к управлению непосредственно через территории, через субъекты Федерации». Сущность первого противоречия усматривается в том, что семьдесят с лишним лет функционирования СССР и РСФСР были попыткой организовать устройство государства по национальному принципу. С начала 90-х годов больше стихийно, чем сознательно, наше государство пытается перейти к территориальной модели внутреннего устройства. Противоречие разрешается, если и республики, и края, и области России становятся, по сути, «территориальными субъектами Российской Федерации, а вовсе не этническими единицами». Процесс снятия противоречия мыслится как «длительный переходный период, когда национальная и территориальная модели должны, по сути, «притираться» друг к другу, вырабатывая новые формы внутренней организации Российского государства» (Независимая газета. 1994. 12 мая).

Возвращаясь в очередной раз к этому сюжету, С. М. Шахрай вновь подчеркивал пагубность избранного в свое время большевиками курса на строительство государства по национальному признаку, результатом которого оказалось, что «из 150 народностей России 32 имеют свои образования, а 118 не имеют. Если дальше следовать этим принципам, то надо создать еще 118 коммунальных квартир. А задача сегодняшней национальной политики — оторвать этническую составляющую от территориальной. Мы обязаны перейти на концепцию национально-культурной автономии, когда проблемы этнические — культура, образование, сохранение этноса — решаются не с помощью выделения территорий (национальные районы, национальные республики), а прежде всего на уровне местного самоуправления: школа, язык, газета, мечеть. Для русских областей и краев нужны земства. Это единственная система, где власть и человек соединяются. Все остальное — федеральное, региональное устройство — отрывает власть от населения». Как представляется, логическую завершенность этот подход находит в утверждении на всех уровнях нынешней России (федеральном, республиканском, краевом, областном, районном) принципа равноправия всех национальных групп. В идеале это предполагает постепенную трансформацию федерации, фактически основанную на национально-территориальном принципе, в федерацию на основе национально-культурной автономии.

Таким образом, стратегическое направление развития Российской Федерации определяется как «превращение России в подлинно федеративное государство с развитием местного самоуправления». Именно «соединение концепции местного самоуправления с концепцией национально-культурной автономии позволяет выработать практические формы решения очень сложных для России национальных проблем». Путь к спасению государства, по Шахраю, — «это земство, и федерация как способ согласования интересов региона и центра, и социально ориентированная экономика» (Аргументы и факты. 1994. № 41).

Сходные идеи развивает академик Н. Н. Моисеев, неоднократно выступавший в печати с предложением преобразовать нашу страну в Российские Соединенные Штаты. Не идеализируя США, академик не скрывает, что «всегда завидовал Америке, где вместе живут англосаксы и итальянцы, славяне и скандинавы, японцы и китайцы, негры и мексиканцы. Живут своими общинами и имеют право развивать национальную культуру, обогащая и умножая творческий потенциал своей страны». И у нас, полагает он, если действительно признавать приоритет личности, «мы должны говорить только о территориальном российском государстве, государстве всех тех людей, которые живут на земле России. Для всех для них она родная, и не может быть разделения людей на коренное и некоренное население. Такое деление должно быть запрещено законом! Это требование современного этапа развития цивилизации. Это, и только это способно объединить вокруг общих идеалов всех людей, живущих в стране, обеспечить необходимый уровень национального согласия. Что вовсе не означает игнорирования или принижения этнических интересов». Воплощенную и воплощаемую в современном государственном устройстве России идею изолированных самостоятельных национальных республик Моисеев считает опасной утопией, сохранившейся со сталинских времен (Социально-политический журнал. 1994. № 3—6).

Суть замены слова «республика» словом «штат» академик видит в том, что «конституция штата не имеет главенства над конституцией федерации», что каждая самоуправляемая часть России — республика, область, земля, губерния, штат (не важно, как назвать) должна иметь свою Конституцию, где оговорено множество правил, но обязательно не противоречащих федеративной Конституции. В соответствии с этим, например, права и возможности татарского населения в Москве и Казани ничем не должны отличаться. И там и там должны быть и мечети, и культурные центры, и татарские университеты, если татарская община этого пожелает. Только в этом случае мы и увидим настоящее равноправие, настоящую свободу в реализации общечеловеческих ценностей. Все сказанное, разумеется, касается не только татар, но и каждой национальности России. Организация любой, особенно большой и многонациональной республики, образованной на месте бывшего СССР по принципу федерации штатов, представляется академику «совершенно безальтернативной» и была бы «подлинным благом» для народов России и стран нового зарубежья.

Не станем утверждать насчет всего зарубежья, но для нынешней России направление поиска, как представляется, определено совершенно верно. Практическое продвижение по этому пути будет во многом зависеть от того, насколько успешно удастся, во-первых, создать механизм выявления и согласования интересов развития национальных групп, взаимодействующих на территории каждого из нынешних 89 субъектов Российской Федерации, и во-вторых, создать механизм выявления и согласования интересов развития каждой и всех национальностей в общероссийском масштабе. Утвержденная в июне 1996 года «Концепция государственной национальной политики Российской Федерации» и Закон «О национально-культурной автономии» (принят в мае 1996 г.) представляют собой лишь первые шаги в этом направлении. На повестку дня выдвигаются задачи теоретико-прикладного характера, связанные с конструированием сложного механизма регулирования этнополитических отношений, как на уровне субъектов Российской Федерации, так и на общефедеральном уровне.

Список литературы

Для подготовки данной работы были использованы материалы с сайта http://www.portal-slovo.ru