Статья Комментарии к Судебнику 1497 года

Работа добавлена на сайт bukvasha.net: 2015-10-29

Поможем написать учебную работу

Если у вас возникли сложности с курсовой, контрольной, дипломной, рефератом, отчетом по практике, научно-исследовательской и любой другой работой - мы готовы помочь.

Предоплата всего

от 25%

Подписываем

договор

Имя

Выберите тип работы:

Принимаю Политику конфиденциальности

Скидка 25% при заказе до 25.11.2024

Статья 1

Статья 1 определяет состав боярского суда и пределы его компетенции. Суд осуществляется членами Боярской Думы, занимавшими высшие придворные должности и исполнявшими фактически обязанности судей. В целях ограничения судебных прав бояр и необходимости ведения судопроизводства, к боярскому суду допускаются представители иных сословий — дьяки. Первоначально дьяки появились в штате князя и, как правило, занимались оформлением его духовных и иных грамот. Иногда они даже были холопами, на что указывают документы времен Ивана Калиты. Первые официальные упоминания о великокняжеском казенном дьяке встречаются в 1447—1453 гг., а в 1493 году появляется упоминание о “Казне”. Она понимается как Казенный приказ с дьяками и делопроизводством, ведавший личным имуществом великого князя, его казной, а также архивом⁸⁵.

Избираемые князем не от шляхетского роду, ни от благородна, но паче от поповичов, или от простого всена родства⁸⁶, дьяки являлись его надежной опорой. Не из бояр, а из дьяков, повествует Псковская летопись, выбрал Иван III истолкователя своей воли перед псковским вечем. Роль дьяков усиливается с возрастанием письменного делопроизводства⁸⁷. Они могли возглавлять приказы и являлись компетентными людьми в политических, административных, финансовых и иных вопросах. Не случайно с XVI в. в состав Боярской Думы были включены думные дьяки, заведовавшие четырьмя главными приказами: Разрядным, Посольским, Поместным и приказом Казанского Дворца.

Боярская Дума в качестве суда первой инстанции судила своих собственных членов, должностных лиц приказов и местных судей, разбирала споры о местничестве и иски служилых людей, не пользовавшихся привилегией великокняжеского суда. Боярская Дума была высшей инстанцией по отношению к местному суду. В нее передавались по докладу дела, изъятые из самостоятельного ведения местного суда, а также дела от приказных судей, когда между ними не было согласия, или порядок их решения не предусматривался законом. Помимо этого Боярская Дума была, наряду с великим князем, апелляционной инстанцией.

За производство суда или иного печалованиа запрещалось брать посулы. Термин посул, как отмечают исследователи, имеет два значения. Первоначально посул — не столько взятка в буквальном смысле этого слова, сколько плата за проявление судьей прилежания в разборе дела. О посулах, как плате за суд, свидетельствует и ст. 4 Записи о душегубстве 1456—1462гг.: А тиуну великого князя что посулят⁸⁸. Посулы, как вознаграждение, мзда от тяжущихся были обычным явлением и в последующее время.

Централизация государственного аппарата и недовольство масс злоупотреблениями должностных лиц на местах требовали упорядочения и ограничения прав должностных лиц. Гак, в послании известного церковного деятеля Кирилла Белозерского князю Андрею (от 1413 г.) предлагалось, чтобы судьи ... посулов не имали, доволны бы были уроки своими⁸⁹. Запрещение тайных посулов, т. е. взяток отразили Новгородская и Псковская Судные грамоты. Статья 4 последней гласит: А тайных посулов не имати ни князю, ни посаднику. С этого времени слово посульник понималось уже как взяточник⁹⁰. В таком же смысле посул понимается и в ст. 6 Двинской уставной грамоты, устанавливавшей ответственность наместника, отпустившего вора за взятку: Кто ... татя да отпустит, а собе посул возмет⁹¹. Запрещение посула как взятки получило законодательное подтверждение в статьях Судебника, отразившего ряд мер по ограничению прав кормленщиков (ст. ст. 1, 33, 38, 43, 65, 67).

Статья 2

Статья указывает на наличие у судей различной компетенции. Если к судье попадает дело, ему не подсудное,он должен обратиться за указанием к великому князю или сам передать дело по подсудности.

Статья впервые упоминает о зарождении приказной системы. Высказанное Л. В. Черепниным и поддержанное А. К. Леонтьевым мнение о том, что в статьях 1—2 нет еще данных, указывающих на оформление приказной системы, и что судьи для разбора того или иного дела назначались каждый раз по решению великого князя⁹², вызывает возражение. Уже в XIV — XV вв. наряду с дворцово-вотчинной системой отдельные дела поручались, приказывались какому-нибудь боярину или дьяку, которые разрешали их самостоятельно. Поэтому приказы часто носили имя дьяка, которому поручалось выполнение того или иного дела (например, Приказ дьяка Варфоломея). Должности дьяков переходили ких преемникам, образуя постепенно постоянные учреждения⁹³.

Полемизируя с А. А. Зиминым, выдвинувшим трехзвенную схему формирования приказной системы⁹⁴: приказ — “поручение”, что и было, по его мнению, в Судебнике 1497 года, приказ-изба (50-е годы XVI в.) и приказ-учреждение (со времени опричнины), И. И. Смирнов отмечает, что принцип суда по приказам намечается еще в Судебнике 1497 года. Но здесь он выступает еще в виде своего рода дополнения к старому боярскому суду. Суд по приказам применяется лишь в тех случаях, когда дело не может быть разрешено обычным, старым путем. В Судебнике 1550 года суд по приказам превращается уже в основную форму центрального суда⁹⁵. Действительно, ст. 2 Судебника 1497 года предусматривает обязанность судьи принимать к производству дело в пределах его компетенции. Если дело выходит за эти пределы, то судья, а не великий князь, отсылает истца к надлежащему судье. Статья 7 Судебника 1550 года, аналогичная ст. 2, свидетельствует о закреплении судей за определенными приказами: А кто х которому боярину... придет жалобник его приказу.

Что касается предписания давать всем обращающимся в суд управу, то советские исследователи справедливо опровергли утверждение дворянско-буржуазных историков о якобы равном для всех классов феодального общества суде. Вместе с тем вряд ли правильно рассматривать норму данной статьи лишь применительно к оформлению документации на землю . Во-первых, нет никаких оснований показывать классовый характер суда только на примере земельных тяжб, тем более, что порядок рассмотрения этих споров особо оговаривается Судебником, специально устанавливающим сроки исковой давности по земельным тяжбам с целью их ограничения⁹⁶. Во-вторых, врядли можно предположить, что Судебник устанавливал обязанность управы только для того, чтобы иметь возможность отказать эксплуатируемому в его иске, не разбирая дело по существу. Даже разбор дела по существу не гарантировал эксплуатируемому получения в суде управы, удовлетворения его иска. Требование Судебника давати всем жалобником управа основывается на стремлении господствующего класса сосредоточить решение всех дел именно в государственных органах, стоящих на страже интересов господствующего класса, и не допустить разбора дела по старинным обычаям или путем передачи его выборному третейскому суду. Это положение указывает на то, что, в отличие от Русской Правды, лишавшей некоторые категории населения (холопов, частично — закупов) права обращения в государственный суд, Судебник 1497 года признает всех, в том числе и холопов, субъектами права, могущими искать и отвечать по суду. Помимо этого заинтересованность суда в разборе разного рода дел объясняется и тем обстоятельством, что судебные пошлины увеличивали великокняжеский доход.

Статья 3

Статья 3 и следующие статьи развивают и конкретизируют ст. 9 Белозерской уставной грамоты, определяя размер и порядок взимания пошлин за рассмотрение дел боярским судом. Статья 3 направлена против посулов и заменяетихстрого регламентированными судебными пошлинами, которые взыскивались на виноватом, т. е. со стороны, проигравшей дело. Размер пошлины зависел от суммы иска и лица, ее получающего. За основу бралась цена иска в один рубль. При этом боярин получал два алтына (12 денег), а дьяк восемь денег. С увеличением или уменьшением суммы иска пропорционально изменялся и размер пошлины.

Статья 4

Судебник конкретизирует порядок взимания пошлин за организацию судебного поединка — поля. Поединку предшествовало крестное целование, даже если бились не сами истцы и ответчики, а наймиты — полевщики, представляющие интересы той или иной стороны. Это уже институт судебного представительства (подробнее о нем см. комментарии к ст. ст. 49 и 52). Отказ от поля расценивался как признание своей вины. По свидетельству Герберштейна, на судебный поединок стороны “могут выставить вместо себя... какое угодно другое лицо, точно так же ... могут запастись каким-угодно оружием, за исключением пищали и лука. Обыкновенно они имеют продолговатые латы, иногда двойные, кольчугу, наручи, шлем, копье, топор и какое-то железо в руке наподобие кинжала, однако заостренное с того и другого краю; они держат его одной рукой и употребляют так ловко, что при каком угодно столкновении оно не препятствует и не выпадает из руки. Но по большей части его употребляют в пешем бою”⁹⁷.

Судебный поединок как вид доказательства существовал еще в Древнерусском государстве, но законодательно впервые закреплен в Псковской Судной грамоте (см. ст. ст. 10, 13, 17, 18, 21, 36, 37, 101, 117, 119). Поле назначалось только по делам, не затрагивающим интересов государства, и могло быть заменено свидетельскими показаниями. Организацией поля ведали окольничий, дьяк и неделыцик.

Недельщик — должностное лицо, в обязанность которого входили вызов в суд сторон, арест и пытка обвиняемых и передача в суд дел о воровстве, организация судебного поединка и исполнение решения суда. По определению Герберштейна, “неделыцик есть до известной степени общая должность для тех, кто зовет людей на суд, хватает злодеев и держит их в тюрьмах; недельщики принадлежат к числу благородных”⁹⁸. Наименование свое недельщики получили потому, что они сменялись по неделям⁹⁹. Недельщики могли назначаться судом по просьбе истца для помощи ему в отыскании ответчика и обеспечения его явки в суд. Герберштейн писал: “Всякий желающий обвинить другого в воровстве, грабеже или убийстве, отправляется в Москву и просит позвать такого-то на суд. Ему дается неделыцик, который назначает срок виновному и привозит его в Москву”¹⁰⁰. Эти сведения подтверждаются историческими документами. Так, правая грамота 1528 года митрополичьей кафедре упоминает недельщика Данилу Трофимова, который доставлял на суд ответчиков и правил на них истцов иск¹⁰¹. За отправление этих обязанностей недельщик получал вознаграждение от заинтересованной стороны.

Если стороны приходили к примирению в ходе судебного разбирательства до начала поединка, то пошлина взыскивалась в пользу лиц, ведущих судебное разбирательство, т. е. боярина и дьяка, а полевая пошлина в пользу лиц, организующих поле, не взыскивалась.

Статья 5

При примирении сторон во время судебного поединка, наряду с пошлиной боярину и дьяку, взыскивалась пошлина в пользу должностных лиц, наблюдающих за полем. При этом в пользу недельщика, помимо полевой пошлины, взыскивалась вязчее.

Вязчее или вязебное — одна из наиболее ранних пошлин, предусмотренных еще в ст. 114 Русской Правды, за связывание беглого холопа. В XV — XVI вв. под вязчим, вямсщим, вязьбой понималась пошлина за связывание подсудимого, наложение оков на него или за подтверждение заключенного сторонами соглашения о судебном поединке и за его организацию¹⁰². Насколько можно судить, размер этой пошлины, восходящей еще ко временам Русской Правды, в XV — XVI вв. составлял примерно 20—24 деньги¹⁰³.

Статья 6

В данном случае поле состоялось, а значит, есть и побежденный, с которого взыскивают пошлины. В ст. 6 предусматриваются сравнительно небольшие дела — по спорам о займе и об ответственности за побои. Установление единого порядка судопроизводства для дел об оскорблениях действием и обязательств из договоров подтверждало, по мнению С. Г. Струмилина, отсутствие в тот период резкой грани между сферой уголовных и гражданских дел¹⁰⁴. Более правильным, однако, представляется объяснение М. Ф. Владимирского-Буданова, относившего дела об оскорблениях действием и обязательствах из договоров к категории дел, нарушавших интересы частных лиц в отличие от деяний, приносящих вред всему господствующему классу в целом, что и обусловило впоследствии разницу между судом и розыском¹⁰⁵.

Статья 7

Здесь поле применяется только по уголовным и притом преимущественно тяжким делам — об убийстве, разбое, воровстве, поджоге. Побежденный уплачивал полевые пошлины в том же размере, что и по ст. 6, но, кроме того, отдавал окольничему доспехи, в которых участвовал в судебном поединке. Проигравший дело подвергался наказанию, предусмотренному законом за соответствующее преступление.

Однако на практике поле как доказательство, не способное охранять интересы господствующего класса, допускалось только в исключительных случаях, когда не было возможности разобрать дело при помощи других доказательств. Стремление господствующих классов ограничить применение поля проявляется еще до Судебника 1497 года. Так, в 1410 году митрополит Фотнй писал новгородскому духовенству, чтобы священники не причащали идущих на поле и не хоронили убитых. Убивший своего противника рассматривался как душегубец; священник, причастивший или отпевший участника поля, лишался сана¹⁰⁶.

Статья 8

В статье наряду с процессуальными появляются нормы материального уголовного права. В ст. ст. 8 и 9 вводятся некоторые новые составы преступлений. Так, наряду с татьбой и разбоем, известными еще Русской Правде, впервые появляется понятие ябедничества, т. е. ложного доноса, злостной клеветы, имевшего своей целью обвинить невиновного. Наиболее существенным новшеством является введение в статью такой категории преступного деяния, как лихое дело. Новый состав давал господствующему классу неограниченные возможности. В борьбе со своими противниками под это понятие теперь можно было подвести любое деяние, которое приносило вред всему господствующему классу в целом, нарушая его интересы или посягая на установленный в государстве порядок.

В этих же целях статья вводит понятие ведомого лихого человека. Уже по ст. 10 Белозерской уставной грамоты совершившие татьбу, разбой или душегубство подлежали, помимо возмещения материального ущерба истцу, наказанию по усмотрению судьи. С усилением борьбы феодально-зависимого и закрепощаемого населения, принявшей массовый характер, совершение преступлений ведомым лихим человеком, безусловно, влекло для него смертную казнь. Определяя порядок распоряжения его имуществом, часть которого шла в возмещение иска, а остальная — в пользу судей, ст. 8 специально подчеркивает невозможность отмены смертной казни и передачи обвиненного, при отсутствии у него имущества, истцу для отработки долга. Здесь, подчеркивает М. Ф. Владимирский-Буданов, в первый раз требования истца уступают требованиям уголовного закона¹⁰⁷.

Судебные функции по поручению великого князя или наместников и волостелей осуществляли тиуны. В соответствии с этим тиуны подразделялись на государевых и боярских. Боярские подчинялись наместникуили волостелю, в пользу которых они собирали доходы. Тиуны государевы или великокняжеские были лишь в Москве и московских волостях, являвшихся великокняжескими вотчинами. Доходы с них поступали в пользу великокняжеской казны. Московский тиун подчинялся не наместнику, а непосредственно великокняжескому казначею. Таким же правом пользовался новгородский тиун¹⁰⁸.

Лихим человеком мог быть признан любой, хотя бы и не совершивший никакого конкретного деяния, но сочувствовавшийтребованиям народа, поддерживавший их и в силу этого являющийся лицом опасным для господствующего класса. Он отнюдь не является рецидивистом, как трактует это Е. И. Колычева¹⁰⁹. Виновность оговоренного подтверждалась не представлением доказательств, а крестным целованием (присягой) оговаривающих (см. ст. ст. 12—13), что свидетельствовало о применении следственной формы процесса при расследовании наиболее опасных деяний. Дела начинались, как явствует из статьи, не только по иску частного лица, но главным образом вследствие довода, то есть обвинения, производимого специальными должностными лицами — доводчиками. Они находились в штате наместников и выполняли, по мнению С. Б. Веселовского, обязанности судебных следователей¹¹⁰. Вероятно, во избежание лишних поборов, вызывавших недовольство населения, доводчикам предписывалось ездити в стану без паропка (помощника) и без простые (в данном случае — без лишней) лошади... А где доводчик ночует, туто ему не обедати, а где обедаеть, туто ему не ночевати. Доводчикам поручался также вызов в суд, а иногда и выполнение судейских обязанностей¹¹¹.

Применение смертной казни в зависимости от личности преступника, а не от состава преступления явилось ярким отражением усиления классового террора в период создания Судебника и феодально-сословного характера права.

Статья 9

Имея в своей основе ст. 7 Псковской Судной грамоты, ст. 9 перечисляет особо опасные преступления против государства и церкви, а также деяния, совершаемые феодально-зависимым населением против своих господ. На первом месте упоминается государский убойца, т. е. убийца своего господина. Именно так переводит это выражение Герберштейн¹¹². Введение специального понятия государский убойца и установление смертной казни для лиц, совершивших это деяние, обусловливалось учащением случаев выступления зависимого населения против своих господ и необходимостью защиты жизни представителей господствующего класса.

Крамола упоминается, например, в докончании (договоре) князя Семена Ивановича (сына Калиты) с братьями в начале 50-х годов XIV в. по отношению к боярину Олексию Хвосту, который вшел в коромолу к великому князю. Первоначально крамола выражалась главным образом в отъездах князей и бояр, пытавшихся сохранить свою самостоятельность. Крамольник и его дети лишались боярского чина и права на имущество¹¹³, но не подлежали еще уголовному наказанию. По мере усиления борьбы с великокняжеской властью крупные бояре стали прибегать к прямой измене, заговорам, восстаниям и иным действиям, направленным против власти и жизни самого великого князя.

Можно предположить, что крамольник, покушавшийся на государственный строй или особу государя, наказывался даже за голый умысел. Так, в 1456 году за прежние деяния и по подозрению в умыслах крамолы был пойман на Москве и сослан в Углич серпуховской князь Василий Ярославич. Несомненно, что крамола инкриминировалась и всем тем представителям низов феодального общества, которые вступали в открытую борьбу против господствующего класса. Интересно, что В. Н. Татищев называет крамольника возмутителем народа¹¹⁴.

Под церковным татем, по мнению большинства исследователей Судебника, понимается лицо, совершившее святотатство, т. е. деяние, так или иначе нарушающее права и интересы церкви, являющейся оплотом феодального государства. Однако ни Судебник 1497 года, ни Судебник 1550 года не определяют еще специальных составов святотатства.

Относительно понятия головной татьбы нет единого мнения. По словам В. И. Татищева, “головной тать на многих местех разумеет смертноубийцу, да и всякий тать, по словам христовым, из того не выключен”¹¹⁵, т. е. тать включал и понятие убийцы. Л. В. Черепнин считал, что под головной татъбой следует рассматривать воровство, сопровождавшееся убийством¹¹⁶. Оспаривая это положение, Е. И. Колычева присоединяется к сложившейся в историко-правовой литературе позиции, согласно которой головная татьба — это похищение людеи, преимущественно холопов¹¹⁷.

Квалификация головной татьбы, как кражи холопов наиболее ценного для господствующего класса имущества, — не лишена основания. Тем более что ст. 10, открывающая цикл статей о порядке ответственности за разного рода кражи, включает в их число головную татьбу. К толкованию термина головная татьба, как кражи людей (для продажи в холопство), присоединяется и А. А. Зимин, считая нелогичным с точки зрения древнерусского права понимать головную татьбу как татьбу с убийством¹¹⁸. Однако, как показывает Л. В. Черепнин, укрывательство людей, похищение холопов или переправка их за рубеж влекли не смертную казнь, а похолопление виновных¹¹⁹.

Ярко выраженный классовый характер Судебника 1497 года, защищавшего феодальную собственность и личность феодала, не исключает установления высшей меры наказания за такое квалифицированное преступление, как кража, сопровождавшееся убийством собственника, что могло быть одновременно и средством расправы с тем или иным представителем господствующего класса, но не группой лиц, а в одиночку. Исходя из вышесказанного, точка зрения Л. В. Черепнина представляется убедительнее.

Еще более спорным является определение преступных деяний, инкриминируемых подымщикам и зажигалникам. Подымщик. досоветской историографией трактовался преимущественно как поджигатель дома, двора, жилого помещения (дыма), в отличие от поджигателя укреплении, города — зажигалника¹²⁰. Справедливо отмечая, что данная трактовка не объясняет, почему понадобилось такое подразделение, если оба вида поджога относятся к числу наиболее опасных преступлений и влекут высшую меру наказания, Л. В. Черепнин заменяет термин ст. 9 подымщик другим, содержащимся в ст. 61 Судебника 1550 года, термином — подметчик. А затем высказывает предположение, воспринятое советской историографией, что подмел — это шпионаж или разглашение секретных сведений¹²¹. Впервые на неточность такой трактовки ст. 9 обратил внимание О. И. Чистяков. Он отметил не только неправомерность проведенной замены и отождествления термина подымщик с подметчиком, но и не согласился с тем, что подмет означает шпионаж. Подмет — это подбрасывание кому-либо не только похищенного имущества с целью обвинения его в разбое или татьбе, но и подметных писем¹²². Аналогичную трактовку давал и В. Н. Татищев: “Подметчик двояков: 1) которой поличное кому подкинет, хотя оного невинно ополичить..; 2) пасквилянт, которой поносительные или возмутительные письма, сочиня, подкладывает...” ¹²³. Подметное письмо, по мнению О. И. Чистякова, не шпионаж, а скорее какая-то прокламация, которую подбрасывают (подметывают) для возбуждения народа против власти или ее представителей, поэтому подымщика можно рассматривать как человека, поднимающего бунт, возмущение¹²⁴. Это предположение находит подтверждение в раскрытии значения слова подымщик. По Далю, оно отождествляется не с “дымом”, а с характеристикой человека — подъименный, подъименщик, принявший чужое имя, живущий не под своим, а под именем другого. Более чем вероятно, что человек, занимавшийся противоправной деятельностью, “промышляющий не по праву” ... “не платя торговых податей”, вынужден скрываться, жить под чужим именем, быть подъименным¹²⁵. Представляется, что подымщик — лицо, нарушившее существующие, господствующие нормы поведения, скрывающееся от властей и бесспорно относящееся к разряду лихих людей. Еще более важны некоторые значения глагола подымати, приводимые И. И. Срезневским (поднимать, вооружать, возбуждать) с примерами из летописных известий, относящихся к XV в. (подъемша всю ... область, идоша на немецкую землю; присла ... посла псковичь подъимать на Новгород). То есть подымщик, по ст. 9 Судебника 1497 года, — лицо, поднимающее, возбуждающее кого-то, население или какую-то его часть против основ существующего правопорядка (о том, что это — серьезное покушение на правопорядок, свидетельствует сама тяжесть наказания), может быть на восстание¹²⁶.

Зажигалник — человек, совершивший поджог, что расценивалось как тягчайшее преступление еще во времена Русской Правды. Поэтому вполне справедливо замечание О. И. Чистякова о том, что норму ст. 9 нельзя рассматривать только как поджог города с целью сдачи его врагу¹²⁷. Однако наказание за поджог зависело, вероятно, от того, принадлежал ли преступник к категории лихих людей. Так, из судного списка от Л) июня 1503г. явствует, что виновный в поджоге монастырской деревни Михалка Жук, приговорен к возмещению нанесенного монастырю ущерба в размере 5 рублей. За отсутствием денег и поручительства в уплате их виновный был передан монастырю до искупа, т. е. до отработки долга. Из судного списка видно, что Жук совершил поджог рнясь, т. е. злясь за взятое монастырем с него пожилое¹²⁸. Налицо злая воля. Но представляется неправильным относить, как это делает А. Г. Поляк, человека, совершившего деяние умышленно, по злой воле, к числу ведомых лихих людей¹²⁹. Подразумевается, что первоначально, когда понятия случайного и неосторожного деяния еще не были выделены, виновный действовал умышленно. Но это еще не означало, что он был лихим человеком, да еще ведомым. Смертная казнь по ст. 9 имеет в виду, как справедливо подчеркивает Л. В. Черепнин, особую опасность поджога, совершенного либо ведомым лихим человеком, либо как акт классовой борьбы¹³⁰. Так, когда в 1547 году начались пожары в Москве, то сразу же возникли слухи, что виной пожара были зажигалники. Многих поджигателей имали и пытали, а затем казнили смертною казнью: глав им секли и на колье их сажали и в огонь их в те же пожары метали¹³¹. Зажигалники, т.е. те, кто пожар учиняли нарочным делом, подлежали смертной казни и по нормам последующего законодательства.

Статьи 10—14

По мнению Л. В. Черепнина, статьи являются фрагментом самостоятельного устава, направленного на организацию борьбы с татями и охрану феодальной собственности¹³². В них устанавливается наказание за кражу, а также порядок изобличения преступников. Наказание зависело от того, простой или квалифицированной была кража. Деление кражи на простую и квалифицированную известно еще со времен Русской Правды. Так, в ст. 38 Краткой и ст. 40 Пространней редакции потерпевшему предоставлялось право убить вора без суда и следствия при совершении кражи из закрытого помещения и ночью, тогда как простая кража влекла лишь денежный штраф. Развивая это положение, ст. 5 Двинской уставной грамоты впервые упоминает о рецидиве, а также предусматривает смертную казнь (ино повесити) за третью кражу. Эти нормы повторяются затем в ст. 8 Псковской Судной грамоты. Судебник устанавливает виды кражи, квалифицированные по объекту — церковная и головная татьба (ст. ст. 9, 10), по повторяемости — рецидив, повторная кража (ст. 11), по субъекту—кража, совершенная ведомым лихим человеком (ст. 13). Всякая квалифицированная кража каралась смертной казнью. При этом, аналогично ст. 8, требования частного лица уступали уголовным требованиям государства а не будет у того татя статка с ысцеву гыбель, ино его исцу в гибели не выдати, казнити его смертною казнью (ст. 11).

В ст. 10 предусматривается наказание за простую кражу. Кража, совершенная впервые, кроме церковной и головной, и кража с поличным со стороны ведомого лихого человека, влекли за собой торговую казнь, а также возмещение убытков по терпевшему. В случае несостоятельности осужденного можно было выдать головой. С. Г. Струмилин интерпретировал это положение лишь как продажу имущества, но никак не личности истца. Выдача неимущих истцам головою в работу до искупа получила, по его мнению, законодательное закрепление лишь в Уложении 1649 года¹³³. Однако общепринятым в науке является мнение о том, что несостоятельный должник отдавался истцу или кредитору в холопство до отработки долга¹³⁴. Это защищало интересы феодальных собственников.

Торговая казнь означала битье кнутом, которое производилось палачом на торгах, площадях или в иных местах скопления народа, с целью устрашения последнего. Торговая казнь часто являлась замаскированным видом смертной казни, особенно в случаях, когда предписывалась торговая казнь без пощады. Число ударов в законодательстве не определялось. В XVIII —XIX вв. число ударов доходило до 400, в XVII в. для пытки устанавливалось 300 ударов. Но уже 50 ударов считалось битьем нещадным: Тех воров... бить кнутом... нещадно, давать бы ударов по 50¹³⁵. Этот вид наказания применялсядосередины XIX в.

Статья 11, относя рецидив к числу отягчающих признаков, рассматривает повторную кражу как квалифицированную. При отсутствии у виновного имущества он не выдается истцу для возмещения убытков, а подвергается смертной казни.

Статьи 12—13 определяют порядок оценки показаний, изобличающих преступников. По ст. 12 оговор в воровстве со стороны 5—6 добрых людей, даже при отсутствии доказательств в виновности (а довода на него в прежнем деле не будет), влек для оговоренного обязанность удовлетворить требования истца без разбора дела по существу (ст. 12). Институт оговора —обвинения (а на кого взмолвят...пятъ или шесть... добрых христиан) трактовался по-разному. Б. И. Сыромятников видел в этом обыскное начало в виде язычной молки, т. е. свидетельства целой общины, которая добрила или лиховала человека, давая общую оценку его личности¹³⁶. Признавая, что институт оговора является остатком суда общины, М. Ф. Владимирский-Буданов рассматривает его, однако, как переходный момент к началу повального обыска¹³⁷. Это более соответствует действительности, ибо оговор со стороны добрых, т. е. благонадежных с точки зрения господствующего класса, людей приобретал в глазах законодателя безусловную доказательственную силу. К добрым людям обычно относились дети боярские, составлявшие разряд свободных служилых людей, занимавшие низшие и средние должности в армии и системе управления и получавшие за свою службу земельные пожалования, или волостные крестьяне, сидевшие на черных землях, находившихся под управлением общей администрации, и целовавшие крест, т. е. присягавшие при избрании их населением для выполнения различных должностей в органах местного управления. Таким образом, добрые люди являлись представителями господствующего класса или зажиточной части крестьянского населения.

Согласно ст. 13, признание добрыми людьми вора ведомым лихим человеком, хотя бы и совершившего первую кражу (а довода на него в прежнем деле не будет), но пойманного с поличным, влекло для него смертную казнь. М. Ф. Владимирский-Буданов подчеркивает, что более строгое наказание вора, захваченного с поличным, характерно для древнего права всех народов¹³⁸. Поличное — непосредственная улика в виде украденных вещей, найденных у похитителя под замком. А поличное то, что выимут из клети из-за замка; а найдут что во дворе, или в пустой хоромине, а не за замком, ино то не поличное¹³⁹.

По ст. 14 оговор со стороны татя подлежал проверке. Если оговоренный татем был прирочный (известный как уже раз совершивший противозаконное деяние) человек с доводом, он подвергался пытке. В противном случае оговоренный отдается на поруки до производства обыска. Обыск, по мнению большинства ученых, означал опрос добрых людей с целью определения репутации подсудимого. Представляется, однако, заслуживающим внимания мнение Г. Сокольского о том, что в данном случае разумеется не повальный обыск, а аналогично ст. 60 Псковской Судной грамоты — осмотр дома. А татю веры не ять; а на кого возклеплет, ино дом его обыскати; и энайдуть в дому его что полишное, и он тот же тать, а не найдут в дому его, и он свободен¹⁴⁰.

Статьи 15—19

В ст. ст. 15—19 определяется порядок выдачи судебных актов. Все они должны были оплачиваться судебными пошлинами, скрепляться подписью дьяка и печатью великого князя, что свидетельствовало о придании большего значения формальной стороне дела.

В ст. 15 говорится о выдаче правой грамоты — судебного решения. Правая грамота состояла из протокола судебного разбирательства и решения суда. Она выдавалась обычно по просьбе стороны, выигравшей дело, и облагалась пошлиной в пользу должностных лиц судебного аппарата, а именно — подьячего, которой грамоту напишет, дьяка, подписывавшего грамоту, и боярина, скреплявшего грамоту печатью.

Статья 16 определяет размер пошлин с докладного списка. Докладной список представлял собой протокол заседания (судный список) суда первой инстанции, передававшийся на рассмотрение (доклад) вышестоящей инстанции, которая давала указание, как решить дело. Решение" вышестоящей инстанции писалось на оборотной стороне судного списка и являлось основанием для выдачи правой грамоты судом первой инстанции. Основанием для доклада являлись сомнения судьи, возникающие из трудности дела или неясности права, ограниченная компетенция судьи и разногласия судей при сместном суде¹⁴¹. Институт доклада, встречающийся и в Новгородской Судной грамоте (ст. ст. 6, 20, 26, 28, 42), представлял своеобразную форму контроля вышестоящего суда над нижестоящим, содействуя централизации и укреплению княжеского и боярского суда. Установление доклада обеспечивало передачу особо опасных для господствующего класса дел в руки центрального суда, а именно обязательное обращение по докладу устанавливалось при разборе дел о холопах, татях, разбойниках, лихих людях (см. ст. 43). Порядок доклада довольно подробно определен в Новгородской Судной грамоте: А докладу быти во владычне комнате; а у докладу быть ис онца по боярину да по житъему, да кои люди в суде сидели, да и приставом; а иному никому же у доклада не быть. А докладшиком садиться на неделю по трижды, в понедельник, в середу и в пяток. А кои докладшик не сядет на тот день, ино взять на боярине два рубля, а на житьем рубль. А докладшиком от доклада посула не взять, а у доклада не дружить никоею хитростью, по крестному целованью. А кому сести на докладе, ино ему крест целовать на сей на крестной грамоте одновй¹⁴². Решение вышестоящей инстанции по докладу выносилось на основе фактического пересмотра всех материалов дела. Таким образом, институт доклада являлся зародышем апелляционного производства в России.

Учитывая изменения экономического положения холопов, Судебник 1497 года, развивая ст. ст. 66 и 85 Русской Правды Пространной редакции о допущении к свидетельским показаниям холопов, предоставляет им право отвечать и искать на суде, т. е. признает их субъектами права. Кроме этого, Судебник законодательно подтверждает практикуемый отпуск холопов на волю. Это видно в ст. 17, которая предусматривает выдачу правой и отпустной грамот, т. е. судебного решения по искам холопов и документа об отпуске холопов на волю. По наблюдениям Е. И. Колычевой, такой отпуск распространялся прежде всего на верхушку административно-хозяйственного аппарата, военную дружину и одиноких женщин. Он осуществлялся преимущественно в случае выморочности владений феодала и первоначально не требовал определенной регламентации. Факт освобождения того или иного полного человека фиксировался обычно в духовных грамотах (завещаниях). Как правило, отпусгные грамоты давались в спорных случаях¹⁴³, и лишь Судебник 1497 года не только узаконил необходимость выдачи отпустных грамот при всех случаях отпуска холопов, но и определил порядок выдачи их (см. ст. ст. 17, 18, 20, 40—43). Статья 17 устанавливает одинаковую пошлину при выдаче правой и отпустной грамот, размер которой определяется не из расчета пошлин с рубля, а с головы, т. е. с человека. Законодательно подтверждая право на отпуск холопов. Судебник, однако, строго регламентирует порядок его осуществления.

Статья 18 относит решение вопроса об отпуске холопов к компетенции наместника, державшего кормление с боярским судом. В волостях (т. е. в частях уезда) функции управления и суда осуществляли волостели. Судебные функции осуществляли также дворецкие, слободчики, приказчики, посольские и т. д. Все они находились на содержании населения, которое предоставлялоим так называемый корм. А кто будет волостель на Кривондине волости, ... корму ... имели на Рождество Христово со шти деревень десятеро хлебов, да полоть мяса, да мех овса, да воз сена; а тиуну его... пятеро хлебов, да полоть мяса, да острамок (полвоза. —Авт.) сена, да полмеха овса; а доводчику ... с деревни хлеб, да часть мяса, да эобня (кошель, лукошко) овса¹⁴⁴. Кормление давалось, на срок, обычно на год.

Стремясь централизовать судебный аппарат. Судебник установил два вида кормлений: кормление с боярским и кормление без боярского суда. Кормленщик с судом боярским имел право выносить окончательное решение по ряду наиболее важных дел (о холопах, татях, разбойниках). Должности кормленщика с боярским судом получали обычно лица, занимавшие привилегированное положение в системе аппарата управления Русского феодального государства, а также наместники и волостели наиболее отдаленных от центра областей. Кормленщик без боярского суда был обязан вносить решения по этим делам на доклад в вышестоящую инстанцию. Ею была Боярская Дума, для государевых тиунов — великий князь, а для тиунов боярских — соответствующий наместник с боярским судом. Тиуны, а также дьяки, городовые приказчики и другие приказные лица заведовали доходами в пользу самого государя — государев тиун, либо своего господина — тиуны боярские. Отпускная грамота, выданная без боярского доклада и без дьячей подписи, а в городах без доклада наместнику, державшему кормление с боярским судом, являлась недействительной. Исключение допускалось лишь в том случае, если отпускная была написана собственноручно владельцем холопа, что предполагало подтверждение его согласия на отпуск холопа.

Статья 19 предусматривает отмену неправильного решения судьи (та грамота не в грамоту) и предоставляет истцу право повторного рассмотрения дела. Поскольку дело начиналось заново, перед нами институт апелляционного судопроизводства, которое, по всей вероятности, осуществлял сам князь. Это способствовало усилению авторитета суда и защите прав господствующего класса. Законодательство не отличает еще неправый суд от судебной ошибки и не устанавливает ответственности судей за вынесение ими неправильного решения.

Статья 20

Статья 20 является не столько иллюстрацией ст. 19, сколько дополнением, уточнением, усилением ст. 18, регистрирующей отпуск холопов на волю. В ней вновь подчеркивается, что наместники и волостели, державшие кормление без боярского суда, неправомочны без обращения в вышестоящую инстанцию решать никакие дела, связанные с правовым положением холопов. Они не могут выдавать не только отпускные, но также грамоты беглые и государя грамоты правые, т. е. решения суда по спорному делу между холоповладельцами о выдаче холопа или робы одной из сторон или о несостоятельности притязаний феодала, когда холопу удавалось доказать свое свободное состояние. Контроль за выдачей этих документов в условиях отпуска холопов и наряду с этим массового бегства и переманивания холопов землевладельцами был особенно необходим для охраны интересов господствующего класса.

Статьи 21—24

Данные статьи, могущие, по мнению Л. В. Черепнина, представлять собой самостоятельный правовой памятник, посвященный великокняжескому суду, определяют размер пошлин за разбор дел этим судом¹⁴⁵. Под княжеским судом понимался как суд самого великого князя, так и его детей. Сохранились правые грамоты XV в. — сына и внука Ивана III. Великокняжеский суд в тот период рассматривал дела в качестве суда первой инстанции по отношению к жителям своего домена, а также особо важные дела или дела, совершенные лицами, имеющими привилегию на суд князя. К ним обычно относились обладатели (духовные и светские) тарханных грамот, и служилые люди, начиная с чина стольника. Помимо этого, князь рассматривал дела, поданные лично на его имя, направленные по докладу из нижестоящего суда для утверждения или отмены принятого судом решения, а также являлся высшей апелляционной инстанцией по делам, решенным нижестоящими судами, осуществляя так называемый пересуд. Воспроизводя текст ст. ст. 3,15—17 о размерах пошлин за выдачу правых грамот, отпускных и докладного списка, статьи подтверждают, что пошлины в великокняжеском суде взыскиваются те же, что и в боярском суде.

Статья 25

В статье определяются пошлины за выдачу бессудной грамоты. Дело в этом случае решалось в пользу явившейся стороны. Поскольку бессудная грамота упоминается только в связи с производством дела в княжеском суде и в статье говорится о пошлинах печатнику, можно согласиться с А, Г. Поляком, что “решение вопроса о возможности удовлетворить иск без предварительного судебного разбирательства входило исключительно в компетенцию великокняжеской власти”¹⁴⁶. Отнесение вопроса о выдаче бессудной грамоты к великокняжеской компетенции позволяло брать под защиту дворян, которые, будучина государственной службе, могли пропустить срок явки в суд.

Статья 26

В статье устанавливается пошлина за выдачу срочной грамоты, а также за изменение срока явки в суд. Если срок отписати, т. е. изменить срок явки хотели обе стороны, пошлины, в том числе хожоное недельщику (см. комментарий к ст. ст. 4—7, 29), распределялись между ними поровну; если же срок отписывался по просьбе одной из сторон, то уплата всех пошлин возлагалась на нее. В данном случае хожоное — плата недельщику за извещение истца или ответчика о явке в суд к сроку, указанному в срочной грамоте, или за посылку в суд для оформления (по поручению одной из сторон) отсрочки. Срочные грамоты оформлялись при участии официального лица — пристава, хранились обычно у дьяков и служили основанием для выдачи бессудных грамот¹⁴⁷.

Статья 27

В статье предписывается (при неявке ответчика в суд в назначенный срок, что устанавливалось дьяками) выдавать истцу на восьмой день после срока, указанного в срочной грамоте, бессудную грамоту. Это делать мог только дьяк, а не подьячий, что усиливало значение центрального суда.

Статья 28

В статье регламентируется порядок выдачи приставных грамот, т. е. грамот, выдававшихся приставу и разрешавших ему брать на поруки ответчика при вызове его в суд, производить обыски или иные действия, необходимые для расследования по делу или приведения в исполнение приговора. Пошлина за выдачу приставной грамоты взыскивалась из суммы езда, получаемого недельщиком. Под ездом понималась пошлина за поездку пристава, недельщика за пределы города. В целях предупреждения злоупотреблений со стороны должностных лиц сумма езда оставалась неизменной независимо от числа истцов, участвующих в оплате езда, и устанавливалась в зависимости от расстояния до пункта, куда направлялся недельщик (см. комментарий к ст. 30). Приставная грамота выдавалась только в том случае, если цена иска превышала затраты, необходимые для отправки пристава за ответчиком. Таким образом, малоимущее население, чаще всего обращавшееся в суд с исками небольших размеров, фактически лишалось возможности прибегнуть к помощи пристава.

Статьи 29—36

По мнению С. В. Юшкова и Л. В. Черепнина, в этих статьях содержатся ранее изданные правительством Ивана III указы “О езду” и “О недельщиках”, целиком вошедшие в Судебник.

В ст. 29 говорится о пошлине недельщику за выполнение обязанностей в пределах города, так называемом хожомом. Упоминание в статье площадной пошлины указывает, по мнению Л.В. Черепнина, на постоянный штат московских площадных неделыциков, подобных позднейшим подьячим Ивановской площади¹⁴⁸. Статья предусматривает различные пошлины в зависимости от обязанностей неделыциков. За вызов ответчика ^в суд в пределах Москвы с него взыскивалась пошлина в размере 10 денег. Если же недельщик производил и расследование по делу, она, как в пределах одного города, так и при еаде, увеличивалась вдвое. Наряду с установлением пошлин за производство расследования статья запрещает неделыцикам брать поминки — вознаграждение за передачу ответчиков на поруки.

Статья 30 устанавливает размер вознаграждения недельщика за проезд от Москвы до других пунктов Русского государства. Сумма езда зависела от расстояния и колебалась от 8 рублей до 10 алтын.

Статья 31 предписывает неделыцикам выполнять свои обязанности лично или с помощью своих племянников и людей. Под племянниками понимались родственники. Являясь, как правило, представителем мелких или средних землевладельцев, недельщик имел в своем хозяйстве зависимых от него людей, т. е. холопов, за действия которых он отвечал как господин. Должностные функции феодала могли выполняться всеми членами его “фамилии”. Вместе с тем неделыцикам запрещалось перепоручать свои обязанности урочникам, т. е. посторонним, нанятым для выполнения определенного дела, урока, людям, за действия которых недельщик не мог нести полной ответственности.

Одновременно в статье определяется порядок осуществления недельщиком своих обязанностей. Ему запрещается брать вознаграждение за назначение поручителей при выезде на расследование и еэдити с приставными в своем городе. Высказанное Л. В. Черепниным предположение, что эта фраза может означать запрещение повышенного вознаграждения (еэд вместо хожоного¹⁴⁹), не согласуется с положением статьи о запрещении недельщику осуществлять расследование в месте своего жительства. Именно этим, по мнению В. Н. Татищева, достигалось пресечение злоупотреблений и предупреждение пристрастных действий со стороны недельщика¹⁵⁰. Представляется, что такое объяснение является более правильным и вытекает из самого текста статьи.

Статья 32 относит взыскание убытков и расходов, причиненных волокитой, т. е. затяжкой, проволочкой дела (большей частью в целях вымогательства) со стороны, проигравшей дело, оставляя безнаказанным виновное в этом должностное лицо, в частности пристава.

Статья 33 (как и ст. 1 Судебника) запрещает неделыцикам брать посулы (взятки) как в свою пользу, так и в пользу судей, хотя и не устанавливает еще ответственности за такой вид преступления.

Статья 34 предписывает пытати татя бесхитростно, т. е. добросовестно, справедливо, без предвзятого мнения и злого умысла, запрещая ему клеветать на кого-либо. О результатах допроса недельщик обязан был доносить великому князю или судье, по чьему поручению он рассматривает дело. Как видно из статьи, в обязанности недельщика входил не только допрос данного ему судьей татя, но и розыск преступника. К этим случаям, надо полагать, и относится характеристика недельщика как лица, которое “хватает злодеев и держит их в тюрьмах”¹⁵¹. Возможно, что неделыцики специально посылались для вылавливания татей, лихих людей, разбойников в наиболее неспокойные местности. При розыске татей также предписывалось не попустительствоватьим. Запрещалось отпускать найденных татей за взятку и, злоупотребляя правами недельщика, арестовывать невинных, не причастных к преступлению людей. Как видно из ст. 35, в обязанность недельщика входило также содержание татей под стражей до передачи их дела в суд. Находящихся под арестом татей запрещалось без обращения в вышестоящую инстанцию ни отдавать на поруки, ни продавати, т. е. выдавать истцу в холопы до отработки долга.

Статья 36 устанавливает обязанность недельщикане задерживать передачу дела в суд, особо запрещая волокиту при выдаче бессудных грамот или перенесения срока явки в суд.

Отражая стремление правительства ограничить произвол должностных лиц, статья содержит запрет недельщику получать двойное вознаграждение за одно и то же действие, а именно при перенесении срока явки в суд обелю исцем вместе, т. е. одновременно, на один срок, недельщику взяты одно хожоное с обеих сторон, а опроче того ему не взяти ничего. Также при отписании срока кем-либо по поручению стороны пошлина взыскивалась только одна. Уточняются и условия взимания езда, который взыскивается по окончании дела с виноватого. Если пристав получил вознаграждение со стороны, которая была признана победившей, последняя приобретала право регрессного иска к проигравшему дело. Однако закон не доводит дело до конца, ибо не устанавливает конкретных санкций за нарушение предписаний. На практике подобные нарушения карались, очевидно, чаще всего отстранением от должности.

Статья 37

Статья 37 начинает раздел судебника, в котором регламентируется порядок действий местных судебных органов — наместников и волостелей (ст. ст. 37—45, 64, 67). По мнению С. В. Юшкова и Л. В. Черепнина, этот текст был составлен ранее и вошел подобно “Указу о езду” в Судебник.

Наместники и волостели обычно чинили суд и расправу над населением не лично, а через тиуна, являющегося, как правило, их холопом¹⁵². Приезжавшии в город или волость с приставной грамотой недельщик обязан был предъявить грамоту наместнику, волостелю или их тиунам, и в случае, когда оба истца, как именуются здесь истец и ответчик, подсудны суду одного города или волости, т. е. имеют одну подсудность, обоих исцов поставити пред наместником или пред волостелем или пред их тиуны. Действовать самостоятельно на территории наместничества без санкции наместника недельщик не имел права.

Вместе с тем Судебник, отражавший политику Ивана III, направленную на укрепление позиций дворянства и ограничение своеволия боярства, распространяет нормы, регулирующие деятельность центрального суда на местный суд и берет под контроль деятельность органов наместничьего управления.

Статья 38

В этой статье предписывается обязательное участие в суде кормленщиков с боярским судом (см. комментарий к ст. ст. 17—18) представителей местной администрации, а также верхушки посадских людей и черных крестьян. Дворский следил за землеустройством, выполнением феодальных повинностей, делил землю на выти между тяглыми крестьянами, был обязательным участником разъездов земли¹⁵³.

Лучшие или добрые люди представляли население не по выбору, а по своему положению в местном обществе. Обычай, когда в судебном разбирательстве принимали участие представители общины, был закреплен ст. 19 Белозерской уставной грамоты — наместником и тиуном без добрых людей не судити суд, а затем в настоящей статье судебника. Присутствовавшие на суде лучшие люди, число и функции которых еще не определялись, контролировали суд кормленщиков, ограничивалиих произвол, что способствовало укреплению единой централизованной системы судебного аппарата. Симптоматично то, что участие лучших людей было обязательно в судах наместников, державших кормление с боярским судом, рассматривавшим наиболее важные и опасные для государства дела.

Остальное содержание статьи определяет порядок взимания пошлин при рассмотрении дела в местном суде и повторяет фактически ст. ст. 1—7 Судебника в отношении центрального суда с той лишь разницей, что для местного суда размер пошлин определяется по уставным грамотам наместничьего управления, среди которых были Двинская (1397г.) и Белозерская (1488г.) уставные грамоты.

Статья 39

Статья 39 повторяет ст. 8 Судебника, за исключением упоминания о боярине и дьяке, которые заменяются здесь наместником и тиуном.

Статьи 40—42

В статьях (на основе ст. ст. 15, 17, 18, 23) содержится решение вопросов о порядке “отпуска” холопов органами наместничьего управления. Во главе их стояли не только бояре, получавшие от князей города и волости, кормление с судом и данью, но и дети боярские — представители низшего разряда служилых по отечеству, т. е. по происхождению¹⁵⁴. Они отправляли суд через своих холопов, одним из которых был тиун.

Согласно ст. 40, тиун от имени государя своего творил суд и расправу над местным населением, взыскивал пошлины. Вместе с тем тиун находился в личной зависимости от кормленщика, который отвечал за его действия.

Поэтому ст. 41 специально подчеркивает, что тиун без санкции кормленщика не имел права выдавать правую и отпускную грамоты на холопа.

Необходимость доклада в вышестоящую инстанцию при выдаче отпускной грамоты зафиксирована в ст. 42, повторяющей эту норму, но уже в отношении сына боярского¹⁵⁵.

Статья 43

Здесь не просто повторяется ст. 20 о порядке выдачи граиот по холопьим делам, а значительно ограничивается право должностных лиц наместничьего управления в решении наиболее важных дел. В отличие от ст. 20, запрещавшей выдачу правых и беглых грамот кормленщиками без боярского суда, ст. 43 запрещает решать дела о холопах, а также об отпуске их на свободу, отдаче “головой” до искупа и других мерах в отношении татей и душегубцев и всякого лихого человека тиунам великого князя и тиунам боярина, у которого кормление с боярским судом.

Статья 44

В ст. 44 определяется порядок вознаграждения приставов. Пошлины им, как видно из ст. 22 Белозерской уставной грамоты, регулируются уставными грамотами наместничьего управления. При отсутствии таковых хоясоное берется в размере 4 денег, а пошлина за еэд взыскивается так же, как и в ст. 29, определяющей вознаграждение недельщиков, т. е. в зависимости от расстояния. При расследовании дела пошлина увеличивалась вдвое. Распространение норм, относящихся к центральному суду, на местный суд, имело своей целью устранение произвола на местах и установление единообразия в порядке судопроизводства.

Статья 45

Статья 45, имея в основе ст. 13 Двинской уставной грамоты н ст. 23 Белозерской уставной грамоты о праве обжалования действий должностных лиц наместничьего управления, устанавливает обязанность кормленщика являться на суд в центральные органы в срок, указанный срочной грамотой. Последняя давалась ответчику на основе приставной. Приставная грамота, подписанная недельщиком, давалась приставу и содержала указание “дать ему на поруки такого-то, от имени такого-то, в таком-то иске”. Приехав на место, пристав должен был накинуть на ответчика срочную, т. е. сообщить ему срок явки в суд и потребовать от него поручительства о явке в суд в указанный срок. Срок назначался по усмотрению суда, с учетом имеющегося по этому поводу законодательства. Так, наместников можно было вызывать к суду лишь по окончании срока их кормления. Срок вызова крестьян обычно падал на период с 1 октября по 1 апреля, т. е. не на деловую пору. При невозможности кормленщика приехать самому ему разрешалось послать кого-либо вместо себя.

Статьи 46—47

В этих статьях определяется порядок доказывания добросовестного приобретения вещи.

Статья 46 несколько перерабатывает и уточняет нормы ст. 56 и частично ст. 46 Псковской Судной грамоты. Не дифференцируя еще порядок заключения договора купли-продажи в зависимости от объекта, Судебник оговаривает, что речь идет о покупке новых вещей опроче лошади. Это свидетельствует о том, что сделка куплипродажи лошадей — в то время основной тягловой силы — требовала иного оформления. Действительность сделки купли-продажи, совершенной на торгу в отношении новых вещей, подтверждалась показаниями двух-трех людей добрых. По Псковской Судной грамоте требовалось 4—5 человек, которые здесь впервые в русском законодательстве именовались свидетелями. Статья 46 также понимает под добрыми людьми свидетелей, которые подтверждали, что пред ними купил в торгу. Показания свидетелей являлись бесспорным видом доказательств, не требующим принесения покупателем присяги.

Статья 47 распространяет этот порядок доказательства правомерности владения и распоряжения вещью и на случай купли-продажи на чюжей земли. Вслед за Псковской Судной грамотой Судебник воспринимает термин свидетели. Но если по ст. 47 Псковской Судной грамоты для освобождения покупателя от ответственности достаточно было принесения им присяги в том, что имущество приобретено законным путем, то, по Судебнику, дело решается на основе показаний свидетелей, в присутствии которых совершена покупка, и лишь при отсутствии их допускалась присяга (а не будет у него свидетелей, ино ему правда дати). Ограничение применения присяги объяснялось недоверием к этому виду доказательства со стороны господствующего класса. Эта линия неуклонно проводилась судебной практикой. Так, например, если ответчик не имел свидетелей или письменных доказательств для подтверждения своего права, суд отказывал в применении целованиа в качестве доказательства даже в том случае, если обе стороны были согласны на него.

Статьи 48—52

В статьях регламентируется порядок свидетельских показаний. В Судебнике 1497 года, в отличие от Русской Правды, свидетели не разделяются на послухов и видоков. Аналогично ст. 20 Псковской Судной грамоты, послух является в XV в. свидетелем факта, очевидцем, о чем ясно говорится в ст. 67 Судебника: А послухом не видев не послушествовати. Послухами могли быть все, в том числе и холопы. Необходимым условием свидетельских показаний была личная непричастность к делу и совершеннолетие. Однако показания свидетелей расценивались по-разному в зависимости от их социальной принадлежности. Согласно ст. 22 Новгородской Судной грамоты, холопы могли послушествовать только на холопа. “Свидетельство одного человека из благородного сословия, — отмечал Герберштейн, — значит более, чем свидетельства многих людей низкого состояния”¹⁵⁶. Наиболее часто послухами, особенно по земельным спорам, являлись старожильцы, именуемые также знахарями. Это были старые люди, имеющие репутацию добрых, т. е. благонадежных, людей, помнившие все подробности данной земельной тяжбы. Они могли сказать судье: Яз, господине, помню за тридцать, пятьдесят или семьдесят лет. Послухами могли быть также прежние владельцы спорного имущества, составители письменных документов на него, дьяки и должностные лица — разъездные мужи, отводчики (лица, участвовавшие в отводе земель) и даже сами судьи¹⁵⁷. Свидетель должен был явиться на суд в определенный ему должностными лицами (доводчиками, праветчиками, ездоками, приставами, недельщиками) срок. От явки его освобождали лишь болезнь или служба. Однако и в этом случае он должен был прислать свое письменное свидетельство¹⁵⁸. Поскольку послушество признавалось бесспорным видом доказательства, судебная практика знала случаи отвода послухов ввиду их заинтересованности в разрешении тяжбы. Так, по спорному делу о половине села Гравороново свидетели были отведены противной стороной, потому что с одним из послухов ответчик был в неприязненных отношениях и судился, а два других являлись родствениками истца¹⁵⁹.

В ст. 48 на основе ст. ст. 20, 28, 29, 107 Псковской Судной грамоты определяется порядок проверки свидетельских показаний в делах о побоях, грабеже или по обязательствам из договоров займа. Порядок решения спора, как свидетельствует Р. Ченслер, зависел от ответчика, который мог доказывать свою правоту путем судебного поединка с послухом или через принесение присяги¹⁶⁰. Указывая на возможность замены полем свидетельских показаний, Герберштейн сообщает: “Если истец приводит свидетелей, то спрашивают обе стороны, желают ли они положиться на их слова. На это обычно отвечают: “Пусть свидетели будут выслушаны по справедливости и обычаю”. Если они свидетельствуют против обвиняемого, то обвиняемый немедленно вступается и возражает против свидетельств и самих лиц, говоря: “Требую назначить мне присягу, вручаю себя правосудию божию и требую поля и поединка”. И, таким образом, им, по отечественному обычаю, назначается поединок”¹⁶¹. Если ответчик, стае у поля, у креста положит, т. е. присягая во время судебного поединка, признает требования истца, истец освобождается от принесения присяги (бес йелованыа свое возмет), а ответчик уплачивает пошлиныза судебный поединок и освобождается от дополнительных наказаний, назначаемых судьей для лиц, побежденных в судебном поединке (а вины ему убитые нет). Если ответчик признавал требования истца до начала судебного поединка, он оплачивал пошлину судьям, а полевых ему пошлин нет.

Статья 49 развивает установленный еще Псковской Судной грамотой (ст. ст. 21, 36, 119) институт представительства на поле. Судебник 1497 года расширяет круг лиц, могущих участвовать в процессе не лично, а через наймитов. Если эти лица прибегали к помощи наймитов, выступая в качестве ответчиков, то послух истца не мог выставить своего наймита против наймита ответчика (а послуху наймита нет). Следует отметить, что в отличие от Псковской Судной грамоты, именовавшей стороны в процессе единым словом истец, судебник, уточняя юридическую терминологию, вводит понятие истца и ответчика.

Статья 50 устанавливает материальную ответственность свидетеля за неявку в суд (в размере суммы иска, убытков и пошлин) независимо от того, мог ли свидетель дать показания по делу или нет. Если неявка свидетеля вызывалась неверным указанием срока явки, то свидетелю предоставлялось право оспаривать перед судом правильность срока, определенного ему праветчиком. Установление ответственности за неявку свидетелей обусловливалось усилением роли этого вида доказательств за счет вытеснения таких их видов, как поле, присяга, ордалии. Свидетельские показания являлись решающими при возбуждении дела.

Статья 51, аналогично ст. 22 Псковской Судной грамоты, устанавливает, что неподтверждение послухом обстоятельств, приведенных истцом, лишало истца права на удовлетворение иска. А послух не говорит перед судиями в ысцевы речи, и истець тем и виноват.

Статья 52, аналогичная ст. 36 Псковской Судной грамоты, уточняет отдельные аспекты института представительства по сравнению со ст. 49. Так, если в ст. 49 определяется порядок представительства в отношении ответчиков, то в ст. 52 говорится об учинении иска с их стороны (А на котором чего взыщет жонка, или детина мал, или кто стар). В этом случае ответчик и послухи также могли выставить своих наймитов. Привлечение наймита влекло за собой изменение в порядке процесса; если истец и послухи могли очистить себя присягой, в отличие от Псковской Судной грамоты, где присягу приносил только истец, то для наймитов было обязательно биться на поле (а исцем или послуху целовати, а наймитом битися). Этим и объясняется тот факт, что в качестве наймитов часто выступали холопы своих господ.

Статья 53

В отличиеот ст. 3 Двинской уставной грамоты и ст. ст. 37 и 80 Псковской Судной грамоты, предусматривающих примирение сторон до обращения в суд, данная статья фиксирует возможность мирного решения конфликта и после начала судебного разбирательства: А кто кого поймает приставом. Примирение допускалось по делам, непосредственно не затрагивающим интересы государства: при обвинении в бою, в лае или в займах. В случае прекращения дела стороны уплачивали судебному приставу хоженое и езд, т. е. пошлины, связанные с началом дела (см. комментарий к ст. ст. 29—30). Вместе с тем в целях контроля за всеми делами со стороны государственной власти мировое соглашение считалось действительным только после утверждения его судьей.

Статья 54

Статья определяет условие договора личного найма, получившего в середине XV в. значительное распространение в связи с развитием товарного производства, городов и ростом числа людей, лишенных средств производства и продающих свою рабочую силу. Эти люди, поступавшие к феодалу для работы по найму, наймиты, положение которых регулировалось уже Псковской Судной грамотой¹⁶², обязывались работать на своего хозяина в течение определенного срока, или до выполнения всего дела своего (см. ст. 40 Псковской Судной грамоты). Но если по Псковской Судной грамоте ушедший самовольно наймит имел право на получение платы за последний год работы, независимо от проработанного времени, то, по Судебнику, наймит, ушедший до окончания срока договора, терял право на получение какого бы то ни было вознаграждения: А наймит не дослужит своего урока, а пойдет прочь, и он найму лишен.

Статья 55

Статья детализирует ст. 54 Русской Правды Пространной редакции с учетом экономического развития Руси и ростом товарно-денежных отношений. Судебник уточняет права и обязанности купца, который, идучи в торговлю (вместо шед кде любо как было записано в Русской Правде), использует в своих торговых оборотах не только чужие деньги, но и чужой товар. В случае растраты, потери взятого имущества несостоятельный должник отвечает в зависимости от наличия или отсутствия злой воли. Неуплата долга вследствие несчастного случая, происшедшего с виновным (утеряется товар безхитростно, истонет, или эгорить, или рать возметь), не сопровождалась выдачей кредитору, а влекла лишь обязанность возвратить исцеву истину. Судебник дополняет положение Русской Правды о взыскании причитающейся истцу суммы от лета — погодно, указанием на то, что сумма иска взыскивается без росту, без процентов. Вместе с тем Судебник, отражая развитие русской правовой мысли, опускает имевшееся в Русской Правде религиозное обоснование несостоятельности (за не же пагуба от бога есть).

Если невозвращение долга или потеря имущества произошли по вине ответчика (пропыет, или иным какым безумием погубит товар свой без напраэдньства), то, в отличие от Русской Правды, где наказание передавалось на усмотрение кредиторов (ждут ли ему, продадят ли, а своя им воля), Судебник предписывает выдачу виновного истцу головою на продажу. По мнению Л. В. Черепнина, это означало выдачу виновного истцу в холопство¹⁶³.

Усиливая роль государственного аппарата в пресечении разного рода злоупотреблений и охране интересов кредиторов, Судебник устанавливает не известный Русской Правде порядок, согласно которому полетная грамота выдается только после того, как боярин, расследовав все обстоятельства дела, установит, что несостоятельность возникла в силу независящих от займополучателя причин. Обязательность расследования боярином, т. е. должностным лицом центрального суда, причин несостоятельности и скрепление полетной грамоты великокняжеской печатью гарантировало защиту интересов заимодавцев, в первую очередь купцов и духовных феодалов, являвшихся основными кредиторами.

Статья 56

В этой статье устанавливается, что холопы, бежавшие из татарского плена, освобождаются от холопства и не подлежат отдаче старому государю, т. е. своему прежнему владельцу. Это способствовало пополнению рядов великокняжеских тяглых, городских, а иногда и служилых людей, что соответствовало политике централизованного государства. Возвращение пленных было одной из важнейших забот Русского государства: в XVI в. существовал даже специальный налог — полоняничные деньги — для выкупа пленных¹⁶⁴. Помимо того освобождение бежавшего из татарского плена холопа могло рассматриваться как награда за участие в борьбе с татарами¹⁶⁵.

Статья 57

Статья 57 Судебника, озаглавленная О христианском отказе, отразила крупнейший этап в оформлении крестьянской зависимости. В предшествующий период феодального строя, несмотря на зависимость крестьян от землевладельца, крестьяне пользовались еще правом выхода, т. е. свободного перехода от одного владельца к другому. Усиленное развитие феодального землевладения в XIV — XV вв., происходившее за счет захвата или раздачи издавна населенных крестьянством земель в собственность феодалам, дальнейшее развитие производительных сил вызывали невиданную ранее потребность землевладельцев в рабочих руках. Землевладельцы стали ограничивать выход крестьян, устанавливая невыгодные для них сроки выхода и обязанность уплаты всех долгов. Первоначально это относилось к наиболее зависимым от землевладельца категориям — старожильцам, серебренникам, половникам¹⁶⁶. Возник вопрос о закреплении крестьянского населения за землевладельцами. Переход крестьян в другое княжество затрагивал не только интересы мелкого феодального собственника, но и князя, который в лице ушедших терял плательщиков дани.

Поэтому в XIV в. князья вносили в договоры между собой обязательство не переманивать друг у друга чернотяглых крестьян, т. е. людей, составлявших основную массу тяглецов. Так, жалованная грамота великого князя Ивана Даниловича Калиты о привилегиях людям новгородского Юрьева монастыря, живущим на Волоке, относящаяся к первой половине XIV в., гласит: А архимариту тяглых людей волоцких не приимати; такоже и из очины князя великого из Москвы людии не приимати. А кто детий моих, или братьи моее мое данье порушит, а то судит ему бог и святым Геворгий в страшное свое пришествие, а князю великому дастъ сто рубля...¹⁶⁷

Различные грамоты отчетливо показывают, что пополнение вотчин и поместий рабочими руками могло происходить за счет покупки или переманивания крестьян одними феодалами у других. Заинтересованные в росте хозяйств своих феодалов великие князья оказывали льготы феодальным хозяйствам, пополняемым новопорядчиками при условии, если эти новопорядчики взяты не из владения самого князя-жалователя — великого или удельного. Тутошних людей волостных в ту дереню отцю моему митрополиту не прииматъ. А кого отец мой митрополит перезовет в ту деревню людей из ыных княженей, а не из моево великого княжениа, и тем людем пришлым на десять лет ненадобеть им моя дань.., гласит жалованная грамота великого князя Василия Дмитриевича митрополиту Фотию от 1420—1421 гг.¹⁶⁸. Так началось ограничение свободного передвижения крестьян. С середины XV в. появляется ряд грамот великого князя, выдававшихся по просьбе отдельных крупнейших феодалов (особенно церковных). Просьбы эти сводились, во-первых, к установлению единого для всех феодалов срока отпуска и приема крестьян, а именно: к узаконению установившегося на практике Юрьева дня. О том, что Юрьев день был уже общепринятым сроком (по Судебнику две недели: одна—до 26 ноября, другая—после этой даты) перехода крестьян, свидетельствуют жалобы великому князю на землевладельцев, продолжавших отказывать (принимать) крестьян ... не о Юрьеве дни, иных о Рожестве Христове, а иных о Петрове дни¹⁶⁹ . Во-вторых, наряду с установлением общего срока перехода, грамоты закрепляли и другое требуемое феодалами условие — обязательство уходящего крестьянина вернуть имеющуюся за ним задолженность, серебро (а оказати серебреника и половника о Юрьеве дни, да и серебро заплатит...)¹⁷⁰.

Еще более стремились землевладельцы к закреплению за собой основной рабочей силы — старожильцев. Именно эта категория крестьян, как более связанная с землей, данным хозяйственным комплексом, в первую очередь подверглась такому закрепощению. Отдельные феодалы добивались от великого князя грамот, запрещающих вовсе отпуск крестьян-старо-жильцев. Так, уже в жалованной грамоте великого князя Василия II Васильевича от 1455—1462гг. Троице-Сергиеву монастырю говорится: ... которово их хрестьянина ис того села и из деревень кто к собе откажет, а их старожилца, и яз князь велики, тех крестьян из Присек и из деревень не велел выпущати ни х кому ¹⁷¹. Жалованная грамота предоставляла монастырю право вернуть на свои земли людей, ушедших ... из их сел в мои села, великого князя, или в села в моее великое княгыни и в боярские села...¹⁷². Одновременно грамота закрепляла за монастырем всех живущих в его угличских селах крестьян (... а которые люди живут в их селех нынеча, и яз, князь великый, тех людей не велел пущати прочь...)¹⁷³. Аналогичные ограничения крестьянского перехода были подтверждены Иваном III и позднейшими грамотами (1488—1490 гг.)¹⁷⁴. Издание княжеских грамот способствовало установлению единых условий и времени крестьянского перехода, без соблюдения которых отказ не в отказ. Для розыска крестьян, ушедших с нарушением правил перехода, и возвращения их на старые места землевладельцы пользовались услугами приставов. Так, в ответ на жалобу игумена Троице-Сергиева монастыря об уходе крестьян из монастырских сел несвоевременно сее зимы о Зборе (примерно в феврале) великий князь выделил монастырю пристава для розыска ушедших крестьян и возвращения их на прежние места жительства (... и где пристав мои их наедет в моих селех или в слободах, или в боярских селех и в слободках, и пристав мои тех их хрестыан монастырьских опять выведет в их села в Шухобалские, да посадит их по старым местом, где хто жил, до Юрьева дни до осеннего)¹⁷⁵.

Судебник 1497 года удовлетворил требование господствующего класса, законодательно оформив повсеместное ограничение крестьянского выхода. Возможность такого выхода ограничивалась также тем, что каждый уходящий крестьянин обязан был внести пожилое, т. е. определенную условную сумму. Выплата пожилого являлась обязательной для всех крестьян, независимо от наличия или отсутствия у них задолженности по отношению к землевладельцу. Размер пожилого зависел от того, находился ли двор в степной или лесной полосе. Это различие, по мнению А. Л. Шапиро, обусловливалось тем, что в лесной местности легче было поставить двор, постройки, а потому уход крестьянина от землевладельца наносил последнему меньший ущерб. Правомерен и его вывод, что пожилое не компенсировало землевладельцу ущерб от переходов ¹⁷⁶. Но это, как представляется, есть лишнее подтверждение тому, что помещики предпочитали иметь заселенные крестьянами земли, нежели получение пожилого. Вместе с тем именно выплата пожилого, которое было весьма обременительно для крестьянина, ограничивало возможности его перехода. Таким образом. Судебник 1497 года в сравнении с грамотами XIV — XV вв. сделал новый шаг по пути закрепощения крестьянства. Особенно ясно это выражено во второй части статьи, которая направлена на ограничение выхода наиболее подвижной и многочисленной массы сельского населения, так называемых новопо рядчиков или новоприходцев, т. е. Крестьян похожих, переходящих с земли одного землевладельца на землю другого по истечении годичного или иного небольшого срока. Установление размера пожилого в одну четверть двора для крестьян, проживших за землевладельцами лишь один год, почти исключало возможность выхода для крестьян новопорядчиков, а обязанность уплаты размера всего пожилого для крестьян, проживших четыре года, фактически стирала разницу между старожильцем и новопо рядчиком. Таким образом, ранее свободные разряды сельского населения прикреплялись к земле.

Статья 58

В ст. 58 определяется порядок разрешения споров между чюжоземцами — иностранцами. Укрепление торговых связей в конце XV в. и приток в связи с этим иностранных купцов, между которыми возникали тяжбы, потребовали специального постановления Судебника о порядке рассмотрения всех возникающих между иностранцами споров (а который чюжоземец на чюжоземце чего взыщет). Основным видом доказательств в этих случаях устанавливалась присяга — крестное целование, что объясняется, вероятно, своеобразием правовых и религиозных воззрений иностранцев и тем, чтоим трудно было найти свидетелей.

Статья 59

Здесь Судебник основывается на ст. 109 Псковской Судной грамоты, определявшей юрисдикцию церковного суда. Являясь одним из крупнейших феодалов, церковь обладала судебной властью, которую осуществляла через суды епископов, где судьей был епископ или назначенные им наместники, и монастырские суды, в которых судьей был игумен или назначенные им прикашики. Так же, как и кормленщики, епископы и игумены получали вознаграждение с подсудного им населения. Ведению церковных судов подлежали духовенство, а также патронируемые церковью люди (которые питаются от церкви божиа). Отражая политику централизации судебной власти и ограничения пределов компетенции круга людей, подсудных церковному суду. Судебник изымает из церковного суда дела, совершенные лицами разной подсудности. Например, когда одна сторона подсудна светскому, а другая — церковному суду (а будет простой человек с церковным), тогда назначается суд вопчей. Вопчей или сместной суд состоял из представителей обоих судов, которым подсудны спорящие. Например, в разборе споров между крестьянами духовных и светских феодалов участвовали представители от духовного и светского суда. Не подлежали святительскому, т. е. церковному суду, и вдовы, живущие своим хозяйством. Помимо ограничения компетенции церковных судов по субъектам церковные суды ограничивались еще и по категориям дел. К ведению церковных судов относились преимущественно дела по личным искам — разбор брачных и семейных дел, отношения между родителями и детьми,дела о наследстве. Наиболее важные уголовные дела — душегубство и разбой с поличным, хотя бы и совершенные лицами, подсудными церковному суду, подлежали рассмотрению исключительно государственными органами. Так, в жалованной грамоте Звенигородского князя Юрия Дмитриевича Савво-Сторожевскому монастырю от 1404 года говорится: А ведает игумен Сава сам свои люди во всех делех и судит сам во всем, или кому игумен прикажет, оприче душегубства...¹⁷⁷ . Даже менее опасные уголовные дела, совершаемые духовными лицами (например, кража), подлежали рассмотрению в государственных судебных органах¹⁷⁸.

Статья 60

В статье определяется порядок наследования в случае отсутствия духовной грамоты — завещания. Сохраняя характерное для русской феодальной собственности положение — сестра при братьях не наследница, — Судебник, в отличие от ст. ст. 92—93 Русской Правды Пространной редакции, предусматривавших выморочность имущества, законодательно подтверждает бытовавший на практике порядок передачи наследования по женской линии и расширяет круг наследников привлечением ближнего от его рода, т. е. боковых родственников, аналогично ст. 15 Псковской Судной грамоты. Отражая начавшийся с XIV в. рост феодального землевладения и дальнейшее укрепление феодализма. Судебник значительно усиливает защиту феодальной собственности и ее основы — земли. Таким образом, в законодательстве наряду с нормами о движимом имуществе — статком — формулируются нормы и относительно недвижимого имущества — земли: порядок наследования и распоряжения ею в условиях борьбы великокняжеской власти с удельно-княжеской оппозицией шел по пути расширения поместной системы, связанной со службой великому князю, государству.

Статьи 61—63

В статьях регулируются вопросы феодально-поземельных отношений.

В ст. 61, отражающей борьбу феодалов с пережитками общинных сервитутов, говорится о необходимости установления изгородей между граничившими землями во избежание потравы скотом посева. Раскладывая расходы по установлению изгородей по половинам, т. е. поровну между смежными владельцами, статья возлагает расходы за причинение потравы не на владельца скота, а на того, чья огорода, т. е. на того, чья изгородь оказалась неисправной. В статье устанавливается, что обязанность ставить изгородь возлагается на владельца той пахотной земли, которая смежна с покосами.

В ст. 62 предусматривается ответственностьза повреждение или уничтожение межевых знаков и запашку чужой земли.

Воспроизводя в основном ст. 18 Белозерской и ст. 4 Двинской уставных грамот о наказании за нарушение межевых знаков, ст. 62 усиливает охрану земельной собственности феодалов. Охране подлежат не только земли великого князя, но также боярина и монастыря. Статьей вводится новый для данного преступления вид наказания. Если раньше нарушители подлежали разного рода штрафам, то по данной статье виновного в повреждении межевых знаков или перепашке земли собственника-феодала предписывалось бити кнутием, да исцу взяты на нем рубль. Это же преступление, но совершенное крестьянами промежу себя, влекло за собой денежный штраф (за борон по два алтына) и возмещение убытков пострадавшему, размер которых устанавливался посольским по принципу посмотря по человеку и по ране и по рассуждению. Встречающееся в статье выражение за борам по 2 алтына является особой формулой денежной оплаты, возникшей в результате замены натуральных поборов денежными. С XV в. натуральный оброк в ряде мест вытесняется денежным, и всякого рода поборы часто исчисляются параллельно в натуральном и денежном счете. Так, в жалованной грамоте 1462 года великий князь указывает монастырским крестьянам: А на Петров день дают моему наместнику или волостелю борам да десятеро хлебов, а нелюб борам, ымо десять денег; а нелюбы хлебы, ино по дензе за ковригу¹⁷⁹. Постепенно слово борам стало означать поборы, взыскание, налоги, штрафы (кто у кого межу переорет, межевой борам два алтына; кто у кого пустош или пожню перекосит, перекосной борон по восьми денег)¹⁸⁰. Боран означал также пошлину и административный сбор: А кто перейдет из села в село или из деревни в деревню, перехожий бором взять с обе стороны...¹⁸¹. В связи с тем, что слово борам означало разного рода поборы, возникла и пословица На мир бором прибыл¹⁸².

В ст. 63 срок давности по земельным искам определяется как основа для закрепления права на земельные участки. Вопрос об источниках этой статьи является спорным, ибо сроки исковой давности на Руси, особенно Северо-Восточной, были различными. Первое упоминание о давности связывают с постановлением великого князя Василия Дмитриевича (1389—1425), на которое ссылается в жалованной грамоте от 1483 года его внук Иван III: Как дед мой учинил, князь великий, в своей вотчине в великом княжении суд тогды о землях и о водах за пятнадцать лет, так и мне, князю великому. послати своего боярина. А хто будет отец наш митрополит в нашей вотчине и отцу нашему послать своего боярина и они, ехав в слободку, также учинят исправу в пятнадцать лет землям¹⁸³. Псковская Судная грамота, различавшая давности исковую и приобретательскую, устанавливает единый срок в 4—5 лет (ст. 9), и, наконец, в Правосудии Митрополичьем говорится о трехлетнем сроке¹⁸⁴. Как справедливо замечает С. В. Юшков, необходимо учитывать само понятие давности и ее сроки. В первом случае статья Судебника не является нововведением, поскольку давность была известна еще Правосудию Митрополичью (памятнику, относившемуся еще к XIII в.)¹⁸⁵. Что же касается сроков давности, — а это основное, — в ст. 63 устанавливаются два срока, чего не знал ни один прежний закон. Основываясь на практике митрополичьего суда, статья вводит трехлетнюю давность по искам частных лиц. Этот срок обусловливается тем, что “использование земли в севообороте (трехлетнем) является фактом, в достаточной степени свидетельствующим о полном хозяйственном овладении участка”¹⁸⁶.

Вместе с тем, отражая стремление великокняжеской власти ограничить общинные сервитуты и сосредоточить распоряжение земельной собственностью в своих руках, Судебник увеличивал срок исковой давности по земельным спорам до 6 лет, если иск был направлен на изъятие у неправомочного владельца великокняжеской земли. Увеличение срока исковой •давности в этом случае объясняется, по мнению Л. В. Черепнина, тем, что “основная масса неразрешенных судебных тяжб касалась, как показывают правые грамоты, именно земель великокняжеских крестьян, захваченных крупными феодалами — боярами и монастырями. Именно по этой линии шла главным образом борьба за землю. Отсюда — несколько повышенный срок давности в отношении именно этой категории дел”¹⁸⁷. В случае подачи иска срок исковой давности приостанавливался, а земли до разрешения спорного вопроса судом передавались под наблюдение пристава. Последний должен был их досуживати, т. е. следить за тем, чтобы эти земли не подвергались незаконным захватам и наездам со стороны кого-либо из тяжущихся. Это означало, что спорные земли находились временно в распоряжении великого князя и часто отдавались для обработки их той или иной стороне до разбора дела.

Статья 64

Статья определяет порядок пересмотра дел по жалобе сторон, так называемый пересуд, упоминаемый ст. 3 Новгородской Судной грамоты и договорной грамотой Новгорода 1470—1471 гг. с польским королем Казимиром¹⁸⁸. В отличие от доклада, когда дело поступало на рассмотрение вышестоящей инстанции независимо от желания сторон, пересуд наступал лишь по .жалобе стороны и мог быть прекращен, если во время доклада обе стороны признают правильность судного списка. Пересуд допускался не по любому делу, а лишь в тех случаях, когда одна из сторон оболживит, т. е. подвергнет сомнению, судный список (протокол судебного заседания), а также при решении дела полем (а с поля со всякого пересуд). По делам менши рубля, а также по искам о холопах и земле пересуд не назначался. За пересуд с лица, признанного виновным, взыскивалась пошлина. Она именовалась правой десяток и поступала в пользу Подвойского. Пересуд часто трактуется лишь как судебная пошлина, а не вторичный пересмотр дела. Неправильность такого ограничения отмечена последними исследованиями Судебника¹⁸⁹.

Статья 65

Статья (примыкая непосредственнок ст. ст. 18, 20 Судебника) уточняет порядок взимания пошлин при наличии в одном городе (или волости) нескольких наместников или волостелей. Такое положение являлось, с одной стороны, пережитком периода феодальной раздробленности, когда один город принадлежал нескольким князьям, каждый из которых мог держать особого наместника. Отсюда название третчик, т. е. наместник городской трети. С другой стороны, назначение в один город двух или более наместников вызывалось трудностью исполнять обязанности одному лицу в большом уезде, а также стремлением правительства дать кормление большему числу лиц, особенно по мере увеличения численности служилых людей, которые в челобитных государю просили пустить покормиться. Если доходов, получаемых с города, было недостаточно для двух наместников, то одного сводили, т. е. переводили в другое место, возлагая управление на одного (Здеся мне бил челом Яков Захарьичь, что вам обелю на Костроме сытым быти не с чего; и яа ... тебя если пожаловал — придал другую половину Костромы, с правдою)¹⁹⁰. Ограничивая произвол должностных лиц. Судебник в развитие ст. 4 Уставной грамоты о душегубстве 1456—1462 гг., где порядок взимания наместниками, третчиками и другими должностными лицами пошлин определялся еще по добровольному соглашению сторон в виде посула, предписывает брать пошлины в одинарном размере, т. е. из расчета на одного наместника, с тем чтобы они потом были поделены пополам в том случае, если в городе сидели два наместника.

Статья 66

В данной статье (имеющей в своей основе ст. 110 Русской Правды) определяются источники полного холопства. Упоминания о полном холопстве находятся в духовной грамоте великого князя Ивана Ивановича 1358 года и в договоре Дмитрия Донского с Михаилом Александровичем 1375 года. Оно имеет сходство с обелем Русской Правды, челядью дерноватой и людьми неотхожими Новгородской земли¹⁹¹. В отличие от установившегося мнения, что Судебник 1497 года, отражая стремление феодалов к ограничению полного холопства и замене его зависимым крестьянством, ограничивает источники холопства, Е. И. Колычева дает иную интерпретацию этой статьи. Она считает, что Судебник в вопросе источников холопства является более консервативным, чем Русская Правда. Это утверждение автор основывает включением в Судебник нового источника холопства — по холопе роба. Однако, как справедливо отмечает сама Е. И. Колычева, вряд ли можно считать этот источник полностью новым. И раньше вольная жена холопа находилась в фактической зависимости от холоповладельца, ее свобода, так же как и оговоренная свобода холопа, через несколько лет попросту забывалась. Установление нормы по холопе роба является, по всей вероятности, не столько расширением источников холопства, сколько отражением норм уже существующего семейного феодального права. В остальном же нельзя не отметить, что Судебник не просто повторяет известные Русской Правде источники холопства, но устанавливает обстоятельства, ограждающие от него. Так, в Судебнике сохраняется холопство в случае продажи по полной грамоте, но при поступлении на должность тиуна или ключника холопство возникает лишь для вступившего в эту должность в сельской местности. При этом оно распространялось не на всю его семью, а лишь на жену и тех детей, которые будут жить с отцом у одного господина. Кроме того, холопство сельских ключников к XV — XVI вв. становится по сути службой по какой-либо из специальностей. На основании анализа новгородских писцовых книг Б. Д. Греков сближает их положение не с холопами в узком смысле, а с крепостными крестьянами¹⁹². Об особом положении верхушки холопов, занимавших административно-хозяйственные должности, являвшиеся одним из путей формирования служилого класса помещиков и тем самым перестающим быть источником пополнения института холопства, говорит и Е. И. Колычева, признавая тем самым постепенное изживание полного холопства¹⁹³.

Статья 67

В этой статье предписывается публичное объявление (прокликать по торгам) о запрещении взяток и лжесвидетельства. Данное установление сходно с положением ст. 1 Судебника, в котором судьям запрещается брать посулы и решать дела, исходя из своих выгод.

Статья 68

В ст. 68 определяется порядок проведения судебного поединка — поля. Наряду с уточнением обязанностей окольничьего и дьяка — должностных лиц, организующих поле, — в статье упоминается о стряпчих и наручниках, т. е. лицах, сопровождавших стороны и охраняющих их во время участия в судебном поединке¹⁹⁴. Участие этих лиц было необходимо потому, что “поединок проходил в присутствии доброжелателей и друзей обеих сторон, которые смотрят на поединок, не имея при себе никакого оружия, кроме дубин, которыми они время от времени и пользуются. Ибо если доброжелатели одного из бойцов увидят, что ему делается какая-нибудь обида, то тотчас бегут для отражения этой обиды, то же делает и другая сторона, — и, таким образом, между ними происходит схватка, интересная для зрителей, потому что дерутся в потасовку, кулаками, батогами и дубинами с обозженным концом”¹⁹⁵. Стряпчие и поручники должны были находиться у места проведения поединка. Однако доспехи, дубины и ослопы, т. е. орудия боя, стряпчим и поручникам держать у себя запрещалось. Для обеспечения порядка при решении спора полем нельзя было присутствовать опришным. За отказ опришных покинуть поле с них взыскивалась сумма иска и пошлины, а сами они передавались на поруки и подлежали преданию великокняжескому суду как злоумышленники — соучастники.

Bukvasha