(1856-1919)

Сергей Лабанов, Москва

2 мая (20 апреля) 2006 года исполнилось 150 лет со дня рождения великого русского философа, писателя, публициста, который всю свою жизнь провёл в непрерывном творческом труде. Глубокие, парадоксальные размышления, где отразилась вся его внутренняя суть, удивительно созвучны нашему времени. В целом, его парадоксальные размышления о России, мире, национальном, половом и религиозном вопросах можно причислить Василия Розанова к выразителям национальной идеологии

В последние пятнадцать лет в общественных кругах (особенно патриотических) усилился интерес к такому оригинальному и парадоксальному русскому философу и писателю конца XIX – начала XX века как В.В. Розанов (1856-1919). После того, как подобное случилось с его старшим другом по переписке, ещё одним великим “русским оригиналом” по переписке, ещё одним великим “русским оригиналом” К.Н. Леонтьевым, можно смело говорить о начале возрождения русской философии, и шире национальной идеологии, ярким выразителем которой был В.В. Розанов.

Недавно, на канале “Культуре” после 0 часов, прошла получасовая передача, посвящённая 150-летию со дня рождения В.В. Розанова, где принимали участие автор Правой.ру, известный православный философ Виталий Аверьянов, профессор А.Н. Николюкин, священник Максим Козлов, говорит о том, что даже современное телевидение заинтересовалось “ультраконсерватором” Розановым. Хотя сама передача была размыта слабым сценарием, и мы в течение всего 25 минут, слабо представили себе единый образ философа. Попыткой дать более чёткий образ нашего национального гения и послужит данная статья.

Всё это говорит только о том, что эффект “розановского ренессанса” оказался ещё более сильным, ибо кроме данного телевизионного фильма — передачи из печати вышли три полноценных биографии русского мыслителя (одна из них биография А.Н. Николюкина, была даже выпущена в серии ЖЗЛ). На протяжении того же времени вышли и многочисленные статьи и рецензии, касающихся определению места В.В. Розанова в культуре, а также издающееся собрание сочинений (вышел уже 21 том).

Как вполне справедиво считает В. Фатеев, вряд ли найдётся ещё такой противоречивый писатель и философ, с такими резкими и неожиданными изменениями во взглядах, как В.В. Розанов. Однако, при всей этой изменчивости, обращает на себя внимание его постоянная приверженность к одним и тем же темам. Подобно “двуликому Янусу”, он всё время колебался между двумя противоположными, взаимоисключающими точками зрения на особо интересующие его явления – христианство, иудаизм, Россия.

В своей жизни Розанов пережил несколько идейных переворотов, и без учёта различия его взглядов в тот или иной момент почти невозможно дать более объективную картину его мировоззрения, тем более, что эти мировоззрения не раз носили самый радикальный характер – так, например, его быстрый переход от консерватизма начала 1890 –х годов к увлечению его язычеством и иудаизмом, или неожиданный, после возвращения к православию и Церкви, новый виток антихристианских настроений под влиянием революционных событий 1917 года в «Апокалипсисе нашего времени», при этом умирая около стен Троице-Сергиевой лавры и исповедываясь перед смертью у обычного священника, а не у стоявшего рядом с ним о. П.А. Флоренского.

С точки зрения Г. Елисеева, самое интересное в творчестве Розанова то, что “он не испытывал никакой эволюции своих взглядов”. Казалось бы, это высказывание полностью опровергаются паредыдущими размышлениями. Однако, в случае с Розановым одинаково верно как одно, так и другое утверждение. Действительно, Василий Васильевич словно бы получил все свои темы в одночасье, в виде духовного озарения – взрыва.

Как справедливо отметил автор статьи о Розанове, опубликованной в журнале “Москва” В. Аверьянов, “Василий Васильевич действительно величайший мыслитель ушедшего в прошлое ХХ века, самый одарённый… русский мыслитель из приближённых нам”. Ему он видится чем-то вроде русского “Сократа” молодой русской философии, страстно ожидавшего теперь своего “Платона”.

Василий Васильевич Розанов родился 20 апреля (2 мая) 1856 г. в городе Ветлуга Костромской губернии. Дед Василия Васильевича был священником, а отец служил в лесном ведомстве чиновником. Мать происходила из обедневшего дворянского рода Шишкиных. В 1861 году, мальчик остался без отца в пятилетнем возрасте, и семья переехала в Кострому. Постоянные материальные затруднения мешали матери продолжить достойное существование. А в 14 лет будущий философ и писатель вообще остался сиротой. Он попал под опёку своего брата — Николая Васильевича, который, будучи учителем в гимназиях Симбирска и Нижнего Новгорода помогает ему получить гимнастическое и университетское образование. Всё это заставило воскликнуть Розанова: «Я вышел из мерзости запустения..». Детство осталось мрачным пятном в его сознании. При этом, в гимназии будущий философ учился плохо, не проявляя должного старания. Он в эти годы, много времени посвящал чтению книг и общению с товарищами.

В то же время, как вспоминал Розанов, «Симбирск стал родиною моего нигилизма». Именно здесь, учась в Симбирске, он активно читает писателей позитивистского направления: Фохта, Молешотта, а из русских – Белинского, Добролюбова, Писарева. А симбирская гимназия навсегда оттолкнула Розанова своим бездушием, формальным подходом как к самому человеку вообще, так и к самой учёбе. Все эти моменты, позднее были блестяще отражены Розановым в статьях, вошедших в книгу о образовании «Сумерки просвещения», где умудрённый педагогическим опытом, мыслитель отметил причины революционных настроений, как студентов, так и гимназистов, преподавателей. Но в то же самое время, он пережил там период «воистину без не любознательности».

В 1878 г., окончив гимназию, молодой человек решил поступить в Московский университет на историко-филологический факультет. Он надеялся найти здесь единомышленников и наставников, которые смогли бы ответить на мучившие его вопросы. В университетские же годы у него происходят кардинальные перемены в мировоззрении. Хотя, по его собственному признанию, «университет он проспал», он именно здесь стал «консерватором», поскольку «стал в университете любителем истории, археологии, любителем «прежнего». Особое значение для него в эти годы стали занятия по средневековой истории и культуре. С этого времени, Василий Васильевич, дотоле равнодушно относившегося к православию, полюбил чтение Библии.

С тех пор, Розанов перестаёт быть безбожником и Бог стал для него «мой дом», «мой угол», «родное». «С того времени и до этого дня, — отмечал Василий Васильевич в своей автобиографии, — каковы бы не были мои отношения к Церкви (изменив с ней совершенно с 1896 –1897 гг.), что бы я не делал, чтобы не говорил и не писал, прямо или особенно косвенно, говорил и думал собственно только в Боге: так что Он для всего меня, без какого – либо остатка, в то же время оставив мысль свободною и энергичною в отношении всех тем».

В университете Розанов был степендиантом А.С. Хомякова , очень любил историю. Особенно ему запомнились лекции В.О. Ключевского, который после смерти С.М. Соловьёва, с 1879 года стал читать лекции по русской истории в Московском университете. В университете Розанов был степендиантом А.С. Хомякова, очень любил историю. Особенно ему запомнились лекции В.О. Ключевского, который после смерти С.М. Соловьёва, с 1879 года стал читать лекции по русской истории в Московском университете. Но ни темы, ни хода мыслей, первой, пробной лекции Розанов так и не запомнил. Ему больше запомнилось другое: «строение мысли, строение фразы как словесного предложения». Характеризуя манеру ведения лекций Ключевского, философ продолжает: «С ним хлынула в университет огромная русская волна; в университет, несколько европейский, несколько космополитический и без определённого вкуса. И всё это от вражды к кому-нибудь, к чему-нибудь».

В итоге он делает следует следующий вывод, говоря о русском историке, который нам всем следует запомнить в нашем национальном возрождении: «Русская порода, кусок драгоценной русской почвы в её удачном куске, удачном отколе – вот Ключевский».

На третьем курсе университета Розанов женится на Аполлинарии Сусловой – «музе Достоевского», красивой и весьма своенравной женщине, дочери купца – миллионера. Много лет спустя после разлуки с Сусловой, вскоре его бросившей, Василий Васильевич сравнивал её по темпераменту с «раскольницей поморского согласия», «хлыстовской богородицей».

После окончания университета, будущий писатель работал учителем географии и истории в провинциальных городах (Брянск, Елец, Белый). Работа в гимназии не слишком привлекала Розанова, хотя детей он любил. Свободное время он посвящал философскому сочинению “О понимании”. Он опубликовал его на собственные деньги в 1886 году. Само сочинение Розанова было направлено против позитивизма. В нём он также попытался исследовать науку как цельное знание, установить её границы, и в итоге дать учение о строении, отношении к природе человека и его жизни. С точки зрения многих его современников, Розанов в этом плане “переоткрыл” ряд идей Гегеля. Но по своему характеру, изложенная работа обнаруживает сходство с философствованием античных мыслителей. Однако, книга не была принята публикой. Это и заставила Розанова перейти к другим формам творческого самовыражения.

В творчестве Розанова этот труд определил очень многое. Тема «понимания» уже в рамках той или иной проблемы (вопросы религии, пола, семьи, человеческой жизни) стала лежать в основании его большинства книг и статей.

В 1893 году, благодаря посредничеству Н.Н. Страхова, Розанов переехал в Петербург. С переездом в столицу было связано много надежд, которые впоследствии не оправдались. Он получил место чиновника особых поручений в центральном управлении Государственного контроля, которое возглавил друг К.Н. Леонтьева и Н.Н. Страхова, славянофил по своим убеждениям, Т.И. Филлипов. В 1899 году (из—за маленького жалования и тяжёлой, полуголодной жизни) оставил свой пост, целиком посвятив своё время литературной деятельности. Он стал постоянным сотрудником газеты «Новое время», которое издавал один из видных деятелей того времени А.С. Суворин. Розанов также активно печатался и в других изданиях, таких как «Вопросы философии и психологии», «Русский вестник», «Русское обозрение», «Русский труд», «Новый путь», «Мир искусства», «Весы», «Золотое руно» и в газетах «Биржевые ведомости», «Гражданин», «Русское слово».

С начала 1900 – х годов основной темой творчества Розанова стал Бог и пол. И все его книги, написанные в это время, наполненные любви ко «младенцу». Он считал, что связь Бога с полом гораздо больше, чем связь ума или совести с Богом, и что «это проекция Бога на земле».

Принято считать, что за Василием Васильевичем закрепилась репутация «русского Фрейда». Однако, данному мифу противостоит сегодня дьякон Михаил Першин. И, действительно считает дьякон Михаил, он во всех своих работах постоянно, к месту и не к месту разбирает проблемы брака, развода, незаконорожденных детей. Что же заставило обратиться Розанову к теме, которая придавала его творчеству особый розановский колорит? Прежде всего, это его семейные проблемы: сколько же горя принесли ему эти бракоразводные законы Российской империи. И он попал в ситуацию, когда это терпят невинные дети «блудница» (с точки зрения Церкви и государства) целомудреннейшая жена», с одной стороны разрешается у Розанова апологией семьи, а с другой стороны – разработкой темы пола.

И как, вполне обоснованно считает дьякон Михаил, в отличие от Фрейда, Розанов к своей метафизике пола идёт от «экзистенциональных вопрошаний Достоевского и Толстого».

Далее Першин в своей статье отмечает следующее: «Всё последующее у Розанова – поиск противоядие от всепоглащающего и всеобщего растления». И именно поэтому для Василия Васильевича понятной оказалась реальность «пасхального Богобытия твари».

И в данном случае, c точки зрения о. Михаила, христианский «родовой» пафос Розанова, чем более возвышенное, «вовсе не бердяевское гнушение деторождением. И здесь идеи счастливой семьи вполне состыковываются с позицией святителей Иоанна и Григория Богослова, а также «конституции» церковных канонов в целом положительно смотрели на данный вопрос. И сама по себе полемика с Церковью, которую вёл Василий Васильевич долгие годы была скорее полемикой с теми взглядами на семью, которые отличали католицизм, полонивший в XVII – XIX веках русское православие.

В данном случае, пафос двухтомника статей Розанова «Семейный вопрос в России» (1903) – в защите семьи и религиозном оправдании брака. Философ ощутил глубокое внутреннее перерождение семьи и брака, а также воспринял его как главный симптом религиозного оскудения, ибо именно в семье он видит неугасаемый творческий огонь, согревающий процесс культуры.

Далее Розанов изумительно верно объединяет процесс борьбы с нигилизмом с семейным воспитанием ребёнка. «Борьба с нигилизмом, — пишет он в этой книге, — мне представлялась через ребёнка и отцовства», но в итоге, ему пришлось лишь константировать распад семьи и семейных отношений. Более того, живи он сегодня, его ещё больше чем в его время, возмутила политика безнравственности на телевидении и печати, в обществе, разрушающая современное общество. К тому же его возмутило бы как моральное, так и физическое растление как женщины, так и мужчины. Особенно это касается современной девушки, женщины, которая фактически эмансипированна в современном мегаполисе (курит, ходит в штанах, ведёт себя по-мужски), и во многом лишена женского обояния и женской красоты.

В июле 1904 года случилось совершенно непредвиденная поездка с семьёй в Саров в годовщину канонизации Серафима Саровского. Рассказ об этом под названием «По тихим обителям» вошёл позднее в книгу Василия Васильевича «Тёмный лик», которая с неослабленным вниманием читается особенно сегодня, в пору обретения мощей преподобного Серафима Саровского. Вот как он рассказывал о Преподобном Серафиме: «Ни один ещё святой Русской земли так не повторил, не преднамерения, неумышленно, великих фигур, на которых собственно, как мост на своих сваях, утвердилось христианство... Это особенное место, особенное лицо, смешиваемое с мудрецами, с великими вздыхателями истории, как Гус, Иероним Пражский, Лютер. Здесь всё тихо. И далее Розанов изумительно верно определил сущность отшельничества: «Существо отшельничества, в первой, чистой фазе его, и заключалось в желании «уйти от греха». Тут «грех» всегда является от замешательства обстоятельства столкновения их с лицом человеческим и лица человеческого с ними. Уединись и станешь немного лучше…».

Подобно другим русским писателям и философам его эпохи, он критикует не Запад как таковой, а именно современную цивилизацию. Например, в «Опавших листьях», с присущей здесь свободой выражений, Василий Васильевич пишет следующее: «Вся цивилизация XIX века есть медленное, неодолимое, восторжествовавшее торжество кабака».

Подобно другим русским писателям его эпохи, Розанов критикует не Запад как таковой, а именно современную западную цивилизацию. В «стареющей жизни Западной Европы» мыслитель чувствует глубокое иссякание её творческих сил. «Во внутренних европейских событиях, чем ближе к концу века, тем яснее «общеевропейской» делается только пошлость. Всё смешалось, но пошлость не меняется. Европеизм раскладывается; старые общеевропейские люди – длинны и древне прекрасны, но они просто не действуют».

Дехристианизация Европы несомненна для Розанова. «Запад, продолжая хранить, — пишет он, — декорум религии и тайне души и … в практике жизни разошёлся с христианством». Далее он, подобно Тютчеву , критикуя католицизм, говорит о внутреннем противоречии православия и католицизма. И из этого противоречия русский мыслитель критикует и устройство западной семьи, в которой отсутствует полностью нравственные устои. А в связи с этим загнивает и поле культурной жизни. Здесь Розанов полностью продолжает идеи почвенников, обращая главное внимание на исторические, духовные, семейные ценности народа.

Развивал в своём творчестве Розанов и национальный вопрос, особенно для нас сегодняшних актуальный. Он ещё в конце XIX – начале ХХ века отмечал не урегулированность территориальных, национальных, семейных проблем на территории тогдашней Российской империи, а ныне СНГ, вынуждает нас обратиться к идеям национального вопроса В.В. Розанова. Кроме этого, существует проблема самоиндификации русского народа, которое приводит к уменьшению русского этноса в своей собственной стране. Для Розанова все эти проблемы вошли в единый синтез: при нарушении одной из цепочек: семьи, Церкви, пола, школы, национальности, культуры, патриотизма, чувства Родины рушится всё, и прежде всего, тот Русский Дом, который является основой нашей цивилизации.

Подобные проблемы, которые усилились сегодня в геометрической прогрессии и начались в начале ХХ века, как раз во многом из-за того, что высшие сословия забыли свою собственную страну, призывая и заставляя других людей жить «как на Западе». И, следовательно, были усилены в обществе космополитические настроения. Этим темам также были посвящены статьи В.В. Розанова.

Так, в статье «Космополитизм и национализм» (1911) Василий Васильевич вполне, как кажется, удачно вывел сущность космополитизма, которое вполне актуально и сегодня. Сам по себе он «мертвечина и механизм», и он вне – личен. «Космополитизм – эта всеобщая подражательность», — с горечью отмечает младший друг и ученик К.Н. Леонтьева и Н.Н. Страхова, при этом говоря о том, «что эта история последних лет». И не только ХХ века, но и сегодняшнего дня. А национализм личностный и индивидуальный. И он, наконец, «есть творчество, которое и может быть только личным, «своим… у каждого человека, у народа.

Но более актуальной для нашего времени является мало известная статья Василия Васильевича «Евреи в жизни и печати» (1900), опубликованная недавно в сборнике С.М. Сергеева, где Розанов отмечает то, что русские сами себя могут критиковать, а вот евреев – нет, за это самих русских объявляют антисемитами. «Русские столь сильно критиковали себя самих, свои сословия, как в особенности дворянское, своё духовенство, свою необразованность, отсталость, косность, что не могут не спросить себя, и даже несколько растерянно: почему привилегия не быть судимым принадлежит в составе русского населения одной, весьма пришлой частице его – евреям?! Всех судят – могут судить и евреев: печать и общество всех критикует – подлежат критике и евреи».

Далее он завершает свой вывод следующими, сверхсовременными для сегодняшнего дня словами: «Если взять еврейские органы русской печати, еврейские явно или еврейски замаскированно, мы увидим, как едко относятся они к коренным и специальным особенностям русизма, и повсюду рекомендуют, указывают и считают едино спасительным для нас переход к общечеловеческому облику идей и чувств».

Кроме этого, Розанов, особенно в 10-е годы ХХ века, страстно поддерживает идеи славянофилов. Особенно явно Василий Васильевич поддерживал данное учение в период первой мировой войны. Так, в статье, написанной в 1904 году, посвящённой памяти к 100-летию А.С. Хомякова, Розанов сетует, что русский философ «увы, до сих пор не объят любовью народной в обширном значении. (…) Только его слова о Европе: «страна святых чудес» – вошли почти пословицей в живой оборот нового русского языка: какая насмешка истории, если принять во внимание, что во всех своих трудах он усиливался оспорить этот яркий афоризм. Теперь, когда прошло 44 года после его смерти, идеи его не представляют высокого и цельного здания. Они похожи на рассыпавшуюся башню св. Марка в Венеции. Было прекрасное здание, прекрасный план, от которого осталось много щебня. Но щебень этот есть, но здание это было, но есть много людей, хранящих о нём благоговейное воспоминание. В общем, всё принадлежит истории, а не действительности. Так и Хомяков. Он же упорною и монотонною (всё в одном направлении) своею деятельностью покачнул всё русское сознание в сторону народности, земли, в сторону большого внимания к своей истории и нашей церкви».

Подобно Хомякову, Розанов всё время болел за Россию. На вопрос, что он отрицает решительно и однозначно, Василий Васильевич прямо отвечал: «Непонимание России и отрицание России».

В целом же, сами идеи Хомякова постоянно занимали Розанова. Он постоянно к ним обращался во время всего своего творчества и очень часто сетовал, что его наследие очень слабо освоено и что его мало читает так называемое образованное общество. А сами книги русского философа «не распроданы», также как и труды А.А. Григорьева, Н.Н. Страхова, Н.Я. Данилевского и К.Н. Леонтьева.

Противоречиво у него было отношение к еврейскому вопросу, язычеству и христианству. Так, во втором коробе «Опавших листьев», он вспоминал, «что пробуждение внимания к юдаизму, интерес к язычеству, критика христианства – всё выросло из одной темы – семейного вопроса и из-за того, что церковь не желает признать его детей от второго брака, забывая при этом об отдельном человеке. Библия, Ветхий Завет, по словам Розанова, «универсальный родильный дом», который жаждал он обрести и в России.

Однако, особенно после убийства П.А. Столыпина ход его мыслей в этом отношении резко меняется, и он пишет М.О. Гершензону в начале 1912 года: «Я настроен против евреев (убили – всё равно Столыпина или нет, — но почувствовали себе право убивать «здорово живёшь» русских), и у меня (простите), то же чувство, как у Моисея, увидевшего как египтянин убил еврея».

Осенью 1913 года Розанов печатает несколько статей в газете «Земщина» в связи с процессом М. Бейлиса. Руководители Религиозно-философского общества, и прежде всего Д.С. Мережковский и А.В. Карташёв поднимают вопрос об изгнании Василия Васильевича из своей среды за статьи, написанные в связи с делом Бейлиса.

В 1914 году, Розанов собрал свои статьи последних лет по еврейскому вопросу и опубликовал их в книге «Обонятельное и осязательное отношение евреев к крови», где речь шла о тайнах и ритуалах иудаизма, о деле Бейлиса и отношении к нему печати.

В целом, в еврейском вопросе, писатель занимал двойственную позицию (так ему свойственную): с одной стороны, он вполне разумно отрицал антисемитизм в виде погромов, но при этом всегда оставлял за собой право высказываться против тех, кто ненавидел Россию или тех кто клеветал на неё. И это было его право как русского писателя и патриота, которое никто и никогда не мог отнять у него. Понимание и любовь к еврейству соседствует у него с настороженностью, недоверием и ожиданием «беды для себя».

В 10-е годы ХХ века он возвращается к славянофильским и государственно — патриотическиим идеям. И уже во втором десятилетии века Розанов с масштабного изучения культуры иудаизма переходит к фокусировке национальных проблем, решение которых могло бы гарантировать русскую цивилизацию от опасности.

Главные же его отрицательные аспекты – неприятие той общественной политической миссии, которую активно реализуют масоны, парламентская оппозиция (да и вообще думский парламент в целом), а также подпольный радикализм, частные банки, частая противогосударственная сатира и в основе своей либеральная университетская профессура.

«Не люблю и не доверяю», так говорил он о подобных мыслящих деятелях, не понимающих и не любящих Россию. В этот период времени Василий Васильевич особенно много уделял вниманию к ненависти многих деятелей, в том числе и представителей России. Подобные настроения, кстати выразились в статье «Почему нельзя давать амнистию эмигрантам?» (1913), отрицательно воспринятой «передовой интеллигенцией». На вопрос, что он отрицает однозначно, Василий Васильевич прямо отвечал: «Непонимание и отрицание России».

В статье «Забытые и ныне оправданные» философ предваряет идею В.Ф. Эрна о том, что само время славянофильствует, что грешно и стыдно в этот переходный момент в истории России не быть патриотом своей страны.

Октябрь 1917 года выбил почву из под ног В.В. Розанова. Русский писатель и философ перебрался в Сергиев Посад, где служил его лучший друг – священник Павел Флоренский. 1918-1919 – череда сплошных несчастий в жизни писателя. Трагически погибает его единственный сын – Василий. Измученного, постоянно ищущего работы, Василия Васильевича разбил инсульт. Деньги, присланные М. Горьким, пришли с опозданием.

Умирал Василий Васильевич долго и тяжело. В большом, нетопленом доме стоял нестерпимый холод. Чтобы его согреть, больного накрыли шалями и шубами. Он жаловался, только иногда говорил совсем «по-розановски»: «Сметанки хочется… каждому человеку в жизни хочется сметанки». Соборовал его о. П. Флоренский.

В конце жизни он всем нам оставил следующее завещание, над которым нам необходимо задуматься: « Россию подменили. Вставили на её место другую свечку. И она горит чужим пламенем, чужим огнём, светит не русским светом и по–русски не согревает комнаты. Русское сало растеклось по шандалу. Когда эта чужая свечка выгорит, мы соберём остаток русского сальца. И сделаем ещё последнюю русскую свечечку. Постараемся накопить ещё больше русского сала и зажечь её от той маленькой. Не успеем – русский свет погаснет в мире».