Оглавление

Введение

1. Развитие института соучастия в российском праве

1.1 Развитие института соучастия в уголовном праве России

1.2 Совместное преступное деяние как категория уголовного права

2. Признаки соучастия в преступлении

2.1 Объективные признаки соучастия в преступлении

2.2 Субъективные признаки соучастия в преступлении

2.3 Совершенствование правоприменительной практики направленной на классификацию преступлений, совершенных в соучастии

Заключение

Список источников и литературы

Введение

Актуальность темы дипломного исследования. Одной из основных функций государства является борьба с преступностью. Экономическое, социальное, культурное развитие государства неразрывно связано с обеспечением безопасности граждан российского государства. В настоящее время особую значимость приобрела борьба с организованными формами совершения преступлений, с лицами, создающими и руководящими преступными объединениями. Опасность организованной преступности заключается в том, что в отличие от обычной преступности она пытается проникнуть в органы государства и использовать его институты в своих корыстных целях.

По этому, хотелось бы отметить, что выбор темы дипломной работы "Соучастие по Российскому уголовному праву и его признаки" обусловлен актуальностью данной проблемы, так как имеет особое практическое значение в борьбе с преступностью и возникшие вопросы в сфере действия института соучастия приобретают свою специфику, нуждающуюся в специальном рассмотрении на законодательном уровне и для отправления правосудия.

С помощью института соучастия российское уголовное право устанавливает основания за совместную преступную деятельность, определяет условия, порядок и пределы ответственности соучастников в зависимости от характера участия и роли каждого из них в совместно совершенном преступлении. Ведь когда лицо действует в соучастии, каждый из преступников находит поддержку и помощь у других участников, и тем самым укрепляет свою решимость вложить усилия в совершении совместного преступления.

Важно отметить, что степень общественной опасности преступлений, совершенных в соучастии, повышается еще и потому, что при соучастии увеличивается возможность сокрытия следов преступления и уклоняется от уголовной ответственности.

Степень научной разработанности проблемы. Изучением проблем соучастия в преступлении занимались такие правоведы как Алексеев В.А., Арутюнов А.А., Афиногенов С.В., Ахметшин X.М., Безуглов В.В., Берестовой Н.П., Бурчак Ф.Г., Галиакбаров P.P., Григорьев В.А., Гришаев П.И, Жалинский А.Э.. Иванов Н.Г., Игнатов А.И., Иногамова-Хегай Л.В., Керимов Д.А., Ковалев М.И., Козлов А.П., Лыхмус У.Э., Макаров С.Д., Малахов И.П., Панько К.К., Пионтковский А.А., Познышев С.В., Разинкин В.С., Сабитов Р.Д., Савельев Д.В., Сальникова Н.И., Таганцев Н.С., Тельнов П.Ф., Трайнин А.Н., Ушаков А.В., Хачатуров Р.Л., Хмелевская Т.А., Чучаев А.И., Шаргородский М.Д., Шеслер А.В., Шулина И.А. и многие другие.

Гипотеза исследования. Определение соучастия и его признаки нуждаются в уточнении и дальнейшем исследовании.

Целью выполнения работы является изучение конкретных уголовно-правовых норм, определяющих понятие и признаки соучастия в преступлении по российскому законодательству. Рассмотреть квалификацию соучастия в преступлениях со специальным субъектом, неудавшегося соучастия и определить ответственность соучастников.

Задачей работы, помимо анализа уголовно-правовой борьбы с преступлениями совершенными в соучастии заключается также в поисках решения проблем, которые в свою очередь касаются института соучастия в преступлении.

Объектом исследования при подготовке дипломной работы послужило уголовное законодательство, которое регулирует институт соучастия в преступлении.

Предметом исследования являются нормы уголовного законодательства, научная литература и публикации по теме исследования.

Теоретическая значимость исследования. Борьба с организованной преступностью должна быть поставлена на первый план деятельности всех ветвей государственной власти и должностных лиц. К сожалению, на протяжении длительного времени умышленно затягивается процесс принятия законов, направленных на борьбу с организованной преступностью и коррупцией, предусматривающих принятия комплексных межотраслевых норм, касающихся предмета административного, гражданского, налогового, уголовного, уголовно-процессуального регулирования.

Практическая значимость исследования. Законодателем внесены новеллы в УК РФ, в части регламентации уголовно-правовых мер, направленных на борьбу с групповой преступностью. К числу положительных изменений следует отнести: расширение понятия исполнителя, законодательная формализация признаков организатора преступления. увеличение форм преступных сообществ и введение повышенной уголовной ответственности за организацию, и участие в них, предусмотрение квалифицирующих признаков наиболее распространенных общественно опасных деяниях по признакам соучастия.

В настоящее время судебная практика имеет определенный опыт разграничения различных форм соучастия при квалификации деяний, что дает возможность правоохранительным органам более эффективно пресекать организованные проявления преступности.

Методы исследования. Проведенное исследование опирается на диалектический метод научного познания явлений окружающей действительности, отражающий взаимосвязь теории и практики. Обоснование положений, выводов и рекомендаций, содержащихся в дипломной работе, осуществлено путем комплексного применения следующих методов социально-правового исследования: историко-правового, статистического и логико-юридического.

Структура дипломной работы состоит из введения, двух глав, объединяющих пяти параграфов, заключения, списка источников и литературы.

1. Развитие института соучастия в российском праве

1.1 Развитие института соучастия в уголовном праве России

Исторически функция института соучастия прежде всего выражалась в обосновании уголовной ответственности лиц, которые сами непосредственно преступления не совершали, но в различных формах оказывали содействие его выполнению. В уголовном законодательстве это достигалось путем определения видов соучастников и дифференциации их ответственности.

Институт соучастия в преступлении является одним из наиболее древних институтов уголовного права. История его развития в России берет начало со времени образования Древнерусского государства. Законодательно ответственность за преступление, совершенное не одним субъектом, была установлена уже в первых нормативных актах Древней Руси.

Установления, определявшие ответственность соучастников в связи с совершением конкретных преступлений, ранее других были сформулированы в Русской Правде. Так, в ст. 31 Краткой редакции (по Академическому списку) сказано: "А если (кто-либо) украдет коня или волов или (обокрадет) дом, да при этом крал их один, то платить ему гривну (33 гривны) и тридцать резан; если воров будет 18 (даже 10), то (платить каждому) по три гривны и по тридцать резан платить людям (княжеским)". В Уголовном уложении Российской империи 22 марта 1903 г. соучастию были посвящены всего 2 статьи, в которых соучастниками признавались исполнители, подстрекатели и пособники (ст. 51), а также выделялись такие формы соучастия, как сообщество и шайка, и определялись условия ответственности их членов (ст. 52). В Особенной части Уложения предусматривалась ответственность за участие в публичном скопище (ст. 121-123), сообществе (ст. 124-127), за участие в шайке, созданной в определенных целях (ст. 279), а в качестве квалифицированных видов преступлений выделялось совершение их в составе сообщества (например, ст. 102). Ответственность за недонесение о совершении тяжкого преступления и укрывательство предусматривалась в главе 7 Уложения.

Теоретические исследования этого института стали проводиться значительно позднее, начиная с XVIII в., - именно тогда стала формироваться наука уголовного права в России.

В истории России имеется немало примеров, касающихся соучастия и групповой преступности в целом. Так, Земским Собором 1619 года, созванным при непосредственном участии молодого еще тогда царя Михаила Федоровича Романова, среди прочего был рассмотрен и вопрос о злоупотреблениях местной администрации. Таковые злоупотребления не были редкостью для Российского государства, но именно в период, предшествующий Собору 1619 года, вскрылся, во многом благодаря усилиям молодого царя, глобальный характер административных злоупотреблений. В связи с этим, соборным приговором был образован сыскной приказ, которому вменялось в обязанность доносить царю о всех злоупотреблениях со стороны царских чиновников. Но не столько царские чиновники, сколько родственники царя, организовав преступные группы, занимались злоупотреблениями.

Исторически институт соучастия в преступлении развивался в направлении дифференциации его видов, а также ответственности за соучастие.

Обратимся к нормам обычного древнерусского права, нашедших свое отражение в первых правовых памятках X века, таких как: договоры Олега (911 г.) и Игоря (944 г.) с греками, Устав о земских делах Ярослава Мудрого, в которых просматривается лишь зарождение уголовно-правовых понятий преступления и наказания.

В этот исторический период вопросы соучастия, как одного из наиболее сложных институтов уголовного права оставались в стороне. Законодательно не рассматривалась и не определялась уголовная ответственность за убийство совершенное в соучастии. Однако было бы неверным утверждать, что случаи привлечения к уголовной ответственности нескольких лиц, совместно совершивших преступление, не были известны судебной практике.

Позднее система правовых норм Древней Руси стала называться "Русской правдой" являющейся наиболее крупным памятником в истории русского права периода начала феодализма. В этот период не проводилось еще законодательного различия форм соучастия и соучастников преступления. Данные на законодательном уровне регламентации, определяющие ответственность соучастников, связывали этот институт с конкретной уголовно-правовой нормой.

Тем не менее, в Русской правде уже закладывались основные принципы ответственности лиц, совместно совершивших преступление. Так ст. 43 Пространной правды говорит о нескольких лицах, совершивших преступление, устанавливая зависимость кратности платы за причиненный ущерб от количества участников преступления: "аже крадет гумно или жито в яме, то колико их будеть крало, то всем по 3 гривны и по 30 кун платити".

Таким образом, до XVI в. русское уголовное право находилось еще в состоянии зарождения. В нем господствовал обычай, и лишь немногие из его институтов получили закрепление в памятниках древнерусского права.

Дальнейшее развитие уголовного законодательства связано с эпохой укрепления центральной власти, процессом преодоления феодальной раздробленности. Результатом таких преобразований явились Судебники Ивана III (1497 г.) и Ивана IV (1550 г.).

В Уставе о разбойных и татиных делах Ивана Грозного впервые употребляется термин "товарищи", как соучастники преступления. Данные судебники, прежде всего, предусматривали наказуемость посягательства на жизнь государя.

Судебник 1550 г. выделяет ряд обстоятельств отягчающих преступление. Так, например, в качестве одного из отягчающих обстоятельств отмечалось убийство господина слугой. Однако совершение преступления в соучастии к числу таких обстоятельств отнесено не было.

До того, как российское уголовное законодательство стало различать Общую и Особенную части, соучастие рассматривалось как квалифицирующий признак конкретных составов преступлений. При этом долгое время не делалось различия в ответственности различных видов соучастников. Так, по Уложению 1649 года все совершившие преступление наказывались одинаково, лишь пособники в некоторых преступлениях наказывались менее строго, чем исполнители.

Институт соучастия фактически начинает свою историю именно с Уложения 1649 г., где не только определяются его основные положения, признаки и виды соучастников, такие как подстрекатель, пособник и исполнитель, но и индивидуализируется ответственность лиц, совместно участвующих в совершении преступления. Так, если господин приказал своему слуге совершить преступление, то слуга подвергался битью кнутом, а если слуга совершал это преступление сам, то он подлежал смертной казни (ст. 12 гл. XXII). В соответствии со ст. 198 данной главы если "…кто над кем учинит смертное убийство по чему наущению, а сыщутся про то допряма, и того, кто на смертное убийство научал, и кто убил, обеих казнити смертью же".

Пособники преступления, или, согласно Уложению – "товарищи", иногда наказывались легче исполнителя, а иногда - и наравне с ним. Например, согласно ст. 198 гл. X убийца, то есть исполнитель преступления подвергался смертной казни, а его товарищи (соучастники) – ссылке и наказанию кнутом.

В период абсолютной монархии все стороны деятельности какого-либо ведомства охватывают Уставы (Воинский, Таможенный, Морской и др.). Важным памятником уголовного права XVIII в. явился содержащийся в Уставе воинском Артикул воинский, который является первым военно-уголовным кодексом России, вступившим в силу в 1715 г.

Что же касается института соучастия, то Артикул воинский, как и Уложение 1649 г., кроме главных виновников различал следующие формы соучастия: подстрекательство к совершению преступления (Артикул 2), пособничество (Артикул 189), недоносительство (Артикул 19), укрывательство (Артикул 190). Общим правилом по Артикулу воинскому является применение одинакового наказания, как к исполнителю, подстрекателю и пособникам, так и к лицам прикосновенным к преступлению, в силу чего степень виновности каждого из них не находилась ни в каком сравнении с размером наказания. Так, в Артикуле 155 сказано: "Всяко яко убийца сам, тако и протчие имеют быть наказаны, которые к смертному убийству вспомогали или советом или делом вступались". Таким образом воинский Артикул 1715 года уравнивал в ответственности всех соучастников. Артикул 189 и Артикул 190 устанавливали: "один через другого чинит, почитается так, якобы он сам учинил: оные которые в воровстве конечно, вспомогали или о воровстве ведали и от того часть получили или краденое, ведая, добровольно принявши, спрятали и утаили оные властно яко сами воровали, да накажутся".

Из вышеизложенного можно сделать вывод, что в развитии института соучастия Артикул воинский не только не пошел дальше Уложения 1649 г., но даже сделал определенный шаг назад, так как по Уложению в некоторых случаях соучастники (подстрекатели, пособники), а также лица, прикосновенные к преступлению, наказывались все же несколько мягче главных виновников (исполнителей).

Дальнейшее развитие законодательства о соучастии связано с проектами Уголовного уложения 1754-1766 гг., авторы которых стремились провести деление отдельных соучастников (сообщников) по внешней роли их деятельности. Так, в главе "Об отраве" указывалось: "Кто такому злодею в таком преступлении сообщником был и отравы оные, которыми кого отравил и, ведая злое его в том умышление, продал или на то, как отравить кого научал, и иному учинить такую и равномерную казнь, как и самому убийце".

Свод законов 1832 г. (ст. 11-15, книга I, том XV) уже более четко, по сравнению с Артикулом воинским, определяет виды соучастия, определяя их как соисполнительство, пособничество, попустительство. И, прежде всего, Свод законов 1832 г. из соучастников выделяет зачинщиков, т.е. преступников, "которые действовали вместе с другими, - гласит ст. 12, - но прежде их первые положили умысел и согласили к тому других, или первые подали пример к совершению преступления". В соответствии со ст. 18, зачинщики наказывались более строго, чем простые исполнители, в то время как пособники, попустители, недоносители и укрыватели наказывались по мере их вины.

Уложение о наказаниях уголовных и исправительных 1845 г., которое в своей последней редакции 1885 г. действовало вплоть до октябрьских событий 1917 г., определяло основные количественные и качественные признаки соучастия, предусматривая согласно ст. 51, уголовную ответственность за "деяние, учиненное несколькими лицами, согласившимися на его совершение или действовавшими заведомо сообща". Выделялись следующие разновидности совместной деятельности: совершение преступления по предварительному соглашению – заговор, или без такового – скоп, а также совершение преступления группой лиц, занимающихся преступлением в виде ремесла – шайкой.

В период до 1917 года проблема соучастия в преступлении в науке уголовного права была одной из самых важных и привлекала к себе повышенное внимание ученых. Теоретики исследовали понятие соучастия в преступлении, виды соучастников, проблему разграничения их функций, ответственности за совершенное преступление. Предпринимались попытки выявить те составы преступлений, которые могли быть совершены в соучастии, однако практически отсутствовали идеи о формах соучастия, и поэтому они не получили законодательного закрепления. Но многие теоретические разработки нашли отражение в нормативных актах. Наблюдалась также известная вестернизация отдельных проблем.

Несмотря на сложность системы Уложения в отношении вопросов соучастия, неопределенность и расплывчатость их отличительных форм, формальный подход к назначению наказания соучастникам, основные положения, определяющие основополагающие признаки соучастия в целом оказали большое влияние при конструировании уголовно-правовых норм о соучастии в будущем.

В течение 20 лет разрабатывалось новое уголовное Уложение, проект которого был подготовлен лишь к 1903 г. В этот период источниками действующего уголовного права были: Уложение 1885 г., Устав о наказаниях, налагаемых мировыми судьями 1864 г., Военный уголовный кодекс 1875 г. и Военно-морской устав 1886 г.

Уложение 1903 г. достигло большого достижения в конструировании уголовно-правовых норм о соучастии. Значительный интерес представляют в нем нормы о совместной преступной деятельности. Так, Уложение содержало понятие соучастия, под которым, согласно ст. 51, понималось: "преступное деяние, учиненное несколькими лицами, согласившимися на его совершение, или действующими заведомо сообща". Кроме этого, содержалось указание на наказуемость таких видов соучастников, которые "непосредственно учинили преступное деяние или участвовали в его совершении – исполнителей, подстрекавших других к совершению преступления – подстрекателей, и которые были пособниками".

Надо отметить, что в этот период уже законодательно содержалось указание на освобождение уголовной ответственности при добровольном отказе соучастников от совершения преступления. В Уложении не только существенно упрощалась система видов соучастников, но и дифференцировалась их ответственность, закреплялось понятие соучастия, а также выделялись четыре разновидности преступных образований: соучастие с предварительным сговором, без такового, преступное сообщество и шайка. Так, согласно ст. 52 "согласившийся принять участие в сообществе для учинения тяжкого преступления или преступления, и не отказавшийся от дальнейшего соучастия, но не бывший соучастником тяжкого преступления или преступления, отвечает только за участие в сообществе. Участие в сообществе для учинения тяжкого преступления или преступления в шайке, составившейся для учинения нескольких тяжких преступлений или преступлений, наказываются в случаях особо законом указанных".

Таким образом, дореволюционное законодательство относительно института соучастия было по основным параметрам сформировано.

В дореволюционной теории институт соучастия вызывал немало дискуссий. Основной предмет спора - концепция акцессорности соучастия, т.е. зависимости ответственности соучастников от ответственности исполнителя. Ответственность соучастников, которые сами состава преступления не выполняли, противоречит принципам вины и причинной связи. Поэтому при стечении деяний нескольких лиц каждый должен наказываться самостоятельно, в пределах собственной вины и вклада в причинение ущерба.

В советский период законодательное определение понятия соучастия впервые было дано в Руководящих началах по уголовному праву РСФСР. Согласно ст. 21 "за деяния, совершенные сообща группою лиц (шайкой, бандой, толпой), наказываются как исполнители, так и подстрекатели и пособники". Однако УК РСФСР 1922 г., 1926 г., Основные начала уголовного законодательства Союза ССР и союзных республик 1924 г. определения общего понятия соучастия не содержали, а лишь выделяли соучастников (подстрекателей, пособников и исполнителей), в отношении которых устанавливались в качестве общих принципов применения наказания: а) степень участия лица в совершении преступления; б) степень опасности совершенного деяния и в) степень опасности лица, участвовавшего в данном преступлении. В Особенной части УК предусматривались групповые преступления как элементы квалифицированных составов и отдельно устанавливалась ответственность за такие формы попустительства, как укрывательство и недонесение.

Вместе с тем в 30-50-е гг. правоприменительная практика нередко расширяла границы соучастия. Так, например, введенная в действие 8 июня 1934 г. ЦИК СССР ст. 58-1а (измена Родине) в теоретическом плане и в практическом значении применительно к институту соучастия истолковывалась в виде "широкого" понятия соучастия, для которого не требовалось устанавливать ни наличия вины, ни причинной связи между действиями каждого соучастника и наступившим преступным результатом. Один из главных идеологов такой трактовки соучастия А.Я. Вышинский считал неприемлемым применение при ответственности за соучастие общих принципов уголовной ответственности. В своей работе он писал: "Правильный сам по себе, этот принцип неприменим в вопросе о соучастии, если соучастие понимать не в узком смысле этого слова, т.е. не как участие нескольких лиц в совершении общими усилиями одного или нескольких преступлений, а понимать его в широком смысле слова, т.е. как совокупность действий многих или нескольких лиц, не только вызвавших данный преступный результат, но и в той или иной мере и степени, прямо или косвенным образом, посредственно или непосредственно предопределивших или облегчивших наступление преступного результата". Таким образом, умышленный характер соучастия выхолащивался, отрицалась необходимость причинной связи между действиями соучастников и преступным результатом, а институт соучастия заменялся некой безграничной и неопределенной причастностью к совершению преступления.

С принятием Основ уголовного законодательства Союза ССР и союзных республик в 1958 году был подведен определенный итог интенсивному, хотя и не всегда последовательному развитию теории соучастия. Однако нормы института соучастия, закрепленные в них, снова породили дискуссию о признаках данного правового явления. Широко обсуждались и другие проблемы: возможность неосторожного соучастия в преступлении; возможность соучастия в неосторожном преступлении. По мнению М.И. Ковалева, подготовившего фундаментальный труд по этим проблемам, концепция соучастия, принятая Основами, была принципиально правильной. Остальные концепции вели или к расширению, или к сужению объема соучастия. Он утверждал, что для соучастия характерен только умысел.

В 1960 году М.И. Ковалев предложил определить соучастие как умышленные, совместные действия вменяемых и действующих по собственной воле лиц, представляющие собой совершение одного и того же умышленного преступления, с разделением или без разделения ролей между участниками.

Теоретический анализ Основ показывает, что в этот период его авторы, не ссылаясь напрямую на источники, что было вызвано политическими причинами, исследовали и учли опыт законодательной регламентации соучастия в российском уголовном праве и ряде современных государств. Наблюдается тенденция более полной формализации признаков соучастия. А это, несомненно, способствовало стабилизации судебной практики. Документ оказал заметное влияние на развитие норм института соучастия. Впервые в уголовном праве России появился институт соучастия с детализацией его характеристик в ряде норм, и это было достижением уголовно-правовой науки. В 1960 году на базе Основ в РСФСР был принят Уголовный кодекс. Он воспроизвел нормы Основ, регламентирующие этот институт.

УК РСФСР 1960 г. впервые дал развернутое определение соучастия, перечислил лиц, подлежащих ответственности за соучастие, все же нерешенными оставались многие вопросы, которые в последующем широко обсуждались в литературе. Например, не был решен вопрос о четких признаках соучастия, о его видах и формах. А между тем организованные формы совершения преступления группами после принятия Уголовного кодекса РСФСР 1960 г. стали все чаще проявлять себя в реальной жизни.

1.2 Совместное преступное деяние как категория уголовного права

Теоретические изыскания относительно уголовно-правовых конструкций, регламентирующих совместную деятельность нескольких лиц при совершении одного преступления ведутся давно, однако до сих пор к какому-либо результату они не привели. Многочисленные исследования, посвященные различным аспектам совместных преступных деяний, имея богатейший эмпирический материал, тем не менее, страдали одним серьезным недостатком - отсутствием не только существенной новизны теоретических выводов, но и расширением, уточнением уже имеющихся фактов и некоторых положений уголовно-правовых теорий. Об этом свидетельствуют вновь и вновь появляющиеся условности, допускающие, например, неосторожное соучастие и соучастие в неосторожном преступлении, а также рассмотрение сквозь призму соучастия случаи совершения преступления несколькими лицами, но только с одним годным в уголовно-правовом смысле субъектом.

Таким институтом, как представляется, вполне может выступать категория "совместное преступление" (совместное преступное деяние). Суть его состоит в сопричинении преступного результата. Содержание данного понятия необходимо рассматривать как условие причинения общественно опасных последствий, своеобразную форму совершения преступления.

Совместное преступное деяние приобретает особое самостоятельное уголовно-правовое значение в силу специфического сочетания объективных и субъективных признаков. Эта категория охватывает не только случаи участия в преступлении лиц с признаками субъекта, но и иных лиц, хотя и не обладающих такими признаками, но так или иначе причастных к событию преступления и влияющих на характер и степень общественной опасности деяния.

Под этой формой, в широком смысле, как представляется, следует понимать виновное (умышленное или неосторожное) объединение деятельности нескольких физических лиц (как субъектов преступления, так и лиц с отсутствующими признаками вменения) в процессе совершения одного и того же общественно опасного деяния. Ключевым свойством такой формы совершения преступления является совместность деяния. Совместность находит свое проявление в следующих признаках, которые можно традиционно подразделить на две группы: объективные и субъективные.

К объективным признакам, характеризующим данную категорию, можно отнести: во-первых, наличие двух или более участников общественно опасного деяния, хотя бы один из которых мог бы отвечать признакам субъекта совершаемого преступления; во-вторых, объединение усилий в процессе совершения деяния (данный признак в качестве составляющих включает в себя взаимообусловленность действий виновных, наступление общего преступного результата их поведения, причинную связь между деянием каждого лица и преступным результатом).

К субъективным признакам совместного преступного деяния вполне возможно отнести: во-первых, виновный характер участия в деянии, во-вторых, совершенное деяние может быть только умышленным.

Проявления причастности такого рода при этом могут быть юридически абсолютно разнообразными. Однако единое для нескольких лиц преступление во всех случаях является тем самым основополагающим фактором, который вполне может объединить виды совместного участия в совершении одного общественно опасного деяния.

Совместное преступное деяние, как представляется, вполне может включать в себя: во-первых, соучастие в преступлении (в эту форму входит собственно соучастие в преступлении и соучастие особого рода, т.е. соучастие, специально предусмотренное статьями Особенной части УК РФ - в последнее время законодатель серьезно увлекся конструированием таких составов преступлений); во-вторых, совместное участие в совершении преступления с лицами, не подлежащими уголовной ответственности (к нему следует отнести посредственное причинение и объективно групповое общественно опасное деяние).

Многие спорные вопросы квалификации могут быть разрешены при оценке фактов участия нескольких лиц в одном преступлении через категорию "совместное преступление". При таком подходе получается, что все проявления общности деяний участников одного и того же преступления вполне поддаются классификации по двум основаниям - виновной (умышленной или неосторожной) причастности физических лиц к одному конкретному общественно опасному деянию, и субъективной окраске самого деяния (умышленного либо неосторожного).

Различные уголовно-правовые последствия, порождаемые самостоятельными видами совместного преступного деяния, которые прежде не поддавались глубокому и серьезному теоретическому обоснованию, вполне успешно могут быть разрешены в плане их исследования с использованием конструкций, не только и не столько соучастия в преступлении, не образуя при этом уголовно-правовых фикций. При этом следует отметить, что само соучастие в преступлении, как представляется, при таком подходе будет являться лишь структурным элементом более широкого явления - института совместного преступления, охватывающего все основные варианты участия нескольких лиц в одном преступлении.

В уголовном законодательстве основные аспекты данной проблемы должны получить самостоятельную правовую регламентацию в качестве самостоятельного элемента структуры Общей части уголовного закона - правового института. Действительно, для установления правового института и выделения его из группы других, дающих в совокупности отрасль права, как верно отметил P.P. Галиакбаров, необходимо, во-первых, существование определенной группы родственных однородных общественных отношений, требующих правового регулирования и поддающихся ему; во-вторых, определить наличие совокупности норм, запрещающих конкретное типизированное общественно опасное поведение; в-третьих, констатировать, что эти правовые запреты в рамках отрасли права занимают точное место, обусловленное их служебной ролью и назначением. Этот путь позволил бы не только снять многие спорные вопросы, но и содействовал бы стабилизации практического разрешения множества однородных уголовных дел. Все указанные P.P. Галиакбаровым признаки правового института характерны и для группы норм, которые могут регламентировать уголовную ответственность за совместное совершение преступления. Поэтому думается, что совместное преступление как самостоятельная уголовно-правовая категория имеет все параметры, а также научные и практические предпосылки, которые необходимы для формирования самостоятельного института Общей части отечественного уголовного права.

Итак, совместное преступное деяние приобретает повышенную степень общественной опасности за счет простого математического объединения, сложения сил, так как усилия, направленные на координацию (пускай даже механическую) объединенных действий ее участников при подготовке и совершении преступления, значительно увеличивают вероятность наступления общественно опасных последствий (достижения преступного результата), расширяют возможности совершения сложных по конструкции составов преступлений. Объединение индивидуальных способностей, общих и специальных знаний, умений, навыков создает благоприятные условия для достижения преступных целей, часто не осуществимых человеком в одиночку.

Ответственность участников такого рода преступлений наступает на основе объективно складывающейся взаимосвязи и взаимозависимости между участниками совместно совершенных преступлений. В этом смысле для участников это общественно опасное деяние представляется общим (однако, не в смысле его границ, а в смысле субъективного отношения к нему всех ее участников).

Таким образом, подводя итог изложенному, можно сделать вывод о том, что институт, который может носить название "совместное преступное деяние" может с успехом регулировать качественно однородные проявления групповой преступности. Будучи подсистемным образованием уголовного права как отрасли права, данный институт обладает в его рамках всеми необходимыми характеристиками, такими, как объективная обособленность, предопределенная природой его предмета, органическим единством компонентов, его образующих, относительной самостоятельностью, устойчивостью и автономностью функционирования.

Отмеченные положения позволяют сделать вывод о том, что механизм, регулирующий вопросы, связанные с уголовно-правовой оценкой преступного результата совместными усилиями нескольких лиц требует дальнейшей и тщательной разработки, прежде всего на методологическом уровне.

Вывод по 1 главе

Таким образом, подводя итог изложенному, можно сделать вывод о том, что институт, который может носить название "совместное преступное деяние" может с успехом регулировать качественно однородные проявления групповой преступности. Будучи подсистемным образованием уголовного права как отрасли права, данный институт обладает в его рамках всеми необходимыми характеристиками, такими, как объективная обособленность, предопределенная природой его предмета, органическим единством компонентов, его образующих, относительной самостоятельностью, устойчивостью и автономностью функционирования.

Отмеченные положения позволяют сделать вывод о том, что механизм, регулирующий вопросы, связанные с уголовно-правовой оценкой преступного результата совместными усилиями нескольких лиц требует дальнейшей и тщательной разработки, прежде всего на методологическом уровне.

2. Признаки соучастия в преступлении

2.1 Объективные признаки соучастия в преступлении

Традиционно в теории уголовного права признаки соучастия подразделяют на объективные и субъективные. К первым относят совместность и участие двух или более лиц; ко вторым – вину, субъективную связь, мотив и цель.

Попытки найти признак, который выражал бы объединяющий характер соучастия, имели место еще в середине XIX в. Так, А. Жиряев писал: "В действовании заодно содержится как бы круговая порука, на основании коей произведенное одним должно быть приписано и другому". Н.С. Таганцев создал теорию солидарной ответственности, базирующуюся на причинной связи, общности вины и соглашении соединяющихся лиц, при этом солидарная ответственность объявляется признаком соучастия. Критикуя такой подход, Г. Колоколов исходил из отношения нескольких лиц к единичному результату, который каждый из виновных своим положительным действием обусловливает. Мы видим, что и Г. Колоколов не выделил какого-либо обобщающего признака, характеризующего объединенную деятельность соучастников, хотя нужно признать его большую приближенность к современному пониманию соучастия, поскольку он исходит уже из единичного результата и отношения к нему всех виновных. Несколько позже С. В. Познышев предложил определение соучастия, в котором обобщающие признаки объединенной деятельности соучастников отражаются в достаточно полном объеме: "Соучастие и можно определить как виновное совершение одного преступления совместною деятельностью нескольких лиц", где уже выделяется совместность как характеризующий объединенную деятельность соучастников признак. По этому пути в дальнейшем и пошло российское уголовное право. Так, А.Н. Трайнин определял соучастие как "совместное участие нескольких лиц в совершении одного и того же преступления, участие, при котором каждое из действующих лиц должно быть причинно и виновно связано с преступным результатом". Это определение нашло отражение в последующих законодательных актах. Согласно господствующей точке зрения совместность участия признается объективным признаком преступления. В то же время в теории высказано мнение об объективно-субъективном характере совместности. "Совместность – это момент не только или, вернее, не столько объективный, сколько субъективный". Сказанное доказывается тем, что бывает такое стечение объективных обстоятельств, при котором становятся возможными как соучастие, так и деяние при его отсутствии. Несколько странную позицию по данному вопросу занял Н.Г. Иванов. С одной стороны, он вроде бы признает совместность объективным признаком. С другой стороны, он характеризует совместность общностью усилий, вкладов в достижение единого результата, связью между взаимодействующими лицами, причинной связью между взаимодействием всех и результатом, придавая ей некоторый субъективный характер. Похоже, такую же точку зрения высказывает А.В. Шеслер, когда выделяет совместность преступных действий, "то есть причинение совместного преступного результата общими (объединенными) усилиям и соучастников", и совместность умысла соучастников, при этом автор не совсем точен, говоря о совместности действий, но распространяя действия и на общий результат. Указанная позиция на первый взгляд, да и по существу, представляется привлекательной. Естественно, совместность участия – сплав объективного и субъективного. В этом плане она ничем не отличается от любой человеческой деятельности, сознательно осуществляемой, в которой фактически нельзя разорвать само поведение и отношение к нему деятеля. Однако понимание этого не исключает уголовно-правового Научного анализа, при том анализа абсолютно раздельного, объективной и субъективной сторон преступления (собственно поведения и отношения к нему), который позволяет более четко вычленить проблемы той и другой в отдельности и полнее конкретизировать их решение, чего нельзя будет достичь при синтезированном рассмотрении указанных сторон преступления. Подобное вполне понятно любому специалисту. Такой общий подход по вычленению явления из всеобщей связи с целью его глубокого исследования вполне применим и в соучастии. Если мы признаем совместность объективно-субъективным признаком, то придется в совокупности анализировать и объективные связи поведения соучастников, и общим результатом их деяния, и объективные связи между поведением соучастников и общим результатом, и субъективную взаимосвязанность поведения участников, и распространение виновности на совместность. При таком подходе нам никогда не удастся в конгломерате указанных элементов достаточно четко выделить проблемы и решить их. Данную позицию поддерживает В.А. Григорьев.

Допускаются ошибки, связанные с квалификацией действий соучастников преступления и определением их ответственности.

Приговор Смоленского областного суда изменен в части осуждения Чебанюка за убийство, сопряженное с разбоем.

Исключая из обвинения Чебанюка п. "ж" ч. 2 ст. 105 УК РФ, суд тем самым признал в приговоре, что данное преступление Чебанюк совершил самостоятельно, а не в группе лиц, и должен нести ответственность за совершенные лично им действия. Между тем из приговора следует, что Чебанюк непосредственного участия в причинении смерти потерпевшим не принимал, а лишь способствовал в этом Ярченко, который и лишил жизни обоих потерпевших. Чебанюк лишь помогал нести составную часть ружья как орудия преступления, зная о намерении Ярченко лишить потерпевших жизни, и обеспечил ему для этого благоприятные условия.

Действия Чебанюка с п. п. "а", "з" ч. 2 ст. 105 УК РФ переквалифицированы на ч. 5 ст. 33, п. п. "а", "з" ч. 2 ст. 105 УК РФ.

В соответствии со ст. 35 УК РФ убийство признается совершенным группой лиц, если два и более исполнителя без предварительного сговора, действуя совместно, с умыслом, направленным на совершение убийства, непосредственно участвовали в процессе лишения жизни потерпевшего, применяя к нему насилие.

Изменен приговор Верховного Суда Республики Башкортостан по делу Боковой и Халхатяна, осужденных соответственно: Бокова - за организацию убийства своего мужа, а Халхатян - за его убийство, совершенное группой лиц по предварительному сговору.

Действия осужденных по п. "ж" ч. 2 ст. 105 УК РФ квалифицированы без учета того, что Бокова осуждена только за организацию убийства, что соучастие в любой форме группу не образует. Поэтому действия осужденных Боковой и Халхатяна переквалифицированы соответственно на ч. 3 ст. 33, ч. 1 ст. 105 и ч. 1 ст. 105 УК РФ.

Преступление признается совершенным группой лиц по предварительному сговору, если в нем участвовали лица, заранее договорившиеся о совместном совершении преступления.

Приговор Верховного Суда Республики Татарстан по делу Мубаракова, Маколкина, Кудинова и Никишина, осужденных за совершение нескольких преступлений, в том числе за убийство Шатунова, изнасилование и покушение на убийство А. по предварительному сговору группой лиц, изменен: Судебная коллегия исключила квалифицирующий признак - предварительный сговор, признав совершение указанных преступлений группой лиц в связи со следующим. Как установил суд, умысел на убийство у осужденных возник после изнасилования А. с целью сокрытия уже совершенных преступлений, когда А. стала угрожать им разоблачением.

Выводы суда о квалификации действий подсудимых должны быть основаны на правильной оценке фактических обстоятельств, установленных судом, и подтверждены соответствующими доказательствами.

Объективность совместности должна базироваться на каких-то объективных факторах, установление которых должно в конечном итоге способствовать определению совместности. Все существующие в теории уголовного права позиции по данному вопросу, думается, можно свести к следующему: объективными основаниями совместности служат функциональная связь поведения всех соучастников, общий для всех участников результат и объективная связь между деянием каждого соучастника и преступным результатом.

Первым основанием совместности выступает функциональная связь общественно опасного деяния участников, под которой понимается взаимная обусловленность поведения каждого соучастника поведением других соучастников и которая включает в себя, во-первых, отдельные акты поведения отдельных соучастников (законодатель отражает это в термине "участие") и, во-вторых, объединение функций всех соучастников благодаря тому, что каждый соучастник выполняет свои функции в интересах других соучастников.

Под участием понимают специфическую деятельность двух или более лиц, которая определяется особенностями поведения соучастника каждого вида.

Функциональная связь, выраженная в согласовании каждым лицом своих действий с поведением других соучастников, довольно сложна

Прежде всего необходимо отметить, что действия организатора, подстрекателя и пособника могут выходить на поведение исполнителя, либо создавая его (при подстрекательстве и подстрекательских функциях организатора), либо руководя им (организаторская деятельность), либо помогая ему исполнять преступления (пособник). Однако этой простейшей формой функциональная связь не ограничивается. В принципе вполне возможна организация подстрекательства исполнения, когда организатор "выходит" на исполнителя не непосредственно, а через подстрекателя; нельзя исключить и подстрекательство к организации преступления; вполне вероятна функциональная связь между организатором или подстрекателем и пособником, когда организуется пособничество либо подстрекается пособник; можно предположить и организацию подстрекательства к пособничеству в исполнении.

Во всех указанных вариантах поведение каждого участника взаимоувязано с поведением других участников, взаимно обусловлено ими. При этом иногда существует всеобщая функциональная связь, которая определяет действия всех имеющихся в конкретном преступлении участников (как в последнем варианте). Но иногда возможна и групповая функциональная связь (организатор – исполнитель и подстрекатель – пособник – исполнитель и т.д.).

В каждом из вариантов мы имеем "цепь" связей различной длины: от самой короткой (организатор-исполнитель, подстрекатель-исполнитель, пособник-исполнитель) до самой длинной (организация подстрекательства к пособничеству в исполнении). По общему правилу, чем длиннее "цепь", чем дальше функция участника от результата, тем менее опасно поведение участника.

Обычно нас устраивает знание функциональных связей на указанном уровне. Однако вопрос оказывается значительно сложнее. Дело в том, что функциональная связь выступает на нескольких уровнях; основой ее являются два уровня: функциональная связь соучастников на уровне создания условий, когда иные соучастники действуют, подготавливая исполнение преступления, и функциональная связь на уровне исполнения преступления, когда имеется несколько исполнителей либо иной соучастник (иные соучастники) и исполнитель (несколько исполнителей), т.е. речь идет о вариантах самостоятельного наличия функциональных связей на стадии создания условий и на стадии исполнения. Иногда эти уровни стерты, затушеваны (соучастниками являются пособник и исполнитель, два независимо друг от друга действующих пособника и исполнитель, независимо друг от друга действующие подстрекатель и пособник и исполнитель и т.д., – здесь нет двух уровней функциональных связей), но как только количество соучастников становится больше двух, при их взаимосвязанности, всегда возникают двухуровневые функциональные связи. На этом фоне каждый из двух основных уровней функциональных связей может быть разделен на подуровни. Скажем, функциональные связи на стадии создания условий может быть подразделены на подуровни подстрекательской, организаторской, пособнической деятельности или даже на самостоятельные подуровни только организаторской деятельности (например, при наличии организации организаторов). Столь же сложными могут быть и функциональные связи на стадии исполнения преступления, когда может быть несколько исполнителей и соответствующие функциональные связи между ними либо сопровождающая исполнение иная деятельность соучастников (организаторов, подстрекателей, пособников) и соответствующие функциональные связи между всеми соучастниками. При этом нельзя забывать о существовании общего для них уровня – функциональных связей между поведением на стадии создания условий и на стадии исполнения. Мало того, чем больше соучастников действуют на каждой из этих стадий, чем сложнее их взаимосвязи, тем ярче выражены функциональные связи, тем согласованнее поведение преступников, тем опаснее объединение.

Совокупность функциональных связей всех уровней показывает степень сплоченности и устойчивости действий соучастников, которые зависят от множества факторов.

Интересно, что функциональная связь поведения соучастников может существовать вне зависимости от форм и видов вины. В указанном примере с тремя охотниками это хорошо видно: один склонил другого к производству выстрела, тот стреляет, используя в качестве упора для ружья плечо третьего; действия всех функционально соединены и направлены на производство выстрела. Правда, здесь мы столкнулись с умышленным поведением, которое по своим объективным свойствам остается одинаковым вне зависимости от отношения к результату, то есть при смешанной форме вины функциональная связь остается таковой.

Сохраняется она и в тех случаях, когда одно лицо действует умышленно, а другое – неосторожно. Особенно видно это при бездействии одного из лиц: А. споил своего врага В. и положил его в машину, стоящую в гараже Б., при этом он так "заболтал" Б., что тот забыл выключить двигатель машины в закрытом гараже; В. погиб от отравления газом. Мы видим, что объективно функциональная связь исчезает, она заключается в оказании помощи другому лицу, в создании необходимого условия для наступления вреда. Подобная функциональная связь распространена достаточно широко в уголовном праве, именно на ее основе формулирует законодатель некоторые виды преступлений, связанные полностью или частично с поведением нескольких лиц: иногда халатность (ст. 293 УК), всегда небрежное хранение огнестрельного оружия (ст. 224 УК), иногда ненадлежащее исполнение обязанностей по охране оружия, боеприпасов, взрывчатых веществ и взрывных устройств (ст. 225 УК), иногда нарушение правил безопасности при обращении с микробиологическими либо другими биологическими агентами или токсинами (ст. 248 УК) и т.д. Лица, совершившие указанные и подобные преступления, потому и несут уголовную ответственность в определенных ситуациях, что их действия функционально связаны с преступным или непреступным, но всегда общественно опасным поведением других лиц.

Вторым основанием совместности служит общий для всех участников результат. Поскольку на сегодня это господствующая и, пожалуй, в целом приемлемая позиция, то нужно разобраться в вопросе о том, что же собой представляет общий результат. При всей кажущейся простоте он довольно сложен. Дело в том, что соучастие возможно не только в преступлениях с материальными диспозициями, где обязательным признаком выступает наличие общественно опасного вреда, но и в преступлениях с формальными и усеченными диспозициями, которые признаны оконченными при совершении определенных действий или бездействия, и вред находится за пределами оконченного преступления (изнасилование, заражение болезнью, неоказание помощи, разбой и т.д.). Но в таком случае общий результат как признак соучастия должен иметь место и в последнего вида преступлениях, где вред, как материальная оболочка деяния, отсутствует.

Естественно возникает вопрос о соотношении общего результата и общественно опасного вреда. Ведь действия всех соучастников функционально связаны не ради самой связи, а для достижения нужного каждому участнику результата, который един для всех соучастников. Именно поэтому каждый соучастник вне зависимости от выполняемых функций и от степени полученного личного удовлетворения (дохода) отвечает за причиненный или реально возможный в данных конкретных условиях общий результат.

Что касается общего результата-вреда, то следует отметить некоторый нюанс: в теории уголовного права предпринята попытка сузить соучастие до одного объекта посягательства, который выражается в одном результате. При этом автор понимает, что "направленность на один и тот же объект нельзя, однако, отождествлять с намерением причинить одно и то же последствие". И действительно, общий результат не следует смешивать с объектом посягательства, поскольку традиционно признается, что одно и то же последствие в законе может быть оценено как вред различным объектам (например, вред здоровью может выступать и в качестве вреда личности – ст. 111, 112 и др. УК РФ, и в качестве вреда, причиняемого общественному порядку – ст. 213 УК, и в качестве вреда, причиняемого государственной власти – ст. 286 УК и т.д.). Вполне обоснованно П. Ф. Тельнов критикует В. Солнаржа за признание общности объекта при соучастии и делает вывод: "Совместность деяний и общность преступного результата означает их фактическую принадлежность к одному и тому же событию. Юридическая же оценка действий соучастников при расхождении в объекте посягательства может оказаться различной".

Разумеется, наиболее наглядно проявляется общий результат при совершении преступления несколькими лицами с прямым умыслом, когда каждый из них согласен с причинением одного какого-либо результата и стремится к нему. Сложности общего результата возникают уже при косвенном умысле одного из лиц, когда отсутствует прямое соглашение о совершении преступления, для действующего с косвенным умыслом результат является побочным, не желаемым, и данное лицо, как правило, не конкретизирует его. Например, преступник пытается ночью украсть из аптеки наркотики и дергает за решетки окон руками; прохожий говорит ему, что он не там дергает – со двора решетка еле держится; первый использовал совет и похитил желаемое. При доказанности знания вторым факта хищения мы понимаем, что он не думал о хищении конкретно наркотиков, спектр предмета хищения в его сознании был гораздо шире – и наркотики, и лекарства, и спирт, и т.д., а возможно, о наркотиках он не думал вообще. Именно поэтому наличие общего результата при косвенном умысле с позиций существующей доктрины соучастия – явление мало приемлемое: этот результат в плане конкретизации несколько иной, хотя и не всегда, поскольку иногда при косвенном умысле возможен и абсолютно конкретный результат: двое ночью в двадцатиградусный мороз сняли с лежащего на улице пьяного меховую одежду и обувь; в ответ на замечания одного, что тот может замерзнуть, второй ответил, что кто-нибудь подберет; потерпевший погиб от переохлаждения. Таким образом, при конкретизации результата его общность доказывается весьма просто. При различии в конкретизации результата появляется абстрактная общность не установленного размера, объема, стоимости. С необходимостью возникнут сложности в их квалификации – какие объем, размер, стоимость вменять участнику, действующему с косвенным умыслом. Данная проблема решается сравнительно просто при акцессорной природе соучастия – следует вменять результат, к которому стремилось лицо, действующее с прямым умыслом; вне ее проблема не решается, по крайней мере, без создания дополнительных фикций. Очень похоже на то, что при неосторожном участии мы сталкиваемся с теми же самыми проблемами, поскольку и при косвенном умысле, и при неосторожности мы имеем дело с сущностно одним результатом – побочным.

По правилу, отсутствие общего для всех участников результата влечет за собой непризнание деятельности соучастием, с чем следует согласиться. Однако иногда в судебной практике встречаются дела, достаточно спорные в плане отсутствия соучастия. Так, П.Ф. Тельнов приводит пример с дракой в ресторане, когда один субъект имел намерение причинить побои жертве, а второй – убить жертву, и соглашается с умыслом на различные последствия, отсутствием соучастия и различной квалификацией (хулиганство и убийство) содеянного. Но, думается, здесь не все так просто. Ведь умысел на убийство у субъекта возник не сразу, скорее всего, вначале у него был умысел на избиение потерпевшего; и подключение второго к преступной деятельности на этом этапе вне всякого сомнения создавало соучастие в избиении – в причинении побоев; позже умысел одного виновного внезапно изменился (до убийства), и на этом этапе соучастие прекратило свое существование. Факт различной квалификации содеянного при этом не исключает соучастия, да и сам П.Ф. Тельнов признает возможность соучастия при посягательстве на различные объекты, поскольку имеет место фактическая принадлежность к одному событию, т.е. одно деяние лишь юридически оформлено различным образом. Думается, это действительно так, поскольку мы сталкиваемся здесь с еще одной фикцией – выделением определенных деяний в самостоятельный вид преступления. Например, в конце XIX – начале XX вв. в России хулиганства как преступления не было, и попытки внести его в уголовный закон натолкнулись на сопротивление судей, которые на Московском столичном мировом съезде резко отрицательно отнеслись к законодательному предложению из-за крайней неопределенности понятия хулиганства И в настоящее время это остается фикцией. Так, на основании УК РСФСР 1960 г. хулиганство в целом охватывалось ст. 206 УК; однако за его пределы выходили убийства из хулиганских побуждений, в результате чего часть хулиганства становилась преступлениями против личности. В новом УК ситуация становится еще более прозрачной, так как из хулиганства выводится насилие, характерное для причинения тяжкого и средней тяжести вреда здоровью личности, в ст. 111 и 112 УК вносится квалифицирующий признак "из хулиганских побуждений", в результате уже основная часть существующего уголовно-правового хулиганства превращается в преступление против личности. "Насилие, о котором идет речь в ст. 213 УК, характеризуется физическим воздействием на потерпевшего (потерпевших) в форме побоев или легкого вреда здоровью. Любой иной физический вред квалифицируется по ст. 105 или ст. 111, 112 УК". Наличие же двух реальных Результатов (побоев и убийства), проистекающих из действий нескольких лиц, вроде бы исключает соучастие. Однако возможен и второй вариант: если мы говорим о том, что вначале умысел обоих ниц был направлен на побои, а уж затем возник умысел у одного на убийство, то вполне реально вменение соучастия в причинении побоев и индивидуального убийства одному из них.

Итак, наличие общего (конкретизированного или не конкретизированного) результата является обязательным признаком соучастия, без него соучастие как совместная деятельность теряет смысл, без него виды соучастников становятся ненужными. Отсюда и следуемый вывод – при наличии общего результата соучастие признается оконченным преступлением, его недостижение приводит к неоконченному преступлению. Но поскольку общий результат всегда достигается руками исполнителя, другие соучастники лишь сопричастны ему, то в таком случае явно господствующей становится акцессорная теория соучастия, следовательно, все остальные вопросы соучастия необходимо решать на ее основе.

Последним основанием совместности нужно признать объективную связь между поведением каждого участника и общим результатом. Его рассмотрение достаточно сложно до сих пор, хотя ему посвящено немалое место в работах специалистов.

Вне всякого сомнения, иные соучастники (организатор, подстрекатель, пособник) могут влиять в направлении общего результата только через исполнителя, выделением лишь своих функций они никогда не могут достичь его. Отсюда объективная связь между поведением каждого соучастника и преступным результатом вроде бы достаточна очевидна: поскольку исполнитель причиняет вред, значит причиняют его и иные соучастники, т. е. связь всегда причинная. Не поэтому ли существует господствующая точка зрения, что в соучастии действия всех лиц сливаются воедино и подобное исключает признание только одного лица причинителем вреда. Данная позиция не нова, она базируется на соучастии – круговой поруке, о которой выше уже было сказано, и исключает в общем ответственность каждого соучастника за им содеянное.

Однако такая простота обманчива хотя бы в тех ситуациях, когда исполнитель отказался от совершения преступления. Здесь мы вынуждены абстрагироваться в известной степени от действий исполнителя и его связи с последствием и обратиться к объективной связи иного соучастника с реально возможным последствием, устанавливая ее характер и сущность, поскольку на причинителя напрямую сослаться не можем в силу его отсутствия. Похоже, не будет здесь и общей причины, о которой писали Н.С. Таганцев, М.И. Ковалев и другие авторы.

В.А. Григорьев пытается обосновать наличие только причинной связи при соучастии следующим: "Если бы для совершения соучастниками преступления не нужны были действия организаторов или подстрекателей, то таких видов соучастников и не существовало бы вообще. Они появляются там и тогда, где и когда без их участия невозможно или затруднено совершение преступления. А следовательно, между их действиями и наступившим преступным результатом существует причинная связь". Трудно признать это аргументацией. Во-первых, автор, похоже, сознательно уходит от связи пособника с общим результатом, поскольку доказать причинение только фактом изготовления отмычки весьма и весьма непросто. Во-вторых, "аргументация" свидетельствует о том, что автор не понимает или не желает видеть вообще различий между причиной и условием, не желает знать, что условие столь же необходимый фактор для наступления результата, как и причина, и потому оно столь же нужно для наступления общего результата. В-третьих, смешение причин и условий ведет к поддержке теории conditio sine qua non, которая не только в теории уголовного права подвергалась, и абсолютно обоснованно, сокрушительной критике. В-четвертых, смешение причин и условий вместо поиска ограничения криминальной значимости условий приводит к неограниченной уголовной ответственности при их существовании.

Думается, проблема выделения объективной связи каждого участника с преступным результатом не должна скрываться за общей причиной, так как при установлении ответственности соучастника суд обязан выполнить требование закона (ч. 1 ст. 67 УК РФ) и учесть характер участия, под которым понимается выполненная им роль, своеобразие его функций, его вклад в общий результат, специфику его объективной связи с общим результатом, то есть все то, что имеет отношение к его личному участию в достижении общего результата.

Вместе с тем не следует говорить о какой-либо специфике, особенностях причинной связи при соучастии, как это делают некоторые ученые. При таком подходе с необходимостью возникает проблема природы причинности – является ли она всеобщей философской категорией или же она различна в отдельных отраслях деятельности человека (гражданско-правовая причинность, уголовно-правовая причинность и т.д.), – и решается данная проблема в пользу второй позиции. Однако сам М.И. Ковалев, похоже, придерживается первой точки зрения: "Проблемы причинности в праве всегда решались с позиции какой-либо философской системы. Основное различие в решении этих проблем заключается в том, на какой философской позиции стоит исследователь – идеалистической или материалистической".

В литературе уже высказывались точки зрения, согласно которым не все соучастники причинно связаны с результатом: только исполнитель причиняет вред, действия иных соучастников являются лишь условием причинения. Однако данная позиция не была поддержана в теории уголовного права. И даже некоторые ее сторонники, желая соединить две противоположности (действительно существующие две объективные связи при соучастии – причинную и непричинную и общую "причинную" связь), в конечном счете сливают в одно причины и условия, превращают условия в причину, чего не должно быть при четком следовании диалектике. Мы должны помнить, что причиной всегда выступает явление, способное по своей объективной сущности, по своим объективным свойствам создать, породить другое явление, перенеся в него свое материальное содержание. В причине всегда содержится реальная возможность соответствующего следе ниш Условия же никогда не способны чего-либо породить, создать. Они лишь помогают причине, подталкивают причину к развитию в нужном направлении. Если явление, бывшее условием, что-то создает, порождает, то оно становится причиной, превращается в причину второго следствия, оставаясь при этом условием следствия первого. Но явления и результаты будут уже иными, нежели те, которые были тогда, когда они выступали в качестве условия. В этом – аксиома диалектики: причина – всегда причина, условие – всегда условие, и они не могут поменяться ролями в конкретных условиях места и времени.

Применительно к соучастию видно, что здесь напрямую порождает результат только поведение исполнителя, благодаря которому возникает новое явление – общественно опасное последствие. Поэтому причинная связь в чистом виде относится главным образом к исполнителю. Возможно, подобное и послужило основанием дин вышеприведенной позиции, согласно которой действия иных соучастников всегда должны признаваться условием, а не причиной. Действительно, поведение иных соучастников (организаторов, подстрекателей, пособников) напрямую не вызывает преступного результата. Однако приравнивать всех иных соучастников в плане дифференциации причин и условий к условиям, на наш взгляд, неверно.

При более глубоком рассмотрении функциональных связей соучастников можно заметить, что иные соучастники либо создают, порождают соучастников (подстрекатель склоняет исполнителя к совершению преступления; подстрекатель склоняет пособника к совершению определенных действий), либо лишь помогают существующим уже соучастникам более эффективно выполнить их функции (организатор руководит действиями исполнителя, подстрекателя или пособника; пособник помогает исполнителю, организатору, подстрекателю в выполнении их функций; подстрекатель давая пособника, помогает исполнителю и т.д.). В указанных двух вариантах существуют различного рода объективные связи. Если в первом варианте имеется причина или причина причины, которая должна признаваться причиной следствия, то во втором – условием причины или условием условия, в конечном счете – условием следствия (преступного результата). В литературе уже говорили о таком разделении объективных связей: действия исполнителя – причина результата; действия иных соучастников – условия причины. В первом варианте имеется причинно-следственная связь, во втором – обусловливающе-опосредованная, поскольку есть условия, влияющие на общий результат через причину.

Наличие двух объективных связей в уголовном праве помогает дифференцировать и уголовную ответственность; не случайно мы традиционно говорим о меньшей опасности пособника в сравнении с другими соучастниками и о меньшей, как правило, его ответственности. Однако при этом забываем, что и иные соучастники могут находиться не в причинной, а в обусловливающе-опосредованной связи с результатом. В новейшей литературе это находит поддержку, но делается попытка двоякого подхода к пониманию объективной связи между действиями иных соучастников и общим результатом в зависимости от того, является ли соучастие групповым преступлением или соучастием с "юридическим разделением ролей": в первом они связаны причинно, а во втором – обусловливающе-опосредованно. Именно поэтому причинная или обусловливающе-опосредованная связи останутся таковыми вне зависимости от того, имеем мы дело с групповым преступлением или с иного рода соучастием.

Особую сложность в этом плане представляют случаи множественности связей. Возвращаясь к функциональным связям, можем заметить, что они могут быть и четырехзвенными: организация подстрекательства к пособничеству в исполнении есть по существу причина условия причины. Из всех возникающих вопросов по данным взаимосвязям остановимся на двух: о подстрекателе и о характере объективной связи в таких случаях. Сопоставляя приведенный пример подстрекательской деятельности с той деятельностью подстрекателей, которая непосредственно выходит на исполнителя, мы можем с достаточной долей уверенности сказать, что здесь она имеет меньшую общественную опасность. И не только потому, что удлиняется "цепочка" функциональных связей, но и из-за изменения характера объективной связи между их поведением и результатом, которая в конечном счете становится обусловливающе-опосредованной, поскольку причина создает условие и уже оно помогает непосредственной причине развиваться в нужном направлении. Очевидно, наряду с длиной "цепочки" функциональной связи характер объективной связи является вторым фактором, влияющим на общественную опасность соучастника. На наш взгляд, любопытно и в определенной части верно разрешает указанную проблему УК Японии 1907 г.: "Лицо, которое путем подстрекательства побуждало другого к совершению преступления, приравнивается к исполнителю" (ч. 1 ст. 61 УК), тогда как "лицо, которое подстрекает пособника, приравнивается к пособнику", т. е. похоже, что здесь в первом случае выделяется причинная связь и ее уголовно-правовое значение, во втором — обусловливающе-опосредованная с ее криминальным значением. Подтверждения или опровержения этого в переводной литературе найти не удалось.

Установление двух видов объективной связи при соучастии вовсе не свидетельствует о специфике их, поскольку и в индивидуальной преступной деятельности они существуют; особенно очевидно подобное при совершении преступления путем действия или бездействия: в первом случае исполнение всегда связано с причинением, во втором, — как правило, обусловливающе-опосредованно.

Кроме указанных трех объективных моментов, определяющих совместность, П.И. Гришаев указывает еще на один: "Действия каждого участника являются в конкретной обстановке данного преступления необходимым условием совершения действий другими соучастниками". Абсолютно непонятно, что скрывается за этим признаком, ведь любое условие, признанное криминально значимым, является необходимым. Приведенный же автором пример из судебной практики доказывает скорее наличие функциональных связей. Мало того, на фоне выделенной причиной связи в качестве самостоятельного объективного момента противоречиво выглядит обособление каких-то "необходимых условий": все-таки, причины или условия либо то и другое? Думается, в выделении указанного объективного фактора в качестве самостоятельного нет нужды, поскольку он ничего не добавляет к тем трем, анализ которых был дан выше. Мы готовы согласиться с указанным добавлением, но в качестве критерия существования криминально значимой обусловливающе-опосредованной связи: есть необходимое условие — есть такая связь, есть уголовная ответственность за него; нет необходимости условия — нет анализируемой связи, нет уголовной ответственности за него.

Вместе с тем в теории уголовного права высказано критическое отношение к характеристике совместности через приведенные факторы в связи с искусственностью расчленения признака совместности путем включения в него других объективных моментов. Однако здесь же Ф.Г. Бурчак говорит, "что совместность, кроме объективных моментов" предполагает наличие субъективных моментов. О каких объективных моментах ведет речь автор, мы не знаем, так как он их не раскрывает. Отсюда следует вывод: либо Ф.Г. Бурчак внутренне согласен с выделенными другими авторами объективными моментами, хотя и считает выделение искусственным, либо он имеет в виду иные объективные моменты, по которым можно определить совместность, но не раскрывает их.

Представляется, что рассмотренные три фактора (функциональная связь, общий результат и объективная связь между деянием и результатом) в достаточной мере характеризуют совместность.

В этом плане вполне обоснована была позиция И.П. Малахова, признавшего соучастием "особый вид индивидуальной преступной деятельности субъекта", поскольку иное фактически не следовало из закона, закон рассматривал совместность на уровне участия каждого в совершении преступления.

Однако И.П. Малахов не прав в том, что признает соучастием только этот уровень совместности, тогда как участие каждого соучастника в совершении преступления (вместе с другими) — это лишь первый уровень совместности. Наряду с ним существует и второй уровень, заключающийся в совокупной деятельности всех соучастников (все вместе), в ее сорганизованности и согласованности. Последняя не находила отражения в законе (кроме квалифицирующих признаков в Особенной части и упоминания об организованной группе как отягчающем обстоятельстве), тогда как в ней-то и содержится в значительной части сущность соучастия. Попытку такого выделения уровней соучастия предпринимал еще Н.С. Таганцев: "Внешних признаков, отличающих соучастие от других случаев совпадения в виновности, указывают обыкновенно два. Первый – ответственность каждого за все преступление, совершенное общими силами; второй — общая подсудность", которую он признал весьма второстепенным признаком. Надо признать, что автор верно выделил первый внешний уровень совместности, но напрасно описал второй уровень (совокупность действий) на основе процессуальных категорий.

На подобное несоответствие в законе уже неоднократно указывалось и в теории советского уголовного права. Так, У.Э. Лыхмус пишет: "Они наряду с исполнителями должны нести ответственность за совместно совершенное преступление. Между тем в Общей части УК нет прямого указания на такую ответственность..." - и предлагает дополнить Общую часть соответствующими положениями. Мы также выделяли два уровня совместности и предлагали закрепить их в уголовном законе.

Однако имеются и противники такового. Например, В.А. Алексеев и В.В. Орехов считают, что "... представляются нецелесообразными предложения о введении в Общую часть уголовного законодательства общего определения группового преступления". К вопросу о групповом преступлении мы еще вернемся, пока же выскажем резко отрицательную оценку данного мнения. Несмотря на иное терминологическое оформление (сказано о групповом преступлении), авторы напрямую выходят на совместность как таковую, на второй ее уровень, который наиболее выпукло отражается в групповом преступлении. Коль скоро закон определяет соучастие как совместное участие нескольких лиц в совершении преступления, необходимо и уточнение этой совместности, ее понятия, разновидностей и значения. И коль скоро теория уголовного права уже в течение десятков лет не может найти оптимального решения этих вопросов, а на практике каждый специалист меряет их своим аршином, необходимо законодательно урегулировать их, хотя бы этим снизив судейский субъективизм. Ведь это касается совместности — важнейшего признака соучастия.

Теория уголовного права издавна требовала обобщающего выражения групповых преступлений (действия всех вместе). Так, Р.Р. Галиакбаров писал, что следует создать норму общего типа для регламентации групповых преступлений, однако свое предложение он строил на обособлении собственно соучастия и групповых преступлений, т.е. пытаясь вывести групповое преступление за пределы соучастия. Именно от этого предостерегали некоторые ученые: "Группа же есть не что иное, как одна из форм соучастия со всеми присущими ему объективными и субъективными признаками". Новый Уголовный кодекс в этом направлении пошел еще дальше, в нем выделена ст. 35 УК, отражающая виды групповых преступлений и их уголовно-правовое значение, а в ст. 34 УК сделана попытка разделить квалификацию соучастия на этих двух уровнях.

С учетом двух уровней совместности степень сорганизованности участия также выступает на двух уровнях: на первом мы имеем примитивное, слабо развитое соучастие, при котором главным остается участие каждого в совершении преступления; на втором появляются определенные дополнительные признаки, благодаря которым соучастие превращается в качественно иное, характеризующееся большей общественной опасностью.

В зависимости от характера последствия можно выделить два вида совместности: целенаправленную деятельность нескольких лиц и побочную деятельность нескольких лиц. Первый представляет собой традиционное соучастие с прямым умыслом, при котором каждый соучастник желает наступления общего результата, вменяемого каждому соучастнику, и действует в направлении данного результата. Второй вид связан с наличием побочного конкретизированного или неопределенного результата, находящегося за пределами желаемого, — это соучастие с косвенным умыслом или неосторожное. Он, в свою очередь, может быть подразделен на два подвида: соучастие с побочным результатом действия всех лиц и соучастие с побочным результатом действия только некоторых (одного или нескольких) лиц.

Таким образом, совместность участия включает в себя: 1)сами действия соучастников, их специфику и взаимосвязанность; 2) результат действий соучастников: 3) объективную связь между действиями соучастников и результатом.

Наличие нескольких лиц теснейшим образом связано с совместностью: нет и не может быть совместности без участия нескольких лиц. При этом возникает два вопроса: что представляет собой наличие нескольких лиц и какого рода субъекты могут составлять нескольких лиц в плане соучастия.

По самому факту наличия двух или более лиц проблем в уголовном праве, как правило, не существует, поскольку соучастие и возникло как институт уголовного права в связи с совершением преступления несколькими лицами, стечением нескольких лиц в одном преступлении. Отсюда и наличие нескольких лиц выступает количественным признаком соучастия. Максимум соучастников может охватывать и единицы, и десятки, и сотни (например, при массовых беспорядках) лиц. По поводу минимального количества соучастников в правоприменительной практике, нормативной базе и теории существует точка зрения, согласно которой в преступной организации должно быть не менее трех человек. На это вновь обратил внимание А.В. Шеслер и подверг данное положение критике. Присоединяясь к указанной критике, отметим, что объективных оснований для сужения круга соучастников в преступной организации нет, и уголовный закон однозначно говорит о двух лицах как минимуме соучастников (ст. 32 УК), все остальные предложения носят надуманный бездоказательный характер. Необходимо сказать, что критикуемая позиция в некоторых странах закреплена в уголовном законодательстве, например, в УК КНР: "Преступная группа — это трое и более лиц", точнее, в ч. 2 ст. 26 УК КНР сказано: "Преступным сообществом признаются трое и более лиц, создавших устойчивую преступную группу для совместного осуществления преступлений". Абсолютно непонятно, почему преступное сообщество создают как минимум трое, а не пятеро, шестеро человек, что еще более опасно.

Относительно второго вопроса можно констатировать, что в теории уголовного права общепризнанно считать соучастниками только субъектов преступления, т.е. лиц, достигших установленного законом возраста и признанных вменяемыми. Лишь совместная деятельность субъектов преступления создает соучастие. Иная совместная деятельность не является таковым, поскольку другой участник (другие участники) не осознавал (не осознавали) общественно опасного характера как лично своих, так и совместных действий и последствий содеянного и не мог (не могли) осознавать. Неслучайно и подобных ситуациях деяние субъекта преступления расценивается как опосредованное исполнение преступления вне зависимости от роли субъекта в совершении преступления. Кроме того, никогда не субъект не может быть признан, например, пособником в преступлении. Это — аксиома. И, может быть, не следовало бы касаться данного вопроса вообще в связи с его очевидностью, если бы не позиция, которую заняли судебная практика и некоторые представители науки уголовного права.

Несмотря на всеобъемлющую критику, в новейшей теории уголовного права по данному вопросу вновь возникает поддержка судебной практики и позиции Р.Р. Галиакбарова. Так, Д.В. Савельев считает, что "преступление может быть совершено группой лиц без признаков соучастия. Например, случаи совершения групповых деликтов надлежащим субъектом с участием малолетних, подростков не так уж редки. Российское уголовное право в понятие "преступление" включает материальный признак — общественную опасность. Очевидно, что само по себе совершение деликта группой лиц повышает его общественную опасность". Автор совершенно прав. Однако многие преступления (например, кражи) совершают малолетние, подростки, и опасность подобного не стоит преуменьшать, тем не менее уголовной ответственности таких лиц не существует и, надеемся, существовать не будет, то есть социальное явление не всегда становится уголовно-правовым и отождествлять их явно не следует.

На этом фоне решения Верховного Суда РФ по конкретным делам не выдерживают критики. Так, в № 8 Бюллетеня Верховного Суда РФ за 2001 г. указано: "Преступление признается совершенным группой лиц по предварительному сговору, если в нем участвовали лица, заранее договорившиеся о совместном его совершении, независимо от того, что некоторые из участвовавших не были привлечены к уголовной ответственности в силу недостижения возраста уголовной ответственности или ввиду невменяемости".

Подводя итог сказанному, нужно признать, что позиция судебной практики и авторов, пытающихся вывести группу лиц, указанную в Особенной части УК, за рамки соучастия с соответствующим допущением участия в ней лиц, не являющихся субъектами преступления, не выдерживает критики, поскольку она не упрощает, а усложняет понимание групповых преступлений; размывает наше представление о многих уголовно-правовых категориях, что усугубляет ошибки судебной практики; не обоснована по существу. Групповые преступления необходимо рассматривать только в рамках соучастия, лишь так мы можем разобраться в этом вопросе, окончательно его не запутывая. И новый УК это подтвердил. Однако вышеприведенная практика верховного Суда РФ показала, что законодательное отражение групповых преступлений (ст. 35 УК) в главе, регламентирующей соучастие (свидетельство признания их соучастием и только соучастием), и твердо установившаяся судебная практика, согласно которой соучастниками могут быть лишь субъекты преступления, для Верховного Суда не указ; он создал для себя фикцию, свое собственное представление о групповом преступлении и много лет ей следует, не видя того, что в новых условиях данная фикция вошла в противоречие с уголовным законом. Надо признать — у Верховного Суда РФ странное представление о законности.

Участие двух или более лиц как количественно-качественную категорию, охватывающую собой нескольких лиц, являющихся субъектами преступления, нет смысла делить, в отличие от совместности, на уровни, виды и подвиды — несколько лиц останутся несколькими лицами, субъект как лицо вменяемое и достигшее определенного законом возраста останется таковым в любом соучастии вне зависимости от характера вины. Именно поэтому и участием нескольких лиц в едином преступлении следует считать только виновную деятельность субъектов преступления.

2.2. Субъективные признаки соучастия в преступлении

Существующая доктрина соучастия предполагает наличие умышленной вины всех соучастников. Как правило, действия соучастников совершаются с прямым умыслом, когда лица осознают общественно опасный характер содеянного, предвидят возможность наступления общественно опасного общего результата и желают его наступления. С прямым умыслом действуют все виды соучастников. Иногда возможно и соучастие с косвенным умыслом, когда лицо осознает общественно опасный характер содеянного, предвидит возможность наступления общего результата и сознательно его допускает. С косвенным умыслом могут совершать действия исполнители и пособники; ни организаторы, ни подстрекатели не могут действовать с косвенным умыслом.

Из подобного понимания вины при соучастии исходят большинство авторов. При этом, например, П.Ф. Тельнов утверждает что 1,9 % случаев соучастия осуществляется с косвенным умыслом, количественно не очень много, но данный факт подтверждает, что судебная практика знает соучастие с косвенным умыслом признает его. Однако в теории высказана и иная точка зрения согласно которой соучастие с косвенным умыслом невозможно. Если исходить из существующей доктрины, то правы последние. Ведь мы должны помнить, что при совершении преступления с косвенным умыслом речь идет о наступлении побочных последствий психическом отношении к побочным последствиям, желаемый результат остается в стороне от уголовно-правового вменения. Схема совершения преступления с косвенным умыслом достаточно проста и заключается в следующем: лицо направляет свои действия на получение желаемого (преступного или непреступного) результата понимая при этом, что своим поведением оно причинит и побочный результат, который будет иметь место наряду с желаемым, и относится к нему безразлично, потому что важнее всего для него достижение желаемого результата.

При преступности желаемого результата лицо в такой ситуации отвечает за два преступления (совершенные с прямым и косвенным умыслами), при непреступности желаемого результата только за одно преступление (совершенное с косвенным умыслом). Перенося сказанное на соучастие, можно отметить, что общий результат являющийся для соучастников, действующих с прямым умыслом и общей единой целью (конечной или промежуточной, но единой) представляет собой побочный нецеленаправленный результат для соучастника, действующего с косвенным умыслом. Такого быть не должно применительно к существующей доктрине соучастия, которая связывает соучастие с целеполагаемым общим результатом, на который направлено поведение всех соучастников. На этой основе Ф.Г. Бурчак вполне обоснованно отрицал возможность соучастия с косвенным умыслом, однако под давлением реальных ситуаций до конца выдержать позицию не смог и признал в итоге, что иногда возможно и соучастие с косвенным умыслом. При этом автор как бы забывает об общности цели для каждого соучастника, которая выдвинута им самим в качестве обязательного признака соучастия. Если признать возможным соучастие с косвенным умыслом, то необходимо сделать следующий шаг и признать, что общий целеполагаемый результат для некоторых соучастников не является целью поведения.

Ведь в принципе механизм совершения преступления по неосторожности ничем не отличается от механизма совершения преступления с косвенным умыслом: то же отсутствие целенаправленного поведения (точнее, целенаправленность поведения на иной результат), то же наличие осознания и предвидения (при легкомыслии), то же наличие побочного последствия, то же наличие желаемого результата за пределами виновного вменения. И если мы признали возможность соучастия с косвенным умыслом, ничто не препятствует признанию такового и при неосторожности.

При этом возникает проблема, на которую указывал еще С.В. Познышев, слишком широкого применения неосторожного соучастия; тем не менее автор признает неосторожное соучастие и пытается ограничить его наличием вины: "Неосторожное соучастие существует в тех случаях, когда субъект, присоединяя свое поведение к такому поведению других лиц, которое в основных чертах было ему известно, или за наступлением которого вслед за его действиями у него имелись сведения, не предусматривал возможности в данном случае преступления, хотя при обязательной для каждого предусмотрительности мог бы это предвидеть, или же с преступной "самонадеянностью" рассчитывал на то, что преступный результат не наступит". Однако признание неосторожного соучастия не решает проблемы ограничения его по кругу лиц и преступлений. Думается, в самой вине трудно найти те или иные особенности, которые можно признать основанием ограничения неосторожного соучастия, поскольку вина и есть вина. Такие основания нужно искать в объективных признаках.

Вина относительно функций участников представляет собой осознание общественно опасного характера собственных действий, поведение других участников и объединенной деятельности обоих мни нескольких лиц, предвидение наступления общего общественно опасного результата и желание либо сознательное допущение его наступления или легкомысленный расчет на его предотвращение, а также неосознание, непредвидение, когда лицо должно было и могло предвидеть. Отсюда субъективная связь при соучастии является элементом данной вины и понимается как осознание опасности собственного поведения, опасности поведения других участников и объединенной деятельности того и другого либо неосознание при долженствовании и возможности осознания, т.е. главным при определении субъективной связи выступает понимание того, что лицо действует не одно, что общий результат достигается не поведением каждого в отдельности, а совместной деятельностью лиц. Особых вопросов понятие субъективной связи не вызывает, проблемы появляются тогда, когда возникают: а) классификация субъективных связей; б) субъективная связь как элемент согласованности поведения. Что касается классификации их, то в теории уголовного права они подразделяются на односторонние и двусторонние. Первые имеют место в тех случаях, когда лишь один участник понимает, что общий результат достигается совместными усилиями его и другого лица, а другое лицо считает, что действует в одиночку и преступный результат — последствие только его поведения. Вторыми признается взаимная осведомленность обоих о совместной деятельности и общем результате ее.

На основе данной классификации и возникла дискуссия в уголовном праве по поводу того, существует ли соучастие при той и другой связях или только при двусторонней связи. Данный спор имеет глубокие исторические корни, еще в русском праве не могли прийти к согласию по вопросу о том, необходимо соглашение при соучастии или же оно сужает круг лиц, которые должны быть признаны соучастниками. В советском уголовном праве единого мнения по данному вопросу также не было достигнуто, до настоящего времени существовали и существуют сторонники и той, и другой точек зрения. Так, Ф.Г. Бурчак и группа авторов признают возможность соучастия и при односторонней субъективной связи, а П.Ф. Тельнов и другие считают возможным соучастие только при двусторонней связи. Аргументом при этом служит следующее: 1) соучастие при односторонней субъективной связи не соответствует закону, который требует умышленного совместного участия всех и каждого; умышленная совместность предполагает и знание каждым соучастником о примкнувшей деятельности других лиц; 2) анализируемое соучастие возрождает аналогию закона; 3) надо создавать самостоятельные нормы Особенной части в требуемых ситуациях, а не соучастие с односторонней субъективной связью. Предпринята попытка объединить указанные точки зрения, синтезировать их: "Для соучастия не требуется наличие двусторонней связи между подстрекателем, пособником и организатором. Такая связь должна устанавливаться только между исполнителем (исполнителями) и другими соучастниками преступления", т. е. в разных функциональных сочетаниях нужны либо только двусторонняя, либо двусторонняя и односторонняя субъективные связи. Обоснованием подобного выступает следующее. "Третий субъективный признак соучастия предполагает наличие двусторонней субъективной связи между исполнителем и другими соучастниками, то есть сознание исполнителем общественной опасности собственных действий, охватываемых признаками состава преступления, сознание общественной опасности действий других соучастников, предвидение наступления общественно опасного преступного результата совместной деятельности. Волевой момент характеризуется желанием наступления последствия. Такая же связь предполагает сознание организатора, подстрекателя, пособника общественной опасности собственных действий, сознание общественной опасности действий исполнителя, предвидение наступления общественно опасного преступного результата от поведения исполнителя, которому оказано содействие соучастником. Волевой момент также предполагает желание наступления преступного последствия". Почти со всем из сказанного можно согласиться, кроме волевого момента, связанного с желанием последствий, поскольку сам автор признает и соучастие с косвенным умыслом, при котором, очевидно, волевой момент выглядит несколько иначе. Однако изложенное вовсе не доказывает необходимости дифференцированного подхода к двум анализируемым субъективным связям.

Во-первых, судебная практика знает случаи совершения высокой степени общественной опасности деяний, которые за пределами соучастия вообще не могут быть рассмотрены. Возьмем хрестоматийный пример. А., зная о готовности Б. убить свою жену, если найдет оружие, подбрасывает тайно ему пистолет, которым законно владел; убийство совершается. Здесь очевидно, что А. действует совместно с Б. (фактически передает оружие) и осознает совместность поведения и общность результата; действует совместно с А. (фактически приобретает оружие), но не осознает совместности поведения и общности последствий. Действия Б. мы будем рассматривать как умышленное убийство, тогда как поведение А. остается вне рамок уголовно-правовой квалификации, что едва ли приемлемо в силу его высокой общественной опасности. В теории было высказано предложение о квалификации таких действий как покушения (приготовления) к совершению соответствующего преступления в соучастии, которое было подвергнуто обоснованной критике, поскольку: 1) при покушении и приготовлении речь идет о неоконченном преступлении, здесь же преступление доведено до конца и преступный результат находится в объективной связи с действиями "скрытого" пособника; 2) пособник остается неизвестным для исполнителя осознанно.

Во-вторых, предложение о создании отдельных норм в Особенной части в целом приемлемо. Однако подобное не спасает от необходимости более глубокого рассмотрения и решения проблемы. Такая норма для случаев неосторожной утраты оружия существует — небрежное хранение оружия. Предположим, что создано нечто подобное для умышленных соответствующих действий. При этом сразу возникнет вопрос: на каком основании за вред, причиненный одним лицом, отвечает другой. Согласно общей теории права таковое возможно лишь при соучастии и прикосновенности; других форм взаимосвязи поведения нескольких лиц и его результатов в действующем праве не предусмотрено.

В-третьих, рассматривая совместность, мы выделяли два уровня. И с этой позиции вполне приемлемо признание А. соучастником преступления, поскольку он функционально связан с Б., имеется общий результат их совместных действий, поведение А. обусловливающее-опосредованно связано с общим результатом, существует вина А и в отношении функциональных связей, и по отношению к последствию. Именно поэтому следует признавать его соучастником в преступлении: пособником в умышленном убийстве. Однако второй уровень совместности — все вместе — настолько низок, что мы второго участника соучастником не признаем, да это в приведенном примере и не имеет значения, поскольку все равно мы привлекаем его как индивидуального исполнителя.

Установлено, что Усманов, Горюнов, Парфенов и Шачнев в составе банды совершили ряд преступлений.

Вечером 14 марта 2000 года они встретили ранее не знакомую П. и привезли ее в дом, где проживал Горюнов. Во время распития спиртного между П. и Горюновым возникла ссора. Горюнов нанес потерпевшей удар в голову, отчего она упала на диван, а сам сел ей на спину. Парфенов и Шачнев стали удерживать потерпевшую за руки и ноги, а Горюнов в это время душил П., пока не наступила ее смерть. После этого Горюнов и Шачнев совместно с Усмановым вывезли труп потерпевшей в лесопосадку.

Действия Усманова квалифицированы судом по п. п. "ж", "з" ч. 2 ст. 105 УК РФ как убийство, совершенное организованной группой и сопряженное с бандитизмом.

В надзорной жалобе осужденный Усманов просил переквалифицировать его действия на ст. 316 УК РФ, мотивируя тем, что непосредственного участия в лишении жизни П. он не принимал, о ее убийстве либо о сокрытии преступления с другими осужденными заранее не договаривался.

Президиум Верховного Суда Российской Федерации переквалифицировал действия Усманова на ст. 316 УК РФ, указав следующее.

По смыслу уголовного закона действия виновного как убийство, совершенное организованной группой, могут быть квалифицированы, если по делу будет установлено, что группа из двух или более лиц объединена умыслом на совершение одного или нескольких убийств. При этом такая группа, как правило, тщательно планирует преступление, заранее подготавливает орудия убийства, распределяет между участниками группы роли, которые каждый из них будет исполнять в процессе совершения убийства. Поэтому действия всех участников организованной группы квалифицируются как соисполнительство.

Однако по настоящему уголовному делу таких признаков не имеется.

Приговором суда установлено, что Усманов лишь принял меры к сокрытию трупа потерпевшей. Никаких действий, направленных на лишение жизни П., либо на оказание в этом в какой-либо форме содействия другим осужденным, Усманов не совершал.

Вывод суда о том, что Горюнов "рассчитывал на помощь Усманова", является предположением, поскольку не подтвержден доказательствами, изложенными в приговоре.

Признавая соучастие с односторонней и двусторонней субъективной связями, нужно отметить, что их значение в реализации форм соучастия будет различным. Двусторонняя субъективная связь имеет большое значение при соучастии, поскольку является первым необходимым элементом согласованности поведения соучастников. От ее стойкости зависит степень согласованности, сорганизованности действий соучастников. На наш взгляд, степень стойкости двусторонних субъективных связей можно дифференцировать на двух уровнях: 1) осознание и предвидение либо непредвидение при возможности и долженствовании предвидения совершения в соучастии единичного преступления и 2) осознание и предвидение совместного совершения в будущем нескольких преступлений. В последнем варианте степень стойкости создает устойчивость соучастия.

Судом установлено, что Н. и В. с целью убийства нанесли удары ногами по телу и голове Ш., затем В. согласился с предложением Н. убить Ш., чтобы он не сообщил в милицию об избиении, и шнуром от электроприбора сдавил ему шею.

Потерпевшему Ш. были причинены телесные повреждения, оценивающиеся как причинившие средней тяжести и тяжкий вред здоровью, а также как не причинившие вред здоровью. Смерть его наступила от механической асфиксии в результате сдавления органов шеи петлей при удавлении.

Сделав вывод о совершении убийства группой лиц, суд квалифицировал действия В. по п. "ж" ч. 2 ст. 105 УК РФ, а Н. - по ч. 4 ст. 33 - п. "ж" ч. 2 ст. 105 УК РФ.

Мотивируя такую юридическую оценку действий виновных, суд указал, что "хотя сам Н. не принимал непосредственного участия в лишении жизни потерпевшего, он избивал Ш., после избиения, которое было направлено именно на лишение жизни потерпевшего, предложил В. совершить убийство Ш., что последний и сделал".

Судом указано, что в действиях осужденных усматривается "сложное соучастие в убийстве группой лиц" и "данное убийство было совершено именно группой лиц с распределением ролей каждого".

Из приговора не ясно, почему действия виновных, изначально направленные на лишение жизни потерпевшего, совершенные группой лиц, получили такую правовую оценку.

Установленные судом обстоятельства не согласуются с квалификацией содеянного.

Между тем убийство признается совершенным группой лиц, когда два или более лиц, действуя совместно с умыслом, направленным на совершение убийства, непосредственно участвовали в процессе лишения жизни потерпевшего, применяя к нему насилие, причем необязательно, чтобы повреждения, повлекшие смерть, были причинены каждым из них.

Судом оставлены без оценки действия Н. который, как установил суд, с целью лишения жизни как и В. избивал потерпевшего ногами по телу и голове, из-за чего тот потерял сознание, при этом телесные повреждения причинили вред разной степени тяжести, в том числе и тяжкий.

Виновность осужденных в совершении других преступлений установлена собранными по делу, проверенными в судебном заседании, оцененными и приведенными в приговоре доказательствами.

Доводы В. о том, что судом не учтены показания свидетелей, которые "расходятся с материалами дела", не конкретизированы с ссылкой на показания конкретных лиц и те существенные моменты, на которые следует обратить внимание при сопоставлении с определенными материалами дела.

Между тем, доказательства по каждому из преступлений приведены в приговоре с их оценкой. Положенные в основу приговора доказательства согласуются друг с другом и подтверждают виновность В. в совершении преступлений.

Доводы Н. о непричастности к укрывательству убийства Т., угону его автомобиля опровергаются показаниями В. на предварительном следствии о том, что Н. помог ему перенести тело потерпевшего, спрятать его в канаву, присыпав травой, затем они хотели уехать на машине Т., развернули ее, толкали, но не смогли завести, а также показаниями свидетелей Стрельцова С. и Стрельцовой Л., видевших как в кабине автомашины "Москвич" - пикап зеленого цвета сидел мужчина, а второй толкал машину сзади, при этом свидетели описали внешность этих лиц.

Доводы В. о том, что судом не учтены показания свидетелей, которые "расходятся с материалами дела, не конкретизированы с указанием данных свидетелей и существа их показаний, в связи с чем не могут быть проверены.

Доводы Н. о том, что потерпевший Б. и его жена оскорбили его, проверены судом и обоснованно отвергнуты им со ссылкой на показания потерпевшего Б., свидетеля Б-ой и свидетеля Хабитуева.

Действия осужденных квалифицированы в этой части в соответствии с установленными фактическим обстоятельствами дела.

Одним из субъективных признаков соучастия выступает мотив; его сущность и значение ничем не отличаются от тех, что свойственны единолично совершенному преступлению — у каждого соучастника — свой мотив поведения; он может совпадать с мотивами другого (других) соучастника (соучастников) либо не совпадать. Естественно, что при соучастии, направленном на побочный результат, мотивация отсутствует, поскольку она как выражение потребности сопровождает только целенаправленный результат.

Последним субъективным признаком выступает цель. Традиционно признается, что мотив и цель соучастников могут быть различными. И если с мотивами в этом плане можно согласиться, то с целями все обстоит несколько иначе. При соучастии в направлении желаемого последствия всегда есть общий результат как общая цель соучастников; применительно к таким случаям у всех соучастников имеется одна цель, и она разной быть не может. Другое дело, что подобная цель может быть только промежуточной, и тогда конечные цели каждого соучастника могут расходиться (один участвовал в убийстве, чтобы избавиться от неверной супруги; другой — чтобы отомстить за отсутствие взаимности, третий — чтобы получить наследство). Если имелось соучастие в направлении побочного результата, то цель здесь как конкретизированная потребность отсутствуя вообще.

Итак, на основе полученных представлений о признаках соучастия вернемся к определению его, указанному в уголовном законе – это "умышленное совместное участие двух или более лиц в совершении умышленного преступления", в котором необходимо обратить внимание на фразу "участие ... в совершении преступления" и попытаться ответить на вопрос о соотношении этих двух факторов — участия и совершения преступления. Дело в том, что законодатель вольно или невольно разделил их формально-логически, эти (факторы существуют в законодательном определении как отдельные, самодостаточные: с одной стороны есть совместное участие, а с другой — совершение преступления. Как выше уже было сказано подобное было заложено теорией уголовного права еще в конце XIX — начале XX вв. Ситуация ухудшается еще тем, что в законе термин "умышленное" повторен дважды, применительно к совместному участию и к совершению преступления, что еще более усиливает иллюзию их самостоятельности, при которой вроде бы имеют место поведение-участие и поведение-совершение преступления. На самом деле ничего подобного не существует.

В работе уже было указано, что совместное участие предполагает и поведение соучастников, и их взаимную согласованность в определенной части, и результат этого поведения, т.е. по существу совместное участие уже и есть совершение преступления. Можно было бы сказать в оправдание законодательного определения, что, говоря о совершении преступления, законодатель имел в виду конкретное преступление конкретного вида (кражу, убийство и т.д.). Можно также сказать, что законодатель поддержал точку зрения авторов, которые признавали соучастием только поведение иных соучастников, кроме соисполнителей. Однако подобное недопустимо поскольку, во-первых, соучастие предполагает достижение какого-либо результата общими усилиями нескольких лиц, т. е. совместное участие нескольких лиц — это и есть совершение преступления в соучастии; во-вторых, нельзя выводить из совместного участия действия исполнителя и на них базировать совершение преступления, так как совместное участие с необходимостью включая (функциональную связанность поведения иных соучастников с действиями исполнителя, без которых совместность участия будет явно неполной.

2.3 Совершенствование правоприменительной практики направленной на классификацию преступлений, совершенных в соучастии

Практика показала, что, несмотря на обилие новелл в институте соучастия по действующему уголовному законодательству, многие вопросы правоприменения по отношению к различным формам совместной преступной деятельности вызывают определенные трудности, что свидетельствует о недостаточной проработанности ряда указанных норм, отсутствии их системного восприятия, внутренней противоречивости. Вместе с тем явление это представляется закономерным, как и сам процесс адаптации правовых норм к постоянно изменяющимся потребностям правоприменительной практики.

Самостоятельную и малоизученную проблему правоприменительной практики при реализации положений института соучастия образует конкуренция норм общей и особенной частей. Как справедливо указывает Л.В. Иногамова-Хегай, данный вид конкуренции имеет место при сочетании норм о неоконченном преступлении и норм о соучастии. "Нормы о приготовительных действиях, описанные в ст. ст. 208, 209, 210 УК, представляют собой частные случаи нормы о приготовлении, указанном в ч. 1 ст. 30 УК, т.е. являются специальными по отношению к общей", - пишет автор. И далее: "Действия, реально образующие покушение в случаях, предусмотренных Особенной частью уголовного закона, представляют собой оконченные самостоятельные преступления с усеченным составом. Нормы об этих преступлениях, конкретизирующие норму о покушении, предусмотренную как в общей ч. 3 ст. 30 УК, являются специальными. При квалификации указывается только норма Особенной части УК". Следует также согласиться с суждением автора относительно разрешения конкуренции норм о соучастии: "Конкуренция норм о соучастии возникает, когда в преступлении описаны признаки, в общем виде указанные в ст. 33 либо ст. 35 УК. Конкуренция действий исполнителя/соисполнителя, указанных в ч. 2 ст. 33 и статьях Особенной части УК, решена в самом уголовном законе. Коллизионное правило ч. 2 ст. 34 УК РФ устанавливает, что соисполнители отвечают по статье Особенной части без ссылки на ст. 33 УК. В статье Особенной части УК, подробно описывающей конкретные действия исполнителя/соисполнителя, закрепляется норма специальная, а в ч. 2 ст. 33 Общей части УК, в обобщенном виде указывающей на любые действия исполнителя, предусматривается норма общая". Как известно, в случае конкуренции общей и специальной норм правила квалификации преступлений предполагают приоритетность более специальной нормы. Именно этим правилом и следует руководствоваться правоприменителю при реализации норм Общей и Особенной части Уголовного кодекса, касающихся правовой оценки соучастия и его сложных форм.

В ряде случаев в процессе квалификации преступлений, совершенных в соучастии, правоприменителю необходимо решить вопрос о разграничении подстрекательства как вида соучастия от преступлений, объективная сторона которых в диспозиции сформулирована фактически как действия соучастника. Классическим образцом является диспозиция ч. 3 ст. 212 УК РФ, в которой речь идет о призывах к активному неподчинению законным требованиям представителей власти и к массовым беспорядкам, а равно призывах к насилию над гражданами. В данном случае следует указать на максимальное смысловое сходство призывов и вовлечения, склонения, подстрекательства. В данном случае речь вновь пойдет о конкуренции общей нормы (ч. 4 ст. 33 УК) и нормы специальной (ч. 3 ст. 212 УК), где также должно применяться правило квалификации о приоритете более специальной нормы. Кроме того, мы согласны с представленным в литературе суждением о том, что при совершении преступления группой лиц, группой лиц по предварительному сговору либо организованной группой квалифицировать фактически содеянное следует по соответствующим статьям Особенной части УК, предусматривающим в качестве квалифицирующего признака форму соучастия, без ссылки на ст. 35 УК РФ.

Деятельность преступных сообществ (преступных организаций) невозможна вне деятельности отдельных ее членов и групп, ее составляющих. Особое место в сложных формах соучастия занимает уголовно-правовая оценка деятельности организатора. Сходный с вышеописанным алгоритм имеет и конкуренция общей нормы об организаторе преступления (ч. 3 ст. 33 УК) и специальных норм, устанавливающих ответственность за создание вооруженного формирования, не предусмотренного федеральным законом, и руководство им (ч. 1 ст. 208 УК), создание банды и руководство ею (ч. 1 ст. 209 УК), создание преступного сообщества и руководство им (ч. 1 ст. 210), за организацию массовых беспорядков (ч. 1 ст. 212 УК) и др. В соответствии с ч. 3 ст. 33 УК РФ организатором признается лицо, организовавшее совершение преступления или руководившее его исполнением, а равно лицо, создавшее организованную группу или преступное сообщество (преступную организацию) либо руководившее ими. В нормах Особенной части действия организатора получают необходимую юридическую детализацию, становятся более конкретными в результате указания на определенные действия (организация массовых беспорядков, оказание вооруженного сопротивления представителю власти и т.д.) либо уточнения форм соучастия (создание банды в целях нападения на граждан или организации, а равно руководство ею и т.д.). Поскольку более полное описание действий организатора с конкретизацией цели, формы соучастия или самого характера деятельности содержится в нормах Особенной части УК, то именно они должны признаваться более специальными и применяться в случае конкуренции.

Данное правило квалификации также в основном воспринято правоприменительной практикой. Вместе с тем в отдельных случаях правоприменительные органы допускают квалификационные ошибки, связанные с усилением конкуренции за счет необходимости учитывать положения ч. 3 ст. 34 и ч. 3 ст. 33 УК, вступающими в конкуренцию с положениями ч. 1 ст. 209 УК РФ.

Поскольку действующий УК не предусматривает в качестве квалифицирующего признака совершение преступления преступным сообществом, а указывает лишь в отдельных составах на квалифицированный признак "организованной группой" (например, в рамках убийства, разбоя, вымогательства и т.д.), то следует рассмотреть вопрос о конкуренции такого квалифицирующего признака с иными нормами Уголовного кодекса. Так, определенную проблему для правоприменения представляет решение вопроса об уголовно-правовой оценке деяния организатора и руководителя организованной группы в случае совершения группой убийства или иного преступления, содержащего квалифицирующий признак совершения организованной группой. Представляется, что в конкуренцию вступают п. "ж" ч. 2 ст. 105 УК, ч. 3 ст. 33 УК и ч. 3 ст. 35 УК РФ.

На наш взгляд, норма об убийстве, обладающая особым квалифицирующим признаком, более детально описывает признаки совершенного преступления, охватывая как признаки самого убийства, так и признаки организованной формы преступной деятельности. Соответственно, п. "ж" ч. 2 ст. 105 более универсален в данном конкретном случае, именно эта норма и подлежит применению.

В ч. 5 ст. 35 УК РФ говорится, что другие участники организованной группы или преступного сообщества несут уголовную ответственность за участие в них в случаях, установленных соответствующими статьями Особенной части Уголовного кодекса. Из этого следует, что ответственность таких участников, как пособник и подстрекатель, возникает по статье Особенной части УК об участии в организованной группе или преступном сообществе (специальная норма) без ссылки на ст. 33 УК (общая норма). Приведенное положение является примером юридической фикции: традиционно считается, что участники организованной группы или преступного сообщества могут выполнять функции пособника, подстрекателя или исполнителя. В связи с тем что признаки организованной группы (или преступного сообщества) относятся и к объективной стороне состава преступления, участники таких сложных форм соучастия, фактически выполняя роли пособника или подстрекателя, юридически являются соисполнителями, совместно выполнившими часть объективной стороны состава в качестве членов такой группы (или сообщества).

Самостоятельную проблему квалификации представляет уголовно-правовая оценка организованных форм преступной деятельности.

В теории понятие организованной преступности достаточно разработано, подробно освещены методы борьбы с ее проявлениями. Однако в повседневной деятельности правоохранительных органов квалификация организованных преступных действий всегда сопряжена со значительными трудностями. Во многом это связано со сложностью разграничения организованных и неорганизованных групповых преступных действий, совершенных по предварительному сговору, так как всякий сговор предполагает определенные элементы организованности.

В научной литературе сделаны попытки разрешить квалификационные проблемы, связанные с оценкой признаков организованной группы. Так, Р.Р. Галиакбаров обоснованно указывает на существование подхода, позволяющего стабилизировать правоприменительную практику: "Прежде всего надо установить наличие признаков группового преступления, а лишь после этого определять показатели организованности группы, т.е. ее устойчивость. Иными словами, для того чтобы содеянное квалифицировать как совершенное организованной группой, следует установить наличие ее устойчивости и заранее состоявшегося объединения ее участников для совершения одного или нескольких преступлений, зафиксированного в известном единстве преступного намерения". Напомним, что к групповым преступлениям Р.Р. Галиакбаров всегда относит соучастие по предварительному сговору, разграничивая его по этому признаку от простых форм. Таким образом, правоприменителю предлагается следующий квалификационный алгоритм: 1) установить наличие предварительного сговора, разделения ролей и иных признаков, характерных для сложных форм соучастия; 2) установить наличие такого признака, как устойчивость группы.

Представляется методологически верным связывать начало квалификационного процесса именно с установлением признаков предварительного сговора и сопутствующего ему распределения ролей. Этот подход актуализирован в связи с тем, что на практике достаточно часто встречаются решения, в соответствии с которыми преступление признается совершенным организованной группой даже при неустановленном факте именно предварительного сговора (как мы уже отмечали, согласие хотя бы в минимальных формах имманентно присуще соучастию) и неустановлении факта отчетливого распределения ролей, происходящего до начала совершения преступления, т.е. на стадии подготовки к преступлению.

На наш взгляд, вменение органом предварительного следствия совершения преступления с применением признака организованной группы в данном случае есть не что иное, как частный случай объективного вменения, влекущего необоснованную уголовную репрессию. Несомненно, что при принятии решения о наличии признаков организованной группы при отсутствии доказанности предварительного сговора и отчетливого заблаговременного распределения ролей соучастников правоприменители руководствуются в большей степени не буквой уголовного закона, а социально-правовыми соображениями.

Проведенные нами исследования показывают, что квалификация преступлений по делам, направляемым в суд с вменением такого квалифицирующего признака, как совершение преступления организованной группой, как правило, получает существенную корректировку при вынесении приговора. Зачастую данный квалифицирующий признак вообще исключается судом из обвинения. Это происходит из-за неясности границ предмета доказывания при вменении данного признака, а именно: практически невозможно определить однозначно параметры устойчивости группы. Действующее законодательство дает чрезвычайно расплывчатое понятие организованных преступных проявлений и не считает необходимым раскрыть хотя бы основные их характеристики. Перед правоприменительной практикой стоит задача поиска формализованного критерия для толкования показателя устойчивости группы. Он должен быть четким и недвусмысленным, чтобы позволять точно разграничивать организованную группу с группой лиц, совершающих преступление по предварительному сговору.

В порядке обсуждения Р.Р. Галиакбаров предлагает в качестве формализованного критерия для расшифровки показателя устойчивости организованной группы использовать такой признак, как система совершения преступных посягательств: "Систематичность не сводится к повторению (неоднократности) преступления. Она уже предполагает большее число посягательств - три и более, отражающее антисоциальную направленность действий субъектов, серьезное возрастание уровня опасности объединения. Она фиксирует определенную линию поведения участников преступления, их укоренившиеся опасные наклонности. Вывод о систематичности делается на основе всей совокупной деятельности участников преступления. При этом не имеет значения, однотипные, однородные или разнородные посягательства совершает группа. Систематичность свидетельствует об организованном характере самой группы. Во всяком случае, любой факт совершения объединением трех преступлений или более уже жестко фиксирует его организованный характер, хотя такая группа может еще не стать преступным сообществом". Представляется, что данное предложение рационально по существу. На наш взгляд, законодатель вообще необоснованно отказался от критерия "систематичности" совершения преступлений. Разумеется, в УК 1960 г. и Уголовных кодексах более ранних периодов критерий систематичности имел несколько иную функциональную окраску. Будучи примененным законодателем при описании квалифицированных составов таких преступлений, как спекуляция, обман покупателей, уклонение от административного надзора, нарушение правил паспортного режима и т.д., он главным образом указывал либо на криминальный профессионализм субъекта, либо на особый характер устойчивости его антисоциальных установок. Однако в обобщенном виде критерий систематичности (т.е. совершения преступления три раза и более) указывает именно на устойчивый характер преступной деятельности, что в контексте групповой преступной деятельности выглядит как устойчивость группы лиц, объединившихся для совершения однородных или разнородных (на наш взгляд, это непринципиально) преступлений. Практическое применение уголовного закона в этой части было бы существенно облегчено, если бы данный прикладной критерий устойчивости подтвердил своим разъяснением Верховный Суд Российской Федерации. Разумеется, предлагаемый критерий устойчивости может характеризовать организованную группу лишь при наличии иных уголовно-правовых критериев сложных форм соучастия.

В настоящее время существуют также и трудности при квалификации преступлений, совершенных организованной группой в продолжаемых преступлениях, прежде всего экономического характера. Оценивая происхождение данной проблемы, А.И. Чупрова и С.И. Мурзков пишут: "Во-первых, не всегда учитываются особенности группового способа посягательства в продолжаемых преступлениях. Во-вторых, похищаемое имущество (в преступлениях против собственности), извлеченный преступный доход, не уплаченный государству налог (в экономических преступлениях) находятся как бы в законном ведении виновных, поэтому зачастую трудно установить совместный с другими или личный характер общественно опасной деятельности виновного; трудно установить (а тем более доказать) содержание его умысла, в частности был ли умысел единым (охватывал все эпизоды) или самостоятельным в каждом эпизоде преступления; охватывалось ли сознанием виновного то обстоятельство, что единое преступление (будь то хищение или продолжаемое экономическое преступление), складывающееся из нескольких эпизодов, совершается по предварительному сговору нескольких лиц или организованной группой". Для того чтобы оценить содеянное соучастниками как совершенное организованной группой одно продолжаемое преступление, необходимо установить, что каждый из членов группы принял непосредственное участие либо во всех юридически тождественных эпизодах состава, образующих в совокупности одно преступление, или в некоторых эпизодах, или, хотя бы даже частично, в одном из них. Следовательно, при своей фактической неоднородности, различном внешнем проявлении общественно опасное поведение каждого участника должно обладать признаками непосредственного совершения преступления совместно с другими участниками организованной группы. В групповом продолжаемом преступлении виновные по намеченному, общему для всех, единому замыслу стремятся к достижению одного и того же преступного последствия, поэтому каждый отдельный эпизод оценивается как составная часть одного и того же преступления, совершаемого несколькими лицами. Таким образом, применительно к совместной преступной деятельности началом продолжаемого преступления следует считать время, когда соучастники выполняют первый из преступных актов, направленных к общей цели и охватываемых единым умыслом. Моментом окончания группового продолжаемого преступления является либо совершение преступниками последнего акта, либо выполнение последнего действия исполнителем в совокупности с предшествующими деяниями, составляющими единое продолжаемое преступление.

На практике данная проблема, к сожалению, не получила единого приема разрешения. Более того, при квалификации продолжаемых преступлений экономического характера допускаются грубые квалификационные ошибки, связанные с оценкой даже и самого соучастия, не говоря уже о его организованной форме.

Выводы по 2 главе

Развитие и видоизменение той или иной формы соучастия в процессе ее существования и функционирования, на наш взгляд, представляет самостоятельную проблему квалификации сложных форм соучастия.

Отсюда возникает несколько логичных выводов: 1) термин "умышленное" повторен в определении соучастия дважды совершенно неоправданно, подобное можно было бы признать при абсолютно полном выведении действий соучастников и их результата вместе с объективной связью за пределы преступления, что означало бы ликвидацию последнего; именно поэтому в указанном дублировании нет ни малейшего смысла; 2) предложенное в законе определение соучастия очевидно некорректно в связи с отражением в нем одних и тех же факторов под двумя наименованиями; 3) на основании сказанного более точным было бы следующее определение соучастия — "соучастием признается умышленное совместное совершение преступления несколькими (двумя или более) лицами".

Заключение

Подводя итог дипломной работы, хотелось бы сказать, что проблема соучастия в уголовном праве Российской Федерации выходит на новый виток своего исследования. И это в первую очередь связано с развитием в жизни нашего общества организованной преступности. Задача решения этой проблемы стоит как перед законодателем и наукой, так и перед практическими работниками.

1. УК РФ 1996г. определяет соучастие как "умышленное совместное участие двух или более лиц в совершении умышленного преступления" (ст.32).

Определение понятия соучастия включает в себя наиболее типичные признаки данного института. К таковым относятся: участие в одном и том же преступлении двух и более лиц; совместность их участия в преступлении; умышленный характер деятельности соучастников.

2. В теории уголовного права при характеристике признаков соучастия их принято делить на объективные и субъективные. Объективные признаки это признак множественности субъектов, признак совместности деятельности соучастников. С объективной стороны соучастие совершается путем активных действий, но не исключается возможность совершения преступления и в форме бездействия, когда договоренность об этом была достигнута до момента окончания преступления. Субъективные признаки включают: единство умысла соучастников; соучастие только в умышленном преступлении.

3. Действенная борьба с преступностью немыслима без точного отражения в уголовном законодательстве реального уровня общественной опасности типично повторяющихся поступков людей. Современное состояние преступности, те реальные угрозы, которые она создает для национальной безопасности страны, требуют обсуждения и решения проблемы построения научно и криминологически обоснованной, внутренне согласованной системы норм института соучастия в преступлении.

Отсюда возникает несколько логичных выводов: 1) термин "умышленное" повторен в определении соучастия дважды совершенно неоправданно, подобное можно было бы признать при абсолютно полном выведении действий соучастников и их результата вместе с объективной связью за пределы преступления, что означало бы ликвидацию последнего; именно поэтому в указанном дублировании нет ни малейшего смысла; 2) предложенное в законе определение соучастия очевидно некорректно в связи с отражением в нем одних и тех же факторов под двумя наименованиями; 3) на основании сказанного более точным было бы следующее определение соучастия — "соучастием признается умышленное совместное совершение преступления несколькими (двумя или более) лицами".

4. Используя классификацию соучастия, можно сформулировать норму, регламентирующую понятие, формы и виды соучастия, и предложить новую редакцию статьи 32 УК:

"Статья 32. Понятие, формы и виды соучастия в преступлении

1. Соучастием в преступлении признается умышленное совместное непосредственное либо иное, указанное в настоящем Кодексе, участие двух или более лиц в совершении умышленного преступления.

2. Соучастие в преступлении может быть сложным (с распределением ролей) либо соисполнительством в составе группы без предварительного сговора, по предварительному сговору или организованной группы, а также в форме организованной преступной деятельности в виде преступного сообщества (преступной организации)".

5. В связи с нечеткой законодательной формулировкой признака группы лиц по предварительному сговору (часть 2 ст. 35 УК РФ), предлагается в названной норме указать, что "преступление признается совершенным группой лиц по предварительному сговору, если в нем участвовали два или более исполнителя, заранее договорившиеся о совместном совершении преступления".

6. Предлагается внесении изменения и дополнения в Уголовный кодекс Российской Федерации следующего содержания в ст. 35 УК РФ "Преступление признается совершенным преступной организацией, если оно совершено устойчивым законспирированным объединением трех и более лиц либо нескольких организованных групп, созданным для осуществления преступной деятельности.

Преступление признается совершенным особо опасной преступной организацией, если оно совершено устойчивым законспирированным объединением трех и более лиц либо нескольких организованных групп, созданным для совершения одного или нескольких особо тяжких преступлений, посягающих на жизнь, здоровье, свободу, половую неприкосновенность человека, а также на общественную безопасность, основы конституционного строя и безопасность государства, мир и безопасность человечества".

Необходимо разработать и осуществить целый комплекс мер правового, организационно-тактического и иного характера. Из этого следует, что наиболее важным моментом является укрепление законодательной базы, и прежде всего, уголовного закона.

Список источников и литературы

Нормативно-правовые акты

1. Конституция Российской Федерации от 12 декабря 1993 г. // Российская газета. – 1993. – № 237.

2. Уголовный кодекс Российской Федерации от 13.06.1996 г. № 63-ФЗ (в ред. от 30.12.2006) // Собрание законодательства РФ. – 1996. – № 25. – Ст.2954.

3. Уголовный кодекс РСФСР, утв. ВС РСФСР 27.10.1960 г. (в ред. от 30.07.1996) // Ведомости ВС РСФСР. – 1960. – № 40. – Ст. 591.

4. Уголовно-процессуальный кодекс Российской Федерации от 18.12.2001 г. № 174-ФЗ (в ред. от 30.12.2006) // Собрание законодательства РФ. – 2001. – № 52 (ч. I). – Ст. 4921.

Научная литература и материалы периодической печати

5. Алексеев В.А., Орехов В.В. О понятии группового преступления // Вопросы совершенствования борьбы с преступностью в Эстонской ССР. – Тарту., 1985. – С. 24.

6. Арутюнов А.А. Институт соучастия: системный подход и проблемы квалификации. – М., Юрист. 2002. – 216 с.

7. Арутюнов А. Соучастие создает особые основания уголовной ответственности соучастников // Адвокатская практика. – 2002. – № 5. – С. 18.

8. Арутюнов А.А. Субъект преступления, совершенного в соучастии // Современное право. – 2002. – № 9. – С.16.

9. Афиногенов С.В. Соучастие в преступлении (понятие, виды, формы) Автореф. дисс ... канд. юрид. наук. – М., 1991. –62 с.

10. Ахметшин X.М., Ахметшин Н.X. Новое уголовное законодательство КНР. Вопросы Общей части // Государство и право. – 1999. – № 10. – С.72.

11. Безуглов В.В. Является ли двусторонняя субъективная связь обязательным признаком соучастия? // Юридические записки Ярославского государственного университета им П. Г. Демидова. – Вып. 2. – Ярославль., 1998. – С. 264.

12. Берестовой Н.П. Соучастие в преступлении и особенности установления его признаков в условиях деятельности органов внутренних дел. – М., Юридическая литература. 1990. – 278 с.

13. Бурчак Ф.Г. Соучастие: социальные, криминологические и правовые проблемы. – Киев., 1986. – 352 с.

14. Бурчак Ф.Г. Учение о соучастии по советскому уголовному праву. – Киев., 1969. – 368 с.

15. Вышинский А.Я. Вопросы теории государства и права. – М., Госюриздат. 1949. – 462 с.

16. Галиакбаров P.P. Групповое преступление. – Свердловск., 1973. – 218 с.

17. Галиакбаров Р.Р. Квалификация преступлений по признаку совершения их организованной группой // Российская юстиция. – 2000. – № 4. – С. 11.

18. Галиакбаров P.P. Квалификация многосубъектных преступлений без признаков соучастия. – Хабаровск., 1987. – 432 с.

19. Галиакбаров Р.Р. Эффективность норм института соучастия в преступлении // Некоторые вопросы эффективности уголовного законодательства. – Свердловск., 1974. – 314 с.

20. Григорьев В.А. Соучастие в преступлении по уголовному праву Российской Федерации. – Уфа., 1995. – 310 с.

21. Гришаев П.И, Кригер Г.А. Соучастие по уголовному праву. – М., Юрлитиздат. 1959. – 412 с.

22. Жалинский А.Э. О понимании уголовного права // Право и политика. – 2006. – № 5. – С. 22.

23. Жиряев А. О стечении нескольких преступников в одном и том же преступлении. – Дерпт., 1850. – 236 с.

24. Иванов Н.Г. Групповая преступность: содержание и вопросы законодательства регулирования // Государство и право. – 1996. – №4. – С. 10.

25. Иванов Н.Г. Понятие и формы соучастия в советском уголовном праве. – Саратов., Изд-во Саратовской академии. 1991. – 346 с.

26. Игнатов А.И. Ответственность за преступления против нравственности. – М., Юрлитиздат. 1966. – 452 с.

27. Иногамова-Хегай Л.В. Конкуренция норм уголовного права: Дис. ... доктора юридических наук. – М., 1999. – 426 с.

28. Керимов Д.А. Философские проблемы права. – М., Юридическая литература. 1972. – 672 с.

29. Ковалев М.И. Проблемы учения об объективной стороне состава преступления. – Красноярск., 1991. –

30. Ковалев М.И. Соучастие в преступлении. – Екатеринбург., Изд-во Уральского ун-та. 1999. – 422 с.

31. Козлов А.П. Причинная связь и бездействие в уголовном праве // Проблемы уголовной политики. – Красноярск., 1989. – С. 157-167.

32. Козлов А.П. Виды и формы соучастия в уголовном праве. – Красноярск., 1992. – 418 с.

33. Козлов А.П. Соучастие: традиции и реальность. – СПб., Питер. 2001. – 368 с.

34. Колоколов Г. О соучастии в преступлении. – М., Спарк. 1997. – 312 с.

35. Комментарий к Уголовному кодексу Российской Федерации (постатейный) (издание третье, переработанное и дополненное) / Под ред. Чекалина А.А., Томина В.Т., Сверчкова В.В. – М., Юрайт-Издат. 2006. – 654 с.

36. Кригер Г. К проектам УК и УПК РСФСР // Советская юстиция. – 1958. – № 5. – С. 34.

37. Лыхмус У.Э. Совершенствование института соучастия // Вопросы совершенствования борьбы с преступностью в Эстонской ССР. – Тарту., 1985. – С. 24-25.

38. Макаров С.Д. Квалификация соучастия в преступлении с ненадлежащим субъектом // Российский судья. – 2005. – № 8. – С. 18.

39. Малахов И.П. Вопросы учения о соучастии // Труды Военно-политической академии. – Вып. 17. – М., 1957. – С. 155.

40. Малахов И.П. Соучастие в воинских преступлениях в свете общего учения о соучастии по советскому уголовному праву. Автореф. дисс... канд. юрид. наук. – М., 1971. – 46 с.

41. Панько К.К. Некоторые аспекты уголовного законотворчества // Российский судья. – 2006. – № 7. – С. 19.

42. Пионтковский А.А. Учение о преступлении. – М., Юрлитиздат. 1961. – 762 с.

43. Познышев С.В. Основные начала науки уголовного права. – М., БЕК. 1999. – 648 с.

44. Познышев С.В. Основные начала науки уголовного права. – М., Статут. 2002. – 672 с.

45. Постатейный комментарий к Уголовному кодексу Российской Федерации / Под ред. Громова Н.А. – М., ГроссМедиа. 2007. – 658 с.

46. Практика применения Уголовного кодекса Российской Федерации: комментарий судебной практики и доктринальное толкование (постатейный) / Под ред. Резника Г.М. – М., Волтерс Клувер. 2005. – 702с.

47. Разинкин В.С. К вопросу о классификации и улучшении доказательственных возможностей института соучастия в организованной преступности // Уголовное судопроизводство. – 2006. – № 1. – С. 22.

48. Рузавин Г.И. Научная теория. Логико-методологический анализ. – М., Юрлитиздат. 1978. – 238 с.

49. Сабитов Р.Д. Уголовно-правовая борьба с насильственными групповыми посягательствами. Автореф. дисс. канд. юрид. наук. – Свердловск., 1981. – 56 с.

50. Савельев Д.В. Преступная группа: уголовно-правовая интерпретация // Российский юридический журнал. – 1999. – № 1. – С. 97.

51. Сальникова Н.И. Понятие посредственного исполнительства в уголовном кодексе РФ // Современное право. – 2006. – № 5. – С. 17.

52. Солнарж В. Соучастие по уголовному праву Чехословацкой социалистической публики. – М., Юридическая литература. 1962. – 276 с.

53. Таганцев Н.С. Курс русского уголовного права. Т.З. – М., Статут. 2002. – 652 с.

54. Тельнов П.Ф. Ответственность за соучастие в преступлении. – М., Юридическая литература. 1974. – 318 с.

55. Ткаченко В.И., Царегородцев А.М. Вопросы квалификации преступлений, совершенных группой лиц // Проблемы борьбы с преступностью. – Омск., 1978. – 342 с.

1. Трайнин А.Н. Учение о соучастии по советскому уголовному праву. – М., Юрлитиздат. 1941. – 432 с.

2. Уголовное Уложение 22 марта 1903 г. / Под ред. Таганцева Н.С. – М., Статут. 2000. – 568 с.

3. Улицкий С. Институт соучастия в судебной практике // Законность. – 2005. – № 11. – С. 25.

4. Ушаков А.В. Групповое преступление и смежные с ним формы преступной деятельности. – Калинин., 1978. – 258 с.

5. Хачатуров Р.Л. Источники права. Выпуск третий. – Тольятти., 1997. – 316с.

6. Хмелевская Т.А. Виды групповых преступлений и их квалификация по УК РФ. – М., Юрист. 2000. – 324 с.

7. Чупрова А.Ю., Мурзков С.И. Квалификация преступлений, совершенных организованной группой // Уголовное право. – 2000. – № 6. – С. 27-29.

8. Чучаев А.И., Палий В.В. Вовлечение в совершение преступления: спорные вопросы трактовки // Российский следователь. – 2006. – № 9. – С. 19.

9. Шаргородский М.Д. Некоторые вопросы общего учения о соучастии // Правоведение. – 1960. – № 1. – С. 90.

10. Шеслер А.В. Уголовно-правовые средства борьбы с групповой преступностью. – Красноярск., 1999. – 216 с.

11. Шулина И.А. Организованное убийство (уголовно-правовая и криминологическая характеристика). / Под. ред. проф. Прохорова В.С. – СПб., Нестор. 2002. – 168 с.

Учебная и учебно-методическая литература

67. Пионтковский А.А. Курс советского уголовного права: В 6 т. Т. 2. – М., Юридическая литература. 1970. – 678 с.

68. Советское уголовное право. Часть Общая. Учебник / Под ред. Здравомыслова Б.В., Гельфера М.А., Гришаева П.П. – М., Юридическая литература. 1982. – 682 с.

69. Уголовное право Российской Федерации Общая часть. / Под ред. Галиакбарова Р.Р. – Саратов., 1997. – 562 с.

70. Уголовное право России. Часть Общая / Под ред. Крутикова Л.Л. – М., БЕК. 1999. – 624 с.

71. Уголовное право России. / Под ред. Ветрова Н.И, Ляпунова Ю.И. – М., Юрист. 1997. – 602 с.

72. Уголовное право России. / Под ред. Здравомыслова Б.В. – М., Юристъ. 2002. – 682 с.

73. Уголовное право России. Часть общая: учебник для вузов (издание второе, переработанное и дополненное) / Под ред. Кругликова Л.Л. – М., Волтерс Клувер. 2005. – 678 с.

74. Уголовное право Российской Федерации. Общая часть: учебник (издание исправленное и дополненное) / Под ред. Иногамовой-Хегай Л.В., Рарога А.И., Чучаева А.И. – М., Инфра-М. 2006. – 702 с.

75. Уголовное право. Особенная часть. / Под ред. Рарога А.И. – М., Юристъ. 1998. – 612 с.

76. Уголовное право Российской Федерации. Общая часть. / Под ред. Рарога А.И. – М., Юристъ. 2004. – 648 с.

Практические источники

77. Постановление Пленума Верховного Суда РФ от 11.01.2007 № 2 "О практике назначения судами Российской Федерации уголовного наказания"//Российская газета. 24.01.2007. № 13.

78. Постановления Пленума Верховного Суда РФ № 7 от 14 февраля 2000 года "О судебной практике о преступлениях несовершеннолетних" // Бюллетень Верховного Суда РФ. - 2000. - № 4. - С. 9.

79. Постановления Пленума Верховного Суда РФ № 1 от 27 января 1999 года "О судебной практике по делам об убийстве"// Бюллетень Верховного Суда РФ. 1999. - № 31. - С.2.

80. Постановление Пленума Верховного Суда РФ от 27 декабря 2002 г. № 29 "О судебной практике по делам о краже, грабеже и разбое // Бюллетень Верховного Суда РФ.-2003 -№ 2. -С. 6.

81. Постановление Пленума Верховного Суда от 28.12.2006 № 64 "О практике применения судами уголовного законодательства об ответственности за налоговые преступления"//Бюллетень Верховного Суда РФ.-2007.- № 3. - С.11.

82. Обзор судебной практики Верховного Суда РФ "Некоторые вопросы судебной практики по делам о краже, грабеже и разбое"//Бюллетень Верховного Суда РФ.- 2003.- № 4.- С.34.

83. Обзор кассационной практики Судебной коллегии по уголовным делам Верховного Суда Российской Федерации за 2001 год// Бюллетень Верховного Суда РФ.-2002.- № 9.- С.33.

84. Постановление ПрезидиумаВерховного Суда РФ № 69П06 по делу Усманова//Бюллетень Верховного Суда РФ.- 2006.-№ 6.-С.22."

85. Кассационное определение от 23 ноября 2006 года по делу № 73-о06-17//Бюллетень Верховного Суда РФ.- 2006.- № 3.-С.34.