А.И.Маркевич подчёркивает, что живой и непосредственный интерес к добываемым из раскопок древностям, который проявлял император Николай Павлович, был причиной того, что еще в 1843 году возникла мысль соединить в одном издании все находки, сделанные до той поры в Керчи и Тамани. Осуществление этого плана поручено было консерватору Эрмитажа, Жилю. Рисунки и таблицы заказаны были в Париже, и предприятие осуществилось только в 1854 году, когда вышли в свет два огромных тома in folio под заглавием: "древности Боспора Киммерийского – Antiquites du Bosphore Cimmerien" с текстом на русском и французском языках и великолепным атласом таблиц.
В историческом и археологическом изучении Крыма оставил свой след Влад Кеппен в труде "Крымский сборник" с археологической картой полуострова (Петербург. 1837). Переселившись в Крым по службе в 1827 году, знакомый с краем еще раньше по путешествию 1819 года, Кеппен в течение нескольких лет собрал сведения о местах древних поселений и осветил при помощи своей огромной эрудиции историю края. В 1836 году объехал Крым ученый француз Дюбуа-де-Монпере и описал в своем труде "Voyage autor du Cause" важнейшие местности края, интересные в историческом отношении. В атласе, приложенном к этому сочинению, даны снимки с многих развалин и древних памятников. Под управлением Новороссийским краем князя Воронцова (с 1823 г.) поднималась постепенно Одесса и приобретала значение торгового и умственного центра нашего кря. По мысли Стемповского, как указывает А.И.Маркевич, и при деятельном участии Бларамберга здесь возник в 1826 году музей древностей, который и стал наполняться находками, поступившими в него из Крыма. Первым директором музея был Бларамберг, заведовавший одновременно Феодосийским музеем, а с 1826 года также и Керченским. В 1839 году, по инициативе Мурзакевича, ознакомившегося с Крымом в ученых экскурсиях возникло Одесское Общество Истории и Древностей, которое поставило своей специальной целью изучение древностей черноморского побережья и исторических судеб края. С 1844 года Общество начало издавать свои "Записки" в виде отдельных больших томов, в которых появлялось множество ценных исследований, статей, заметок, а также и материалов по истории и археологии Крыма .
В 1847 году возник в Петербурге под председательством герцога Лейхтенбергского кружок нумизматов и антиквариев, превратившийся вскоре в Археологическое общество. Спасский, барон Кене, Савельев, Григорьев разрабатывали материалы по нумизматике нашего юга. С самого своего основания это общество обратило, таким образом, свои интересы на юг. По его инициативе граф А. С. Уваров, начинавший тогда свое ученое поприще, предпринял в 1848 году археологическое путешествие на низовья Днепра и западную часть черноморского побережья от устья Днепра до устьев Дуная. Свои археологические изыскания, раскопки и добытые предметы древности граф Уваров описал в издании: "Исследования о древностях южной России и берегов Черного моря".
Что касается раскопок в Ольвии то сначала по неизвестным причинам работа шла медленными темпами, но далее район раскопок постепенно увеличивался. Граф Уваров начал исследование Ольвии,а князь Сибирский раскапывал курганы близ Феодосии. В 1853 году, по инициативе графа Перовского снаряжена была экспедиция в устье Дона на место древнего Танасиса. Туда отправился профессор Московского университета Леонтьев с художником Авдеевым. Раскопки дали обильные результаты, и Леонтьев представил их научную оценку с всесторонним исследованием исторических судеб той местности с древнейших времен и до гибели итальянской Таны в своем труде, озаглавленном "Археоологические изыскания на месте древнего Танаиса и в его окрестностях" ("Пропилей, IV. 1854). В том же 1853 году граф Уваров, по поручению графа Перовского, произвел большие раскопки на городище Херсонеса. Местность Херсонеса была с 1852 года передана в ведение духовного ведомства, которое, по инициативе архиепископ Херсонского и Таврического Иннокентия, стало интересоваться древними христианскими святынями Крыма. 4 мая 1850 года издан был указ Синода, по которому архиепископу Херсонскому было разрешено заняться восстановлением древних святынь. В силу этого указа архиепископ Иннокентий устроил на городище Херсонеса общежительную келию, и 28 февраля 1853 года освящена была первая церковь этого монастыря имени св. Ольги.
В данной работе А.М.Маркевич отмечет, что тяжкая для России Севастопольская война прервала мирное течение жизни на всем черноморском побережье. Городище Херсонеса оказалось в черте осадных работ нашего неприятеля, и французы покрыли его своими батареями и траншеями. Храм св. Ольги были разрушен. Союзные войска захватили 12 мая 1855 года Керчь и оставались там до конца войны. В ожидании нашествия тогдашний директор Керченского музея Люценко постарался отослать заранее в Петербург более ценные вещи, но много ваз, громоздких предметов и камней с надписями осталось на месте. Вступившие в город отряды союзных войск, в числе которых были и турки, перебили и переломали все в музее, а камни с надписями англичане увезли впоследствии в свои музеи. На горе Митридата англичане сами принялись за раскопки, и сделанные тогда ими находки были опубликованы в издании Macpherson’a: "Antiquities of Kertsch" (London. 1859). Когда по окончании войны вновь налаживалась прежняя жизнь и Люценко опять начал раскопки; прежнее здание музея, сооруженное специально для него на горе Митридата, было оставлено, как слишком удаленное от центра города и не соответствующее более потребностям, и с тех пор музей ютится в наемном помещении. В Херсонесе отстроена была киновия, а в 1858 году вновь возбужден вопрос, который поднимал преосв. Иннокентий в 1852 году, о сооружении храма на месте, где якобы крестился великий князь Владимир. Закладка его совершилась в присутствии Императора Александра II 23 августа 1861 года. При сооружении этой церкви шли, по необходимости, раскопки, и находимые при этом предметы древности хранились в монастыре. Позднее, с 1876 по 1885 год, раскопки на городище Херсонеса велись Одесским Обществом Истории и Древностей, которое получало на это дело особый кредит.
А.И.Маркевич указывает на то, что в 1859 году возникла и начала свою деятельность Императорская Археологическая Комиссия, первым председателем которой был граф Строганов. Это учреждение стало ведать правительственными раскопками на юге России, которые велись тогда исключительно в районе Керчи и Тамани. Получавшиеся оттуда древности поступали в Эрмитаж и консерватор античного отдела акад. Стефани был привлечен к изданию ежегодных отчетов. Члены Комиссии каждое лето отправлялись сами на раскопки, расширяя их район на всю территорию, которая принадлежала некогда Скифам. Раскопки велись с большей или меньшей интенсивностью непрерывно из года в год на территории Крыма. В 1888 г. к комиссии, по инициативе ее председателя графа А.А. Бобинского (с 1886 г.), перешло руководство раскопками на городище Херсонеса. Дело было возложено на г. Косцюшко-Валюжнича, и Херсонес стал постепенно выходить на свет из-под куч мусора, покрывающих городище. Раскопки ведутся систематически и дают ежегодно богатые результата.
Со времени своего существования Комиссия издает ежегодные "Отчеты" о своей деятельности. В "Отчет" помещались сведения о раскопках и находках, а в "Приложении" к отчету каждого года акад. Стефани давал обширное археологическое и художественно-историческое исследование и изъяснение находок, изображавшихся на таблицах in folio. В таком виде велось дело до самой смерти Стефани (1887 г.). К тому времени был им издан 21 том отчетов, с 1859 по 1881 год, с таким же числом атласов в шесть таблиц каждый. По смерти Стефани Отчет за годы с 1882 по 1888 был издан в одном томе, а затем стали опять выходить отчеты по годам. Общее руководство изданиями Комиссии взял на себя барон В. Г. Тизенгаузен (ум. 1902), участвовавший в трудах Комиссии почти с самого ее основания и до 1900 года. В соответствии с расширением задач археологической науки, расширился и район раскопок, изменился тем самым и характер Отчетов. Издание памятников древности Комиссия ведет теперь под заглавием: "Материалы по археологии России, издаваемые Императорскою Археологическою Комиссией", которые выходят в свет в виде отдельных выпусков. Древностям Крыма и юга России посвящены выпуски: 6, 7, 8, 9, 12, 13, 17, 19, 23, 24 (с 1891 по 1901 г.), составленные как членами Комиссии, так и другими учеными, которых Комиссия привлекает к обработке поступающего к ней материала из раскопок.
А.И.Маркевич в данной работе пишет о том, что с 1901 г. Археологическая Комиссия расширила свою издательскую деятельность и кроме "Отчетов" и "Материалов" ведет периодическое издание под заглавием: "Известия Императорской Археологической Комиссии". До конца 1905 года вышло 16 выпусков этого издания. В нем появляются подробные отчеты о раскопках, исследования об отдельных памятниках и новых находках как эпиграфических, так и вещественных. Надписи, являющиеся таким важным непосредственным источником нашего знания о древних судьбах культурной жизни нашего юга, входили в обиход научного исследования по мере своей публикации в разных изданиях русских и иностранных. В 1881 году Императорское Русское Археологическое Общество имело мысль сделать цельное издание этого богатого материала по образцу изданий этого рода берлинской Академии Наук. Данная задача нашла себе исполнителя в лице В. В. Латышева, под заглавием: "Inscriptiones antiquae orae septentrionalis Ponti Euxini graecae et latinae" в 1885 годупоявился первый том этого собрания, за которым последовали II- IV . Здесь собраны эпиграфические тексты, проверенные, по возможности, по подлинникам, с переводом на русский язык, и обширным ученым комментарием. Научно разработанные указатели, приложенные к отдельным томам, облегчают возможность пользования этим богатым материалом и делают его общедоступным. В 1896 году к празднованию 50-ти-летнего юбилея Императорского Русского Археологического Общества академик Латышев собрал в одно издание все ставшие до того времени известные христианские надписи юга России под заглавием: "Сборник греческих надписей христианских времен из южной России".
А.М.Маркевич указывает на то, что наряду с материалом эпиграфическим с самого начала научной разработки древних судеб Крыма огромное значение имели монеты. Помимо интереса чисто антикварного, монеты послужили самым важным и во многих случаях единственным источником для восстановления исторической канвы с точными датами для эпох, когда исторические свидетельства крайне скудны или даже вовсе отсутствуют. Так, хронология царей Боспора установлена на основании монет, которые они чеканили. Много почтенных имен ученых можно назвать в области разработки нумизматики греческих городов нашего края. А.И.Маркевич называет Спасского, Кене, Григорьева, Юргевича. Всю свою долгую жизнь трудился над монетами М.А. Бурачков, составивший огромную коллекцию и издавший на ее основании капитальный труд под заглавием: "Общий каталог монет принадлежавших эллинским колониям, существовавшим в древности на северном берегу Черного моря, в пределах нынешней Южной России". Частные поправки и дополнения давали и продолжают давать в этой области ; Орешников, Подшивалов, Гиль, Бертье-Делпагард и др. В области изучения генуэзско-татарских монет много потрудился г. Ретвоский.
Императорское Московское Археологическое Общество и руководимые им Археологические Съезды всегда удерживали Крым в кругозоре своих ученых работ . Арсений Иванович Маркевич с полным признанием отмечает в этой связи деятельность крымского туземного ученого учреждения, а именно Таврической Ученой Архивной Комиссии. В ее составе с самого начала были члены, интересовавшиеся местными древностями и обладавшие научной подготовкой для участия в обработке материала. При комиссии возник небольшой музей, рост которого стеснен недостатком помещения, каким он пользуется при Губернской Земской Управе. "Известия", издаваемые Комиссией с 1887 года, заключают в себе много ценных исследований по истории края как древней, так и позднейших времен. Остается помянуть об одном популярном издании, авторы которого сделали попытку представить общий обзор древностей России, начиная с классических времен: "гр. И. Толстой и Н. Кондаков, Русские Древности в памятниках искусства". Первые два выпуска (1889) и начало (1898) посвящены древностям нашего юга. Издание богато украшено снимками, воспроизводящими важные вещественные находки разных типичных предметов, а также монет, медалей, печатей и видов отдельных местностей. В самое последнее время графиня П. С. Уварова предприняла ученое издание, под заглавием: "Памятники христианского Херсонеса". В конце истекшего 1905 года появился первый выпуск, обработанный професором Айналовым. Он заключает в себе исследование о развалинах херсонесских храмов. Дальнейшие выпуски будут иметь своим предметом историю города и исследование всех вещественных памятников, найденных на территории городища.
В данной работе А.И. Маркевич дает обширный материал. Из этой работы можно сделать вывод относительно того, что памятники прошлого нашего края дошли до нас в жалких останках. Погребения в Керчи и Херсонесе, как утверждает Арсений Иванович дошли до нас в очень значительно поврежденном виде. Грабительство могил в Керченских катакомбах, как и курганных могил, началось еще в современную этим погребениям эпоху. Особая роль уделяется особенностям греческих построек в горном Крыму. Большинство этих построек строились из ноздреватого известкового камня, сложенного на глине. И эти постройки в настоящее время, по сути, представляют груду камней.
Заботы властей о крымских древностях усилились с 1820-х годов, когда в этом деле приняла деятельное участие Академия Наук. Участие Академии Наук было вызвано просьбой В.В. Капниста, который подал уведомление миниатюру народного просвещения князю А.Н. Галицину о мерах к пресечению быстрого истребления памятников древности в Крыму, которое нередко основывалось даже на разрешении местных властей.
1.2. Характеристика научной работы А.И.Маркевича Таврическая губерния во время Крымской войны
К трудам Маркевича относится целый перечень исторических исследований, которые представляют огромный научный интерес для истории и историографии. Именно к таким научным исследованиям относится работа А.И. Маркевича "Таврическая губерния во время Крымской войны". Эта работа А.И. Маркевича впервые была опубликована в 1905 году в №37 "ИТУАК", которая посвящалась 50-тилетию военных действий в Крыму, и героической обороне Севастополя. Необходимо отметить, что научный интерес к данной работе Арсения Ивановича заключается в том, что материалы, приведенные в этой работе Маркевичем, практически полностью утеряно, поэтому данная работа является уникальным историческим источником для осветления тех событий. В этом исследовании Арсений Иванович приводит материалы, освещающие положение Таврической Губернии во время войны, те потери, те испытания, которые предстояло пережить населению Тавриды. Вот что об этом событии говорит А.И.Маркевич.
Арсений Иванович пишет о том, что высадка союзного флота в Крыму, ведение здесь военных действий не смогли врасплох застать власть и население Таврической губернии, потому что готовились они противником длительное время и были полностью предусмотренными. Вражеские корабли крейсеровали в водах Черного моря с начала 1854 года. О действиях судов противника на Крымском побережье местная власть немедленно сообщала губернатору. Из содержания этих сообщений мы узнаем о впечатлении, которое оказали вражеские корабли на жителей, и о мероприятиях, которые применялись администрацией края. Еще 19 января 1854 года, в четыре часа дня, на Феодосийскому рейде появилось четыре больших винтовых парохода, два под французским и два под английским флагами; не бросая якоря, они через час обошли бухту и опять пошли в море. На следующий день вражеские суда, как оказалось - купеческие, опять приблизились к Феодосии. Как отмечает А.И.Маркевич жителей это взволновало, многие из них, оставив свое имущество на слуг, начали выезжать из города. Кто к более близким селам, а кто и к колониям. На предложение губернатора уездный предводитель дворянства Рудзевич пригласил в думу самых уважаемых обывателей Феодосии из всех сословий, пытался успокоить их, убедить, что никакой опасности нет.
Девятого апреля враждебный флот появился под Одессой, а 10 апреля бомбардировал ее; 14апреля вражеская эскадра отправилась к Евпатории и 15-го, в четыре после полудня, два французских парохода вошли в евпаторийский порт. Спущенные баркасы с сотней людей подошли к трем российским купеческим каботажным судам, которые стояли здесь с мукой и солью, и вывели эти суда с рейда к пароходам. Люди с них убежали в город. Спустя некоторое время противник начал высаживать десантников на берег. Посланный для опроса таможенный баркас с корабельным смотрителем и четырьмя матросами был захвачен в плен. Впоследствии к акватории порта подошло еще несколько вражеских пароходов. Перепуганные жители начали убегать из города разными дорогами, а некоторые с приближением ночи в смятении не знал, что делать. Вдруг разнеслись слухи, что за шесть верст от города, на западном берегу, высадился вражеский десант с кавалерией. Однако оказалось, что это совсем не десант, а отара овец и табун крупного рогатого скота. Волнения в городе были безосновательными. Деятельные распоряжения исполняющего обязанности городничего в Евпатории Костюкова предупредили беспорядок и сохранили имущество жителей. Для проверки тревожных сообщений губернатор выслал в Евпаторию чиновника по особым поручениям Рожнецкого, который вместе с адъютантом начальника штаба Черноморского флота капитан-лейтенантом Шестаковым успокоили население города.
Маркевич отмечает, что евпаторийский уездный стряпчий Архипов на запрос губернского прокурора сообщал: "15 числа в три часа после полудня прибыл в евпаторийский порт вражеский флот, взял в плен корабельного смотрителя с 5 гребцами который выехал ему навстречу неизвестно или по приказу, или своевольно (спрашивать его), потом на виду у всех забрал три российских купеческих судна, которые стояли в гавани. Это испугало всех жителей г. Евпатории, а когда распространился слух, однако неправдивый, что неприятель высаживает десант, то они начали убегать в степь и по селам, бросив все свое имущество; потому, когда на третий день вражеский флот опять прибыл, то кое-кто с присутственных мест, от начальника губернии предписание перевести дела в Перекоп в более безопасное место, за короткое время перевезли их: земский суд в село Саки, городовой магистрат в село Курулу, который вчера вернулся назад, таможню также в село Курулу. А уездный суд, сдав свои дела в погреб при доме, что принадлежит земскому суду, окончательно закрылся и в настоящее время ожидает разрешения начальника губернии".
А.И. Маркевич указывает на тот факт, что 23 апреля чиновник писал прокурору, что не доложил обо всем этом немедленно потому, что "поддался общему испугу и, прихватив с собой денежную книгу, пошел за другими в первое село, но не имея средств, вернулся в Евпаторию пешком уже на второй день, чего и опоздал к отправлению почты". Дальше он добавляет, что казначейство и карантин также выехали в Перекопа, а дума в село Боз-оглу. Докладывая о событиях в Евпатории князю Меншикову, таврический губернатор Пестель писал, между прочим, что в Симферополе нет никакого войска, кроме гарнизонного батальона. Потому, когда придется вывозить из города казенные средства и имущество, для прикрытия транспорта здесь нет кавалерийского конвоя.
Шестнадцатого апреля вражеский флот появился вблизи Севастополя, но впоследствии ушел в море; 17апреля три вражеских парохода опять подходили к Евпатории; вплоть до карантина, однако никаких агрессивных действий с их стороны не было, но 28 вражеских пароходов было видно в море напротив колонии Кроненталь и Контуганского мыса. Восемнадцатого апреля в полшестого утра вражеская эскадра из двух 84-пушечных винтовых кораблей и трехмачтовых кораблей опять появилась возле Саригольской границы, но, попав под обстрел береговых батарей, в полдень исчезла. Многие жители Евпатории выехали, а дела и книги полицейской управы были перевезены в село Байбуга (за 9 верст от города).27 числа вражеские суда опять были видны в море.
Как указывает А.И.Маркевич первого июня три иностранных парохода подходили к Тендри, когда люди из пароходов выходили на берег они ограбили бременский корабль "Ментор", что сел здесь на мель еще в прошлом году. Утром 3 июня были замечены три парохода возле Евпатории. С одного из них были спущены на ялике люди приблизительно 50 человек; подошли к берегу, захватили судно Волохова и ушли. Одновременно со второго парохода была спущена лодка, которая мерила глубину моря. Шестнадцатого июня два вражеских корабля появились возле Феодосии, провели рекогносцировку, спускали шлюпку к левому берегу гавани. Жители со своими сокровищами спешно побросали город, казенные средства и документы было вывезено на пароконной подводе, которую едва нашли. В тот же день вражеские корабли подходили к Евпатории, обходили Альминский берег, начиная от Кизъяра. Двадцатьвосьмого августа, по утверждению А.И.Маркевича, четыре вражеских парохода опять подходили к Евпатории. Из обзора на явную вероятность развертывания военных действий в Крыму, губернская администрация организовывала мероприятий по сбережению казенного имущества в приморских городах. Еще 18 марта 1854 года главнокомандующий, князь Меньшиков послал губернатору Пестелю такое предписание: "На представление Вашего Превосходительства этим отвечаю:1) что на перевозку в безопасное место средств, книг и дел, которые принадлежат присутственном местам вверенной Вам губернии, при таких военных обстоятельствах я считаю не лишним немедленно применить соответствующие меры безопасности; 2) что в это время в казначействах нужно оставлять менее всего средств, которые нужны лишь для покрытия ближайших во времени расходов, и не в звонкой монете, а в депозитах". Это распоряжение относилось к Феодосийскому, Евпаторийскому и Ялтинскому казначействам. Казенная палата выполнила предписание князя и приказала этим казначействам из сумм государственных сборов - земского, татарского, продовольственного и на содержание пансиона - оставлять не более 300-500 руб. и посылать с каждой почтой до копейки, оставляя лишь необходимые средства на содержание станций из земского сбора.
Как пишет А.И.Маркевич, на протяжении всего 1856 года восстанавливался порядок в приморских городах, которые были захвачены иностранными войсками Так, в апреле главнокомандующий распорядился о немедленном установлении гражданского и полицейского порядка в освобожденных от иностранных войск Евпатории, Керчи и Еникале. Чиновники и управы должны были принять города с районами. Особенное внимание следовало уделить полицейской и медицинской частям. Немедленно вводить войска на освобожденные территории было запрещено, чтобы избежать болезней, которые свирепствовали в частях вражеского войска: тиф, холера, скорбут и тому подобное. Это же относилось и к мирному населению, что в свое время покинуло оккупированные города и села. Обращалось внимание на предупреждение контрабанды. В первую очередь приказывалось вернуться евпаторийским, ялтинским, феодосийским и бердянским присутственным местам. Например, евпаторийские учреждения, в частности, суд вначале перебазировались ближе к демаркационной линии союзных войск, впоследствии получили приказ начальника евпаторийского отряда: где ожидать, а после выхода врага из Евпатории начали свою деятельность в городе в первую очередь занялись составлением перечня домов, где содержались госпитали. Их необходимо было очистить в первую очередь.
В первых числах апреля 1856 года началось возвращение в приморские города Крыма присутственных мест, чиновников и их семей. Больше всех бедствовали беженцы из Керчи. Вернувшись в город, многие из них остались без крыши над головой, кое-кто не имел даже средств на питание. Поэтому по ходатайству градоначальника Антоновича им бесплатно отводились квартиры, а женщинам и детям назначались и подводы для переезда.
Как указывает А.И.Маркевич одиннадцатого мая турецкие войска под командованием паши отправились из Евпатории к Константинополю. В городе остались: один французский батальон, турецкие купцы и почти 2000 татар. Для установления в городе полицейского надзора сюда направили жандармского штабс-капитана Биловодского, который одновременно выполнял обязанности городничего. В Евпаторию Биловодский прибыл 16 мая по приглашению Феръюсака, а в полдень 18 мая французские войска погрузились на корабли и спустили свой флаг в городе. В то же мгновение подняли российский коммерческий флаг, что было сигналом для вступления в город жандармской команды и сотни казаков. Сразу же выставили караулы и разъезды по городу.
А.И.Маркевич отмечает,что прежний евпаторийский городской председатель, потомственний почетный гражданин Моше Аронов Пампулов сообщил губернатору, что на конец апреля 1856 года из Евпатории выехало вместе с оккупантами почти 7000 татар; в то же время некоторые известные в крае люди, в частности, мурза Али бей Ширинскпй, мурза Картбинский и мещанин Осман Умер оглу Чердакли противились выезду, невзирая на настояние мушира Ахмет-паши. Они всячески избегали вынужденного отъезда. Ширинскнй со всей семьей был готов к побегу, но боялся ареста на наших аванпостах. В архивных документах приводится и такой факт: 18 мая 25 государственных татар-крестьян, узнав о весмилостивом прощении, не пожелали выезжать в Турцию и сошли с пароходов. Они заявили, если бы не давление турецкого правительства, то многие вернулись бы в Крым. Все татары, которые жили в Евпатории во время пребывания оккупационных войск, часто болели, нередко и на инфекционные болезни. Поэтому при принятии Евпатории решили их осмотреть. Здоровье жителей татар, Биловодский признал удовлетворительным.
По утверждению А.И.Маркевича, Евпатория была почти полностью разрушена, кроме нескольких домов; в помещениях не было ни стекол, ни мебели. Особенно загрязненными оказались те помещения, где жили турки. Очистка города происходила очень медленно, не хватало рабочих и грабарей.
Восьмого июня союзные войска вышли из Еникале, а 10 июня из Керчи и с места дислокации павловской батареи. Здесь сразу же было возобновлено Керченско - Еникальское градоначальство. Маршал Пелисье сообщил командиру 3-го корпуса барона Врангеля, что 23 июня французские войска окончательно оставят Крым и в тот же день будут переданы россиянам занятые ими части южной стороны Севастополя и Херсонеского полуострова; а в дальнейшем и англичане передадут Балаклаву.
22 июня Щербачеву было приказано явиться к начальнику штаба французской армии генералу Мортсишре и главнокомандующему английской армией генералу Кодрингтону для согласования подробностей передачи оккупированных ими территорий.
На Херсонеском полуострове возобновлением российского правления занимался жандармский полковник В.К.Щербачев, а в Балаклаве командующий греческим Балаклавским батальоном П.С.Стамати.
Как пишет А.И. Маркевич. В конце апреля 1856 года Симферополь посетил сардинский головнокомадующий генерал Ла-Мармора и просил принять некоторые сооружения в лагере сардинских войск для передачи их разоренным жителям города Балаклавы и сел Корани, Комары и Инкерманской долины. Как выяснилось, это были преимущественно землянки или домики из камня и земли. Бараки из досок итальянцы продавали или забирали с собой.
По утверждению А.И.Маркевича 6 июня 1856 года состоялась передача Севастополя. В семь утра все французские войска загрузились на корабли, а маршал Пелисье отбыл из города в десять. В Севастополе остались лишь 152 семьи разных торговцев. Английские войска оставили Балаклаву 30 июня.
Очистку Северной стороны Севастополя поручили чиновнику министерства внутренних дел графу Чапскому; очистка Балаклавы, Георгиевского монастыря, Кадикоя, Комаров, Байдарской долины и всей местности от Камышовой бухты к каменному мосту на Черной реке и шоссе - чиновнику Верпаховскому.
4 июля в Евпаторию неожиданно прибыл генерал-губернатор граф Строганов. Городничего Беловодского на месте не было. Он в тот момент уехал в Симферополь. Высокое начальство не обнаружило ничего, что свидетельствовало бы о приведении в порядок и обустройстве местных управлений. Перед глазами восстал разоренный Крым и "только присутствие некоторых наших чиновников показывало, что Евпатория в руках нашей власти".
По сведениям А.И.Маркевича Санитарно-полицейская очистка города еще и не думала начинаться: на кладбищах преобладали полузарытые могилы, а на поверхности земли виднелись и человеческие кости. Для открытия больницы ничто не сделано, карантинные учреждения тоже подавали пример беззаботности: ни одно из сооружений не приведено в порядок, везде валяется тряпье, шерсть, кости и даже целые туши погибших животных.
Капитан Беловодский, оправдываясь перед генерал-губернатором, заметил, что в Евпатории враг разрушил 426 домов (почти четверть сооружений), что придавало городу непривлекательный вид. Ужасную картину усиливала масса гноя и грязи, что накопилась за два года в городе, где жило свыше ста тысяч людей и двадцать тысяч лошадей. Однако, он заверял руководство, что до 20-25 июля будет проведена полная санитарная очистка города. И для этого уже закуплено и развезено необходимое количество известки.
Шестого июля граф Строганов посетил Феодосию, и был удовлетворен Идущими там делами. По сообщению А.И. Маркевича в 1856 году в Ялте было всего 36 домов, пригодных для размещения правительственных учреждений, штабов и тому подобное, другие же производили впечатление полных пустот, стояли без дверей, окон и печей. В Байдарский долине и Комарах осталось много бараков, но татары их быстро ограбили. Всего бараков в Балаклаве был оставлен - 202, Кадикивке -449, Комарах - 248, Каране - 210, возле Алсу -107, на севастопольских хуторах - 1184. Англичане перед выходом сожгли 150 больших бараков, 61 продали, 143 подарили. Больше всего бараков было уничтожено в Камышие. Здесь остался только дом театра, который стоял отдельно. На него не нашлось покупателей. Иностранные евреи, преодолевая Крымские аванпосты, из Камыша и Балаклавы перебирались в Симферополь. Там они сманивали за границу солдат-евреев военно-рабочих рот и других частей. Евреев-дезертиров было немало. Лишь в июле 1856 года из инвалидной роты, приписанной к Баяутскому отделению Симферопольского военного госпиталя, убежало восемь человек.
В Камыше, в прежнем лагере иностранных войск, осталось несколько сот людей разной национальности, среди которых большая часть не имела ни паспортов, ни средств для существования. Конечно же, они прибегали к кражам, ограблениям и даже убийствам.
Чтобы положить конец этим безобразиям, граф Сгроганюв 7 июля 1856 года предложил Таврическому губернатору сделать перепись всех иностранцев с указанием, кто из них имеет паспорт, собственность в товарах и громоздком имуществе, кто является подданным какого государства и почему не имеют никаких документов; вообще всем иностранцам восстановить срок до 15 августа 1856 года для распродажи имущества или вывоза его заграница, иначе это имущество должно быть уничтожено на месте или перейти к владельцу земл, где находятся эти предметы. В Камыше никаких иностранцев не должно быть, а на частных землях никто не имеет права складировать посторонние вещи. Всех иностранцев без документов надлежало немедленно взять под строгий надзор полиции и как можно быстрее отправить за границу на кораблях, которые приходят Камыш и Балаклаву; за тех, кто не имеет средств выплачивать шкиперам из особенной суммы по три или больше карбованцев за человека в Константинополь; бродяг приказано забирать в тюрьмы.Поручили это дело полковнику Щербачеву, назначив сотню казаков и сотню чинов греческого Балаклавского батальона. В июле полковник начал отправление иностранцев, с паспортами и без. Шкиперам платили по тридцать франков до Константинополя, чтобы они скорее вывезли нежелательных гостей. Именно в это время высылали бродяги-иностранцы из Евпатории, Феодосии, Симферополя, Керчи, Бахчисарая и других городов. А тех, кто не хотел ехать, засчитывали в арестантские роты. Это были преимущественно турки и армяне.
По утверждению А.И.Маркевича некоторые иностранцы смогли остаться в Крыму, приняв российское подданство. Они довели свою принадлежность к греческим семьям вблизи Мариуполя, или оказались родственниками уроженцев Крыма. Среди тех, кто слонялся по полуострову без документов, было немало самозванцев, которые выдавали себя за легионеров батальона, сформированного в дунайских княжествах, и требовать и соответствующей компенсации. Однако, как известно, плата выдавалась только тем легионерам, которые пошли в отставку при расформирования батальона, а не раньше, как это сделало большинство из них. Они жили в Карасубазари, Евпатории, Бердянске, Феодосии, Ялте, ничего не делали, требовали, например, по 60 десятин земли, продавали свои документы. Таких было около 600 человек. С ними возились до 1859 года. Некоторых из них смогли приписать к известным обществам, а некоторых бродяг просто высылали.
Согластно утверждению А.И.Маркевича, определенное количество французов, якобы с разрешения российского начальства, по окончании войны осталось в Севастополе. Они строили бараки, дома, вели торговлю. 4 ноября 1856 года им было приказано в течение недели выехать в Евпаторию, а оттуда за границу. Те оправдывались начатой торговлей, однако, как оказалось, товара у них было очень мало. Правительство позволило им остаться "до окончания дел", но ни в коем случае не дольше, "чтоб не нанести вреда местному купечеству". Крайним сроком их пребывания в Крыму было 15 мая 1857 года. Однако некоторые из них приняли российское подданство, а другие упрямо не выезжали из Севастополя и Евпатории до конца года.
Как утверждает А.И.Маркевич, полковник Щербачев, найдя в Камыше бараки, пристани, шлюпки и тому подобное, оставленные французскими войсками как отребье, продал их с аукциона, а вырученные 500 карбованцев раздал людям, которые больше всего пострадали во время войны. Караимы,Зара Фиркович и Кефели пожелали купить затонувшие возле берегов Камышовой и Козачей бухт до десятка различных судов. Вырученные 400 карбованцев перечислили жертвам войны.
Во время оккупации были демонтированы чугунные трубы севастопольского водопровода. Из них построили водопровод в Камыши. После войны общества караимов и евреев снимали эти трубы и продавали разным лицам в Симферополе и Бахчисарае. Было приказано арестовать те трубы и вернуть их в Севастополь. Как выяснилось, большинство водопроводных труб приобрел граф Демезон за 2000 франков (500 карбованцев). На них наложили арест, но 40 штук еще раньше вывезли из Камыша в имение графа Демезона. Граф Строганов, ссылаясь на международное право, заметил, что всякого рода движимость, отчужденная во время войны, не возвращается прежнему ее владельцу по окончании войны, а потому казна не имеет права на возвращение упомянутых труб, в том числе и от частного лица. Генерал-губернатор предлагал оставить трубы Демезону.
Как пишет А.И. Маркевич, иначе толковало это дело морское ведомство. Командир севастопольского порта Юхарин писал;
"Я считаю, что общественные права жителей и войск целого города на обеспечение водой должно превышать частное лицо графа Демезона, который купил трубы у негоциантов, что никакими документами не доказали права на владение этой движимостью. Французское и английское интендантства продали всю принадлежащую им движимость российским купцам, караимам и евреям, о чем и выданы им свидетельства. " Севастопольское морское ведомство арестовало у Камыше 98 целых и три перебитых трубы из числа купленных Демезоном. Графу Демезону и тем лицам, у которых он приобрел трубы, было предложено предоставить доказательства на право собственности ими. Демезон предъявил расписку от члена французской комиссии о продаже ему 250 труб. Дело дошло до комитета министров, который постановил вернуть Демезону 500 карбованцев, а трубы у него забрать.
Как пишет А.И.Маркевич много мороки было с греческими волонтерами. Еще в марте 1855 года штаб главнокомандующего приказал вернуть их в Севастополь. Греческие волонтеры служили в "легионе императора Николая I", начальником которого был князь Панаиоти Мурузи. По службе они командировались в Симферополь. Здесь они начали собирать пожертвования, что было строго запрещено. Немало больных, выписавшись из госпиталя, не спешили на службу, слонялись и бесчинствовали в Симферополе. Симферопольское греческое общество согласилось поочередно отводить квартиры легионерам, которых выписывали из госпиталя, но еще слабых и таких, что не могут служить. Много волонтеров за плохое поведение освобождали от службы и высылали в Симферополь для отправления на родину. В начале 1856 года в Кишинев отправили 80 человек из греческого батальона под конвоем. В Сарабузах они пытались взбунтоваться, но, испугавшись угроз, успокоились. В феврале туда же было отправлено еще 38 легионеров. В июне 1856 года легион расформировали. Впоследствии выселенные в Таганрог, Бердянск греки из прежнего легиона просили освободить их от полицейского надзора и выдать документы для возвращения на родину. Значительная часть волонтеров отказалась возвращаться домой, в то же время, она не желала принять российское подданство и присоединиться к городскому сословию или обществу. Желающим выехать выдавали годовую плату ее кормовых по 15 коп. в сутки до перехода границы или передачи на корабль. Тем, кто оставался назначали полугодовую плату, льготу от уплаты налогов на десять лет и кормовые деньги до прибытия на избранные местожительства.
Анализируя данную работу А.И. Маркевича, необходимо, прежде всего, отметить, что Таврическая губерния не была подготовленной к проведению военных кампаний: дороги были в очень ужасном состоянии, почтовое дело было не налаженным, что затрудняло так необходимую быструю связь. Властями не было заготовлено ни фуража, ни провианта для армии, госпиталей, не было всего необходимого для нужд больных и раненных. Но, тем не менее, нужно сказать, что огромный объем работы выпал на плечи губернской власти в военный период, деятельность губернаторов Пестеля, Адлерберга, Жуковского, которая заслуживает наивысшей похвалы.
1.3. Анализ и характеристика научной статьи А.И.Маркевича "Краткий исторический очерк возникновения Таврического университета"
Арсений Иванович Маркевич заботился о культурном поднятии Таврической губернии. Это проявилось в его стремлении образовать в городе Симферополе высшее учебное заведение. В революционные смутные годы его идеи стали реальностью. В 1918 г. был основан Таврический университет - филиал Киевского университета Св. Владимира.[4]
Как сообщает А.И.Маркевич, спустя десять лет по присоединении Крыма к России уже было предложено учреждение в Симферополе медико-хирургического училища, затем были открыты высшие народные училища в уездных городах Таврической области , учреждены в Карасубазаре казенная аптека с плантациями лекарственных растений, в Судаке училище виноградарства и виноделия, обращено внимание на развитие шелководства в крае и т.д.
Выход татар из Крыма, начавшиеся войны с Францией и другие обстоятельства задержали, но не надолго, заботы русского правительства о Крыме и его населении, и в разгар Отечественной войны, в 1912 году, в Симферополе была открыта гимназия с татарским отделением, а в 1813 году учреждены на Южном берегу Крыма Никитский Ботанический Сад. В то же время много усилий было положено на заселение и колонизацию края, введение и упрочение в нем гражданского порядка и т.д. С другой стороны, как отмечает А.И.Маркевич, богатство и важность историко-археологических памятников в Тавриде вызвало уже в конце XVIII-го века заботы о собирании и сохранении этих памятников и научное обследование древностей Крыма, особенно в Керчи с ее округой, в Херсонесе, раскопки курганов и городищ в других местах Тавриды, давшие в высшей степени ценные результаты в научном отношении. В начале XIX века основаны археологические музей в Керчи и Одессе.
Не смотря на новое потрясение, причиненное Тавриде Крымской войной, она быстро возродилась под влиянием эпохи великих реформ и стала одной из самых культурных и богатых частей России. А.И.Маркевич, пишет что с развитием общественности быстрым темпом шло учреждение в Тавриде низших и средних учебных заведений, и в восьмидесятых годах прошлого века, спустя сто лет по учреждении Таврической области, ни одна, кроме столичных, губерния не имела такого количества среднеучебных заведений, как Таврическая (не считая, конечно, крупных городов), а Бердянский уезд был первым уездом в России по количеству народных училищ. В настоящее время среднеучебных заведений с полным курсом в Тавриде около 55, и число оканчивающих курс достигает 1500.
Как сообщает А.И. Маркевич не доставало Тавриде высшего учебного заведения. Об открытии высшего учебного заведения в Тавриде говорили многие ученые и исследователи Крыма. Между тем отдаленность Тавриды от университетских центров затрудняла получение её уроженцами высшего образования, а сдругой стороны многие из них, получив высшее образование в столицах или других городах, устраивались там навсегда по невозможности найти применение своим знаниям на родине с ее богатой природой, с ее разнообразными культурными потребностями. В то же время русским обществом все более и более осознавался недостаток высших учебных заведений в России, и в последние годы очень многие города употребляли старания относительно открытия в них высших школ того или другого типа. Несчастная для России Японская и нынешняя война явно показали, что спасение России в усилении народного образования, в развитии ее независимости от других народов в техническом и вообще культурном отношении.
А.И.Маркевич пишет ,что революция приостановила движение вопроса об открытии университета в Тавриде, но было полное основание рассчитывать на сочувственное отношение временного правительства к этому делу. Не смотря на это, как отмечает А.И.Маркевич летом 1917 г. в ходе вопроса об открытии высшего учебного заведения в Крыму произошли новые обстоятельства. Государственный переворот 2 марта 1917 года выразился на Южном берег Крыма, в освобождении дворцовых зданий в Ливадии, и в связи с этим среди профессоров, проживавших в Ялте, и некоторой части граждан этого города явилась мысль использовать эти здания для учреждения университета в этом городе хотя бы на первое время в составе двух только факультетов: физико-математического и с агрономическим отделением и медицинского. На первом своём заседании, как указывает А.И.Маркевич, коллегия ялтинских профессоров в лице: Н.И. Кузнецова, Н.М.Крылова, С.И. Метальникова и профессора университета Св. Владимира М.В. Довнар-Запольского постановили 24 ноября 1917 года : 1) Считать единственно возможным, при сложившихся обстоятельствах, образование в Ялте филиального отделения Киевского университета; 2) действовать впредь коллегиально в данном составе с присоединением проф. М.А. Тихомандрицкого и временным председателем избрать профессора Кузнецова, а товарищем председателя профессора Крылова; 3) Открыть чтение лекций в марте месяце на отделениях естественно - историческом и математическом и физико-математического факультета и 1-м курс медицинского факультета в Ливадии или Симферополе по соглашению с земством. Мыслью об открытии университета в Ялте особенно увлечено было ялтинское "Общество содействия устройству высших учебных заведений в Крыму", председательницей которого состояла Аделаида Григорьевна Лонцкая; поддерживало эту идею и ялтинское городское управление с городским головой В.В. Нейкирхом. Сочувственно отнесся к этой мысли и Киевский университет Св. Владимира, и образовавшаяся среди профессоров его особая группа возбудила вопрос о важности и целесообразности открытия в Крыму, и в частности в Ялте, филиала Киевского университета.
Двадцать восьмого ноября 1917 г. состоялось под председательством С.С. Крыма заседание в Симферополе комиссии при губернской земской управе с участием нескольких профессоров, проживавших в Ялте, в котором профессоры университета Св. Владимира М.В. Довнар-Запольский изложил постановление этого университета о возможности открытия филиала его в Тавриде и представил распределение факультетов и отделений их в будущем университете. В этом заседании оглашены были также телеграмма ректора университета Св. Владимира Е.Е. Спекторского о постановлении Совета этого университета открыть отделение в Крыму и телеграмма председателя комиссии по учреждению филиального отделения проф. Д.А. Граве о невозможности для делегатов профессорской комиссии выехать из Киева вследствие перерыв сообщений.
А.И.Маркевич отмечает, что идея учреждения в Крыму, филиала университета Св. Владимира была встречена собранием очень даже положительно, но мысль об учреждении его в Ялте и распределении факультетов, курсов и отделений по разным городам вызвала сильное возражение. Постановлено было принять предложение совета университета Святого Владимира об открытии в Тавриде филиала этого университета, но с тем, чтобы центр его был в Симферополе, а в Ялте, в виду освобождения Ливадийских зданий и возможного предоставления их университету, где был учрежден временно естественноисторический факультет.
Десятого мая состоялось официальное открытие в Киеве Таврического филиала университета. Св. Владимира, именно его медицинского факультета. Ректор университета Е.В. Спектрский произнес речь, посвященную этому событию, в которой приветствовать новый рассадник высшего знания и пожелать ему процветания. Почти одновременно, 11-го мая, произошло в Ялте открытие физико-математического (естественного и математического отделений) и медицинского факультетов Таврического филиала. Это событие вызвало ряд приветствий и пожеланий и состоялось с должною торжественностью. Для нужд факультетов были представлены некоторые помещения в районе Ливадии. Занятия шли и в Ялте и в Киеве при живом интересе и энергии студентов.
Огромный вклад внёс в дело об открытии высшего учебного заведения в Крыму, отмечает А.И.Маркевич, видный общественный деятель в Тавриде, член Государственного Совета С.С. Крым,в исторический день 15 августа 1916 года, он сделал доклад, в заседании Таврического Губернского Земства о необходимости учреждения в Крыму высшего учебного заведения. С.С. Крым обстоятельно изложил в своем докладе физико-географические условия Тавриды, богатство и разнообразие ее природы,ее климатические особенности, вызвавшие открытие в Крыму целого ряда научных учреждений, таких как: Никитский Ботанический Сад, Биологическая станция в Севастополе и на Карадаге, естественно-исторический музей Губернского земства, Институт физических методов лечения в Севастополе, Сакская и другие грязелечебницы, астрономическая абсерватория в Симеизе, указал на развитие в Тавриде многих хозяйственных культур, напр. Виноградарства и виноделия, плодоводства и других специальных культур, и горячо доказывал необходимость учреждения в Тавриде высшей школы. Которая поставила бы на систематическую научную основу изучение и использование разнообразных и богатых природных условий здешнего края и сыграла бы важную роль в интересах всего государства.
Мысль об открытии высшего учебного заведения в Таврической губернии вызвала большое сочувствие и в обществе и в тот же знаменательный день 15 августа 1916 г. Сделано было первое частное пожертвование на его нужды А.И. Маркевичем, пожертвовавший десять десятин земли в своем имении, находящемся в 1½ вер. от г. Симферополя. Затем были сделаны другие пожертвования. М.М. Чуднов пожертвовал примыкающий к казенному саду Салгирки участок земли в размере 10 десятин.
Научные учреждения в Симферополе,очень даже положительно, отнеслись к мысли об открытии в Тавриде высшего учебного заведения и, всесторонне обсудив этот вопрос в частных собраниях и объединенном публичном, признали желательным учреждение в г. Симферополе университета, на первое время в составе физико-математического факультета, со специальными отделениями, и медицинского факультетом ,что было изделано. Вскоре сочувственно откликнулся на мысль об открытии в Тавриде высшего учебного заведения целый ряд ученых проживавших вне Крыма: акад. А.П. Павлов, Д.Н. Прянишников, И.п, Павлов, В.М. Арнольди и др.; они приветствовали эту счастливую мысль и высказывали уверенность в самых ценных результатах ее осуществления.
Таким образом, анализируя данную работу необходимо сказать, что идея открытия в Таврической губернии высшего учебного заведения вызвало огромное количество откликов со стороны прогрессивных деятелей. Это вылилось в целый ряд пожертвований. Революция приостановила столь важный вопрос об открытии университета в Тавриде, но, несмотря на это, идея не была забыта. Уже летом 1917 года появилась мысль об использовании одного из дворцовых зданий в Ливадии, что было и сделано. Идея учреждения в этом здании филиала университета Св. Владимира имело огромное значение для культурного развития Крыма. Далее, данный филиал получил самостоятельность, что привело сначала к обособлению а в дальнейшем переформированию в Таврический университет.
1.4. Характеристика работы А. И. Маркевича "К вопросу о положении христиан в Крыму во время татарского владычества"
Ценный исторический материал, приводит А.И.Маркевич в своей известной работе под названием "К вопросу о положении христиан в Крыму во время татарского владычества". Позже данная работа А.Маркевича была включена в его публикацию "Очерки истории Тавриды". В данном труде, Арсений Иванович рассматривает особенности взаимоотношений христианского и мусульманского населения в Крыму. Эта работа написана А.И.Маркевичем на основе огромного количества исторических документов, значительная часть которых утеряна.
Именно по этому, данный материал, является очень ценным в научном плане.
"Набеги крымцев на Россию начались в XVI веке... и в этом веке, наиболее тяжелом по количеству и многочисленности татарских набегов на Московское государство, было около 20 больших набегов, то есть приблизительно по одному в пять лет. Хан Селим-Гирей в 1533 году хвастался тем, что вывел в этот год не менее 100 тысяч людей из Московского государства, а Девлет-Гирей в 1571 году сжег самую Москву, и тогда, по словам современников, погибло до 800 тысяч человек и было уведено в плен до 150 тысяч. Но, кроме больших набегов, происходили ежегодные мелкие нападения на русские пограничные земли и воровство людей на границах и в степи, своего рода "охота за людьми"... которая в общем обходилась русскому государству не дешевле больших набегов....В XVII веке набеги татар на Московское государство были реже, но и они были ужасны. Например, в 1633 г., в 1645 г. и особенно в эпоху войн за Малороссию... В 1662 году с Северной Украины было выведено в плен до 20 тысяч человек, которые, к счастью, были отбиты русскими воеводами... В промежутках между первым и вторым походами князя В. В. Голицына на Крым, в 1688 году, было выведено ханом в плен из Волыни и Украины до 60 тысяч человек и множество пленных с Восточной Украины... В 1736 году, во время похода Миниха в Крым, хан Фети-Гирей, в свою очередь... произвел ужасное опустошение Украины и увел в плен, по словам крымских историков, сотни тысяч пленных. Последний набег крымских татар произошел в 1769 году, в начале первой турецкой войны, когда хан Крым-Гирей вывел из Новой Сербии до 20 тысяч человек...". Надо иметь в виду, - пишет далее Маркевич, - что набеги татар на соседние страны не были военными действиями, происходили без предупреждения и объявления войны, это были просто грабительские нашествия".
Историк приводит эмоциональное свидетельство очевидца, кстати, не русского: "Самое жестокое сердце тронулось бы, говорит Боплан, при виде, как татары разлучают мужа с женой, мать с дочерью, без надежды когда-нибудь им увидеться; самый хладнокровный человек пришел бы в содрогание, слыша дикое веселье татар, плач и вой несчастных русских...".
Еще одним источником пополнения ханской казны был так называемый харадж, то есть особый подушный налог с христиан и иудеев. Надо сказать, что сильного рвения к обращению "неверных" в ислам крымские ханы действительно не проявляли. Но не по причине излишней веротерпимости, а по экономическим соображениям: ведь с каждым новообращенным автоматически уменьшались поступления в казну. "Веротерпимость" ханов - сначала ордынских, а затем и крымских - христиане Крыма ощущали на своей шкуре в течение четырех с половиной столетий. Маркевич приводит свидетельство арабского путешественника Ибн-Батуты, посетившего полуостров в первой половине XIV века. Араб сообщает о резне греков в Сугдее, в результате которой значительная часть греческого населения была перебита воинами хана Узбека или изгнана из города. Пришлые степняки по приказу хана сняли колокола с церквей, переломали иконы и кресты, сами же церкви разрушили или закрыли. Впрочем, все это были только "цветочки". Особенно тяжелые для христиан времена наступили намного позже. Хан Менгли-Гирей признал вассальную зависимость своего ханства от Турции, а в 1475 году турки и татары взяли Кафу, принадлежавшую генуэзцам. Христианское население города, как пишет Маркевич, "было перебито или вывезено в Константинополь". После разгрома генуэзских колоний Крым покинули 50 тысяч христиан. Менгли-Гирей переселил множество греков и армян в степные районы полуострова, а побережье начали заселять татары. Горстка оставшихся генуэзцев ассимилировалась. По словам доминиканца Дортели д'Асколи, побывавшего в Крыму в XVII веке, (их потомки забыли родной язык, "одичали", "ходили с ханом в походы, уводили пленных, держали невольников".
Мартин Броневский видел в 1578 году в окрестностях Судака множество разрушенных церквей. Маркевич рассказывает и о записках русского священника Иакова, побывавшего в Крыму в 1634 - 35 годах с посланником Дворяниновым. Иаков подробно описывает пещерную церковь в Инкермане, "уже разоренную и оставленную... ". Есть в записках сведения и о других крымских городах: "... в Козлёве церковь христианская очень велика и украшена, сделана мечетью; в Бахчисарае, где царь живет, христианская же церковь велика и высока, сделана мечетью, царь ходит в нее по своей вере молиться. Искиюрт, от Бахчисарая с версту, церковь очень велика и украшена велми была, ныне же сделана мечетью, а кладутся в ней крымскии цари и царевичи...". Таким образом, положение бахчисарайского Свято-Успенского монастыря, которое обычно приводится в качестве доказательства веротерпимости ханов (они, говорят, даже посылали монахам воск на свечи) было исключением из правил. К тому же на самом деле монастырь бедствовал и не раз обращался с просьбами о помощи, но не к ханам, а к московским государям. И получал от них жалованье. Помогали русские цари и ему, и другим православным церквям Крыма. Но, может быть, жизнь людей, исповедовавших христианство, постепенно улучшалась и ко времени упразднения "прогрессивного" ханства веротерпимость таки восторжествовала? Если бы! Весьма красноречивую картину жизни местных христиан-невольников нарисовал иезуитский пастор Дюбан в письме к маркизу де Турси (письмо датируется началом XVIII века). "Одни из этих деревенских невольников имели господами людей жестоких и корыстолюбивых, которые заставляли их трудиться без отдыха; другие составляли нечто вроде отпущенников; они, не имея определенных господ, становились рабами всех и каждого для соискания себе пропитания; третьи же были старики, удрученные годами и искалеченные, которые никому не были нужны, потому что из них нельзя было извлечь никакой выгоды. Эти бедные люди, оставленные всеми, полумертвые от голода и почти голые, постоянно искали средств к существованию по деревням и вокруг домов, где они когда-то служили... У них совершенно изгладились всякие понятия о религии, они не знали молитв, не умели даже делать крестное знамение. Многие невольники, женившиеся уже на родине, вступали здесь в незаконные связи, по принуждению господ, с целью еще большего закрепления их за собою и увеличения своей челяди новыми рабами, которых они продавали впоследствии или же обращали с нежного возраста в магометанство, особенно девочек; мальчиков же часто обрекали на жалкую развратную жизнь". Картина положения христиан в Крыму была бы неполной без совершенно диких подробностей из жизни тогдашнего греческого духовенства. Вот как рассказывает об этом Маркевич. "Духовенство греческое терпело всякого рода оскорбления, унижения, поборы, - пишет историк. - Например, татарские чиновники... объезжая деревни за сборами податей, обыкновенно останавливались у священника, который, кроме всякого угощения, должен был уплатить еще за честь "тыш-парасы", то есть внести плату за действие зубов, за то, что благородные гости утруждали свои зубы в его доме. Недаром существует... в Крыму предание, что некогда ялтинский ага любил беседовать с престарелым никитским муллой, но так как мулле трудно было ездить верхом и ходить пешком в гости к аге, то ага приказал Никитскому священнику два раза в неделю приносить его на своих плечах и уносить обратно". "Только последний крымский хан Шагин-Гирей, - говорит Маркевич, - издал указ о выдаче русских беглых, представлении ему пленных и уравнении греков и армян Крыма в податях и правах с татарами, что привело татар в страшное негодование".
Таким образом, положение крымских христиан, которые находились под властью ханов было очень тяжелым. Христиане были лишены всякой самостоятельности, их изнуряли тяжелыми работами, часто бесплатно, причем бывало так, что они исполняли работу скота.
Выводы по первой главе
Таким образом, в данной главе были проанализированы научные работы А.И.Маркевича посвященные историческому и археологическому прошлому Тавриды.
В своем научном труде "К вопросу о положении христиан в Крыму во время татарского владычества", А.И. Маркевич рассматривает особенности взаимоотношений между мусульманским и христианским населением в Крыму. А.И. Маркевич утверждает, что положение христиан было не легким. Они облагались огромными налогами, и выполняли различные повинности. Веротерпимость мусульман объяснялась чисто экономическими причинами. В своей работе "Судьбы памятников древности Тавриды" А.И.Маркевич дает характеристику степени сохранности исторических памятников Крыма, а так же указывает на причины их повреждения.
Проанализировав научный труд А.И.Маркевича "Таврическая губерния во время Крымской войны" необходимо объяснить то, что данная работа Арсения Ивановича является действительно уникальным историческим источником. Положение Таврической губернии во время Крымской войны было тяжелым на начало войны. Не было заготовлено не оружие не провианта для армии, почтовая связь была плохо налажена. Но, тем не менее, правительство смогло решить столь важные проблемы.

Глава 2. Анализ научных работ А.И.Маркевича, относящихся к отдельным персоналиям проживавших и посещавших Тавриду
2.1. Научная работа А.И.Маркевича посвящённая Андрею Яковичу Фабру
Андрей Яковлевич Фабр принадлежал к одним из ярчайших персоналий проживавших и трудившихся в Крыму. С именем этого человека связано образование детского приюта в городе Симферополе, который был открыт 30 октября 1804 г. Помимо общественной деятельности Андрей Яковлевич проявлял интерес к истории Крыма, его перу принадлежит несколько ценных научных трудов.[5] Статья А.И. Маркевича о бывшем Катеринославском губернаторе Андрее Яковлевиче Фабре была опубликована в сборнике, составленном Ф.Ф. Лашковым "Третья учебная экскурсия Симферопольской мужской гимназии: Симферополь и его окрестности", а позже включена в издание А.И. Маркевича "З культурної минувшини Криму ХІХ в."[6]
 А.Я Фабр был сыном директора виноградных садов в Судаке и других местностях Тавриды, назначенного на эту должность от Потемкина 1787 года. Недалеко от Судака определили ему виноградный садик с хутором, и тут 20 августа 1789 года родился ему сын Андрей 1792-го года. Я Фабр оставил службу в Судаке и переехал в Симферополь где в тот же год умер. Жена его, родом Грос Крейц, за год вышла замуж во второй раз с А.С. Тарановым-Белозеровым. Брак этот не был щастливым, они разошлись через два года, но обое жили в Симферополе, даже были соседями, потому что дома их были близко один от другого. Сын естественно, остался с матерью, что, проживая под фамилией первого мужа сосредоточила на сыне всю свою заботу и дала ему хорошее воспитание и хорошее образование; с нею он не разлучался аж до конца ее жизни ( умерла 1843 году). На 15-м году А.Я. Фабр получил должность в казенной палате, а 1808 году, на 20-м году, его назначили на форстмастера (главного лесничего) в Тавриде. Незадолго он стал жертвой юношеской неопытности, и его почти насильно объвенчали в Бахчисарае с 30-ти летней девушкой Виллис, дочерью помещицы; но он сразу после венчания убежал в Симферополь к матери, которая незамедлительно начала дело " о насильственном восхищении к браку" ее сына. Чем закончилось это дело – неизвестно, только в формулярных списках А.Я. Фабра всегда называли вдовцом. 1812 году он выполнял много серозных и ответственных поручений в деле борьбы с джумой, которая охватила значительную площадь в Крыму, и выявил большую энергию и деловитость. Года 1816 его перевели на службу к Таврическому губернатору " для более успешного производства следственных дел". Года 1919 Фабр сдавал при Харьковском университете экзамен, внедренный для гражданских чиновников, на право получить чин асессора и показал "очень хорошая познания в науках". 1823 года его назначили советником губернского правления, а в 1825 году Таврическим губернским прокурором. Р. 1830 Фабр принимал участие в следственной комиссии в деле о севастопольском " женском бунте" ночью с 3 на 4 июля, а дальше принимал деятельное участие в борьбе с холерным заражением. Видающиеся способности Фабра обратили на себя внимание новороссийского генерал-губернатора Воронцова, и 1833 года он получил должность руководителя его канцелярии, а 1841 году его назначили членом совета министра внутренних дел и оставили при Воронцове. Года 1847 его назначили Екатеринославским губернатором, и на этой должности он пробыл более 10 лет, подав в отставку по причине старости. О его пребывании в Екатеринославе напоминает чудесная алея вдоль всей длинной главной улицы этого города, что первую мысль ее посадить подала еще Екатерина II.
Уйдя в отставку, А.Я. Фабр поселился в Симферополе и жил в небольшом собственном домике. В конце 1860 года, когда в Тавриде была основана комиссия в деле реформы крестьянского быта, в члены от правительства пригласили и А.Я.Фабра. Он вначале отказался по причине почтенного возраста, болезнь и хозяйственные дела, но потом согласился. Участие его в этой комиссии в начале ее труда проявилось самое первое в том, что он подал записку " о необходимости привести в известность и расмотреть дела по жалобам крестьян и дворовых людей на помещиков за злоупотребление властью последних начавшаяся до освобождения крестьян и еще нерешённая", что и выполнила комиссия. Умер он 24 января 1861 года в 73 года.
Такие данные формулярного характера о службе Фабра, которые обнаруживают и немалые его способности, и энергию и весомость его служебного труда. Без протекции и связей он только благодаря собственным способностям имел успех на службе. Перейдем к другим признакам его личности.
Исследования старины и богатые археологические находки в Керчи и на Тамани в 20-х-30-х гг. прошлого столетия, с которыми Фабр имел возможность лично познакомится еще раньше на месте, вызвали у него глубокий интерес, а впоследствии и любовь к археологии, которая осталась до конца жизни. Года 1839 он выдал свой первый научный труд " Аррiановъ периплъ понта Евксинскаго, сличенный съ греческимъ подлинникомъ и поясненный примЬчанiями" и в том же году он был одним из фундаторов одесского "Общества Истории и Древностей". В "Записках" этого " Общества" он вместил статьи: " О древних нагорных укреплениях в Крыму" и " О памятниках некоторых народов варварских издревле обитавших в нынешнем Новороссийском крае" ( т. II). Он доказывал во второй статье кельтское происхождение тавров, считал каменные похоронные ящики в Крыму (крымские дольмены) за "кельтические жертвенники". Кельтскими он считал и каменые бабы. Что взгляды эти ошибочны, это доказали вскоре и внимательные исследования над этими памятниками и раскопки; но имеет вес то, что он обратил на них внимание. Одесскому "Обществу Ист. И Древ." он подарил свой сборник греческих ваз и другую посуду. Года 1859 вышел среди людей его сборник "ДостопамятнЬйшiя древности Крыма и соединенныя съ ними воспоминанія, а в1861 в год его смерти увидел мир его труд "Древний бытъ Эйоны ", нынешнего полуострова Тамани". Устаревшие теперь, эти труды были в свое время очень ценными. Кроме Одесского "Общества Ист. И Древ." он был членом нескольких научных учреждений и обществ: статистического отделения совета министерства внутренних дел, " Русского Географического общества", "ученого Эстляндского общества" в Дерпте и Общества Сельского хозяйства юга России" (ему он подарил свой ценный дендрологический сборник).
Согласно его завещанию, составленному 1845 году, после материной смерти, весь свой денежный капитал в 200.000руб., домик в Симферополе и всю землю в Крыму, свыше 8.000десятин, приобретенные только трудами сбережением, и все свое движимое имущество Фабр завещал на то, чтоб основать в Симферополе детский приют на 20 душ для сирот-мальчиков, которые родились в Таврической губернии. Утверждение этого завещания он подробно развил, не изменив их сущности, за два года перед смертью г.1859. В этом приюте сироты-мальчики должны быть с 4 до 14 лет ( со временем этот срок продлен), а дальше их назначали к различным мастерским и ремесленным школам, или других общественных учреждений, а способных в гимназии. Фабр избрал восемь опекунов, чтобы они выполнили его завещание " по известнейшему расположению этих лиц к добру и чувству расположения к страдающему человечеству". Избранных опекунов, людей достаточно известных своей воспитанностью и честностью, он просил сразу после его смерти полностью руководить его поместьем и имуществом, ненужное приюту движимое имущество продать и содержать учреждение на 40 % от капитала и прибыли с поместий, но поместий никогда ни в коем случае не продавать, не заставлять и не делать собственностью, чтоб сохранить капитал целым, и чтоб вместе с тем, как росла ценность недвижимых поместий, увеличивались и средства учреждения. Чтоб деятельность опекунов не прекращалась вместе с его смертью, он определил: когда с опекунов останется после его смерти живой не более, пока один, пускай он заботится о том, чтобы сиротский дом было принято под царскую протекцию и указан особенный комитет для руководства этим домом под руководством губернского маршала. В этот комитет должен войти и последний душеприказчик, который остался живым, как вечный член. С опекунов, которых выбрал Фабр, особенно много и плодотворно работали: М.И. Кашкадамов, К.О.Янушевский, что были попечителями "Дома путешественника" Таранова, и граф А.Я де-Мезон, что был раньше начальником ногайцев.
Фабр жил в Симферополе одиноко и даже скромно, избегая знакомств, читал и работал над крымской древностью и историей, так же работал над делами своих поместий. Он был очень бережлив, проживал в последние годы от 13 руб.35коп. до 14 руб.25коп. на месяц. Он безгранично любил свою мать и не разлучался с нею никогда аж до самой ее смерти в Одессе 1843-гог. Она, как известно, имела большое на него влияние в частности в деле о основании в Симферополе сиротского дома, это известно из его завещания. Тело ее он перевез из Одессы в Крым и похоронил в имении Ана-Эли., вблизи Симферополя. В завещании он просил душеприказчиков будущих опекунов сиротского дома – заботится о ее могиле, а обращаясь к детям, воспитанникам приюта, для которых Ана-Элы должна быть (и была) местом пребывания в летний период, говорил: "вам, дети, доверяю заботится о хорошем виде этой могилы, как последнего пристанища той, которой целая жизнь была посвящена добру, а чрез науку которую вы имеете этот ваш приют". И Фабр похоронен, как он этого хотел, в Ана-Эли, рядом с матерью.
 По общим слухам в Крыму, еще недавно выходило, что Фабр был сыном Таранова. Об этом говорит Кондараки в Универсальном описании Крыма. Имея лишним углубляется в эти обстоятельства, не можем не указать, что и в личностях обоих, и в их характерах ив обстоятельствах жизни было много общего. Оба они имели большой ум, способности, деловитость, строго выполняли служебные обязанности. Оба были, как на свое время, очень образованными людьми, отдых от служебных дел имели в разговорах и научных трудах. Оба были высоко моральны, честные и воспитанные люди. Оба были несчастными в любви и браке и прожили жизнь одинокими, словно строгие аскеты. Оба имели большое состояние. В основу имущества у Таранова легли небольшое родовое и подаренное поместье, а Фабр собрал свои только собственным трудом. Оба были очень хорошими хозяевами, особенно Таранов; оба были очень скромными – Фабр даже до скупости на старость – относительно удовлетворения собственных нужд. И оба, в конце концов, отдали свое имущество на основание благотворительных учреждений, точно обдумав их организацию и развитие. Но, как рассказывают, личных симпатий к Таранову у Фабра не было, не было отношений, хотя официальные встречи у них, безусловно, были. Отличие в их характерах состояло в том. Что таранов был приветливей, более привлекал к себе людей; характер же Фабра был сух и замкнут.
После Фабра остались дородные его записи, письма к нему от князя и княгини Воронцовых, Ермолаева и других лиц, бумаги исторические и научные. Им создано описание, и оно сохранялось в зале совета сиротского приюта, открытого 30 ноября 1804 года в очень хорошем доме, что его построил для приюта сам Фабр. Всё равно погибли во время гражданской войны и руины, когда погиб и немного ли не целый архив приюта. Но некоторые бумаги из этого архива уцелели и дают выразительное в целом представление о жизни приюта на протяжении 60-х годов.
По постановлению опекунов, самым первым, дано возможность поступать в приют беспомощным сиротам, когда родители или матери их (кто остался жив) убогие, старые или больные. Утверждено так же оставлять воспитанников в приюте, когда необходимо, и тогда, когда они достигли 13-летнего возраста, аж до 1ё7 лет, чтоб спасти их от большой бедности., а может и гибели, достаточной степенью подготовить к жизненной борьбе и вырастить из них полезных граждан, других же когда они закончат курсы в городской школе, отдавать в ремесленные школы, пусть бы они там обучались ремеслу, оплачивая за них на протяжении 2-3 лет по 60 руб., не оставляя их на это время без присмотра. Среди служащих приюта был и садовник, который обучал детей садоводству и огородничеству.
 Дорогие ценные вещи, что остались после Фабра, таки как две пары фарфоровых ваз, две шкатулки серебра и т.д. продано. Среди движимого имущества осталось четыре шкатулки с минералами и окаменелостями и гербарий. Их душеприказчики подарили в гимназию. 1873 году сиротский приют зачислен к учреждениям ведомств императрицы Марии.
С тех пор как открыто приют, Таврида приобрела очень полезное и хорошо обеспеченное воспитательное учреждение для сирот. После Дома путешественников, который основал в Симферополе Таранов-Белозеров, и приюта для бедных девочек имени гр. А.М. Адлерберг, это было третье большое благотворительное учреждение в Симферополе, хорошо продуманная и полностью обеспеченная средствами и очень полезная для человечества. А выдающаяся – энергия, высокие душевные признаки опекунов, ежеминутные заботы о том, чтобы лучше организовать учебно-воспитательную часть. Опекуны очень заботились о хозяйстве в поместьях приюта, а поэтому средства его на январь 1883 г. превысили 360.000руб, а на 1887 превысили 400.000руб. Количество воспитанников приюта доходила до 40 человек 1890 г., а 1914 г. дошла аж до 63-х. При приюте основан частная ремесленная школа с мастерскими: бондарной, колесно-экипажной, кузнецко-слесарской и малярной. Воспитанников учили петь, играть на скрипке, чертить и рисовать, сапожничать.
Таким образом, одной из заслуг А.Я. Фабра, является основание в Симферополе детского приюта, который просуществовал с 1804-1864 г.В 1845г. А.Я. Фабр составляет завещание, что весь свой денежный капитал в размере 200 000 рублей., дом в Симферополе и всю землю в Крыму, он завещает на то чтобы образовать в Симферополе детский приют, что было и сделано. В этом приюте содержались мальчики в возрасте сначала до 13, позже до 17 лет. Когда дети заканчивали курсы в школах их отдавали в ремесленные школы, и платили за них в течение 2-3 лет по 60 крб. в год.
Андрей Яковлевич Фабр имел огромный интерес к историческому прошлому нашего края. У него существует целый ряд научных работ, таких как: "О древних нагорных укреплениях в Крыму", "О памятниках некоторых народов варварских издревле обитавших в нынешнем Новороссийском крае", "Древний быт Эйоны, нынешнего полуострова Тамани.
2.2. Характеристика работы А.И.Маркевича "Пушкин в Крыму"
Огромную ценность для истории Крыма имеет работа А.И. Маркевича "Пушкин в Тавриде". Впервые текст об А.С. Пушкине был опубликован им в 1887 году в статье А.И. Маркевича "Пушкин в Крыму и Крым в произведениях Пушкина" в газете "Таврические Губернские Ведомости", а позже данная работа была включена в сборник очерков по изданию А.И. Маркевича "З культурної минувшини Криму ХІХ в."
В данной работе А.И. Маркевич приводит обстоятельные сведения о пребывании А.С. Пушкина в Крыму, описывает впечатления поэта от исторических памятников Крыма, в частности пребывания в Бахчисарае произвело на поэта огромное впечатление. Но несмотря на столь обстоятельные сведения существуют некоторые неясности по поводу пребывания поэта в Крыму. Поэтому задачей автора является детальный анализ данной работы А.И. Маркевича, и попытаться поставить на всеобщее обозрение новые проблемы и неясности присущие данной работе Арсения Ивановича.
Как отмечает А.И Маркевич А.С.Пушкин не по доброй воле оказался на юге России. Поэт, на которого возлагали огромные надежды и очень о нем заботились, прожил в Крыму в самых лучших условиях
В Таврию Пушкин ехал с Кавказа,отчасти по причине представлений о ее природе и известных ему металогических переводах связанные с этой страной и её историей, и надеялся здесь на сильные и глубокие впечатления. Известно, между , что еще читая Карамзина, он "проникся очарованием древности", и что впоследствии его всегда тянуло к истории и древности. В Таврии пишет А.И.Маркевич он мечтал увидеть "развалины Митридатова гроба", "следы Пантикапея" - и хотя разочаровался в своих впечатлениях от керченской древности, но признал "несомненным, что много драгоценного скрывается под землей, насыпанной веками", и жалел, что француз (Поль дю Брюкс), который проводил поиски в Керчи, не имел достаточно средств, "какъ у насъ водится", дополняет он, и что в исследованиях его не было строго научной системы. Пушкин не знал, что Брюкс, эмигрант, что сначала он был начальником таможни в Керчи, а дальше, с г. 1817, начальником керченских соленых озер, Самоотверженно проводил раскопки в Керчи уже с года 1811 при помощи градоначальника Стемпковского, и что эти люди положили начало исследованиям керченской древности, которые немного погодя дали выдающиеся результаты.
А.И.Маркевич пишет, ступив на землю Таврии 15 августа под вечер и осмотрев остатки Пантикапея и Золотую могилу, Пушкин на второй день поехал с семьей Раевских в Теодосию, которая, как и Керчь, не произвела на него ни какого впечатления, даже величественными башнями и стенами генуэзской Кафы.
В конце концов Раевский и Пушкин добрались до Гурзуфа. Здесь было имение прежнего новороссийского генерал-губернатора герцога Ришелье и "замок", или проще господский дом, в котором, построив его, он сам никогда не жил. Отъезжая г. 1814 во Францию с неосуществленной мечтой вернуться навсегда в более древнюю Россию, а именно в Гурзуф, герцог, по причине своей доброты, оставил свой дом на общее пользование лиц высшего круга и путников. Этот обычай гостеприимства усвоил себе впоследствии гр. М. С. Воронцов и другие помещики на южном берегу Крыма. Других дачных местностей на южном берегу Крыма тогда еще не было. Они появились со временем.
Как отмечает А.И.Маркевич, сто лет тому назад Гурзуф, естественно, не был таким привлекательным, как сейчас. Его прекрасный парк был тогда очень молод, Ришелье основал его лишь недавно. Околицы Гурзуфа стояли пустынными. Дом Ришелье был неудачный и неудобный. Семья Раевских еле разместилась в четырех комнатах и больших коридорах этого дома. Где и как поселен был Пушкин, точно не известно. В Гурзуфе он прожил три недели и в известных своих письмах дает нам подробные сведения об этом периоде своей жизни, в частности о своих переживаниях. Как пишет А.И Маркевич, пребывание в Гурзуфе давало Пушкину настоящее счастье, наивысшую радость, что очень повлияло на его душевное настроение и духовную жизнь. Душевное состояние поэта в большей мере отразилось на его творчестве, на развитии в нем глубины и возвышенности чувств. Все эти переживания отразились вскоре в ряду прекрасных произведений, которые навеяла Таврида; но в Гурзуфе Пушкин не написал ни одного стихотворения. Он читал здесь Байрона, перечитывал Вольтера, произведения которого нашлись в доме Ришелье, и делал очерки своего "Кавказского Пленника".
В Крыму Пушкин был недолго. Его отпуск заканчивался четвёртого сентября. Но Маркевич пишет,что Пушкин ещё посетил Георгиевский монастырь, шестого сентября Бахчисарай,восьмогоСимферополь и двадцатьпервого сентября выехал из Крыма.
Таким образом, пребывание в Крыму А.С. Пушкина имело огромное культурно-историческое значение для нашего края. Он пробыл в Крыму ровно 36 дней. За это время успел побывать 15 августа 1820г. в Пантикапее, 16 августа в Феодосии, там он осматривал стены генуэзской Кафы. Остановился он в доме С.М. Броневского, бывшего градоначальника Феодосии. Точное пребывание поэта в доме С.М. Броневского неизвестно. Следующим городом, который посетил поэт, был Гурзуф. Здесь поэт остановился в доме бывшего новороссийского генерал-губернатора герцога Ришелье. Пушкин в этот период путешествовал с семьей Раевских. Дом, в котором они остановились, имел всего 4 комнаты и большие коридоры. Известно, что во всех 4-х комнатах еле разместилась семья Раевских, где и как был поселен Пушкин неизвестно. В Гурзуфе поэт пробыл три недели.
Проанализировав данную работу А.И.Маркевича, автор считает необходимым произвести постановку некоторых вопросов как проблему, которая требует дальнейшего рассмотрения и изучения.
1.  Установить точное время пребывания А.С. Пушкина в городе Симферополе.
2.  Выяснить точное место размещения поэта в доме бывшего новороссийского генерал-губернатора Ришелье, во время путешествия по Гурзуфу.
3.  Установить место проживания А.С. Пушкина в самом Симферополе.
2.3. Анализ и характеристика научного труда А.И. Маркевича "Декабристы и Крым"
К трудам А.И.Маркевича принадлежит такая работа как "Декабристы и Крым", которая вошла в его публикацию "З культурної минувшини Криму XIX в.". В данной работе, Арсений Иванович рассматривает представителей декабристского движения, которые проживали или посещали Крым. В этом труде А.Маркевич приводит ценнейший материал с научной точки зрения. Данный материал представляет собой обработку архивных данных и различных публикаций начала XIX в., которые в настоящее время частично утеряны.
Арсений Маркевич пишет, что летом в 1820г. побывал в Крыму один из самых известных декабристов Никита Михайлович Муравьев он прибыл в Крым, чтобы начать литературно-научные труды.Был в Крыму и декабрист князь Оболенский. Декабристы тогда да и впоследствии посещали Крым вероятно из-за того, что киевская Каменка имела связи с крымскими Саблами.
Роль Каменки в первой четверти прошлого века, как указывает А.И.Маркевич в жизни Южного Общества, в связи со значением в этом деле Тульчина, Василькова, Белой церкви, хорошо известна, так же известны и отношение многих декабристов к семьям Раевских и Давыдовы. Эти отношения в известной мере отразились и в Крыму.
Известные и родственные связи Раевских с декабристами и близкими с ними лицами. Екатерина Николаевна Раевска была жена М. Ф. Орлова, а Мария Николаевна - князя С. Г. Волконского. Подорожный кавалер Гамба говорит, что видел в Саблах летом г. 1825 декабристов Орлова и Волконского, и удивляется, как этих людей, героев войны за родину, можно было зачесть к преступникам и так свирепо наказать. Очевидно, их тянули сюда родственные связи. Летом 1825г. ездил в Крым, в свое имение, и декабрист Нарышкин, но о его пребывании в Крыму и о крымскиех отношениях не известно ничего.
В этот год был в Крыму Грибоедов. Он говорит в своих дорожных записках, что в Киеве часто встречался с Сергеем и Артамоном Муравёвыми, Бестужевым-Рюминым, кн. С. П. Трубецким, а в Симферополе - с М. Ф. Орловым и Г.Д. Оржицким, тоже декабристом, и что все они были его давние знакомые. С Орловим безусловно, а с Оржицким по-видимому виделся он и в Саблах, куда, живя в Симферополе, часто ездил к Бороздиным. Что удерживало Грибоедова в Симферополе и в Саблах около трех месяцев, неизвестно. Неясно, принадлежал ли он к Северному Обществу в Петербурге, не смотря на то, что знаком был со многими из его членов. На допросе Трубецкой, будто со слов Рылеева, свидетельствовал, будто тот принял Грибоедова в члены Общества. Это подтвердил и Оболенский, но Рылеев опроверг Трубецкого свидетельство. Арестованный на Кавказе 27 декабря г. 1825 и привезенный в Петербург, Грибоедов на допросе свидетельствовал, что знакомство его с Рылеевым, Оболенским и Бестужевым было только литературным и что на Кавказе он жил с Одоевским и был близок с Кюхельбекером, но не к тайному единому обществу не принадлежал, и он был освобожден от подозрения и ареста. Правдоподобно то, что тут имело значение заступничества за него его начальника Єрмолова. Он перед тем, как Грибоедова должны были арестовать, дал ему возможность уничтожить те бумаги, которые могли б его скомпрометировать. Как свидетельствовал Трубецкой, в члены общества принял Грибоедова Рылеев, следовательно перед тем как выехать он имел отношения с декабристами не только как знакомый, но и как их сочлен из Общества. Он, конечно, многим идеям декабристов сочувствовал; об этом выразительно свидетельствуют слова Чацкого в "Горе от ума". Справедливо и В. О. Ключевский досмотрел в Чацком, отмечает Маркевич, образ декабриста.Как пишет А.И.Маркевич в комитете о нем просто умолчали, как умолчали о Пушкине и других.
Были под подозрением и привлечены к делу о декабристах А. Н.Раевский. и Н.Н. Раевский,так как они были знакомы со многими декабристсми, пишет Маркевич. А.И.Маркевич отмечает,что казни и ссылки декабристов наделали страшных бед в их семьях.. В Каменке у В. Л. Давыдова остались жена, три сына, из них двое подростков и две дочери. Жена, поехала за мужем в Сибирь, а дети остались под опекой дяди Петра Львовича, что прежде воспитывал их дома, а дальше,1842г., повез в Петербург и отдал в кадетский корпус. Младший из них Петр Васильевич, закончив учится, пошел на военную службу в Семеновский полку и за год, г. 1850, уехал к родителям в Сибирь. Здесь он познакомился с Елизаветой Сергеевной Трубецкой, что родилась в Сибири и воспитывалась в Иркутском институте, но не как дочь Трубецкого, а как внучка графин Лаваль. Через два года Петр Васильевич Давыдов пошел к димиссии, опять поехал в Сибирь и вступил в брак с Л. С. Трубецкой. Свидетелем этого брака был сын С. Г. Волконского Михаил Сергеевич Волконский. Возвращаясь в Россию, молодые сделали визиты ко всем семьям декабристов, которые жили на их пути, побывали в Каменке и оттуда приехали в Крым, в Сабли, С тех пор П.В.Давыдов и Л. С. Давыдова почти безвыездно жили в Саблах, которые стали в Крыму "пристанищем декабристов". Здесь они дожили до золотой своей свадьбы. Когда раскрепостили крестьян, П. В. Давыдов был членом Таврического губ. комитета для благоустройства быта помещичьих крестьян, а дальше членом комитета сиротского дома, который учредил в Симферополе А. Я. Фабр. Больницу в Саблах с помещением для врача, школа и церковь были построены на средства Давыдовых. Выиграв перед смертью 200.000 руб. в лотерею, Л. С. Давыдова все эти деньги до копейки потратила на благотворительность. За несколько лет до смерти Л. С. Давыдова послала к своей сестре Ольге Сергеевне Свербеевой в Орловскую губ. все самые важные семейные бумаги и письма, которые были у нее. Бумаги и письма меньшего значения сожжены были еще при жизни П. В. Давыдова. Потому у нее никаких важных и значемых бумаг не осталось. Большую коллекцию портретов, снимков и фотографий, что касаются жизни декабристов в Сибири, она передала внуку декабриста Волконскому. Портреты, написаные масляными красками, Трубецких, Давидовых и других членов семей их, которые остались у нее в Саблах, погибли в начале революции.