Диплом Военное присутствие США в Центральной Азии
Работа добавлена на сайт bukvasha.net: 2015-10-24Поможем написать учебную работу
Если у вас возникли сложности с курсовой, контрольной, дипломной, рефератом, отчетом по практике, научно-исследовательской и любой другой работой - мы готовы помочь.
Предоплата всего
от 25%
Подписываем
договор
Оглавление
Введение
1 Особенности Центрально-азиатского региона
1.1 Социально-экономическая характеристика региона
1.2 Внешняя политика государств региона
1.3 Влияние событий в Афганистане на страны Центральной Азии
2 Присутствие США в Центральной Азии
2.1 Приоритеты политики США в Центральной Азии
2.2 Военно-политическое сотрудничество США со странами Центральной Азии
2.3 Военные базы США в Центральной Азии
3 Реакция на военное присутствие США в Центральной Азии
3.1 Позиция центральноазиатских стран
3.2 Позиция Китая
3.3 Реакция России
Заключение
Список использованных источников и литературы
Введение
После развала СССР минуло более пятнадцати лет, но великие державы, в том числе Россия, все еще пребывают в растерянности, не зная, что делать с обширным пространством бывшего Советского Союза. Значительную часть этого периода их смятение и безразличие оставались, как правило, не замеченными. Когда они ошибались или путались в оценках проблем, порождаемых крупными дрейфующими обломками рухнувшей империи, такая оплошность, казалось, не заслуживала порицания, учитывая отдаленность, поглощенность собственными заботами и слабость многих из этих неожиданно возникших новых государств. Затем наступило 11 сентября 2001 года, и в ходе последовавшей за этим мобилизации сил эти далекие страны в одночасье превратились в главный театр "первой глобальной войны XXI века"[1]. В частности, Центральная Азия – уже больше не группа трудно запоминаемых "станов", а неотъемлемое звено в общей войне против "Аль-Каиды" и "Талибана". В ходе этой войны в трех из пяти государств Центральной Азии внезапно обнаружилось военное присутствие США и других членов НАТО, и все, прежде всего Москва и Пекин, поняли, что мир изменился. Он изменился еще сильнее, когда полтора года спустя Соединенные Штаты начали войну в Ираке[2].
США выработали свою политическую стратегию в Центральной Азии и Закавказье ещё в
Вооруженные Силы США 7 октября
Борьба с терроризмом выдвинулась в разряд главных приоритетов американской стратегии. С этой точки зрения Центральная Азия представляет для США долгосрочный интерес. Новая американская администрация не собиралась повторять ошибку Б. Клинтона, который, по мнению некоторых наблюдателей, своим нежеланием принять серьезное участие в усилиях по обеспечению региональной безопасности в Центральной Азии в конце 1990-х гг. не только оставил страны региона беззащитными перед давлением Москвы, но и допустил нарастание угроз безопасности внутри Афганистана, их распространение на Центральную Азию и, в конечном итоге, их превращение в удар по самим Соединенным Штатам[6].
Усиление внутриполитической нестабильности в Пакистане и возросшая вероятность индо-пакистанского конфликта могут поставить под угрозу американские базы в Пакистане, что делает базы в Центральной Азии стратегически важным резервом. С другой стороны, присутствие в Центральной Азии ведет к росту акций США в глазах тех же Индии и Пакистана. Кроме того, военное присутствие облегчает и достижение других американских целей в регионе, которые по-прежнему сохраняют свою значимость.
Многие обозреватели[7] отмечают, что главной долгосрочной целью американского военного присутствия в Центральной Азии является сдерживание Китая, который в ближайшем столетии может занять место главного оппонента США, единственной державы, которая не боится «глобализма», поскольку является самодостаточной в военно-политическом и культурном отношении и теперь становится таковой и в плане экономики[8]. С этой точки зрения особенно важна для американцев база в Манасе (главный аэропорт Бишкека). Достаточно сказать, что, как отмечали американские наблюдатели, с базы в Манасе (Киргизия) тактическая авиация США может достичь западной части Китая, где размещены стратегические ракеты[9].
Кроме того, военное присутствие в регионе может быть использовано для дальнейших усилий по изоляции Ирана, который был причислен президентом Дж. Бушем к «оси зла».
Становится все более очевидно, что расширение американского военно-политического присутствия в Центральной Азии вызвано не только потребностями операции в Афганистане, но и знаменует собой очередной этап реализации долгосрочной программы укрепления своих позиций в регионе. Характерно, что американские эксперты еще до событий 11 сентября настойчиво советовали администрации Буша уделять больше внимания отношениям с Таджикистаном, а также усилиям по нормализации узбекско-таджикских отношений[10]. Эта рекомендация была реализована в новой стратегической обстановке.
Актуальность данной работы определяется тем, что после событий 11 сентября
Американское военное и политическое сотрудничество со странами Центральной Азии, политика США в отношении соблюдения прав человека стали вдохновляющими факторами не только для властей, но и для оппозиции стран региона.
Целью данной работы является рассмотрение проблем, связанных с военным присутствием США в Центральной Азии. Данная цель позволила сформулировать следующие задачи данного исследования:
1. Дать общую характеристику Центрально-азиатского региона.
2. Проанализировать интересы России и Китая в этом регионе.
3. Показать интересы США в Центральной Азии.
4. Раскрыть геополитические намерения США в Центральной Азии.
5. Рассмотреть реакцию мирового сообщества на военное присутствие США в Центральной Азии.
Хронологические рамки данного исследования определяются с 1991 года, когда началось обретения центрально-азиатскими республиками своего суверенитета по 2007 год.
Территориальные рамки – это страны Центральной Азии, бывшие республики Советского Союза, а ныне суверенные государства (Казахстан, Киргизия, Узбекистан, Таджикистан, Туркмения) и приграничные с ними территории (Афганистан, Пакистан, Китай, Россия).
В ходе написания дипломной работы были использованы различные источники и литература.
Среди исследователей по данной теме необходимо, в первую очередь, выделить М.Б. Олкотт, которая в своих работах рассматривает особенности развития центрально-азиатского региона и важность его в геополитическом плане[13].
Другой исследователь, Р. Аллисон рассматривает особенности развития отношений между Центральной Азией и Россией и анализирует дальнейшие пути их взаимоотношений[14].
Представляют интерес и работы К.Л. Сыроежкина, рассматривающего вопросы безопасности в Центральной Азии и развития внешнеполитических связей этого региона с Китаем[15].
В связи с тем, что интерес США к странам Центральной Азии был продиктован борьбой с международным терроризмом, был проанализирован большой пласт работ по данной тематике. Среди них особо выделяются труды исследователей по политике США в Афганистане. Среди них можно назвать таких авторов как В.С. Бойко, Д.Н. Верхотуров, С.К. Нагорнов, А. Рашид, Д. Рудян и другие.
Непосредственно проблемы международного терроризма рассматривают такие авторы как А.И. Гушер, Дж. Вулфенсон, Р.Б. Рыбаков, А. Шумилин и многие другие.
Среди основных источников можно выделить сборник материалов международного семинара по обстановке в Центральной Азии и ШОС, в котором содержаться выступления различных официальных лиц России, Китая, президентов центральноазиатских республик по вопросам военного присутствия США в Центральной Азии и дальнейших принципов развития отношений этого региона с США[16].
Важным источником, касающимся последних событий в Центральной Азии, является «Декларация глав государств-членов Шанхайской организации сотрудничества», принятая на саммите ШОС в Астане 5 июля 2005 года[17].
Другую группу источников составляют выступления официальных лиц Центрально-азиатского региона. Среди них можно отметить Послание Президента Киргизской Республики Аскара Акаева к народу Кыргызстана и Жогорку Кенешу Киргизской Республики[18], выступления Президента Республики Узбекистан И. Каримова[19] и Президента Таджикистана Э. Рахмонова[20].
К этой же группе источников примыкают программы и декларации, принятые в республиках Центральной Азии. Это, к примеру, «Декларация о внешнеполитическом курсе Туркменистана в XXI веке, основанном на постоянном нейтралитете, принципах миролюбия, добрососедства и демократии»[21], «Казахстан – 2030»[22].
Среди американских источников можно выделить выступления помощников госсекретаря Л. Крейнера[23] и Б. Линна[24] на слушаниях в комитете по иностранным делам Сената США 27 июня
Проблемам в Центральной Азии был посвящен и Всемирный доклад по правам человека «Хьюман Райтс Вотч» 2006 года[26]. Были также использованы правовые акты, касающиеся вопросов борьбы с терроризмом[27].
Привлекались и материалы различных интернет-сайтов, среди которых можно назвать «Центральная Азия» (www.centrasia.ru), «Terrorism&Counter-Terrorism» (www.ict.org.il), «Terrorism Research Center» (http://www.terrorism.com/index.shtml), «The Counter-Terrorism Page» (http://www.terrorism.net). Были использованы материалы с официального сайта Министерства иностранных дел Республики Узбекистан, содержащие документы, касающиеся вопросов безопасности в республике[28].
Кроме этого, были использованы многочисленные статьи на английском языке из журналов Foreign Affairs и The National Interest.
1 Особенности Центрально-азиатского региона
1.1 Социально-экономическая характеристика региона
Центральная Азия представляет собой гигантский по размерам и геополитически разнородный регион. Он делится на два субрегиона – северный (Казахстан и Кыргызстан) и южный (Таджикистан, Туркменистан и Узбекистан)[29].
Обретение республиками советской Средней Азии и Казахстаном в конце 1991 г. независимости стало отправной точкой двух разноуровневых процессов: строительства в Казахстане, Кыргызстане, Таджикистане, Туркменистане и Узбекистане национальных государств и формирования на данных территориях новой целостности – Центрально-азиатского региона.
Центральная Азия рассматривается как международно-политический регион, то есть как «пространственная единица, обладающая специфическим набором типологических параметров, придающих ей некоторую целостность и автономию в международных отношениях в целом»[30]. Пять новых независимых государств, возникших в центре Евразии, объединяет и отличает от соседних стран сочетание нескольких характеристик, дающее основание для выделения их в качестве международно-политического региона[31].
Среди объединяющих страны Центральной Азии факторов наиболее существенным является характер их социально-экономического развития. К моменту распада СССР регион оказался в состоянии тяжелого и затяжного социально-экономического кризиса. Руководители бывших союзных республик, автоматически ставшие главами новых независимых государств, достаточно хорошо понимали сложившуюся ситуацию и начали поиск путей выхода из нее в условиях неуклонного сокращения российского донорства.
Исключение составил Таджикистан, где правящая элита не смогла обеспечить политическую стабильность. В стране началась гражданская война, развязанная исламистами (Партия исламского возрождения Таджикистана – ПИВТ). Она привела к деградации экономики страны и к гигантским бедствиям для большей части ее населения[32].
Прекращение гражданской войны не привело к кардинальному изменению положения, так как не удалось преодолеть полураспад государства и добиться политической стабильности, что не позволяет Таджикистану выйти из социально-экономического кризиса. В
Таджикистан по существу оказался в состоянии перманентной гуманитарной катастрофы, возможности выхода из которой пока не просматриваются. Нынешняя правящая элита страны во главе с президентом Э. Рахмоновым реальных сил для этого не имеет[34].
Другие новые независимые государства региона оказались в лучшем положении, так как им удалось избежать политической дестабилизации, причем немалую роль в этом отношении сыграл демонстративный эффект таджикской гражданской войны и, в частности, дикие зверства исламистов, отношение к пропаганде которых стало более настороженным.
Современная Центральная Азия представляет собой малонаселенную, по сравнению с прилежащими государствами, территорию, с незначительным удельным весом в мировом производстве и торговле (в конце 1990-х годов на регион приходилось 0,4 % мирового ВВП и 0,2 % мирового экспорта[35]) и узким внутренним рынком. Преобладающим сектором экономики и промышленного производства является сельское хозяйство. Экономическая деятельность в регионе развита слабо. В мировом хозяйстве регион занимает периферийное положение, являясь, в первую очередь, поставщиком сырья (нефти, природного газа, хлопка, цветных металлов). При этом нефтегазовые ресурсы сконцентрированы в Казахстане и Туркменистане. Кроме того, республики Средней Азии (и в меньшей мере Казахстан) были известны высоким уровнем коррупции, незащищенностью политических и экономических прав граждан, удручающим состоянием социальной сферы, неблагополучной экологической ситуацией[36].
Общей задачей для центрально-азиатских государств, не имеющих выхода к Мировому океану, является развитие транспортных коммуникаций, связывающих Центральную Азию с соседними регионами. Природно-географические факторы взаимозависимости сочетаются с интегрирующим воздействием, которое оказало на страны региона длительное существование в рамках единой экономической системы[37].
Другим объединяющим фактором является культурно-историческая общность стран Центральной Азии. Это, во-первых, единство религии (ислам), а во-вторых, принадлежность к единой национальной общности (тюркские народы). Важнейшей особенностью стран региона является «система субэтнических родственных, клановых, клиентельно-патронажных отношений»[38], пронизывающая общество и оказывающая огромное влияние на социально-политические процессы.
Следующим объединяющим фактором стали общие исходные политико-стратегические условия, в которых проходило становление государств Центральной Азии. Ни одна из пяти стран региона не имела традиций государственности. Средняя Азия и Казахстан были, по выражению отечественного востоковеда В.Я. Белокреницкого, «одним из прочных тылов» Советского Союза[39]. Исторически существовавшие связи этих территорий с южными и восточными соседями оказались прерванными.
Российскими и зарубежными экспертами регион воспринимался как практически обреченный на нестабильность[40]. Неравномерное распределение водных и энергетических ресурсов, произвольность государственных границ, этнические и клановые противоречия, близость к Афганистану, рост транзита, производства и потребления наркотиков угрожали безопасности и стабильности Центральной Азии. Были распространены опасения, что страны региона окажутся под влиянием Ирана и пойдут по пути строительства исламской государственности[41]. Межнациональные конфликты 1989 – 1990 гг. и начавшаяся в
После развала СССР во всех центрально-азиатских государствах оформились авторитарные режимы, прикрытые более или менее искусными демократическими декларациями. По мере их укрепления выкристаллизовался своего рода общерегиональный вариант – режим личной власти пожизненного автократа, играющего роль «вождя нации». Прототипом тут был Кемаль Ататюрк, но с учетом страновой специфики[42].
Необходимость международной легитимизации побуждает «вождей» использовать демократические процедуры и атрибутику, которые, однако, в основном выполняют декоративные функции. Делают они это по-разному. Наиболее успешно это удавалось А. Акаеву, что, правда, не помешало привести страну к государственному перевороту, гораздо менее убедительно это делают Н. Назарбаев и И. Каримов, которые их иногда игнорируют.
У скончавшегося 21 декабря 2006 года С. Ниязова игра в демократию принимала гротескные формы. Так, в декабре 1999 года Халк маслахаты (Народный Совет) единогласно принял решение предоставить Ниязову исключительное право занимать пост президента без ограничения срока полномочий. Сам Ниязов, которому официально присвоили не только титул Туркменбаши, но и добавление Великий, утверждал, что стыдится хвалебных од в свой адрес[43].
Вынужденная отставка президента Киргизии Аскара Акаева показала, что чаяния населения в азиатских и в европейских государствах, возникших на территории бывшего Советского Союза, не так уж сильно отличаются друг от друга. С конца 2003 года, когда произошла «революция роз» в Грузии, уже трижды допущенные на выборах серьезные нарушения привели к падению правительства в государстве, входящем в СНГ, причем впервые это случилось к востоку от Урала[44].
Как и в случае «революции роз» в Грузии, поводом для «революции тюльпанов» в Киргизии стали нарушения в ходе парламентских выборов. На сей раз (и опять-таки как в Грузии) выборы больше соответствовали демократическим процедурам, чем предыдущие, но их все же нельзя назвать свободными и честными. И что еще важнее, они не оправдали ожиданий местного населения, не говоря уже о неправительственных организациях, которые здесь достаточно развиты. Бедность, коррупция и опасения, что в течение последних месяцев своего пребывания в должности президент постарается не допустить конкурентов к борьбе за политическую власть в стране, побудили деятелей оппозиции и народные массы, следуя последней моде, выйти на улицы[45].
Если «революция тюльпанов» в итоге приведет к успеху, это станет поразительным событием, поскольку создаст предпосылки для позитивных сдвигов во всем регионе, который многие уже сбросили со счетов, полагая, что построение демократических обществ здесь невозможно. Если же она потерпит неудачу, то виновата будет правящая элита в Киргизии: это будет означать, что она отказалась от осуществления политических изменений.
Новое руководство Киргизии – неустойчивая группировка, которой еще только предстоит продемонстрировать, является ли она действительно демократической или же потенциально столь же коррумпированной, что и ее предшественники. Многие молодые политические активисты уже успели разочароваться в людях, вошедших во временную администрацию, поскольку те решили признать легитимность нового парламента – того самого, который был избран с нарушениями, приведшими к «революции тюльпанов»[46].
Вынужденное бегство президента одной из стран Центральной Азии изменило политическую ситуацию во всем регионе. При распаде СССР главы всех государств Центральной Азии получили власть вместе с независимостью; им удалось укрепить ее, но они так и не смогли придать ей легитимность. Фактически институт президентства вырастал здесь из остатков структур республиканских компартий: для новых президентов они стали важнейшим инструментом, с помощью которого можно было концентрировать власть в своих руках[47].
Поспешный уход – практически бегство – президента Аскара Акаева не обязательно означает, что его коллеги в соседних странах тоже будут смещены со своих постов. Но это обстоятельство повышает вероятность того, что светские и религиозные оппозиционные группы попытаются добиться их отстранения от власти. Возможно, нынешние президенты еще достаточно сильны, чтобы сохранить власть или организовать закулисную передачу власти преемнику, но они уже не способны обеспечить ему защиту от политических рисков и гарантировать его полномочия. Во всем регионе недовольные представители элит, давние оппозиционеры и те, кто до этого вел себя тихо, вероятно, попробуют воспользоваться преимуществами сложившейся ситуации, которая, по мнению многих, характеризуется ослаблением позиций всех действующих президентов в этом регионе.
Однако элиты в Центральной Азии – за исключением Таджикистана – вполне отдают себе отчет в том, насколько опасны попытки мобилизации населения по этническим или субэтническим признакам, и на сегодняшний день нет оснований предполагать, что старшее поколение политиков или те, кто идет им на смену, захотят реализовать свои планы, прибегнув к столь опасному способу[48].
Пока что представители элит из опальных кланов и семейств во всей Центральной Азии затаились в ожидании возможности захватить экономическую и политическую власть. Поскольку эффективных институтов, обеспечивающих законную передачу власти, здесь не существует, у них нет формальных способов для осуществления своих устремлений. Это означает, что честолюбивым элитам придется прибегнуть к внеправовым методам, что мы уже однажды наблюдали в ноябре
Помимо Киргизии предпосылки политической дестабилизации существуют и в других странах региона, хотя и не столь серьезные. Наиболее значимыми они были и остаются в Узбекистане, где Ферганская долина является главным очагом исламского движения в регионе. В ней позиции ислама традиционно очень сильны. К моменту распада СССР исламисты фактически установили над ней свой контроль, опираясь на отряды боевиков[50].
С середины 1990-х гг. Центральной Азией был взят курс на максимальное использование сырьевого потенциала региона путем привлечения западных инвестиций. Для этого иностранному капиталу были предоставлены самые большие льготы. Из двух стран, обладающих достаточно крупными месторождениями нефти и газа, – Казахстана и Туркменистана, – только первая смогла привлечь крупные иностранные инвестиции и получить от них экономически значимую отдачу. Действительно, крупные газовые месторождения Туркменистана были востребованы явно недостаточно. Узбекистан за счет разработки имеющихся нефтегазовых месторождений смог удовлетворить в основном лишь свои внутренние потребности. Киргизия же была вынуждена импортировать энергоносители[51].
Таким образом, «сырьевые» надежды правящих элит новых государств пока оправдываются в минимальной степени, хотя по уже разведанным запасам различного минерального сырья регион является одним из богатейших в мире, но одновременно едва ли не самым труднодоступным. Пока в него идет в основном так называемый «авантюрный» капитал, склонный к хищнической эксплуатации месторождений. Его девизом является: «Быстрая и крупная прибыль при большом риске»[52].
Вместе с тем, нельзя не видеть, что даже те ограниченные финансовые средства, которые получают правящие элиты от экспорта сырья, используются часто отнюдь не на цели экономического развития или социальные нужды. В частности, в Казахстане только первичные расходы по переводу столицы из Алма-Аты в Астану (б. Акмолинск) составили 10 млрд. долл.[53] Во всех городах Туркменистана возведены мемориалы и многочисленные статуи Туркменбаши. Тут явно просматривается подражание сталинскому стилю монументальной пропаганды, то есть возведение огромного количества памятников самому себе.
Подводя итоги пятнадцатилетнему независимому развитию государств Центральной Азии, нельзя не прийти к выводу, что так и не удалось преодолеть глубокий социально-экономический кризис, вызванный распадом СССР. Соответственно, нет смысла говорить о создании ими более или менее надежной экономической основы их независимого существования.
1.2 Внешняя политика государств региона
Когда только началось строительство новых государств в Центральной Азии, ни одна из ведущих мировых держав, включая и Россию, не проявляла интереса к этому региону. В начале 1990-х годов среди как российских, так и западных экспертов преобладала точка зрения, что региону суждено находиться на периферии внимания ведущих государств мира[54].
Однако в реальности за выходом стран региона на международную арену последовало их включение в сферу интересов соседних государств, Соединенных Штатов и стран Запада, транснациональных корпораций. С самого начала 1990-х годов обозначили свои интересы в регионе Иран и Турция. В середине десятилетия наметилась активизация российской дипломатии в Центральной Азии. Поступательно, но неуклонно усиливалось присутствие в регионе Китая. Не оправдались предположения, что в стороне от развития региональной ситуации останутся США и другие страны Запада[55]. В целом регион стал объектом разновекторных внешнеполитических воздействий, интенсивность которых возрастала на всем протяжении 1990-х – начала 2000-х годов; широкое распространение получило представление о возникновении в Центральной Азии ситуации соперничества внерегиональных государств – так называемой «новой большой игры»[56].
Анализ выступлений лидеров стран Центральной Азии, посвященных изложению основ внешней политики стран региона, позволяет выявить круг конкретных задач, которые была призвана решить их внешняя политика[57].
Покажем основные направления развития внешней политики стран Центральной Азии.
Так, для внешней политики Казахстана решающими оказались два фактора:
а) протяженные границы с Россией и Китаем;
б) высокая доля компактно проживающего русскоязычного населения.
Становление в качестве «суверенного независимого государства», объявленное президентом Н. Назарбаевым одной из двух «главных стратегических целей» Астаны[58], требовало лавирования во внешней политике, призванной предотвратить возникновение внешних угроз существованию независимого Казахстана в его нынешних границах. Развитие отношений со странами Запада, прежде всего США, обладающих возможностями воздействия на Россию и Китай, существенно расширяло пространство внешнеполитического маневра. Необходимость привлечения иностранных капиталов и технологий для смягчения социально-экономических последствий распада Советского Союза и выхода из экономического кризиса диктовала реализацию курса на привлечение масштабных иностранных инвестиций. В этой связи основная цель внешней политики Казахстана определялась как «формирование и поддержание благоприятных внешних условий для успешной реализации... стратегии становления и развития Казахстана как суверенного государства»[59]. «Многовекторность и сбалансированность» были объявлены основными характеристиками внешней политики страны[60].
Развитие американского «вектора» стало важнейшей составляющей внешней политики Астаны. Заинтересованность США в независимом Казахстане рассматривалась как важнейший элемент «стратегического паритета вокруг Казахстана» и «крупный вопрос национальной безопасности»[61]. Предполагалось, что высокий уровень отношений с США подкрепит притязания Казахстана на лидерство в постсоветской Центральной Азии.
Внешняя политика независимого Кыргызстана также формировалась под влиянием двух факторов:
а) традиционно сложных отношений с соседними Узбекистаном и Китаем;
б) угрозой исламского радикализма.
Небольшая по площади и численности населения страна, лишенная значительных сырьевых ресурсов, вынуждена была войти в возглавляемые Россией военно-политические и экономические структуры. Немалое внешнеполитическое значение имели и особенности политического режима бывшего президента А. Акаева: на фоне соседей республика выделялась более приближенной к демократическим стандартам организацией власти и большей обеспеченностью политических и экономических прав и свобод. Хотя при этом, в дальнейшем, Киргизия оказалась единственной центрально-азиатской страной, в которой произошла революционная смена власти президента, вошедшая в историю под названием «революция тюльпанов»[62].
Руководство республики откровенно признавало, что «...Кыргызстан объективно ограничен в благоприятных факторах интенсивного развития»[63]. Зависимость от поставок энергоносителей из Казахстана и Узбекистана, слабость национальных вооруженных сил, территориальные претензии со стороны Китая и Узбекистана, наконец, напряженные отношения по линии Бишкек-Ош (север и юг республики) требовали от руководства Кыргызстана постоянного лавирования между несколькими внерегиональными и региональными центрами силы. Внешнеполитическая концепция Кыргызстана, известная как «доктрина Великого шелкового пути», составлена в осторожных и обтекаемых формулировках. Доктрина провозглашает «развитие отношений со всеми странами Великого шелкового пути». Особо подчеркивается, что в двусторонних связях Кыргызстана «в принципе исключено использование приставки «анти-»[64].
Доктрина, однако, довольно конкретна относительно основной цели внешней политики республики. Она определяется как «укрепление, политическими и дипломатическими средствами, международных гарантий ее независимости, суверенитета, экономической самодостаточности и территориальной целостности»[65]. Ее реализация обеспечивалась в течение первого десятилетия независимого существования республики преимущественной ориентацией на Россию и Казахстан при попытках избежать, в том числе и путем болезненных уступок, конфликтов с Китаем и Узбекистаном. Приоритетный характер отношений с Соединенными Штатами и Западом непрестанно декларировался Бишкеком, но в реальности их развитие было ограничено зависимостью Кыргызстана от Москвы и Астаны в вопросах обеспечения безопасности и необходимостью не допускать обострения отношений с Пекином и Ташкентом. В связи с этим в отношениях с США Кыргызстан пытался максимально использовать образ «либерального оазиса» Центральной Азии, привлекая американскую экономическую и гуманитарную помощь, апеллируя к влиянию США в международных финансовых институтах и становясь региональным центром деятельности американских и международных неправительственных организаций. Вторым «козырем» киргизской внешней политики стало подчеркивание транзитно-транспортного и туристического потенциала республики, ее роли «связующего звена между всеми странами Великого шелкового пути»[66].
Отставка Аскара Акаева вряд ли скажется на внешней политике Киргизии и относительном балансе основных сил в Центральной Азии. Новые лидеры страны не стремятся к изменению своей внешней политики и хотели бы сохранить хорошие отношения с Россией, США и Китаем. Но обстоятельства смены власти в Бишкеке, безусловно, повлияют и на отношение мировых держав к Киргизии, и на то, как будут складываться взаимоотношения в сфере безопасности в регионе в целом[67].
Пекин больше всего озабочен сохранением стабильности, его беспокоит, не приведет ли отставка президента Акаева к распаду киргизского государства, когда север и юг страны не смогут договориться о единой политической власти. Теоретически это создает угрозу для внутренней безопасности КНР (в том случае, если уйгуры из района Синьцзян попытаются использовать Киргизию как плацдарм для активизации своего сепаратистского движения), но почти наверняка дестабилизация скажется на планах Китая по развитию транспортного коридора как для энергоносителей, так и для торговли в целом, идущего через Центральную Азию в обход России. Нестабильность в Киргизии не затронет казахстанско-китайский нефтепровод, однако она помешает созданию сухо путных торговых маршрутов, которые используют в своих интересах Киргизия и Китай, являющиеся членами ВТО[68].
Формирование внешней политики Таджикистана происходило с опозданием и более медленно, чем у других государств Центральной Азии. Руководство республики сознавало, что «Таджикистан... находится в стадии постконфликтного мирного строительства»[69] и нуждается, прежде всего, в элементарном налаживании мирной жизни и выходе на путь преодоления глубочайшего в регионе экономического спада. Гарантии поддержки сложившегося по итогам межтаджикского мирного урегулирования хрупкого равновесия сил и сохранения территориальной целостности республики могли исходить только от России. Зависимость центрального правительства от России означала сохранение дистанции по отношению к Ташкенту и способность противостоять мало предсказуемому развитию событий в Афганистане и тем самым способствовала становлению государственности в Таджикистане. По мере укрепления позиций режима Рахмонова политика Таджикистана на международной арене стала носить более сбалансированный и самостоятельный характер. Либеральный экономический курс и необходимость привлечения иностранных инвестиций способствовали развитию торгово-экономических и политических отношений со странами Запада, в том числе и Соединенными Штатами.
Своеобразием отличалась внешняя политика Туркменистана. Республика обладает четвертыми по величине в мире запасами природного газа и значительными нефтяными ресурсами. Основной задачей внешней политики Ашхабада стала организация экспорта газа и нефти, доходы от которого призваны были существенно повысить жизненный уровень немногочисленного населения республики и обеспечить стабильность режима президента С. Ниязова. Зависимость Туркменистана от трубопроводной системы России ограничивала реализацию экспортных возможностей республики. Варианты строительства трубопроводов через Иран, Афганистан и Пакистан и по дну Каспия, через Азербайджан в Турцию обозначили основные направления внешней активности Туркменистана в 1990-е годы[70], но уже в 2007 году Туркменистан сделал выбор в сторону России. Так, президенты России, Казахстана и Туркмении по итогам майского саммита 2007 года поручили правительствам своих стран "до 1 сентября подготовить и подписать соглашение" о сотрудничестве трех государств в строительстве Прикаспийского газопровода. Об этом говорится в подписанной В. Путиным, Н. Назарбаевым и Г. Бердымухаммедовым совместной Декларации о строительстве Прикаспийского газопровода[71].
Согласно документу, в соглашении "в том числе будут предусмотрены разработка технико-экономического обоснования, основные характеристики и сроки осуществления проекта, совместные обязательства по созданию благоприятных условий для его экономически эффективной реализации, а также определены уполномоченные организации". Президенты также поручили правительствам трех стран "обеспечить реализацию с уполномоченными организациями проекты строительства Прикаспийского газопровода на основе разработанного технико-экономического обоснования со второго полугодия 2008 года с учетом положений соглашения", которое правительства должны подготовить к 1 сентября[72].
В Декларации указано, что президенты основывались на совместном заявлении глав Казахстана, России, Туркменистана и Узбекистана 1 марта 2002 года. Они также "придают большое значение углублению взаимовыгодного сотрудничества в газовой отрасли" и намерены "развивать мощности по транспортировке туркменского природного газа, в том числе в соответствии с соглашением между РФ и Туркменистаном о сотрудничестве в газовой отрасли от 10 апреля 2003 года, а также казахстанского природного газа"[73]. Инициатором строительства нового газопровода вдоль Каспия в 2003 году выступил прежний президент Туркмении С. Ниязов.
Трубопровод, стоимость строительства которого оценивалась тогда в 1 млрд. долларов при пропускной способности 30 млрд. кубометров, предлагается провести вдоль каспийского побережья –
Туркменистан является вторым после России производителем и экспортером газа на постсоветском пространстве. По официальным данным, потенциальные запасы газа составляют 22 трлн. м3 (5-е место в мире). За первое полугодие 2006 году добыто 33,68 млрд. м3, из них поставлено в РФ около 21 млрд. м3. В 2007 году планируется добыть 71,1 млрд. м3 газа. Республика имеет амбициозные планы к 2030 году добывать ежегодно 250 млрд. м3 газа. Замминистра промышленности и энергетики Андрей Реус перед визитом Путина в Туркмению сообщил журналистам, что в 2007 – 2009 годах Россия будет закупать до 50 млрд. м3 туркменского газа: "В 2007, 2008, и возможно в 2009 годах, мы получим около 50 млрд. м3", – сказал он. Реус сообщил, что к 2028 году Россия может получать до 90 млрд. м3 газа из Туркмении[75].
Обеспечить Туркменистану свободу внешнеполитического маневра и выбора экономических партнеров должны были концепции «постоянного нейтралитета» и «открытых дверей»[76]. Нейтральный статус означал неучастие в вооруженных конфликтах, неприсоединение к военным и военно-политическим союзам. Западными наблюдателями нейтралитет Туркменистана воспринимался преимущественно как «серьезный политический шаг по выводу страны из сферы российского влияния»[77]. Нейтралитет, однако, позволял Туркменистану поддерживать на высоком уровне торгово-экономические связи с Ираном и, во второй половине 1990-х годов, сотрудничать с пришедшим к власти в Кабуле исламским движением «Талибан». Развивая отношения с южными соседями и Турцией, Туркменистан смог одновременно устраниться от участия в попытках создания системы коллективной безопасности в постсоветской Центральной Азии под эгидой России и не попасть под влияние усиливающегося в военно-политическом отношении Узбекистана[78].
Основными целями внешней политики Узбекистана стали укрепление независимости и суверенитета республики и политическое преобладание в Центральной Азии. Внешнеполитические амбиции Ташкента подкреплялись рядом факторов: самым большим в регионе населением, наличием в соседних странах крупных узбекских диаспор или районов компактного проживания узбеков, «центральным» географическим положением (Узбекистан граничит со всеми республиками постсоветской Центральной Азии и Афганистаном и отделен их территориями от России, Китая и Ирана). Республике удалось избежать обвального экономического спада, достичь к середине 1990-х годов самообеспечения энергоресурсами и создать боеспособную национальную армию, самую сильную в регионе.
Ташкент заявил об ответственности Узбекистана за всех этнических узбеков и включил в военную доктрину тезис о возможности применения вооруженных сил за пределами республики. Президент И. Каримов провозгласил «лозунг о едином Туркестане», ядром которого, несомненно, призвана была стать «самая социально и экономически развитая страна в регионе» – Узбекистан[79]. Со второй половины 1990-х годов Каримов неизменно противодействовал политике России в регионе, а его выступления и работы изобиловали предостережениями об опасностях «великодержавного шовинизма» и «реанимации старой имперской системы»[80]. Ташкент также в целом успешно противостоял угрозе исламского экстремизма и поддерживал стабильность во взрывоопасном районе Ферганской долины. В результате распространенный на Западе образ страны с жестким авторитарным режимом и многочисленными нарушениями прав человека был заслонен репутацией Узбекистана – регионального «оплота стабильности», самостоятельно стоящего на пути радикального ислама и наркотрафика[81].
Таким образом, формирующиеся национальные интересы и внешнеполитические цели центрально-азиатских государств были, таким образом, весьма различны и зачастую противоречили друг другу. Однако общим для правящих кругов всех пяти стран было стремление диверсифицировать внешние связи, чтобы расширить пространство внешнеполитического маневра и укрепить суверенитет и независимость своих республик. Несмотря на выбор различных путей экономических преобразований, все новые независимые государства Центральной Азии нуждались в росте экспортных поступлений, расширении импорта и привлечении иностранных инвестиций и технологий. Можно согласиться с кыргызским политологом и дипломатом А. Джекшенкуловым, говорящим о «стратегии интеграции стран Центральной Азии в мировое сообщество» как о единой для региона[82], если понимать «интеграцию» в широком смысле слова и учитывать наличие нескольких вариантов такой стратегии.
1.3 Влияние событий в Афганистане на страны Центральной Азии
Изучение процессов на южном фланге СНГ будет неполным без учета влияния на него ситуации в Афганистане. Особенно большое воздействие испытывают три граничащие с ним страны – Таджикистан, Узбекистан и Туркменистан. Вызвано это, во-первых, протяженностью границ. Так, граница Афганистана с Таджикистаном протянулась на
Вторым обстоятельством, определяющим близость указанных центрально-азиатских стран к их южному соседу, является то, что упомянутая граница разделяет родственные народы. На северо-востоке Афганистана в долинах рек Панджшер и Саланг компактно проживают представители второй по численности народности этой страны – таджиков. Афганский Горный Бадахшан населяют около 100 тысяч памирцев (памири), которых часто называют горными таджиками и считают субэтнической группой, но которые на самом деле являются несколькими самостоятельными народностями (рушанцы, шугнанцы, ишкашимцы и другие), родственными соответствующим народностям Республики Таджикистан. Центральные районы Северного Афганистана вдоль границ с Узбекистаном занимают 1,5 – 2 млн. узбеков (около 9 % населения Афганистана), а его северо-западные районы у границы с Туркменистаном – до 500 тыс. туркмен[84].
Отсюда историческая, культурная и языковая общность народов по обе стороны границы. Сближению способствует и сохранение семейно-родственных связей. В 1920-е гг. около 0,5 млн. жителей Восточной Бухары бежали в Афганистан[85]. В результате только среди узбеков к концу 1970-х годов насчитывалось 250 тыс. эмигрантов из советской Средней Азии и их потомков.
Указанные обстоятельства усиливали влияние событий в Афганистане на южный фланг СНГ, прежде всего на Таджикистан и Узбекистан. Рассмотрим подробнее обстоятельства и характер этого воздействия.
Краткий анализ основных сторон афганского конфликта позволяет прийти к выводу, что именно в этнонациональном характере противоборства коренятся причины его продолжения в 90-е годы XX века и возможного обострения в будущем.
В таком случае, если этнические мотивы продолжения борьбы преобладали над религиозными, то ни о каком проникновении талибов за пределы Афганистана не могло быть и речи. И действительно, после того как талибы появляются в Афганистане, то есть в 1995 – 1996 гг., интенсивность приграничных боевых действий в Таджикистане резко уменьшается и возрастает внутри республики[86]. Дело в том, что талибы в то время не поддерживали таджикскую оппозицию, а оказывавшие ей ранее помощь президент Исламского государства Афганистан Б. Раббани и министр обороны А. Масуд (убит в сентябре 2001 г. террористами-смертниками) теперь вынуждены были думать о собственном выживании. В конце сентября 1996 г. талибы захватывают Кабул. Прекращение поддержки со стороны Афганистана вынудило таджикскую оппозицию подписать в декабре того же года в Москве протокол по межтаджикскому урегулированию. В конце 1996 г. талибы вышли к границам Туркменистана, в конце 1998 г. – Узбекистана, в 2000 г. – Таджикистана, однако никаких эксцессов на границе не происходило. Власти Исламского Эмирата Афганистан неоднократно заявляли, что они будут уважать территориальную целостность соседних государств и существующие в них политические системы, но требуют адекватного отношения с их стороны и к себе[87]. Талибы с самого начала ориентировались не на разрушение, а на укрепление бывшей афгано-советской границы и по той причине, что, только предотвратив объединение центрально-азиатских таджиков, узбеков и туркменов, можно рассчитывать на возвращение пуштунам ведущей роли в Афганистане[88].
Созданная в
Во время борьбы с советскими войсками «Ихван аль-Муслимун» щедро финансировала афганских моджахедов и особенно созданное в середине 1970-х гг. Б. Раббани «Исламское общество Афганистана» (ИОА). Тогда же было решено использовать инфраструктуру ИОА в провинции Бадахшан (на северо-востоке Афганистана) для установления связей с исламским подпольем Таджикистана и Узбекистана. Первые контакты с представителями улемов Ферганской долины, находившихся в оппозиции Среднеазиатскому духовному управлению мусульман, отмечались еще во второй половине 1970-х гг. А уже в первой половине 1980-х через горные тропы Памира был налажен перевоз исламистской литературы на советскую территорию. Кроме этого неофициальные исламские лидеры Таджикистана, Узбекистана и Киргизии стали получать финансовую помощь, а с конца 1980-х – и оружие. В этот же период исламисты установили контакты с мусульманами Кавказа, в том числе с духовными деятелями вайнахского происхождения, проживавшими в Средней Азии, такими как аварец Ахмед-кади Ахтаев (в конце 1980-х принял участие в создании Всесоюзной исламской партии возрождения и ее дагестанского отделения, а в 1990-е гг. стал лидером ваххабитского движения Дагестана) и чеченец Мухаммад-Хусейн-хаджи Алсабеков (в декабре 1994 г. уже в качестве муфтия Ичкерии призвал чеченский народ к газавату)[90].
В настоящий момент первую скрипку в радикальном движении в Средней Азии играет еще одна исламистская партия – «Хизб ут-Тахрир аль-Ислами» («Исламская партия освобождения»). Партия откололась от «Братьев-мусульман» в
Помимо «Братьев-мусульман» и «Хизб ут-Тахрир», семена фундаментализма в Таджикистан и Узбекистан были занесены таджиками и узбеками, которые побывали в Афганистане во время присутствия там советских войск, служили переводчиками, а порой и переходили к моджахедам[94].
После прихода исламистов к власти в Кабуле в апреле
В дальнейшем поддержка исламской оппозиции в Таджикистане и Узбекистане связана с деятельностью У. бен Ладена. Не без его участия в октябре
Начиная с
С начала 1990-х гг. саудовскими ваххабитами в Намангане и Андижане (Ферганская долина), где исторически сильны исламские традиции, были организованы исламские школы по типу тоталитарных сект[101].
В
В Таджикистане в
Начиная с
Благодаря посредничеству Т. Юлдашева к 1997 г. в учебных лагерях Афганистана прошли подготовку свыше 300 человек из Киргизии, Узбекистана, Казахстана и Таджикистана[107]. В общей сложности на территории Афганистана и Пакистана в 1990-е гг. военную подготовку прошли более тысячи боевиков исламской оппозиции Узбекистана[108]. В основном это молодежь в возрасте до 28 лет, которая в силу ухудшения экономической ситуации потеряла возможность учиться или трудоустроиться. Сам Д. Намангани, призванный на службу в ВДВ в ноябре 1987-го и воевавший в 1988 г. в Афганистане, в 1993 г. прошел спецподготовку в лагерях, расположенных в провинциях Кундуз и Тахар, где он привлек к себе внимание инструкторов пакистанской Межведомственной разведки, направивших его в Пешавар. В 1996 г. Д. Намангани прошел спецкурс в одном из религиозных центров Саудовской Аравии.
Вернувшись из Афганистана, Д. Намангани создал свой лагерь на территории Каратегинской долины в Таджикистане. При этом он постоянно поддерживал контакты с Межведомственной разведкой. Впоследствии на севере этой республики Намангани создал целую сеть военных баз и тренировочных лагерей. Большая их часть была размещена в Джиргатальском и Гармском районах. Всего на территории Таджикистана, Афганистана, Пакистана и Чечни в 1990-е гг. получили специальную военную подготовку несколько тысяч боевиков исламской оппозиции Узбекистана. В 1996 г. Д. Намангани стал первым заместителем наиболее влиятельного полевого командира Каратегинской долины Таджикистана Миро Зиеева (ныне министр МЧС Таджикистана), а в 1997 г. – «главнокомандующим вооруженных сил Исламского движения Узбекистана». Его отряд пополнялся как за счет религиозных диссидентов из Узбекистана, так и за счет наемников из ряда мусульманских стран. После одной из операций, проведенной узбекскими властями против исламистов, Абдулазиз Юлдашев вместе со своими сподвижниками вынужден был бежать в Таджикистан через Кадамжайский и Чон-Алайский районы Ошской области. В Джиргатальском районе Таджикистана они соединились с силами Намангани. В подконтрольных им районах узбекские оппозиционеры вводили талибские правила жизнеустройства. В составе вооруженных формирований узбекской оппозиции насчитывается, по разным данным, от 2 до 5,5 тыс. человек. По словам представителя Верховного комиссара ООН по делам беженцев в Таджикистане, в начале 1999 г. в Гармской группе районов этой республики находилось около 1500 боевиков исламской оппозиции Узбекистана[109].
Начиная с середины 1990-х гг. лидеры исламской оппозиции Афганистана развернули активную деятельность по мобилизации финансовых средств. Так, еще в 1994 – 1995 гг. они собрали крупную сумму пожертвований в узбекских районах Афганистана. Талибы помогали узбекской партии оружием и давали наркотики для финансирования ее деятельности. В 1999 г. руководство Движения талибов выделило 50 тыс. долл. на нужды активистов ИДУ и их семей, проживавших на территории Афганистана. Не исключено, что рекордный урожай опиума в Афганистане в 1999 г. позволил исламистам в том же году совершить вторжение в Киргизию, а в 2000 г. – в Киргизию и Узбекистан. В самом начале августа 1999 г. в небольшой горный кишлак Хоит на севере Таджикистана прибыли пять личных представителей У. бен Ладена со 130 тыс. долл., предназначенных для группировки Д. Ходжиева[110]. Кроме этого Д. Намангани получал от У. бен Ладена ежегодно 3 млн. долл. А всего главный спонсор исламского терроризма, по некоторым данным, выделял на страны СНГ до 250 млн. долл. в год. По словам министра обороны России Игоря Сергеева, на поддержку исламским террористам в Центральной Азии в 2000 г. было направлено 600 – 700 млн. долл.[111]
В
После интеграции руководителей ОТО в структуры власти узбекские единомышленники стали для них обузой. Накануне президентских и парламентских выборов в Таджикистане власть и оппозиция сделали навстречу друг другу важные и позитивные шаги. Один из руководителей ОТО, Акбар Тураджонзода, дал понять Джуме Намангани, что руководство исламской оппозиции тяготится присутствием его людей на территории Таджикистана, а лидер ОТО Сайд Абдулло Нури неоднократно делал заявления, пытаясь отмежеваться от действий боевиков. Он сам предъявлял ультиматум Намангани либо сдать оружие, либо покинуть Таджикистан[114]. Иными словами, узбекские оппозиционеры оказались «не у дел» в предвыборном пространстве Таджикистана. Уйти в соседний Афганистан означало в этих условиях уйти со сцены вообще. Поэтому прорыв в труднодоступные горные районы соседней Киргизии представлялся логичным выходом из сложившегося положения. Но самое главное заключалось в том, что так можно было приступить к созданию исламского анклава на территории Ферганской долины[115].
Вторжению предшествовали взрывы 16 февраля
В ноябре
В период баткенских событий стало известно, что по каналам ОТО узбекские отряды поддерживали связь с афганскими талибами, а также узбекскими эмигрантами, находящимися в оппозиции к нынешнему правительству. Радиопеленг доказал координацию действий между отрядами Намангани, представителями ОТО и «Талибан»[118].
5 мая
В августе 2000 г. в пакистанском городе Музаффарабад состоялось совещание представителей «Аль-Каиды» и ряда пакистанских партий с участием лидера ИДУ Т. Юлдашева. Было принято решение выделить материальную помощь в размере двух миллионов долларов[120] и создать штаб содействия ИДУ, которое рассматривалось как единственная сила, способная вести вооруженную борьбу против правящих режимов в Центральной Азии.
Подобное решение в немалой степени способствовало тому, что в августе 2000 г. узбекские боевики вновь вторглись на юг Киргизии и в Сурхандарьинскую область Узбекистана. В указанной области исламисты в течение двух месяцев вели борьбу с правительственными войсками. Несколько дней бои шли даже в зоне отдыха под Ташкентом. С другой стороны, боевики едва не взяли под контроль перевал, через который проходит единственная дорога, связывающая Ферганскую долину с остальной частью Узбекистана.
Дважды приходили сообщения и летом
В ходе антитеррористической операции США в Афганистане наряду с талибами потерпело поражение и ИДУ. По одним сообщениям, Д. Намангани убит, по другим – остался жив. Как бы то ни было, ИДУ произвело перегруппировку сил и средств. Сегодня в Афганистане осталось не более 500 – 600 боевиков ИДУ. Примерно столько же нашли пристанище в Пакистане. Но на территории Таджикистана в Тавильдаринском и Джиргатальском районах уже сосредоточено несколько крупных отрядов общей численностью до 1500 человек. А в Ферганской долине Узбекистана до сих пор в глубоком подполье находятся около 3 тыс. активистов и функционеров ИДУ[122].
Все рассмотренное выше позволяет прийти к выводу, что с участием арабских фундаменталистов Афганистан превратился в опорную базу международного терроризма и экстремизма, чему способствовал фактический распад афганской государственности. Угроза со стороны этой сети странам Центральной Азии заключалась в поддержке исламской оппозиции и в создании «демонстрационного эффекта», то есть в показе самой возможности построения исламского государства. Одним из звеньев глобальной цепи выступали организация «Братья-мусульмане» и партия «Хизбут-Тахрир».
2 Присутствие США в Центральной Азии
2.1 Приоритеты политики США в Центральной Азии
Процесс дипломатического признания новых независимых государств (ННГ), возникших после распада СССР, со стороны США проходил в конце 1991 – первой половине 1992 г. Одной из последних американцами была признана Грузия, ситуация в которой отличалась особой нестабильностью.
1992 год – год президентских выборов в США – предоставлял не самую благоприятную почву для активизации американского внешнеполитического курса по отношению к ННГ региона. Поэтому в этот период Вашингтон свое первостепенное внимание сосредоточил на проблемах, напрямую связанных с обеспечением национальной безопасности США. Применительно к изучаемому региону таковым являлся вопрос о ядерном оружии СССР, которое находилось на территории Казахстана. Проблемы, связанные с его выводом в Россию и признанием Казахстаном своего статуса как государства, не обладающего ядерным оружием, и подписанием им Договора о нераспространении ядерного оружия (ДНЯО), стали, пожалуй, главным приоритетом центрально-азиатской политики администрации Дж. Буша-ст. в последний год его пребывания у власти[123]. В мае
Другим важным аспектом политики Дж. Буша-ст. по отношению к ННГ стала подготовка в апреле
Приход к власти Б. Клинтона ознаменовал начало нового этапа в политике США по отношению к ННГ. Главной его составляющей можно назвать курс на ослабление влияния России на постсоветском пространстве и, параллельно этому, усиление американского проникновения в данные регионы. В своей военно-политической плоскости этот курс нашел свое формальное выражение в послании Б. Клинтона Конгрессу в январе 1994 г., в котором он призвал к «ограничительной» трактовке принятой незадолго до этого Военной доктрины России 1993 г. Возможность для российских войск действовать, согласно этой доктрине, по периметру границ бывшего СССР Клинтон призвал ограничить обязательным согласием тех ННГ, с территории которых эти акции будут осуществляться, и строгим соблюдением норм международного права. Другой аспект этого «ограничительного» подхода состоял в том, что США назвали неприемлемой ситуацию, при которой российские войска начали бы военную интервенцию в ННГ для защиты русского населения[126].
В сфере внешней политики этот новый курс нашел свое выражение в концепции «расширения» и «вовлечения» (engagement), которую официально озвучил осенью 1993 г. тогдашний помощник президента США по национальной безопасности Э. Лейк[127]. Важной составной частью «вовлечения» называлось оказание Вашингтоном поддержки становлению ННГ и демократическим преобразованиям в них.
Наконец, применительно к конфликтам, вспыхнувшим в ННГ в Центральной Азии и Закавказье, администрация Б. Клинтона также заявила о своей активистской позиции и о намерении полностью включиться в процесс по их урегулированию. Для большей эффективности этих усилий в августе
Что касается геополитических раскладов, то приоритетной задачей США в Центральной Азии стала борьба за обеспечение как можно более дистанцированной от России внешнеполитической линии со стороны двух наиболее значимых республик региона – Казахстана и Узбекистана. В Закавказье тот же акцент был сделан применительно к Грузии и Азербайджану[129].
Несмотря на этот курс, оппоненты Клинтона обвиняли его в невнимании к закреплению России в СНГ. Тема о «российском неоимпериализме» в СНГ получила свое отражение и в президентской кампании в США в
В отношении Узбекистана американские власти примерно до 1996 – 1997 гг. занимали сдержанно-выжидательную позицию, связанную с нарушениями прав человека в этой республике[131], а применительно к Казахстану США практически с самого начала отношений взяли курс на тесное сотрудничество. В
С Узбекистаном ситуация была более сложной. В первой половине 1990-х гг. американские власти настороженно относились к политике президента И. Каримова и нередко выступали с обвинениями в нарушениях прав человека в Узбекистане, прежде всего политических прав оппозиции. В свою очередь, Узбекистан обвинял американцев в нарушении суверенитета и вмешательстве во внутренние дела. В августе
Однако эти конфликты не мешали экономическим узбекско-американским сделкам. Уже в
- правящему режиму в Узбекистане удалось успешно консолидироваться, в результате чего оппозиция первых постсоветских лет (движение «Бирлик» и партия «Эрк») практически утратила какое бы то ни было влияние на ситуацию в стране. Поддерживать ее извне уже не имело политического смысла;
- Казахстан, на который американцы пытались сделать ставку ранее, несмотря на нарушения прав русского населения страны, не желал, тем не менее, занимать подчеркнуто антироссийскую позицию в своей внешней политике и превращаться в проводника исключительно американских интересов. Следовательно, американцы столкнулись с необходимостью искать нового приоритетного партнера в регионе;
- появление талибского режима в Афганистане сделало для США стратегически важными отношения с Узбекистаном как в силу пограничного положения этой страны, так и из-за наличия узбекской диаспоры в Афганистане, резко оппозиционной талибам (генерал Дустом);
- не последнюю роль сыграл и личностный фактор. В Узбекистане (как, впрочем, и в других ННГ) закрепление проамериканских настроений среди правящей элиты во многом зависело от профессионализма и эффективности действий посла США в этой стране и его контактов с местными политиками и СМИ. В этой связи роль второго посла США в Ташкенте С. Эскудеро (1995 – 1997 гг.) в повороте Узбекистана к проамериканскому курсу была достаточно важной[134].
В результате всех этих факторов геополитическая ситуация в Центральной Азии изменилась, и Узбекистан вслед за Украиной, Грузией и Азербайджаном примкнул к фактической американской клиентеле в СНГ[135]. Символическим признанием этих изменений со стороны Вашингтона стала первая личная встреча Б. Клинтона с И. Каримовым в июне 1996 г. (до этого Вашингтон уклонялся от встреч на высшем уровне с Узбекистаном, в отличие от многих других ННГ, с которыми первые двусторонние саммиты американцы провели еще в 1993 – 1994 гг.).
Вслед за сменой внешнеполитического курса изменилась и военная политика Узбекистана. В ней все больший акцент начал делаться на двустороннее сотрудничество с США. Узбекистан стал одним из самых активных в Центральной Азии участников натовской программы «Партнерство ради мира». Однако ташкентские власти прекрасно понимали, что расширение НАТО в обозримой перспективе не затронет Центральную Азию, поэтому узбекские военные стали делать на укреплении двусторонних военных связей с США не меньший акцент, чем на институциональном сотрудничестве с НАТО. Одной из целей такой политики являлось стремление Ташкента заручиться американскими гарантиями безопасности на случай обострения ситуации в Афганистане и переноса внутриафганских столкновений на узбекскую территорию[136]. Активизация деятельности в Ферганской долине в 1997 – 1999 гг. экстремистов из Исламского движения Узбекистана также способствовала тому, что официальный Ташкент стремился сделать свои военные связи с США как можно более прочными[137].
Следует отметить, что главная цель этой политики так и не была достигнута, и США практически уклонились от предоставления Узбекистану всеобъемлющих военных гарантий безопасности (по образцу, например, американо-японских), но военное присутствие США в Узбекистане пошло по нарастающей. Начиная с
Согласно многочисленным официальным заявлениям, Соединенные Штаты преследуют в Центральной Азии три цели:
- обеспечить развитие стабильных, демократических государств, включая разрешение региональных конфликтов;
- способствовать укреплению дружеских отношений между государствами региона, с одной стороны, и США и их союзниками – с другой;
- содействовать развитию рыночной экономики в странах региона и не допустить несправедливую эксплуатацию их природных ресурсов[139].
К разработке стратегии на центральноазиатском направлении Вашингтон подошел последовательно и системно. В 1992 году американский сенат принял Закон о поддержке свободы, подчеркнувший важность оказания помощи новым независимым государствам[140]. В 1999 году последовала «Стратегия Шелкового пути». Эти документы заложили основу для вовлечения Соединенных Штатов в дела региона.
Американская Программа военных продаж и содействия, Международная программа военного образования и подготовки (IMET), программа НАТО «Партнерство ради мира», курсы по изучению проблем безопасности, организованные по инициативе Центра им. Джорджа Маршалла, создание Центральноазиатского миротворческого батальона (Центразбат) – вот лишь некоторые примеры активного старта.
На основании вышеизложенного в политике США по отношению к постсоветским государствам южного фланга СНГ можно выделить следующие этапы.
1991 – 1992 гг. – признание администрацией Дж. Буша-ст. новых независимых государств. Принятие решений о финансовой поддержке их демократического развития («Акт о поддержке свободы»). Акцент на выводе ядерного оружия из Казахстана и подписании государствами региона ДКЯО.
1993 – 1995 гг. – признание главной целью американской политики ограничения российского влияния в СНГ, провозглашение и реализация стратегии «вовлечения» по отношению к государствам региона, жесткая позиция в отношении прав человека в ННГ.
1996 – 2000 гг. – отказ от критики новых независимых государств из-за нарушения прав человека в обмен на их клиентелистскую политику в отношении Вашингтона. Формирование проамериканской группировки государств внутри СНГ. Создание ГУАМ/ГУУАМ. Серьезнейшее влияние нефтяного фактора (ожидания «большой» каспийской нефти) на геополитическую игру США в регионе.
Период с
Соответственно этой логике развития можно выделить и основные «болевые точки», которые будут определять политику США в Центральной Азии и Закавказье на среднесрочную перспективу и которые могут решительным образом повлиять на российско-американские отношения:
- динамика развития внутриполитической ситуации в Киргизии и Узбекистане – странах, где размещены американские военные базы и по отношению к которым США начали de facto проводить политику постепенной замены нынешних режимов новыми политическими силами, которые будут ориентированы исключительно на США. От того, удастся ли США осуществить этот план и сформировать новую проамериканскую группировку в Центральной Азии, будет зависеть и расклад сил в регионе, и характер отношений между Россией и США. А это, в свою очередь, позволит сделать вывод, насколько оправдал себя курс России на тесное сближение с США в связи с операцией в Афганистане.
2.2 Военно-политическое сотрудничество США со странами Центральной Азии
Появление американских войск в Центральной Азии началось ещё задолго до 11 сентября 2001 года. Программа НАТО «Партнерство ради мира» (ПРМ), открытая в
Соединенные Штаты поддержали единственную совместную инициативу в военной сфере, предпринятую Казахстаном, Кыргызстаном и Узбекистаном после получения независимости, – создание Центрально-азиатского батальона. Центразбат, предназначенный для участия в операциях ООН по поддержанию мира, был создан весной 1996 г. по решению президентов трех центрально-азиатских государств в составе 535 военнослужащих. В сентябре 1997 г. в Казахстане и Узбекистане состоялись масштабные военные учения «Центразбат-97», в которых приняли участие около 500 американских солдат и офицеров из 82-й воздушно-десантной дивизии США. Американские десантники прибыли с базы Форт-Брэгг (Северная Каролина), совершив беспрецедентный в истории воздушно-десантных войск 17-часовой беспосадочный перелет. В учениях участвовали также турецкие и российские подразделения; показательно, однако, что присоединение России к учениям первоначально не предусматривалось и явилось «политической поправкой», внесенной по настоянию Москвы[142].
В ходе учений командующий Атлантическим командованием вооруженных сил США генерал Дж. Шиэн заявил о готовности Соединенных Штатов принять участие в миротворческой операции в Центральной Азии в случае, если бы такая операция была санкционирована ООН. Шихан стал первым американским официальным лицом, заявившим о принципиальной возможности отправки вооруженных сил США в регион. Кроме того, американский генерал заключил на основании успешно проведенной десантной операции, что «в мире нет страны, куда мы [Соединенные Штаты] не могли бы добраться»[143]. В условиях, когда политического решения о формате участия США в обеспечении безопасности в Центральной Азии в Вашингтоне принято не было, заявления Шихана вызвали в целом негативный отклик среди специалистов по региональной проблематике. Так, С. Блэнк охарактеризовал их как «провокационные» и не учитывающие «непреодолимых... стратегических и политических трудностей», которые бы возникли в случае военного вмешательства Соединенных Штатов в Центральной Азии[144].
В последующем учения Центрально-азиатского батальона с участием американских солдат и офицеров стали проводиться ежегодно (в 1998 г. – в Узбекистане и Кыргызстане, в 1999 г. – во Флориде, в 2000 г. – в Казахстане). Центразбат, однако, остался малочисленным формированием с неясными задачами, «бездейственным и показательным»[145]. Осложнение отношений между Узбекистаном и другими государствами региона и неудача попыток центрально-азиатской интеграции в экономической и политической сферах не позволили Центразбату стать реальным инструментом поддержания стабильности в Центральной Азии. Участие в ПРМ, не предоставляющее гарантий безопасности, также не могло явиться для стран региона альтернативой военно-политическим структурам СНГ и Договора о коллективной безопасности. К тому же НАТО передало основную ответственность за обеспечение своих интересов в Центральной Азии Турции, где был открыт региональный центр ПРМ по подготовке военных кадров[146], тогда как сами новые независимые государства Центральной Азии не принимали притязаний Анкары на лидерство в регионе.
Сотрудничество США со странами Центральной Азии в рамках ПРМ и участие американских военных в учениях Центразбата имели, безусловно, определенное положительное значение для реализации стратегических интересов Соединенных Штатов в регионе. По оценке британского исследователя Р. Эллисона, оно способствовало «размыванию режимов обучения и проведения военных учений, развивавшихся в рамках российских или советских военных программ» и этим косвенно ослабляло военно-политическую зависимость стран Центральной Азии от России[147]. Однако оно осталось лишь дополнением к военно-политическому сотрудничеству Вашингтона со странами региона на двусторонней основе и не привело к созданию в Центральной Азии институтов, которые поддерживали бы безопасность и стабильность в региональном масштабе.
Во второй половине 1990-х годов сотрудничество в политической и военной сферах между Соединенными Штатами и новыми независимыми государствами Центральной Азии продолжало развиваться. Оно осуществлялось преимущественно на двусторонней основе и было в первую очередь направлено на противодействие политике России в регионе. США оказывали поддержку внешнеполитическим акциям центрально-азиатских государств, идущим вразрез с курсом Москвы, и формированию в странах региона национальных вооруженных сил[148].
Первостепенное значение Вашингтон по-прежнему придавал военно-политическому взаимодействию с Узбекистаном. В июне
Во второй половине 1990-х годов развитием военно-политического сотрудничества были отмечены и американо-казахстанские отношения. Казахстан проявил стремление к сокращению зависимости от России в сфере безопасности, приняв на своей территории учения «Центразбат-97». Казахстанские официальные лица заявляли о необходимости «большего соучастия США в государственном строительстве» и выражали готовность к развитию сотрудничества с Соединенными Штатами и Североатлантическим альянсом, указывая на вынужденный характер опоры на Москву как гаранта безопасности[151]. В отличие от России, Казахстан не видел для себя в расширении НАТО «каких-либо негативных последствий».
Важное значение для Казахстана имела поддержка Соединенными Штатами его линии по проблеме статуса Каспийского моря. Астана выступала за секторальный раздел дна и недр Каспия, что прямо противоречило позиции России. США твердо поддержали Казахстан: в ходе визита Н. Назарбаева в Вашингтон в ноябре 1997 г. президент Клинтон заявил, что «позиция Казахстана по статусу Каспийского моря – это наша позиция»[152]. Тогда же Казахстаном и консорциумом западных нефтяных компаний были подписаны соглашения по освоению прикаспийских нефтегазовых месторождений республики, в том числе шельфовых. При отсутствии не только многосторонних, но и двусторонних казахстано-российских договоренностей о разделе Каспийского моря подписание этих соглашений, рассматриваемое казахстанским руководством в первую очередь в качестве «политико-стратегической» задачи, должно было оказать давление на Россию, способствуя ее большей уступчивости в каспийском вопросе.
Руководство Казахстана особо подчеркивало, что визит Назарбаева в США в ноябре
Казахстан и Узбекистан пытались использовать достигнутый уровень взаимодействия с Соединенными Штатами для обоснования собственных притязаний на политическое доминирование в Центральной Азии. Астана и Ташкент ссылались на зачастую противоречащие друг другу заявления американских официальных лиц. Политика Узбекистана в отношении российского присутствия в регионе в большей степени соответствовала целям Вашингтона, тогда как Казахстан вынужден был учитывать разнонаправленные интересы России, США и Китая. Соответственно, военно-политические контакты Соединенных Штатов с Узбекистаном приобрели более широкие масштабы, Казахстан же рассматривался, особенно в военном ведомстве США, как «крайне зависимое от России» государство и менее перспективный партнер. В условиях неразвитости в Центральной Азии общерегиональных институтов американская политика в области военно-политического сотрудничества с Узбекистаном и Казахстаном способствовала дальнейшему усугублению противоречий между этими странами.
В середине 1990-х гг. американской дипломатии удалось закрепить антироссийский крен в политике ряда государств СНГ и, что более важно, кристаллизовать эти государства в более или менее единую группу. Все это и привело к объединению в
Первоначально главной целью ГУАМ называлось исключительно развитие транспортной и нефтепроводной инфраструктуры (проекты «нового шелкового пути» через коридор TRACECA и транспортировки каспийской нефти по маршруту Баку – Супса – Одесса – Броды), но постепенно все более значимым становилось и военное измерение ГУАМ. Это выразилось в намерении создания совместных миротворческих контингентов, в планах совместной борьбы с «агрессивным сепаратизмом» – идеях, встречавших поддержку и помощь со стороны США, которые таким образом получали новые возможности для своего военного присутствия на южном фланге СНГ[155].
Еще одним важным шагом в этом направлении, который в значительной степени изменил стратегическую картину в регионе, стало объявление США в 1999 г. о включении южного фланга СНГ в «зону ответственности» командования Центральной группировки вооруженных сил США (CENTCOM), которое осуществляет американские военные акции на Среднем Востоке. Таким образом, и суверенитет, и границы центрально-азиатских ННГ уже не рассматривались как препятствия на пути реализации военных операций США. При этом крайне важно подчеркнуть, что командующий CENTCOM генерал Т. Фрэнкс открыто заявил, что действия его группировки в постсоветской Центральной Азии будут определяться не столько талибской угрозой, сколько тем, какую политику эти страны проводят в отношении России[156]. Недвусмысленный угрожающий тон этого заявления весьма показателен.
В конце 1990-х годов развитие событий в Центральной Азии поставило Соединенные Штаты перед необходимостью корректировки политики в регионе. Под влиянием новых военных успехов талибов, которые в августе 1998 г. взяли под контроль населенные узбеками провинции Афганистана и вышли к афгано-узбекской границе, и возрастающей активности в регионе радикальных исламских организаций во внешней политике стран Центральной Азии обозначилась неблагоприятная для Вашингтона тенденция к углублению военно-политического сотрудничества с Россией и Китаем как государствами, непосредственно заинтересованными в поддержании стабильности и безопасности в Центрально-азиатском регионе.
В марте
В подписанном документе оговариваются, как обязательства Ташкента осуществлять демократические и рыночные реформы, так и обязательства США оказывать содействие в этом процессе.
Отношения стратегического партнерства между Узбекистаном и Россией определены Договором о стратегическом партнерстве, подписанном в ходе визита президента РФ Владимира Путина в Ташкент в июне 2004 года[158].
Этот договор заметно отличается от Декларации о стратегическом партнерстве между Узбекистаном и США. Она представляет собой системный и всеобъемлющий документ и имеет скорее договорный характер, в то время как российско-узбекский документ, наоборот, – декларативный. Наконец, в нем не зафиксирована проблема демократизации как составной части стратегического партнерства.
Если стратегическое партнерство Узбекистана с Соединенными Штатами выразилось, в частности, в размещении американского контингента на авиабазе «Ханабад», то узбекско-российское стратегическое партнерство проявилось, например, во вступлении РФ в Организацию центральноазиатского сотрудничества (ОЦАС), слившуюся в
2.3 Военные базы США в Центральной Азии
Качественно новый этап в американской политике в Центральной Азии наступил после событий 11 сентября
Российское руководство в условиях курса на военно-политическое сотрудничество с США в Афганистане не стало противодействовать этим планам. 7 октября
Конец 2001 и начало
В то же время следует отметить как весьма симптоматичный момент весьма сдержанную реакцию США на попытки Ташкента обратить американскую мощь на борьбу с оппозиционными экстремистами из Исламского движения Узбекистана (ИДУ). Военные и дипломатические представители США старались по этому вопросу использовать как можно более обтекаемые формулировки как до 11 сентября, так и после. В частности, откровенное нежелание США предпринимать оперативные действия по выяснению судьбы то ли убитого в Афганистане, то ли «воскресшего» лидера ИДУ Ходжаева (известного как Джума Намангани) было весьма недвусмысленно доведено до узбекских властей. Госдепартамент США ограничился лишь тем, что порекомендовал в июле 2002 г. американским гражданам не ездить в Узбекистан из-за возможных терактов, а вокруг американского посольства в Ташкенте начали возводить дополнительный бетонный забор.
В этой связи становится более вероятным сценарий, что США намерены использовать свое военное присутствие в постсоветской Центральной Азии только для стратегических геополитических целей и вряд ли решат вмешаться во внутриполитические проблемы региона, создаваемые местными исламистами.
Более того, в августе
- способствовать становлению политических партий в Узбекистане и Киргизии путем предоставления грантов на формирование и развитие политических партий демократической ориентации;
- способствовать созданию типографских возможностей в этих странах, которые обеспечили бы доступ к свободным и независимым источникам информации;
- поддержать программу укрепления «ответственной журналистики» в этих странах.
Никакое другое государство постсоветской Центральной Азии в таком контексте в этом докладе не упоминалось.
В связи с этим становится вполне очевидно, что выпестованная таким образом «демократическая оппозиция» при поддержке «ответственных СМИ» должна будет рано или поздно начать серьезную борьбу за власть в обоих государствах, где США разместили свои воинские контингенты. Таким образом, ясно, что власти США сделали четкий акцент в своей среднесрочной политике в Центральной Азии по замене режимов Каримова и Акаева на полностью подконтрольную им проамериканскую клиентелу, действующую под патронажем соответствующих посольств США. Нет нужды упоминать, что такой вариант в случае его реализации будет способен в корне изменить геополитический расклад сил в постсоветской Центральной Азии. Не исключено, что такие марионеточные проамериканские правительства Узбекистана и Киргизии в случае их прихода к власти могут поставить вопрос о выходе из СНГ, ШОС, а в киргизском варианте – и из Договора о коллективной безопасности. В результате в Центральной Азии может сложиться новый проамериканский альянс, который, по всей видимости, будет гораздо более антироссийски настроенным, чем ГУУАМ. Соответственно, продекларированная осенью
Обозначенные в вышеупомянутом докладе госдепартамента США цели по формированию оппозиции властям в Киргизии и Узбекистане не остались пустыми декларациями. Соответствующие посольства США начали предпринимать активные мероприятия в данном направлении.
В частности, американское посольство в Киргизии открыто поддержало оппозиционные выступления против президента А. Акаева и правительства страны, которые прошли в марте – мае
Результатом этой политики в Киргизии явилось свержение в 2005 году в ходе государственного переворота президента страны А. Акаева.
Что касается Узбекистана, то здесь американские власти также решили вновь сделать акцент на проблематике прав человека и таким образом возвратились к теме, которую они сами же фактически «закрыли» в середине 1990-х гг., когда Узбекистан начал проводить клиентелистскую политику в отношении США. В июне 2002 г. на слушаниях в сенате США по американской политике в Центральной Азии помощник госсекретаря и начальник вышеупомянутого бюро госдепартамента по вопросам демократии, прав человека и труда Л. Крейнер сделал весьма примечательное заявление: «У нас нет иллюзий относительно того, что нарушения прав человека в Узбекистане прекратились. Нам известно о существовании около 7000 политзаключенных, и мы намерены и дальше требовать от правительства их освобождения. Несмотря на то, что число арестов заметно сократилось, мы знаем, что они продолжаются... В этой связи мы существенным образом расширяем нашу поддержку правозащитных групп за счет предоставления им помещений и ресурсов, которые остро необходимы им для продолжения своей важной работы. Вместе с нашим партнером организацией "Freedom House" мое бюро намерено создать ресурсные центры для правозащитных неправительственных организаций, где они могли бы собираться, пользоваться возможностями Интернет, получать доступ к независимым газетам и другим СМИ»[168].
На узбекском примере можно проследить последовательные стадии политики США по отношению к ННГ. Сначала, когда то или иное государство занимает нейтрально-осторожную позицию в отношении США, американские власти делают главный акцент в своей дипломатии и внешнеполитической пропаганде на нарушениях прав человека в этой стране (как было в Узбекистане в первой половине 1990-х гг.). Затем, если это государство заявляет о смене своего внешнеполитического курса и о намерении проводить исключительно проамериканскую линию, то и риторика США также меняется. Обвинения в нарушениях прав человека на официальном уровне прекращаются, и начинают делаться заявления о том, что ситуация в данной сфере в этой стране «улучшается» (Узбекистан во второй половине 1990-х гг.). Третий этап наступает, когда США разворачивают свое военное присутствие в этой стране и убеждаются, что у властей данного государства не хватает политической воли и ресурсов для того, чтобы выдавить американцев назад. В этом случае США становятся заинтересованными уже не просто в лояльном клиентелистском режиме в этой стране, а в своих прямых ставленниках во власти. В связи с этим вновь появляются обвинения в нарушении прав человека, а посольство США приступает к работе по формированию «демократической оппозиции» (Узбекистан и Киргизия в 2002 г.). Схема действий, как видно, достаточно показательна.
Следует отметить также, что проблематика прав человека используется американцами лишь как инструмент не только в политических, но и в экономических целях. На южном фланге СНГ наиболее характерный пример в этом отношении в последние годы представляет Казахстан. В течение
Следует отметить то, что нефтяной фактор оказывает серьезнейшее воздействие и на выработку общей политики США в регионе. Это проявляется и в кадровых назначениях. К примеру, после боев в Афганистане спецпредставителем США в этой стране был назначен З. Халилзад, который до этого был советником крупной нефтяной компании «Unocal». А в первые годы существования талибского режима в Кабуле именно «Unocal» пыталась вести с «Талибаном» переговоры о строительстве нефте- и газопроводов из Туркмении через Афганистан и Пакистан к побережью Индийского океана. Есть сведения, что именно З. Халилзад и занимался в «Unocal» этим проектом. Таким образом, его выход на политическую арену Афганистана и Центральной Азии имеет и свою нефтяную подоплеку[170].
В последнее время остро встал вопрос о целесообразности нахождения военных баз США и НАТО в Центральной Азии. Импульсом к этому послужил прошедший в 2002 г. саммит Шанхайской организации сотрудничества (ШОС).
Основные вопросы, которые вызывает присутствие войск США в этом регионе, это их фактическая неспособность обеспечить безопасность в Афганистане, вялотекущая борьба с терроризмом, отсутствие каких-либо усилий по перекрытию наркотрафика в регионе. К этому добавились и обвинения, подтвержденные фактами, в участии США в так называемых "цветных революциях" и событиях в Андижанской области Узбекистана.
5 июля
Во-вторых, лидеры Казахстана, Киргизии, Китая, России, Таджикистана и Узбекистана по итогам саммита ШОС приняли декларацию, в которой содержится требование к НАТО и США определиться со сроком вывода своих контингентов:
«Мы поддерживаем и будем впредь поддерживать усилия международной коалиции, проводящей антитеррористическую операцию в Афганистане. Сегодня мы отмечаем позитивную динамику стабилизации внутриполитической ситуации в Афганистане. Ряд стран ШОС предоставил свою наземную инфраструктуру для временного размещения военных контингентов государств – участников коалиции, а также свою территорию и воздушное пространство для военного транзита в интересах антитеррористической операции.
Учитывая завершение активной военной фазы антитеррористической операции в Афганистане, государства – члены Шанхайской организации сотрудничества считают необходимым, чтобы соответствующие участники антитеррористической коалиции определились с конечными сроками временного использования упомянутых объектов инфраструктуры и пребывания военных контингентов на территориях стран – членов ШОС»[172].
Очевидные итоги саммита в Астане, на которые трудно не обратить внимания, – это геополитические сдвиги в регионе, которые лидеры ШОС хотели бы подтолкнуть уже в ближайшее время. Под этими сдвигами понимается прекращение доминирования "внерегиональных сил", как здесь деликатно обозначается военное присутствие США, утвердившегося с началом контртеррористической операции международной коалиции в Афганистане.
В итоговой декларации саммита неожиданно для многих, с одной стороны, отмечается "позитивная динамика стабилизации внутриполитической ситуации в Афганистане". С другой стороны, члены ШОС «считают необходимым, учитывая завершение активной фазы антитеррористической операции в Афганистане, чтобы соответствующие участники коалиции определились с конечными сроками временного использования объектов инфраструктуры и пребывания военных контингентов на территориях стран – членов ШОС»[173]. Если называть вещи своим именами, то "шанхайцы" посылают недвусмысленный сигнал Вашингтону: мол, пора определиться со своими базами в Узбекистане и Киргизии.
«Мы никого не торопим в конце концов, – заметил "Времени новостей" один из членов российской делегации. – Россия тоже участник антитеррористической коалиции, и американские базы были развернуты в регионе с нашего согласия, но раз операция в Афганистане подходит к концу, то надо сказать, сколько времени конкретно понадобится для ее полного завершения»[174]. А глава МИД России Сергей Лавров сказал, что «задачи по локализации и обезвреживанию тех остатков экстремистов, которые проникают в регион из Афганистана, способны решить теперь соответствующие структуры ОДКБ и ШОС»[175].
Любопытно, в публичных заявлениях никто на эту тему не обмолвился ни словом. А вопросы на итоговой пресс-конференции лидерам стран ШОС задавать не разрешили. О ситуации в Афганистане упомянул только президент Узбекистана Ислам Каримов: «Рост наркоторговли там вырос неизмеримо, а деятельность международной коалиции не сказалась позитивным образом, чтобы помешать этому»[176]. Из того, что говорил г-н Каримов о последних событиях в регионе, "свидетельствующих о выходе на поверхность только отдельных проявлений далеко идущих геополитических планов, конечной целью которых является изменение баланса сил и доминирование в Центрально-Азиатском регионе"[177], становится очевидным, кто мог оказаться инициатором напоминания Вашингтону, что американцы "засиделись" в регионе.
Однако закономерный вопрос, поставленный главами стран-участниц ШОС, вызвал раздражение в Вашингтоне. В этот же день официальный представитель госдепартамента США заявил о продолжении американского военного присутствия в Центральной Азии.
«Использование баз в этом регионе определено двусторонними соглашениями и является частью усилий по оказанию помощи афганскому народу в строительстве демократии и процветании», – подчеркнул представитель Госдепа Шон Маккормак[178].
Посольство США в Таджикистане заявило: «Американские военные базы будут продолжать действовать на территории стран-участниц Шанхайской организации сотрудничества»[179]. Они останутся в странах до тех пор, пока те будут рассматривать базы, как основу своей национальной безопасности, считают американцы.
В заявлении подчеркивается, что военные базы, дислоцированные в среднеазиатском регионе, продолжают оказывать активную поддержку продолжающейся операции коалиционных сил в Афганистане. Американцы утверждают, что несмотря на то, что в этой стране уже действует демократическое правительство, США еще необходимо сделать многое для того, чтобы установить в ней стабильность.
«Кроме того, базы созданы только с четко выраженного согласия правительств принимающих государств, и будут действовать до тех пор, пока каждая страна будет рассматривать базу, как основу ее национальной безопасности», – говорится в заявлении[180].
Вопросы военного присутствия США в странах Средней Азии будут решаться на двусторонних переговорах. С таким заявлением выступил посол США в РФ Александр Вершбоу.
«В любом случае наше присутствие в Центрально-Азиатских странах основано на двусторонних договоренностях с каждой конкретной страной. До сих пор мы были согласны в том, что есть взаимная выгода от продолжения нашего присутствия в регионе», – сказал Вершбоу[181].
Глава Объединенного комитета начальников штабов генерал Ричард Майерс обвинил Россию и Китай в давлении на среднеазиатские государства, в которых расположены военные базы США. Отвечая на вопрос о декларации Шанхайской организации сотрудничества с требованием вывести американские базы из Узбекистана и Киргизии, Майерс заявил: «Нет, я не думаю, что шанхайский меморандум, или коммюнике, или что у них там вышло будет особенно полезно. Мне кажется, что две очень большие страны пытаются надавить на маленькие страны. Я это вижу так». «Безопасность и стабильность в Средней Азии – важная идея, и те, кто может обеспечить безопасность и стабильность, должны быть там желанными гостями", – объяснил генерал[182].
Майерс также сообщил, что базы США находятся в Узбекистане и Киргизии «не только из-за операции в Афганистане», так как этот регион важен для США «во многих аспектах». В качестве примера генерал напомнил, что Узбекистан «столкнулся с терроризмом, исходящим от Исламского движения Узбекистана», и США должны помогать этой стране[183].
Между тем представитель Пентагона рассказал, что после принятия декларации ШОС министр обороны США Доналд Рамсфелд не обсуждал вопрос о выводе баз из Средней Азии. Однако пресс-секретарь подчеркнул, что «нигде в мире нет американских военных объектов, без которых бы США не могли бы обойтись»[184].
После заявления, принятого на саммите ШОС, уже две среднеазиатских страны заявили о том, что американцы должны покинуть их территорию.
Так, Министерство иностранных дел Узбекистана распространило заявление, в котором говорилось, что военный аэродром "Ханабад" был предоставлен американцам лишь на время боевых действий против движения "Талибан", а дальнейшее его использование не предусматривалось никакими соглашениями. «Предоставление территории аэродрома "Ханабад" в пользование военно-воздушным силам США... всегда рассматривалось и обуславливалось в прямой связи с проведением военной операции на севере Афганистана», – говориться в этом заявлении[185]. Узбекистан попросил американцев поскорее определиться со сроками своего пребывания в стране[186].
А посол Киргизии в РФ Апас Джумагулов заявил, что американская военная база в аэропорту "Манас" будет постепенно выводиться, а российская, которая расположена в Канте – останется[187].
Вопрос об американском присутствие в Узбекистане был поставлен после андижанских событий 12 – 13 мая 2005 года. В этот день вооружённые люди напали на ряд армейских казарм и правительственных зданий в городе Андижане. Они взяли штурмом городскую тюрьму, освободив сотни содержавшихся в ней осуждённых и подследственных. Затем группа вооружённых людей заняла Хокимиат – здание местной администрации на центральной площади города. Ранним утром 13 мая тысячи людей – по большей части невооружённых, среди которых были и некоторые бежавшие из тюрьмы заключённые – собрались на центральной площади. Многие взывали к справедливости и требовали покончить с бедностью. По рассказам очевидцев, на протяжении дня сотрудники правоохранительных органов несколько раз открывали неизбирательный огонь по толпе, убивая и раня демонстрантов. Ряд людей оказались в заложниках, будучи захваченными гражданскими лицами. Как сообщается, некоторые из заложников подверглись жестокому обращению со стороны гражданских лиц, а впоследствии были использованы в качестве живого щита. С наступлением вечера силовые структуры окружили демонстрантов и открыли беспорядочный огонь по собравшейся на площади толпе, стреляли по убегающим людям. Погибли сотни человек. В последующие дни сотни мужчин, женщин и детей бежали в сопредельный Кыргызстан, где обратились с просьбой о предоставлении убежища[188].
Как известно, Соединенные Штаты и другие западные государства, а также ряд международных организаций расценили действия узбекских властей по подавлению террористического мятежа как «неразборчивое применение силы», повлекшее многочисленные жертвы среди мирного населения[189]. Запад потребовал проведения международного расследования этих событий. Ташкент ответил отказом, ссылаясь на то, что речь идет о внутреннем деле суверенного государства. В результате санкций со стороны Запада Узбекистан оказался в полуизоляции на международной арене, а его отношения с США резко ухудшились.
В ответ на это в июле 2005 года Ташкент потребовал немедленного вывода США своей авиабазы «Карши-Ханабад». Свои требования Ташкент официально объяснил тем, что активная часть антитеррористической операции в Афганистане, на период которой якобы по договоренности сторон и выделялся аэродром под базу, закончена, значит и базу пора выводить.
«Узбекское правительство ясно дало понять, что нам необходимо оставить базу, и мы намерены покинуть ее без дальнейших обсуждений этого вопроса», – заявил помощник госсекретаря США Даниэль Фрайед после встречи с президентом Узбекистана Исламом Каримовым[190]. По словам американских представителей, Пентагону дали 180 дней на то, чтобы эвакуировать с базы самолеты, военнослужащих и все военное имущество[191].
Washington Post отмечала, что потеря базы в Узбекистане создаст существенные трудности для продолжения операции в Афганистане. Американские военные активно используют "Карши-Ханабад" для дозаправки самолетов и доставки грузов по автомобильным дорогам в труднодоступные районы на севере Афганистана[192].
Всем понятно, впрочем, что решение Каримова стало его ответной реакцией на позицию Вашингтона по поводу событий в Андижане. В частности, Ташкент видит неискренность в американском требовании о проведении международного расследования этих событий. Ташкент дал понять, что у него имеется информация о причастности сотрудников американского посольства к организации андижанских событий, в ходе которых власти Узбекистана были вынуждены применить оружие[193].
Позиция Вашингтона не изменилась и сегодня: требование о проведении международного расследования сохраняет силу. К настоящему времени в республике прекратили деятельность практически все американские неправительственные организации.
Судя по всему, отношения останутся замороженными в нынешнем состоянии до тех пор, пока не изменится курс Ташкента. Иными словами, нормализация отношений будет во многом зависеть от тех субъективных факторов, что обусловили их ухудшение, а именно от того, как руководство страны воспринимает стратегию США в Центральной Азии, а также сущность и характер геополитической трансформации этого региона.
Вместе с тем, несмотря на падение статуса узбекско-американских отношений до уровня обычного сотрудничества, ни одна из сторон не денонсировала Декларацию о стратегическом партнерстве. Это позволяет надеяться, что объективные процессы возобладают над субъективными.
По мнению многих экспертов, Ташкент руководствовался принципом «базы в обмен на помощь», с ним же связано и разочарование Узбекистана в результатах сотрудничества (слишком мало помощи, слишком много критики). Но это очень упрощенное понимание. Стремление получить выгоды, выходящие за рамки собственно борьбы с терроризмом, приведет к коммерциализации данной сферы международной безопасности. Ташкент, кажется, сам способствовал именно коммерческому взгляду на участие в кампании антитеррора. Заметим, что предоставление воздушного пространства и военной базы силам международной антитеррористической коалиции является конкретным вкладом Узбекистана на отдельно взятом – афганском – фронте войны с террором. Кроме того, Ташкенту важно и выгодно использование коалицией его территории и баз. Это – своеобразная помощь в укреплении национальной и региональной безопасности. Но, к сожалению, такая форма участия Узбекистана в международной антитеррористической коалиции прервалась[194].
Придерживаясь такой точки зрения, следовало бы отделить вопрос о предоставлении Америкой экономической помощи Узбекистану от проблемы совместной борьбы с терроризмом. Не следует также противопоставлять друг другу стратегическое партнерство Ташкента с Соединенными Штатами, с одной стороны, и с Россией – с другой. Каждое из этих направлений внешней политики имеет свою значимость и свои перспективы, и жертвовать одним ради другого означало бы совершить стратегическую ошибку. Но, так или иначе, отныне Узбекистан одновременно является стратегическим партнером бывших геополитических соперников – США и РФ. Так, 14 ноября
Найдут ли США и возглавляемая ими коалиция полноценную замену ханабадской базе? Сомнительно. Прежде всего, оставшейся единственной американской базе в Центральной Азии, которая дислоцируется в Киргизии, вблизи столичного международного аэропорта Манас, явно будет не по силам выполнять в одиночку функции «аэродрома подскока» – то есть транзита, промежуточной базы. Аэродром в Манасе уже перегружен американскими самолетами. По словам жителей близлежащих к нему поселков Раздольное, Мраморное, Васильевка и др. из-за несмолкающего гула самолетов «в домах одновременно и спать, и не спать невозможно». Не случайно эту базу уже взяли «на заметку» местные «зеленые» – с окружающей средой она явно не в ладах.
Вряд ли найдется полноценная замена и на территории Афганистана. По мнению представителей военных и политических афганских кругов, единственная база в Афганистане, которая бы могла стать полноценной заменой «ханабадской» – это аэродром в Шинданде. Однако аэродром этот расположен в районе «военной нестабильности», и сами США, хотя уже и провели его тщательный осмотр, к его использованию относятся с настороженностью. По тем же соображениям не подходит и аэропорт в Кандагаре. К оставшимся двум другим аэропортам в Мазари-Шарифе и Герате сами американцы относятся скептически в силу различных факторов. В Герате – по причине близости к Ирану и проиранских симпатий населения. В Мазари-Шариф – в силу ограниченных возможностей аэропорта. И потом, нельзя сбрасывать со счетов традиционно дружественных связей этой северной провинции Афганистана с Узбекистаном[196].
При этом, госсекретарь США Кондолиза Райс на встрече с президентом России Владимиром Путиным в октябре 2005 года подтвердила, что США не собираются создавать новых баз в Центральной Азии.
«Она очень четко подтвердила, что никаких новых баз, кроме базы в Манасе (Киргизия), США не собираются создавать», – сказал Лавров после встречи президента России и госсекретаря США[197].
Таким образом, неблагоприятные для американской политики тенденции явились следствием неготовности администрации США довести военно-политическое взаимодействие со странами Центральной Азии до уровня, соответствующего потребностям правящих элит новых независимых государств региона. Несмотря на активное развитие военно-политического сотрудничества со странами региона, Соединенные Штаты не были намерены брать на себя обязательства гарантировать «выживание режимов и сохранение регионального статус-кво»[198]. Расширение американского присутствия в Центральной Азии, порождая у руководства государств региона необоснованные надежды на прямое американское участие в решении проблем центрально-азиатской безопасности и вызывая обеспокоенность Москвы и Пекина, не сопровождалось принятием в Вашингтоне принципиального решения о допустимых пределах вовлеченности в обеспечение региональной безопасности.
3 Реакция на военное присутствие США в Центральной Азии
3.1 Позиция центральноазиатских стран
Лидеры государств, принявших войска США, поначалу не стеснялись в эпитетах, описывая американских солдат как «спасителей». В ряде случаев не обходилось и без параллельных антироссийских сентенций. В частности, президент Узбекистана И. Каримов заявил в апреле 2002 г. следующее: «Решающую роль в снятии напряженности и опасности на южных рубежах Узбекистана сыграли исключительно США, их решимость и хорошо подготовленные вооруженные силы, а не участники Договора о коллективной безопасности в рамках СНГ»[199].
В принципе, несмотря на появление привлекательной американской альтернативы в военной и экономической области, центрально-азиатские страны вряд ли полагали, что изменение конфигурации военно-политических региональных отношений вообще выведет их из сферы российского влияния. Напротив, именно появление мощного игрока в лице США и, частично, западноевропейских акторов потребовало от большинства центрально-азиатских государств с большим вниманием отнестись к необходимости сохранения определенного баланса между американскими и российскими интересами. Так, в своем интервью во время визита в Москву президент А. Акаев заявил, что Киргизия будет продолжать развивать отношения с США, но не в ущерб своим отношениям с Россией[200]. Принимая в декабре
В то же время даже в Казахстане начали обозначаться тенденции, которые некоторые российские специалисты связывают с попытками дистанцироваться от России. Комментируя формирование нового кабинета министров, директор Института стран СНГ К.Ф. Затулин отметил: «По моему предварительному впечатлению, те люди, которые сегодня входят во власть в Казахстане, менее склонны учитывать интересы России»[202]. Затулин связывает это обстоятельство прежде всего с внутренними процессами, идущими в Казахстане, где молодые, более националистически настроенные политики начинают постепенно теснить Н. Назарбаева. Вместе с тем, определенную роль играет и внешний фактор – появившаяся возможность балансировать между Россией и США.
В принципе, ни одно центрально-азиатское государство не располагает сколько-нибудь серьезными побудительными мотивами к изоляции от России. Однако признание этого факта не исключает попыток немедленно извлечь из американского присутствия дивиденды, не обращая большого внимания на то, как они отразятся на интересах развития сотрудничества с Москвой. Американское присутствие не только стимулирует активность антироссийских сил, претендующих на доступ к власти, но и побуждает сами правящие режимы переходить на более жесткий язык общения с Москвой.
У Таджикистана, например, возникло желание получить с России за пребывание ее вооруженных сил на таджикской территории (ради защиты Таджикистана) суммы, эквивалентные американским выплатам.
Поспешность, с которой даже зависимые от России режимы пытаются в максимальной степени использовать все преимущества ориентации на США, вряд ли могла породить у Москвы разочарование в отношении ее региональных союзников. Однако слишком резкий поворот, граничащий с демонстративной переориентацией на США, мог бы стать важным фактором, способным усилить настороженность России в отношении американских намерений.
Между тем, новая геостратегическая обстановка выявила глубокий кризис ДКБ, этого краеугольного камня российской политики в области региональной безопасности. По словам российского обозревателя, «американский блицкриг в Афганистане, в одночасье повлекший за собой исчезновение "Талибана" как организованной политической и военной силы, поставил государства ДКБ в весьма щекотливую ситуацию. Предпринимаемые ими все последние годы усилия по консолидации ДКБ исключительно в расчете на угрозу со стороны погрязшего во внутренних смутах Афганистана оказались невостребованными и, более того, ненужными в принципе. Кроме того, низкая эффективность ДКБ была давно очевидна всем участникам блока»[203].
Судя по всему, американское военное базирование в регионе, даже весьма ограниченное по масштабам, будет объективно способствовать размыванию тех организаций и военно-политических союзов, которые были созданы в регионе ранее при активном участии России и Китая[204]. В этих условиях перспектива участия России в обеспечении региональной безопасности содержит значительный элемент неопределенности, однако Москву вряд ли устроил бы вариант создания новой структуры безопасности под эгидой США/НАТО. И дело здесь, прежде всего, не в идеологическом неприятии такого «расширения НАТО на Юг» (хотя для значительной масти российского общества и элиты и это немаловажно), сколько в сомнительной целесообразности такого подхода. Как отмечает российский ученый А.Ю. Умнов, «проблема заключается не в связях Южного Кавказа и Центральной Азии с НАТО, а в том, способна ли эта организация на постсоветском пространстве действовать столь же эффективно и не так конфронтационно, как в Европе. Ведь здесь НАТО придется иметь дело не с европейской, а принципиально иной пробуждающейся после долгой спячки цивилизацией с особыми законами, социальными структурами и представлениями о справедливости»[205].
Узбекистан стремится занять свою позицию между Россией и США. Во-первых, исходя из сбалансированного внешнеполитического курса, Узбекистан рассчитывает на поддержание баланса между великими державами в Центральной Азии. Одностороннее усиление позиций любого государства в регионе приведет к нарушению баланса сил, что принесет Узбекистану больше проблем, чем выгод. С другой стороны, Узбекистан сознает, что, несмотря на то, что Америка обеспечивает его внешнюю безопасность и оказывает экономическую поддержку, ее присутствие таит скрытую угрозу его суверенитету. После «революции роз», которая произошла в Грузии в
Во-вторых, российско-узбекское сотрудничество в области энергоносителей, а также в военно-технической области, несомненно, является существенным подспороьем для экономики Узбекистана. Природные ресурсы – главная продукция республики. Предприятия военной промышленности Узбекистана представляют собой часть системы военно-промышленного комплекса бывшего Советского Союза. Без участия России цепочка производства и реализации военно-технической продукции Узбекистана будет разорвана. Ожидается, что военно-техническое сотрудничество двух стран позволит восстановить работу военной промышленности Узбекистана.
В-третьих, после некоторого затишья в Узбекистане стал поднимать голову терроризм. В марте – апреле
И, в-четвертых, Узбекистан – самый активный стимулятор Центральноазиатской организации сотрудничества, целью которой является объединение всего региона в рамках единой системы интеграции. Участие России в этой организации в определенном смысле также демонстрирует взаимное понимание и поддержку между Россией и Узбекистаном.
Бывший же министр иностранных дел Киргизии Абдуразаков полагает, что обеспечение безопасности в Центральной Азии складывается в настоящее время из четырех основных факторов: антитеррористического союза, возглавляемого США, программы НАТО «Партнерство во имя мира», Договора о коллективной безопасности стран СНГ и ШОС. Такая структура обеспечения безопасности полностью соответствует интересам среднеазиатских государств[207].
Президент Киргизии на саммите ШОС в Астане в
На сей раз тревожный звонок для американцев прозвучал уже из самой Киргизии. Сразу пять комитетов парламента рекомендовали денонсировать соглашение с США о размещении военной базы. Вице-спикер парламента Кубанычбек Исабеков тут же заявил о необходимости внесения в постановление пункта с требованием к США покинуть территорию Киргизии[210].
Ответом стало выступление премьер-министра Алмазбека Атамбаева, который заявил, что это практически невозможно, поскольку соглашение очень хитрое. При этом премьер не упомянул, что соседний Узбекистан после андижанских событий 2005 года в одностороннем порядке расторг соглашение и заставил американские войска покинуть базу "Карши-Ханабад", оставив единственную базу США в Центральной Азии лишь в Киргизии. Соратник Атамбаева по тюльпановой революции, экс-министр иностранных дел Роза Отунбаева отметила, что Россия и США не должны ломать копья на территории Киргизии, а в ответ на добрую волю и согласие на расположение двух военных баз быстро и эффективно помочь Киргизии выйти из затянувшегося экономического и долгового кризиса[211].
Но проблема не только в политике. Дело в том, что поведение американских военнослужащих в Киргизии уже вызвало несколько скандалов, а последней каплей стало убийство киргизского гражданина Александра Иванова. Его во время исполнения служебных обязанностей застрелил американский солдат. Жизнь Иванов США "оценили" в... $1 тыс., предложив выплатить именно такую компенсацию. Впрочем, после протестов общественности американцы увеличили сумму до $55 тыс.[212]
После этой истории президент Киргизии поставил перед правительством задачу лишить американских военнослужащих статуса дипломатической неприкосновенности, который не раз спасал их от неприятностей, в которые они не раз попадали по собственной "инициативе".
Так, в марте 2002 года офицер службы безопасности авиабазы Дэниэл Марион, управляя джипом, сбил в Бишкеке двух женщин. Обе были доставлены в больницу: одна с переломами конечностей, другой пришлось удалять селезенку и часть печени. Проверить офицера на наличие в его крови спиртного правоохранительные органы Киргизии не смогли из-за его дипломатического статуса. США выразили сожаление и выплатили пострадавшим компенсацию – в $700 и $300 соответственно. На счету американских солдат в Киргизии – драки и ДТП. Жители ряда районов, находящихся рядом с авиабазой, постоянно жалуются на то, что американские самолеты сбрасывают тонны авиакеросина перед посадкой (это техническая процедура)[213].
А 26 сентября
Но в ответ на все претензии киргизской стороны Баучер, прилетевший в Киргизию на следующий день после визита Роберта Гейтса, заявил, что США не намерены лишать дипломатического иммунитета своих военнослужащих на базе "Манас". Это заявление стало повтором январского заявления Баучера[215].
Итогом визита Гейтса стала гарантия президента Курманбека Бакиева, что Киргизия будет твердо придерживаться принятых на себя обязательств в рамках усилий международной антитеррористической коалиции. Гейтс отметил, что США с пониманием относятся к позиции республики по всем имевшим место инцидентам, связанным с пребыванием американской базы, и приложат все усилия для скорейшего их разрешения и недопущения подобного в будущем.
Закрепить успех главы Пентагона был призван визит Ричарда Баучера, который сразу же отметил, что у России нет причин добиваться вывода американской базы из Киргизии. Отвечая на вопрос о возможном давлении Москвы на Бишкек по авиабазе в аэропорту "Манас", Баучер отметил: «Это нужно спросить, в первую очередь, у российской стороны. Мы же постоянно ведем диалог с российской стороной относительно необходимости сотрудничества, приложения усилий для того, чтобы добиться стабильности в регионе, и в Афганистане, в частности. Они вновь и вновь повторяют, что Россия хочет стабильности в Афганистане. Поэтому я не вижу ни одной причины, чтобы Россия пыталась остановить нашу деятельность в Киргизии или других странах»[216].
О чем говорили американские и киргизстанские чиновники на переговорах судить сложно, поскольку все они проходили за закрытыми для прессы дверьми. Лишь после них делались официальные заявления. Но не секрет, что финансовый аспект занимал далеко не последнее место.
После встречи с президентом страны обе стороны выразили уверенность, что имеются все возможности для обеспечения более высокого уровня киргизско-американских отношений, а Баучер сообщил, что Киргизия могла бы стать образовательным центром всего центрально-азиатского региона.
Стоит сказать, что после встреч Баучера с премьером Алмазом Атамбаевым и министром иностранных дел Эднаном Карабаевым киргизская сторона попросила правительство США пойти навстречу в вопросе включения страны в программу "Счет вызовов тысячелетия". При этом премьер выразил заинтересованность в участии в работах по восстановлению Афганистана и поддержке правительства США в поиске инвесторов для строительства электростанций, чтобы экспортировать избыток электроэнергии в Афганистан.
На это Баучер ответил: «Мы детально поговорим об увеличении производства и экспорта электроэнергии Киргизии. Кыргызстану будет нецелесообразно отдавать предпочтение какой-либо одной стране, одному партнеру или какому-то одному направлению торгового сотрудничества. Потому что независимость Киргизии заключается в том, чтобы использовать все эти возможности и не допустить превосходство над собой той или иной одной страны, торгового партнера, или других внешних факторов». Он заявил, что США поддержат проводимые в Киргизии реформы, но вопрос о включении Киргизии в программу помощи "Счет вызовов тысячелетия", по которой странам предоставляется финансовая помощь, останется открытым до конца августа[217].
МИД Киргизии считает недопустимым использование расположенной на территории столичного аэропорта Манас авиабазы сил международной коалиции вне рамок операции "Несокрушимая свобода". Об этом говорится в распространенном 22 мая 2007 года официальном сообщении киргизского внешнеполитического ведомства.
«Любое использование авиабазы в целях, выходящих за рамки операции "Несокрушимая свобода" на территории Афганистана, будет рассматриваться как нарушение заключенных соглашений», – говорится в сообщении. В документе также отмечается, что в соответствии с подписанным с США межправительственным соглашением бишкекская авиабаза предназначена исключительно «для использования в осуществлении членами международной антитеррористической коалиции гуманитарной помощи, боевых действий и их поддержки в рамках операции "Несокрушимая свобода"»[218].
На днях же в Киргизии появилось движение за вывод американской базы с территории страны.
Идея попросить американцев принадлежит партии коммунистов, они же обещают заручится поддержкой других политических сил. Новый виток антиамериканских настроений наблюдается на фоне слухов о вероятном использовании базы в Киргизии для возможного нападения на Иран. Другие аналитики видят в этом попытку торга и желание Бишкека снова пересмотреть арендную плату, в прошлом она неоднократно повышалась.
Таким образом, решение по финансированию Киргизии будет принято лишь после бишкекского саммита ШОС, который состоится в середине августа. И США получает возможность понаблюдать за поведением своего партнера, а только потом решать – дать Киргизии финансирование или нет. Пока же ясно одно – что база Ганси в Киргизии остается до "полной стабилизации ситуации в Афганистане".
Когда же наступит устраивающая заокеанских воинов стабилизация, не известно даже им самим.
3.2 Позиция Китая
Во второй половине 1990-х годов возрастающую обеспокоенность Соединенных Штатов стало вызывать расширение влияние Китая в регионе. Руководство Казахстана и Кыргызстана, граничащих с Китаем и поддерживающих достаточно тесные отношения с США, пыталось привлечь внимание Вашингтона к собственным опасениям, связанным с усилением экономического присутствия Китая в регионе, нестабильностью в Синьцзян-Уйгурском автономном районе, сохранением территориальных противоречий с Пекином.
Охлаждение отношений между США и Китаем во второй половине 1990-х годов и распространение в американском экспертном сообществе точки зрения, что «сильный Китай неизбежно представит собой главный вызов США и остальной международной системе»[219], побуждало американских политиков и специалистов по центрально-азиатской проблематике рассматривать активизацию Китая в регионе в качестве потенциальной угрозы интересам Соединенных Штатов. В Вашингтоне с тревогой воспринимали сближение позиций России и Китая по ряду основных вопросов международной политики и успешное взаимодействие Москвы и Пекина в Центральной Азии в рамках «шанхайского процесса», который оценивался американскими экспертами как попытка России и Китая совместными усилиями «противостоять влиянию Соединенных Штатов»[220]. Знаком растущих противоречий между США и Китаем в Центральной Азии и усиления позиций Пекина в регионе стали результаты тендера, проведенного в 1997 г. в Казахстане на право разработки Актюбинского и Узенского нефтяных месторождений: невзирая на просьбу администрации США, руководство Казахстана отдало победу Китайской национальной нефтяной компании, а не американской компании «Амоко».
Расширение военно-политического сотрудничества Соединенных Штатов с новыми независимыми государствами Центральной Азии должно было ограничить рост влияния Китая в регионе. Эта задача центрально-азиатской политики Вашингтона оставалась тщательно закамуфлированной и до конца 1990-х годов почти не находила отражения в заявлениях официальных лиц. Более того, ряд американских экспертов придерживался точки зрения, что интересы США и Китая в регионе в значительной степени совпадают и Вашингтон и Пекин могут сотрудничать в поддержании стабильности в Центральной Азии, обеспечении независимости стран региона и развитии его энергетического потенциала[221]. В Пекине, однако, вполне сознавали, что Соединенные Штаты намерены не только демонтировать российскую сферу влияния в Центральной Азии, но и не допустить доминирования в регионе Китая. Анализируя политику США в Центральной Азии, китайские эксперты отмечали, что Соединенные Штаты стремятся «сдержать стратегические планы Китая и, в частности, оказать давление на Синьцзян». Пекин, не выступив напрямую против присоединения стран региона к программе «Партнерство ради мира», негативно воспринимал участие американских военнослужащих в учениях Центрально-азиатского миротворческого батальона[222].
Военное присутствие США в Центральной Азии весьма заботит влиятельных аналитиков в Пекине. Они практически уверены в том, что кампания против Афганистана и военное присутствие США в Узбекистане и Киргизии не ответ на террористическую атаку на Соединенные Штаты, а часть долгосрочной стратегии по достижению глобального доминирования. В качестве подоплеки этого стратегического устремления указываются различные имперские цели: контроль над каспийской нефтью, стремление угрожать Китаю, Ирану и России, соединение НАТО с американо-японским альянсом и так далее. А за всеми этими целями Пекину рисуется самая глубокая – окружение Китая, его раскол и недопущение превращения его в великую державу.
Эти взгляды отражают полное непонимание американской позиции, которое распространено в Китае и омрачало отношения двух стран на протяжении 90-х годов: США якобы стараются сделать Китай слабым и зависимым или даже "развалить" его тем же самым образом, каким "Соединенные Штаты развалили СССР". Между тем пресловутые "антикитайские тенденции" появились в политике США после 1989 года (прежде всего, из-за негативной реакции людей на нарушения прав человека в Китае)[223]. Действительно, во второй половине 90-х годов американцы все больше воспринимали КНР в качестве потенциального военного противника. Однако это стало результатом усилий самого Китая, старавшегося убедить США в том, что они могут быть втянуты в войну, если вмешаются в назревающий конфликт между сторонами Тайваньского пролива – Пекином и Тайбэем. Представление, что американская озабоченность Китаем или недавнее размещение войск в Центральной Азии проистекают из желания сделать Китай слабым и уязвимым, является фантазией. Это такое же заблуждение, как трактовка случайной бомбежки посольства КНР в Белграде в качестве умышленного "испытания" Китая или "провокации". Но ошибочность идей еще не означает, что люди не будут руководствоваться ими в своих действиях[224].
При этом ряд авторитетных китайских экспертов понимает ошибочную природу и пагубные последствия распространенных в их стране заблуждений относительно политики США. Этим умеренным силам трудно играть роль советников в атмосфере антиамериканского национализма, который раздувался режимом начиная с 1989 года. Рассуждения о том, что США в своих действиях не вдохновляются "отвратительными антикитайскими мотивами", зачастую кажутся недостаточно патриотичными. Этот жесткий и основанный на заблуждениях подход последних 13 лет регулярно приводил к дорогостоящим конфликтам (последними примерами была реакция на бомбежку посольства в Белграде и инцидент со столкновением самолета-разведчика ЕР-3 в апреле 2001 года). И в последние годы появились признаки того, что мнение китайских внешнеполитических кругов разделилось, а это дает шанс более трезвому и реалистичному подходу, нацеленному на сотрудничество, а не на конфронтацию с Соединенными Штатами[225].
В событиях 11 сентября китайское руководство ясно увидело возможность заново определить и стабилизировать отношения КНР и США путем возрождения "общего врага", отсутствующего с 1991 года. В основе этой стратегии лежит другое заключение: американская "гегемония" оказалась более устойчивой, чем предполагалось. На протяжении 1990-х годов китайские аналитики ожидали, что "однополярная гегемония" США рухнет под давлением внутренних и международных противоречий. Однако в конце 1990-х господствующим стало убеждение, что "однополярная гегемония" США продержится еще достаточно долго, возможно до середины XXI века. Из этого следовало, что Китаю нужно приспосабливаться к этой гегемонии. Смена курса была выполнена превосходно. К концу 2001 года стратегическое партнерство КНР и США было более прочным, чем когда-либо при президенте Клинтоне, хотя внутриполитические требования не дают администрации Буша громко заявить об этом[226].
После событий 11 сентября
Стратегически Россия и Китай не заинтересованы рассматривать США «как врага», несмотря на разночтения по НПРО и другим вопросам. ШОС, исходя из общей логики, следовало бы активизировать политику взаимодействия с США в Центральной Азии по налаживанию мирной жизни в Афганистане и поддержанию стабильной ситуации в сопредельных регионах[228].
В официальной позиции КНР после 11 сентября по оценке уйгурского терроризма также появились новые интересные акценты. Сегодня в КНР считают, что уйгурские сепаратисты являются частью международного терроризма, и поэтому они должны фигурировать в списке целей глобальной антитеррористической кампании. Появился дополнительный компонент китайско-американского сближения в этой сфере, в которую Китай до 11 сентября практически никого не допускал. Начались первые неофициальные китайско-американские консультации[229].
Во время визита президента Дж. Буша в Китай 21 – 23 февраля
В ситуации роста экономической и гуманитарной помощи Афганистану со стороны мирового сообщества для ШОС имеется реальный шанс выйти с предложением к главным донорам (США, Японии, ЕС и др.) о создании открытой региональной структуры под контролем соответствующих финансовых и политических организаций в рамках ООН. Идея открытого регионализма может послужить не только восстановлению и демократизации Афганистана, но и работать на развитие в регионе Центральной Азии.
В противном случае большая часть помощи снова уйдет в восстановление наркобизнеса, продажу оружия и создание агрессивных племенных режимов, которые неизбежно начнут новую фазу гражданской войны в Афганистане, что скажется на сопредельных странах южного фланга СНГ, несмотря на активные заявления руководителей ШОС о необходимости насыщения деятельности этой организации долговременными экономическими программами и придания ей кроме политической и экономической направленности, данная перспектива представляется пока туманной. Между государствами в рамках ШОС, к сожалению, сегодня отсутствует диверсификация экономических связей, как на двустороннем уровне, так и в рамках шести государств. Только Китай реально экономически влияет на ситуацию в регионе, активно реализуя нефтяные, газовые и транспортные проекты в Казахстане, Туркмении и других странах. Что касается экономической политики России в регионе, то она пока очень слаба. К тому же существующий уже ЕврАзЭС должен проводить практически те же цели и задачи, провозглашенные ШОС в экономическом блоке. Налицо явное дублирование друг друга. Единственное различие между ЕврАзЭС и ШОС в том, что в первой место Китая принадлежит Белоруссии, а во второй – наоборот.
3.3 Реакция России
Восприятие Россией политики Запада в Центральной Азии формируется под влиянием весьма противоречивых подходов, отражающих, наряду с современными оценками ситуации, своеобразие исторического опыта. Ликвидация экстремистского режима талибов в Афганистане и размещение военных контингентов и баз США и их западных союзников на территории центрально-азиатских государств СНГ шли в русле антитеррористической операции, участие в которой отвечало национальным интересам России[232]. В этой связи новая геополитическая обстановка в Центральной Азии не воспринималась российским руководством как серьезный политический вызов или как подрыв позиций РФ в этом регионе, по крайней мере в краткосрочной перспективе. Что касается более отдаленного будущего, то здесь вопрос оставался открытым, вызывая озабоченность как у отдельных представителей правящей элиты, так и у экспертов и обозревателей.
События 11 сентября и контртеррористическая операция США в Афганистане создали новый контекст для взаимодействия России и США и Центральной Азии.
Отношение к войне США против терроризма в ее различных аспектах стало предметом серьезных разногласий в российской элите. Эмоциональный шок от терактов 11 сентября и чисто человеческое сочувствие американскому народу диктовали, казалось бы, выбор в пользу сотрудничества с Вашингтоном. С другой стороны, обиды и унижения от политики СШA 1990-х гг. были еще слишком свежи в памяти российского общества, сохранялся довольно высокий уровень враждебности и недоверия к Америке, неверия в возможность равноправного партнерства с Западом. В результате большинство в парламенте, военном и политическом сообществе, прессе и академическом мире заняло или отрицательную, или выжидательную позицию. Как отмечает А.Г. Арбатов, решение Президента В.В. Путина принять активное участие в усилиях международной антитеррористической коалиции (за исключением прямых боевых действий) опиралось на поддержку меньшинства политических и военных кругов России[233]. В основе этого решения, официально объявленного президентом в его обращении 24 сентября, лежал целый ряд как принципиальных, так и чисто прагматических соображений.
В стратегическом плане это решение было способом еще раз продемонстрировать необратимость курса России на интеграцию и сотрудничество с Западом, который получил новый импульс после прихода к власти В.В. Путина. Хотя поначалу Запад видел в нем жесткого националиста и сторонника евразийства, его внешнеполитическая стратегия все же носила, скорее, «неозападнический» характер, будучи попыткой совместить стратегическую ориентацию на Запад с повышением международного авторитета России и восстановлением ее прежних связей и позиций в других регионах мира.
Накануне 11 сентября отношения между Россией и США/Западом/НАТО находились в фазе нового подъема. Россия постепенно преодолевала «косовский синдром», а на Западе стали воспринимать Президента В.В. Путина как серьезного и достойного политического партнера. Россия, стремящаяся к экономическому прорыву и интеграции с западными структурами, была заинтересована в том, чтобы принять активное участие в совместных действиях, особенно в условиях, когда мир столкнулся с новой общей угрозой, отразить и сдержать которую по силам лишь наиболее развитым государствам. Главную роль по созданию коалиции и по проведению операции против террористических групп, естественно, взяли на себя США и потому, что стали жертвами невиданного ранее вызова, и потому, что обладают самым мощным военно-политическим и экономическим потенциалом, позволяющим не только нанести при минимальным потерях (позже выяснилось, что практически и без них) удар по талибам и базам организации «Аль-Каида», но и принять меры по созданию переходного афганского правительства, организации широкомасштабной помощи Афганистану, его возвращению в мировое сообщество[234].
В тактическом плане взаимодействие с США и Западом в контртеррористической операции должно было, по мнению Москвы, привести к отказу от двойных стандартов, когда в зависимости от политических преференций террористы могут считаться «борцами за независимость»[235]. Более справедливый и реалистический подход Запада к проблеме терроризма мог бы помочь снизить те угрозы, с которыми сталкивалась Россия и на собственной территории, и на пространствах СНГ, прежде всего в Центральной Азии, и которые постепенно принимали все более широкий и интенсивный характер. Речь идет о наличии террористической составляющей в чеченском сепаратистском движении, о террористических актах в российских городах – взрывах жилых домов в Москве, Волгодонске, Буйнакске, о действиях террористов в Дагестане. Помимо этого, Россия имеет обязательства по обеспечению безопасности в Центральной Азии, где активно действовали боевики Исламского движения Узбекистана, вторгшиеся в Киргизию и Узбекистан в 1999, и в
Наконец, выступив в поддержку контртеррористической операции в Афганистане и дав согласие на военное развертывание США в Центральной Азии, Россия исходила из трезвой оценки своих ресурсов и возможностей. Российские власти окончательно преодолели постсоветский сверхдержавный синдром, фактически признав, что в своих отношениях с США Россия не может рассчитывать на равноправное партнерство. США использовали ситуацию, чтобы подтвердить свою лидирующую роль в мире, и с этим России приходилось считаться. Такой вывод означал, что любые попытки вернуться к «игре с нулевой суммой» и перевести свое недовольство слишком напористым стилем американской дипломатии в русло регионального соперничества будут контрпродуктивными. Было понятно, что США сумеют провести операцию в Афганистане и без российской поддержки, однако в этом случае Россия понесла бы серьезные политические и моральные издержки.
Россия дала «зеленый свет» американскому военному развертыванию в Центральной Азии не только потому, что этого требовала логика общего решения о поддержке американской акции, но и потому, что она мало что могла сделать, чтобы помешать странам Центральной Азии установить новые партнерские отношения с США. В.В. Путин пытался убедить лидеров центрально-азиатских стран «действовать в рамках СНГ и использовать структуры СНГ для консультаций и принятия решений»[237], касающихся борьбы с терроризмом и ситуации в Афганистане. Однако Узбекистан и Казахстан еще до речи В.В. Путина 24 сентября в одностороннем порядке выразили готовность сотрудничать с Вашингтоном. Узбекистан к этому времени вообще не являлся участником ДКБ, что формально обеспечивало ему достаточную свободу действий. Казахстан, традиционный соперник Узбекистана в борьбе за региональное лидерство, попытался воспользоваться моментом, чтобы оспорить у него звание «главного союзника» США, но при этом он не отказался от контактов и консультаций с Москвой[238]. Киргизия и Таджикистан заявили о намерениях «обязательно сначала проконсультироваться с Москвой»[239]. Президент А. Акаев специально подчеркнул, что его решение разрешить использование воздушного пространства Киргизии было согласовано с В.В. Путиным и что «российско-киргизские консультации проходили в соответствии с процедурами ДКБ СНГ»[240]. Судя по всему, попытка России заблокировать размещение американских военных в Центральной Азии вряд ли была бы успешной и, во всяком случае, не принесла бы России политических дивидендов.
Таким образом, поддержка действий США в Афганистане и Центральной Азии была для России наиболее рациональным выбором. Важно было лишь не переусердствовать в выражении этой поддержки, что могло бы подпортить имидж России как страны с самостоятельной внешней политикой, поляризовать само российское общество, а также ослабить позицию России в будущих контактах с американцами относительно Центральной Азии. Не случайно с самого начала некоторые российские деятели говорили о приемлемости лишь временного американского базирования в этом регионе, только до момента окончания антитеррористической операции, а также о недопустимости расширения самой этой операции за пределы Афганистана.
Решение согласиться на американское военное развертывание в Центральной Азии было для России болезненным не только из-за сомнений в истинных намерениях США, но и потому, что накануне 11 сентября Россия находилась в процессе восстановления своих позиций и влияния в регионе. В политическом и академическом лексиконе даже появилось выражение «возвращение России в Центральную Азию»[241]. Этому способствовали следующие основные факторы:
- вылазки боевиков ИДУ в 1999 – 2000 гг. побудили режим И. Каримова обратиться за помощью к внешним силам. Поскольку США в тот период не проявили достаточной готовности взять под свою защиту Узбекистан, Каримов был вынужден искать сближения с Москвой, а также с Китаем;
- успешно проведенная Россией операция по разгрому исламистских группировок, вторгшихся в Дагестан в августе
- пришедший к власти в России В.В. Путин сумел наладить гораздо более позитивные, чем Б.Н. Ельцин, личные отношения с И. Каримовым и другими центрально-азиатскими лидерами.
Появление военного и расширение политического присутствия США в Центральной Азии после 11 сентября делало дальнейшее «возвращение» России в этот регион более чем проблематичным.
Во-первых, США продемонстрировали готовность и способность мобилизовать и эффективно использовать военную силу в регионе для решения проблем безопасности – то есть то, что раньше теоретически ожидали от России. Это сделало Америку более привлекательным союзником и покровителем для стран региона.
Во-вторых, исчезновение внешней (талибской) угрозы также снизило заинтересованность центрально-азиатских стран в российском факторе[242].
В-третьих, американское проникновение сопровождается мощными финансово-экономическими вливаниями, которых не может предоставить Россия. Так, США уже выразили готовность увеличить в
В-четвертых, благодаря сочетанию военно-политического присутствия в регионе и экономических ресурсов США стали восприниматься как более эффективный, чем Россия, региональный брокер в решении спорных вопросов между странами и обеспечения региональной интеграции. Так, учитывая заинтересованность США в стабилизации обстановки в регионе, Узбекистан и Таджикистан предприняли шаги к нормализации двусторонних отношений, остававшихся на протяжении многих лет крайне сложными и болезненными. Так, Узбекистан выразил готовность списать 10 % таджикского долга (120 млн. долл.), а также снизить цены и тарифы на поставляемый в Таджикистан газ и транзит грузов через свою территорию. Кроме того, стороны выразили готовность ускорить решение вопросов, связанных с делимитацией границы и разминированием некоторых ее участков[244].
В-пятых, США совершили мощный прорыв в отношениях с Таджикистаном, который ранее считался безусловной сферой влияния Москвы. Делегация Конгресса США, побывавшая в Душанбе в середине января 2002 г., выразила готовность вкладывать деньги в развитие горно-рудной промышленности, гидроэнергетики и в переработку хлопка[245]. В конце января во время визита в Таджикистан делегации центрального командования вооруженных сил США американцы предложили программу сотрудничества в сфере борьбы с международным терроризмом, включающую обмен информацией, военное образование, проведение конференций, а также оказание гуманитарной и технической помощи на долгосрочной основе. В программу входит и сотрудничество в борьбе с контрабандой наркотиков, и проведение региональных военных учений. Более того, американцы договорились с таджикской стороной об оказании помощи в техническом оснащении границы с Афганистаном и подготовке квалифицированных специалистов для охраны границы, чем ранее занимались главным образом российские пограничники[246].
Если кто-то в России и питал иллюзии, что в обмен на признание Москвой американской гегемонии на глобальном уровне США согласятся признать за Москвой право «естественного доминирования» на постсоветском пространстве, то эти иллюзии окончательно рассеялись. Не в полной мере оправдались и расчеты Москвы, связанные с «разменом» своей поддержки войны в Афганистане на американскую поддержку действий Москвы в Чечне. Если на первых порах Вашингтон действительно воздерживался от упоминаний о Чечне, то после успешного завершения блицкрига в Афганистане критика действий российской армии на Северном Кавказе, а также контакты Вашингтона с представителями чеченских сепаратистов возобновились. (Надо отметить, что в данном вопросе США изменили акценты после захвата чеченской террористической группой заложников в Москве в октябре 2002 г.). Наконец, России не удалось реализовать свои геополитические планы относительно Афганистана – использовать американскую операцию против «Талибана» для того, чтобы привести к власти в Кабуле поддерживаемый ею Северный альянс.
Тем не менее, благодаря действиям США была решена одна из важнейших задач национальной безопасности России – разгром талибов, что существенно уменьшило возможности дестабилизации политической ситуации на южных рубежах России. Это, по мнению некоторых наблюдателей, вполне компенсирует для России все те издержки, с которыми было связано американское военное присутствие в регионе до сих пор, большинство российских политиков и экспертов согласно с тем, что в краткосрочном плане действия США в целом ряде аспектов отвечают интересам России. Это, в частности:
- создание переходного правительства и принятие мер по стабилизации обстановки в Афганистане;
- сдерживание экстремизма в Центральной Азии за счет демонстрации военного присутствия;
- сокращение каналов иностранной помощи радикальным исламистам в Центральной Азии и на Северном Кавказе;
- предоставление помощи государствам региона и содействие развитию их экономики;
- содействие урегулированию межгосударственных споров и противоречий[247].
В соответствии с общей российской заинтересованностью в снижении вызовов и угроз безопасности в Центральной Азии она может только приветствовать любые меры, способствующие достижению этой цели. Вопрос заключается в том, собираются ли американцы надолго оставаться в Центральной Азии, и если да, то как это соотносится с интересами России?
Одна из причин обеспокоенности России относительно политики США в Центральной Азии заключается в том, что американская сторона продолжает довольно туманно высказываться о сроках своего военного присутствия в регионе. Если одни американские представители (в основном из Государственного департамента) обычно утверждают, что американские военнослужащие не будут оставаться в Центральной Азии дольше, чем этого требуют интересы контртеррористической операции в Афганистане, то другие (в основном из Пентагона) предпочитают рассуждать о необходимости долгосрочного присутствия в регионе[248]. Даже если это не просто отвлекающий маневр, а отражение действительных разногласий в американском руководстве, наиболее вероятной представляется победа точки зрения Пентагона.
Вряд ли США согласятся отказаться от стратегических приобретений, связанных с военным развертыванием в Центральной Азии. Во-первых, впервые в истории Запад получил доступ к внутренним районам Евразии, которые согласно законам геополитики считались находящимися вне его досягаемости. Америка в центре Евразии – одно из условий глобального доминирования США, что является главной стратегической целью Вашингтона. Во-вторых, была преодолена «красная черта», установленная Москвой в отношении американского военного присутствия на постсоветском пространстве[249].
Перспектива долгосрочного американского военного присутствия в Центральной Азии вызывает неоднозначную реакцию в России. Президент В.В. Путин не видит в нынешней ситуации никакой проблемы, отмечая, что Россия относится к США как партнеру и, в будущем, даже возможному союзнику. «Если бы мы видели в США врага, то мы действовали бы иначе», – заявил В.В. Путин в интервью Wall Street Journal 11 февраля 2002 г. Некоторые российские деятели, например заместитель председателя комитета Государственной Думы по международным делам С.Н. Шишкарев, полагают, что до тех пор, пока стабилизация обстановки в Афганистане не приобрела устойчивый и необратимый характер, а перспективы реставрации движения «Талибан» и второго дыхания у «Аль-Каиды» выглядит вполне реальной, сохранение американского военного присутствия и международных миротворческих сил в Афганистане необходимо, и оно гораздо выгоднее для нас, чем наличие там экстремистских агрессивных исламистских сил.
Присутствуя в Афганистане и сопредельных странах, США «берут на себя всю полноту политической ответственности за сохранение в регионе стабильных и предсказуемых режимов, за политическое разрешение противоречий между ядерными странами – Индией и Пакистаном, за ликвидацию угрозы агрессивного исламского радикализма и прекращение экспорта в Россию бандитизма и наркотиков. А это вполне отвечает нашим интересам»[250].
Другие российские деятели прямо заявляют о неприемлемости для России наличия постоянных западных баз в Центральной Азии. Впрочем, и в этих заявлениях встречается некоторая двусмысленность. Так, глава Федеральной пограничной службы РФ К.В. Тоцкий, допуская разворачивание иностранных баз только на период проведения антитеррористической операции коалиционных сил в Афганистане, сам же признает, что эта операция «продлится долго, так как основная масса террористов сохранилась. Сохранены также оружие и боеприпасы»[251]. Противоположны точки зрения МИД и Министерства обороны – традиционных оппонентов в вопросах формирования политики России на постсоветском пространстве. В то время как Минобороны выступает категорически против американского присутствия, МИД, в свою очередь, продолжает призывать к поддержке США в борьбе с терроризмом.
При том что последствия американского присутствия в регионе во многом будут зависеть от характера российско-американских отношений, нельзя не признать, что в любом случае это присутствие в долгосрочном плане может стать источником вызовов и угроз российским интересам.
Прямая военная угроза выглядит минимальной: базы в Центральной Азии отнюдь не самый удобный плацдарм для нанесения ударов по России, и, кроме того, количественные и качественные масштабы западного присутствия достаточно ограниченны. Однако наличие американских баз все же создает несколько конкретных концептуальных и практических проблем военно-стратегического и военно-экономического характера[252].
Во-первых, это проблема мобилизационного развертывания, которое лежит в основе российской концепции отражения внешней агрессии. Такое развертывание становится проблематичным, если потенциальный противник вплотную приближается к районам развертывания резервов, к которым в России относятся «тыловые» районы Поволжья, Урала и Сибири.
Во-вторых, это проблема ядерных гарантий. Россия предоставляет такие гарантии своим партнерам по ДКБ. Однако поскольку применение ядерного оружия возможно не только по территории стран-агрессоров, но и по их зарубежным воинским контингентам, то размещение американских сил в странах Центральной Азии создает абсурдную ситуацию: для защиты своих союзников в случае ядерного конфликта Россия должна будет нанести ядерный удар по их же собственной территории.
В-третьих, это проблема секретности стратегических военных объектов России, расположенных на территории Центральной Азии. Хотя стремительное развитие современных технических средств разведки уже и значительной степени рассекретило многие из них, размещение военных баз в регионе позволит США еще более эффективно вести там разведывательную и контрразведывательную деятельность.
В-четвертых, это проблема экспорта вооружений. Появление американских баз и расширение военного взаимодействия с США неизбежно обернутся хотя бы частичной технической переориентацией стран региона, что вызовет сокращение потребности в поставках российского оружия. Эта тенденция уже начала проявляться: по словам министра обороны Казахстана, для начатого в стране перевооружения системы ПВО «необязательно будет закупать военную технику России», поскольку Астана сейчас пристально изучает предложения США, Великобритании и Франции»[253]. Впрочем, российские военные не теряют надежды, что им все же удастся сохранить выход на центрально-азиатский рынок вооружений по «афганской схеме» (страна покупает российское оружие на американские деньги).
Заключение
Таким образом, в результате проделанной работы можно сделать вывод, что военное присутствие США на южном фланге СНГ становится, по крайней мере, в среднесрочной перспективе, постоянно действующим фактором геополитического расклада сил в регионе.
Осознание этого факта вызвало серьезную внутриполитическую дискуссию в России. Главным аргументом в пользу наличия вооруженных сил США на юге СНГ называлось то обстоятельство, что американцы примут на себя первый удар в случае активизации исламистов в центрально-азиатских ННГ и тем самым фактически выступят в защиту российских национальных интересов. Главным же контраргументом было то, что США вряд ли захотят вмешиваться во внутренние конфликты в ННГ, ставить под угрозу жизнь своих военнослужащих и давать всеобъемлющие военные гарантии безопасности для правящих режимов в странах региона.
Сохраняющаяся асимметричность интересов безопасности России и США в Центральной Азии позволяет предположить, что в случае, если в регионе возникнет масштабный внутренний кризис или конфликт, США могут предпочесть сократить свою ответственность, которую придется брать на себя опять же России. Если в предшествующий этому период Россия будет недостаточно включена в формирующиеся структуры региональной безопасности, ее задача окажется несоизмеримо более трудной. Таким образом, стремление России быть полноценным участником системы региональной безопасности является не признаком недоверия или попыткой соперничества с США, а объективной необходимостью. Именно поэтому Россия не согласится с любой системой безопасности, которая неадекватно учитывает ее интересы и потребности. Судя по всему, в США это осознают, по крайней мере – на уровне экспертного сообщества. Так, один экспертный доклад рекомендует правительству США «способствовать развитию таких структур безопасности в Каспийском регионе, которые будут восприниматься Россией как соответствующие ее интересам»[254].
Однако на уровне практической политики Вашингтон не всегда учитывает эти рекомендации, предпочитая односторонние действия.
Принимая во внимание вероятность осложнения российско-американских отношений в условиях проведения односторонних активистских действий США в Центральной Азии и на Кавказе, представляется важным усиление европейской политики в Центрально-азиатском регионе. Как известно, европейские государства лучше знают восточные общества и действуют в них более гибко. Именно в такой гибкости и заинтересована сейчас Россия. Проблемы взаимодействия России и Запада в Центральной Азии не должны сводиться только к борьбе против сил терроризма и экстремизма. Очевидно, их цель гораздо шире – поиск стабилизации обстановки с учетом исторических и культурных особенностей обществ данного региона и сложного переходного периода становления национальной государственности, который они переживают.
Таким образом, военное присутствие США в Центральной Азии (при незначительной и явно подчиненной роли некоторых европейских государств) не может являться гарантией устойчивого политического развития государств этого региона в долгосрочной перспективе, поскольку это присутствие ориентировано на другие задачи. Соответственно, проблема разработки американской стратегии в отношении Центральной Азии не снята с повестки дня и становится все более актуальной.
Список использованных источников и литературы
1. Источники
1. Бжезинский З. Великая шахматная доска. Господство Америки и его геостратегические императивы. – М.: Международные отношения, 1999. – 256 с.
2. Важность борьбы с международным терроризмом и ситуация в Афганистане [Электронный ресурс]. – Режим доступа: http://www.svoboda.org/archive/Crisis/war/1101/ll.111301-2.asp, свободный.
3. Внешнеполитический курс Узбекистана [Электронный ресурс]. – Режим доступа: http://www.mfa.uz/modules.php?op=modload&name =Sections&file=index&req=viewarticle&artid=13&page=1, свободный.
4. Всемирный доклад Хьюман Райтс Вотч – 2006 [Электронный ресурс]. – Режим доступа: http://russian/reports/2006/world.html, свободный.
5. Выступление помощника госсекретаря Л. Крейнера на слушаниях в комитете по иностранным делам Сената США 27 июня
6. Выступление заместителя помощника госсекретаря Б. Линна Паско на слушаниях в комитете по иностранным делам Сената США 27 июня
7. Выступление Т. Фрэнкса на слушаниях в комитете по вооруженным силам Палаты представителей Конгресса США 28 марта
8. Декларация глав государств-членов Шанхайской организации сотрудничества (г. Астана, 5 июля 2005 года) [Электронный ресурс]. – Режим доступа: http://www.centrasia.ru/newsA.php4?st=1120666800, свободный.
9. Декларация о внешнеполитическом курсе Туркменистана в XXI веке, основанном на постоянном нейтралитете, принципах миролюбия, добрососедства и демократии [Электронный ресурс]. – Режим доступа: http://turkinenoilgas.narod.ru/fp-documcnts2.html, свободный.
10. 10 лет СНГ (1991 – 2001). Статистический сборник. Межгосударственный статистический комитет СНГ. – М., 2001. – 405 с.
11. Деятельность Узбекистана в области борьбы с международным терроризмом [Электронный ресурс]. – Режим доступа: http://www.mfa.uz/modules.php?op=modload&name=Sections&file=index&req=viewarticle&artid=18&page=1, свободный.
12. Европейская конвенция о борьбе с терроризмом от 27 января 1977 [Электронный ресурс]. – Режим доступа: http://www.eulaw.edu.ru, свободный.
13. Европейская конвенция по борьбе с терроризмом
14. Лейк Э. Новая стратегия США: от «сдерживания» к «расширению» // США. Экономика. Политика. Идеология. – 1994. – № 3. – С. 29 – 38.
15. Международная конвенция о борьбе с вербовкой, использованием, финансированием и обучением наемников
16. Международная Конвенция о борьбе с финансированием терроризма. 1999 [Электронный ресурс]. – Режим доступа: http://www.un.org, свободный.
17. Назарбаев Н.А. Казахстан-2030. – Алматы, 1998. – 105 с.
18. Позиция Узбекистана в урегулировании международных и региональных конфликтов [Электронный ресурс]. – Режим доступа: http://www.mfa.uz/modules.php?op=modload&name= Sections&file=index&req=viewarticle&artid=56&page=1, свободный.
19. Послание Президента КР Аскара Акаева к народу Кыргызстана и Жогорку Кенешу КР [Электронный ресурс]. – Режим доступа: http://www.bishkekchamber.kg/Inrom/Kyrgyz/Akaev_posl_001114. htm, свободный.
20. Рахмонов Э. В сотрудничестве с Москвой не разочаруемся никогда // Независимая газета. – 2001. – 24 апр. – С. 1.
21. Рахмонов Э. Россия для нас главный стратегический союзник // Независимая газета. – 2001. – 21 февр. – С. 1.
22. Сборник материалов международного семинара по обстановке в Центральной Азии и ШОС / Под ред. Юй Синьтяня и Чжао Хуашэна. – Шанхай, 2003. – 239 с.
23. Узбекистан и вопросы международной безопасности [Электронный ресурс]. – Режим доступа: http://www.mfa.uz/ modules.php?op=modload&name=Sections&file=index&req = viewarticle&artid=18&page=1, свободный.
24. Узбекистан: прорвать блокаду вокруг правды об Андижане (доклад) [Электронный ресурс]. – Режим доступа: http://web.amnesty.org/library/index/engeur620212005, свободный.
25. Current Issues: Terrorism [Электронный ресурс]. – Режим доступа: http://www.usembassy.org.uk/terror.html, свободный.
26. Diplomacy of the Silk Road [Электронный ресурс]. – Режим доступа: http://www.kyrgyzembassyindia.org/silkroaddiplomacy. htm, свободный.
27. Karimov I. Uzbekistan on the Threshold of the Twenty-First Century [Электронный ресурс]. – Tashkent, 1997. – Режим доступа: http://www.press-service.uz/eng/knigi_knigi_eng/knigi_eng2.htm, свободный.
28. Terrorism&Counter-Terrorism [Электронный ресурс]. – Режим доступа: http://www.ict.org.il, свободный.
29. Terrorism Research Center [Электронный ресурс]. – Режим доступа: http://www.terrorism.com/index.shtml, свободный.
30. The Counter-Terrorism Page [Электронный ресурс]. – Режим доступа: http://www.terrorism.net, свободный.
2. Литература
31. Актуальные проблемы внешней политики Казахстана: Сб. ст. – М., 1998. – 361 с.
32. Аллисон Р. Центральная Азия и Закавказье: Региональное сотрудничество и фактор российской политики. – М., 2004. – 219 с.
33. Американский генерал обвинил Россию и Китай в давлении на Среднюю Азию [Электронный ресурс]. – Режим доступа: http://lenta.ru/news/2005/07/15/myers, свободный.
34. Арбатов А. Договор по ПРО и терроризм // Независимая газета. – 2001. – 26 декабря. – С. 2.
35. Афганистан: Справочник. – М., 2000. – 183 с.
36. Бакиев поручил МИДу пересмотреть статус американских военнослужащих [Электронный ресурс]. – Режим доступа: http://lenta.ru/news/2006/12/07/bakiev, свободный.
37. Бакиев согласен уступить базу в Манасе за 15 миллионов долларов [Электронный ресурс]. – Режим доступа: http://lenta.ru/news/2006/06/02/kyrgyzstan, свободный.
38. Бибикова О. Киргизия и Узбекистан: наступление мусульманского экстремизма // Россия и мусульманский мир. – 2000. – № 4. – С. 80 – 94.
39. Бойко В.С. Политика США в Афганистане после событий 11 сентября
40. Ботобеков У. Ситуация в Ферганской долине // Россия и мусульманский мир. – 2000. – № 11. – С. 77 – 89.
41. Бутаев А. Истина где-то рядом // Огонек. – 2000. – № 37 (4664). – С. 31 – 35.
42. Верхотуров Д.Н. Американская политика в Афганистане. Каков ее характер? [Электронный ресурс]. – Режим доступа: http://www.afganistan.ru, свободный.
43. Гарвер Дж. Китайские страхи [Электронный ресурс]. – Режим доступа: http://centrasia.org/newsA.php4?st=1013184000, свободный.
44. Гушер А.И. Проблема терроризма на рубеже третьего тысячелетия новой эры человечества [Электронный ресурс]. – Режим доступа: http://www.strana.ru/articles/politics/2004/12/02.html, свободный.
45. Голотюк Ю. Союзник подкрался с тыла // Время новостей. – 2002. – 5 февраля.
46. Джекшенкулов А. Новые независимые государства Центральной Азии в мировом сообществе. – М., 2000. – 348 с.
47. Дубнов А. Американцев просят на выход. Саммит ШОС напомнил США, что они в ЦентрАзии временно [Электронный ресурс]. – Режим доступа: http://www.centrasia.ru/newsA.php4?st=1120624500, свободный.
48. Жуков С.В., Резникова О.Б. Центральная Азия в социально-экономических структурах современного мира. – М., 2001. – 218 с.
49. Кеннеди Л. Поддержка независимости стран Центральной Азии – важная цель американской политики // Центральная Азия. – 1997. – № 2. – С. 77 – 80.
50. Киргизия может закрыть американскую базу Манас [Электронный ресурс]. – Режим доступа: http://www.easttime.ru/news/1/4/231.html, свободный.
51. Киргизия повысила США аренду за авиабазу [Электронный ресурс]. – Режим доступа: http://lenta.ru/news/2006/01/25/base, свободный.
52. Киргизия требует выдать ей убийцу водителя вместе с его "Береттой" [Электронный ресурс]. – Режим доступа: http://www.easttime.ru/news/1/4/102.html, свободный.
53. Киргизские депутаты потребовали выгнать американскую базу [Электронный ресурс]. – Режим доступа: http://lenta.ru/news/2006/12/15/parliament, свободный.
54. Коэн А. США, страны Центральной Азии и Кавказа: проблемы и перспективы взаимоотношений // Центральная Азия и Кавказ. – 2000. – № 2. – С. 30 – 39.
55. Круглов Е. Американский налет на Киргизию [Электронный ресурс]. – Режим доступа: http://www.centrasia.ru/newsA.php4?st=1182165960, свободный.
56. ЛДПР меняет ориентацию // Независимая газета. – 2001. – 14 декабря.
57. Малашенко А. Зачем Америке Центральная Азия? // Время новостей. – 2002. – 21 января. – С. 1.
58. Милославский Г.В. Интеграционный потенциал региона // Восток. – 1996. – № 5. – С. 5 – 18.
59. Мирский Г.И. Нация, этнос, религия в центрально-азиатском контексте // Мировая экономика и международные отношения. – 1993. – № 12. – С. 4 – 19.
60. Нагорнов С.К. Политика США в Афганистане // Международная политика. – 2005. – № 1. – С. 28 – 37.
61. Наринский М.М., Мальгин А.В. Проблемы развития Содружества независимых государств на современном этапе // Вестник РАМИ. – 2001. – № 2. – С. 33 – 39.
62. «Новое зарубежье» и шансы российско-американского партнерства. – М., 1993. – 284 с.
63. Новые акценты внешней политики Казахстана [Электронный ресурс] // KAZAKHSTAN. – 2005. – № 4. – Режим доступа: http://journals/45/129.html, свободный.
64. Олкотт М.Б. Казахстан – непройденный путь / Моск. Центр Карнеги. – М., 2003. – 210 с.
65. Олкотт М.Б. Центральная Азия: как превратить бывших подданных в друзей? // Россия: ближайшие десятилетия / Под ред. Э. Качинса и Д. Тренина. – М., 2004. – С. 120 – 141.
66. Олкотт М.Б. Центральная Азия: перспективы смены власти // Pro et Contra. – 2005. – июль – август. – С. 52 – 72.
67. Основы новой архитектуры безопасности // Международная жизнь. – 2003. – № 3. – С. 4 – 12.
68. Панфилова В. Директор ФПС – не сторонник западных баз в Центральной Азии // Независимая газета. – 2002. – 18 февраля. – С. 2.
69. Панфилова В. Сто миллионов в качестве предлога для знакомства // Независимая газета. – 2002. – 15 января. – С. 2.
70. Панфилова В. Центральная Азия сосредотачивается // Независимая газета. – 2001. – 29 декабря. – С. 2.
71. Пентагону дали полгода на вывод военной базы из Узбекистана [Электронный ресурс]. – Режим доступа: http://lenta.ru/news/2005/07/30/evicted, свободный.
72. Петров Н. ШОС. Первые шаги к военно-политическому блоку [Электронный ресурс]. – Режим доступа: http://www.centrasia.ru/newsA.php4?st=1120655880, свободный.
73. Политика США в Центральной Азии и Афганистане после событий 11 сентября
74. Правительство новое, группировки старые // Независимая газета. – 2002. – 31 января. – С. 1.
75. Приоритеты казахстанской дипломатии на рубеже веков. – М., 2000. – 288 с.
76. Размещение базы в Киргизии соответствует международным нормам [Электронный ресурс]. – Режим доступа: http://www.easttime.ru/news/1/4/246.html, свободный.
77. Райс поехала отвоевывать Среднюю Азию у России и Китая [Электронный ресурс]. – Режим доступа: http://lenta.ru/news/2005/10/11/rice, свободный.
78. Райс пообещала Путину не строить военных баз в Центральной Азии [Электронный ресурс]. – Режим доступа: http://lenta.ru/news/2005/10/15/talks1, свободный.
79. Рар А. «Большая игра» на постсоветском пространстве // НГ-дипкурьер. – 2003. – 29 сентября. – С. 4.
80. Рашид А. Талибан. Ислам, нефть и новая Большая игра в Центральной Азии. – М., 2003. – 368 с.
81. Россия, Казахстан и Туркмения объявили о строительстве газопровода в обход Каспия [Электронный ресурс]. – Режим доступа: http://www.warandpeace.ru/ru/news/2006/05/29.html, свободный.
82. Россия в Средней Азии и на Кавказе: «центр силы» постсоветского пространства (доклад) [Электронный ресурс]. – Режим доступа: http://www.transcaspian.ru/cgi-bin/web.exe/19762.html, свободный.
83. Ротарь И. Проблемы современного Узбекистана // Под зеленым знаменем. Исламские радикалы в России. – М., 2001. – С. 70 – 87.
84. Рудян Д. Афганская угроза [Электронный ресурс]. – Режим доступа: http://www.iamik.ru, свободный.
85. Сикоев P.P. Ориентиры внешнеполитического курса талибов // Афганистан: проблемы войны и мира. – М., 2000. – С. 220 – 236.
86. Солдат США застрелил гражданина Киргизии в бишкекском аэропорту [Электронный ресурс]. – Режим доступа: http://lenta.ru/news/2006/12/06/shot2, свободный.
87. Соловьев В., Ходаренок М. Пограничные инвестиции // Независимая газета. – 2002. – 1 февраля. – С. 2.
88. Стратегические перспективы: ведущие державы, Казахстан и центральноазиатский узел / Под ред. Р. Легволда. – М., 2004. – 283 с.
89. Стрешнев Р. Щит для Центральной Азии // Красная звезда. – 2003. – 24 октября. – С. 2.
90. США объяснят странам ШОС выгоду от своего военного присутствия [Электронный ресурс]. – Режим доступа: http://lenta.ru/news/2005/07/12/shos, свободный.
91. США отказались выводить базы из стран ШОС [Электронный ресурс]. – Режим доступа: http://lenta.ru/news/2005/07/08/base, свободный.
92. Сыроежкин К.Л. Мифы и реальности этнического сепаратизма в Китае и безопасность Центральной Азии. – Алматы: Дайк пресс, 2003. – 175 с.
93. Таджикистан готов приютить американскую авиабазу [Электронный ресурс]. – Режим доступа: http://lenta.ru/news/2005/09/16/base1, свободный.
94. Таджикистан не намерен говорить с Райс на военные темы [Электронный ресурс]. – Режим доступа: http://lenta.ru/news/2005/10/11/base, свободный.
95. Таджикский МИД объяснил США, что им нечего делать в Средней Азии [Электронный ресурс]. – Режим доступа: http://lenta.ru/news/2005/07/19/tajik, свободный.
96. Ташкент ставит под вопрос будущее американской авиабазы [Электронный ресурс]. – Режим доступа: http://lenta.ru/news/2005/07/08/uzbek, свободный.
97. Токаев К.К. Под стягом независимости: Очерки о внешней политике Казахстана. – Алматы, 1997. – 418 с.
98. Толипов Ф.Ф. Стратегическая дилемма Центральной Азии [Электронный ресурс] // Россия в глобальной политике. – 2006. – № 4. – Режим доступа: http://www.globalaffairs.ru/numbers/21/6014. html, свободный.
99. Троицкий Е.Ф. Политика США в Центральной Азии (1992 – 2004 гг.). – Томск: Изд-во Том. ун-та, 2005. – 184 с.
100. Трофименко Г.А. Центрально-азиатский регион: политика США и проблемы нефтегазового экспорта // США: экономика, политика, идеология. – 1998. – № 11. – С. 30 – 42.
101. Трынков А.А., Глущенко Ю.Н. Некоторые аспекты политики США в отношении стран СНГ и интересы России // США в новом мире: пределы могущества. – М.: РИСИ, 1997. – С. 377 – 412.
102. Узбекистан победил Америку [Электронный ресурс]. – Режим доступа: http://www.easttime.ru/news/1/1/34.html, свободный.
103. Умнов А. Капкан для НАТО? // Независимая газета. – 2000. – 7 июля.
104. Умнов А. Операция "Антитеррор" и перспективы гражданской войны в Афганистане // Центр Карнеги. – М., 2003. – С. 62 – 82.
105. Умнов А. Талибам нужен Афганистан, а не Чечня // Независимая газета. – 2000. – 20 января. – С. 2.
106. Фальков М. Исламское движение Узбекистана (ИДУ) // Независимая газета. – 2000. – 24 августа. – С. 2.
107. Фальков М. На пути к Московскому Халифату [Электронный ресурс]. – Режим доступа: http://www.fergana.org/analitics/010.html, свободный.
108. Ходаренок М. Ненужный союз // Независимая газета. – 2002. – 21 января. – С. 2.
109. Хрусталев М.А. Гражданская война в Таджикистане: истоки и перспективы. – М., 1997. – 149 с.
110. Центральная Азия: пути интеграции в мировое сообщество. – М., 1995. – 361 с.
111. Шишкарев С. Сохранение американского военного присутствия и международных миротворческих сил в Афганистане гораздо выгоднее для нас, чем наличие там экстремистских агрессивных исламистских сил // Труд. – 2002. – 1 февраля. – С. 1.
112. Шумилин А. Борьба с терроризмом делает "изгоев" друзьями США [Электронный ресурс]. – Режим доступа: http://www.strana.ru/news/2005/02/03.html, свободный.
113. Южный фланг СНГ. Центральная Азия – Каспий – Кавказ: возможности и вызовы для России / Под ред. М.М. Наринского и А.В. Мальгина. – М.: Международные отношения, 2003. – 376 с.
114. After Empire: the Emerging Geopolitics of Central Asia / Ed. by J.C. Snyder. – Wash., 1995. – 274 р.
115. Babus S., Yaphe J. U.S. – Central Asian Security. Balancing Opportunities and Challenges [Электронный ресурс]. – Режим доступа: http://www.ndu.edu/inss/stiforum/forum153.html, свободный.
116. Bates G., Oresman M. China’s New Journey to the West: A Report of the CSIS Freeman Chair in China Studies. – [S. l.], Aug. 2003. – 197 р.
117. Bates G., Oresman M. China’s New Journey to the West: China’s Emergence in Central Asia and Implications for U.S. Interests // CSIS Report. – 2003. – Aug. – P. 12 – 17.
118. Bhatty R., Bronson R. NATO’s Mixed Signal in the Caucasus and Central Asia // Survival. – Т. 42. – № 3. – Р. 128 – 140.
119. Central Asian Security: The New International Context / Ed. by R. Allison, L. Jonson. – L.; Wash., 2001. – 371 p.
120. Fairbanks Ch. Being There // The National Interest. – 2002. – Summer. – P. 36 – 43.
121. Global Terrorism Decoded [Электронный ресурс]. – Режим доступа: http://www.globalterrorism.com, свободный.
122. Lieberthal K. A New China Strategy // Foreign Affairs. – 1995. – № 6. – Р. 30 – 39.
123. Luong P.J., Weintbal E. New Friends, New Fears in Central Asia // Foreign Affairs. – 2002. – March/Apr. – Р. 60 – 68.
124. Maynes Ch.W. America discovers Central Asia // Foreign Affairs. – 2003. – March/April. – Р. 120 – 129.
125. NATO after Enlargement: New Challenges, New Missions, New Forces / Ed. by S. Blank. – Carlisle Barracks, Pa., 1998. – 417 p.
126. Power and Change in Central Asia / Ed. by S. Cummings. – L; N.Y., 2002. – 253 p.
127. Rumer E.B. Flashman’s Revenge: Central Asia after September 11 // Strategic Forum. – 2002. – № 195. – Dec. – Р. 3 – 8.
128. Starr F. Making Eurasia Stable // Foreign Affairs. – 1996. – № 1. – P. 78 – 89.
129. Steppes to Empire // The National Interests. – 2002. – Summer. – Р. 44 – 53.
130. The Security of the Caspian Sea Region / SIPRI. – [S. l.]: Oxford Univ. Press, 2001. – 219 р.
