2) Отвлечемся теперь от истории понятия «революции» и его современной формы и рассмотрим с феноменологической точки зрения, как различные аспекты понятия отражаются в самом слове «революция». Понятие неотделимо от слова – и мое прочтение стремится скоординировать аналитический разбор термина с исследованием состава самого слова в его унаследованной фактичности. Значение не может быть выведено из этимологии, однако в повседневном языковом употреблении оно неизбежно сплетено с внутренней формой слова. В слове «революция» присутствуют два основных значимых элемента: приставка «ре-» и корень «вол» (связанный с латинским глаголом «volvo» – «кручу», «поворачиваю»).
Латинская приставка «ре-» прежде всего указывает на противодвижение (в смысле оппозиции). Соответственно, она также подразумевает возврат (return) – и только вследствие этого принимает значение повторения (repetition). Тем самым слово «революция», которое может означать круговое и повторяющееся движение, позволяет услышать в нем и значение насильственного сопротивления (resistance). В моей логической реконструкции понятия я буду опираться на эту совокупность значений, внутренне присутствующих в самой структуре слова.
Сопротивление действующей и наступательной силе, естественно, может мыслить себя как возвращение назад. Так на самом деле и было во всех исторических революциях: только, в то время как все первоначальные революции Нового времени просто провозглашали возврат к прежним средневековым свободам, Французская революция обращалась к неопределенному и далекому прошлому иного народа. В любом случае символическое возвращение было средством ретроспективного присвоения собственного прошлого, или же отрицания его ради другого начинания, способом «пере-делать» и «пере-создать» историю. Ограничения свободы, таким образом, понимались как связанные со временем, как зависимость от прошлого (которым человек вообще не может полностью овладеть). Соответственно и ниспровергаемые институциональные структуры объявлялись принадлежащими прошлому.
Сутью революции становится не просто возвращение к минувшему, но оборачивание, инверсия прошлого и будущего. Начинания, ранее воспринимавшиеся как жизнеспособные и прогрессивные, устремленные в будущее, теперь относятся к завершенной прошлой эпохе, а то, что казалось далеким древним прошлым, становится перспективой для будущего. Позднее, в философском восприятии понятия революции, это переворачивание времени часто связывалось с коперниканской «революцией» картины миропорядка.
В той же степени, в какой приставка «ре-» указывает на возвращение к прошлому, на акт воспоминания, она также подразумевает и рефлексию: обращение субъекта к себе самому, открытие и использование внутреннего мира (в противовес «прогрессивному» движению, ориентированному наружу, к внешнему). В самом деле, воскрешение в революции далекого исторического прошлого должно было оставаться фантазией, тогда как рефлексия внутренней жизни субъекта есть, напротив, реальный, действительный симптом этого воображаемого «воскрешения» или «восстановления». Эта связь между революцией и внутренним (субъективностью) была развита в философии немецкого идеализма. Кант, провозглашавший в эпистемологии повторение коперниканского переворота, показал внутреннюю, субъективную природу форм человеческого познания. В своих работах, посвященных Французской революции, Кант утверждает, что ее главный результат состоит в рефлексивном осознании историческим субъектом своего стремления к благу.[15] Гегель прямо указывает на связь воспоминания и интериоризации в двойственном значении немецкого слова Er-innerung, которое стало одним из центральных его понятий.[16]
По своим ре-активным и ре-ставративным аспектам понятие революции параллельно таким историческим событиям и концептам, как «Реформация» и «Ренессанс». Хотя исторически эти термины и не имели ничего общего со словом «революция», интерпретаторы Французской революции очень скоро стали отмечать ее близость Реформации (Гегель, Гейне, Маркс) и Возрождению (Мишле). На протяжении всей истории христианства любое важное историческое движение начиналось как «возрождение» античности или как возвращение к раннему христианству – и Французская революция не была здесь исключением. Это было во многом связано с самим христианским учением: согласно ему, мессия уже явился, событие произошло, а значит, и связь с исторической истиной предстает главным образом как ретроспективная. Это не препятствовало новым событиям, священным или мирским, отражать и воспроизводить главное Событие – пришествие Христа. Однако воспроизведение часто происходило вопреки уже существующему наследию христианства, как возвращение к его забытым корням. Обращение к античности также зависело от христианской модели времени, которая устанавливала линейный разрыв между (языческой) древностью и новым (то есть христианским) временем. Идея оборачивания истории в обоих случаях основывалась на предположении ее необратимой линейности, предшествовавшей любым возможным оборачиваниям.
В ранний период истории этого понятия «революция», еще далекая от обозначения человеческого действия или возвращения к началу, отсылала скорее к силе судьбы (fortuna), угрожавшей перемениться и разрушить начатые людьми замыслы. Пока образ времени остается циклическим и лишенным целесообразности, в отношении к людским делам и судьбам такое возвращение к началу означает разрушение и смерть – нечто, с человеческой точки зрения, необратимое. Значит, ошибочно просто противопоставлять циклическую «революцию» Средневековья и линейную «революцию» Нового времени. В каждом случае само слово несет ощутимый оттенок необратимой катастрофы, разрушительной и негативной силы. Понятие революции, сформированное в XVIII–XIX веках, сохраняет оба значения неодолимой катастрофы и в то же время – человеческого усилия, побеждающего злую фортуну и вновь учреждающего стабильность.
По сути, корень «volvo» повторяет и воспроизводит то, что уже выражено приставкой: циклическое движение есть движение, постоянно возвращающееся назад. Этой избыточностью само слово «революция» иллюстрирует свой смысл: повторение имени повторения (re-petitio) указывает на бесконечный излишек: революция вновь и вновь воспроизводит свое разворачивание к началу. Избыточность также отсылает к возможному противоречию между двумя возвратными движениями: (циклическое) повторение революции происходит вопреки революции, переворачивая само переворачивание. Тут очевидно, что сама структура слова выражает внутренний парадокс исторических революций и их понятия.[17]
Семантика циклического движения типична для индоевропейских слов, относящихся к времени или к событиям, происходящим во времени, – и «революция» тут совершенно не является исключением. Например, в русском языке само слово «время» происходит от корня «верт-», «вертеться». Другое выражение – «попасть в оборот» – означает нечто очень близкое к революционному событию. Можно также упомянуть и французское «bouleversement» – потрясение, то есть глубокий, задевающий и преобразующий опыт. С одной стороны, выбор круга как метафоры времени обязан тому факту, что люди всегда избирают для представления и измерения времени именно циклические процессы (вроде смен дня и ночи или времен года). С другой – цикличность подразумевает не только включенность того или иного события в великий круговорот природы, но также быстро сменяющиеся взлеты и падения, присущие внутренней динамике самого события.
И здесь цикличность отсылает не к обычному циклу, но, напротив – к непредсказуемой природе движения, постоянно меняющего направление. Движение по кругу, в отличие от линейного, означает и постоянное приложение силы – оно не может быть инерционным. Так, например, Ньютон понимал движение по окружности (в отличие от линейного, зависимого от позиции наблюдателя) как знак подлинного, абсолютного движения в абсолютном времени и пространстве. Движение по кругу есть знак того, что нечто «действительно» с вами происходит, независимо от вашей воли или перспективы. И не случайно, как уже упоминалось, внешне невинное слово «революция» запрещалось как признание политической перемены в качестве свершившегося факта, а впоследствии стало означать аутентичное историческое событие или (по Канту) знак такого события.
Таким образом, мы видим, что исторические изменения в семантике слова «революция» соответствуют двойственности и неопределенности, присущей его внутренней структуре. Такие исторические перемены сами не являются ни одномоментными, ни однозначными, а представляют собой скорее сдвиги в преобладающем значении слова, чем возникновение отсутствующих доселе смыслов. Неясность слова отражает трудность осмысления самого понятия: понятие революции парадоксально. Оно указывает на пределы человеческого разума и тем самым располагает к серьезному философскому размышлению. «Революция» одновременно обратима и необратима, является действием исторической силы и человеческим свершением, возвращением к прошлому и открытием будущего. В ее циклическом движении раскрывается сокрытая доселе истина субъекта; через ориентацию революции на неизвестное будущее предстает его внутренняя темнота. Но вместе с тем революция предъявляет субъекту требование понимания – что же здесь на самом деле происходит? В дальнейшем изложении я попытаюсь прояснить эту сложную и противоречивую структуру понятия революции.

§ 2. Понятие революции в философии

Философия обратилась к революции в момент, когда она стала историчной, то есть отвергла фиксированные метафизические определения человека и осмыслила его сущность как становление и творчество. Обоснование знания опытом потребовало обращения к истории как к опыту изменения, образования (Bildung), к опыту нового. В то же время сразу стало ясно, что недостаточно определить человека как творящего самого себя в истории. Творение, историческое становление, само по себе неантропоморфно. Прежде чем человек начнет творить и развиваться, дело должно уже «сдвинуться с мертвой точки». Время как форма истории само должно откуда-то браться, быть каким-то образом дано. Кроме того, оно должно как-то открываться человеку, чтобы он знал о собственной свободе.
Следовательно, понятие истории может строиться только из некоего чистого, берущегося ниоткуда события, единственным содержанием которого является оно само: чистый дар времени, чистый сдвиг.
Вопрос о презентации времени как чистой формы возник уже в кантовской философии. Кант наложил на такую презентацию запрет, но в то же время сам «почти» нарушил его в учении о «трансцендентальном схематизме» (первое издание «Критики чистого разума»), в «аналитике возвышенного» («Критика способности суждения») и в философии события, намеченной в «Споре факультетов». По указанному в этих текстах пути пошла послекантовская традиция спекулятивной философии.[18] Наиболее четкую формулировку чистого созерцания времени можно найти в «Примечаниях к Софоклу» Фридриха Гёльдерлина. В переломный момент трагедии «не остается ничего, кроме условий времени и пространства». По Гёльдерлину, две части трагедии разделяет и соединяет пустая метафора или «пустой транспорт» – перенос, который ничего не переносит. Понятие простого, чистого события (bloІes Geschehen) возникает далее в «Науке логики» Гегеля.[19]
Сам термин «событие» (Ereignis) попал в центр внимания философии относительно недавно: к нему привлек внимание Мартин Хайдеггер [27]. Событие для Хайдеггера – прежде всего неантропоморфное обоснование сопряжения бытия и времени, перехода бытия из сокрытости в явленность и обратно. Как таковое оно, с одной стороны, является даром, то есть необратимым, бессубъектным и адресованным человеку; в качестве однонаправленного дара бытия событие приближает бытие к человеку и приводит его к его собственной, единичной истине. Но с другой стороны, хайдеггеровское событие обособляет – оно не только дарит, но в то же время изымает себя из мирового «обращения», так что становится возможным уникальность, обособленность каждого отдельного времени. Сложный пейзаж: событие – это одновременно и дар, и изъятие, но в обоих смыслах оно необратимо. Событие дарит/изымает бытие, пишет Хайдеггер, но при этом само не принадлежит к бытию, оно не есть.
Ален Бадью, современный французский философ, развивает хайдеггеровское учение о событии. Событие для него превосходит порядок бытия. В порядке бытия, который подчиняется закону достаточного основания, события действительно нет[20]. Событие у Бадью автореферентно, это множество, включающее в качестве подмножества само себя, основывающееся на самом себе. То есть событие является своим собственным содержанием. Хотя у него может быть и другое конкретное содержание – ряд политических устремлений, например – эти содержательные элементы сами не образуют события, то есть вновь возникшего единства, без добавления к ним чистого имени события, которое не имеет иного содержания, кроме самого себя. Существование (единство) события подвешено, оно зависит от субъекта, который «ставит» на событие, являясь «верным» ему. По этой же матрице строятся мировые, эмпирические события: они замкнуты на себя, тавтологичны и вырваны из причинно-следственных связей. Одна роковая случайность, одно странное, неожиданное происшествие или имя без определенного значения – и событие раскручивает свой маховик, наслаиваясь само на себя. Так, по мере развития Французской революции основной заботой революционеров стало поддержание и спасение революции; внешние цели революции были забыты. Отсюда же серийность исторических революций и их характер «революции в революции», «революции против революции».
Идея самореферентности события, впрочем, восходит к истокам новоевропейской традиции мышления о событии, а именно к второй части «Спора факультетов» Канта, где последний развивает философское определение революции как события («Begebenheit», но в предварительном «Краковском фрагменте» – «Ereignis»). Кант мыслит событие революции не как свершившийся, решительный перелом истории, в котором бы эмпирически воплотилась свободная сущность человека. Такое воплощение в соответствии с духом и буквой кантовского критицизма в принципе невозможно.[21] И тем не менее вокруг Французской революции кристаллизуется необратимое историческое событие. Как мыслится это особое событие? Не как воплощение, а как знак, указывающий на волю человечества к эмансипации и самоуправлению. Событие необратимо, поскольку является мнемотехническим знаком, signum rememorativum, который, по Канту, «уже никогда не будет забыт». Итак, раз ввязавшись в незавершенное событие, человечество принуждено возвращаться к нему снова и снова, повторяя его вопреки самому себе, но никогда не сможет жить, как будто событие революции не произошло, король не убит, а смерть его не развенчана.
Итак, основные черты и тенденции развития современной западной политико-правовой идеологии определялись столетие назад – в ходе глубоких социальных изменений, положивших начало новейшей истории.
На рубеже XIX – XX вв. ведущие индустриальные державы – Англия, США, Германия и Франция вступили в период зрелого капитализма (позднее аналогичный путь прошли Япония, Канада, Италия и некоторые другие страны). Как общественно-экономический строй зрелый капитализм характеризуется концентрацией собственности, господством крупного капитала и гигантских корпораций над массой мелких предпринимателей, а также преобладанием интенсивных способов ведения хозяйства.
С переходом к зрелому капитализму расширяются масштабы деятельности государственной власти. Рост крупной индустрии при многообразии форм собственности приводит к образованию особой системы управления обществом, в которой механизмы рынка сочетаются с государственным регулированием экономики (исследователи называют такую систему по-разному – организованным капитализмом, управляемой рыночной экономикой и т.п.). Составной частью этих процессов явился кризис классического либерализма, исключавшего вмешательство государства в экономическую жизнь.
Для обновления социально-политической теории важное значение имела демократизация общественной жизни в наиболее развитых странах конца XIX – начала XX в. Само понятие политики в связи с этим приобретало новый смысл: если раньше, примерно до середины XIX в., оно охватывало лишь сферу деятельности государственной власти, то теперь его начинают использовать для обозначения гораздо более широкого круга общественных отношений, включая отношения между социальными группами, политическими партиями, их фракциями. Появление на европейском континенте первых фашистских режимов заставило теоретиков политико-правовой мысли внести существенные коррективы в классификацию форм государства и обоснование демократии.
В ходе дискуссий, развернувшихся в обществоведении на рубеже столетий, были пересмотрены философские и методологические основания общественных наук, появилось немало новаторских учений о государстве и праве. Среди них такие авторитетные доктрины, определившие пути развития современной политико-правовой мысли, как социология М. Вебера, теория институтов М. Ориу, бихевиоризм Г. Лассвэлла, и др.
Теория «демократического социализма», окончательно сформировавшаяся после второй мировой войны, стала официальной теорией многих социалистических и социал-демократических партий мира.
Идейные истоки ее лежат в политических взглядах Э. Бернштейна с его диллемой «реформа или революция», а также К. Каутского, акцентировавшего внимание на проблеме «демократия и диктатура». Несомненно и влияние идей солидаризма и институционализма, породивших идеологию плюралистической демократии.
Сам термин «демократический социализм» начал входить в политический обиход между первой и второй мировыми войнами как антитеза той модели социализма, которая создавалась в Советском Союзе. Однако обстоятельная разработка основных положений теории была начата во время второй мировой войны, когда появились работы духовных отцов «демократического социализма»: члена исполкома лейбористской партии Англии Г. Ласки «Размышления о революции нашего времени», председателя социалистической партии Франции Л. Блюма «В человеческом масштабе», председателя социал-демократической партии Австрии К. Реннера «Новый мир и социализм».

ГЛАВА 2. ПОЛИТИЧЕСКИЕ РЕВОЛЮЦИИ ВТОРОЙ ПОЛОВИНЫ XX ВЕКА

§ 1. Алжирская революция 1954 – 1962 гг.

Современный Алжир – одна из наиболее крупных и развитых стран Африки. По размерам территории – 2 381,7 тыс. кв. км – Алжиру принадлежит второе место среди африканских государств (после Судана), по численности населения – 19,7 млн, жителей (1980 г.) – седьмое. Алжир занимает центральную часть Магриба и около 1/4 площади Сахары, простираясь с севера на юг на 1900 км, с востока на запад – на 1800 км. Северная часть страны на протяжении 1300 км омывается водами Средиземного моря. Выгоды географического положения Алжира связаны прежде всего с его положением в западной части Средиземноморского бассейна, где проходят важные морские и воздушные коммуникации между Атлантикой, Ближним Востоком, Европой и Африкой. Недавно сооруженная транссахарская автомагистраль соединяет Алжир со странами Тропической Африки.
Алжирская Народная Демократическая Республика родилась в огне национально-освободительной революции в 1962 г., после семилетней кровопролитной борьбы алжирского народа против французских колонизаторов.
Великая Октябрьская социалистическая революция способствовала возникновению новых форм национально-освободительной борьбы алжирского народа. В 1920 г. большинство социалистических секций Алжира примкнуло к Французской коммунистической партии (ФКП). Росло число рабочих-алжирцев, вовлекаемых в борьбу прогрессивных профсоюзов. С 1928 г. начался приток алжирцев в Коммунистическую партию, оформившуюся в 1936 г. в самостоятельную Алжирскую коммунистическую партию (АКП).
В 1920-1923 гг. движение в защиту прав алжирцев возглавил эмир Халид, внук Абд аль-Кадира. Национал-реформисты начали создавать с 1927 г. «федерации избранных». В 1926 г. алжирскими рабочими во Франции была образована национально-революционная организация «Североафриканская звезда», запрещенная в 1929 г. за пропаганду идей независимости Алжира, но фактически продолжавшая свою деятельность.
С началом 2-й мировой войны в Алжире усилилась реакция. В сентябре 1939 были запрещены АКП и ППА. После капитуляции французского правительства перед гитлеровской Германией (июнь 1940) началось превращение Алжира в источник продовольствия для Германии и Италии. В ноябре 1942 в Алжире был высажен англо-американский десант. В составе французских войск алжирцы приняли участие в военных действиях союзников.
Требования алжирских патриотов, изложенные в 1943 «Манифесте алжирского народа» и «Проекте реформ» (ликвидация привилегий европейского меньшинства, участие алжирцев в управлении страной, созыв после окончания войны Учредительного собрания Алжира), были отвергнуты. В марте 1944 патриотически настроенное крыло нац. буржуазии во главе с Ф, Аббасом, ППА и Ассоциация улемов-реформаторов создали ассоциацию Друзья манифеста и свободы, выступившую за автономию А, в рамках федерации с Францией. Ассоциация была запрещена после подавления антиколониального Майского восстания 1945. В марте 1946 была создана партия Демократический союз алжирского манифеста (УДМА), а в ноябре 1946 – на базе ППА – Движение за торжество демократических свобод (МТЛД), потребовавшее предоставления Алжиру независимости.
В 1947 г. Алжиру был навязан так называемый Органический статут, сохранявший колониальные порядки. В стране нарушались демократические свободы, фальсифицировались выборы, производились аресты борцов за независимость, Большинство крестьян было лишено земли, безработица в городах приняла массовый характер, алжирцы подвергались дискриминации при приеме на работу и при оплате за равный с европейцами труд. Недовольство колониальным режимом принимало формы общенационального протеста: в конце 40-х годов в горных районах стали возникать партизанские отряды, во многих городах действовала сеть подпольных революционных групп. В 1951 г. все национальные партии страны выступили совместно в защиту демократических свобод. Созданный в 1954 г. Фронт национального освобождения (ФНО) стал готовить вооруженное восстание.[22]
В ночь на 1 ноября 1954 года, ФНО поднял антиимпериалистичекое восстание, явившееся началом Национально-демократической революции в Алжире. В Алжир были переброшены соединения французской армии (в июле 1955 численность французских войск в Алжире была доведена до 400 тыс. чел.), однако восстание постепенно распространилось на весь Алжир. Вслед за беднейшим крестьянством горных областей его поддержали пролетариат, городская мелкая буржуазия, студенчество. Солидарность с муджахидами – борцами Армии национального освобождения (АНО, создана в 1954 году), принимала различные формы: массовые забастовки, сбор денежных средств, одежды и медикаментов для повстанцев, кампании бойкота колониальных властей. Активно действовали городские подпольщики – фидаи и вспомогательные бойцы – мусабили, осуществлявшие акты террора и саботажа. В 1955-56 почти все националистические партии самораспустились и примкнули к ФНО. Широкую поддержку ФНО оказывали профсоюзы, организации студентов, торговцев и т. д.
АКП также повела вооруженную борьбу против колонизаторов, создала в подполье свои боевые группы. По соглашению с руководством ФНО в июле 1956 эти группы влились в АНО. На 1-м съезде ФНО в долине Суммам в Кабилии (август 1956) был избран высший орган ФНО – Национальный совет алжирской революции (НСАР), определена структура АНО, принята первая программа ФНО – Суммамская платформа, предусматривавшая создание независимой «демократической и социальной республики». После съезда была создана Политико-административная организация: сеть местных комитетов ФНО во главе с политкомиссарами, опиравшаяся на выборные народные собрания из 5 чел., функционировавшие на занятой французами территории, и в р-нах расположения АНО. Их решения исполняли «комитеты трех», ведавшие судопроизводством, сбором налогов, обработкой земель, захваченных у европейских колонистов и алжирских феодалов-коллаборационистов. К лету 1958 года численность АНО достигла 130 тыс. чел. Рос и международный авторитет ФНО, получавшего дипломатическую, политическую и материальную поддержку от социалистических африканских и азиатских стран. В сентябре 1958 года лидеры ФНО образовали в эмиграции Временное правительство Алжирской Республики (ВПАР) с резиденцией в Каире (затем в Тунисе), выступившее за урегулирование алжирского вопроса путем переговоров. ВПАР было признано СССР (де-факто – в октябре 1960 года, де-юре – в марте 1962), другими социалистическими государствами, странами Азии и Африки.[23]
Европейские ультраколониалисты, недовольные неспособностью французского правительства подавить сопротивление АНО, подняли 13 мая 1958 года в союзе с верхушкой французской армии в Алжире мятеж. Требования Франции о капитуляции АНО были отвергнуты алжирским народом, и 16 сентября 1959 года президент Франции Ш. де Голль признал право алжирцев на самоопределение. Однако сопротивление ультраколониалистов в Алжире и во Франции (в т. ч. мятежи в Алжире в январе 1960 и апреле 1961 годов) препятствовало началу переговоров.
СССР вместе с другими социалистическими странами при поддержке многих членов ООН требовал в ООН признания права Алжира на независимость и оказывал алжирскому народу морально-политическую и материальную помощь. 19 декабря 1960 ГА ООН приняла резолюцию, подтверждавшую право алжирского народа на самоопределение, независимость, суверенитет и сохранение целостности территории Алжира. Были заключены Эвианские соглашения 1962 года о прекращении огня и самоопределении Алжира. Попытки созданной ультраколониалистами в подполье в 1961 военно-фашистской, организации ОАС сорвать выполнение соглашений путем массового террора в городах успеха не имели. Во время референдума 1 июля 1962, проведенного в соответствии с Эвианскими соглашениями, подавляющее большинство алжирцев высказалось за независимость, которая была признана правительством Франции, 5 июля 1962 Алжир был официально провозглашен независимым государством.
Во время войны за независимость погибло более 1 млн. алжирцев. Около 2 млн. было брошено в тюрьмы и конц. лагеря, сожжено 9 тыс. селений. Страну покинули 800 тыс. европейцев, среди них большинство инженеров, учителей, врачей, техников и квалифицированных рабочих, а также предпринимателей.
В июне 19б2 в Триполи (Ливия) 2-й съезд ФНО принял Триполийскую хартию, определившую основные задачи национально-демократической революции. Хартия предусматривала «сознательное созидание на основе социалистических принципов и народовластия», осуществление аграрной реформы по принципу «земля тем, кто ее обрабатывает», национализацию природных ресурсов страны, банков, транспорта и внешней торговли, развитие кооперации, «политику планирования при демократическом участии трудящихся в руководстве экономикой», антиимпериалистический внешнеполитический курс, солидарность со странами Азии и Африки, укрепление связей с социалистическими странами.[24]
В сентябре 1962 года состоялись выборы в Национальное учредительное собрание, которое 25 сентября в городе Алжир провозгласило создание Алжирской Народной Демократической Республики. Первое правительство Алжира возглавил один из основателей ФНО А. Бен Беллз. Правительство наметило целью ликвидацию тяжелого наследия колониализма и последствий многолетней войны, строительство независимого Алжира в соответствии с Триполийской хартией. 8 сентября 1963 года на всенародном референдуме была одобрена 1-я конституция независимого Алжира.
Фермы и предприятия бежавших из Алжира европейцев в марте-октябре 1963 года были переданы комитетам самоуправления (движение за установление рабочего и крестьянского самоуправления стихийно началось еще весной 1962 года, деятельность комитетов самоуправления была узаконена декретами, принятыми в октябре-ноябре 1962 г.) и возобновили работу. К 1964 году системой самоуправления в городах было охвачено 800 промышленных и торговых предприятий, в деревне – 2300 хозяйств, занимавших 2,7 млн. га земли (39% обрабатываемых земель) и дававших около 60% всей продукции сельского хозяйства.
В апреле 1964 3-й съезд ФНО принял новый программный документ – Алжирскую хартию, провозгласившую самоуправление основной формой «непрерывного развития национальной народной революции в революцию социалистическую». Эксплуатация наемного труда была объявлена несовместимой с пребыванием в рядах ФНО. ФНО был оформлен как правящая партия. В работу партии ФНО или поддерживающих ее массовых организаций включились многочисленные сторонники социализма, включая членов АКП.[25]
Последствия еще не преодоленной разрухи, высокий уровень безработицы (до 40–45% трудоспособного населения), невыполнение ряда обещаний и ошибки экономической политики Бен Беллы создали крайне напряженное положение в стране. 19 июня 1965 армия отстранила Бен Беллу от власти. Власть в Алжире перешла к Революционному совету во главе с полковником Х. Бумедьеном. Совет провозгласил верность «положениям Триполийской программы, подтвержденным Алжирской xартией». В мае 1966 были национализированы принадлежавшие иностранному капиталу предприятия горнодобывающей промышленности и страховые компании, в 1967-68 – банки и основная часть предприятий обрабатывающей промышленности. Под контроль гос. сектора перешло до 80% промышленного производства. В 1968-69 годах были приняты меры по улучшению функционирования системы самоуправления. В 1966-69 была определена организация выборных народных собраний коммун и вилай. Государственный сектор был реорганизован в систему «национальных обществ»: специализированных гос. компаний с широкими правами. С 1970 года введен институт «национальной службы», позволивший государству концентрировать квалифицированные кадры на нужных участках. Экономика Алжира перестраивалась на плановой основе. В 1971 году была осуществлена национализация значительной части нефтегазовой промышленности. В 1971 принят декрет об осуществлении в Алжире «аграрной революции», в ходе которой было произведено некоторое ограничение крестьянской земельной собственности и создано около 6 тыс. кооперативов.[26] В них к началу 80-х гг. было объединено около 100 тыс. крестьянских хозяйств с общей площадью земельных наделов более 1 млн. га. На пустовавших или вновь освоенных землях основывались «социалистические деревни». Самоуправляемые хозяйства, в которых занято 230 тыс. работников, сосредоточили 2100 тыс. га лучших в стране земель. Доля кооперативов и самоуправляемых хозяйств в производстве зерна и другой сельскохозяйственной продукции составила более 40% (1980).

§ 2. Кубинская революция

Некоторые страны разделили русскую участь «выхода из темного времени», также изменив форму правительства на Коммунистическое. Куба принадлежит к подобным «удачливым» странам.
Типичным объяснением причин Коммунистического эксперимента на Кубе является то, что Куба была нищей страной, обремененной внутренними проблемами такой остроты, что народ был вынужден искать изменений в правлении. «Общим заблуждением было считать, что события на Кубе были вызваны низким жизненным уровнем и социальным неравенством. Факты этому противоречат».
В самом деле, из всех стран Латинской Америки Куба имела повышающийся уровень жизни и народ умеренно преуспевал.
Среди стран Латинской Америки Куба была:
·                     третьей по уровню грамотности;
·                     первой по уровню образования;
·                     на самом низком уровне по смертности;
·                     второй по количеству врачей на 1000 жителей;
·                     третьей по количеству зубных врачей на 1000 жителей;
·                    первой по числу автомобилей на душу населения;
·                    первой по числу телевизоров;
·                    третьей по числу телефонов;
·                    четвертой по уровню заработной платы на одного занятого;
·                    второй по доходу на душу населения.
В декабре 1956 на Кубу прибыла группа находившихся в Мексике в эмиграции кубинских ре­волюционеров, высадившихся с ях­ты «Гранма» («Grandma» – англ. Бабуля) . После первых не­удачных боёв повстанцы под руководством Ф. Кастро закрепились в горах Сьерра-Маэстра и начали партизанскую борьбу против диктатуры. 13 марта 1957 студенческий Революционный ди­ректорат совершил нападение на президентский дворец с целью лик­видации режима Батисты. В августе 1957 на Кубе вспыхнула забастовка, в которой активно участвовали Рево­люционное движение 26 июля и НСПК, руководившая революционным дви­жением. К началу 1958 созданная в Сьерра-Маэстре армия освободила часть районов провинции Орьенте. НСПК также включилась в вооружённую борьбу против тирании. В марте – апреле 1958 произошла всеобщая за­бастовка трудящихся, подготовленная Революционным движением 26 июля и НСПК. Летом 1958 партизанская борь­ба стала перерастать в гражданскую вой­ну. Боевые колонны под руководством Э. Ге-вары и К. Сьенфуэгоса совершили поход из провинции Орьенте в провинцию Лас-Вильяс (август – октябрь 1958). В ус­ловиях революционного подъёма в стране Повстанческая армия, ру­ководимая Ф. Кастро, освободила провинции Орьенте, Лас-Вильяс и другие районы. Батиста бежал из страны (31 декабря 1958). 1 января 1959 войска По­встанческая армии под команд. Ф. Каст­ро вступили в Сантьяго-де-Куба, 2 января отряды повстанцев во гла­ве с Э. Геварой и К. Сьенфуэгосом вошли в Гавану. Всеобщая за­бастовка трудящихся 2–7 января, развернувшаяся по призыву Ф. Ка­стро и руководимая Объединён­ным национальным рабочим фронтом, сло­жившимся в ходе борьбы против диктатуры, сорвала манёвры реакционной военщины, окончательно переда­ла власть в руки революции.[27]
Революция, победившая в резуль­тате вооружённой борьбы Повстанческая ар­мии, поддержанной народным движени­ем, разрушила военную машину и государственный аппарат тирании Батисты. В первые недели 1959 в стране воз­никло своего рода двоевластие. Временное правительство, в котором находились примкнувшие к революции буржуазные деятели (премьер-министр X. Миро Кардона, президент М. Уррутия Льео и другие), противилось дальней­шему развитию революции. Фак­тически власть на местах находилась в руках Повстанческой армии и её ре­волюционных лидеров. В феврале 1959 было создано Революционное правительство во главе с премьер-министром Ф. Кастро, которое стало быстро и последовательно приобретать черты органа рево­люционно-демократической диктатуры.
В 1958 г., до прихода к власти Коммуниста Fidel Castro, Куба платила занятым в среднем 3,00 $ в час, что в том году было выше, чем в Бельгии (2,70 $), Дании (2,86 $), Франции (1,74 $), Западной Германии (2,73 $); и сравнимо с Соединенными Штатами (4,06 $).
После Кубинской революции уровень жизни упал, что явствовало из комментариев, взятых из статей 4-х последних номеров Американских журналов, посвященных Кубе:
Глядя на улицы, всякий вспоминает времена, когда они были заполнены автомобилями, а сейчас их – единицы.
Хотя ассортимент продовольствия ограничен, оно доступно. Другие продукты просто невозможно достать. Такая система нехваток обеспечивает реальные условия для черного рынка;
Не имеет значения, сколько денег в семье; все оказываются в равном положении перед Кубинской системой нормирования, которая охватывает практически все продовольственные и потребительские товары.
У каждого Кубинца имеется множество заборных книжек на нормированные товары, по одной на каждый вид товара.
Рабочие часы тянутся долго, нехватки реальны, и многие свободы, виды деятельности и собственности, которые Американцы считают необходимыми для счастья, ограничены или недоступны.
Со времен Революции организованная религия заметно утратила свое влияние. Самым значительным изменением было взятие государством управления школами, всегда занимавшее значительное место в деятельности Католической Церкви.
Статья в U.S. News and World Report от 26 июня 1978 г. подтверждает далее скудость и нехватки Кубинского «рая»:
Нехватки продовольствия – характерная черта Кастровской Кубы. Лучшие рестораны Гаваны постоянно испытывают недостаток мяса и других основных продуктов.
Так как практически все принадлежит государству, Кубинцы опутаны бесконечной волокитой...
Большинство работающих из-за низкой заработной платы лишено стимулов. Часто 4-5 человек трудятся вместе там, где требуется лишь один. Никто не работает по-настоящему. Здесь, на Кубе, ты делаешь только то, что обязан, нимало не заботясь о качестве своей работы.
Автор книги Inside Cuba Today (Сегодняшняя Куба изнутри) Fred Ward был обеспокоен бедственным состоянием Кубы, главным образом потому, что она прежде была одной из самых процветающих стран Латинской Америки. Он беседовал со многими Кубинцами и они вставали в тупик перед простым вопросом: «Ни один из опрошенных автором Кубинцев не мог ответить на то, что в первую очередь интересует изучающих Кубу: Если система столь успешна и привлекательна, почему бы ей не работать без сплошных ограничений личной свободы?».[28]
Жизнь на Кубе столь не привлекательна, что многие голосуют против нее ногами: «С тех пор, как в 1959 г. власть на Кубе захватил Фидель Кастро, около 800.000 Кубинцев эмигрировало в Америку».
Если бы Кубинский народ знал то, что он знает о печальных последствиях Коммунизма на Кубе, он наверняка бы не допустил, чтобы его страна стала Коммунистической. И хотя Кубинцы располагали необходимой информацией, которая позволяла им определить, сработал ли Коммунизм где-нибудь в мире до 1959 г., тем не менее страна все равно стала Коммунистической. Тогда следует задать вопрос, почему все же страна стала Коммунистической.
Американский посол на Кубе во время Коммунистической революции Earl T. Smith так ответил на этот вопрос: «Напротив, без помощи Соединенных Штатов Кастро не смог бы захватить власть на Кубе. Правительственные ведомства Америки и пресса Соединенных Штатов играли основную роль в том, чтобы привести Кастро к власти. Как посол США на Кубе во время Кастровско-Коммунистической революции 1957-59 гг., я непосредственно знал факты, которые привели к возвышению Фиделя Кастро. Государственный Департамент постоянно вмешивался – положительно, отрицательно, намеками, чтобы добиться падения Президента Fulgencio Batista, тем самым давая возможность Фиделю Кастро возглавить правительство Кубы. 1 января 1959 г. правительство Кубы пало. Соединенные Штаты продолжали поддерживать режим Кастро долгосрочными субсидиями на экспорт Кубинского сахара».
Вопрос, долго мучивший тех, кто поддерживал партизанскую деятельность Фиделя Кастро, состоял в том, был ли он Коммунистом до того, как стал руководителем Кубинского Коммунистического правительства.
Имелись свидетельства, что Кастро в самом деле длительное время был Коммунистом еще до начала своей партизанской деятельности против правительства Батисты, и этот факт был известен тем в Американском правительстве, кто поддерживал революцию. Этот вывод является теперь установленным фактом, так как история свидетельствует, что Кастро был Коммунистом с первых дней пребывания в колледже. В 1948 г. в Колумбии была попытка Коммунистического переворота в Колумбии, Южная Америка. Фидель Кастро привел группу студентов на радиостанцию, где схватил микрофон, чтобы объявить: «Говорит Фидель Кастро с Кубы. Это – Коммунистическая революция. Президент убит. Все военные учреждения сейчас в наших руках. Флот капитулировал, революция победила».[29]
Это заявление слышал по своему автомобильному приемнику William D. Pawley, бывший Американский посол в Бразилии и Перу, который находился во время попытки революции в Боготе, Колумбия.
Кастро бежал из Колумбии на Кубу и ушел в горы, где начал свою революцию против правительства Батисты. Это произошло в декабре 1956 г., и у него было всего 82 приверженца. Их число вскоре сократилось до 11, а к июню 1957 г. у Кастро было только 30 партизан. Все время делаются заявления, что революция Кастро была народной и на помощь ему стекались Кубинские трудящиеся. Но как раз цифры в поддержку такого вывода отсутствуют.
Одним из первых защитников Кастро был Herbert Matthews, корреспондент New York Times и член Совета по международным отношениям (в дальнейшем – СМО). 25 февраля 1957 г. Мэттьюз сообщил своим читателям: «Не стоит говорить о коммунизме в движении Фиделя Кастро».[30]
Однако, именно в это время правительство США узнало, что м-р Мэттьюз неправ: «Полное досье на Кастро... и Коммунистов, его окружающих, подготовленное отделом G-2 (Разведка) Кубинской армии, было доставлено в 1957 г. с нарочным в Вашингтон и вручено Аллену Даллесу – главе ЦРУ» (14).
К несчастью для Кубинского народа и, в конечном счете, для всего мира, Аллен Даллес, также член Совета по международным отношениям, никак не использовал эту информацию.
Повторно, в 1958 г. официальные донесения о связях Кастро с Коммунистами были переданы William Wieland, специалисту по Латинской Америке Государственного Департамента. В ответ на эти донесения м-р Уиланд потребовал, чтобы правительство США прекратило все военные поставки Кубинскому правительству Фульхенсио Батисты.
Примерно в это же время Кастро дал письменные ответы на вопросы Jules DuBois, где он заявил: «Я никогда не был и не являюсь Коммунистом... « (15).
Дальнейшую помощь «неКоммунист» Кастро получил от Американского посла на Кубе, который заявил, что Батиста более не пользуется поддержкой правительства США и ему следует покинуть Кубу.
Чтобы подчеркнуть, что это заявление соответствовало действительности, и что правительство США поддерживало Кастро, Roy Rubottom, помощник Государственного секретаря по Латинской Америке, в декабре 1958 г. заявил: «Не имелось каких-либо доказательств существования организованных Коммунистических элементов внутри Кастровского движения, или того, что сам сеньор Кастро находился под Коммунистическим влиянием».
С этим не согласился майор Pedro Diaz Lanz, командующий ВВС Кастро. В июле 1959 г. он посетил Соединенные Штаты, чтобы заявить о том, что он непосредственно знает о принадлежности Кастро к Коммунистам. Он отправился в турне по стране, доводя этот факт до всеобщего сведения, но немногие из тех, кто мог что-то предпринять, прислушались к нему.[31]
Посол Смит придал убедительность обвинениям майора Ланца, сообщив: «Со времени высадки Кастро в провинции Орьенте в декабре 1956 г., Государственный Департамент получал донесения о возможном проникновении Коммунистов... в движение 26 июля (название повстанческой армии Кастро)» (18).
Смит возложил ответственность за захват Кастро власти на Кубе на тех, кого он считал виновным: «Правительственные ведомства и пресса США сыграли основную роль в приходе Кастро к власти» (23).
Споры о том, был ли Кастро Коммунистом, закончились 2 декабря 1961 г., когда он заявил следующее: «Я был Коммунистом с юных лет» (24).
Те, кто утверждал, что Кастро не был Коммунистом, ошибались, но вред уже был нанесен. Кастро захватил власть на Кубе и правительство Соединенных Штатов быстро признало его правительство. Государственный Департамент добавил заверения своей «доброй воли» новому правительству.
Теперь Кастро имел возможность на Кубе применить на деле свои Коммунистические идеи. Одним из первых его шагов было принятие закона об аграрной реформе в мае 1959 г. Эта Коммунистическая программа указывала фермерам, какую продукцию им следовало производить и по какой цене они могли ее продавать. Помимо этого, Кастро провел закон о городской реформе, который аннулировал договоры найма и ипотеки, тем самым нанося сокрушительный удар по среднему и высшему классам.
Но позиция правительства Соединенных Штатов изменялась, по крайней мере, в секретных подразделениях различных учреждений, занимающихся подобными вопросами. Президент Эйзенхауэр дал ЦРУ разрешение на организацию из группы Кубинских эмигрантов в Соединенных Штатах вооруженного формирования, подготовленного к возвращению на Кубу и попытке свергнуть правительство Кастро. Ответственным за эту программу Эйзенхауэр назначил руководителя ЦРУ Аллена Даллеса. И Даллес, и Эйзенхауэр были членами Совета по международным отношениям.
ЦРУ разработало планы вооруженного вторжения на Кубу и в 1961 г. выбрало предварительные места вторжения: Залив свиней и город Тринидад на Кубе. Тринидад обладал рядом явных преимуществ по сравнению с Заливом свиней: он был на 100 миль дальше от Гаваны, центра власти Кастро; его население, в основном, было настроено против Кастро; поблизости находился аэродром, пригодный для выгрузки войск, снаряжения и припасов, жизненно важных для успеха вторжения; город имел особенность, важную в случае провала вторжения: рядом находилась горная цепь, куда могли бежать анти-Кастровцы. Эти горы могли укрыть вооруженное формирование, давая возможность обеспечить сбор и поддержку других анти-Кастровских солдат в партизанской войне против правительства Кастро.[32]
Планы вторжения были обсуждены и одобрены комитетом официальных лиц администрации Кеннеди, несмотря на то, что официальным планировщиком был м-р Даллес как руководитель операции. Членами комитета являлись:
·                     Государственный секретарь Dean Rusk, член СМО;
·                     Министр обороны Robert McNamara, член СМО;
·                     Генерал Lyman lemnitzer, Председатель Комитета Начальников штабов, член СМО;
·                     Адмирал Arleigh Burke, Начальник Штаба ВМС;
·                     Adolf A. Berle, Jr., Руководитель целевой группы по Латинской Америке; и
·                     McGeorge Bundy, Специальный помощник Президента по национальной безопасности, член СМО (21).
Показательно, что 5 из 6 членов этого комитета являлись членами Совета по международным отношениям, охарактеризованного одним автором как «Невидимое правительство» Соединенных Штатов.
К тому же, Президент Кеннеди, сменив на этом посту Президента Эйзенхауэра, созвал 4 апреля 1961 г. заседание Совета национальной безопасности для всестороннего обсуждения этого плана.
Силы вторжения высадились на Кубе в Заливе свиней, во втором из двух выбранных мест; несмотря на некоторые ранние успехи, вторжение провалилось. На протяжении первых часов захватчики контролировали примерно 800 квадратных миль, но когда внезапно появились ВВС Кастро для контроля воздушного пространства над районом вторжения, они были обречены.
Обе стороны много написали по вопросу, было ли обещано Кубинскому десанту Американское воздушное прикрытие.
Анти-Кастровские Кубинцы отдавали себе отчет в том, насколько существенно для успеха их боевой задачи было прикрытие с воздуха, и с момента вторжения они утверждали, что Американское правительство действительно обещало им это. Американское же правительство заняло твердую позицию, что воздушное прикрытие обещано не было.
В любом случае, Американского воздушного прикрытия не было и вторжение провалилось.
Одним из первых признаков того, что вторжение планировалось на провал, было появление в New York Times от 10 января 1961 г. статьи, которая месяца за три до вторжения имела название: «США помогают готовить анти-Кастровские силы на секретной военной базе в Гватемале».
В статье была помещена карта, показывавшая местоположение учебной базы на территории Гватемалы. Далее в ней сообщалось, что правительство Гватемалы готовило силы для защиты Гватемалы от Кубинского вторжения, и указывалось, что не все Гватемальцы принимали это объяснение: «Противники администрации Ydigoran (тогдашнего президента Гватемалы) настаивали, что приготовления проводятся для выступления против Кубинского режима Премьера Фиделя Кастро и что они планируются, направляются и, в значительной степени, оплачиваются Соединенными Штатами».
Итак, чтобы узнать о предстоящем вторжении, Кастро должен был всего лишь читать New York Times.
Таким образом, вторжение состоялось 16 апреля 1961 г. и вооруженные силы и ВВС Кастро одержали победу. Существуют некоторые обстоятельства, касающиеся вторжения, которые до крайности обнаруживают, как бездарно оно было спланировано:
·                     1. Кубинские силы вторжения были заверены в том, что в районе высадки не было рифов, однако 3 десантных судна напоролись на рифы, скрытые приливом.
·                     2. ВВС Кастро смогли потопить 2 вспомогательных судна, лишенных воздушного прикрытия. Без доставки на берег необходимых припасов у многих солдат на берегу кончились патроны еще в первые 24 часа.
·                     3. ЦРУ вооружило 1443 участника вторжения оружием, для которого требовалось более 30 различных типов боеприпасов. Оружие было приобретено на складах ненового оружия, чтобы «избежать отождествления сил вторжения с США (правительством)».
·                     4. Планировавшаяся координация восстания анти-Кастровского подполья на Кубе плохо управлялась и приказ более чем 100 подпольным организациям так и не был отдан. Им не сообщили о сроках предполагаемого вторжения.
·                     5. Радио SWAN – коротковолновая широковещательная станция ЦРУ одно за другим передавало противоречивые и неправильные сообщения о восстаниях по всей Кубе; ни одно из этих сообщений не соответствовало действительности.
После того, как вторжение в Заливе свиней провалилось, правительство Кастро могло заявить, что крошечная Коммунистическая Куба нанесла поражение могущественным Соединенным Штатам и, как результат этого, престиж Соединенных Штатов в Латинской Америке упал еще ниже. Урок был ясен. Могучие Соединенные Штаты не смогли подготовить силы, способные покончить с Коммунизмом на Кубе и, стало быть, в любом другом месте Латинской Америки. И любой стране, нуждающейся в Американской помощи в своих внутренних битвах с Коммунизмом, лучше не просить помощи у правительства Соединенных Штатов.
Одним из Американских журналистов, сообщивших о таком повороте в народной поддержке, был д-р Steuart McBirnie, объехавший этот район вскоре после событий в Заливе свиней. Он сообщил, что многие руководители стран Латинской Америки, которых он посетил, сказали ему, что они не могут более полагаться на Американское правительство как на защитника их правления от Коммунизма. Д-р МакБерни сообщил о подобном отношении к Америке в пространных радиопередачах и статьях, но ничто не изменилось.
Куба вновь оказалась в центре международного внимания год спустя, во время событий, получивших название «Кубинский ракетный кризис».[33]
16 октября 1962 г. Президент Джон Кеннеди созвал совещание в Белом Доме, поскольку разведывательные источники уведомляли его, что Русское правительство размещало ракеты и атомное оружие на Кубе. Помимо Президента, на совещании присутствовало 19 человек – все ключевые фигуры его администрации, в их числе и его брат – министр юстиции Robert Kennedy.
Центральное разведывательное управление официально показало присутствовавшим фотографии различных стартовых площадок на Кубе. Роберт Кеннеди впоследствии написал книгу Thirteen Days (Тринадцать дней), в которой комментировал эти фотографии. Он писал: «Я, со своей стороны, вынужден был поверить им на слово. Я внимательно изучил фотографии и то, что я увидел, казалось не более чем участком, расчищенным под фермерское поле или под фундамент дома. Я с облегчением услышал впоследствии, что точно также реагировал практически каждый, включая Президента Кеннеди».
Из 20 участников совещания, 15 являлись членами СМО.
Президент Кеннеди, после того как его убедили, что ему следует увидеть ракеты на снимках, где ракет не было, решил принять строгие меры против Русского правительства. Он выступил по телевидению и сообщил Американскому народу, что на некоторых Кубинских базах находились «баллистические ракеты», способные достигать части территории США. Далее он призвал Русского Премьера Хрущева убрать «ракеты» с Кубы. Когда New York Times на следующий день опубликовала изложение речи Кеннеди, статья не содержала никаких изображений ни ракет, ни баз. Однако, днем позднее, 24 октября 1962 г. было опубликовано изображение предполагаемой «стартовой площадки» вместе с тем, что было определено как «ракетные пусковые установки». Предполагаемые «ракеты» на изображении были не более карандашной точки, но Times была уверена, что эти точки являлись «ракетами».
Каковы бы ни были объекты, которые Русские имели на Кубе, 28 октября они согласились их убрать, при условии «проверки ООН». Американские ВМС были фактически готовы производить досмотр уходящих Русских судов для проверки того, что вывозятся настоящие ракеты. Но никто в действительности не поднимался ни на одно из Русских судов, предположительно перевозивших ракеты. Американские фотографы делали снимки Русских судов, пролетая над ними в океане, но все, что было видно на этих фотографиях – предметы неизвестного назначения, закрытые брезентом. Средства массовой информации быстро окрестили эти объекты «Советскими ракетами».
Миф о том, что Россия действительно вывозила ракеты, поддерживался многие годы. Не далее как 29 марта 1982 г., U.S. News & World Report поместил изображение кормовой части судна, плывущего в море, с покрытыми брезентом предметами на палубе. Подпись гласила: «Советское судно вывозит ядерные ракеты с Кубы при раскрытии карт в 1962 г.».
Ничего неизвестно потому, что никогда так и не выяснилось, каким образом Американское правительство или Американская печать узнали, что под брезентом действительно были настоящие ракеты, особенно после того, как правительство заявило, что одним из условий их вывоза была инспекция Русских судов не-Кубинцами с целью проверки.
Таким образом, только Русские и Кубинцы знали наверняка. И они не делали сколько-нибудь известных заявлений, что предметы под брезентом и маленькие точки на больших фотографиях были действительно ракетами. То, что они в сущности говорили, сводилось к тому, что если Американское правительство хотело верить, что эти предметы были ракетами, оно имело на это полное право. (Конечно, для Кубинцев и Русских было бы глупо признать, что они фактически лгали народам мира, и вывезли деревянные ящики, не содержавшие ничего, кроме морского воздуха.)
Впоследствии обнаружилось, что как часть соглашения с Русскими о вывозе воображаемых ракет, Президент Кеннеди дал согласие убрать реальные ракеты с Американских баз в Турции и Италии.
В дополнение к выводу Американских ракет Президент Кеннеди согласился еще на одно условие. Американское правительство должно было заверить правительства России и Кубы, что оно вмешается в случае любого вторжения на Кубу анти-Кастровских сил.
Кубинцы, настроенные против Кастро, не подозревавшие об этом соглашении между Русскими и Американцами, тем временем закупали оружие и суда в Соединенных Штатах, и готовили контрреволюцию на Кубе. Как только они двинулись к берегам Кубы, они были остановлены Береговой Охраной США и их суда и вооружение было изъято. Режим Кастро отныне был защищен от анти-Кастровского вторжения Береговой Охраной США.
Многие считают, что это и было действительной целью «Кубинского ракетного кризиса»: деревянные ящики были вывезены в обмен на согласие Американского правительства сделать 2 вещи:
1. Убрать реальные стратегические ракеты от границ России и
2. Гарантировать, что правительство Кастро не станет объектом анти-Кастровского вторжения.
Одним из тех Американцев, который считал, что Американское правительство фактически создало движение Кастро и затем навязало правительство Кастро Кубинскому народу, являлся Президент Джон Кеннеди. Согласно New York Times от 11 декабря 1963 г. он дал интервью, в котором сказал: «Я думаю, что мы породили, создали, целиком сделали, не подозревая об этом, движение Кастро».
За свое участие в возвышении Кастро к власти Герберт Мэттьюз из New York Times получил повышение и стал членом Редакционной Коллегии этой газеты. А за свои усилия Уильям Виланд получил важный пост Генерального Консула в Австралии.
Теперь Кастро обеспечил себе возможность буквально уничтожить Кубинскую экономику при помощи своих ошибочных идей об эффективности Кубинского Коммунизма, и при этом располагать Береговой Охраной США для защиты своего правительства от вторжения с моря.
А Президент Кеннеди, который, по-видимому, все это разгадал, был мертв уже недели за 3 до публикации интервью в Times.

§ 3. Иранская революция 1978 – 1979 гг.

Революция 1978-1979 гг., ликвидировавшая в Иране монархию, стала заметным явлением послевоенного периода.
В 60-70-е годы жизнь иранского общества прошла под знаком «белой революции», которая по замыслу Мохаммеда Резы-шаха, должна была заложить основы для перехода Ирана в число развитых капиталистических стран[34]. При жизни одного поколения монарх мечтал совершить «прыжок через столетия», перевести Иран «из средневековья в ядерный век», превратить страну в «пятую индустриальную державу мира»[35].
Действительно, результаты серии крупномасштабных социально-экономических и политико-административных реформ, проведенных в течение полутора десятилетий за счет колоссально возросших доходов от нефти, поражали воображение не только многих западных наблюдателей, но и самого монарха.[36] Нефть позволила Ирану испытать почти невиданные ранее темпы экономического роста. В отсталой аграрной стране появились новые отрасли современной индустрии – металлургические и машиностроительные заводы, нефтехимические комплексы, автомобильные и тракторостроительные предприятия, газовая промышленность, заложены основы национального судо– и самолетостроения и даже сделаны шаги к созданию атомной энергетики. В стране стали утверждаться эталоны современного «общества потребления». Экономический рост сопровождался относительной социальной и политической стабильностью.
Однако сравнительно высокие количественные показатели роста иранской экономики не отражали реальный прогресс в экономическом развитии страны. Ускоренная модернизация по западному образцу, проводившаяся в условиях довольно низкого исходного уровня, вызвала крайнюю неравномерность и диспропорциональность всего экономического развития страны. Уже в середине 70-х годов выявились резкий рост дефицита платежного баланса и инфляция, которая сильно отразилась на доходах большинства трудящихся. Политика индустриализации Ирана, по мысли шаха, должна была способствовать ликвидации архаичных, традиционных и расширению новых, современных социально-экономических укладов. На деле же эта политика привела к возникновению государственно-монополистических общественных структур, на которых паразитировала горстка удачливых коммерсантов и коррумпированных чиновников, а огромная масса населения, выбитого из традиционных жизненных укладов, в подавляющей своей части осталась вне процесса социальной модернизации. Для этих общественных слоев «белая революция» оказалась «революцией обманутых надежд».[37]
Не достигла своих целей и аграрная политика шахского режима. Ликвидация полуфеодальных отношений в деревне и перераспределение земель в пользу крестьянства. Хотя и привели поначалу к довольно существенному увеличению числа мелких собственников, в конечном счете вызвали рост крупных капиталистических хозяйств. Крестьяне массами бросали или продавали свои земельные участки и устремлялись к благам городской жизни, в которой большинство из них так и не смогло найти себе место.
Еще сильнее сказались результаты шахской политики на психологии масс. Форсированное промышленное развитие, ускоренное городское строительство, вторжение иностранных товаров, растлевающее влияние буржуазной массовой культуры, взломав традиционные структуры общества, вызвали острый кризис самосознания. Вырванные из привычной деревенской среды и заброшенные в сумятицу бездушных городов, иранцы ощущали себя не дома. И они набросились на все, что было чуждо их устоявшемуся жизненному укладу.[38]
Оказавшись не в состоянии справиться с экономическими и социальными проблемами, шахский режим усилил репрессии. Действовавшая под личным руководством шаха САВАК вела тотальную слежку за иранцами, как внутри страны, так и за ее пределами. На предприятиях, в учреждениях, в учебных учреждениях действовали специальные отделы, подведомственные САВАК. Военные трибуналы беспощадно карали оппозиционеров. Только в течение 1976-1977 гг. имели место десятки случаев, когда деятели оппозиции были убиты сотрудниками САВАК.[39] В отношении попавших в их руки представителей оппозиции сотрудники САВАК применяли самые изощренные пытки. Усиление авторитарных методов правления вызвало открытое недовольство демократических кругов.
Таким образом, к революционному взрыву привел ряд факторов. Важнейшим из них было преобразующее, угнетающее и разрушающее воздействие бурно развивавшегося капитализма на мелкобуржуазный и докапиталистические уклады, причем наименьшим оказалось воздействие преобразующее, трансформирующее.[40] Это был комплексный фактор. Комплексность его заключалась в том, что он имел целый ряд аспектов – экономический, социальный, морально-этический, психологический.
 В ноябре 1977 г. оппозиционные выступления, инициаторами которых были представители интеллигенции, стали массовыми. 15 ноября 1977 г. начались волнения в политехническом университете «Арьямехр». 16 ноября волнения перекинулись в крупнейший Тегеранский университет. Студенты требовали демократизации общественно-политической жизни в стране и выдворения с университетской территории представителей САВАК. Во время стычки между студентами и полицейскими было убито несколько десятков человек. Студенческие выступления были подавлены.
4 января 1978 г. руководство партии «Растахиз» созвало в Тегеране так называемый чрезвычайный съезд, который осудил антиправительственные выступления студентов и выразил свою полную поддержку действиям шахского правительства. 8-9 января в г. Куме – важном религиозном центре состоялись антиправительственные демонстрации учащихся религиозных училищ, духовных лиц и представителей средних городских слоев, в ходе которых не только провозглашались антиправительственные лозунги, но и выдвигалось требование о ликвидации шахского режима и восстановлении конституционных норм. 19 и 20 февраля вспыхнуло восстание в Тебризе: в нем приняло участие около 100 тысяч человек. Часть восставших выдвигали левые лозунги, другие выступали под руководством оппозиционно настроенных религиозных деятелей. При подавлении восстания были использованы танки, бронемашины, вертолеты. Сотни демонстрантов были убиты.[41]
Студенческие волнения, январские массовые демонстрации в Куме, Тебризское восстание ознаменовали начало социально-политического кризиса в Иране.
Наиболее активными участниками этих первых выступлений, а также последующих городских волнений были «традиционные» средние городские слои, связанная с ними часть рабочих, а также пауперы. Состав основных сил движения наложил отпечаток на его характер и политическую направленность на первом этапе иранской революции. Главные участники волнений принадлежали к той части иранского общества, которое сохраняет наибольшую приверженность религии. Поэтому особенностью иранской революции стало то, что крупные шиитские улемы заняли в ее руководстве преобладающие позиции.
Пренебрежение к духовенству было одним из серьезных просчетов шаха. Проведя секуляризацию земель мусульманских учреждений, монархия недоучла степень его влияния на массы, особенно на ту часть, которая располагалась на низших ступенях социальной лестницы. Рассчитывая этим ослабить духовенство, шах на деле восстановил его против себя. Вожди шиитского духовенства умело воспользовались ошибками шаха и начали против него ожесточенную кампанию.
Лидер шиитского духовенства аятолла Рухолла Мусави Хомейни идеалам «белой революции» противопоставил свой идеал «исламского правления» и «исламского общества», прообраз которого восходил к временам пророка Мохаммеда и имама Али. «Исламское правление» должно подготовить людей ко времени пришествия шиитского мессии – 12-го имама Махди. В «исламском обществе» все слои населения будут жить, как братья, единой мусульманской общиной, где богач обязан помогать бедняку и каждый должен проявлять заботу о соседе. «Не будь угнетателем, не будь угнетенным» – вот девиз, которым будут руководствоваться члены общины.[42] По мнению Хомейни, путь к созданию общества «исламской социальной справедливости» пролегает через внедрение ислама в жизнь людей, восстановление исламских моральных отношений, всеобщий возврат к непреходящим ценностям мусульманской религии – благочестию, скромности, воздержанию. Для этого необходимо осуществить «исламскую революцию» (начинающуюся свержением шахского режима и завершающуюся установлением власти духовенства) и – как ее составную часть – «исламскую культурную революцию». Только с помощью таких мер можно добиться морального усовершенствования мусульманской общины, очистить ее от разлагающего влияния насаждавшегося «западного образа жизни». Спасение мусульман в самоизоляции, в поисках собственного, «третьего пути» развития.[43]
Поэтому, в таких условиях, когда политика ускоренной модернизации по западному образцу вызвала стремление к возврату к традиционным общественным и культурно-нравственным устоям, в традиционных представлениях консервативное по своей природе духовенство, выглядело во многих отношениях идеальным руководителем антишахской борьбы. Стремительная ломка устоявшихся духовных традиций и самобытных культурных ценностей создала вакуум, который стал заполняться религией. Для широких масс населения в духовных ценностях ислама воплотился тот комплекс факторов морального, этического, гуманистического и социального порядка, в котором выразился их протест против беззакония, произвола, коррупции, роста социального неравенства[44]. Массовые выступления в религиозной форме в Иране с начала 1978 г. вылились в подлинно народную революцию. Успех пропаганды шиитских богословов объясняется не только тем, что преподносившаяся ею характеристика режима соответствовала фактам, но и отличной ее организацией. Хорошо налаженная оперативная связь мусульманских служителей со средними слоями города и городскими низами позволила использовать уникальную ситуацию и, направив их действия, руками масс опрокинуть монархию. Поскольку антишахская борьба освящалась именем Аллаха, массы проявили в дни революции удивительную стойкость и самоотверженность. Средние слои города, городские низы начали воспринимать потребность социального возмездия как нечто, стоящее выше самой жизни индивида[45].
После Тебризского восстания наступило некоторое затишье, но в начале мая 1978 г. произошли новые массовые выступления в Куме, Тебризе и некоторых других городах. На массовых манифестациях 5-7 сентября антишахские лозунги, особенно в Тегеране, получили преобладающее звучание. В этой обстановке, предвидя дальнейшее расширение массовых выступлений власти 7 сентября 1978 г. приняли решение ввести военное положение в 12 крупнейших городах страны. 8 сентября , несмотря на запреты, в Тегеране состоялась грандиозная манифестация, участники которой потребовали отмены военного положения и отстранения шаха от власти. Армейскими частями был открыт огонь, сотни людей были ранены и убиты. Однако это не ослабило внутриполитической напряженности. В конце октября – начале ноября 1978 г. наступил новый этап в развитии антимонархического движения в Иране: революция по существу приобрела общенародный характер. С этого времени в оппозиционное движение активно включились промышленный пролетариат, служащие, студенты, интеллигенция и учащиеся старших классов школ. Особенно ощутимый удар нанесла правительству забастовка рабочих-нефтяников. В стране возник энергетический кризис. Борьба рабочих-нефтяников против шахского режима стала важнейшим фактором, изменившим баланс сил в пользу оппозиции.
 Одна из особенностей революции заключалась в том, что поведение рабочего класса и крестьянства в ходе революционных событий не являлось непосредственным следствием их экономического положения. Заработная плата фабрично-заводского пролетариата вплоть до самого кануна революции росла темпами, опережавшими темпы инфляции. Самый чувствительный удар по силам монархии во время решающих событий нанесла самая высокооплачиваемая часть рабочего класса – нефтяники[46].
Важной особенностью наступившего в начале ноября нового этапа в развитии революционных событий было усиление антиамериканских тенденций. Поставки американцами шахскому правительству больших партий средств для разгрома манифестаций вызвали еще большее возмущение иранской общественности. 10-11 декабря, в дни религиозного траура, в Тегеране и многих других городах прошли миллионные манифестации против США. Кровавая расправа лишь накалила обстановку. В этих условиях была сделана попытка образовать гражданское правительство во главе с Бахтияром. Это была попытка правящей верхушки в лице двора и крупной буржуазии перейти от диктатуры к буржуазной демократии ради спасения института монархии. В это время монархия была вынуждена пойти на максимум уступок. Однако либеральная буржуазия побоялась перечить Хомейни, за которым стояли находившиеся в состоянии экстаза многомиллионные массы.[47]
Вынужденный отъезд шаха 16 января 1979 г. вызвал всеобщее ликование народа. По призыву аятоллы Хомейни население отказывалось признавать правительство Ш. Бахтияра.
Приезд 1 февраля 1979 г. аятоллы Хомейни в Тегеран привел к новому повороту событий. В стране возникло двоевластие. Вооруженное восстание в Тегеране 11 февраля, в котором самое активное участие приняли боевые группы «Федаяне халг» и «Муджахидине халг», переросло в народное восстание, охватившее всю страну, привело к падению правительства Ш. Бахтияра, самороспуску обеих палат парламента[48]. К исполнению своих обязанностей приступило правительство М. Базаргана, назначенного на этот пост еще раньше аятоллой Хомейни.
Началом процесса формирования исламского режима можно считать создание Исламского революционного совета в январе 1979 г. Правительство М.Базаргана, функционировавшее под контролем ИРС, призвано было по замыслу Хомейни, маскировать процесс создания исламского режима. Однако между ИРС и правительством Базаргана завязалась борьба за реальный контроль за страной.
Провозглашение Исламской Республики Иран 1 апреля 1979 г. в результате референдума как бы легализовало формирование исламского режима. Принятая на основе результатов референдума 2-3 декабря 1979 г. конституция ИРИ, воплотившая в себе все принципы доктрины Хомейни, открыла перед шиитскими богословами практически неограниченные возможности контроля над иранским обществом. Шиизм, персонифицированный в лице Хомейни (его имя было внесено в текст самой конституции), стал руководящей и направляющей силой иранского общества, ядром политических, общественных и государственных организаций.
Отстранение либеральной буржуазии от власти произошло в ноябре 1979 г. Продолжавшиеся в первые дни ноября 1979 г. студенческие демонстрации, еще недавно проходившие под ярко выраженными социальными лозунгами, в результате призывов религиозных лидеров получили исключительно антиамериканскую направленность. 4 ноября членами Организации мусульманских студентов была осуществлена заранее запланированная акция по захвату американского посольства.[49] Хомейни назвал происшедшие события «второй революцией, еще более крупной, чем первая». Базаргану пришлось подать в отставку. Это было началом конца последнего из оставшихся на политической арене течений либерального лагеря – центристского, а следовательно, и всего движения в целом[50].
С отставкой правительства Базаргана у руля правления в стране безраздельно утвердилось исламское движение.
Таким образом, по характеру, движущим силам и методам борьбы иранскую революцию можно определить как народную, по основной направленности как антимонархическую, антиимпериалистическую и антиамериканскую, по организационно-идеологической основе как исламскую.

ГЛАВА 3. РЕВОЛЮЦИЯ И ОБЩЕСТВО

§ 1. Эволюция революционных доктрин в XX веке

До последнего времени результатом усилий всех революционеров были политические революции. Они представали в самом разном обличии. Но в случае успеха переворота итог был один – старую форму социального неравенства заменяла его новая форма. Самые великие  политические революции, двигая общество вперед, не смогли покончить с эксплуатацией, классами и государством.
Перед нами – больше семейство буржуазных и буржуазно-демократических политических революций. Их задача – расчистить место для капитализма, убрать стоящие на его пути феодальные и прочие докапиталистические пережитки. Где-то это происходит под флагом демократии, где-то без него. Да и происходит далеко не сразу. В 1874 году, в предисловии к «Крестьянской войне в Германии» Фридрих Энгельс отмечал: «(...) Таким образом, Пруссии выпала своеобразная судьба – завершить в конце этого столетия в приятной форме бонапартизма свою буржуазную революцию, начавшуюся в 1808-1813 гг. и сделавшую шаг вперед в 1848 году».[51]
Возможно, эта мысль Энгельса подтолкнула Владимира Ленина к созданию теории «широкой» и «узкой» революций. В 1910 году в «Заметках публициста» Ленин так говорил о «завершении буржуазно-демократической революции»: «Если его употребляют в широком смысле, под ним разумеют решение объективных исторических задач буржуазной революции, «завершение» ее, т.е. устранение самой почвы, способной родить буржуазную революцию, завершение всего цикла буржуазных революций. В этом смысле, например, во Франции буржуазно-демократическая революция завершена была лишь 1871 годом, а начата в 1789 году.
Если же употребляют слово в узком смысле, то имеют в виду революцию отдельную, одну из буржуазных революций, одну из «волн», если хотите, которая бьет старый режим, но не добивает его, не устраняет почвы для следующих буржуазных революций. В этом смысле революция 1848 года в Германии была «завершена» только в 1850 году или в 50-х годах, нисколько не устранив этим почвы для революционного подъема 60-х годов. Революция 1789 года во Франции была «завершена», скажем, в 1794 году, нисколько не устранив этим почвы для революций 1830, 1848 годов».
Итак, Ленин выделял «широкую» и «узкую» буржуазные революции!
Первая охватывает весь цикл революционных перемен. Вторая – лишь одна из «волн» внутри этого цикла! По Ленину, «широкая» буржуазная революция во Франции длилась около 100 лет: с 1789 по 1871 годы. Внутри нее бушевали отдельные революционные «волны»: 1789-1794, 1830, 1848, 1871.[52]
Великий Октябрь повлиял на появление нового типа политических революций. Дожидаясь «запаздывающих» коммунистических революций на Западе, большевики обратились к кипящему народными движениями Востоку. В июле 1920 года, выступая на II конгрессе Коминтерна, в комиссии по национальному и колониальному вопросам Ленин помимо прочего заявляет: «В-третьих, мне хотелось бы особенно подчеркнуть вопрос о буржуазно-демократическом движении в отсталых странах. Именно этот вопрос вызвал некоторые разногласия. Мы спорили о том, будет ли принципиально и теоретически правильным заявить, что Коммунистический Интернационал и коммунистические партии должны поддерживать буржуазно-демократическое движение в отсталых странах, или нет; в результате этой дискуссии мы пришли к мнению о том, чтобы вместо буржуазно-демократического движения говорить о национально-революционном движении. Не подлежит ни малейшему сомнению, что всякое национальное движение может быть лишь буржуазно-демократическим, ибо главная масса населения в отсталых странах состоит из крестьянства, являющегося представителем буржуазно-капиталистических отношений. И все же буржуазные революционеры были пристегнуты к движению, якобы, социалистических Советов: «Постановка вопроса была следующая: можем ли мы признать правильным утверждение, что капиталистическая стадия развития народного хозяйства неизбежна для тех отсталых народов, которые теперь освобождаются и в среде которых теперь, после войны, замечается движение по пути. Мы ответили на этот вопрос отрицательно. Если революционный победоносный пролетариат поведет среди них систематическую пропаганду, а советские правительства придут им на помощь всеми имеющимися в их распоряжении средствами, тогда неправильно полагать, что капиталистическая стадия развития неизбежна для отсталых народностей».[53]
Эта теория была обкатана в Монголии. Произошедшую там в 1921 году революцию крестьян-аратов называли просто «народной». К тому времени пролетариата в Монголии не существовало и говорить о «социалистической революции» было бы явным абсурдом. Тем не менее, в Монголии заявили, что придут к социализму перепрыгнув через капитализм! Практика, в конечном счете, не подтвердила эту теорию...
История с переодеванием буржуазных революций продолжилась после Второй мировой войны. Тогда появился термин «народно-демократическая революция». Она стоит как бы посредине между буржуазными революциями, проведенными пролетариатом, и такими же революциями, во главе которых стояла буржуазия. Для народно-демократических революций характерна политическая власть марксистско-ленинской партии, огосударствление промышленности и, как минимум, попытка коллективизировать деревню. В переживших такие революции странах Азии и особенно в Восточной Европе пролетариат уже стоял на исторической арене и участвовал в революционных переменах. Понятно, где-то в большей, где-то в меньшей степени. Однако, в отличие от Великого Октября, роль пролетариата здесь не столь значительна, а революционные перемены не столь радикальны. Нередко за буржуазией приходилось оставить не только собственность, но и политические права.[54] Кроме того, нужно было обозначить лидерство в революционном процессе «старшего брата» – СССР. В итоге революция, к примеру, в Венгрии получила титул демократической, в Чехословакии – национально-демократической, в Китае – новодемократической, во Вьетнаме – национальной народно-демократической, на Кубе – демократической и антиимпериалистической. На изначально «социалистическом» характере своих революций настаивали только Болгария и Югославия, да еще Румыния при «гении Карпат» Н. Чаушеску. Впрочем, и другие страны соцлагеря заявляли о том, что народно-демократическая революция – только первый этап.
А за ним идут уже «социалистические» преобразования.
За всем разнообразием семейства народно-демократических революций видно одно – практически все они произошли в относительно отсталых странах. В странах, которые к моменту революций не до конца решили антифеодальные, буржуазно-демократические, а порой, и национально-освободительные задачи. Последнее, кстати, также доказывает относительную отсталость этих стран. Ведь колонизаторам легче подчинить себе именно экономически отсталую страну. Отсталость, пожалуй, меньше всего была характерна для двух стран соцлагеря: Чехословакии и ГДР. Кстати, в ГДР говорили о антифашистско-демократическом этапе революции. Но понятно, что после капитуляции Германии, мнение немцев об общественном строе в советской оккупационной зоне спрашивали в последнюю очередь. А Чехословакия, по европейским меркам, все же не была в экономических лидерах.
Словом, народно-демократические революции, чаще всего, происходили там, где молодой капитализм нуждался в государственной поддержке для своего скорейшего роста. Тут показателен пример Австрии. В конце Второй мировой часть страны и ее столица Вена были заняты Красной армией. Но создать «Австрийскую Советскую Социалистическую Республику» здесь не удалось. Экономически развитая Австрия уже прошла этап, когда огосударствление могло помочь созданию индустрии. Установление здесь советских порядков было бы шагом назад. И австрийцы, через правившую Социалистическую партию, отчаянно сопротивлялись этому шагу!
В «соцстранах» Восточной Европы задача «догоняющего развития» была решена относительно быстро – к концу 80-х годов, когда и рухнули просоветские режимы. А вот более отсталая Азия еще не полностью распрощалась с «социалистическими» порядками. Особенно это очевидно для Северной Кореи.
Здесь режим «социалистического» огосударствления еще не полностью исчерпал свою прогрессивность. Он только начал давать первые, неизбежные трещины. Но его падение теперь вопрос времени!
А в Южной Корее аналогичные задачи решали через помощь американского и японского капитала, через активный поиск своей ниши на мировом рынке. В итоге, этот путь оказался более эффективным, чем всеобщее огосударствление и самоизоляция КНДР. В середине 80-х годов на Юге валового национального продукта на душу населения приходилось примерно в 2,5-3 раза больше, чем на Севере.
Итог народно-демократических революций очевиден: буржуазное «шило» не удалось утаить в коммунистическом «мешке». «Социалистическая ориентация» и «некапиталистический путь развития» оказались временной мерой именно на капиталистическом пути...
Встать на «некапиталистический путь развития» сегодня явно намерены различные маоистские партии и партизаны относительно отсталых латиноамериканских и азиатских стран. Однако отчаянный героизм партизан не заменит материальные предпосылки коммунизма и не выведет эти страны за грань буржуазных революций. Хотя он и может стимулировать начало социальной или коммунистической революции в мировых экономических центрах.
В I томе «Немецкой идеологии» Карл Маркс отмечал: « (...) Коммунизм эмпирически возможен только как действие господствующих народов, произведенное «сразу», одновременно, что предполагает универсальное развитие производительных сил и связанного с ними мирового общения».[55] Очевидно, что до начала революции «господствующие народы» будут стоять во главе эксплуатации народов более отсталых. Что мы сегодня и наблюдаем. Но исход социальной революции определят именно передовые страны, точнее, их пролетариат.
Социальной революции предстоит преодолеть частную собственность, рынок, товарное производство, разделение труда, покончить с классами и государством! Кроме того, социальная революция будет только всемирной. Самая великая политическая революция не могла на это замахнуться! Ведь она осталась ограниченной эксплуататорским обществом и национальными рамками.
Вместе с тем, каждая политическая революция, как движение масс, как опыт их самоорганизации и революционных действий дает представление о грядущей социальной революции, хотя и не означает саму эту революцию. В лучшем случае, политическая революция станет началом революции социальной.
Между этими революциями нет «китайской стены». В работе «Критические заметки к статье «Пруссака»« Маркс так это комментирует: «Каждая революция разрушает старое общество, и постольку она социальна. Каждая революция низвергает старую власть и постольку она имеет политический характер».[56]
Итак, социальная революция начнется с политического переворота.
Результатом переворота станет установление новой государственности – диктатуры пролетариата. Новизна здесь в том, что это государство будет не разрастаться и крепнуть, как было с Советской властью, а, наоборот, изживать само себя! Да и «государством» оно может быть названо лишь с известной погрешностью. Точнее будет сказать: «полугосударство». Ведь функции управления, распределения и репрессий лягут не на обособленный от общества аппарат, а на миллионы классово организованных пролетариев. Все станут «бюрократами» и потому бюрократия, как особая каста, исчезнет. А вместе с ней исчезнет и государство!

§ 2. Современные политико-правовые концепции

Теоретическое содержание современных политических учений сложилось под влиянием научно-технической революции и распространения в общественном сознании своеобразной идейной позиции, получившей наименование сциентизма (от латинского scientia – наука). Создавая новые доктрины, западные политологи и правоведы ориентируются на господствующие представления о науке. Особое внимание они уделяют методологическому обеспечению своих концепций. Проблемы методологии занимают сегодня центральное место в трудах наиболее видных теоретиков права и государства.[57]
Для современного этапа развития политических и правовых исследований характерна тенденция к углублению их специализации. Наиболее отчетливо эта тенденция проявилась после окончания второй мировой войны, когда политическая наука обособилась от правоведения и обрела статус автономной отрасли знаний (в подавляющем большинстве западных университетов политологию и право теперь изучают на разных факультетах). Специализация исследований в свою очередь привела к изменению структуры как политической, так и правовой науки. Одним из проявлений этой тенденции выступает дифференциация политической теории, т.е. формирование внутри нее частных концепций, посвященных одной или нескольким проблемам, – таковы концепции тоталитаризма, плюралистической демократии, правящих элит.
Идеологическое содержание современных западных политико-правовых учений отражает противоборство социальных групп высокоразвитого индустриального общества.[58]
Наиболее влиятельными течениями в буржуазной социально-политической мысли XX в. являются неолиберализм и консерватизм. Сторонники неолиберальной и консервативной идеологии в целом придерживаются довольно умеренных политических позиций, которые можно рассматривать как центр современного спектра общественной мысли. Левая часть этого спектра представлена различными доктринами социализма, коммунизма и так называемым левым радикализмом (концепции «новых левых», левацкий экстремизм и т.п.). Противоположный полюс образуют теории, получившие обобщенное название правого радикализма (фашизм и неофашизм, «новые правые», расизм).
Формирование идей общественного благоденствия проходило параллельно с развитием социального законодательства в странах Западной Европы и США. Инициаторами реформ в области социального обеспечения, как правило, выступали левые силы – партии социалистической ориентации и профсоюзы. Реформы социального законодательства проводили также либеральные и консервативные партии, вынужденные учитывать в своей политике запросы и требования неимущих.[59]
Идеи государства благоденствия и сам этот термин впервые появились в общественно-политической мысли Германии в 80-е гг. XIX столетия. Стремясь ослабить влияние партии социал-демократов, правительство О. фон Бисмарка подготовило тогда серию законов о страховании рабочих промышленных предприятий. Как указывалось в правительственном заявлении по этому поводу, лечение социальных недугов требует применения не только репрессивных мер против социал-демократов, но и заботы о «благосостоянии рабочих». Социальная политика была возведена в ранг официальной доктрины Германии. Она получила закрепление в Веймарской конституции 1919 г. – первой европейской конституции, наделившей граждан социальными правами (правами на объединение в профсоюзы, защиту от безработицы, охрану здоровья и трудоспособности). С конца XIX в. отдельные меры в области социальной политики начинают осуществлять и другие государства, однако ее развитие было прервано экономическим кризисом 30-х гг.[60]
Процессы формирования идеологии общественного благоденствия возобновились после второй мировой войны. Кейнсианские представления о всеобщей занятости и высоких доходах населения оказали ощутимое влияние на реформы, проведенные социал-демократами Швеции и лейбористами Великобритании.
Под политикой социального благоденствия в 40–50-^ гг. понимали программы, направленные на достижение высокого жизненного уровня населения путем создания государственных систем образования, здравоохранения и поддержки жилищного строительства, а также оказания помощи гражданам, которые не в состоянии собственными силами обеспечить себе минимум доходов. В последующие годы эти программы дополнялись положениями о демографической политике государства, его задачах в области охраны окружающей среды, превенции социальных отклонений, защиты национальной культуры и др. Социальная политика промышленно развитых стран нашла отражение в многочисленных работах, опубликованных в Великобритании и США, где за ней закрепилось название политики государства благоденствия (Welfare State).
В официальных документах и законодательстве западных стран понятие государства благоденствия используется крайне редко. Чаще употребляется термин «социальное государство». Эта формула содержится в программных документах многих политических партий, а также в конституциях трех государств Западной Европы: в Основном законе ФРГ 1949 г., Конституции Франции 1958 г. и Конституции Испании 1978 г.
Общественно-политические движения и партии вкладывают в понятие социального государства разное содержание.
Идеологи либерально-демократических партий трактуют его как «государство социальных услуг». Либералы считают, что социальная политика позволяет стабилизировать развитие общества, уладить возникающие в нем конфликты и тем самым добиться утверждения в общественной жизни отношений солидарности и партнерства.[61] Социальное государство, писал западногерманский юрист Э. Губер, представляет собой «государство современной индустриальной эпохи, которое стремится преодолеть посредством социальной интеграции конфликт между индустриальным классовым обществом и традиционной государственностью». Важнейшими задачами современного государства он называл обеспечение полной занятости и «умиротворение общества». Идеологи неолиберализма выдвигают лозунги общества с высоким уровнем потребления, оказания помощи малоимущим, но избегают говорить о всеобщем благоденствии, опасаясь породить у социальных низов завышенные ожидания.[62]
Социал-демократические партии рассматривают социальное государство как ступень к своей главной цели – демократическому социализму. Государственная власть, заявляют они, призвана подготовить условия для перехода к социальной демократии, при которой демократические методы управления будут применяться во всех сферах общественной жизни. Одновременно подчеркивается, что социальная политика является не услугой или милостью со стороны государства, а его прямой обязанностью, вытекающей из предоставленных гражданам социальных прав. Теоретики социал-демократии разрабатывают идеи правового социального государства, ответственного перед своими гражданами, и возлагают на него обширный круг задач, вплоть до утверждения в обществе отношений социальной справедливости.[63]
Промежуточное положение между позициями неолибералов и социал-демократов занимают концепции, выдвинутые идеологами средних классов и демократически настроенной интеллигенции. В идеологии именно этих слоев сложилась теория государства благоденствия. Она возникла в 50-е гг. – в период экономического подъема в странах Западной Европы и США.
Одним из создателей теории был шведский экономист и государственный деятель Карл Гуннар Мюрдаль (1898–1987 гг.), автор известной книги «За пределы государства благоденствия».
В основе его концепции лежит утверждение о том, что всеобщее благоденствие уже достигнуто в индустриальных странах Запада. Остальные страны рано или поздно встанут на тот же путь экономического и социального развития. Суть теории общественного благоденствия, как ее формулировал Мюрдаль, заключается в том, чтобы «мирно и без революции – а фактически взамен революции – проводить в капиталистическом государстве скоординированную публичную политику, и притом с такой эффективностью, которая постепенно привела бы экономику страны в соответствие с интересами большинства граждан».
Государства благоденствия, согласно его концепции, обладают рядом общих признаков.
Богатейшие страны Запада имеют смешанную экономику, т.е. рыночные отношения сочетаются в них с государственным планированием. Возражая Ф. фон Хайеку и его последователям, Мюрдаль доказывал, что планирование в современном капиталистическом обществе вызвано объективными причинами, и прежде всего образованием монополий. Индустриально развитые страны Запада, писал он, «бесконечно далеки от либеральной модели свободного рынка». Государственное вмешательство необходимо для поддержания равновесия и стабильного роста экономики. Планирование призвано урегулировать деятельность крупных экономических объединений и не затрагивает, следовательно, индивидуальной свободы.[64]
Для государств социального благоденствия характерна также тенденция к демократизации политической жизни. Всеобщее избирательное право и рост общественного благосостояния, утверждал Мюрдаль, позволяют перейти к децентрализации государства и передать часть функций, которые традиционно осуществляло правительство, органам местного самоуправления и добровольным объединениям граждан. В отличие от государств прошлого века, современная западная демократия предполагает удовлетворение интересов всех слоев общества, их участие в распределении социальных благ. Политический процесс в наиболее развитых государствах благоденствия (к ним Мюрдаль относил Швецию и Великобританию) поставлен под «расширяющийся народный контроль». Общественная жизнь при всеобщем благоденствии изображалась теоретиком как состояние полной гармонии и преодоления идеологических разногласий,
Более обстоятельно эту тему осветил американский социолог Даниел Белл в своей книге «Конец идеологии». Как и Мюрдаль, он называл отличительными признаками государства благоденствия смешанную экономику, децентрализацию политической власти и отсутствие в обществе идеологического противоборства вследствие удовлетворения интересов всех социальных слоев.[65]
Недостатком современного государства теоретики считали его национальный характер. В связи с этим Мюрдаль призывал выйти за пределы организации благоденствия в национальных масштабах и положить идеи социальной политики в основу межгосударственных отношений. Будущее представлялось ему в виде мирового порядка социальною олагиденсгьия. В некоторых концепциях эти идеи были соединены с представлениями о конвергенции социализма и капитализма как общественно-экономических систем.
Экономический кризис 70-х гг. и последовавшие за ним события опровергли многие положения, содержавшиеся в теории государства благоденствия. В настоящее время она утратила целостный характер и развивается преимущественно в исследованиях, посвященных отдельным проблемам общественного благополучия – компенсаторной и распределительной справедливости (Дж. Роулс), прав граждан на равную долю социального благоденствия (Р. Дворкин) и др.
Авторы принципиально иной теории, теории «демократического социализма» исходили из того, что предсказание Маркса и вслед за ним Ленина об обострении классовой борьбы и принятии ею революционных форм, их представления о государстве как организации господствующего класса, орудии его диктатуры, о сугубо классовом и формальном характере демократии не соответствуют современным реалиям, что на смену полярности классовых интересов приходит социальный плюрализм, позволяющий их согласовывать. Рабочие и капиталисты даже перестают быть врагами: капиталисты уже не обладают полновластием в обществе, а рабочие стали полноправными гражданами государства и могут использовать его для защиты своих интересов.
В современной развитой системе политической организации общества, утверждают авторы рассматриваемой теории, государство – только одна из форм входящих в нее ассоциаций, и права требовать повиновения индивидов у него не больше, чем у других ассоциаций, которые выполняют существенные общественные функции и лучше государства обслуживают социальные нужды.[66] Отсюда рост их власти в решении общественных дел, отсюда диффузия, дисперсия власти над обществом между взаимодействующими ассоциациями и государством и, следовательно, снятие остроты проблемы борьбы за государственную власть. Вместо завоевания власти рабочим классом речь должна идти об исполнении власти его представителями – социалистическими партиями в условиях существующих форм демократии, позволяющих создать благоприятные условия для наступления социализма (у Реннера социализм «уже вступает в фазу своего осуществления в рамках капитализма»).[67]
Пролетарская революция представляется авторам теории невозможной в современных условиях и нежелательной, ибо препятствует развитию демократии и приводит, как показал опыт, к диктатуре. Демократия и диктатура пролетариата несовместимы. Рабочий класс должен ориентироваться на завоевание парламентского большинства (что английские лейбористы назовут «революцией с согласия»). Это не должно привести к коренным изменениям отношений собственности, поскольку современная концепция социализма несовместима с общественной собственностью на все средства производства: целью должно являться сочетание общественной собственности в ряде важнейших отраслей производства с частной собственностью в значительно большей группе отраслей промышленности (т.е. то, что было сделано после второй мировой войны во многих развитых странах мира).
Ведущие идеи «демократического социализма» были закреплены в принятой в 1951 г. во Франкфурте I конгрессом Социалистического интернационала, объединившего около 50 социал-демократических и социалистических партий. Декларации «Цели и задачи демократического социализма». В ней подвергается критике довоенный и послевоенный капитализм, признается обострение в ряде стран социальных и классовых противоречий, указывается на последствия поддержки крупным капиталом фашизма и провозглашается намерение преодолеть капитализм и создать строй, где «интересы всех стоят над интересами прибыли».
Критикуются и система колониального господства, паразитические формы эксплуатации со стороны местных финансовых олигархий и иностранного капитала в экономически слаборазвитых странах, где народы «начинают распознавать в социализме ценную помощь в их борьбе за национальную свободу и лучшие условия жизни».
Коммунизм, по мнению авторов Декларации, является инструментом нового империализма, породившим в Советском Союзе огромные контрасты в распределении богатств и привилегий, создавшим новое классовое общество, в котором отсутствует демократия и господствует «государственная монополия с тоталитарным планированием».
Социализм характеризуется в Декларации как международное движение, участники которого стремятся к одной цели –»к системе социальной справедливости, лучшей жизни, свободе и миру во всем мире». Социалисты могут исходить из марксистского или иного метода анализа общества, вдохновляться религиозными или гуманистическими принципами. Главное – расширение свободы индивидуума на основе социальной обеспеченности и постоянно растущего благосостояния. Необходимым условием этого является использование институтов демократии для создания социалистического общества и его развития.[68]
Обязательными признаками демократии в Декларации называются свобода слова, образования, религиозных убеждений, свобода выборов при всеобщем голосовании, судебная система, обеспечивающая гласный процесс в независимых судах, партийный плюрализм и право на оппозицию.
Основные постулаты «демократического социализма», изложенные во Франкфуртской декларации 1951 г., отражают многие реалии современного мира, существенно осложнившиеся политические системы в развитых странах. Наряду с защитой демократии и признанием ведущей роли ее институтов в современном мире (демократия как необходимое условие существования современного мира и развития социализма) видна и абсолютизация ее значения (демократия как практически единственное средство социалистических преобразований в обществе). Франкфуртская декларация в силу достаточно общих характеристик целей современного социалистического движения отразила идеи и левой и правой ориентации в «демократическом социализме» (левые не отрекаются полностью от марксизма, признавая его в основе гуманным, свободным и демократическим социализмом, правые отрицают всякое значение его, ориентируясь, например, на христианский социализм). Именно это сделало Декларацию приемлемой и для тех и для других. Поэтому ее основные положения и легли без существенных изменений в основу последующих программ социал-демократических партий мира (Годесбергская программа Социал-демократической партии Германии 1959 г. и др.). Среди наиболее существенных новых акцентов, появившихся после ее принятия, необходимо отметить характерное для нашего времени внимание к созданию условий для всестороннего развития, самоутверждения и самоосуществления каждого человека, его права занять в обществе место свободно мыслящего индивида.