Контрольная работа Уроки рыночных трансформаций
Работа добавлена на сайт bukvasha.net: 2015-10-25Поможем написать учебную работу
Если у вас возникли сложности с курсовой, контрольной, дипломной, рефератом, отчетом по практике, научно-исследовательской и любой другой работой - мы готовы помочь.
Предоплата всего
от 25%
Подписываем
договор
СОДЕРЖАНИЕ
ВВЕДЕНИЕ
1 Чего хотели и что получилось?
2 Мифологизированное мышление "шокотерапевтов"
3 С упорством, достойным лучшего применения
4 Что впереди?
5 Не вдаться в другую крайность!
ЗАКЛЮЧЕНИЕ
ЛИТЕРАТУРА
ВВЕДЕНИЕ
Тема работы «Уроки рыночных трансформаций».
В работе проанализированы позитивные и негативные результаты рыночных трансформаций, сделаны выводы относительно коррекции последующего движения, которые могут быть полезными для России и Украины.
Дискуссия об идеологических основаниях современных рыночных трансформаций затрагивает самые глубинные вопросы общественного бытия, которое всегда является синтезом укорененности традиций и поиска ответов на вызовы времени. В данной связи особенно важно извлечь уроки из предшествующего опыта.
Чтобы верно оценить ход рыночных реформ в России и Украине, необходимо учитывать культурные предпосылки их социально-экономической динамики. При этом культура рассматривается в широком понимании, не сводимом к функционированию отрасли и системе учреждений, работающих в ее рамках. Речь идет о культурных традициях, ценностных ориентирах и нравственных установках, принятых в обществе. Очевидно, что именно они существенно воздействуют на поведение человека в процессе хозяйственной деятельности и в конечном счете — на функционирование самой экономической системы. Механическое заимствование норм и законов, сложившихся в иной культурной среде, на другой почве, может оказаться не только неэффективным, но и опасным с точки зрения социальной стабильности. Без преувеличения можно утверждать, что огромная социальная цена рыночных трансформаций во многом обусловлена игнорированием культурной компоненты в оформлении и реализации социально-экономических программ.
Россия и Украина все еще находятся в суровых обстоятельствах системной трансформации. Судя по всему, процесс перехода завершится не завтра и даже не послезавтра. К тому же это переход к нормальному положению дел, чего прежде не было. Тем не менее шансы на движение наших стран к гражданскому обществу, плюралистической демократии, социальному рыночному хозяйству, при всех задержках и даже отступлениях, сохраняются. Главное — уметь делать выводы из недавнего прошлого и избежать новых ошибок. К сожалению, говорить о такой опасности приходится. Но прежде попытаемся охарактеризовать промежуточные итоги "русской трансформации", преобладающую часть которых можно отнести и к "украинской трансформации".
1 Чего хотели и что получилось?
Надо признать положительными многие результаты состоявшихся рыночных преобразований. Их очевидная полезность заключается в том, что преодолена изолированность страны от внешнего мира и демонтированы механизмы командной экономики и внешнеторговой монополии. Исчез унизительный дефицит товаров и услуг, значительно расширился их ассортимент. Прекратилась идеологическая война с "вещизмом", восстановлено право людей на "уют". Особенно отрадно, что раскрепощена ранее скованная личная инициатива. Происходит становление предпринимательского класса, призванного сформировать основу благополучия страны. Население изживает исторически приобретенные иждивенческие комплексы. Вопреки разного рода скептическим предсказаниям, большинство граждан освоили "рыночный" образ мыслей и действий. Устранена советская уравниловка в личных доходах, виден ощутимый прогресс в дисциплине и этике труда: есть смысл зарабатывать деньги, раз появилась возможность беспрепятственно приобретать ранее недоступные товары и услуги. Наконец, после 70 лет господства принципиально иной хозяйственной системы достаточно быстро были созданы и, худо-бедно, но начали функционировать формальные институты рыночной экономики, то есть коммерческие банки, товарные и фондовые рынки, валютные биржи, качественно новые налоговые механизмы, правила антимонопольного регулирования и т. д.
Но все же результаты рыночных преобразований с отрицательным знаком более зримы. Они явно преобладают над успехами. И дело здесь не только в том, что за годы реформ утрачена значительная часть экономического потенциала. Хуже то, что пока никак не удается приостановить процессы примитивизации производства, деинтеллектуализации труда, деградации социальной сферы. Плюс к этому появилась массовая бедность, которая за годы радикальных перемен стремительно расширялась за счет размывания сложившегося в СССР, пусть не слишком богатого по западным критериям, но все-таки среднего класса. В 90-е годы недавно завершившегося столетия Россия и Украина заметно отдалились от социально-экономических стандартов евроатлантических наций и приблизились к усредненным характеристикам стран "третьего" мира с громадной поляризацией личных доходов. Реально плодами преобразований пользуется незначительная часть населения, а остальные ведут еще более упорную борьбу за существование, чем в советские времена.
Конечно, на результативность реформ продолжают влиять весьма мощные объективные факторы, делающие системную трансформацию в России и Украине намного труднее, чем у наших партнеров по бывшему СЭВ. Если в странах Центральной и Восточной Европы социалистическое бытие длилось 40 лет и чаще всего было навязано извне, то в России и Украине социализм господствовал более 70 лет и был, так сказать, целиком отечественным, а не импортированным "продуктом". Далее, надо иметь в виду, что, в отличие от стран ЦВЕ, перед нашими реформаторами стояла задача продолжить системную трансформацию при неудержимом, — правда, ими же и инициированном, — распаде ранее единого государства. Полиэтничность населения бывшего СССР в условиях демократизации общественной жизни существенно облегчила реализацию своего рода национально-хозяйственного шовинизма, который часто игнорирует соображения экономической целесообразности. Каковы бы ни были намерения лидеров новых независимых государств, провозгласивших девиз "Избавимся от грабительского центра — и легче будет проводить реформы", действительность показала, что разрыв единого экономического пространства затруднил, а не облегчил переход к рыночной экономике для каждой суверенной республики бывшего СССР. Россия и Украина отнюдь не стали исключением. Наконец, серьезным испытанием для перестройки экономики оказалось огромное бремя военного производства.
Тем не менее без особого риска преувеличения можно утверждать, что разочаровывающие итоги системной трансформации по преимуществу "рукотворны" и только во вторую очередь предопределены специфическими неблагоприятными стартовыми условиями. Во всяком случае, чрезвычайно высокая социальная цена реформ стала главной причиной того, что в общественном сознании сами понятия демократии, рынка и свободы оказались во многом дискредитированными.
Утрата общественной солидарности, разобщение социума — еще один плачевный итог трансформации. Среди составляющих непомерной социальной цены, которую пришлось уплатить за радикальные экономические реформы, — пренебрежение нравственно-психологическим миром человека. Интенсивное искоренение морально-этической компоненты из общественного бытия деформирует повседневную жизнь граждан. Демографические исследования показывают, что более двух третей причин депопуляции связано с такими возникшими в постсоветский период социально-психологическими феноменами, как социальная депрессия, апатия и агрессия. Резкий поворот массового сознания к обогащению любой ценой оказался для значительной части населения тяжелой психологической травмой, источником как личных трагедий, так и различного рода общественных патологий.
Хуже всех пришлось весьма многочисленному среднему классу, чей жизненный уровень по сравнению с другими группами населения упал особенно резко. Речь идет о преподавательской, технической, научной интеллигенции, управленческом персонале среднего звена, деятелях культуры и т. д. С этим классом связано появление в конце 1950-х годов в СССР если не элементов, то определенных предпосылок гражданского общества. Характерными чертами многих его представителей были солидный общественный статус, высокий уровень образования и денежных доходов, уверенная самооценка, умение противостоять политическому манипулированию, чувство собственного достоинства, то есть все те признаки классового сознания, которые отличают средний класс от среднего потребительского слоя. Эти люди были особенно заметны в крупных промышленных центрах. К ареалам их концентрации в России принадлежали Москва, Ленинград, Новосибирск, Свердловск, Горький, Казань, Томск и т. д. В Украине научно-техническая и творческая интеллигенция сосредоточивалась в Киеве, Харькове, Днепропетровске, Донецке, Одессе, Львове и других городах. Наличие такого потенциала выдвигало СССР на первые позиции в мировой иерархии интеллектуальных стран.
Однако инновационный кадровый потенциал не был задействован реформаторами в строительстве нового общества ни в России, ни в Украине. Более того, именно средний класс испытал самую сильную экономическую и социальную депривацию в процессе проведения реформ. От этой социальной группы постарались как можно быстрее избавиться. Большинство ее представителей было выброшено на обочину социальной жизни, очень многие эмигрировали. Таким образом, один из главных факторов успешного перехода к либеральному рынку и демократическому государству — творческий ресурс населения, вместо того чтобы быть использованным, оказался в значительной степени разрушенным. Резкое ослабление научно-технического и человеческого потенциала — невосполнимая потеря, которую понесли Россия и Украина за почти 20 минувших лет.
Вспомним и о таком социальном последствии реформ, как растущая пропасть между властью и народом. Отчуждение населения от государственного аппарата, характерное для тоталитарного режима, не только не исчезло, но в итоге трансформации в 90-е годы даже усилилось. Фактически государство превратилось в замкнутую самодостаточную корпорацию, а огромная часть населения, в первую очередь бюджетники, наемные работники, пенсионеры, дети, инвалиды, — в обузу для членов этой корпорации.
Таков перечень основных составляющих социальной цены, уплаченной за радикальные рыночные реформы. Теперь рассмотрим их политические итоги.
В России, в отличие от других европейских государств и в определенной степени - от Украины, либеральные идеи традиционно не имели широкой социальной базы. Обращение к либеральным ценностям характерно лишь для отдельных периодов российской истории XIX—XX вв. Именно таким периодом оказалось десятилетие, охватившее вторую половину 80-х и первую 90-х годов XX ст. Вряд ли можно отрицать, что тогда в российском обществе стремительно возрастала популярность идей свободы личности и частной инициативы. К началу 90-х годов они захватили значительную, если не большую, часть населения, причем самые продуктивные его группы. Словом, возникла широкая социальная и психологическая основа для практической реализации либеральных и демократических идей. А государственной власти был предоставлен серьезный шанс для развития демократических процессов, формирования гражданского общества, создания цивилизованной, свободной рыночной экономической системы.
В Украине почва для либеральных идей была более подготовленной, но и украинские реформаторы не воспользовались этой уникальной возможностью и фактически сделали все, чтобы опорочить ценности свободы в глазах населения. События и явления, происходившие в России в 90-е годы, вызывали в общественном мнении нарастающее негативное, даже враждебное отношение и к ценностям свободы, и к самому понятию "демократия". Оно стало синонимом воровства и коррупции, а либеральная идея оказалась настолько скомпрометированной, что уже к концу десятилетия масштаб агрессивного неприятия либеральных и демократических ценностей был таким, что создались реальные предпосылки для возврата к авторитарному режиму. В Украине демократические тенденции были выражены более сильно. "Оранжевая революция" проходила под лозунгом демократизации общества тогда, когда в России уже развивались авторитарные тенденции. Однако силы, пришедшие к власти и публично номинировавшие себя представителями демократии, очень быстро скомпрометировались. Дискредитация демократии и создание предпосылок авторитаризма — главный общественно-политический итог деятельности как российских, так и украинских (хотя и в меньшей степени) реформаторов. Сейчас общество пожинает плоды посеянного ими. С грустью приходится констатировать, что нынешняя политическая надстройка логически безупречно венчает созданный за годы реформ экономический базис.
2 Мифологизированное мышление "шокотерапевтов"
Есть, по-видимому, веские основания полагать, что появление на российской политической сцене радикальных реформаторов - результат традиционного и, как всегда, неоправданного нетерпения западнического крыла российской интеллектуальной элиты, волею судеб оказавшейся у власти в начале 90-х годов. Это следует подчеркнуть, потому что в наши дни, по прошествии периода "бури и натиска", стало хорошим тоном если не демонизировать состав первой бригады "шокотерапевтов", то, по крайней мере, открещиваться от них. На самом деле и интеллигенция, и так называемые простые люди в своем подавляющем большинстве просто обожали тогда молодых энергичных реформаторов, а если уж быть совсем точным — их патрона, первого Президента России, обещавшего в короткие сроки "осчастливить" народ. Ведь это только сегодня трудно обнаружить людей, голосовавших за Ельцина и безоговорочно поддержавших его соратников. А в решающем 1991 году все было иначе. И если "глас народа - глас Божий", тогдашних избранников не в чем упрекать. В ловушку очередной, на этот раз неолиберальной, утопии угодила мыслящая часть народа, к сожалению, сыгравшая решающую роль в формировании и распространении новых социальных иллюзий.
Нелепо также осуждать радикальных реформаторов за то, что они якобы положили начало разбалансированности экономики страны. К1992 г. хозяйственная система большей частью уже была разбалансирована вследствие губительного для всех противоборства российских властей и союзного Центра. Несомненно, правы те из реформаторов, которые утверждают, что ко времени их вхождения во власть управляемость экономикой, — советской вообще и российской в частности, — в значительной мере была уже утрачена, а товарно-денежное неравновесие достигло огромных размеров. Правда, реформаторы должны признать, что тем и другим страна обязана в основном их покровителям и им самим.
Некорректна, на наш взгляд, и весьма распространенная в обществе огульная критика так называемой шокотерапии, под которой обычно понимается состоявшаяся 2 января 1992 г. одномоментная либерализация цен. Для сторонников рыночной экономики в принципе не должно быть сомнений в том, что в большинстве случаев цены нужно было отпускать, иначе просто нельзя включить механизм рыночного саморегулирования. Можно, правда, спорить о соотношении твердых и свободных цен в тогдашних российских условиях, но это тема отдельного разговора. Как бы то ни было, явно несостоятелен упрек реформаторам в том, что они не учли монополистическую природу советской экономики. Многие и сейчас считают, что сначала нужно было сформировать конкурентную среду и лишь после этого приступать к отпуску цен. Такое представление насквозь утопично, так как невозможно создать конкурентные отношения при фиксированных ценах.
Что касается не мнимых, а действительных ошибок "действующих лиц и исполнителей" российских реформ, то здесь, казалось бы, уже достаточно много сказано и написано, и трудно добавить что-либо новое. Но все же имеет смысл обратить пристальное внимание на мировоззренческую природу просчетов и упущений в политике реформ, как, впрочем, и в экономической политике в целом. Вопрос этот, к сожалению, не утратил своей актуальности. Начну с ярко выраженной склонности как вчерашних, так и нынешних реформаторов к мифологизированному мышлению, представляющему собой смесь беспочвенных надежд, распространенных заблуждений, иллюзий и ложных представлений.
Среди иллюзий можно отметить прежде всего принятие в качестве руководства к действию текущих мировоззренческих императивов Запада, чем оправдывается погоня за его экономическими и социальными стандартами, и абсолютизацию так называемых универсальных экономических закономерностей, не учитывающих требования места и времени. Сюда же следует отнести убежденность в необходимости максимально высоких темпов перемен как решающего фактора их необратимости, чем реформаторы имели обыкновение объяснять свои опасения коммунистического реванша. Кроме того, в разряд иллюзий уместно включить наивно-благостное отношение к порядкам в современном мировом хозяйстве, где будто бы царят только отношения дружбы и взаимопомощи. С самого начала радикальных реформ верным считался тезис: быстрая открытость экономики России благотворна, постепенная и дозированная - вредна. Теперь о мифологизированности. Во-первых, она связана со стойким представлением, будто в современном мире благоденствуют нации, которым удалось до минимума свести государственное участие в экономике. Речь идет об антиэтатистском синдроме, характеризующем мейнстрим современной экономической мысли, но имеющем мало общего с реальной действительностью. Во-вторых, сюда же следует отнести возведенный в ранг безусловной закономерности тезис об органической слабости государства в транзитивных странах, и особенно в России. Из этого тезиса вытекал вывод, что здесь вмешательство государства в хозяйственную жизнь должно быть еще более ограниченным, чем в зрелых рыночных экономиках. И, наконец, в-третьих, в качестве мифа надо рассматривать приверженность реформаторов теории "обузы", согласно которой Россия быстрее вольется в лоно цветущего Запада без "гири на шее" — слабых сателлитов в лице постсоветских республик. Почему-то господствовало убеждение, что новые суверенные государства, бывшие республики СССР, не смогут выжить без новой России.
Здесь как будто бы напрашивается возражение, что все это "брожение умов" уже в прошлом, что в постдефолтной России экономическая политика утратила свою сугубо идеологическую направленность и приобрела исключительно прагматический характер. Этого и хотелось бы, но что-то мешает так думать...
В Украине происходили, по существу, те же процессы с корректировкой на специфику задач, вытекающих из экономической структуры и интересов элит отделившейся страны.
Трудно избавиться от ощущения, что экономическая философия, положенная в основу конкретной политики, сегодня никак не изменилась по сравнению с началом 90-х годов. Установка на разгосударствление экономики по всем линиям никуда не делась, хотя и создаются мощные холдинги, о которых разговор особый. Попытки маркетизации всей жизни не прекращаются, несмотря на богатейший печальный опыт "либерализма без берегов", из которого давно пора бы извлечь хоть какие-нибудь полезные уроки.
3 С упорством, достойным лучшего применения...
В соответствии с представлением, все еще очень живучим и у нас, и на Западе, и в Украине, сформированный в начале 90-х годов неолиберальный план трансформации командной экономики в рыночную провалился только потому, что разные непредвиденные обстоятельства не давали его осуществить, хотя сам-то план был безукоризненный. Разные обстоятельства - это "плохие" коммунисты, всегда жаждущие реванша, популистский левоориентированный парламент и, наконец, инертное, в патернализме воспитанное население, которое еще не утратило надежду выжить после проведенных реформ.
Примечательно, что даже после событий дефолтного 1998 года официальная оценка Международным валютным фондом причин провала реформ оставалась неизменной. Руководители МВФ нехотя признавали отдельные ошибки в советах, которые давались реформаторам. В целом же, "если бы русские (цитирую Фишера, Сми и Камдессю) полностью осуществляли рекомендации, которые они сами для себя выработали с нашей помощью, реформы были бы успешны". А рекомендации эти, как известно, отличались предельной простотой: максимальная приватизация, минимальный уровень инфляции, максимальная открытость внешнему миру и минимум государственного интервенционизма. Сегодня все указывает на то, что на страну накатывается новая волна людоедского, по сути, либерализма. Особенно заметна нацеленность экономических ведомств на дальнейшее сокращение бюджетных расходов в социальном секторе, которые и так снизились до недопустимого для нашей страны уровня. В 90-е годы еще были какие-то иллюзии касательно спонтанного роста внебюджетной поддержки отраслей социальной сферы, какие-то наивные надежды, что часть бюджетной ноши перехватят новоиспеченные частные хозяйствующие субъекты. Теперь же совершенно отчетливо просматривается стратегическая цель сократить число организаций, деятельность которых требует, я подчеркиваю, бесперебойного государственного финансирования. Абсолютно игнорируется объективная убыточность подавляющей массы организаций социальной сферы при любой степени зрелости рыночной экономики. Именно из факта "врожденной" убыточности этой сферы, собственно, и вытекают конституционные гарантии и бюджетные обязательства современного государства по систематической поддержке учреждений здравоохранения, фундаментальной науки, культуры и образования. Замечу, что такая поддержка осуществляется на регулярной основе во всех зрелых рыночных экономиках и сравнительно успешных постсоциалистических странах. Но наше правительство, скорее всего, из идеологических и фискальных соображений делать это не хочет и ведет, судя по всему, к тому, чтобы избавиться от конституционных гарантий "социального" государства (это ли не насмешка над Основным Законом?) и перейти к договорным отношениям, которые по природе своей носят преходящий характер. Итог такой политики более или менее очевиден и не заставит себя долго ждать: деградация социальной сферы стремительно приблизит ее коллапс, а намерения построить новую экономику, основанную на знаниях (knowledge
-
based
economy), останутся лишь прекраснодушными мечтами.
Вообще, все мы должны считаться с одним любопытным глобальным интеллектуальным феноменом наших дней. Мы имеем в виду огромное влияние, если не сказать тотальный "террор", идеологической составляющей основного течения современной экономической мысли. А содержание этой составляющей, коротко говоря, сводится к следующей максиме: "Ошибки государства всегда хуже ошибок рынка". Отсюда следует, что лучше "переборщить" с дерегулированием, чем с чрезмерным распространением государственных интервенций, сопровождающихся неизбежными бюрократическими извращениями.
В то же время существует потрясающий разрыв между идеологической составляющей и реальной практикой "самых рыночных" западных стран. Достаточно сказать, что сейчас через совокупный государственный бюджет стран ОЭСР, самых богатых в мире, перераспределяется половина валового внутреннего продукта, а 100 лет тому назад этот показатель нигде не превышал 10%. Уместно заметить, что тогда никакого среднего класса не существовало и что появился он лишь во второй половине прошлого века, то есть именно тогда, когда участие государства в экономической жизни общества достигло своего апогея как в количественном, так и в качественном отношении.
Совершенно очевидно, что начавшаяся на Западе четверть века назад "демонизация" государства как такового связана исключительно с "пересоциализацией" зрелых рыночных экономик, то есть с определенной гипертрофией социальных функций государства. Тем не менее ограничение там государственного интервенционизма, причем чаще всего мнимое или очень незначительное, нужно рассматривать лишь как коррекцию "государства всеобщего благосостояния", но отнюдь не как его демонтаж. Однако нашим реформаторам реальная, а не выдуманная жизнь "эталонных" стран, по-видимому, не особенно интересна. Им подавай идеологически чистые режимы свободного рынка, где государство низведено до роли "ночного сторожа" с колотушкой в руке. Создается впечатление, что для них любая государственная активность порочна, за исключением обеспечения "единства правил игры для всех" и принуждения к их соблюдению. Правда, все это легко сочетается с причитаниями по поводу "слабого" государства и желанием укрепить авторитаризм власти. Словом, в России антиэтатистская риторика — не просто "сотрясение воздухов". Она по-прежнему — руководство к действию. И в этом я вижу большую опасность. Сказанное не означает, что социальная политика не требует обновления. Но в ее основу должно быть положено принципиально иное мировоззренческое представление, в соответствии с которым именно развитие социальной сферы в ее широком значении определяет перспективы устойчивого экономического роста, а не наоборот, как принято считать у федеральной и региональных элит. Оптимизируя социальную политику, разрабатывая ее параметры, предстоит решительно отмежеваться от широко распространенного мнения, что расходы на социальные цели — всегда вычет из национального богатства и препятствие для экономического роста. Опыт Запада и успешных постсоциалистических стран убедительно подтверждает правоту следующего тезиса: правильно выстроенные приоритеты и институты социальной политики не только не препятствуют экономической активности, а, наоборот, стимулируют ее, обеспечивая к тому же необходимую политическую поддержку реформам. Так что, как бы банально это ни звучало, главное требование нынешнего дня — прекратить разрушение человеческого потенциала и создать условия для его возрождения и всестороннего развития (имеются в виду квалификационно-образовательные характеристики человека, его культурный уровень, реальный доступ к эффективному здравоохранению и достойному социальному обеспечению). Наука имеет значение!
Насколько нам известно, нигде в мире ни либералы, ни интервенционисты не ставят под сомнение отмеченную выше действовавшую на протяжении всего XX века тенденцию поступательного расширения участия государства в экономической жизни любого социума. Есть, разумеется, различия по странам: где-то государственная квота, то есть отношение национального бюджета к ВВП, больше, где- то меньше. Но факт ее увеличения на протяжении большей части прошлого века в мировом научном сообществе не оспаривается. Споры начинаются при интерпретации самого факта "разрастания" государства. Одни считают, что это плохо, другие — что хорошо, третьи же, — к ним я причисляю и себя, - призывают относиться к систематической государственной активности как к некой объективной закономерности, имея в виду, что здесь так же закономерны свои приливы и отливы.
Я хотел бы несколько подробнее остановиться на роли экономической науки в социально-экономическом развитии вообще и соотношении теоретического знания и практической политики в частности. Ведь это только на первый поверхностный взгляд кажется, что академические споры не имеют отношения к конкретным экономическим мерам. На самом же деле практикующие политики, их советники и консультанты всегда вольно или невольно руководствуются в своих действиях и рекомендациях более или менее целостной теоретической конструкцией. Она оказывает мощное воздействие на принимаемые решения, которые, в зависимости от ее содержания и восприятия, могут быть благотворными или не очень.
Сегодня стало особенно очевидно, что увлечение ложно понятой концепцией экономической свободы способно порождать эффекты, прямо противоположные ожидаемым, и тем самым серьезно противодействовать оздоровлению ситуации в стране.
Если, скажем, исходить из справедливости предположения, что "чем меньше государства, тем лучше для экономики", или, по словам Мизеса, что "любая государственная деятельность есть зло, навязываемое одними другим", то можно вообще прекратить разговор о "правильных"" или "неправильных" государственных интервенциях. Иначе говоря, раз они все вредны в принципе, надо просто от них избавляться. Мы считаем, что отнюдь не случайно в России есть большие проблемы с более или менее консолидированной влиятельной силой, способной выявлять и реализовывать интересы общества как такового.
Сама категория "общественный интерес" оказалась в значительной мере дискредитированной, что можно понять. Трудно было ожидать чего-то иного после длительного притеснения индивидуума государством в условиях коммунистической диктатуры. Но понять - не значит принять. Совсем не обязательно было вместе с грязной водой выплескивать и ребенка. А случилось именно так. И в результате место лицемерного призыва "раньше думай о родине, а потом о себе" заняла не менее лицемерная максима "эгоизм каждого - благо для всех". Причем неизвестно, что в ней преобладает: установка на необузданную свободу по чисто мировоззренческим мотивам или вынужденная преданность ей в силу якобы закономерной слабости власти в условиях радикальной системной трансформации.
Нам кажется, что непропорционально большое влияние радикального либерализма в "обслуживании" конкретной экономической политики связано, в первую очередь, с устаревшим и потому явно неадекватным пониманием современного мейнстрима в экономической теории. Судя по всему, фаза упрощенного неолиберализма либо завершена, либо близка к исчерпанию. Новейшие теоретические изыскания макроэкономического характера и на Западе, и на Востоке прямо признают наличие некоего особого общественного интереса, который далеко не всегда сводится к интересам частных хозяйствующих субъектов. В этой связи новую интерпретацию получает участие государства в современной экономике. Оно уже не вмешивается в экономическую жизнь социума, а действует в нем в качестве равноправного рыночного игрока, стремясь реализовать этот особый общественный интерес. А раз государство становится рыночным игроком, его деятельность должна подчиняться правилам рационального поведения. Иными словами, в каждый данный момент времени максимизация того или иного общественного интереса достигается при строго ограниченных ресурсах. Отсюда вытекает новый, более широкий взгляд на формирование рыночного равновесия, который предполагает включение в число самостоятельных субъектов рынка также и государства, стремящегося максимизировать собственную функцию социальной полезности.
В любом случае, если общественный интерес воспринимается только как сумма личных интересов и никак иначе, государство с его разнообразной экономической активностью неминуемо должно быть оттеснено на обочину социального устройства. Но черт, как известно, прячется в мелочах. И некоторые из них весьма отчетливо высвечивают разницу между либерально-прагматическим и либерально-идеологическим подходами к экономической политике.
В последние годы на Россию неожиданно пролился золотой дождь нефтедолларов, что вызвало в рядах влиятельных "чистых" либералов если не панику, то, по крайней мере, что-то на нее похожее. Чего только по этому поводу не приходится слышать! Стремительное увеличение экспортных доходов ведет будто бы и к консервации теперешней структуры хозяйства, и к ускорению инфляции, и к параличу творческой энергии народа, и т. д., и т. п. Возникает даже впечатление, что при высоких ценах на нефть и другое топливо и сырье лучше все это импортировать, чем экспортировать. Внушалась мысль, что "деньги - зло" или что-то уж совсем сюрреалистическое типа "доходы скоро кончатся, потому что сейчас их слишком много". С точки зрения здравого смысла, "невезение" такого рода понять очень трудно. Как будто в стране мало нерешенных проблем и сфер, где можно было бы с пользой потратить, как говорят англосаксы, "прибыль, принесенную ветром" (windfall profit)! Взять хотя бы сокращение огромного внешнего долга, обновление предельно изношенной городской инфраструктуры, обустройство границ с новыми независимыми государствами; не говорю уже о правительственных расходах на какие-то инвестиционные нужды или на восстановление социального сектора экономики.
Но не тут-то было. Для доктринерского либерализма все это лишено смысла. И дело не в том, что неверно оцениваются последствия внезапного улучшения платежного баланса: при его хроническом активе действительно возникают побочные эффекты, включая так называемую импортируемую инфляцию и рост реального курса национальной валюты, чреватый увеличением импорта и снижением экспорта. Может быть, найдутся даже какие-то основания для рассуждений об опасности пресловутой "голландской" болезни. Но мы не первые сталкиваемся с такого рода проблемами. Мир знаком с ними давным-давно и применяет для их решения весьма надежный набор инструментов. И мы что-то не припомним, чтобы где-нибудь так же сильно, как у нас, переживали по поводу мощного притока свободно конвертируемой валюты. При рациональном, а не идеологическом отношении к делу ему, как правило, радуются, не забывая при этом изымать у хозяйствующих субъектов сверхдоходы и направлять их на разнообразные общественные нужды. Сошлемся хотя бы на известный нам опыт Великобритании и Норвегии. Мы же, судя по всему, упускаем такую возможность, причем вполне сознательно. Ведь доктринерский либерализм априори исходит из того, что индивидуумы всегда эффективнее потратят денежные средства, чем "бюрократическое" государство.
4 Что впереди?
трансформация рыночная экономика
Следует надеяться, и президент, и правительство нашей страны хорошо понимают, что она фактически стоит перед дилеммой: остаться и впредь экспортером преимущественно топлива и сырья или же занять достойное место в постиндустриальной мировой экономике. С высоких трибун постоянно звучат предупреждения, что в последние годы зависимость России от экспорта энергоносителей и сырья достигла критического уровня и что это уже представляет собой угрозу для национальной безопасности. Утверждается также, что, не снижая объемы поставок сырья, необходимо целенаправленно, год за годом изменять структуру российского промышленного производства и экспорта в пользу готовых изделий, прежде всего наукоемкой продукции. Но какие же средства предполагается задействовать для достижения данной цели?
В кругу лиц, ответственных за экономический блок в правительстве, по-прежнему принято считать, что модернизация российской экономики наступит сама по себе, в результате активизации рыночных сил саморегулирования. А чтобы эти силы "работали" без помех, правительство сосредоточит свое внимание на завершении формирования законодательства, адекватного цивилизованной рыночной экономике, позаботится о пресечении так называемых неформальных, неправовых экономических отношений и, соответственно, о создании условий для равного применения правовых норм ко всем физическим и юридическим лицам. Справедливо говорят в этой связи о повышении эффективности антимонопольного регулирования, соблюдении прав собственности и контрактного права, а также о существенном ограничении сформировавшейся в 90-е годы "экономики льгот и привилегий". Наконец, предусматривается сделать особый акцент на мероприятиях по снижению налогового бремени инвесторов в сочетании с курсом на последовательную индивидуализацию и приватизацию социальной сферы (так называемые структурные реформы). Если конкретная политика будет ограничиваться только этими задачами, — а они разумны, за исключением антисоциальной направленности "социальной" политики, — и если считать, что помимо резкого повышения мировых цен на нефть в долгожданный экономический рост страны вносят вклад не зависящие от этих неожиданных стимулов факторы, вряд ли удастся радикально изменить социально-экономическую ситуацию в стране.
Российская экономика и впредь будет структурироваться чисто стихийно, во-первых и отчасти, в соответствии с интересами транснациональных корпораций, во-вторых, если, конечно, сохранится теперешняя (беспрецедентно высокая) степень ее открытости.
Спонтанность формирования хозяйственной структуры в России в принципе не имеет ограничителей, ибо, в отличие от стран ЦВЕ, ей не "грозит" принятие институциональных норм Европейского Союза хотя бы потому, что она не войдет в ЕС даже в долгосрочной перспективе. Нужно понимать, что ее хозяйство, как, впрочем, и экономика других государств постсоветского пространства, становится объектом других, более мощных экономических игроков, без каких-либо шансов на укоренение здесь "еэсовского" институционально-правового каркаса. Тенденция утраты субъектности, а следовательно, и примитивизации российского хозяйства при таких условиях становится необратимой, независимо от того, удастся или не удастся добиться прорыва в соблюдении законов и в стабилизации основ ведения бизнеса. Даже при сохранении положительной динамики решающий вклад в экономику будут вносить энергосырьевые отрасли промышленности, обладающие экспортным потенциалом, в то время как значительная часть обрабатывающей промышленности утратит всякие перспективы.
Для изложенного варианта развития событий все еще сохраняется реальная альтернатива. Она заключается в том, чтобы активизировать имеющийся научно-производственный потенциал в целях достижения и поддержания приемлемого международного уровня конкурентоспособности отобранных отраслей и секторов российской экономики. Но данная альтернатива не может реализоваться спонтанно, без соответствующего рационального поведения государства. А это предполагает разработку и проведение соответствующей государственной структурной и инновационной политики. Кстати, только в этом случае появляется шанс для сознательного структурирования постсоветского пространства или, по крайней мере, его большей части. И только тогда здесь начнут формироваться и развиваться собственные конкурентоспособные ТНК, которые смогут участвовать в глобализации мировой экономики в качестве субъектов, а не объектов процесса.
5 Не вдаться в другую крайность!
В нынешних российских условиях приходится считаться с другой крайностью, а именно с вполне вероятным разрастанием государственного экспансионизма, грозящего прийти на смену безбрежному либерализму 90-х годов.
А опасность такая есть, потому что в российском социуме явно зреет идея инициировать выполнение некой величественной мобилизационной программы, осуществление которой якобы вернет стране статус великой сверхдержавы. Должен заметить, что испытываю серьезные сомнения по поводу желания нашего населения приступить к выполнению такой программы, какую бы благородную цель она ни преследовала. Так что очередная попытка "принуждения народа к счастью", вероятнее всего, провалится.
Конечно, в российском обществе широко распространены ностальгические чувства и общее раздражение в связи с плачевными результатами реформ и распадом великой державы. Но это, скорее, приход к противоположной точке амплитуды маятника, качнувшегося вспять, прочь от собственных иллюзий и эйфории конца 80-х - начала 90-х годов, когда "народ и партия были едины". Страна хотела прежде всего не хлеба, а свободы, хлеба же должно было стать больше как бы автоматически. Думали, что к преимуществам социалистического общежития добавятся прелести рынка и демократии и что все мы довольно быстро устроимся на солнечной стороне жизни, где уже обитает так называемый золотой миллиард.
Наступившее разочарование в идеалах рынка и демократии (будем надеяться, временное) совсем не обязательно означает, что в обществе живет тоска по реваншу или есть коллективная готовность включиться в строительство чего-либо величественного. Пожалуй, надо согласиться с теми социологами, которые утверждают, что освоение россиянами индивидуалистических ценностей состоялось. Правда, связано это не с развитием сознания в духе протестантской этики, а, так сказать, с атомизацией социума, точнее — с разобщением людей, в своем большинстве занятых просто выживанием.
Насколько нам известно, реализация всех великих "телеологических" государственнических проектов в России, независимо оттого, были ли они утопичны или реализуемы, как правило, сопровождалась ужасающим угнетением личных свобод. И наоборот, как только в стране раскрепощалась личная инициатива и человек получал право на выбор, государство как таковое начинало стремительно утрачивать свое величие и подчас даже суверенитет. Совсем не обязательно, чтобы сегодня перед нами стояла та же фатальная дилемма. У истории нет сослагательного наклонения, но всегда есть альтернативы. Практический вывод для России из сказанного очевиден: укреплять государство, не жертвуя демократическими ценностями. Звучит почти банально. Но, как точно заметил Фридрих Ницше, "дороже всего нам приходится платить за пренебрежение банальностями". Добавлю только, что так же дорого нам обходятся допущенные ошибки.
ЗАКЛЮЧЕНИЕ
Хотя названные уроки, извлеченные преимущественно из анализа российской действительности, носят институциональный характер, который впитывает в себя страновую специфику, они могут быть весьма полезны и в практике реформирования украинского общества. По крайней мере, их стоит принять во внимание, обсуждая соотношение либерализма и демократии в модернизации украинской экономики.
ЛИТЕРАТУРА
1. В. Геец "Либерально-демократические основы: курс на модернизацию Украины". "Экономика Украины" № 3, 2010, с. 4-20.
2. Р.Гринберг монография "Экономическая социодинамика" - М., "ИСЭ-ПРЕСС", 2000, 278 с.
3. Рубинштейн А.Я. «Уроки рыночных трансформаций» (монография) – К., 2011, с.27-33
Размещено на Allbest.ru
трансформация рыночная экономика
Следует надеяться, и президент, и правительство нашей страны хорошо понимают, что она фактически стоит перед дилеммой: остаться и впредь экспортером преимущественно топлива и сырья или же занять достойное место в постиндустриальной мировой экономике. С высоких трибун постоянно звучат предупреждения, что в последние годы зависимость России от экспорта энергоносителей и сырья достигла критического уровня и что это уже представляет собой угрозу для национальной безопасности. Утверждается также, что, не снижая объемы поставок сырья, необходимо целенаправленно, год за годом изменять структуру российского промышленного производства и экспорта в пользу готовых изделий, прежде всего наукоемкой продукции. Но какие же средства предполагается задействовать для достижения данной цели?
В кругу лиц, ответственных за экономический блок в правительстве, по-прежнему принято считать, что модернизация российской экономики наступит сама по себе, в результате активизации рыночных сил саморегулирования. А чтобы эти силы "работали" без помех, правительство сосредоточит свое внимание на завершении формирования законодательства, адекватного цивилизованной рыночной экономике, позаботится о пресечении так называемых неформальных, неправовых экономических отношений и, соответственно, о создании условий для равного применения правовых норм ко всем физическим и юридическим лицам. Справедливо говорят в этой связи о повышении эффективности антимонопольного регулирования, соблюдении прав собственности и контрактного права, а также о существенном ограничении сформировавшейся в 90-е годы "экономики льгот и привилегий". Наконец, предусматривается сделать особый акцент на мероприятиях по снижению налогового бремени инвесторов в сочетании с курсом на последовательную индивидуализацию и приватизацию социальной сферы (так называемые структурные реформы). Если конкретная политика будет ограничиваться только этими задачами, — а они разумны, за исключением антисоциальной направленности "социальной" политики, — и если считать, что помимо резкого повышения мировых цен на нефть в долгожданный экономический рост страны вносят вклад не зависящие от этих неожиданных стимулов факторы, вряд ли удастся радикально изменить социально-экономическую ситуацию в стране.
Российская экономика и впредь будет структурироваться чисто стихийно, во-первых и отчасти, в соответствии с интересами транснациональных корпораций, во-вторых, если, конечно, сохранится теперешняя (беспрецедентно высокая) степень ее открытости.
Спонтанность формирования хозяйственной структуры в России в принципе не имеет ограничителей, ибо, в отличие от стран ЦВЕ, ей не "грозит" принятие институциональных норм Европейского Союза хотя бы потому, что она не войдет в ЕС даже в долгосрочной перспективе. Нужно понимать, что ее хозяйство, как, впрочем, и экономика других государств постсоветского пространства, становится объектом других, более мощных экономических игроков, без каких-либо шансов на укоренение здесь "еэсовского" институционально-правового каркаса. Тенденция утраты субъектности, а следовательно, и примитивизации российского хозяйства при таких условиях становится необратимой, независимо от того, удастся или не удастся добиться прорыва в соблюдении законов и в стабилизации основ ведения бизнеса. Даже при сохранении положительной динамики решающий вклад в экономику будут вносить энергосырьевые отрасли промышленности, обладающие экспортным потенциалом, в то время как значительная часть обрабатывающей промышленности утратит всякие перспективы.
Для изложенного варианта развития событий все еще сохраняется реальная альтернатива. Она заключается в том, чтобы активизировать имеющийся научно-производственный потенциал в целях достижения и поддержания приемлемого международного уровня конкурентоспособности отобранных отраслей и секторов российской экономики. Но данная альтернатива не может реализоваться спонтанно, без соответствующего рационального поведения государства. А это предполагает разработку и проведение соответствующей государственной структурной и инновационной политики. Кстати, только в этом случае появляется шанс для сознательного структурирования постсоветского пространства или, по крайней мере, его большей части. И только тогда здесь начнут формироваться и развиваться собственные конкурентоспособные ТНК, которые смогут участвовать в глобализации мировой экономики в качестве субъектов, а не объектов процесса.
5 Не вдаться в другую крайность!
В нынешних российских условиях приходится считаться с другой крайностью, а именно с вполне вероятным разрастанием государственного экспансионизма, грозящего прийти на смену безбрежному либерализму 90-х годов.
А опасность такая есть, потому что в российском социуме явно зреет идея инициировать выполнение некой величественной мобилизационной программы, осуществление которой якобы вернет стране статус великой сверхдержавы. Должен заметить, что испытываю серьезные сомнения по поводу желания нашего населения приступить к выполнению такой программы, какую бы благородную цель она ни преследовала. Так что очередная попытка "принуждения народа к счастью", вероятнее всего, провалится.
Конечно, в российском обществе широко распространены ностальгические чувства и общее раздражение в связи с плачевными результатами реформ и распадом великой державы. Но это, скорее, приход к противоположной точке амплитуды маятника, качнувшегося вспять, прочь от собственных иллюзий и эйфории конца 80-х - начала 90-х годов, когда "народ и партия были едины". Страна хотела прежде всего не хлеба, а свободы, хлеба же должно было стать больше как бы автоматически. Думали, что к преимуществам социалистического общежития добавятся прелести рынка и демократии и что все мы довольно быстро устроимся на солнечной стороне жизни, где уже обитает так называемый золотой миллиард.
Наступившее разочарование в идеалах рынка и демократии (будем надеяться, временное) совсем не обязательно означает, что в обществе живет тоска по реваншу или есть коллективная готовность включиться в строительство чего-либо величественного. Пожалуй, надо согласиться с теми социологами, которые утверждают, что освоение россиянами индивидуалистических ценностей состоялось. Правда, связано это не с развитием сознания в духе протестантской этики, а, так сказать, с атомизацией социума, точнее — с разобщением людей, в своем большинстве занятых просто выживанием.
Насколько нам известно, реализация всех великих "телеологических" государственнических проектов в России, независимо оттого, были ли они утопичны или реализуемы, как правило, сопровождалась ужасающим угнетением личных свобод. И наоборот, как только в стране раскрепощалась личная инициатива и человек получал право на выбор, государство как таковое начинало стремительно утрачивать свое величие и подчас даже суверенитет. Совсем не обязательно, чтобы сегодня перед нами стояла та же фатальная дилемма. У истории нет сослагательного наклонения, но всегда есть альтернативы. Практический вывод для России из сказанного очевиден: укреплять государство, не жертвуя демократическими ценностями. Звучит почти банально. Но, как точно заметил Фридрих Ницше, "дороже всего нам приходится платить за пренебрежение банальностями". Добавлю только, что так же дорого нам обходятся допущенные ошибки.
ЗАКЛЮЧЕНИЕ
Хотя названные уроки, извлеченные преимущественно из анализа российской действительности, носят институциональный характер, который впитывает в себя страновую специфику, они могут быть весьма полезны и в практике реформирования украинского общества. По крайней мере, их стоит принять во внимание, обсуждая соотношение либерализма и демократии в модернизации украинской экономики.
ЛИТЕРАТУРА
1. В. Геец "Либерально-демократические основы: курс на модернизацию Украины". "Экономика Украины" № 3, 2010, с. 4-20.
2. Р.Гринберг монография "Экономическая социодинамика" - М., "ИСЭ-ПРЕСС", 2000, 278 с.
3. Рубинштейн А.Я. «Уроки рыночных трансформаций» (монография) – К., 2011, с.27-33
Размещено на Allbest.ru
