I
. Введение.

Сатира – это способ проявления комического в искусстве, состоящий в уничтожающем осмеянии явлений, которые представляются автору порочными.

Мы выбрали тему, связанную с сатирой, потому что нам очень нравятся сатирические произведения, которые осмеивают различные явления и события.

Сила сатиры зависит от эффективности сатирических методов – сарказма, иронии, гиперболы, гротеска, аллегории, пародии и др. Сатирическим может быть и целое произведение, и отдельные образы, ситуации, эпизоды.
Выбрав данную тему работы, мы поставили следующие задачи:

- систематизировать свои знания о сатире М.А.Булгакова и о его жизни;

- рассмотреть особенности сатиры М.А.Булгакова на примере трех повестей: «Собачье сердце», «Дьяволиада», «Роковые яйца»;

- сделать выводы по трем повестям и в общем по реферату.

Мы пишем работу используя критическую литературу.

С помощью «Русской литературы XX века. Христоматия» А.В.Бараникова, мы выбрали информацию о Булгакове. Информацию о Булгакове, о его жизни и творчестве мы возьмём еще в «Справочнике школьника». Читать повести и их анализировать мы будем по книге М.А.Булгакова «Собрание сочинений в 5 томах».


II
. Сатира в творчестве М.А.Булгакова

1. М.А.Булгаков – прозаик, драматург

Булгаков М.А. (1891-1940) закончил Первую Александровскую гимназию, где учились дети русской интеллигенции Киева. Уровень преподавания был высокий, занятия порой вели даже университетские профессора.

В 1909 году Булгаков поступил на медицинский факультет Киевского университета. В 1914 году разразилась Первая мировая война, которая разрушила надежды его и миллионов его сверстников на мирное и благополучное будущее. После окончания университета Булгаков работал в полевом госпитале.

В сентябре 1916 года Булгакова отозвали с фронта и направили заведовать земской никольской сельской больницей в Смоленской губернии, а в 1917 году перевели в Вязьму.

Февральская революция нарушила привычную жизнь. После Октябрьской революции его освободили от военной службы, и он вернулся в Киев, вскоре занятый германскими войсками. Так будущий писатель окунулся в водоворот гражданской войны. Булгаков был хорошим врачом, и в его услугах нуждались воюющие стороны.

Во Владикавказе в конце 1919 года и в начале 1920 года Булгаков покинул ряды деникинской армии и стал сотрудничать в местных газетах, навсегда бросив занятия медициной. Вышел его первый художественный текст «Дань восхищения».

Занятия литературным творчеством было спровоцировано нежеланием участвовать в войне.

Незадолго до отступления белых из Владикавказа Булгаков заболел возвратным тифом. Когда он выздоровел весной 1920 года, город уже заняли части Красной армии. Булгаков стал сотрудничать в подотделе искусств ревкома. Владикавказские впечатления послужили материалом для повести «Записки на манжетах».

В сатирических фельетонах и очерках объектом булгаковской сатиры становится не только «накипь НЭПа» - нувориш-нэпманы, но и та часть населения, чей низкий культурный уровень наблюдал писатель: обитатели московских коммуналок, базарные торги и др. Но Булгаков видит и ростки нового, приметы возвращения жизни в нормальное русло.

Булгаков совершил открытие в своих сатирических произведениях, вошедшее в систему русских национальных ценностей и по праву заслужил звание русского национального писателя.

Рассмотрим сатирические направления в некоторых повестях М.А.Булгакова.

2. Повесть «Дьяволиада».

В 1923-1925 годах Булгаков пишет одну за другой три сатирические повести: «Дьяволиада», «Роковые яйца» и «Собачье сердце». Булгаков создает вещи, практически не отделенные от современности в самом прямом, узком смысле слова.  «Дьяволиада» повествует о времени только что миновавшего, но прекрасно памятного военного коммунизма; с описанием тех же скудных, голодных и холодных лет начаты «Роковые яйца»; фон «Собачьего сердца» - остроактуальные приметы НЭПа.

Первой повестью, вышедшей к читателю в марте 1924 года, стала «Дьяволиада», само название которой, по свидетельствам современников Булгакова, быстро вошло в устную речь, превратившись в нарицательное.

В этом произведении Булгаков рисует бюрократизм советских учреждений. И.М.Нусинов в докладе о творчестве Булгакова констатировал: «Мелкий чиновник, который затерялся в советской государственной машине - символе «Диаволиады»».[1] Новый государственный организм – «Диаволиада», новый быт – такая «гадость, <…>»
2.1. Краткое содержание повести.

В этой повести говорится о «маленьком человеке» Короткове. Незаметный служащий Спимата путает подпись нового начальника, носящего необычайную фамилию Кальсонер, в срочной деловой бумаге. Встреча же его с Кальсонером, поразительная внешность заведующего (голова, сверкающая огнями, электрические лампочки, вспыхивающие на темени, голос как «у медного таза»), а также его способность к мгновенным перемещениям в пространстве и разительным трансформациям – окончательно выбивает Короткова из колеи и лишает способности разумно мыслить. «Двойник» бритого Кальсонера, его брат с «ассирийской бородой и тонким голосом», и Кальсонер - первый, которые поочередно попадаются на глаза Короткову, - вот, кажется, виновники сумасшествия  героя.

Но на деле к безумию и гибели Короткова толкает не столько Кальсонеры – двойники, то есть случайные несуразицы происходящего, которые он не способен объяснить, сколько общее ощущение шаткости, неуверенности и ирреальности жизни.

Жалованье, выданное спичками и церковным вином; небывало-театральный облик грозного начальника – все эти частности, не страшные каждая в отдельности, сливаясь в одно жуткое целое, обнажают беззащитность Короткова, его несмелое одиночество в мире. Боязнь безумия – мысль здорового рассудка, она-то и страхует героя. В «Дьяволиаде» же действительность бредит, а человеку легче «уступить ей, признав виновным в разламывании, деформации реальности себя самого». В «Дьяволиаде» заявлен один из постоянных лейтмотивов произведений писателя: мистическая роль бумаги, канцелярского выморочного быта. Если сначала Булгаков шутил, то развитие сюжета отнюдь не шуточно, потому что если нет документа, который подтверждает твою личность, то ты никто.

Нарушена причинно-следственная связь – какое отношение может иметь наличие  (или отсутствие) бумаги к назревающему любовному эпизоду, когда Короткову на шею бросается брюнетка и просит его жениться на ней. Коротков не может этого сделать, потому что у него нет документов с его настоящей фамилией. Оказывается, что клочок бумаги не только способен определить человеческие взаимоотношения, документ санкционирует поступки и, наконец, конституирует личность. Гротескна интонация обезумевшего Короткова: «Застрели ты меня на месте, но выправь ты мне какой ни на есть документик … ». Уже  и саму жизнь герой готов обменять на «правильность» и оформленность ее протекания. Лишить «места» и украсть бумаги – оказывается достаточным чтобы вытолкнуть героя из жизни в безумный прыжок, гибель.

2.2. Анализ главных эпизодов.

В «Дьяволиаде», описывающей учреждение, казалось бы, вовсе не связанное с писательством, Булгаков вводит, хотя и мельком, тему литературы литературного быта. Напомним сцену, когда запутавшийся в лабиринтах «Альпийской розы» Коротков застревает в загадочном и пугающем его разговоре с Яном Собесским: «Чем же вы порадуете нас? Фельетон? Очерки? <…> Вы не можете себе представить, до чего они нужны нам». [2] 

Эпизод, по-видимому, отсылается к тому самому Лито, в котором служил секретарем Булгаков, или ко времени его работы в «Гудке». Автобиографический подтекст время от времени короткими, яркими вспышками будто «подсвечивающий» сюжет «Дьяволиады», сообщает новое качество литературному материалу.

Вся повесть «сделана» из динамичных, кратких сценок, мгновенных диалогов, энергичных глаголов, будто подгоняющих действие, которое к концу уже несется во всю мочь, наращивая и взвихривая и без того бешеный темп. Движение, быстрота, скорость («понесся», «кинулся», «грянул», «обрушился», «провалился» и прочее)

На последних страницах «Дьяволиады» у тихого доселе Короткова вдруг  являются «орлиный взор», «боевой клич», и «отвага смерти», придающая сил герою. И гибнет он, - с фразой, мгновенно вынесшей на поверхность то, что таилось в глубине сознания «застенчивого» делопроизводителя. В финальном возгласе – внезапный всплеск сокрытого прежде чувства достоинства. Высказавшись в нем вполне, Коротков гибнет, произнеся свою «главную» мысль: «Лучше смерть, чем позор».²

Здесь и чертовщина, дьявольская фантасмагория (имеющая при этом бытовую мотивировку во вполне возможных обстоятельствах), тут и пристрастие к комическим эффектам (во фразе: «Скворец  зашипел змеей», либо «товарищ де Руни» и прочее).

2.3. Вывод об идейном содержании.

Здесь мы впервые прочли то самое «соткалось из воздуха», появляются рассыпанные, намекающие на нечистую силу словесные знаки: «колдовство», «домовой», черный кот, в котором Коротков подозревает оборотня, запахнет серой. И даже когда поднимается обычная кабина учрежденческого лифта, из шахты жутковато тянет «ветром и сыростью».

Первая булгаковская повесть проявила не только устойчивость поэтики, но и определенность позиции Булгакова, повлияла на вещи, пишущиеся рядом, в те же и немного более поздние годы.

«Дьяволиада», при всей локальности темы и будто бы «случайности» гибели главного героя, Короткова, не сумевшего вернуть своему сознанию утраченную ценность мира, на его глазах рассыпавшегося в осколки, - заявила мотив, который будет развиваться на протяжении всего творчества писателя: мотив действительности, которая бредит.
3. Повесть «Роковые яйца».

Вслед за «Дьяволиадой» появились «Роковые яйца». Это произведение вышло в свет в феврале 1925 года, а в мае журнал «Красная панорама» публиковал журнальный, сокращенный вариант повести, до № 22 под названием «Луч жизни».

В отличие от «Дьяволиады», вторая повесть Булгакова была встречена с большим вниманием, она обсуждалась как в «закрытых», частных письмах профессиональных писателей, так и на страницах широкой печати. Любопытно при этом отметить, что литераторами повесть оценивалась весьма высоко, в печати же голоса критиков разделились: кому исключительно весь рассказ по душе, кому конец повести написан плохо, а кто считает этот рассказ смешным.

Острая социальность повести Булгакова привела к тому, что вокруг «Роковых яиц» развернулись критические сражения. Отзывы, яркие, дающие порой удивительно глубокие интерпретации творчества писателя, свидетельствуют о точности «попадания» нового произведения Булгакова в болевые проблемы литературно-общественного процесса середины 1920-х годов.

Сам автор, по свидетельству мемуариста, оценивал повесть скромно, несмотря на то, что и пять лет спустя, в 1930 году, «Роковые яйца» все еще пользовались успехом, вместе с фединскими «Городами и годами» были в числе наиболее спрашиваемых книг.

В повести явственно прослеживаются, по меньшей мере, три смысловых слоя, тесно связанных друг с другом. Конечно, это повесть фантастическая, повесть-утопия, повесть-сатира. Но не менее заметны и связи «Роковых яиц» с авантюрным романом, приключенческим жанром, сложно переосмысленным.

3.1. Сюжет повести

Главный герой произведения, гениальный зоолог Персиков, досконально владеющий своим предметным знанием, открывает «красный луч», дающий невиданный эффект мгновенного созревания, размножения и увеличения в размерах амеб. Перед нами – эволюция, проходящая молниеносными темпами. Одновременно с открытием профессора Персикова начинается куриный мор, уничтоживший всех кур в стране. Зоолога призывают на помощь. Вступают в действие социальные и идеологические мотивировки, рожденные десятилетия назад, но прочно укоренившиеся и в наши дни.

Тут появляется персонаж с красноречивой фамилией Рокк, в руках у него бумага из Кремля. Между ними идет разговор: «Я,- говорит Персиков,- не могу понять вот чего: почему нужна такая спешность и секрет?

- … вы же знаете, что куры все издохли до единой.

- Ну так что из этого,- завопил Персиков, - что же, вы хотите их воскресить моментально, что ли? …

- Я вам говорю, что нам необходимо возобновить у себя производство, потому что за границей пишут про нас всякие гадости. Да.

- Ну, знаете, - загадочно ответил Рокк и покрутил головой».[3]

Решительность, олицетворенная Роком, дает катастрофический результат. Заметим, что самого Рока, виновника бесчисленных бедствий и человеческого горя, спасает прежняя, дореволюционная профессия, которой он, в отличие от новой – директора совхоза,- владеет.

Персиков не сможет вмешаться в затеянный Роком эксперимент, хотя и предполагает его разрушительные последствия.

«Знаете что, - молвил Персиков,- вы не зоолог? Нет? Жаль … из вас вышел бы очень смелый экспериментатор … Да …».[4]

«Очень смелый экспериментатор», но не зоолог, это говорит о незнании Роком элементарных вещей, например, как отличить яйца. Рокк не сумел отличить яйца змей, крокодилов и страусов от куриных. Безграмотность одного человека, завладевшего открытием, стала причиной катастрофы, разразившейся над всей страной, и причиной гибели гениального ученого.

Вместо кур из яиц вылупились чудовища, которые съедали все живое вокруг. Змеи были примерно в пятнадцать аршин и толщиной в человека. Их было огромное количество. Они выползали из окон, из дверей, из-под крыши здания.

Крокодилы – существа на вывернутых лапах, коричнево-зеленого цвета, с огромной острой мордой, с гребенчатым хвостом, похожие на страшных размеров ящерицу.

И еще страусы – страшные гигантские голенистые птицы.

Происходило массовое уничтожение всего живого. Остановить этих гигантских чудовищ было невозможно. Люди потеряли голову и, не  разобравшись в происходящем, убили профессора.

3.2. Смысловые пласты повести.

Но гибель ученого означает и гибель найденного им «луча жизни». «Как ни просто было сочетание стекол с зеркальными пучками света, его не скомбинировали второй раз, несмотря на старания Иванова. Очевидно, для этого нужно было что-то особенное, кроме знания, чем  обладал в мире только один человек – покойный профессор Владимир Игнатьевич Персиков». Булгаков сказал о том, что незаменимые люди – есть, задолго до того, как эта мысль, в качестве уже новонайденной, стала, наконец, укореняться в сознании общества, долгое время убежденного в обратном.

И, наконец, еще один важнейший смысловой пласт повести: Булгаков с его приверженностью к описанию современных событий в их непременной соотнесенности с «большой» историей,- в сниженном, пародийном варианте будто повторяет в ней путь (финал) наполеоновского похода. Змеи наступают в «Роковых яйцах» по дорогам, по которым некогда шли на Москву французы.

 Эксперимент Рока происходит в начале августа («зрелый август» стоит в Смоленской губернии), события разворачиваются  с невероятной быстротой, в середине августа «Смоленск горит весь», «артиллерия обстреливает Можайский лес», «эскадрилия  аэропланов под Вязьмою» действовала «весьма удачно» и, чуть позже: Смоленск «загорелся во всех местах, где бросили горящие печи и начали безнадежный повальный исход».

В каждой повести, кроме устойчиво повторяющихся, очевидно, важнейших для писателя, мотивов и тем, обращает на себя внимание  своеобразные «скрепы», сигналы, будто соединяющие, сплавляющие творимые миры различных произведений – в целостный и единый художественный космос.

4. Повесть «Собачье сердце».

Третья повесть Булгакова «Собачье сердце» была написана в январе-марте 1925 года. 7 марта Булгаков читает первую часть «Собачьего сердца» на «Никитинском субботнике». 21 марта – там же прочтена вторая часть повести.

К отечественному читателю повесть «Собачье сердце» пришло спустя более шестидесяти лет после ее создания, в 6-й книжке журнала «Знамя» 1987 года.

Любопытна московская топография произведения, вновь свидетельствующая об определенной автобиографичности ее.

4.1. Краткое содержание повести и анализ эпизодов.

Путь, которым следует Шарик за своим обретенным божественным хозяином, прочерчен Булгаковым со свойственной ему точностью: от кооператива Центрохоза к пожарной Пречистинской команды … мимо Мертвого переулка … в Обухов переулок, в бельэтаж.

На улицу Пречистенки и Обухова переулка в бельэтаже жил Н.М.Покровский, родной брат матери М.А.Булгакова, врач-гинеколог и бывший ассистент знаменитого московского профессора гинекологии В.Ф.Снегирева. Этот Н.М.Покровский и был прообразом главного героя повести «Собачье сердце», Филиппа Филипповича Преображенского.

Фаустианская тема гомункулуса взята Булгаковым в неожиданном ракурсе. Лабораторное существо, явившееся на свет в результате эксперимента – «первой в мире операции по профессору Преображенскому».

В повести есть эпизод, стоящий многословных рассуждений «общего плана», который передает и объясняет мастерство Преображенского. Это описание операции, кульминационная сцена первой части «Собачьего сердца».

У Преображенского «зубы … сжались, глазки приобрели остренький колючий блеск … оба заволновались, как убийцы, которые спешат … лицо Филиппа Филипповича стало страшным … сипение вырывалось из его носа, зубы открылись до десен», он «зверски оглянулся … зарычал … злобно заревел … лицо у него … стало как у вдохновенного разбойника … отвалился окончательно, как сытый вампир. … сорвал одну перчатку, выбросив из нее облако потной пудры, другую разорвал, швырнул на пол и позвонил …».[5] Пот, «хищный глазомер», темп, страсть, отвага, виртуозность, риск и напряжение, которое можно сравнить с напряжением скрипача либо дирижера, - таков Филипп Филиппович в «деле», где слиты воедино и человеческая сущность, и высочайший профессионализм.

Новоиспеченному «трудовому элементу» бросаются в глаза обеды с вином и «сорок пар штанов», его идейному наставнику Швондеру – «семь комнат, которые каждый умеет занимать»; годы исследовательской работы владельца этих благ, сотни операций и ежедневный интеллектуальный тренинг ему не видны.

К профессору являются члены домкома, с головой ушедшие в круглосуточное произнесение правильных и революционных речей, заместив ими практическую и будничную работу. И эти, по саркастическому определению профессора, «певцы» и выступают … с требованием «трудовой дисциплины» от человека, в отличие от них не оставляющего работы ни на один день – что бы ни происходило вокруг.

Под знамена социальной демагогии, устаивающейся много быстрее и легче, нежели навыки созидательной деятельности, становится Шариков. Он начинает не с задачника и грамматики, а с переписки Энгельса с Каутским, мгновенно «выходя» на самую что ни на есть животрепещущую для него проблему «социальной справедливости», понимаемую как задача «дележа» на всех.

Десятилетия назад потрясение вызвала ленинская мысль, заостренная в формуле о каждой кухарке, которая должна учиться управлять государством. Сначала было услышано, что это должна «каждая кухарка». И лишь со временем внимание переместилось на другую часть фразы: «должна учиться». Но чтобы начать учиться, нужно было осознание необходимости это делать. Шариков-Чугункин, «стоящий на самой низкой ступени развития», не способный и в минимальной мере оценить всю сложность обсуждаемого предмета («конгресс, немцы … голова пухнет …»),  вступает в полемику с людьми, потратившими на размышления о проблеме годы и годы, на равных, без тени сомнений.

Профессор предвидит нехитрый ход шариковских рассуждений.

«- Позвольте узнать, что вы можете сказать по поводу прочитанного?

Шариков пожал плечами.

- Да не согласен я.

- С кем? С Энгельсом или с Каутским?

- С обоими, - ответил Шариков».[6]

и далее Шариков формулирует вульгарную идею дележа на всех поровну, то есть излагает ту самую ложно понятую идею социальной справедливости, которая овладевает умами лишь на соблазнительной стадии дележа, а отнюдь не созидания, накопления того, что лишь много позже станет возможным делить. Профессор делает попытку, впрочем, тщетную, наглядно объяснить это Шарикову.

Очевидно резкая деградация интеллекта, совершающаяся на наших глазах: бесспорно, бродячая дворняжка стоит на неизмеримо более высоком уровне развития, нежели «вселившийся» в ее тело Клим Чугункин.

Вспомним, что именно устами Шарика дается нам первая и чрезвычайно выразительная характеристика профессора Преображенского как «человека умственного труда», который спокоен и независим оттого, что «вечно сыт». Бродяжничающий пес наблюдателен и социально грамотен (стоит лишь вспомнить его разграничения между «господином», «товарищем» и «гражданином»), добр и осведомлен в медицине (о девушке, пробегавшей мимо подворотни, куда он прячется от вьюги, он чуть покровительственно и сочувственно замечает: «верхушка правого легкого не в порядке»), не лишен остроумия («ошейник - все равно что портфель», - сострит он чуть позже). Шарик с уважением относится к графу Толстому, замирает, когда слышит арию из «Аиды», не любит жестоких людей. Он может поделиться с нами отношением к «свободе воли», вспомнить, причем во вполне уместном контексте, о «Садах Семирамиды» и т.д. Собственно, словарь, интонации и темы рассуждений Шарика – это лексика и размышления интеллигентного человека.

Во второй части – перед нами уже не Шарик, а Клим Чугункин, первые же фразы которого говорят о социальной агрессии, безнравственности, нечистоплотности и полнейшем невежестве. Не случайно и то внимание, с каким фиксирует писатель пластику Шарикова, манеру его поведения. Он стоит «прислонившись к притолоке» и «заложив ногу за ногу», походка у него «развалистая», когда он сел на стул, то «руки при этом, опустив кисти, развесил вдоль лацканов пиджака» и т.д. По Булгакову, в позе, жесте, мимике, интонациях мироощущение человека может быть прочитано не менее отчетливо, нежели услышано в речах и явлено в поступках. Та «высокая выправка духа», которая не позволяет профессору и его коллеге «тыкать» даже существу, не пользующемуся с их стороны ровным счетом никаким уважением, полярно противоположны шариковским уничижительно-фамильярным формам, в которые свойственному облекать свои отношения к окружающим. «Обыкновенная прислуга, а форсу, как у комисарши» - о Зине; «еще за такого мерзавца полтора целковых платить. Да он сам …» - о соседе по Калабуховскому дому; «папаша» - в адрес Филиппа Филипповича и прочее.

«Вот все у нас как на параде, - обвиняет Шариков своих хозяев, - «извините» да «мерси», а так, чтобы по-настоящему, - это нет …».[7]  То есть нормы общения, естественные для профессора и его коллеги, мучительные и обременительные Шарикову, он полагает «ненастоящими», мучительными всем.

4.2. На что направлена сатира писателя в повести.

«Жить по-настоящему» для Шарикова значит грызть семечки и плевать на пол, нецензурно браниться и приставать к женщинам, вдосталь валяться на палатях и напиваться допьяна за обедом. По всей видимости, он искренен, когда заявляет своим воспитателям, что они «мучают себя, как при царском режиме». Мысль о естественности и «нормальности» такого, а не какого-либо иного жизнеповедения не приходит, да и не может прийти в шариковскую голову.

И в этом он смыкается, обретает общий язык с домкомовцами, которые тоже вполне искренне убеждены, что человеку не к чему «жить в семи комнатах», иметь «40 пар штанов», обедать в столовой и т.д. Не необходимое своему собственному образу жизни – представляется не нужным и никому иному. Отсюда нити от булгаковской повести тянутся к сегодняшним спорам о «нормальных потребностях», имеющих исходной точкой неявное убеждение в «одинаковости, схожести человеческих натур» и в возможности определить «научным путем» рациональные «нормы потребления». То есть, другими словами, речь все о той же неистребимой «уравниловке», от которой всегда страдает все поднимающееся над средним уровнем.




III
. Заключение.

Булгакову в лучших традициях русской и  мировой  литературы была свойственна боль за человека, будь то незаурядный мастер или никем не замеченный делопроизводитель.

Писатель не принимал ту литературу, которая живописала страдания абстрактных, нереальных героев, проходя в то же время мимо жизни. Для Булгакова гуманизм был идейным стержнем литературы. И подлинный гуманизм произведений мастера оказывается особенно близок нам сегодня.

Завершая разговор о сатирических и фантастических произведениях Булгакова, выскажем одно предположение: все три повести, прочитанные как единый связанный текст, обращенный к одной и той же реальности – Москве 1920-х годов, - по сути, «заместили» собой второй роман писателя. Булгаков, рассказывая о полярных силах, действующих в современности, будто развертывает в этих повестях целостную человеческую антропологию, задается вопросом – что есть человек.

Из повести в повесть переходит словно один и тот же образ, человеческий тип, враждебный автору, грозящий социальной опасностью: «низкий человек на кривых ногах» убивает Персикова; сводит с ума Короткова самодур Кальсонер с «искривленными ногами» и «маленькими, как булавочные головки, глазами», виновник огромного горя страны Рокк смотрит на мир «маленькими глазками», изумленно и в то же время уверенно, у него «что-то развязное» есть «в коротких ногах с плоскими ступнями», схожим образом дан и портрет Шарикова.

Описанному почти дегенеративному типу противостоит все более обретающий почву под ногами, отыскивающий в себе самом созидательные силы, чтобы выстоять (а в повести «Собачье сердце» даже и победить), герой.

Добавим еще появляющиеся «меты» нескрываемого единства художественного мира Булгакова, о чем речь уже шла. Все это, вместе взятое, превращает три повести в некий «конспект» романа, который вырастает из современности, оцениваемой творческой личностью.

Сатира М.А.Булгакова очень тесно связана с современностью. Сейчас, в нашем мире можно встретить таких же жестоких и черствых людей как Шариков, такого же глупого Рокка, такого же Кальсонера, который вскружит человеку голову и введет его в заблуждение. И на данный момент таких людей очень много. Как ни пытайся из животного сделать человека, все равно он останется таким же маленьким и гнусным человеком.

Написав работу по сатире М.А.Булгакова, мы выполнили поставленные перед нами задачи, сделали выводы по каждой повести и в целом по теме работы мы расширили и систематизировала свои знания по творчеству М.А.Булгакова.


Список использованной литературы.

1.       БаранниковА.В. Русская литература XX века: Хрестоматия.- М.: Просвещение, 1998.

2.       Булгаков, М.А. Собрание сочинений в 5 томах.- Т. 2.- М.: Худож. литер., 1989.

3.       Литература: Справочник школьника.- М.: Слово, 1995.- С.69-73.

4.       НусиновИ.М. Путь М.А.Булгакова. Печати революции: Кн. 4.- М., 1929.- С. 45-47.