"Слово о полку Игореве" как исторический источник и литературный памятник

«Слово о полку Игореве» рассказывает о походе на половцев в 1185 году храброго князя небольшого Новгород-Северского княжества Игоря Святославича.
С небольшими силами, не сговорившись с киевским князем Святославом, Игорь Святославнч Новгород-Северский, отправился в далекий поход на половцев, замыслив дойти до берегов Черного моря и вернуть Руси далекие земли у Керченского пролива, когда-то принадлежавшие Черниговскому княжеству.
Поход состоялся раннею весною 1185 года. Кроме самого Игоря Святославича, в нем участвовали его сыновья и князь Святослав Ольгович Рыльский. В походе у берегов Донца войско Игоря застало затмение, считавшееся на Руси предзнаменованием несчастья, но Игорь не повернул назад. У Оскола к войску Игоря присоединился его брат Всеволод Буй-тур – князь Курский и Трубчевский. Застигнуть половцев врасплох, как рассчитывал Игорь, не удалось: неожиданно русские разведчики донесли, что половцы вооружены и готовы к бою. Разведчики советовали возвратиться. Но вернуться домой без победы Игорь счел позором и предпочел идти навстречу смерти. Первое столкновение войск Игоря с половцами было удачным. Русские преследовали половцев, захватили обоз и пленных. На следующий день с рассветом половецкие полки, стали наступать на русских. Небольшое русское войско увидело, что оно собрало против себя всю Половецкую землю. Но и тут отважный Игорь не поворотил полков. Он приказал конным спешиться, чтобы пробиваться сквозь половецкие полки всем вместе – и конной княжеской дружине и пешему ополчению из крестьян. Трое суток день и ночь медленно пробивался Игорь к Донцу со своим войском. В бою Игорь был ранен. Отрезанные от воды воины были истомлены жаждою. На рассвете утром вспомогательные полки дрогнули. Игорь поскакал за ними, чтобы их остановить, но не смог их задержать и отдалился от своего войска. На обратном пути, в расстоянии полета стрелы от своего полка, он был пленен половцами. Схваченный, он видел, как жестоко бьется его брат Всеволод. Поражение Игоря Святославича имело несчастные последствия для всей Русской земли. Никогда еще до того русские князья не попадали в плен к половцам. Половцы приободрились и с новой энергией ринулись на русские княжества.
В плену Игорь пользовался относительною свободой и почетом. За него, как за раненого, поручился половецкий хан Кончак. Половец Лавр предложил Игорю бежать. Игорь сперва отказался пойти «не славным путем», но вскоре ему стало известно, что возвращающиеся с набега на русский город Ярославль половцы, обозленные неудачами, собираются перебить всех пленных. Игорь решил бежать. Время для бегства было выбрано вечернее – при заходе солнца. Игорь послал к Лавру своего конюшего, веля перебраться на ту сторону реки с конем. Половцы, стерегшие Игоря, напились кумыса, играли и веселились, думая, что князь спит. Игорь перебрался через реку, сел там на коня и незамеченным проехал через половецкий стан. Одиннадцать дней пробирался Игорь до пограничного города Донца, убегая от погони. Приехав в родной Новгород-Северский, Игорь вскоре пустился в объезд – в Чернигов и в Киев, ища помощи и поддержки. Поход оказался неудачным в силу того, что не было продуманно чёткого стратегического действия.
Памятник Древней Руси «Слово о полку Игореве» был написан во времена междоусобных войн князей. Половцы постоянно разоряли мирное население русских сел и городов. В «Слове…» рассказывается о походе на половцев князя Игоря Святославовича. Героем «Слова…» является не единственный персонаж, а вся Русская земля. Автор на первое место ставит не какого-либо князя, а образ Русской земли. Произведение проникнуто глубокой любовью к русскому народу. Образ страдающей Родины проходит через все произведение. Силой и мужеством наделила Русская земля князя Игоря, который «повел полки родного края, половецким землям угрожая». Родная природа чувствует предстоящее поражение князя. Она пытается «остановить» его. Звери и птицы стараются предотвратить беду, нависшую над войском Игоря. Описание природы в «Слове…» тесно связано с происходящими событиями. Природа скорбит о поражении князя.
Автор наделяет птиц и зверей человеческими качествами. Даже река Донец разговаривает с князем. Ярославна обращается к Солнцу, Ветру, Днепру как к живым существам. Животные помогают Игорю сбежать из плена, оберегают его во время пути. Автор показывает, как необъятны просторы Русской земли. Он описывает события, происходящие в разных ее уголках.
Памятник Древней Руси «Слово о полку Игореве» останется бессмертным произведением. Он отражает события прошлых лет. В произведении описывается мужество русских воинов, поэтизирована красота русской природы, здесь все наполнено чувством печали и радости. Ни одно древнерусское произведение не может сравниться со «Словом…» по поэтической мощи, красоте, мудрости.
Немалое число литературоведов, историков, лингвистов, знатоков нашей старины, литераторов, любителей отечественной истории и словесности, вчитываясь в «Слово о полку Игореве», изучая его эпоху и сопоставляя различные точки зрения, пытались открыть тайну авторства великой поэмы, занимающей особое, только ей принадлежащее место в литературе всех времен и народов. Попытки эти были безуспешными, все предположения опровергались, и некоторые ученые пришли к выводу, что имя автора «Слова» мы никогда не узнаем. Это печальное умозаключение, однако, не может остановить новых попыток хотя бы потому, что каждая из них, основанная на поиске дотошном, и даже опровержение каждой из них возбуждает новый интерес к бесценному памятнику мировой культуры, способствуя – пусть даже в микронных единицах измерения! – раскрытию его изумительных художественных особенностей и бездонной глубины содержания, приближает к истине.
Верно, нет на памяти человечества другого литературного произведения такого небольшого объема, которому было бы посвящено столько дискуссий, книг, статей, специальных научных работ – их уже больше тысячи, и кое-что в нем стало понятно, однако нераскрытыеa загадки и тайны его словно множатся! Полное семантическое богатство «Слова», например, будучи взято на учет современными электронными машинами, даст, наверное, ни с чем не сравнимое количество бит информации, заключенной в неполном издательском листе типографских знаков, и многое останется за семью печатями – для новых поколений исследователей и совершеннейших счетных машин.
«Слово» не имеет жанровых, стилистических, художественных аналогов в мировой письменной культуре, сотворено по оригинальнейшим и неповторимым законам литературного творчества; сопоставить это произведение не с чем, а попытки его сравнения с «Песнью о Роланде», «Песнью о Нибелунгах» или, скажем, «Словом о погибели Рускыя земля» выглядят несколько искусственно.
Но если мы никогда не откроем имени автора «Слова», то никогда не поймем до конца ни того времени, ни его культуры, ни самой поэмы, ни многих тайн русской истории, ни некоторых аспектов человековедения.
П.В. Владимиров, В.А. Келтуяла, А.И. Лященко, А.И. Рогов, Н.К. Гудзий, Б.А. Рыбаков, В.Ю. Франчук и другие считают автора слова киевлянином, А.С. Петрушевич, Н.Н. Зарубин, А.К. Югов, А.С. Орлов и Л.В. Черепнин – галичанином, С.А. Андрианов и А.В. Соловьев – киевлянином черниговского происхождения. Д.С. Лихачев пишет, что он мог быть как черниговцем, так и киевлянином, а Е.В. Барсов, И.А. Новиков, А.И. Никифоров, М.Д. Приселков, В.И. Стеллецкий, С.П. Обнорский, М.Н. Тихомиров, В.Г. Федоров и другие, основываясь главным образом на очевидных пристрастиях автора к «Ольгову гнезду», доказывали, что это был черниговец, и никто иной.
Одна мелкая, но существенная деталь, на которую обратил в свое время внимание К. Маркс, – автор «Слова» пишет о готских красных девах, поющих на берегу синего моря после поражения Игоря. Осведомленный чернигово-северянин знал о существовании маленькой этнической группы готов-крымчаков, или, скорее, готов-тетракситов, живших на побережье Таманского полуострова. Советский историк В.В. Мавродин: «…Готы-тетракситы жили и в Тмутаракани… очевидно, поход Игоря Святославича угрожал не только половцам, но и готам». Русское золото попадало к готам, вероятно, через половцев, и автор «Слова» напомнил о поражении половецкого хана Шарукана в 1106 году, союзником которого они, возможно, тогда были. Кстати, причерноморские готы упоминаются только в «Слове» и, как «гоффи», только в «Изборнике» Святослава 1073 года.
Эти и многие иные обстоятельства, о коих речь впереди, исключают из числа предполагавшихся авторов галичанина, киевлянина или половчанина, которые едва ли даже могли знать, например, черниговские отряды ковуев по их тюркским родоплеменным названиям – могутов, татранов, шельбиров, топчаков, ревугов и ольберов. Названия эти, как известно, зафиксированы лишь в «Слове», ни один другой письменный источник средневековой Руси их не знает.
В качестве предполагаемого автора называли некоего «гречина» (Н. Аксаков), галицкого «премудрого книжника» Тимофея (Н. Головин), «народного певца» (Д. Лихачев), Тимофея Рагуйловича (писатель И. Новиков), «Словутьного певца Митусу» (писатель А. Югов), «тысяцкого Рагуила Добрынича» (генерал В. Федоров), какого-то неведомого придворного певца, приближенного великой княгини киевской Марии Васильковны (А. Соловьев), «певца Игоря» (А. Петрушевич), «милостника» великого князя Святослава Всеволодовича летописного Кочкаря (американский исследователь С. Тарасов), неизвестного «странствующего книжного певца» (И. Малышевский), Беловолода Просовича (анонимный мюнхенский переводчик «Слова»), черниговского воеводу Ольстина Алексича (М. Сокол), киевского боярина Петра Бориславича (Б. Рыбаков), вероятного наследника родового певца Бояна (А. Робинсон), безымянного внука Бояна (М. Щепкина), применительно к значительной части текста – самого Бояна (А. Никитин), наставника, советника Игоря (П. Охрименко), безвестного половецкого сказителя (О. Сулейменов), Иоиля Быковского (А. Зимин), Софония-рязанца (В. Суетенко), «придворного музыканта» (Л. Кулаковский); называли также таинственного Ходыну, Бантыша-Каменского, Мусина-Пушкина, Карамзина, даже священника, присланного к плененному Игорю, Ярославну и даже… Агафью Ростиславну, невестку Игоря, вдову его брата Олега, сестру Рюрика киевского и Давыда смоленского. Других предположений не знаю, кроме еще одного, о коем речь впереди.
Несомненно, наиболее основательную попытку установить авторство «Слова» предпринял академик Б.А. Рыбаков. Проанализировав в своей двухтомной работе колоссальный летописный материал, он высказал догадку, что этим автором мог быть Петр Бориславич, киевский боярин и – предположительно – летописец великого князя киевского Изяслава Мстиславича и его сына Мстислава Изяславича. Правда, Б.А. Рыбаков же высказывал и другое мнение: «Автор «Слова» принадлежал к дружинному рыцарскому слою. Тонкое знание дорогого европейского и восточного доспеха говорит о нем как о воине высшего разряда».
В своем многоценном труде академик тщательно разобрал и отверг все гипотезы, кроме одной – в пользу Петра Бориславича, однако и этот свой вывод также подверг сомнению: «Был ли этот летописец автором «Слова о полку Игореве» или только современным ему двойником, во всем подобным ему, решить нельзя. Да и сам облик этого летописца, составленный из разнородных источников, может вызвать много сомнений и возражений. Не свободен от сомнений и автор книги, рассчитывающий на товарищескую критику и указания наименее надежных звеньев в цепи его построений» (Б.А. Рыбаков. Русские летописцы и автор «Слова о полку Игореве». М., 1972. С. 6).
О ратном оружии и ратном деле в «Слове» написано немало. Превосходное знание оружия было, конечно, обязательным для воеводы и рядового дружинника тех времен, но этими знаниями в такой же, если не в большей, степени должен был обладать и князь-полководец, непосредственный участник междоусобных и внешних войн. Княжичей сажали на коня в младенческом возрасте, а в отрочестве они уже становились свидетелями бесконечных войн и принимали участие в походах, набираясь боевого опыта, осваивая ратное мастерство и обретая мужество, готовясь к тому часу, когда они сами с мечом и под личной хоругвью поскачут – непременно впереди войска – на врага.
И скорее всего, не летописец, боярин, музыкант или певец ввел в «Слово» огромный материал, связанный с ратным делом, достовернейшие подробности о вооружении русских и половецких воинов, военно-исторические реминисценции о давно минувших княжеских страстях, разрешавшихся мечом.
Писали, что автор «Слова» был двоеверцем. Однако в этом случае его христианские верования проявились бы заметнее. В поэме нет ни одной цитаты из священных книг, нет обращений к Господу Богу, нет оценок князей с позиций религиозной морали, и вообще традиционный христианский антураж, в отличие от «Поучения» Мономаха, «Хождения» игумена Даниила, «Слова» Даниила Заточника, «Слова о князьях», совершенно отсутствует в «Слове о полку Игореве». Несомненно, что перед походом воинство Игоря по христианским канонам тех и более поздних времен отслужило в Новгороде-Северском молебен и молилось перед битвой, но об этом в поэме ни слова, потому что автор не верил в пользу молитв.
Почти в качестве аксиомы принято, что автор «Слова» был формально, официально христианином, в душе оставаясь убежденным и суеверным язычником. Нет, на основании текста поэмы этого утверждать нельзя! Автор смело переносит к началу похода солнечное затмение, которое на самом деле произошло через девять дней, 1 мая 1185 года, не верит в небесное предзнаменование и, точно реалистично отметив, что тьмою все русское войско прикрыто, говорит князьям и дружине: «Лучше убитым быть, чем плененным». Он даже не допускает мысли о том, чтобы повернуть назад! «С вами, русичи, хочу либо голову свою сложить, а либо шлемом испить Дону».
Да, имена языческих богов упоминаются в поэме, но боги эти пассивны, и автор ни разу не обращается к ним, не уповает на их могущество. Наоборот, языческие боги – не авторитет для князей! Всеслав самому «великому Хорсу путь перерыскивал». Автор полемизирует с Бояном, «внуком» самого Велеса, Жля и Карна у него скачут по земле, а Див бросается оземь. И ни разу не вспоминает даже Перуна – это было бы поистине удивительно в описании военного похода, если б автор был язычником или полуязычником, так как Перуну, своему верховному божеству, средневековые восточные славяне клялись на оружии. И Ярославна, чей плач считается образцом изъявления языческих верований, не упоминает ни одного языческого бога, а только силы природы – ветер, реку и солнце. Больше того – ветры, якобы «Стрибожьи внуки», даже враждебны войску Игоря – «веют с моря стрелами на храбрые полки Игоревы».
Очень интересна мысль двух современных ученых, которые считают, что автору «Слова» «совершенно чужды были толкования» языческих богов «как бесов или как олицетворения природы». «Между тем широко распространены определения: Стрибог – бог ветра, Стрибожи внуци – ветры, Хорс – бог солнца, и именно на основании того контекста, в каком они названы в «Слове». Никаких других, почерпаемых из еще какого-нибудь памятника, данных для этого вовсе нет… Олицетворяется ветер. Он как живой. Но никаких мифологических представлений не вызывал его образ… Нет, Стрибога на основании этого контекста отнюдь никоим образом нельзя возводить в боги ветров» (В.В. Иванов, В.Н. Топоров. Славянские языковые моделирующие семиотические системы. М., 1965. С. 23–24).
Языческие боги для автора «Слова» – не предмет верований, а нетрадиционный, новаторский материал для создания художественных образов. Предполагаю, что автор, обладая поэтическим и пантеистическим мировосприятием, не был ни закоренелым язычником и ни правоверным христианином. Однако вера у него была: будучи патриотом, он верил в особую ценность родины, Русской земли. Исходя из реальной внутренней и внешней политической обстановки своего времени, верил также, что ее спасение от погибели возможно только при единении русских князей. Он не мог понять неизбежности княжеских «котор» при том исторически сложившемся на Руси общественном строе и принять как неизбежность ослабление страны перед лицом внешней опасности, видел причины гибели «достояния Даждьбожьих внуков» в личных качествах князей и возлагал надежды на их личные же качества. Не христианские или языческие боги, не вера или поверья должны спасти родину, а человек своими деяниями – вот кредо автора, и отсюда многочисленные комплименты князьям вплоть до гиперболических сравнений их со светом светлым, месяцем и самим солнцем.
Я считаю, что основную информацию об авторе содержит его поэма, но это творение, несущее на себе печать ярчайшей индивидуальности, настолько сложно и глубоко по содержанию и столь искусно скрывает автора, что давало и дает повод для самых различных толкований о его личности.
И потому, основываясь на найденный материал, я могу лишь сделать выводы о том, что он является сильным воином, мудрым чародеем, тонким поэтом.
В интервью корреспонденту «Правды», напечатанном 31 декабря 1981 года, Б.А. Рыбаков сказал, что «Слово о полку Игореве» написал «великий неизвестный автор». Должна добавить, что гипотеза Б.А. Рыбакова об авторе «Слова» существенно не умаляет значения его двухтомного труда – в нем систематизирован и обобщен огромный летописный материал по истории средневековой Руси, досконально, с позиций историка, проанализировано «Слово о полку Игореве», и к этому труду всегда будут обращаться специалисты и любители.
Однако нельзя ли, исходя из содержания поэмы, для начала определить хотя бы социальное положение, род занятий, профессию автора? То, что это сделать нелегко в отношении художественного произведения, отдаленного от нас дистанцией в восемь веков, хорошо иллюстрирует пример со «Словом» Даниила Заточника («Молением» во второй редакции). Немало ученых за последние сто лет, анализируя текст этого оригинальнейшего творения русского ума, ломало головы, чтобы выяснить сословную принадлежность еще одного великого анонима – Даниила Заточника. Для Ф. Буслаева. В. Келтуялы, И. Будовница он несомненный «дворянин», Н. Гудзий считал его «боярским холопом», П. Миндалев – применительно к автору «Слова» – «дружинником и дворянином», а применительно к автору «Моления» – «рабом князя, домочадцем», Е. Модестов увидел в нем «члена младшей княжеской дружины», для Д. Лихачева он «княжеский милостник», для М. Рабиновича «сын рабыни», для М. Тихомирова «ремесленник-серебряник».
Тот же разнобой и в отношении предполагаемого общественного положения автора «Слова о полку Игореве»: он «дружинник», «придворный певец», «летописец», «грамотный поэт», «старший дружинник», «милостник», то есть приближенный князя, фаворит, «член музыкального придворного коллектива», «воевода», «дружинный сказитель», «половецкий гений», «книжник», «боярин», «думец-советник», «поп», «посол-дипломат», «видный боярин», представитель «крестьянства как передового класса», а однажды была высказана точка зрения, что «Слово» «…складене через незнаного нам ратая-мужика, людину дуже съвiтлу»…
Попробуем на основании информации, что несет в себе текст «Слова», хотя бы приблизительно очертить круги знаний, понятий, интересов и пристрастий автора.
Если свести в список рассыпанные по тексту «Слова» имена князей и княгинь, откроется удивительная по пестроте, сложности и гармоничности картина. «Старый Владимир», «Старый Ярослав», «храбрый Мстислав» чернигово-тмутараканский, «давний великий Всеволод», его жена «мати Ростиславля», «вещий» Всеслав, Святополк, «красный Роман Святославич», «храбрый Олег Святославич», Владимир Мономах, его брат «уноша Ростислав», Святослав Всеволодович киевский, Ярослав «Осмомысл» галицкий, Ярослав Всеволодович черниговский, Всеволод Большое Гнездо, рязанские «удалые сыны Глебовы», Владимир Глебович переяславский, его сестра «красная Глебовна», «Ярославна» – жена Игоря, сам Игорь, его брат буй-тур Всеволод, молодые князья – участники похода, и так далее, вплоть до современника автора Мстислава, которому историки никак не могут найти точного места в княжеских родословных, до, вероятно, волынских Мстиславичей, не худого гнезда шестокрыльцев, и полоцких князей Крячислава, Изяслава и Всеволода Васильковичей, родных братьев супруги великого князя киевского Святослава Марии Васильковны. Поразительно, что автор «Слова» осведомлен лучше тогдашних историков – летописи, например, совершенно не упоминают о последних двух князьях. Это ли, кстати, не лишнее доказательство подлинности поэмы?
Подсчитано, что напрямую автор «Слова» назвал тридцать князей, собирательно семь или восемь, намеками еще троих; всего же сорок князей и четыре княгини, а если подсчитать и суммировать повторительные упоминания (Игорь назван, например, тридцать три раза), то получим следующий результат: в крохотной по объему поэме внимание читателя обращается на представителей восьми поколений княжеского сословия около ста раз! И ни одной генеалогической ошибки, ни одного невпопад упомянутого имени почти за двести лет истории Руси! Эти знания, коими свободно оперирует автор, нельзя было приобрести со стороны. Употребление десятков имен князей всякий раз к месту, тончайшими смысловыми оттенками при описании их деяний, с лапидарными высказываниями по долгой истории междоусобиц, множеством частных и даже интимных подробностей, было доступно лишь автору, знавшему родовые княжеские предания и тайны и, скорее всего, принадлежавшему к этому высшему сословию Руси.
В «Словаре-справочнике», между прочим, приводится одиннадцать примеров из летописей и других старинных источников, и в большинстве из них слово «братие» синонимично слову «князья»! Наиболее же характерные в этом смысле примеры из черниговской литературы – «Поучения» Мономаха и «Слова о князьях» – почему-то отсутствуют, и нельзя согласиться с составительницей очень полезного справочника, когда она пишет, что «братие» – это лишь «обращение к читателям или слушателям», а также «соратникам, соплеменникам, товарищам». И трудно ее понять, когда она совершенно не замечает тогдашнего чрезвычайно распространенного употребления этого слова в смысле «князья»! «Уже бо, братие, не веселая година въстала…» «А въстона, бо, братие, Киевъ тугою, а Черниговъ напастьми…» Нет сомнений, что автор «Слова» обращается не только к родным братьям или просто читателям, но прежде всего к русским князьям, которых он пытается встревожить и объединить описанием бед невеселой годины.
Сделаем также простое текстуальное сравнение литературных памятников XII века. «Слово о князьях», «Слово» Даниила Заточника и летописи, безусловно, писаны не князьями – в них нет ни одного авторского обращения к «братии». «Слово о полку Игореве» написано князем, потому что там таких обращений множество, а в одном примечательном месте поэмы Игорь совершенно отчетливо числит отдельно «братию» (князей) и «дружину», «войско», обращаясь к ним: «Братие и дружино! Луце жъ бы потяту быти, неже полонену быти…»
Правда, приметное это обращение адресовалось в наше средневековье и монашествующей «братии» и – очень редко! – другим категориям слушателей или читателей, но, как мы убедились, в светской литературе и летописях оно употреблялось, прежде всего, как обращение князя к князьям. Не могу не сослаться на авторитетное мнение академика А.С. Орлова: «Светские» примеры из русской летописи XI–XII вв., повествовавшей главным образом о междукняжеских отношениях, дают слово «братия», «братья» преимущественно в значении то всей группы русских князей, то группы князей союзников, и не только родных по крови».
Что же касается обращений автора «Слова» к читателям или слушателям, то и обращался он, несомненно, прежде всего, к князьям, как и Мономах в своем «Поучении», о чем мы еще вспомним. Да одна только фраза, в которой столь прекрасно сказано об опьянении битвой родного брата Игоря буй-тур Всеволода, содержащая также вроде бы абстрактное обращение «дорога братие», свидетельствует о том, кому именно адресует автор свои страсти! И вот еще одно совпадение: согласившись, что под выражением «рекоста бо брат брату» подразумевается обращение князя к князю, а «братие» значит «князья», то всего в поэме десять таких обращений.
Главный вывод: если «братие» в «Слове» – это «князья», в чем едва ли допустимо сомневаться, то разве мог так обращаться к князьям дружинник, воевода, боярин, придворный певец, музыкант или келейный писец? Так мог обращаться к ним только автор-князь!
Автор «Слова» превратил этот частный, хотя и трагический по своим последствиям эпизод русско-половецких войн в событие общерусского масштаба; не случайно он призывает прийти на помощь Игорю не только тех князей, которые были в этом непосредственно заинтересованы, так как их уделы могли стать объектом половецкого набега, но и владимиро-суздальского князя Всеволода Большое Гнездо. Автор «Слова» настойчиво подчеркивает основную идею произведения: необходимо единство князей в борьбе состепняками, необходимо прекращение усобиц и войн между отдельными феодалами, в которые враждующие стороны втягивали и половцев. Автор «Слова» не возражает против феодальных взаимоотношений своего времени, утверждавших удельную систему (со всеми пагубными последствиями раздробленности Руси), он возражает лишь против междоусобиц, посягательств на чужие земли («се мое, а то мое же»), убеждает князей в необходимости жить в мире и безусловно подчиняться старшему по положению – великому князю киевскому. Поэтому так прославляются в «Слове» победы Святослава Киевского. Именно он обращается с укором к Игорю и Всеволоду, отправившимся «себе славы искати», именно он с горечью порицает «княжеское непособие». Автор «Слова» стремится подчеркнуть главенствующее положение Святослава даже тем, что, вопреки действительным родственным связям, киевский князь в «Слове» именует своих двоюродных братьев – Игоря и Всеволода – «сыновцами» (племянниками), а его самого автор называет их «отцом» (Игорь и Всеволод пробудили зло, которое «бяше успиль отецъ ихъ Святъславь грозный великый Киевскыи»), так как он их сюзерен, феодальный глава.
Этой же идее – необходимости единства князей подчинены и исторические экскурсы «Слова»: автор осуждает Олега Гориславича (изменяя на этот укоряющий эпитет действительное отчество князя – Святославич «ковавшего крамолы», в которых сокращаются «веци человекомь», он с гордостью вспоминает о времени Владимира Святославича – времени единения Руси, тогда, как сейчас, порознь развеваются «стязи Рюриковы, а друзии Давыдови». Это настойчивая и отчетливо выраженная патриотическая идея «Слова» была сформулирована К. Марксом: «суть поэмы – призыв русских князей к единению как раз перед нашествием собственно монгольских полчищ»
Это не воинская повесть в собственном смысле этого термина. Автор не рассказывает подробно о событиях 1185 г., он рассуждает о них, оценивает, рассматривает их на фоне широкой исторической перспективы, едва ли не на фоне всей русской истории. Именно этими жанровыми особенностями «Слова» определяется и своеобразие его композиции и система его образов.
В рассказе о походе Игоря в Ипатьевской летописи Святослав называет Игоря и Всеволода «братьями».
«Слово о полку Игореве» является величайшим, как историческим источником так и литературным памятником.
В роли литературно памятника оно свидетельствует о творческом гении восточных славян XII века – в период татаро-монгольского завоевания. Возникшее на почве общей культуры русских, украинцев и белорусов, «Слово» служит как бы символом братства этих народов. Открытое в конце XVIII века, «Слово» поразило поэтов, композиторов, художников своей замечательной силой и красотой. Ни одно древнерусское произведение не может сравниться со «Словом…» по поэтической мощи, красоте, мудрости.
Как исторический источник «Слово…» – всеобъемлющая информация, достоверные факты, которые помогают историкам раскрыть события 1185 года.

Список использованной литературы
1) Лихачёв Д.С. Слово о полку Игореве: Ист. лит. Очерк. – М.: Просвещение, 1976
2) Слово о полку Игореве (Вступ. ст. и подготовка древнерус. текста Д. Лихачёва) – М.: Худ. лит., 1987
3) Махновец Л.Ю. Про автора «Слово о полку Игоря». - К: Вид-во Київ. ун-ту, 1989
4) Пінчук С.П. Слово о полку Ігореве. - К.: Рад. шк., 1990