Контрольная работа Монгольское влияние на Русь
Работа добавлена на сайт bukvasha.net: 2015-10-25Поможем написать учебную работу
Если у вас возникли сложности с курсовой, контрольной, дипломной, рефератом, отчетом по практике, научно-исследовательской и любой другой работой - мы готовы помочь.
Предоплата всего
от 25%
Подписываем
договор
Контрольная работа
по истории
Тема: Монгольское влияние на Русь.
Выполнил:
Проверил:
г
План:
1. Введение.
2. Воздействие на национальную экономику.
3. Влияние на правительство и администрацию.
4. Социальные изменения на Руси в период монгольского владычества.
5. Духовные изменения в период монгольского владычества.
6. Последствия.
Проблема роли монголов в русской истории обсуждалась многими историками в течение последних двух столетий, однако согласие не было достигнуто.Из историков старшего поколения большое значение монгольскому воздействию на Русь придавали Н.М. Карамзин, Н.И. Костомаров и Ф.И. Леонтович. Карамзин является автором фразы: "Москва обязана своим величием ханам". Он также отметил пресечение политических свобод и ожесточение нравов, которые он считал результатом монгольского гнета. Костомаров подчеркнул роль ханских ярлыков в укреплении власти московского великого князя внутри своего государства. Леонтович провел специальное исследование ойратских (калмыцких) сводов законов, чтобы, продемонстрировать влияние монгольского права на русское. Напротив, С.М. Соловьев отрицал важность монгольского влияния на внутреннее развитие Руси и в своей "Истории Руси" практически проигнорировал монгольский элемент, кроме его разрушительных аспектов – набегов и войн. Хотя и упомянув кратко о зависимости русских князей от ханских ярлыков и сбора налогов, Соловьев высказал мнение, что: "У нас нет причины признавать сколько-нибудь значительное влияние (монголов) на (русскую) внутреннюю администрацию, поскольку мы не видим никаких его следов". Бывший ученик Соловьева и его преемник на кафедре русской истории Московского университета В.О. Ключевский сделал небольшие общие замечания о важности политики ханов в объединении Руси, но в других отношениях мало уделил внимания монголам. Среди историков русского права и государства идеям Соловьева следовал М.А. Дьяконов, хотя он выражал свои взгляды более осторожно. М.Ф. Владимирский-Буданов допускал лишь незначительное влияние монгольского права на русское. С другой стороны, В.И. Сергеевич следовал аргументации Костомарова, как и, в определенной степени, П.Н. Милюков.
Четверть века назад роль монголов в русской истории еще раз рассмотрел филолог князь Николай Трубецкой; он пришел к выводу, что истоки московского государства невозможно правильно понять, не принимая во внимание политические и нравственные принципы, на которых была построена Монгольская империя. Е. Хара-Даван, автор глубокой биографии Чингисхана, сделал точку зрения Трубецкого даже более категоричной. С другой стороны, В.А. Рязановский и Б.Д. Греков вернулись к позиции Соловьева. В.А. Рязановский, как и Леонтович, тщательно исследовал монгольское право, но свел к минимуму его значение для Руси. Греков сформулировал свою точку зрения следующим образом: "Русское государство во главе с Москвой было создано не при помощи татар, а в процессе тяжелой борьбы русского народа против ига Золотой Орды". Очевидно, мы имеем здесь несколько иной аспект этой проблемы. Логически можно отрицать какое-либо позитивное влияние монгольских институтов на русские и, тем не менее, признавать значительность монгольского воздействия на развитие Руси, даже если оно было чисто негативным.
Проблема монгольского влияния на Русь, безусловно, многокомпонентна. Мы сталкиваемся здесь скорее с комплексом важных проблем, чем только с одним вопросом. Прежде всего мы должны рассмотреть непосредственный эффект монгольского нашествия – настоящее уничтожение городов и населения; затем последствия сознательной политики монгольских правителей для различных аспектов русской жизни. Кроме того, определенные важные изменения на Руси являлись непредвиденными результатами того или другого поворота в монгольской политике. Так, неспособность ханов остановить польские и литовские наступления, безусловно, была фактором разделения Восточной и Западной Руси. Далее, влияние монгольской модели на Московию дало свой полный эффект только после освобождения последней от монголов. Это можно назвать эффектом отложенного действия. Более того, в некоторых отношениях прямое татарское влияние на русскую жизнь скорее возросло, чем уменьшилось, после освобождения Руси. Именно после падения Золотой Орды сонмы татар пошли на службу к московским правителям. И наконец, татарская угроза не исчезла с освобождением от Золотой Орды при Иване III. Еще почти три столетия Русь вынуждена была каждый год отправлять значительную часть своей армии на южную и юго-восточную границы; это отразилось на всей политической и социальной системе Московии.
Удобный метод измерения степени монгольского воздействия на Русь – сравнение русского государства и общества домонгольского периода и постмонгольской эры, а, в частности, сравнение духа и институтов Московской Руси и Руси Киевского периода.
Напомним, что политическая жизнь русской федерации киевского периода строилась на свободе. Три элемента власти – монархический, аристократический и демократический – уравновешивали друг друга, и народ имел голос в правительстве по всей стране. Даже в Суздальской земле, где монархический элемент был наиболее сильным и бояре и городское собрание, или вече, имели право слова в делах. Типичный князь киевского периода, даже великий князь суздальский, был просто главой исполнительной ветви правительства, а не самодержцем.
Картина полностью изменилась после монгольского периода. Прежде всего, в шестнадцатом и начале семнадцатого веков вместо пан-русской федерации, все члены которой имели сходные конституции, мы находим резкое разделение между Восточной Русью (Московией) и Западной Русью (включенной в Польско-Литовское Содружество); кроме того, на южных окраинах каждой из двух частей Руси появились военные государства нового типа – казачьи поселения. Они представляли собой древнюю русскую демократическую традицию, хотя теперь она приняла специфическую форму, форму военных братств. Аристократический элемент власти в Западной Руси не только сохранился, но даже усилился под влиянием Польши и стал основой политической жизни Западной Руси (Украины и Белоруссии). В Восточной же Руси поддерживался и развился до высокого уровня монархический элемент. Сказать, однако, что Московское царство просто следовало традиции Андрея Боголюбского и некоторых других суздальских князей, означало бы недооценить значение перемены. Со всеми их монархическими тенденциями суздальским князьям никогда не удавалось стать абсолютными правителями их земли.
Власть московского царя, и идеологическая и фактическая, была неизмеримо больше, чем власть его суздальских предшественников. Хотя шестнадцатый век наблюдал рост монархических институтов по всему европейскому континенту, нигде этот процесс не шел так быстро и так глубоко, как в Восточной Руси. Когда посол Священной Римской империи, австрийский барон Сигизмунд фон Герберштейн, в 1517 году прибыл в Москву, он почувствовал, что попал в другой мир в политическом смысле. Он отметил, что великий князь Василий III превосходил всех других монархов по степени власти над своими подданными. Англичанин Джиле Флетчер, посетивший Москву через семьдесят лет после Герберштейна, пришел к заключению, что: "Государство и форма его правления чисто тираническая, поскольку во всем исходит из интересов князя, при этом в совершенно откровенной и варварской манере.
Не менее резок контраст между до, и постмонгольскими периодами в области социальных отношений. Самые основы московского общества были не такими, как в киевский период.
Общество Киевской Руси можно, с определенными оговорками, назвать свободным обществом. Рабы существовали, но они считались отдельной группой, не входящей в состав нации. Ситуация была сходной с положением в древней Греции: рабство сосуществовало со свободой большей части общества. Правительство функционировало на основе сотрудничества свободных социальных классов: бояр, горожан и "людей" в сельских районах. Правда, существовала группа крестьян, так называемые смерды, которая находилась в сфере особой княжеской юрисдикции, но даже они были вольными. Была также группа полусвободных (так называемые закупы), чье положение в конце концов стало сходным с положением рабов, но их обращение в рабство являлось результатом долгов, то есть нерегулируемого взаимодействия экономических сил, а не действия правительства.
В Московском царстве шестнадцатого и семнадцатого веков мы обнаруживаем абсолютно новую концепцию общества и его отношения к государству. Все классы нации, от высших до низших, исключая рабов, были прикреплены к государственной службе. Достаточно странно, что рабы были единственной группой, освобожденной от правительственной регламентации. Эту московскую систему всеобщей государственной повинности Кирилл Зайцев метко назвал крепостной устав (закон об обязательной службе). И бывшие удельные князья, и бояре теперь становились постоянными слугами царя, как и более низкие слои, такие, как дети боярские и дворяне (придворные). Попытки сопротивления новому порядку со стороны князей и бояр сокрушил царь Иван IV во времена террора опричнины. Через институт военных поместий цари контролировали и земельные владения служилых людей, и армию. Необходимость обеспечения поместий рабочей силой привела к установлению крепостного права, сначала только временного (1581 год). Это крепостное право крестьян было сделано постоянным и узаконено "Уложением" (Сводом законов) в 1649 году. Именно по статьям этого Уложения и городские жители (посадские люди) были в конце концов организованы во многочисленные закрытые общины, все члены которых были связаны круговой порукой по выплате налогов и исполнению специальных повинностей, наложенных на них. И вольные крестьяне на государственных землях, и крепостные, а также горожане считались низшим классом царских подданных, свободным от воинской или придворной службы, но обязанным платить тяжелые налоги и, в некоторых случаях выполнять обязательные работы (тягло). Таким образом, появилось различие между служилыми людьми (людьми, несущими "службу" в прямом смысле военной или придворной службы) и тяглыми людьми (людьми, несущими тягло). "Служба"- (в вышеозначенном смысле) стала в конце концов характеристикой человека благородного происхождения, а "тягло" – простолюдина. Это различие превратилось в основную черту социального строя Московского царства в семнадцатом веке и приняло даже более острые формы в Санкт-Петербургской империи восемнадцатого столетия.
Из этого краткого сравнительного анализа характерных черт государства и общества Киевской и Московской Руси становится ясно, что пропасть между этими двумя режимами была поистине бездонной. Совершенно очевидно, что такая перемена не могла произойти за одну ночь. В самом деле, процесс трансформации свободного общества в общество обязательной повинности начался во время монгольского периода и продолжался до середины семнадцатого века.
Вопрос, который нам теперь необходимо обсудить, – роль в этом процессе монголов. Чтобы выяснить это, мы должны кратко рассмотреть изменения, которые произошли в русской национальной экономике, политике и социальной организации за монгольский период.
2. Воздействие монгольского завоевания на русскую национальную экономику
Массовое разграбление и уничтожение собственности и жизни на Руси во время монгольского нашествия 1237-1240 годов было ошеломляющим ударом, который оглушил русский народ и на время нарушил нормальное течение экономической и политической жизни. Трудно точно оценить потери русских, но, вне всяких сомнений, они были колоссальны, и, если мы включим в это число огромные толпы людей, и мужчин и женщин, уведенных монголами в рабство, они вряд ли составляли меньше 10 процентов от общего населения.
Больше всего в этой катастрофе пострадали города. Такие старые центры русской цивилизации, как Киев, Чернигов, Переславль, Рязань, Суздаль и несколько более молодой Владимир-Суздальский, а также некоторые другие города, были полностью разрушены, а первые три из перечисленных потеряли свое былое значение на несколько столетий. Только немногие важные города в Западной и Северной Руси, такие, как Смоленск, Новгород, Псков и Галич, избежали разорения в это время. Монгольская политика забирать искусных мастеров и квалифицированных ремесленников на службу к хану накладывала новое бремя даже на те города, которые не постигло физическое разрушение в первый период завоевания. К великому хану посылалась квота лучших русских ювелиров и ремесленников. Как мы видели, монах Иоанн де Плано Карпини встретил одного из них, золотых дел мастера Кузьму, в лагере Гуюка. Многие другие отправлялись к хану Золотой Орды для личных нужд, а также на строительство и украшение его столицы – Сарая. Ремесленники разного рода – кузнецы, оружейники, шорники и так далее – поступали также в распоряжение членов дома Джучи, а также высших военачальников монгольских армий в Южной Руси.
Рассредоточение русских мастеров-ремесленников в монгольском мире сильно истощило на время источник опыта собственно Руси и не могло не прервать развития производственных традиций. С закрытием в Киеве в 1240 году мастерских по изготовлению эмалей и убийством или пленением их мастеров исчезло и русское искусство перегородчатой эмали, достигшее в Киевской Руси столь высокого уровня. В течение четырнадцатого столетия было импортировано несколько лиможских эмалей, и в конце века в Москве делали выемчатую эмаль; в шестнадцатом веке московские мастера начали производить перегородчатые эмали, но они довольно грубы и не выдерживают никакого сравнения с киевскими изделиями. Производство скани остановилось почти на столетие, после чего возобновилось под влиянием центральноазиатских образцов. Из Центральной Азии в Москву привозили произведения ювелирного искусства, такие, как Шапка Мономаха, некоторым русским мастерам, работавшим с драгоценностями в Сарае (а, возможно, и в Ургенче), удалось вернуться на Русь в середине четырнадцатого века; когда позже Тимур разрушил и Сарай, и Ургенч, великий князь московский, судя по всему, пригласил к себе нескольких мастеров хорезмской школы, которым посчастливилось пережить эту катастрофу.
Техника чернения тоже вышла из употребления после монгольского нашествия и снова стала популярной только в шестнадцатом веке. Также нет свидетельств о производстве на Руси в конце тринадцатого и в четырнадцатом веках глазированной полихромной керамики, включая декоративные изразцы. Ее образцы вновь появляются в пятнадцатом столетии. Производство стеклянных браслетов, как и стеклянных, сердоликовых и бронзовых бус, а также некоторых других украшений тоже было полностью прекращено.
Другой серьезной утратой вследствие монгольского завоевания было искусство резьбы по камню. Последний шедевр этого рода – каменные рельефы на Георгиевском соборе Юрьева-Польского в Суздальской земле, которые были закончены незадолго до нападения монголов. Вообще, строительные ремесла в Восточной Руси претерпели значительный регресс. Каменных зданий в первое столетие монгольского владычества было возведено меньше, чем за предыдущий век, а качество работ заметно ухудшилось.
Монгольское нашествие и политика монголов в отношении ремесленников также сильно подорвали русское промышленное производство в целом. Даже Новгород был сначала затронут, но он быстро восстановился; там промышленная депрессия продолжалась примерно полвека. На большей же части Восточной Руси депрессия продолжалась целое столетие. Только в середине четырнадцатого века, когда контроль монголов над Русью значительно ослабел, стало заметно возрождение некоторых отраслей производства, особенно металлургии. В течение пятнадцатого века большинство городских ремесел быстро прогрессировало. Не только Тверь и Москва, но и меньшие по размерам города, такие, как Звенигород, превратились в оживленные ремесленные центры.
Исчезновение городских ремесел в первый век монгольского господства проделало на время серьезную брешь в удовлетворении потребительского спроса. Сельские жители вынуждены были зависеть от того, что они могли произвести дома. Князья, бояре и монастыри не имели альтернативы развитию ремесел в собственных имениях. Они старались обучать своих рабов или арендаторов и привлекать квалифицированных мастеров в свои поместья для работы на них. Как мы знаем, жители церковных владений освобождались монголами от налогов и других сборов. Хотя княжеские поместья не имели подобных льгот, князь, если он был в хороших отношениях с ханом, часто мог договориться, даже в первые трудные десятилетия монгольского завоевания, что по меньшей мере некоторых из ремесленников в его владениях не будут призывать на ханскую службу. В конце концов, князья и бояре сумели освободить некоторых из захваченных мастеров; а нескольким другим удалось бежать от монголов и вернуться на Русь. Таким образом, совсем немного кузнецов, гончаров, плотников, сапожников и портных жили в княжеских и церковных поместьях. Когда великокняжеский манор превращался в большой город, как в случае с Москвой, эти ремесленники и многие другие продолжали работать для великокняжеского дворца, а не на рынок. Этот рост манориальных ремесел являлся характерной чертой русской экономики четырнадцатого-шестнадцатого веков.
Сельское хозяйство было меньше затронуто монгольским нашествием, чем промышленные ремесла. В тех частях Южной Руси, которые находились под непосредственным контролем монголов, те сами поощряли возделывание зерновых, таких, как просо и пшеница, для нужд своей армии и администрации. В других частях Руси именно сельское население выплачивало основную часть дани, собираемой монголами или для монголов, поэтому они не были заинтересованы в снижении продуктивности сельского хозяйства. Та же ситуация была и в отношении охотничьего промысла и рыболовства. Выплавка железа и добыча соли (выпариванием) также не уменьшились, особенно поскольку большая часть поверхностных залежей железной руды (а в монгольский период на Руси разрабатывались только такие) и солеварен находились на новгородской территории; в северной части Великого княжества Владимирского они также располагались за пределами непосредственной досягаемости монголов.
Устойчивый рост сельского хозяйства в Восточной Руси в монгольский период привел к превращению его в главную отрасль национальной экономики. Развитие сельского хозяйства в центральной и северной частях страны являлось одним из следствий миграции населения в первый период монгольского господства в районы, казавшиеся наиболее безопасными от набегов, такие, как окрестности Москвы и Твери. Также быстро заселялись северо-восточные части Великого княжества Владимирского, преимущественно районы Костромы и Галича. С ростом населения все больше и больше лесов расчищались под пашню. В то время как на вновь расчищенных землях применялась техника подсеки, в центральных районах превалировала трехпольная система севооборота. В этот период в Восточной Руси и Новгороде использовали три основных вида плуга: тяжелый плуг, усовершенствованную соху (деревянная соха с железным плужным лемехом) и легкую деревянную соху. "Плуг", по-видимому, использовался нечасто; легкая соха (которую тянула одна лошадь) была типичной для северных лесных районов. Вокруг Москвы усовершенствованная соха (ею пахали на трех лошадях), судя по всему, являлась стандартным орудием. Не так давно историк П.П. Смирнов высказал предположение, что во время правления Ивана I Калиты был изобретен совершенно новый тип сохи, давший большой толчок сельскому хозяйству Московии. Смирнов даже полагает, что это изобретение являлось одной из главных причин подъема Московского государства. Теория остроумна, однако нет достаточных свидетельств, ее подтверждающих. Разведение лошадей и крупного рогатого скота имело лишь ограниченное значение в сельской экономике Восточной Руси, а методы ухода за скотом в целом оставались примитивными. Князья, однако, и особенно великие князья московские, были заинтересованы в выращивании скота и, в частности, лошадей. Смотритель конюшен (конюший), как мы знаем, являлся важным чиновником в великокняжеской администрации. В завещаниях великих князей московских часто упоминаются жеребцы, табуны кобыл, верховые и ездовые лошади. Очевидно разведение лошадей было важной отраслью великокняжеского хозяйства. Великий князь нуждался в лошадях, прежде всего, для создания конных подразделений своей армии.
Теперь рассмотрим развитие торговли на Руси во время монгольского периода. Как мы знаем, контроль над торговыми путями был важным аспектом монгольской политики, а международная торговля являлась одной из основ Монгольской империи, так же как и Золотой Орды. Золотоордынские ханы, и особенно Менгу-Тимур, много делали для развития торговли и с Новгородом, и с итальянскими колониями в Крыму и на Азове. Региональные монгольские правители тоже покровительствовали торговле, как видно из истории Баскака Ахмада.
Отсюда можно было бы ожидать, что монгольское господство будет благоприятствовать развитию русской торговли. В целом так и было, но не весь период. В первые сто лет монгольского владычества русская внутренняя торговля сильно уменьшилась из-за разрушения городских ремесел, а вследствие этого – неспособности городов удовлетворять потребности сельских жителей. Что же касается внешней торговли, то во время правления Берке ее монополизировала могущественная корпорация мусульманских купцов центрально-азиатского происхождения. Только при Менгу-Тимуре русские купцы получили шанс – и они знали, как его использовать. Как уже отмечалось, при Узбеке (1314-1341) в Сарае существовала большая русская колония, и купцы, несомненно, составляли ее ядро. Из рассказа о казни великого князя Михаила Тверского в лагере Узбека на Северном Кавказе известно, что там в это время жило какое-то количество русских купцов. По рассказу, они хотели положить тело Михаила в ближайшей церкви, но монголы не позволили им этого сделать. Как мы знаем из описания похода Тохтамыша (1382 год), к этому времени русские контролировали судоходство на Волге. Русские летописи того периода демонстрируют хорошее знание географии Золотой Орды и по разным поводам упоминают не только Сарай, но и другие торговые центры, такие, как Ургенч и Астрахань. Информацию о них, несомненно, поставляли купцы.
Русские также были хорошо знакомы с итальянскими колониями в Азовском регионе и в Крыму. Действительно, именно с городом Сурож русские купцы, того периода вели самые выгодные дела. Эта группа стала известна как сурожане ("торговцы с Сурожем"). Сурожане впервые упоминаются в Волынской летописи по случаю смерти князя Владимира, сына Василько, в городе Владимире-Волынском в 1288 году: Летописец повествует, что о его смерти сожалели не только родственники князя и жители Владимира, но и купцы, жившие тогда в городе, – немцы, сурожане, новгородцы и евреи. В четырнадцатом веке сурожане играли важную роль в московской торговле. Фактически большая часть московских гостей – так называли членов высшего слоя московского купеческого класса – были сурожанами.
Благодаря свободной торговой политике Менгу-Тимура и его преемников русская торговля с Западом за монгольский период тоже расширилась. Новгород поддерживал оживленную и выгодную торговлю с Ганзеей. Москва и Тверь торговали с Новгородом и Псковом, а также с Литвой и Польшей, а через них с Богемией и Германией. Поскольку главным предметом импорта на Русь с Запада являлась шерстяная ткань, московские купцы, ведущие дела с Западом, стали известны как суконники. Раньше, как мы знаем, Новгород получал ткани высокого качества из Ипра. В четырнадцатом и пятнадцатом веках ткацкие производства развивались и в Центральной Европе, особенно в Саксонии, Богемии и Моравии. Именно из Богемии и Моравии поступала в Москву большая часть импортируемых тканей в шестнадцатом веке, однако у нас нет свидетельств подобного широкомасштабного экспорта из этих стран на Русь в пятнадцатом столетии. Из Восточной Руси в Богемию в четырнадцатом и пятнадцатом веках экспортировались производимые в Твери замки.
3. Влияние на правительство и администрацию
Юридически говоря, в монгольский период Русь не имела независимого правительства. Великий хан Монголии и Китая считался сюзереном всех русских земель и, как мы знаем, временами действительно вмешивался в русские дела. В практических делах, однако, золотоордынский хан являлся высшим правителем Руси – ее "царем", как называют его русские летописи. Ни один русский князь не имел права управлять своей землей без необходимого ярлыка на власть от хана.
Таковы были юридические аспекты ситуации. Фактически же, как видно из истории русско-монгольских отношений, изложенной в двух предыдущих главах, внутренняя политическая жизнь Руси никогда не прекращалась, а только была ограничена и деформирована монгольским правлением. С распадом Монгольской империи и ослаблением самой Золотой Орды собственные политические силы Руси вышли из-под монгольской надстройки и начали набирать все больше и больше силы. Традиционные взаимоотношения этих сил, однако, были совершенно разрушены монгольским нашествием, а относительное значение и сама природа каждого из трех элементов власти претерпели коренные изменения. Здесь, как и в сфере национальной экономики, уменьшение роли городов являлось фактом первостепенной важности.
С политической точки зрения, разрушение в монгольский период большинства крупных городов Восточной Руси нанесло сокрушительный удар городским демократическим институтам, в киевский период процветавшим по всей Руси (и продолжавшим процветать в монгольский период в Новгороде и Пскове). Более того, только от населения городов, избежавших разрушения или восстановленных, исходила известная нам решительная оппозиция монгольскому правлению в течение его первого столетия. В то время как князьям и боярам удалось приспособиться к требованиям завоевателей и установить с ними modus vivendi, горожане, особенно ремесленники, жившие под постоянной угрозой призыва, вскипали негодованием при каждом очередном ограничении, вводимом новыми правителями. Поэтому монголы, со своей стороны, были полны решимости подавить сопротивление городов и ликвидировать вече как политический институт. Для этого, как мы видели, они склонили к сотрудничеству русских князей, которые и сами опасались революционных тенденций вече в Ростове, а также и в некоторых других городах.
Совместными усилиями монголы и князья предотвратили общее распространение городских волнений во второй половине тринадцатого века и подавляли отдельные изолированные восстания, разгоравшиеся время от времени в Ростове и других городах. Власть вече, таким образом, резко сократилась, а к середине четырнадцатого века оно прекратило нормальную деятельность в большинстве городов Восточной Руси и не может рассматриваться как элемент правления. Когда в семидесятых годах четырнадцатого века русские князья начали оказывать монголам сопротивление, по крайней мере одна из причин трений с вече исчезла. Как в случае с арестом послов Мамая в Нижнем Новгороде в 1374 году, антимонгольские действия вече этого города одобрял местный князь. В целом, однако, и князья и бояре продолжали испытывать подозрения по поводу мятежного духа вече. Хотя они и просили горожан поддержать их в борьбе против монголов, но при этом имели в виду сохранить бразды правления в своих руках. Таким образом, вече как постоянный элемент управления было уничтожено. Как мы видели, князьям удалось даже избавиться от тысяцких, представляющих интересы народа в их администрациях; в 1375 году эта должность была ликвидирована. Однако искоренить вече было не так легко. Запрещенное в обычное время, оно снова собиралось, как только князья и бояре оказывались неспособными руководить. Временный захват власти населением Москвы во время нашествия Тохтамыша – типичный пример возрождения вече в кризисной ситуации, даже если это возрождение и не длилось долго в каждом конкретном случае.
Другим важным следствием упадка городов для социальной и политической жизни был рост относительного значения в русской политической структуре крупных земельных поместий. Даже в домонгольский период, как мы знаем, манор как социополитический институт имел большое значение. В двенадцатом веке и князья, и бояре владели большими земельными поместьями, от которых они получали значительные доходы. Политическая жизнь, однако, все-таки концентрировалась вокруг городов, а большинство князей больше интересовались политикой, чем хозяйством. В монгольский период ситуация изменилась. С ограничением их политических прав монголами, князьям ничего не оставалось, как уделять больше времени руководству своими владениями. С упадком городов на первый план вышли сельское хозяйство и другие отрасли, использующие естественные ресурсы земли и лесов. В результате в Московии великокняжеские владения превратились в главную основу и экономической силы, и администрации великого князя. Земельные поместья не только являлись одним из основных источников его дохода, но также стали ядром его владений в административном смысле. Вся концепция княжеской власти была теперь изменена наследственными традициями.
Боярское землевладение в этот период тоже стабильно увеличивалось. В целом можно сказать, что в монгольский период бояре имели большее влияние на государственные дела, чем прежде. Раньше только галицким боярам удавалось выйти на доминирующие позиции в политической жизни; в первой половине четырнадцатого века их политические аппетиты скорее возросли, чем сократились, а, как мы знаем, конфликт бояр с последним галицким князем, Юрием II, ускорил его падение и открыл путь литовскому и вскоре польскому господству.
В отличие от Галиции, где бояре постоянно и сознательно находились в оппозиции к князю, боярство Восточной Руси было готово поддержать возвышение великого княжества, советниками правителя которого они являлись, особенно поскольку это возвышение было выгодно им самим и как классу, и как отдельным личностям. Когда стало ясно, что московские князья лидируют в борьбе за власть среди русских правителей, все больше бояр предлагало свои услуги князю московскому. Поддерживая возвышение Москвы, бояре, сознательно и не осознавая того, способствовали объединению Руси. Во многих случаях им удавалось убедить бояр из других княжеств признать главенство московского князя. В качестве стимула таким внешним сторонникам возвышения Москвы обещали места при дворе, что означало принятие в правящие круги московского боярства.
Как и в киевский период, говоря о боярском совете, нам необходимо различать общие собрания, созывавшиеся только по важнейшим поводам и в которых принимали участие все ведущие бояре, и узкий круг, или княжеский кабинет, который собирался регулярно. В монгольский период в великокняжеский кабинет входили главные чиновники государственной и дворцовой администрации, среди них "великий наместник" Москвы, окольничий (главный церемониймейстер), бояре – главы административных управлений княжеских поместий – бояре путные. Другие высшие бояре – члены кабинета были известны как большие бояре или бояре введенные ("бояре, допущенные в княжеский дворец"). До ликвидации института тысяцкого он тоже являлся постоянным членом этого совета.
Несмотря на все свое влияние на ход государственных дел и рост собственных земельных владений, московскому боярству не удалось за монгольский период точно определить свои политические права. Какие факторы помешали им создать твердые конституционные гарантии работы их совета? Главным из них, безусловно, было существование высшей монгольской власти. Поскольку власть русских князей, включая великого князя московского, исходила от ханского ярлыка, князь всегда мог обратиться к хану за помощью против внутренней оппозиции. Власть вече была ограничена общими усилиями хана и князей. Бояре, разумеется, хорошо знали, что в случае сколько-нибудь острого конфликта с ними от князя можно ожидать обращения к хану. Когда Золотая Орда была сильна, ханский ярлык был не просто листком бумаги, он был мандатом. Другим ограничителем потенциальных политических устремлений бояр Восточной Руси являлось отношение горожан, особенно низших слоев. Несмотря на упадок вече как института, горожане, тем не менее, оставались элементом в русской политике. И от них можно было ожидать яростного противодействия установлению аристократического строя любого рода. Хотя великий князь постоянно срывал их преждевременные попытки восстать против монголов, народ не выступал против княжеской власти в принципе, поскольку в великом князе как главе вооруженных сил они видели единственного лидера, способного в будущем возглавить успешную национальную борьбу с монголами. И напротив, простые люди с подозрительностью относились к боярам как группе и не доверяли им. Свидетельством этого являются антибоярские бунты в Москве в 1357 году. В любом случае, с точки зрения народа князь представлял из себя меньшее зло, чем бояре, и те понимали, что в случае конфликта между ними и князем его поддержит не только хан, но и горожане.
Кроме того, психологически сама свобода, которой обладали бояре как класс, делала четкое определение их прав избыточным с точки зрения большей части боярства. Как и в киевский период, любой боярин Восточной Руси, если он был неудовлетворен князем, мог прервать свои обязательства и пойти на службу к другому (исключая ситуацию, когда два князя воевали друг с другом). При этом боярин не лишался своих земельных поместий, поскольку они являлись не ленными владениями, а его вотчиной. Обычно этот принцип свободной службы работал на московского князя, потому что служба при его дворе сулила больше выгод, чем при любом другом русском правителе того времени. Принцип свободы бояр и их неограниченные права в собственных владениях были подтверждены в нескольких соглашениях между князьями в четырнадцатом и первой половине пятнадцатого века.
Будущим событиям суждено было принести горькое разочарование боярству Восточной Руси в их расчете на свою освященную традицией свободу. То, что они считали твердой почвой под ногами, к концу пятнадцатого столетия превратилось в песок. Эта свобода службы, которая являлась аспектом федеративного строя Киевской Руси, оказалась несовместимой с интересами растущей московской монархии. С изменениями в политической атмосфере нарушения великим князем принципа свободы службы стали практически неизбежными. Несколько нарушений подобного рода произошли в монгольский период. Первый известный прецедент – дело Ивана Вельяминова. Когда тот оставил Москву и перешел в 1374 году к тверскому князю, его имения конфисковали, а позже, когда москвичи его схватили, он был казнен. Можно возразить, что это был момент острого политического конфликта и национальной необходимости, но, тем не менее, нарушение принципа отрицать невозможно. Другой подобный случай произошел в 1433 году, когда московский боярин Иван Всеволожский перешел к сопернику великого князя Василия II, Юрию Галицкому. Его имения тоже были конфискованы. Это опять был период жесточайшего конфликта, гражданской войны, в которой обе стороны нарушали не только соглашения, но и нравственные заповеди. Однако в результате подобных неоднократных действий при московском дворе возникла тенденция отрицать право бояр уходить по своей воле при каких бы то ни было обстоятельствах. Тех бояр, которые пытались использовать свою свободу во время кризисов, теперь считали дезертирами или предателями. Новая точка зрения быстро завоевывала позиции, и к началу шестнадцатого века, когда Москва поглотила все удельные княжества, московские бояре обнаружили, что они прикреплены к великокняжеской службе. Кроме того, во время опричнины многие из них утеряли свои вотчинные владения, а взамен им были пожалованы ленные (поместья).
В монгольский период в Восточной Руси существовало два основных момента, способствовавших росту великокняжеской власти: усиление власти каждого великого князя внутри своего великого княжества и экспансия самого сильного великого княжества за счет своих соседей. В результате первого процесса великий князь московский в конце концов превратился в абсолютного суверена (государя) своего княжества или, мы можем сказать, в автократа, хотя русский термин самодержец (автократ) около 1500 года имел другое значение, а именно, "правитель, независимый от иноземного сюзерена". Второй процесс вел к образованию национального государства и победе принципа единодержавия. Поскольку две тенденции слились, великий князь московский (позже царь) получил ту абсолютную власть, которая так поразила и Герберштейна, и Флетчера.
Объединение Восточной Руси было длительным процессом, продолжавшимся с подъемами и спадами весь монгольский период и завершившимся только в начале шестнадцатого века в правление Василия III. В исторической литературе часто утверждалось, что сам хан способствовал этому объединению, сделав великого князя московского главным ответственным за сбор дани. Из фактической истории монголо-русских отношений, изложенной в двух предыдущих главах, мы знаем, что эта оценка ошибочна или, по меньшей мере, преувеличена. Ханы прекрасно понимали опасность предоставления слишком большой власти одному русскому князю. Поэтому в первой половине четырнадцатого века хан санкционировал разделение Восточной Руси на четыре великих княжества и поручил каждому из четырех великих князей собирать налоги внутри своего княжества. Только в 1392 году хан Тохтамыш, находясь в отчаянной ситуации и нуждаясь в помощи Василия I Московского, позволил ему захватить нижегородское великое княжество. Два других великих княжества, Тверское и Рязанское, в то время оставались в неприкосновенности.
Кроме поддержания на Руси политической раздробленности, татары, когда они опасались возрастающей силы какого-либо русского князя, всегда старались посеять семена раздора между ним и его возможными противниками. Если конфликт происходил, то они имели возможность или предложить свое посредничество, и таким образом подтвердить свою власть, или наказать князя, по поводу которого испытывали подозрения. Русские князья великолепно знали об этой коварной уловке, и в нескольких межкняжеских договорах того периода мы обнаруживаем статью, по которой подписавшиеся обязуются не слушать, если татары будут пытаться настроить одного из них против другого. Но у русских не всегда хватало здравого смысла исполнять свои благие пожелания.
Напомним, что правитель Москвы был не единственным великим князем, стремившимся объединить страну. Великие князья тверские были не менее честолюбивы, хотя и менее удачливы, а скоро появился и новый претендент – великий князь литовский. Попытки объединить Восточную Русь со стороны этих ведущих великих князей нельзя объяснять единственно их личными амбициями. Суровая политическая ситуация требовала объединения усилий всей нации; без него задачу освобождения Руси от монгольского владычества решить было невозможно. Это хорошо понимали не только многие князья, но и большинство народа – бояре, а также простые люди. Они инстинктивно чувствовали, что только сильный правитель может привести их к победе, и они были готовы поддержать такого правителя. Когда стало ясно, что великий князь московский становится сильнее других, все больше бояр и простых людей, даже в других великих княжествах, уповали на его руководство. С этой точки зрения победа Дмитрия Донского на Куликовом поле, несмотря на то, что за ней последовал новый период унижения, явилась важным шагом в развитии национального самосознания.
Борьба за главенство между русскими великими и удельными князьями проходила различные стадии. Каждый великий князь сначала старался закрепить свою власть над удельными князьями своего собственного дома, а затем всеми средствами добивался лучшего положения в сообществе князей Восточной Руси в целом. Гамма политических взаимоотношений между великими и удельными князьями хорошо отражена в межкняжеских договорах того периода – многие оригиналы до сих пор хранятся в русских архивах. Политическое равенство или подчиненность обычно выражались в этих договорах в терминах родства, даже если эти термины не соответствовали фактическим семейным отношениям подписывавших. Так, в договорах от 1367 и 1374 годов князь Владимир Серпуховской, двоюродный брат Дмитрия Донского, фигурирует как "младший брат" последнего, а в договоре от 1389 как "сын" Дмитрия. Оба термина использовались для обозначения вассальных связей; степень подчинения в 1389 году возросла. В 1375 году великий князь тверской признал себя "младшим братом" великого князя московского; в 1382 году то же самое сделал великий князь рязанский. С другой стороны, когда два или больше князей заключали договор на равных условиях, каждый называл другого "братом".
Более официальные термины вассальной зависимости ввел великий князь Витовт Литовский в своих договорах с князьями Восточной Руси. Так, в договоре от 1427 года великий князь Борис Тверской признал Витовта своим господином. Примерно два года спустя великий князь Рязани назвал Витовта и своим "господином", и "господарем" (сувереном). Первый из этих двух терминов быстро подхватил и использовал Василий II в договоре с Василием Серпуховским (1433 год). Последний должен был обращаться к своему московскому тезке как к "господину, старшему брату и отцу" – забавная смесь политических и родственных терминов. Через год можайские и верейские князья признали Василия II своим господином, опуская в этом случае родственные термины. С этого времени термин "господин" использовался в большинстве договоров Василия II с удельными князьями. В 1448 году (или в начале 1449) московская канцелярия попыталась сделать шаг вперед, определяя власть великого князя московского относительно удельных князей. В договоре с суздальским князем Василий II назывался его "господарем". Эта формулировка не повторилась, однако, ни в одном из последующих договоров Василия. Но сын Василия II, Василий III, использовал его в полной мере, требуя в 1478 году, чтобы новгородцы признали его своим государем (что является великорусским вариантом западнорусской формы "господарь"). Принятие термина новгородцами означало конец независимости Новгорода.
Теперь проследим усиление великокняжеской власти в Великом княжестве Владимирском и Московском, княжестве, которое сумело поглотить все остальные. С точки зрения монгольского права власть великого князя московского, как и других русских великих и удельных князей, основывалась преимущественно на ханском ярлыке. Как нам известно, в киевский период только князья из дома Рюрика имели право занимать русские княжеские престолы. Монголы признали принцип исключительных прав Рюриковичей (потомков Рюрика) – в тех русских землях, которые не были поставлены под прямое правление хана. Поскольку монголы и сами управлялись Золотым Родом, русский принцип единственного правящего дома был близок их собственным представлениям. Можно заметить в этой связи, что, когда в четырнадцатом веке в Западной Руси признали династию Гедимина, монголы согласились иметь дело также и с некоторыми Гедиминовичами. В этом случае, однако, новые вассалы хана быстро освободились от монгольской власти, а "подчинение" Ягайло марионеточному хану Мамаю и затем Тохтамышу было по существу скорее союзом, чем вассалитетом.
Признание монголами прав династии Рюрика было мудрым шагом, который избавил их от множества проблем. Он также облегчил русским принятие монгольского сюзеренитета. Рюриковичи продолжали править Русью, – насколько им это позволяли – но теперь они правили на основе как своих генеалогических прав, так и ханской инвеституры. Старый принцип передачи столов по генеалогическому старшинству, который нарушался уже в конце Киевского периода, теперь стал еще менее действующим, и потому что ханы часто пренебрегали им при выдаче княжеских ярлыков, и потому что условия на Руси коренным образом изменились. Теперь во всех княжествах на первый план вышел наследственный принцип передачи власти от отца к сыну; нигде, однако, он не оказался столь жизненным, как в московском княжестве и, после фактического объединения Москвы с Владимиром, в Великом княжестве Владимирском и Московском. Наследственный принцип поэтому можно считать психологической основой власти дома Даниила Московского. Сначала применяя его к Московскому княжеству, они скоро распространили принцип на все Великое княжество Владимирское.
Как уже отмечалось, с практической точки зрения домены великого князя составляли одно из важных оснований его власти. Переплетение манориальных прав великого князя с его властью как правителя привело многих историков и юристов, таких, как Борис Чичерин, например, к разговору о полной победе частного права над государственным и исчезновении всех понятий государственности в Московии этого периода. В доказательство своей теории Чичерин ссылается на завещания московских князей. Теория на первый взгляд может казаться убедительной, но по существу является примером слишком упрощенного понимания исторической реальности. Нужно быть осторожным, используя абстрактные юридические модели при интерпретации средневековых понятий и терминологии. На самом деле власть князя не ограничивалась исключительно сферой его частных интересов. Ясное выражение постепенного развития государственной идеи можно найти в предпочтении, отданном каждым московским правителем своему старшему сыну. Тогда, как и позже, в русских сводах не существовало закона первородства в статьях о наследовании без завещания, и, таким образом, идея майората не оказала влияния на положения русского частного права. Земельные владения, неважно – княжеские или боярские – делились поровну между всеми сыновьями со специальными условиями для поддержания матери, вдовы или дочерей.
Этот закон, даже относительно государственных владений, превалировал в большинстве княжеств Восточной Руси монгольского периода, но не в Москве. Даже в Москве, конечно, семейная традиция обязывала каждого князя выделять удел всем его сыновьям, но, в отличие от других княжеств, он обычно делал долю старшего сына, наследника престола, больше доли остальных. Сначала материальное преимущество старшего сына было не очень заметным. Как принцип, однако, тенденция имела большую важность, поскольку любой последующий князь легко мог увеличить пропорцию в пользу своего старшего сына. По завещанию Дмитрия Донского, который оставил пять сыновей, доля старшего в выплате каждой 1000 рублей монгольской дани (что является показателем дохода, который каждый получал со своей части земель) составляла 342 рубля (вместо 200 рублей, что было бы, если бы доли были равными). Внук Дмитрия, Василий II, оставил 14 городов своему старшему сыну, Ивану III, против 12, которые были распределены между четырьмя другими сыновьями. Иван III пошел в этом направлении еще дальше, оставив старшему сыну 66 городов, а четырем остальным вместе взятым только 30. Мотивом таких распоряжений было надежно гарантировать каждому последующему правителю господствующее положение в своем роду, если не полное единство княжеского правления. Поскольку такие меры противоречили духу русского частного права, в них можно усматривать элементы государственного права.
Когда Золотая Орда ослабела, великий князь московский почувствовал себя достаточно уверенно не только чтобы завещать сыновьям разные доли своих владений, но и чтобы самому назначать преемника великокняжеского престола. Дмитрий Донской был первым, кто "благословил" своего старшего сына Василия I Великим княжеством Владимирским. Но Василий не взошел на стол без получения ханского ярлыка. Когда Василий I составлял свое завещание, он не посмел распорядиться великим княжеством. Как нам известно, его сын Василии II получил стол с большими трудностями при сопротивлении со стороны своего дяди Юрия. После этого он дважды терял стол и дважды возвращал его. Чтобы закрепить права своего старшего сына, Ивана III, Василий II объявил его великим князем и соправителем в конце 1447 или начале 1449 года. Из-за этого, а также вследствие укрепления его силы во второй половине его правления, Василий II без колебаний "благословил" Ивана III своей "отчиной", великим княжеством. Тот вступил на стол по этому благословению, не заботясь об утверждении хана.
В киевский период основными областями княжеского управления являлись судебная, военная и финансовая. Князь был верховным судьей и главнокомандующим армии, а его представители собирали налоги и судебные пошлины. После монгольского нашествия высшее управление всеми административными функциями принял на себя царь, монгольский хан. Власть русских князей резко сократилась. Теперь князья должны были подчиняться приказам хана, и административные полномочия князей в их собственных государствах строго ограничивались; они могли отправлять властные функции только внутри узкой сферы дел, оставленных в их компетенции монголами.
В судебной практике все русские князья находились теперь под властью хана и монгольского Верховного суда, и, как нам известно, некоторых из них казнили по приказу хана за реальные или мнимые государственные преступления. Хан также рассматривал большую часть главных судебных дел между русскими князьями. Русские, призванные в монгольскую армию, подчинялись монгольскому военному праву.
Более того, все тяжбы между русскими и монголами подлежали рассмотрению в монгольском суде. Было, к примеру, дело потомков князя Бориса Ростовского против потомков царевича Петра Ордынского. Петр, как мы знаем, принял греческое православие, православными стали и его потомки. С точки зрения хана, однако, они оставались монголами, к тому же царской крови. Поэтому, когда потомки Бориса Ростовского попытались захватить земли, принадлежащие монастырю, основанному Петром, внук Петра обратился к хану. Монгольский суд поддержал права потомков Петра в этом деле, которое, можно добавить, было справедливым урегулированием правового спора. Хотя в этом деле затрагивались интересы монастыря, оно рассматривалось как гражданское. Обычно, однако, ханский ярлык защищал церковь от любых посягательств на ее права и привилегии. Нарушители, если они являлись монголами, подлежали монгольскому суду. Если они оказывались русскими, наказывать их, по всей видимости, должны были русские князья. В случае бездействия князя церковь, вне всякого сомнения, могла обратиться к хану.
Твердо установив свои судебные прерогативы на высшем уровне, хан не вмешивался в тяжбы между русскими боярами и простолюдинами, позволяя князю каждой данной местности продолжать отправлять его судебные функции. Вследствие подобной политики, из всех областей княжеской администрации судебная практика оказалась наименее затронутой монгольским правлением. И все-таки, когда русские познакомились с монгольским уголовным правом и монгольскими судами, они оказались готовыми принять некоторые модели монгольской юриспруденции. Даже Владимирский-Буданов, который в целом стремится минимизировать монгольское влияние на Русь, признает, что и смертная казнь (неизвестная "Русской Правде" – русскому своду законов киевского периода), и телесные наказания (в киевский период применявшиеся только к рабам) вошли в право Московии под монгольским влиянием. Согласно статьям Двинской грамоты 1397 года, выпущенной великим князем Василием I Московским, каждый вор подлежал клеймению; за третью кражу следовало наказание смертной казнью через повешение. Смертная казнь через отсечение головы была также установлена для изменников, как можно видеть из дела Вельяминова. В "Судебнике" (своде законов) Ивана III от 1497 года смертная казнь назначалась за следующие категории преступлений: призыв к мятежу, кражу церковного имущества; убийство, подмет, то есть подбрасывание вещей в дом человека с целью впоследствии обвинить его в краже, поджог. Закоренелый убийца и разбойник, известный обществу в этом качестве (ведомый лихой человек) тоже мог быть казнен при подозрении в любом серьезном преступлении.
Необходимо заметить в этой связи, что в тот же самый период смертная казнь была введена и во Пскове. В этом случае, однако, образцом послужило не монгольское, а западное право. Благодаря своему географическому положению и оживленной торговле с западными городами, Новгород и Псков были гораздо больше открыты для западных влияний, чем Москва. На самом деле система наказаний Англии, Франции и Германии в позднем Средневековье и начале Новой эры была такой же суровой, или даже более суровой, чем монгольское уголовное право. И смертная казнь, и телесные наказания назначались за многие преступления. В Германии отсечение головы и повешение являлись обычными формами наказания преступника; использовались и многие другие способы лишения жизни: преступников сжигали на костре, заживо хоронили, топили, колесовали, четвертовали, сажали на кол. Во Пскове смертная казнь назначалась за четыре рода преступлений, считавшихся наиболее опасными: кража в пределах Псковского кремля, конокрадство, шпионство и поджог. Способ казни не упоминается в Псковской грамоте; по всей видимости, там либо отрубали головы, либо вешали, в зависимости от характера преступления. В Новгороде в тот же период предпочитаемой формой наказания было топить преступников в Волхове.
Также именно в монгольский период и, возможно, под влиянием татар, в уголовную процедуру Московии вошли пытки. Судебник 1497 года предписывает пытать подозреваемого без снисхождения и беспристрастно; главная цель пыток состояла, видимо, в получении как признания, так и информации о соучастниках. Ответственному лицу поручалось, однако, не позволять жертве делать порочащие заявления против невинных людей. Нельзя не заметить, что пытки в тот период широко использовались на Западе. В четырнадцатом веке Римская католическая церковь рекомендовала использовать их в процессах над еретиками. В пятнадцатом веке привычным было и во Франции, и в Германии применять пытки во время допросов преступников. Во Франции тайна следствия и использование пыток были легализованы указами от 1498 и 1539 годов. В Германии император Карл V пытался ограничить применение пыток в своем Декрете об уголовном праве (Halsgerichtsordnung) (1532); но не смог остановить злоупотреблений. Псковичи в этом отношении не последовали новому образцу; Псковское право не санкционировало пытки.
Тогда как определенное влияние монгольского уголовного и процессуального права на право Московии едва ли можно отрицать, не существует положительных свидетельств о заимствовании русскими от монголов каких-либо значительных черт организации судопроизводства. Хотя мы должны заметить, что мелких чиновников местных судов Северной Руси в шестнадцатом и семнадцатом веках называли ярыгами, слово, очевидно, восходит к монгольскому jargu
(
dzargu
, yargu), "судья.
В вопросах налогообложения и призыва на военную службу хан имел полную и прямую власть на Руси более чем полвека. Почтовоконную службу (ям), введенную монголами, они использовали для собственных нужд. Хан также оставил за собой право чеканить монету. В этих условиях, которые оставались в неприкосновенности до начала четырнадцатого века, русские великие и удельные князья сохранили только фрагменты своей былой власти в сферах военного и финансового управления. Каждому князю разрешалось содержать небольшой контингент войск – его свиту – и собирать некоторые второстепенные местные налоги, а также поместные сборы. Вряд ли можно говорить о независимой княжеской администрации в тот период. Ситуация изменилась, когда великим князьям поручили собирать монгольскую дань и тамгу в пределах их княжеств под их ответственность, хотя сначала и под наблюдением монгольского уполномоченного. По-видимому, великие князья также осуществляли надзор над призывом солдат в ханскую армию и почтовой службой. Основная система военного и финансового деления, тьмы, осталась в неприкосновенности, но теперь вместо монгольских баскаков дань собирали чиновники великого князя (даньщики). Призыв ремесленников, судя по всему, был прекращен. Великие князья не встретили трудностей при сборе налогов, поскольку за более чем 60 лет непосредственного монгольского контроля народ приучили к повиновению и исполнению долга перед государством.
Хотя князья являлись только уполномоченными хана и постоянно находились под контролем монгольских чиновников, упразднение старой системы, тем не менее, принесло значительные результаты. Князьям снова позволили исполнять их административные функции, даже если они были обязаны следовать монгольской модели управления, изменить которую они не имели власти. В действительности, они скоро обнаружили, что новая система может быть для них финансово выгодной, поскольку после выплаты доли дани, полагающейся за каждую тьму, все, что оставалось, они могли направить в собственную казну. В связи с тем, что тем в Великом княжестве Владимирском было больше, чем в каком-либо другом великом княжестве, московские правители извлекали наибольшую выгоду из этой ситуации.
С выступлением Дмитрия Донского против Мамая, а в особенности после падения Тохтамыша, в русско-монгольских отношениях началась новая фаза: фаза значительной автономии русских земель. Великие и удельные князья продолжали признавать себя вассалами хана и выплачивать ему дань (не всегда регулярно), но они стали осуществлять внутреннее управление своими княжествами практически без вмешательства со стороны хана. Князья теперь начали чеканить собственные деньги с именем хана на них (в придачу к собственному), конечно. Основы монгольской административной системы, однако, не изменились, поскольку великие князья нашли их удобными и действенными. Таким образом, именно на основе монгольских моделей развивалась великокняжеская система налогообложения и военной организации с конца четырнадцатого по шестнадцатый века.
Что касается системы налогообложения, то дань оставалась главным источником дохода, а соха – основной единицей при обложении налогами. Тамга теперь определенно приняла форму таможенных пошлин на импортируемые товары; кроме этого, существовали местные таможенные пошлины, или мыт. Платы и сборы разного рода – большей частью, вероятно, установленные монголами – тоже собирались на каждой стадии транспортирования товаров; также существовали налоги на продажу скота и лошадей, такие, как привязное, или сбор за привязывание скота, роговое, или налог на рога, пятно за клеймение лошадей.
Все собранные деньги хранились в великокняжеской казне и управлялись казначеем. Тот факт, что оба русских термина заимствованы из тюркского, ясно указывает на то, что сам институт был создан по монгольскому образцу.
Другим важным источником великокняжеского дохода были судебные пошлины. В судопроизводстве только наиболее важные дела рассматривались лично великим князем. Большинство преступлений и дел находились в компетенции его наместников. Важнейшим из них являлся большой наместник Москвы. Был также наместник в каждом значительном городе и волостель в каждом сельском районе. Все они имели помощников – иногда собственных рабов – известных как тиуны (судьи) и доводчики (докладчики). Человек, неудовлетворенный решением младших судей, мог обратиться к вышестоящим (волостелям и наместникам), а затем, если возникала необходимость, к великим князьям. В действительности последняя процедура была не из легких из-за расстояний и расходов, связанных с появлением при княжеском дворе.
Поскольку великокняжеская казна не располагала достаточными средствами, чтобы выплачивать жалованье всем вышеперечисленным чиновникам, великому князю ничего не оставалось, как позволить им "кормиться" с района, в который они были назначены. Корни этого кормления уходят в киевский период, но оно стало всеобщим только в монгольский период. Самих чиновников – наместников и волостелей – стали называть кормленщиками. Количество продуктов и всего другого, что население должно было им предоставлять, устанавливалось традицией, а впоследствии регулировалось законом. Обычно вновь назначенный наместник или волостель при принятии должности ждал определенный "вступительный взнос" (въезжий корм); потом он ждал снабжения (или вместо него денежные выплаты) трижды в год (на Рождество, Пасху и на день святых Петра и Павла 29 июня). Кроме того, он был уполномочен собирать в своем районе таможенные и судебные пошлины и сборы за бракосочетания, немалую часть которых он оставлял себе.
Чаще всего кормленщики старались получить как можно больше продуктов и денег от людей, находящихся в их власти. Тогда народ жаловался великому князю, который мог отозвать слишком алчного кормленщика и заменить его другим. Но новый мог оказаться еще хуже своего предшественника. Именно по этой причине кормленщиков обычно назначали на непродолжительный срок, самое большее на два или три года. Княжеские служащие, не занимавшие до сих пор доходного места, оказывали на великого князя постоянное давление с целью позволить им "кормиться"; и великий князь был вынужден применять в органах управления систему ротации, чтобы удовлетворить всех. Относительно высших наместников существовала и дополнительная причина для краткосрочных назначений: великий князь не хотел, чтобы кто-либо из его наместников стал слишком могущественным, и поэтому не желал предоставлять кому-либо постоянные должности или идти на риск, позволяя сделать должность наследственной.
Кроме судебных функций, наместники и волостели имели общую административную власть: первый – над горожанами, второй – над населением государственных земель. С другой стороны, великокняжеские владения, боярские поместья и церковные земли не входили в сферу их компетенции, ими руководили великокняжеские управляющие, бояре и церковные власти – соответственно. Таким образом, вся территория великого княжества фактически состояла из двух частей: одной управляли, так сказать, государственные чиновники, а другой – манориальная администрация. Поскольку великокняжеские домены в этот период составляли одну из основ его материальной силы, их администрация была столь же важной, как и общая государственная.
Вся система концентрировалась вокруг великокняжеского двора. Главным чиновником, ответственным за него, был тиун дворский, известный также просто как дворский (мажордом). Позже термин дворецкий (от дворец) использовался для обозначения этой должности. Функции дворского были разнообразны. Прежде всего, он являлся главой служащих великокняжеского двора: слуг и дворян (придворных). Он назначал каждому работу и заботился об их содержании. Многие из них на время службы получали земельные наделы. Во-вторых, дворский был судьей и управляющим крестьян, живущих в великокняжеских поместьях. В-третьих, он являлся казначеем доменов. Деньги, собранные с населения доменов, хранились отдельно от денег государственной казны (так называемого казначейства).
В связи с быстрым развитием великокняжеского хозяйства в доменах были созданы специальные отделения органов управления, известные как пути (множественное число от слова путь, буквально "дорога"), каждым руководил особый чиновник (путник), подчиненный не дворскому, а непосредственно великому князю. Таковыми были управления соколиной охоты, конюшен, овчарен, продовольствия. Большая часть этих учреждении существовала и в киевский период. Каждый значительный князь киевской эры имел среди служащих своего двора управляющего конюшнями, овчарнями и так далее. Но в целом система управления княжескими владениями в киевский период была не такой развитой, каковой она стала в Московии в монгольский и, особенно, в постмонгольский периоды. Кроме того, эти конкретные чиновники княжеских владений не играли столь значительной роли в органах управления князя в киевскую эру, какую они приобрели в монгольскую.
Можно спросить: не были ли пути, поскольку их создали в течение монгольского периода, построены под определенным влиянием восточных образцов? Термин путь сам свидетельствует об этом, так как не существует свидетельств его употребления в этом значении ("отделение княжеской администрации") до монгольского периода. Не может ли он рассматриваться как русский эквивалент какого-либо восточного термина? В этой связи представляют интерес тюркские слова t
ü
re и yol
. "Yol" является точным соответствием русскому "путь", его основное значение – "дорога". Но оно также может значить "способ", "традиция", "правило", "закон". "T
ü
re" означает "традиция", а также "обычное право", "свод законов", "регулирование". В тюркском варианте персидской истории сельджуков ("Сельджук-нама") мифический праотец огузских тюрков определяет t
ü
re как "пути и опоры" (yol
ve
erkyan
), то есть институты и правила, и прикатывает своим сыновьям следовать "по дороге" t
ü
re. Затем он определяет старшинство военачальников правой руки и левой руки и место каждого на торжествах. Он добавляет, что все административные должности должны распределяться между тюркскими родами согласно традиционному порядку. Хотя термин yol не используется в процитированном выше тексте в специфическом значении русского "путь", общая психологическая основа терминологии представляется аналогичной. Соответствующий арабский термин (заимствованный и из персидского, и из османского турецкого) – taric ("дорога", "способ", "иерархия", "последовательность чинов и повышений по службе"). Основное персидское слово, означающее "путь" – rah; оно также может означать "образец", "правило", "традиция". В варианте истории тюрков Рашид ад-Дина Огуз-хан утверждает, "что путь rah правой руки выше" (чем левой). В этом случае rah
, несомненно означает "служебный ранг" или "последовательность чинов.
Кроме своих административных функций, глава каждого пути имел также судебную власть над людьми, работающими в его отделении. По той же причине, что наместники и волостели, путники не получали жалованья из великокняжеской казны, но вознаграждались долей дохода, получаемого от каждого пути. В некоторых случаях доли путников составляли до 50 процентов сборов или деньгами, или натурой. В связи со значительными выгодами, которые можно было получить на должности путника, а также из-за важности роли путников в великокняжеском кабинете, совершенно естественно, что кандидаты на этот пост обычно выбирались среди бояр.
Теперь рассмотрим изменения, происшедшие в монгольский период в организации русской армии. Не может быть никаких сомнений, что русские – которые сначала встретились с монголами в качестве врагов, а потом на долгое время стали их вассалами – получили прекрасное представление о монгольской военной системе и не могли не поразиться ее эффективности. Напомним, что некоторые русские князья со своими войсками вынуждены были участвовать в различных кампаниях, предпринятых монгольскими ханами. Достаточно будет сослаться здесь на роль ростовских князей в. экспедиции Менгу-Тимура против аланских горцев в 1277-78 годах и участие московских и суздальских князей в походе Тохтамыша против Тимура столетие спустя. Кроме того, многие тысячи русских призывались в монгольскую армию регулярно, если не ежегодно. Вряд ли кто-либо из тех, кого забрали в Китай и поселили там, когда-либо получил шанс вернуться на Русь, но некоторые из тех, кого золото-ордынские ханы использовали в Южной Руси, как, например, в походе Тохтамыша против Ногая в 1298-99 годах, возможно, вернулись домой по окончании кампании и рассказали русским властям о том, что увидели.
Таким образом, русские неизбежно должны были ввести в своей армии некоторые монгольские порядки. Например, обычное деление вооруженных сил Московии в конце пятнадцатого и в шестнадцатом веках на пять больших подразделений определенно следовало монгольской структуре. Эти подразделения по-русски назывались полками. Они были следующими: центральное (большой полк); подразделение правой руки (правая рука); подразделение левой руки (левая рука); авангард (передовой полк) и арьергард (сторожевой полк). Словосочетания "правая рука" и "левая рука" соответствуют тюркским ong
kol
и son
kol. Как и у монголов, подразделение правой руки в армии Московии считалось более важным, чем левой.
Русские хорошо познакомились с монгольской тактикой окружения врагов с обоих флангов (битва при Воже в 1378 году является прекрасным примером этого). Больше того, они ввели в своей армии некоторые монгольские доспехи и вооружения. Напомним, что еще в 1246 году войска Даниила Галицкого были экипированы в монгольском стиле. В войне против Рязани в 1361 году московиты вполне успешно использовали лассо. Экипировка московской армии шестнадцатого века тоже испытывает определенное монгольское влияние.
Русская армия киевского периода состояла из двух основных частей: княжеской дружины и городского ополчения под командованием тысяцкого. Сельское население не подлежало мобилизации и, как правило, не принимало никакого участия в военных походах. Монгольское нашествие изменило всю картину. Прежде всего, для нужд своих собственных вооруженных сил монголы установили строгую систему всеобщей воинской повинности, распространяя ее и на все сельское население. Во-вторых, разрушением или сокращением населения русских городов и ограничением власти вече они пошатнули основы системы городского ополчения; тысяцкий как военачальник теперь остался не у дел, и, как нам известно, сама эта должность была в конце концов упразднена
Одновременно, хотя и не вследствие прямого монгольского давления, изменилась природа княжеской дружины. В киевский период дружила состояла из двух групп. Старшие дружинники в конце концов составили основу боярского класса. Младшие дружинники в совокупности назывались гридь, термин варяжского происхождения (по-норвежски означает "дом"). Они занимали второстепенные позиции при княжеском дворе. Дружина в целом строилась на принципе свободного товарищества Власть князя поддерживалась его популярностью среди ее членов, дружинников, а также его организаторскими способностями. Дружинники следовали за ним только до тех пор, пока они хотели того. Как военный институт дружина первоначально представляла собой единое образование, в котором старшие и младшие члены тесно сотрудничали. Во второй половине двенадцатого века начался процесс размежевания, и каждая из двух групп превратилась в отдельное подразделение со своими особенностями. К этому времени все выдающиеся бояре (старшие члены дружины) создали собственные отряды. Теперь ядро княжеской свиты составляли младшие дружинники. В этом качестве они стали известны как княжеский двор. Процесс расхождения двух слоев дружины еще больше ускорился в монгольский период. Сам термин "дружина" устарел. Источники этого периода говорят о боярах и дворе как абсолютно разных группах. В военных походах бояре сопровождали князя (и, соответственно, их отряды), но главным источником княжеской силы в военном ее смысле теперь стал именно двор. В монгольский период, таким образом, краеугольным камнем организации русских вооруженных сил следует считать княжеский двор. По существу, двор напоминал ordu Чингисидов. То, что русские того периода осознавали параллель между этими двумя институтами, можно видеть из записи в Никоновской летописи под 1426 годом. В том году, отвечая на просьбу великого князя Витовта помочь в его походе против Пскова, хан Улуг-Махмед послал ему свою орду; летописец переводит термин как "ханский двор".
Хотя княжеский двор был в определенном смысле продолжением гриди киевского периода, он во многих отношениях отличался от своего прототипа. Дворяне не являлись товарищами князя, они были его слугами. И, в отличие от бояр, были привязаны к службе: кто-то на время, кто-то на всю жизнь.
В связи с упадком городского ополчения и развитием двора была учреждена новая должность, должность окольничего, чьи функции соответствовали функциям букаула в армии Золотой Орды. Окольничий впервые упоминается в Смоленске в 1284 году. Это было в правление великого князя Федора, который, как мы знаем, много лет провел при ханском дворе, женился на монгольской царевне и в целом может быть назван "монголофилом". Возможно, он учредил должность окольничего по монгольскому образцу организации вооруженных сил. В Москве эта должность впервые упоминается в 1350-51 году; в Рязани в 1356. Необходимо добавить, что в шестнадцатом веке термин "окольничий" приобрел совершенно другое значение – "член Боярской Думы второго ранга".
После ослабления Золотой Орды московские великие князья получили возможность использовать при необходимости введенную монголами систему всеобщей воинской повинности. Именно на основе монгольской системы Дмитрий Донской сумел мобилизовать армию, с которой победил Мамая на Куликовом поле. Его сын Василий I еще раз использовал общий призыв в армию при подготовке к нашествию Тамерлана. В шестнадцатом веке призыв проводили несколько раз. К тому времени он стал известен как посоха, поскольку требуемая квота рекрутов устанавливалась посошно.
Несколько слов необходимо сказать здесь о введении на Руси огнестрельного оружия. Впервые русские познакомились с ним при осаде города Булгар в 1376 году. Взяв город, они, по всей видимости, изучили образцы захваченной булгарской артиллерии. Не удовлетворившись этим, они, вероятно, навели справки на Западе и получили несколько пушек западного образца для усиления обороноспособности Москвы. Во всяком случае, к моменту набега Тохтамыша на Москву в 1382 году гарнизон располагал и пушками, и ручными ружьями (тюфяками). Хотя впоследствии Тохтамыш и сумел обманом взять Москву, в пятнадцатом веке город успешно выдержал все атаки татар, и артиллерия, таким образом, подтвердила свою полезность. В придачу к пушкам и тюфякам появился новый тип легких пушек, известных как пищали. В Восточной Руси они впервые упоминаются в Твери (1408 год), а позже и в Москве (1451 год). Первоначальное московское ручное ружье (тюфяк) было, должно быть, восточного типа. Сам термин заимствован из тюркского (t
ü
fek); тюркское слово было, в свою очередь, заимствовано из персидского. По-персидски tup значит "пушка", a tupang– "маленькая пушка". Собственно говоря, монгольские правители конца четырнадцатого века (даже Тамерлан) не оснащали свои армии огнестрельным оружием. По-видимому, Булгар, как и другие крупные города Центральной Азии, вооружился ружьями по своей собственной инициативе. В это время огнестрельное оружие использовали и Персия, и Индия, и Булгар легко мог получить его через Хорезм. В этой связи необходимо иметь в виду, что московские ручные ружья не могли быть импортированы с Запада, поскольку Западная Европа тогда еще только экспериментировала с ручным огнестрельным оружием, и оно использовалось очень редко. В Англии ручные ружья начали производить в небольших количествах примерно в 1375 году (термин "handgun" впервые появляется в английских источниках в 1386 году). В Германии "ручные пушки" упоминаются в Аугсбурге в 1381 году. Все они были очень тяжелыми. Только в 1420 году значительно улучшенное ручное ружье (которое можно назвать предшественником мушкета) широко применяли чехи в гуситских войнах.
Пушка, в отличие от ружья, по всей видимости, была заимствована русскими с Запада. Русские слова "пушка" и "пищаль" (легкая пушка) оба заимствованы из чешского языка. Тогда, вероятно, первая импортированная пушка пришла на Русь из Богемии, или, в любом случае, ее обслуживали чешские артиллеристы. В середине пятнадцатого века огнестрельное оружие производили в Восточной Руси, очевидно, и в Москве, и в Твери. В то время лучшие ружья, судя по всему, изготавливали в Твери. О тверском пушкаре Николае Решетникове говорили (около 1453 года), что такого искусного мастера нельзя найти даже среди немцев. В 1475 году Иван III пригласил несколько первоклассных итальянских механиков и литейщиков, и московский оружейный завод был значительно расширен.
4. Социальные изменения
I
Перемены, которые произошли в Восточной Руси за монгольский период в положении социальных классов, были не столь радикальны, как изменения в правительстве и администрации, однако они были не менее важными. Можно сказать, что в течение монгольского периода основы старого социального порядка – свободного общества – постепенно и настойчиво разрушались, не задевая поначалу внешней стороны. К моменту, когда Иван III провозгласил освобождение Руси от монгольского владычества и покорил Новгород, основа новой структуры была готова, и новый порядок, порядок прикрепленного к службе общества, стал ясно просматриваться. Это особенно справедливо относительно положения старого высшего класса русского общества, бояр; как ни парадоксально это может показаться, но процесс их подчинения монарху завершился быстрее, чем строгая регламентация жизни и закрепощение низших классов.
Московское боярство состояло из разнообразных и разнородных элементов. Некоторые бояре четырнадцатого и пятнадцатого веков принадлежали к древним боярским родам Великого княжества Владимирского. Такие, как Бутурлины, Челяднины, Кутузовы (все три этих семьи первоначально заявляли о своем германском происхождении), Морозовы, Вельяминовы (эти имели варяжские корни) и Воронцовы. Значительное количество московских боярских семей были западнорусского происхождения. К этой группе принадлежали Плещеевы и Квашнины. Кроме западных русских, на службу к великому князю московскому пошли некоторые литовцы и, позже, поляки. Необходимо иметь в виду, что когда наши источники относят семьи к "польскому и литовскому происхождению", они подразумевают, что те родом из Польши и Литвы, но их точное этническое происхождение не всегда ясно. Некоторые бояре являлись полонизированными западными русскими. Другие объявляли о "прусском" происхождении. Поскольку к концу тринадцатого века Пруссия, первоначально балтийская (литовская) территория, была совершенно германизирована, "прусское" происхождение в этом случае, судя по всему, означало германское. К этой группе принадлежали Хвостовы, Романовы (первоначально известные как Кошкины, а затем как Захарьины) и Шереметьевы. Головины и Ховрины имели греческие корни. И наконец, некоторые из лучших московских боярских фамилий были "татарского" (монгольского или тюркского) происхождения. Выдающимися среди них были Вельяминовы-Зерновы (не путать с исконными Вельяминовыми). Сабуровы и Годуновы являлись ветвями этого рода. Арсеньевы и Бахметьевы поселились на Руси в конце четырнадцатого и в середине пятнадцатого веков соответственно.
К 1450 году положение боярства как класса серьезно подорвало появление новой аристократической группы, служилых князей, а также устойчивый рост низшей аристократии, дворян, которые собирались вокруг великокняжеского двора.
Формирование класса служилых князей было продолжительным историческим процессом, а сам по себе этот класс был так же разнороден, как и боярство. В течение четырнадцатого и пятнадцатого веков некоторые князья Восточной Руси, все потомки Рюрика, сочли удобным или необходимым передать или продать свои суверенные права великому князю московскому. Среди них были некоторые князья ростовского дома, а также нижегородского и суздальского. Кроме того, некоторые Рюриковичи, чьи уделы находились в Северской земле (в основном в бассейне верхней Оки), оказались на нейтральной территории между Московией и Литвой под угрозой обеих держав. Некоторые из них перешли в подданство к великому князю Литовскому, а другие, как, например, Оболенские, предпочли поступить на службу к великому князю московскому. Несколько литовских князей, потомков Гедимина (Гедиминовичи), по разным причинам неудовлетворенные положением дел в Литве, тоже перешли к Москве. Среди таких были князья Патрикеевы (потомки сына Гедимина Наримунта). Наконец, как нам известно, при Василии II некоторые джучидские князья пошли на русскую службу, этих называли царевичами и даже царями, если им до прихода в Москву случалось править под собственным именем в Казани или Сибири. В начале шестнадцатого века они занимали самое высокое положение среди князей, служащих московскому царю. В шестнадцатом и семнадцатом столетиях менее значительные татарские фамилии, такие, как князья Кудашевы и Енгалычевы, следуя за Джучидами, приехали в Москву; так же поступили некоторые представители черкесской и грузинской знати, такие, как князья Черкасские и Имеретинские.
После захвата последних княжеств при Иване III и Василии III все Рюриковичи Восточной Руси – и великие князья, и удельные – оказались перед альтернативой: либо эмигрировать, либо идти на службу к великому князю московскому. Большинство из них выбрали последнее. К 1550 году процесс формирования группы служилых князей полностью завершился. Выдающимися среди русских княжеских фамилий дома Рюрика, поселившимися в Москве, являлись князья Белозерские, Долгоруковы, Курбские, Щепины-Ростовские, Лобановы-Ростовские, Оболенские, Шаховские, Шуйские, Волконские и многие другие. Не менее высокую социальную позицию занимали Гедиминовичи, такие, как князья Голицыны, Куракины, Мстиславские, Трубецкие и некоторые другие.
Князья, поступившие на великокняжескую службу исполняли те же политические и военные обязанности, что и бояре. В конце концов они образовали высший слой боярского класса. Относительное положение княжеских и боярских фамилий на службе, а также и на социальной лестнице регулировалось в начале шестнадцатого века сложной системой, известной как местничество (порядок мест), которая основывалась на подготовленном для царя официальном генеалогическом указателе ("Государеве родословце") и списках государственных и армейских должностей ("Разрядной книге"). На основе этих двух регистров от царя ожидали выбора советников и назначения высших должностных лиц в армии и органах управления. Для установления соответствующего служебного положения вместе с генеалогическим старшинством учитывались и сведения о предыдущей службе членов боярских и княжеских фамилий. Никто из них не согласился бы служить в чине меньшем, чем человек, которого они полагали ниже себя в социальном плане. В боярскую думу традиция также обязывала царя избирать новых членов из самых высших слоев боярского и княжеского класса. Внутри этой группы, однако, он имел большую свободу выбора для думы, чем для армии и органов управления. Прецедент, конечно, играл важную роль при решении каждого конкретного случая. Термин "боярин" теперь приобрел новое значение – член Думы первого чина (неважно, князь или боярин в старом смысле слова). Членами второго чина были окольничие.
Система местничества подтвердила привилегированное положение класса бояр и князей в правительстве и администрации Московии, а также предоставила определенные гарантии всей группе в целом. Даже учиненный Иваном IV террор опричнины, хотя и нанес боярству ужасный удар, не ликвидировал местничества. С другой стороны, прежняя свобода службы бояр была полностью уничтожена, поскольку все они теперь были обязаны служить царю. Как уже отмечалось, ограничения боярской свободы начались при Дмитрии Донском. Как мы видели, при старом порядке права бояр на их земельные владения никак не были связаны с их службой. Со времен Дмитрия Донского имение боярина могли конфисковать, если великий князь судил, что тот совершил измену. Как правило, однако, в первой половине пятнадцатого века прежний принцип боярской свободы еще признавался и подтверждался в договорах между князьями. В этом отношении между боярами и служилыми князьями существовала заметная разница.
Хотя князья на социальной лестнице стояли выше бояр, политически они были менее свободны. Князья должны были давать великому князю клятву в вечной верности и подписывать присягу о неотъезде. В случае нарушения обязательства они теряли свои владения. В договоре великого князя Василия II от 1428 года с его дядей Юрием Галицким мы обнаруживаем характерный пункт, в котором князь Юрий Дмитриевич обещает не принимать на службу великокняжеских служилых князей с их владениями. Ограничение прав служилых князей послужило прецедентом для сокращения привилегий боярства. К концу правления Ивана III и бояре, и служилые князья оказались в одной лодке. В своем завещании (1504) Иван III повелел, что ни служилый князь, ни боярин не должен оставлять службы его сыну и преемнику; и если кто оставлял, то терял свои владения. Окинем теперь взглядом этнические корни и состав русской знати в целом (включая бояр и князей), какой она сложилась в семнадцатом веке. Согласно подсчетам Н.П. Загоскина, 229 русских аристократических фамилий были "западноевропейского" (включая немецкое) происхождения; 223 – польского и литовского; 156 – "татарского" и другого восточного. Против этих фамилий иноземного рода, 168 семей принадлежали к дому Рюрика; 42 были неутонченного "русского" происхождения и 97 фамилий – неопределенного. Некоторые из фамилий так называемого польско-литовского происхождения, скорее всего, являлись западными русскими. Тем не менее, фамилии русского происхождения составляли очевидное меньшинство. Цифры Загоскина относятся к более позднему периоду. Необходимо иметь в виду, что наплыв "татарских" фамилий в русскую знать сильно увеличился после правления Василия П. Большинство русских аристократических фамилий западноевропейского и польского происхождения осели в Руси только в семнадцатом веке, а некоторые из них даже позже. Таким образом, пропорция фамилий русского происхождения в составе московского боярства в монгольский период была, безусловно, выше, чем впоследствии.
Аристократия Восточной Руси более низкого социального уровня в монгольский период состояла из двух групп: слуги вольные и прикрепленные к службе, которые находились под властью мажордома великокняжеского двора (слуги под дворским); позже они стали называться дворянами. Существовала также особая категория вольных слуг, известная как дети боярские – обедневшие линии боярских фамилий. Термин впервые появляется в Новгородской летописи под 1259 годом, но по всей видимости, сама группа консолидировалась и приобрела значение только в первой половине пятнадцатого века. И слуги вольные, и дети боярские имели ту же свободу службы, что и бояре; и те и другие владели вотчинами, которые сохранялись за ними даже в случае ухода с княжеской службы. Их владения (особенно владения детей боярских) были, вероятно, много меньше боярских, а манориальные права менее всеобъемлющими. Большая часть слуг вольных, судя по всему, являлись второстепенными военачальниками. Они потеряли свободу службы примерно в то же время, что и бояре.
Большая часть дворян ("слуг под дворским") были свободными людьми, но некоторые из них первоначально являлись рабами великого князя. Все они были прикреплены к службе. Рабы, конечно, могли бежать, но они не могли легально оставить свою службу по собственному желанию. Свободные люди имели возможность оговаривать срок службы при найме. Многие из них, должно быть, служили всю жизнь. Некоторые служили в княжеской армии (двор в военном смысле). Другие исполняли различные обязанности при дворе и в управлении дворцовым хозяйством. На низшем уровне этой социальной группы находились служащие в княжеских владениях в качестве пчеловодов, садовников, псарей и так далее. Некоторые дворяне получали содержание от великого князя. Другим были пожалованы во временное владение небольшие земельные имения. Если они прекращали служить великому князю, они должны были оставить свои земли. Здесь мы находимся у истоков такого важного института московского периода, как военное поместье.
Как социальная группа, "слуги под дворским" монгольского периода заслуживают особого внимания историка не только из-за их важной роли в росте благосостояния и мощи московских великих князей, но и в связи с тем, что этот класс явился ядром русского дворянства и главной опорой царя в конфликте с боярами. Когда во второй половине шестнадцатого века царь Иван IV положил конец политической независимости бояр, статус дворян монгольского периода послужил образцом для последующих отношений между царем и знатью в целом. Важным источником силы московского царя был его контроль над земельными владениями военачальников через поместную систему. И, как уже говорилось, именно в землевладении великокняжеских дворян монгольского периода находится, по крайней мере, часть корней поместной системы. Таким образом, хотя эта система приняла определенную форму только в постмонгольский период – в шестнадцатом веке, – монгольскую эру можно назвать ее инкубационным периодом. Возвышение дворянства стало очевидным к середине шестнадцатого века, когда царь учредил третий чин членства в Думе, чин думного дворянина, на который могли назначаться дворяне. Это предоставило дворянству право голоса в высшем совете царства. В течение семнадцатого века положение высшего слоя дворян приблизилось к боярам. В восемнадцатом веке эти две группы слились, и в результате в императорской Руси термин "дворянин" приобрел значение "аристократ", а "дворянство" – аристократия.
В то время как основной обязанностью знати и дворянства, а также основой их прикрепления к государству стала военная служба, горожане и крестьяне несли тягло. Их главными обязанностями было платить налоги и отбывать трудовые повинности, когда это требовалось государству. Консолидация тягловых социальных классов (которые количественно составляли основную часть нации) завершилась в течение семнадцатого века. Продолжительный процесс начался, однако, в монгольский период. Основным фактором на начальной стадии процесса являлась система всеобщего налогообложения и воинской обязанности, введенная на Руси монголами.
В киевский период жители крупных городов не платили налогов; они формировали собственное ополчение, в котором служили как свободные горожане, а не призванные солдаты. Призыв и налогообложение, введенные монголами, вместе с ограничением вече коренным образом изменили статус городского класса в Восточной Руси. (Новгород и Псков, напомним, сумели удержать свою автономию, и их жители сохраняли полные политические и личные права весь монгольский период.) Когда Восточная Русь освободилась от монголов, великий князь московский не отменил монгольскую систему налогообложения и воинской повинности, а использовал ее в интересах собственного правительства. Эта система теперь распространилась еще шире: на Новгород и Псков, которые были присоединены к Москве соответственно в 1478 и в 1510 г. Старые свободные институты этих двух городов были тогда упразднены.
С уничтожением политической свободы городов Восточной Руси, экономические различия между бедными и богатыми приобрели новое значение. Высший слой московских купцов, гости и суконники, превратились в привилегированное меньшинство, стоящее много выше основной части горожан. В течение шестнадцатого века этот высший слой был разделен на три группы: 1. гости, самые богатые оптовые торговцы; 2. гостинная сотня, корпорация менее богатых гостей; 3. суконная сотня, корпорация суконников. Все они освобождались от прямых налогов, а также от любых обязательных трудовых повинностей. За полученные привилегии купцы этих трех групп должны были помогать царю в финансовом управлении царством и сборе косвенных налогов.
Лишенная таким образом своего самого ценного элемента, тягловая масса горожан была разделена на две группы: середние горожане, такие, как розничные торговцы и ремесленники; и молодшие горожане, также известные под названием черные люди, то есть мелкие ремесленники и полуквалифицированные и неквалифицированные работники. Они сформировали так называемую черную сотню. Большая часть средних и младших горожан жила за пределами непосредственно города, в посаде (пригородах). К 1550 году они стали известны как посадские люди ("горожане" в специфическом смысле тягловых среднего и низшего классов городского населения). Шкала компенсаций за бесчестье представителей различных классов, установленная в Судебнике Ивана IV, дает адекватное представление о различиях в социальном и экономическом положении разных городских групп. Штраф за бесчестье гостя составлял 50 рублей; горожанина среднего класса – 5 рублей; за бесчестье "посадского" было достаточно 1 рубля.
В семнадцатом веке, после кризиса Смутного времени, московское правительство предприняло шаги к прикреплению горожан к их общинам. В 1613 году оно повелело посадских, бежавших из столицы во время смут, вернуть в Москву силой; в 1619 вышло общее постановление, приказывающее всем посадским, ранее переселившимся, вернуться в свои города по всей Руси. По статьям Уложения от 1649 года община была окончательно оформлена как замкнутая группа, к которой все ее члены были прикреплены постоянно. Любой член, который оставлял общину без разрешения правительства, наказывался ссылкой в Сибирь. В 1658 за переход из одного посада в другой установили смертную казнь.
Подобным же образом происходил и процесс регламентации и закрепощения крестьян Восточной Руси. Монгольская система налогообложения и воинской повинности являлась его начальным пунктом. Логические выводы были сделаны самим московским правительством. В киевский период, напомним, население сельских классов обычно не подлежало призыву в армию. Мелкие землевладельцы (люди и своеземцы не облагались прямым налогом (данью), а государственные крестьяне (смерды) облагались. В монгольский период смерды как отдельная группа продолжали существовать только в Новгородской земле. В Западной Руси термин "смерды" постепенно вышел из употребления при литовском режиме. В Восточной Руси он вообще не использовался в монгольский период. По-видимому, многие бывшие западные и восточные русские смерды вошли в служилые общины, введенные монголами, такие, как "сотни" (в этом особом смысле) и "орды". Термин "люди" (в значении "мелкие землевладельцы") исчез из речи в монгольский период. Хотя мелкие землевладельцы в Восточной Руси все еще существовали, их количество, должно быть, резко сократилось. Некоторые, судя по всему, вошли в княжеский двор; другие опустились до уровня крестьян. В Новгородских и Псковских землях, однако, класс мелких землевладельцев продолжал занимать заметную позицию весь монгольский период. В Новгороде их называли своеземцами, если каждый владел землей индивидуально; в случае коллективного владения они были известны под названием шабры (во Пскове – сябры).
В Восточной Руси примерно с середины четырнадцатого века, сельских жителей называли просто "крестьяне" (или христиане). Согласно Петру Струве, новый термин ввела церковь. И действительно, самый ранний восточнорусский документ, использующий слово "христиане" в значении "земледельцы", – грамота митрополита Киприана монастырю Св. Константина (1391 год). В ней он называет так арендаторов монастырских земель, желая, видимо, подчеркнуть их скорее духовную, чем официальную зависимость от монастыря. Термин повторяли как в этой форме, так и в форме "крестьяне" в разных церковных документах, и скоро он стал обычным в сфере отношений, связанных с церковными землями. Поскольку монастыри к этому времени владели значительной долей земель Восточной Руси, новый термин в конце концов стали применять также и к другим категориям земель. Его использовали в Уложении 1497 и 1550 годов.
Кроме церковных и монастырских владений существовали три других категории земель, заселенных крестьянами: 1. "черные" земли, то есть облагаемые налогами государственные земли; 2. дворцовые земли; 3. владения служилых князей и бояр. В первом веке монгольского владычества существовало важное различие в статусе крестьян, работавших на монастырских землях и землях других категорий. Как мы знаем, хан освободил церковь и ее владения от налогов и других повинностей. Поэтому крестьяне на монастырских землях несли только монастырские повинности, но не государственное тягло. Напротив, крестьяне на других землях и платили дань, и несли воинскую повинность. Как ни парадоксально это звучит, привилегии церкви резко сократились после распада Золотой Орды и укрепления власти великого князя московского. Церковь теперь должна была обращаться к великому князю за подтверждением своих льгот. Несколько великокняжеских грамот предоставили церкви административную неприкосновенность, но обложили крестьян церковных владений налогами ям и соха. В результате к 1500 году статус монастырских крестьян приблизился к статусу крестьян других категорий.
Несмотря на тягло, крестьяне всех категорий в монгольский период еще сохраняли личную свободу. Более того, крестьянин Восточной Руси того периода не являлся простым арендатором чьей-либо земли, а имел собственное право, трудовое право на землю, которую обрабатывал. Независимо от того, работал он на "черной", дворцовой или боярской земле, никто не мог законным путем согнать его с участка, и его права на эту землю признавались судом – до тех пор, пока он продолжал обрабатывать ее и платить налоги. Разница между крестьянами, живущими на "черной" земле, и крестьянами в церковных или личных владениях заключалась в том, что первые должны были платить только государственные налоги, а последние платить еще и манориальные сборы или работать на землевладельца в соответствии с традицией. Чтобы уравнять положение двух групп, "черные" крестьяне платили налоги по более высоким ставкам, чем манориальные крестьяне. Каждый крестьянин имел право покинуть свой участок и переехать в другое владение после полного расчета по окончании сельскохозяйственного цикла, то есть поздней осенью. На черных землях от него обычно требовалось найти заместителя, который мог бы принять на себя его долю тягла. К середине пятнадцатого века подходящим днем для окончания срока крестьянских обязательств считали день Св. Юрия, 26 ноября. Уложения 1497 и 1550 годов легализовали эту дату.
Свобода передвижения крестьянина, разумеется, могла быть стеснена его личным долгом владельцу земли. В результате сельскохозяйственного кризиса середины шестнадцатого века случаи таких задолженностей участились. Но не личные долги некоторых крестьян, однако, а новая политика государственного контроля над земельными владениями оказалась самой серьезной угрозой свободе крестьян. С широким введением поместной системы в середине шестнадцатого века правительство столкнулось с проблемой обеспечения помещиков (держателей поместий) работниками и не видело альтернативы прикреплению крестьян к поместным землям, сначала в качестве временной меры (1581). По статьям Уложения от 1649 года крепостное право было введено на всех видах земель, кроме черных, и сделано постоянным. Крестьяне черных земель сохраняли свой прежний статус, но были теперь прикреплены к их общинам.
5. Духовная жизнь
I
В средневековой Руси, как и на средневековом Западе, главную роль в духовной жизни нации играла христианская церковь. Таким образом, особенно после победы в Золотой Орде ислама, оставалось немного возможностей для прямого монгольского влияния на Руси в религиозной сфере. Косвенно, однако, монгольское завоевание влияло на развитие русской церкви и духовную культуру самыми разными путями. Первый удар монгольского нашествия был для церкви таким же болезненным, как и для других сторон русской жизни и культуры. Многие выдающиеся священники, включая самого митрополита, погибли в разрушенных городах; многие соборы, монастыри и церкви были сожжены или разграблены; множество прихожан убито или уведено в рабство. Город Киев, митрополия русской церкви, был так опустошен, что многие годы не мог служить центром церковной администрации. Из епархий больше всех пострадал Переславль, и епархию там закрыли.
Только после того как Менгу-Тимур выдал русским церковным властям охранную грамоту, церковь еще раз оказалась на твердой земле и могла постепенно реорганизовываться; по прошествии времени в некоторых отношениях она стала даже сильнее, чем до монгольского нашествия. И правда, руководимая греческими митрополитами или русскими митрополитами, посвященными в сан в Византии, защищенная ханской грамотой, церковь на Руси тогда меньше зависела от княжеской власти, чем в какой-либо другой период русской истории. Фактически митрополит не раз служил арбитром в разногласиях между князьями. Это время было также периодом, когда русская церковь имела возможность создать мощную материальную базу для своей деятельности. Поскольку церковные земли были ограждены от вмешательства государственных властей, как монгольских, так и русских, они привлекали все больше крестьян, и доля их
производства в общем сельскохозяйственном продукте постоянно росла. Это особенно справедливо в отношении монастырских владений. Уровень процветания, достигнутый церковью к концу первого века монгольского владычества, чрезвычайно помог в ее духовной деятельности.
Среди задач, стоявших перед церковью в монгольский период, первой была задача оказания моральной поддержки ожесточенным и озлобленным людям – от князей до простолюдинов. Связанной с первой была и более общая миссия – завершить христианизацию русского народа. В киевский период христианство утвердилось среди высших классов и горожан. Большая часть монастырей, основанных в то время, находилась в городах. В сельских районах христианский слой был довольно тонким, и пережитки язычества еще не были побеждены. Только в монгольский период сельское население Восточной Руси было более основательно христианизировано. Это было достигнуто как энергичными усилиями духовенства, так и ростом религиозного чувства среди духовной элиты самого народа. Большая часть митрополитов того периода проводило много времени, путешествуя по всей Руси в попытках исправить пороки церковной администрации и направить деятельность епископов и священников. Было организовано несколько новых епархий, четыре в Восточной Руси, две в Западной Руси и одна в Сарае. Количество церквей и монастырей постоянно увеличивалось, особенно после 1350 года, и в городах, и в сельских районах. Согласно Ключевскому, в первое столетие монгольского периода основали тридцать монастырей и примерно в пять раз больше – во второе. Характерной чертой нового монастырского движения являлась инициатива молодых людей с горячим религиозным чувством, которые приняли монашеский сан, чтобы удалиться в "пустынь" – глубоко в леса – для тяжелой работы в простых условиях, для молитв и размышлений. Несчастья монгольского нашествия и княжеских усобиц, а также суровые условия жизни в целом способствовали распространению подобных умонастроений.
Когда бывший приют отшельника превращался в большой, многолюдный и богатый монастырь, окруженный благополучными крестьянскими деревнями, бывшие отшельники, или новые монахи сходного духа, находили изменившуюся атмосферу удушающей и покидали монастырь, который основали или помогли расширить, чтобы устроить другой приют, глубже в лесу или дальше на север. Таким образом, каждый монастырь служил колыбелью нескольких других. Пионером и самым почитаемым главой этого движения был Св. Сергий Радонежский, основатель Троицкого монастыря примерно в 75 километрах на северо-восток от Москвы. Его святая личность вдохновляла даже тех, кто никогда не встречался с ним, и влияние дела его жизни на последующие поколения было огромным. Св. Сергий стал символом веры – важным фактором в религиозной жизни русского народа. Среди других выдающихся руководителей русского иночества этой эры были Св. Кирилл Белозерский и Святые Зосима и Савватий, основатели Соловецкого монастыря на одноименном острове в Белом море. Между прочим, новые монастыри играли важную роль в колонизации северных районов Руси.
Несколько северных монастырей находились на территории финно-угорских племен, и эти народы теперь тоже приняли христианство. Миссия Св. Степана Пермского среди зырян (теперь называются коми) была особенно продуктивной в этом отношении. Одаренный филолог, Степан Пермский не только овладел зырянским языком, но даже создал специальный алфавит для него, который он использовал при распространении религиозной литературы среди аборигенов.
Другим важным аспектом религиозного возрождения в Восточной Руси в монгольскую эру было церковное искусство. Этот период был свидетелем расцвета русской религиозной живописи в форме и фресок, и икон. Важную роль в этом художественном возрождении сыграл великий греческий живописец Феофан, который оставался на Руси примерно тридцать лет до конца своей жизни и карьеры. Феофан творил сначала в Новгороде, а потом в Москве. Хотя русские восхищались и шедеврами, и личностью Феофана, его нельзя назвать основателем ни новгородской, ни московской школ иконописи. Русские иконописцы широко применяли его технику свободного мазка, но они не старались подражать его индивидуальному и драматическому стилю. Самым великим русским иконописцем этого периода является Андрей Рублев, который провел свою юность в Троицком монастыре и позже написал для него свою знаменитую икону "Троица". Очарование рублевских творений кроется в чистом спокойствии композиции и гармонии нежных красок. Прослеживается определенное сходство между его произведениями и произведениями его современника, итальянского художника Фра Анжелико.
Менее ярким, но не менее значительным, по-видимому, было развитие в этот период церковного пения, о котором, к сожалению, нам мало известно. Большинство дошедших до нас рукописей диатонического знаменного распева относятся к постмонгольскому времени, от 1450 до 1650 года. Прототип знаменного распева завезли на Русь в одиннадцатом веке византийские певцы. В постмонгольское время русский распев отличался во многих отношениях от византийского образца. Как указывает Альфред Сван, "За время роста на русской почве и приспособления к русским условиям знаменный распев сблизился с русской народной песней". По-видимому, монгольский период был инкубационным периодом финальной стадии знаменного распева. Также именно в конце монгольского периода появился другой распев, так называемый демественный. Он стал популярным в шестнадцатом веке.
В литературе церковный дух нашел выражение прежде всего в поучениях епископов и житиях святых, а также в биографиях некоторых русских князей, которые – это чувствовалось – настолько заслуживали канонизации, что их биографии писались в житийном стиле. Основная идея большинства этих произведений заключалась в том, что монгольское иго – это кара Божья за грехи русского народа и что только истинная вера может вывести русских из этого тяжелого положения. Поучения епископа Серапиона Владимирского (1274-75 годы) типичны для этого подхода. Он винил за страдания русских преимущественно князей, которые истощили силы нации своими постоянными раздорами. Но он не останавливался на этом. Он упрекал простых людей за приверженность к пережиткам язычества и призывал каждого русского покаяться и стать христианином по духу, а не только по названию. Среди князей первого столетия монгольского правления особый интерес представляют жития великого князя Ярослава Всеволодовича и его сына Александра Невского. Биография Ярослава Всеволодовича сохранилась только в отрывках. Она была задумана как первый акт национальной трагедии, в которой великому князю досталась главная роль. Во вступлении с восторгом описывается счастливое прошлое русской земли. По всей видимости, за ним должно было следовать описание постигшей Русь катастрофы, но эта часть утеряна. Вступление сохранилось под отдельным названием – "Слово о погибели земли русской". Оно, возможно, является высшим достижением русской литературы раннего монгольского периода. В Житии Александра Невского ударение делается на его ратную доблесть, проявленную при защите греческого православия от римско-католического крестового похода.
Как и в киевский период, духовенство монгольского периода играло важную роль в составлении русских летописей. После монгольского нашествия вся работа остановилась. Единственной летописью, написанной между 1240 и 1260 годами, дошедшей до нас в отрывках, является Ростовская. Ее составителем был епископ этого города Кирилл. Как убедительно показал Д.С. Лихачев, Кириллу помогала княгиня Мария, дочь Михаила Черниговского и вдова Василько Ростовского. И ее отец, и ее муж погибли от руки монголов, и она посвятила себя благотворительности и литературному труду. В 1305 году летопись составили в Твери. Она частично была переписана в 1377 году суздальским монахом Лаврентием (автором так называемого "Лаврентьевского списка"). В пятнадцатом веке в Москве появились исторические работы более широкого охвата, такие, как Троицкая летопись (начата под руководством Митрополита Киприана и завершена в 1409 году) и даже еще более значительный сборник летописей, собранный под редакцией митрополита Фотия примерно в 1428 году. Он послужил основой для дальнейшей работы, которая привела к созданию грандиозных сводов шестнадцатого века – Воскресенской и Никоновской летописей. Новгород в течение четырнадцатого столетия и до своего падения являлся центром ведения своих собственных исторических анналов. Необходимо отметить, что многие русские летописцы, и особенно составители Никоновской летописи, продемонстрировали великолепное знание не только русских событий, но также и татарских дел.
В русском светском творчестве монгольской эпохи, как письменном так и устном, можно заметить двойственное отношение к татарам. С одной стороны, – чувство неприятия и противостояния угнетателям, с другой, – подспудная притягательность поэзии степной жизни. Если мы вспомним страстное влечение к Кавказу ряда русских писателей XIX века, таких, как Пушкин, Лермонтов и Лев Толстой, то это поможет нам понять такой образ мысли.
Благодаря тенденции, связанной с неприязнью, былины домонгольского времени перерабатывались в соответствии с новой ситуацией, и название новых врагов – татар – заменило имя старых (половцев). Одновременно создавались новые былины, исторические легенды и песни, в которых речь шла о монгольском этапе борьбы Руси против степных народов. Разрушение Киева Батыем (Бату) и набеги Ногая на Русь служили темами для современного русского фольклора. Притеснение татарами Твери и восстание тверичей в 1327 г. не только было вписано в летописи, но и со всей очевидностью составило основу отдельной исторической песни. И, конечно же, как уже упоминалось, битва на Куликовом поле стала сюжетом для множества патриотических сказаний, фрагменты которых использовались летописцами, а позднее записывались полностью. Здесь мы имеем случай смешения устной и письменной форм в древней русской литературе. "Задонщина", тема которой относится к тому же циклу, безусловно является произведением письменной литературы. Слагатели былин домонгольского периода чувствовали особую притягательную силу и поэзию степной жизни и военных походов. Та же поэтика чувствуется и в произведениях более позднего периода. Даже в патриотических сказаниях о поле Куликовом доблесть татарского витязя, вызов которого принял монах Пересвет, изображена с несомненным восхищением. В домонгольских русских былинах есть близкие параллели с иранскими и ранними тюркскими героическими песнями. В монгольскую эпоху на русский фольклор также оказывали влияние "татарские" (монгольские и тюркские) поэтические образы и темы. Посредниками в знакомстве русских с татарской героической поэзией были, возможно, русские солдаты, которых набирали в монгольские армии. Да и татары, осевшие на Руси, тоже внесли свои национальные мотивы в русский фольклор.
Обогащение русского языка словами и понятиями, заимствованными из монгольского и тюркского языков, или из персидского и арабского (через тюркский), стало еще одним аспектом общечеловеческого культурного процесса. К 1450 г. татарский (тюркский) язык стал модным при дворе великого князя Василия II Московского, что вызвало сильное негодование со стороны многих его противников. Василия II обвиняли в чрезмерной любви к татарам и их языку ("и речь их"). Типичным для того периода было то, что многие русские дворяне в XV, XVI и XVII веках принимали татарские фамилии. Так, член семьи Вельяминовых стал известен под именем Аксак (что значит "хромой" по-тюркски), а его наследники стали Аксаковыми. Точно так же, одного из князей Щепиных-Ростовских звали Бахтеяр (bakhtyar по-персидски значит "удачливый", "богатый"). Он стал основателем рода князей Бахтеяровых, который пресекся в XVIII веке.
Ряд тюркских слов вошел в русский язык до монгольского вторжения, но настоящий их приток начался в монгольскую эпоху и продолжался в XVI и XVII веках. Среди понятий, заимствованных из монгольского и тюркского языков (или, через тюркский, – из арабского и персидского языков), из сферы управления и финансов можно упомянуть такие слова, как деньги, казна, таможня. Еще одна группа заимствований связана с торговлей и купечеством: базар, балаган, бакалея, барыш, кумач и другие. Среди заимствований, обозначающих одежду, головные уборы и обувь, можно назвать следующие: армяк, башлык, башмак. Вполне естественно, что большая группа заимствований связана с лошадьми, их мастями и разведением: аргамак, буланый, табун. Много других русских слов, обозначающих домашнюю утварь, еду и питье, а также сельскохозяйственные культуры, металлы, драгоценные камни, также заимствованы из тюркского или других языков через тюркский.
Фактор, который трудно переоценить в развитии русской интеллектуальной и духовной жизни – это роль живших на Руси и обращенных в христианство татар и их потомков. Уже упоминалась история царевича Петра Ордынского, основателя монастыря в Ростове. Были и другие подобные случаи. Выдающийся русский религиозный деятель XV века, тоже основавший монастырь, Св. Пафнутий Боровский, был внуком баскака. В XVI веке боярский сын татарского происхождения по имени Булгак был посвящен в духовный сан, и после этого кто-либо из членов семьи всегда становился священником, вплоть до отца Сергия Булгакова, широко известного русского богослова XX века. Были и другие выдающиеся русские интеллектуальные лидеры татарского происхождения, такие, как историк H. M. Карамзин и философ Петр Чаадаев. Чаадаев, вероятно, был монгольского происхождения, поскольку Чаадай является транскрипцией монгольского имени Джагатай (Чагатай). Возможно, Петр Чаадаев был потомком сына Чингисхана – Чагатая. Одновременно парадоксально и типично, что в "плавильной печи" русской цивилизации с ее гетерогенными элементами "западник" Чаадаев был монгольского происхождения, а "славянофильская" семья Аксаковых имела своими предками варягов (ветвь Вельяминовых).
6. Последствия
I
Когда Восточная Русь освободилась из-под власти хана, она стала значительно сильнее, нежели до монгольского вторжения. Вся "Великая Русь" была теперь объединена под предводительством великого князя московского. Чтобы подчеркнуть свою независимость от иноземного правления, а также свои полномочия во внутренних делах страны, он присвоил себе титулы царя и самодержца. Иезуит Антонио Поссевино, один из самых тонких дипломатов второй половины XVI века, хорошо знакомый с восточноевропейскими делами, был, по всей вероятности, прав, когда говорил, что "высокомерие" московских правителей было результатом их освобождения от господства татар. Оба титула – "царь" и "самодержец" – время от времени использовались в последние годы правления Ивана III и более часто – при Василии III. Иван IV с одобрения церкви (1547 г.) был официально признан царем. В последующей полемике с князем Курбским Иван IV использовал слово "самодержец" в значении абсолютный верховный руководитель внутренними делами страны.
Следует вспомнить, что титул "царь" русские впервые применили по отношению к византийскому императору, а затем – и к монгольскому хану. Случилось так, что ко времени, когда Русь освобождалась уже от наполовину разбитых оков ханского правления, Византийская империя пала под натиском оттоманских турок. Иван III, женившись на Софии Палеолог, племяннице последнего византийского императора, находившейся под опекой папы, смог претендовать на права византийских царей. Папа и венецианцы, рассчитывавшие получить от русских помощь для борьбы с османами, не теряли времени даром, всячески подчеркивая значимость такого брака для Ивана III. Сами русские прекрасно понимали истинные причины этой женитьбы, но не считали это событие столь уж значительным. Однако они использовали византийские традиции во многих других случаях. Русская политическая мысль испытывала влияние византийских доктрин со времени обращения Руси в христианство. В киевский период русскими еще не была тщательно выстроена теория монархии, поскольку русская политическая почва того времени сильно отличалась от византийской. Затем условия изменились, в Московии возникло сильное централизованное государство, и русские образованные люди могли теперь обратиться за вдохновляющими идеями к тем течениям византийской мысли, которые они упускали из виду ранее. Нет сомнения в том, что московские монархические теории XVI века во многих отношениях отражали византийскую доктрину.
Более того, москвичи теперь делали попытки найти исторические свидетельства для подтверждения прямой связи между византийской и русской монархиями. Среди множества выдвигавшихся полу – и псевдоисторических аргументов было и утверждение, что Владимир Святой во времена его обращения в христианство был коронован императором и патриархом Константинопольским. Еще одна популярная история рассказывала о том, что князь Владимир Мономах получил знаки царского отличия от византийского императора. На основе этой легенды царский венец московских правителей, украшенный драгоценными камнями и мехами, стал называться в XVI веке шапкой Мономаха. Герберштейн был первым из иностранных наблюдателей за русскими делами, который связал этот символ монаршей власти с именем Мономаха. В завещании Ивана IV впервые в русских документах упоминается о шапке Мономаха. Она хранилась в сокровищнице московских великих князей со времени правления Ивана I и упоминалась в их завещаниях, как Шапка Золотая. Вероятно, ее подарил Ивану I хан Узбек. Царский венец русских монархов является шедевром центральноазиатского искусства конца XIII или начала XIV века.
Трудно сказать, всерьез ли верили сами москвичи в истории о коронованиях Владимира Святого и Владимира Мономаха. Во всяком случае, они не все ставили на византийскую карту, отдавая себе полный отчет в исторической связи между Московским царством и Золотой Ордой. И конечно, вполне естественным для московского правителя было принять титул его прежнего сюзерена. Более того, когда началось русское наступление на Восток, в ходе которого были завоеваны Казанское и Астраханское ханства (соответственно в 1552 и 1556 гг.), русский царь мог заявить права на царствование, по крайней мере, в двух наследственных золотоордынских государствах. Московская власть придавала особое значение глубинным целям этих завоевательных походов, способных обеспечить признание царского титула своего правителя королем Польши. В русской дипломатической ноте, врученной польскому и литовскому послам в 1556 г., утверждалось, в дополнение к византийскому доводу, изложенному нами выше, что кроме русской земли Господь дал Ивану IV царства Казанское и Астраханское, "а трон Казанский и Астраханский был царским престолом с самого начала". Стоит добавить, что московский писатель XVII века Григорий Котошихин, очень хорошо знакомый с учреждениями и традициями своей страны, также считал завоевание Казани и Астрахани историческим фундаментом Московского царства.
Важным аспектом продолжения монгольской традиции в московской монархии стало монгольское влияние на этикет дипломатических переговоров. Многие западные посланники в Московии жаловались на жесткие и нелепые формальности дипломатического ритуала. Между прочим, когда мы оглядываемся сейчас на те взаимные обиды, требования и встречные претензии по поводу этикета со стороны русских и западных дипломатов XVI и XVII веков, некоторые представления гостей кажутся нам столь же абсурдными, как и представления наших соотечественников. Причина взаимного непонимания – в разных системах правил, которым следовали западные и русские люди. Русский церемониал во многих отношениях являлся отражением монгольского образца.
Основные понятия москвичей об обязанностях правительства по отношению к зарубежным послам и о правах послов по отношению к правительству той страны, в которой они пребывали, существенно отличались от западных представлений. Москвичи разделяли точку зрения монголов, что посол является гостем правителя. Правитель должен был снабжать его и его свиту едой и питьем, обеспечивать ночлег и свободное передвижение и тщательно охранять его. Хотя западные посланники не возражали против бесплатного ночлега и питания, они часто протестовали по поводу избыточной заботы москвичей об их безопасности, нередко выливавшейся в назойливый присмотр. С другой стороны, русские послы возмущались, когда им приходилось платить – и подчас слишком много – за передвижение и средства к существованию. Как в монгольском, так и в московском дипломатическом церемониале большое внимание уделялось взаимным подаркам. Не только правители обменивались между собой подарками, – предполагалось, что и послы будут одаривать достойными подарками тех правителей, которым они наносят визит. Московское правило, следуя образцу монгольского этикета, запрещало кому-либо из иностранных послов быть при оружии во время аудиенции у царя. Многие западные послы возмущались, когда от них требовали расстаться со своим мечом перед тем, как войти в приемные покои, но вынуждены были мириться с этим правилом. Когда зарубежный посланник приезжал на Русь, на границе его встречал особый чиновник – пристав. Московский этикет (так же как и татарский) требовал, чтобы посланник и пристав одновременно спешились для приветствия друг друга от лица своих суверенов. После этого пристав должен был сопровождать посла по правую сторону от него. По причинам, которые довольно трудно понять, западные гости яростно противились этим двум правилам и пытались найти всевозможные способы, чтобы обойти их. Большинству, однако, приходилось подчиняться.
Знакомство москвичей с монгольским способом ведения дипломатии очень помогало им в отношениях с восточными державами, особенно с государствами, ставшими преемниками Золотой Орды. В определенном смысле, Русь сама была таким государством-наследником, и после распада Золотой Орды представлялось, что правитель Руси имел право заявлять свои требования на лидерство в монголо-татарской сфере. Поскольку, как мы уже видели, так называемая Золотая Орда на самом деле являлась Белой Ордой, московский царь, как преемник ханов этой Орды, теперь стал именоваться "белым царем". Вплоть до XVIII и XIX веков русский император все еще оставался белым ханом (tsagan
khan) для калмыков и бурятов. Тот факт, что русский царь является преемником монгольских ханов, создавало благоприятную психологическую ситуацию для распространения царской власти на многие тюркские и монгольские племена. И московские дипломаты сознательно или подсознательно пользовались этой ситуацией. Можно согласиться с мнением Николая Трубецкого, заметившего, что русские унаследовали свою империю от Чингисхана.
Освобождение Восточной Руси от монгольского правления было результатом совместных усилий московских великих князей, церкви, бояр, дворянства, простых людей – практически всего народа. Новая монархия, которая создавалась в процессе сложного движения к освобождению, основывалась на принципах, не свойственных русским в киевский период. Все классы восточнорусского общества теперь подчинялись государству. Можно было бы ожидать, что после достижения главной цели – обретения независимости, московское правление станет более мягким. Но случилось обратное. Неумолимо шло жесткое разделение общественных классов, которое достигло своего пика примерно к 1650 г., два века спустя после окончания монгольского правления.
Что стало причиной этого исторического парадокса? Ответ очевиден: непрочное положение московской монархии на международной сцене и постоянная угроза войны. На юго-востоке и на юге Московии все еще угрожали татары; на западе борьба за власть между Москвой и Литвой (после 1569 г. – между Москвой и Польшей) продолжалась, вспыхивая с почти регулярными интервалами; на северо-западе, после захвата Новгорода, московскому правительству пришлось взять на себя задачу, которую раньше выполняли новгородцы: сдерживать натиск ливонских рыцарей и Швеции на территориях, прилегающих к Финскому заливу, и в Карелии. Когда Москва отвергла господство хана Золотой Орды, все еще оставался ряд татарских государств-наследников, и татары продолжали осуществлять свои набеги на южные и восточные земли Московии почти каждый год, грабя и захватывая тысячи пленников. Таким образом, расходы русских ресурсов скорее увеличились, нежели уменьшились после освобождения великого князя московского от монгольского правления. В степях не существовало естественных границ между Московией и татарами, и русским приходилось постоянно охранять всю границу. Большую помощь в этом оказывали касимовские татары, а также приграничные жители и казаки, но все же приходилось каждый год мобилизовать войска регулярной армии. Была создана хорошо продуманная система оборонительных укреплений, но во многих случаях татарам удавалось преодолевать препятствия и вторгаться в страну. В таких обстоятельствах единственным путем решения этой проблемы представлялось установление прочного контроля русских над степями либо военным, либо дипломатическим путем. С геополитической точки зрения, прорыв Ивана IV вниз по Волге к Астрахани стал важным шагом, поскольку разделил степную зону на два сектора, о каждом из которых можно было позаботиться в отдельности. Но это явилось началом русских претензий на господство над степными народами. Этот процесс продолжался на протяжении XVII и XVIII веков, завершившись на юге завоеванием Крыма в 1783 г.
Борьба на западе, хотя и не столь затяжная и изнурительная, как процесс сдерживания татар, в целом требовала не меньших усилий, поскольку в периоды особо острых кризисов возникала необходимость в более сильной и лучше оснащенной армии и в значительных расходах на вооружение. Ситуация вовсе не благоприятствовала какому-либо ослаблению правительственного контроля. С другой стороны, требовались новые налоги, и система налогообложения скорее ужесточалась, нежели либерализировалась. Создание новой армии, основанной на поместной системе, подняло проблему обеспечения поместий рабочей силой, а это, как мы видели, вело к крепостничеству. В результате всего этого расслоение общественных классов, которое началось во время монгольского периода и имело первоначальной основой монгольские принципы управления, продолжалось и окончательно завершилось при московском правлении. Самодержавие и крепостное право стали той ценой, которую русский народ должен был заплатить за национальное выживание.
Список Литературы:
Н.И. Костомаров. «Начало единодержавия в древней Руси», собрание сочинений ( С.-Петербург,1905 г.);
Ф.И. Леонтович, Древний ойратский устав взысканий (Одесса 1879);
И.Р., князь Николай Трубецкой, Наследие Чингисхана (Берлин 1925);
М.А.Дьяконов, Очерки;
Г.В. Вернадский, История России. Монголы и Русь (Тверь 1997г.);
Краткие обзоры точек зрения на роль монголов в русской истории. ЗО, сс. 249-258;Дьяконов,очерки, сс. 193-196; Рязановский, сс. 261-278;
Н.М. Карамзин, « Об истории государства Российского», М., 1982;
Э. Хара-Даван, «Чингис-хан», М., 1997;
