«Бледный, хрупкий одиннадцатилетний мальчик, израненный, но живой, был вытащен вчера из-под обломков небольшого самолета, который разбился в воскресенье в горах Йосемайтского национального парка. Мальчик провел на месте крушения на высоте 11000 футов несколько суток; он лежал, закутанный в спальный мешок на заднем сидении заваленных снегом обломков среди бушующей пурги, при минусовой температуре. «Как мои мама и папа? – был первый вопрос ошеломленного пятиклассника. – С ними все в порядке?» Спасатели не сказали мальчику, что его отчим и мать, все еще пристегнутые к своим сиденьям в разбитой вдребезги кабине, едва ли не в нескольких сантиметрах от него самого – мертвы».[9]
Согласно профессору Дубровскому, добродетельный обман представляет собой вид намеренного обмана, поскольку выражает определенный интерес человека. Однако, в отличие от недобродетельного обмана, используемого для реализации, как правило, эгоистического интереса, «добродетельный обман выражает такие интересы субъекта, которые совместимы с общечеловеческими ценностями, принципами нравственности и справедливости. Это можно интерпретировать в смысле совпадения интересов того, кто обманывает, и того, кто является объектом добродетельного обманного действия». [10]
Наряду с личными особенностями субъектов общения, существенную роль в понимании такого феномена, как добродетельная ложь, играют ситуативные факторы. Важным параметром социальной обстановки является степень нормативной или ситуативной поддержки, которая предоставляется лжецу. Один и тот же человек в разных ситуациях может выглядеть в глазах общества героем, если он обманул врага, или преступником, если он обманул собственную референтную группу. Не уходя от проблемы моральной оправданности лжи, которая возникает практически во всех областях человеческого бытия – от нуклеарной семьи до национальных или расовых общностей, мы все же не можем не признавать того факта, что ложь военнопленного более оправдана и даже предписана ему нормативно, а ложь священнику, судье или просто близким людям, как правило, не находит никакого оправдания.
Класс явлений добродетельного обмана может быть разбит на две группы. К первой из них могут быть отнесены все случаи, «когда объект обмана и объект доброго дела совпадают». Типичным примером этого служит сокрытие от больного той информации об истинном положении его здоровья, которая способна ввергнуть больного в тяжелые психоэмоциональные переживания, депрессию, суицидальное настроение; которая резко снизит его активность в борьбе с заболеванием. Четко продуманная и организованная врачом дезинформация больного может, напротив, повысить его сопротивляемость болезни и придать уверенность в положительном исходе, содействовать мобилизации его жизненных сил.
Сюда же можно отнести любые другие случаи, где обман совершается ради того, чтобы облегчить положение некоторого другого лица: избавить его от горя, чрезмерных отрицательных эмоций, предохранить от опасного увлечения, от ошибок, неразумных действий, пресечь мысли о самоубийстве, и тому подобное.
Ко второй группе относятся те случаи, когда объект обмана и объект доброго дела не совпадают. В таких случаях один субъект обманывает другого во имя блага или третьего, где под третьим может выступать любое нечто – от отдельного человека до абстрактной идеи, или же в своих собственных целях, которые или видятся справедливыми большинству. Например, в случаях, когда необходимо обезвредить террориста, с которым ведутся переговоры, предпринимаются все возможные формы давления на него и искажения действительности таким образом, чтобы ослабить его внимание или вынудить его поддаться на провокацию, после чего его можно будет обезвредить. Подобное поведение лиц, которые противодействуют опасности, является им предписанным, рекомендованным, нормативно закрепленным. В других случаях используемая ложь не является ни предписанной, ни нормативной, однако, с точки зрения некоторого большинства, она является необходимой и оправданной. Например, на допросе подследственного следователь может использовать ложь в качестве инструмента давления на допрашиваемого. И хотя с нравственной, с философской, с общечеловеческой позиции правда всегда предпочтительнее, чем ложь и обман, тем не менее во многих случаях обман молчаливо одобряется и даже считается желательным, как адекватная мера противодействия некоторой агрессивной социальной данности.
Таким образом, мы имеем весьма сложную структуру класса добродетельной лжи, которую можно отобразить с помощью таблицы:

	Нормативные	Ненормативные
Первая группа:	Сообщить ложную информацию согласно инструкции во избежание паники.	Сообщить ложную информацию в силу своей убежденности, что так будет лучше.
Вторая группа:	Сообщить ложную информацию для того, чтобы выманить преступника и обезвредить его.	Сообщить ложную информацию на допросе, чтобы вынудить допрашиваемого дать показания.

Нормативные и Нравственные ситуации обмана
Несколько иная классификация может быть получена, если за ее группирующую основу взять, с одной стороны, все общественно-нормативные ситуации обмана, а с другой – личностно-нравственные ситуации обмана. В первом случае обман является необходимым общественным инструментом, способным добиться гораздо более выгодных результатов, чем, если бы говорилась исключительно правда. Например, «если в один прекрасный день все психологи примут решение никогда не вводить в заблуждение испытуемых, то многие эксперименты станут невыполнимыми». Во втором случае обман ситуативен, не подлежит или не поддается изучению, не имеет явно выраженных признаков общественного соглашения, нормативно не формализован, и вся ответственность, как правило, лежит на объекте, инициирующем обман ради некоторого блага, которое он предполагает. Рассмотрим эту классификацию подробнее.
Общественно-нормативные ситуации обмана
Под общественно-нормативными ситуациями следует понимать все случаи обмана, которые обладают следующими признаками:
-Они поддаются правовому, нормативному и общественному регулированию.
Например, разведчик обманывает не по своему желанию, а в целях некоторого общества, интересы которого он представляет. Более того, он действует с их согласия, одобрения и научения. Нормативно ничто не мешает общественным институтам запретить лицам, осуществляющим разведывательную и шпионскую деятельность, использовать ложь в своей деятельности. Однако этого не происходит, как не происходит во многих других случаях, где ложь подразумевается как один из важных инструментов в достижении общественных целей.
-Отказ или запрет на использование лжи может приводить к ситуациям, более драматичным и неблагоприятным для общества.
Действительно, можно согласиться с Виктором Знаковым, который говорит, что «иногда мы просто вынуждены лгать». У ученых возникнут серьезные трудности в разработке новых лекарственных средств, из экспериментальной психологии придется исключить большое количество методик и подходов, при которых испытуемый должен находится в неведении относительно целей и задач эксперимента.
-Люди, которые обманывают с позиции общественно-нормативных ситуаций, не преследуют своих личных интересов.
Люди, которые обманывают в контексте той или иной ситуации, не преследуют своих личных интересов или желания извлечь из этого какую-нибудь выгоду для себя. Вполне вероятно, что вне контекста этих ситуаций те же самые люди вообще не способны обманывать других. Обман для них является инструментом, использование которого оправдано в строго определенных ситуациях. Например, пилоты самолета могут сообщить пассажирам, что полет проходит нормально, хотя, на самом деле, в это время они отчаянно борются за выживание самолета. В данной ситуации у пилотов нет никакого личного интереса обманывать, они подчиняются правилу, при котором сообщение правдивой информации неизбежно приведет к более драматичным последствиям (панике). Врач, который сообщает больному о том, что последний «пошел на поправку», не имеет желания обманывать и не видит в этом личной выгоды, но знает, что это ускорит и облегчит процесс выздоровления больного.
-Для любого из распространенных случаев общественно-нормативной ситуации обмана существуют как многочисленные прецеденты, которые поддаются анализу, так и заключения, что в данных случаях обман будет более предпочтителен, чем правда.
По данным американского врача Алана Робертса, полученным в 1993 году, терапия головных болей с помощью плацебо приводит к 67,9% излечения, а терапия расстройств пищеварения – к 58,0% выздоровления. А проведенный им сравнительный анализ действенности фармакологических и плацебных препаратов обнаружил, что «при обычных головных болях или расстройствах пищеварения плацебо оказались эффективнее иных медикаментов».[11] Таким образом, в некотором роде можно считать научно доказанным, что использование обмана в терапевтических ситуациях может приводить к гораздо более эффективным результатам, чем в тех случаях, если бы терапия не использовала эту возможность. Очевидно, что многие контексты общественных ситуаций, в которых присутствует обман, нормативно закреплены в силу того, что их существование является необходимым, выгодным и эффективным для развития самого общества, и что такая точка зрения подкреплена опытом, анализом и научными данными.
-Общество признает существование таких ситуаций, когда использование обмана оправдано, и, в своем большинстве, согласно с этим.
Согласно иерархии потребностей Абрахама Маслоу, базальные потребности человека – физиологические потребности и потребность в безопасности – имеют большую ценность для любого большинства, чем потребности гораздо более высокого уровня развития – нравственные, общечеловеческие. Как следствие этого, можно сделать вывод, что общество в целом признает, и готово признавать, право на существование ситуаций обмана, если они ориентированы на удовлетворение базальных потребностей, связанных с выживанием и безопасностью.
Личностно-нравственные ситуации обмана
Под личностно-нравственными ситуациями обмана следует понимать все случаи, в которых объект или умалчивает об истинном положении дел, или искажает информацию, предполагая, что и в том, и в другом случае это будет наилучшим выходом для субъекта, которому предоставляется ложная картина действительности. Основное отличие таких ситуаций от нормативно-общественных заключается в том, что обманщиком движет собственное понимание ситуации, и что он находится вне любого контекста, который бы предписывал обманное действие как вынужденное, оправданное или необходимое.
Личностно-нравственные ситуации обмана гораздо более распространенное явление, чем нормативно-общественные, число которых хоть и велико, но явно конечно и весьма строго определено самим обществом. Мы встречаем их и дома, и на работе, и на улице. Тема лжи во благо – один из излюбленных мотивов в литературе, достаточно вспомнить лишь «На дне» Горького. Виктор Знаков утверждает, что добродетельная ложь вообще является традиционно русским типом. Проведенный им опрос ("В каких ситуациях вы можете солгать?") обнаруживает, что большинство людей склонны отвечать так, что Знаков характеризует как «ложь во имя спасения»: искажение диагноза, сообщаемого неизлечимо больному; желание оградить близкого человека от лишних неприятностей; неточное изложение родителям совсем не героических обстоятельств гибели их сына в армии и т.п.". А статистические исследования полученных результатов показали, что подобные ответы «следует признать наиболее типичными для представителей русской культуры».
Если не выделять, как это сделал Знаков, «субъективно-нравственный» тип понимания лжи, свойственный русской культуре и ментальности, а остановиться на предложенной в этой работе личностно-нравственной типологии обмана, не имеющей транскультурных различий, то можно сформулировать и описать основные признаки, которые свойственны феномену добродетельного обмана в контексте ненормативных ситуаций.
-Личная убежденность, что в определенном контексте ситуации лучше обмануть или умолчать, чем сказать правду.
Родитель, который говорит ребенку о том, что дети берутся из капусты, убежден в том, что в данной ситуации это много лучше, чем пытаться объяснить все так, как оно есть на самом деле. Жена, которая говорит тяжело больному мужу, что он скоро поправится, так как врач по секрету поделился с ней прогнозом на его выздоровление (и что не имеет отношения к действительности), преследует самые лучшие цели и верит, что так будет лучше. Сын, который пишет в письме, как все хорошо в армии и как ему легко служится, просто не хочет травмировать своих родителей истинным положением дел. В каждом из приведенных случаев и в миллионах возможных подобных случаев люди выбирают сказать неправду, которая, по их мнению, или сможет улучшить ситуацию, или ее не усугубит.
-Поведение лиц, которые в тех или иных ситуациях склонны обманывать ради предполагаемого блага, невозможно контролировать и регламентировать. Оно не поддается нормативному и правовому регулированию.
Если врач сообщает пациенту ложную картину о состоянии его здоровья, после которого самочувствие больного резко ухудшится, то такое событие не пройдет мимо профессионального сообщества, которое регламентирует подобные действия, и требует точного и профессионального их исполнения. Независимо от правового поля, которое может оговаривать подобные действия, или не оговаривать, обманное действие может попасть в поле зрения более высоких социальных институтов как факт, имеющий неожиданное следствие или создающий некий прецедент, требующий пересмотра норм и требований к исполнителю обмана. В случае с личностно инициируемыми формами обмана повлиять на подобные действия практически невозможно. В мире, возможно, миллионы родителей внушают детям ложные картины сексуальных отношений, брачных связей и многих других явлений, будучи искренне убежденными, что это принесет только пользу их детям. Людей, которые так поступают, невозможно привлечь к ответственности и вынудить их поступать иначе. Такой добродетельный обман может иметь самое непосредственное отношение «лишь к чувствам обманщика, а не к юридическому определению его виновности или невиновности».
-Для любого из распространенных случаев личностно-нравственной ситуации обмана не существуют однозначных фактов и заключений, которые утверждали бы, что в данных случаях правда предпочтительнее обмана.
С общечеловеческой, с нравственной, с философской точки зрения говорить правду всегда предпочтительнее, чем обманывать. Однако нельзя сказать однозначно, что в большинстве жизненных ситуаций в их самом житейском представлении правда не всегда предполагается, как наилучший выбор. И в значительном количестве ситуаций люди руководствуются гораздо более приземленными категориями, исходя из собственного понимания ситуации. Никто не учил и вряд ли кто и когда либо сможет научить солдата говорить своему смертельно раненому на поле боя другу, что тот скоро поправится и что все будет хорошо. Вряд ли кто и когда либо найдет однозначный ответ: нужно ли на самом деле делиться со своими членами семьи плохими новостями, или лучше умолчать о них? Каждая из таких ситуаций имеет свой определенный, уникальный характер. И в такой ситуации выбор каждым конкретным человеком – что сказать, правду или обман? – остается исключительно делом совести, воспитания и психологической индивидуальности человека.
Исключения из правил и спорные вопросы
Далеко не всегда мы можем утверждать, что человек, совершающий добродетельный обман, действительно делал это по гуманным соображениям, исходя из человеколюбия и желания принести другому облегчение. «Зачастую лжецы могут не осознавать или же не признавать, что обман, который на первый взгляд представляется ложью во спасение, выгоден им самим. Например, один старший вице-президент национальной страховой компании считает, что правда может оказаться жестокой в том случае, если страдает самолюбие другого человека: «Порой не так-то просто заявить какому-нибудь парню прямо в лицо: не выйдет из тебя никакого председателя».[12] И далее: «Не лучше ли в таком случае пощадить его чувства? А заодно и свои? Ведь на самом деле «не так-то просто» сказать такое этому «парню» прямо в лицо, потому что можно натолкнуться на его возможный протест, особенно если тот посчитает, что это лишь личное мнение. В этом случае ложь щадит обоих».
Личная выгода может присутствовать как в общественно-нормативных ситуациях обмана, так и в ситуациях личностно-нравственных. Врачом, который предлагает таблетку и знает, что она не поможет, но утверждает обратное, могут двигать не только благородные, но и корыстные интересы. Следователь, который лжет подследственному для того, чтобы сбить его с толку, может быть заинтересован в том, чтобы как можно быстрее раскрыть преступление и получить за это определенное должностное поощрение. И в некоторых ситуациях благодетельной лжи, или социально дозволенной лжи, мы можем обнаружить, что человеком движут не только нравственные побуждения, а иногда – и просто аморальные, которые лишь маскируются под добродетель.
В тех случаях, когда объект обмана и объект доброго дела совпадают, необходимо учитывать тот факт, что в большом количестве случаев, которые, как правило, связаны с чрезвычайно интенсивными стрессовыми ситуациями, в коммуникации имеет место не факт добродетельного обмана, а самообман. Это связано с защитной реакцией организма на очень сильный стресс: в ситуациях неожиданной утраты близкого человека, его травматизации или болезни окружающие могут сообщать ложную информацию не потому, что хотят облегчить положение других людей, вовлеченных в стресс, а лишь потому, что не способны сами принять истинное положение вещей. Таким образом, ложь, формально выглядящая как обманное сообщение ("Ты обязательно поправишься и выздоровеешь") – на деле являет собой защитную реакцию психики и не может быть отнесено и классифицировано как ложное.
Следует также отметить еще один вид обмана, на который, в частности, указывает Виктор Знаков. Этот обман, особенно характерный у детей, не приносит никому вреда, а лгущему приносит некоторую пользу. «Например, ребенок разбил вазу и сказал, что это сделала собака, так как знает, что родители ее не накажут. Ему польза и собаке вреда никакого». Еще более изящный пример подобной лжи приводит С. Спилберг в своем кинофильме «Список Шиндлера», когда мальчик обманывает нацистов, показывая на человека, который уже убит и называя его тем человеком, которого они разыскивают.
Феномен добродетельного обмана, особенно в том смысле, в каком его видит Виктор Знаков, выделяя русский тип понимания лжи и называя его субъективно-нравственным, еще требует своего изучения у российского ученого-исследователя, которого волнуют проблемы психологии лжи и обмана.[13]
Рассмотрев вторую важную функцию лжи – «добродетельный обман» отметим, что  в основном это использование лжи связано также с этическими, моральными аспектами жизни человека. Добродетельным бывает ложное сообщение врача, который укрепляет веру больного в свое выздоровление. Добродетельный обман может быть разбит на две группы. К первой из них могут быть отнесены все случаи, когда объект обмана и объект доброго дела совпадают. Ко второй группе наоборот относятся те случаи, когда объект обмана и объект доброго дела не совпадают.
В заключение главы 2  стоит сказать, что существует не только «отрицательная функция» лжи, но и положительные, во многом приносящие благо как для обманщика, так и для обманываемого. Примером может служить «плацебо», используемое в некоторых случаях как «лекарство», заставляющее работать механизм саморегуляции организма. Добродетельным обманом также является умалчивание врачом реального диагноза смертельно больного пациента, чтобы не ухудшать его состояние.

Глава 3. Диагностика лжи

 

3.1. Признаки лжи

Если внимательно приглядеться к лжецу, то всегда можно заметить некоторые недочёты в его поведении. Проблема состоит в том, что мы верим в то, во что хотим верить, и это убивает нашу бдительность. Для распознавания лжи нужно сохранять хладнокровие и откинуть эмоции. На сегодняшний день выявлено два основных признака лжи – это утечка информации, фактов и информация о наличии обмана. Рассмотрим эти признаки.
Утечка информации – лжец нечаянно выдаёт себя противоречий информацией. Можно привести пример такого признака обмана. Молодой человек пообещал своей девушке, что бросит курить, и когда она в очередной раз  начала рассказывать ему о вреде курения он соврал ей, что уже бросил, ведь ради неё он готов на всё. Приблизительно через месяц, когда эта тема стала закрытой, парень, закашлявшись, пожаловался немного сквозь зубы на свои лёгкие и сказал, что пора ему бросать курить. Стоит ли говорить, что обман был моментально раскрыт. 
Информация о наличии обмана – лжец своим поведением выдаёт лишь то, что он говорит неправду, но истинная информация по-прежнему не известна. Зная, что нам лгут, мы не всегда можем сказать, что именно от нас пытаются скрыть. Я общалась с одной женщиной, которая говорила, что муж обманывает её. Она говорила: «Он что-то скрывает от меня, я это чувствую. Он приходит с работы угрюмым, плохо ест, он даже отказывается от своих любимых блюд! Но когда я спрашиваю его, что случилось, он говорит, что всё хорошо! Я же знаю его хорошо, я знаю, что он мне лжёт, но что именно он скрывает от меня?». Через несколько месяцев выяснилось,  что у него нашли рак лёгких…»[14]
Таким образом, без ошибок лжеца, которые во многом служат основными признаками обмана, его ложь достаточно сложно раскрыть. Поведение, неверная противоречащая информация – все это может выдать лжеца.

3.2. Техника обнаружения лжи

В книге И. Вагина[15] описана техника обнаружения лжи, которая позволит человеку, заподозрившему обман, оценить, насколько обоснованы или безосновательны его подозрения.  В книге приведены основные поведенческие ошибки, которые совершает лжец и с помощью которых он может быть разоблачён:
а) слова
«Иногда стоит прислушиваться к оговоркам человека. В них, он может сказать то, что очень боится сказать. Перепутывания слов, может быть, не простой ошибкой речи. Это обуславливается тем, что при лжи человек волнуется (чаще всего) и слегка теряет бдительность. По средствам этого правда может вырваться наружу.  Когда человек сознательно лжёт у него часто, в построенных им фразах, присутствуют междометия, лишние слоги, слова… например: « Ну… ну я это… м-мне мне… нравится т-твоя  новая стрижка!»  
б) голос
Частые паузы – это основной признак обмана.  Лжец тянет время для того, что бы продумать линию поведения, особенно, если лжец не знал, что ему придётся лгать. Тон голоса тоже резко изменяется. Обычно он становится намного выше, но нельзя пренебрегать людьми, которые, боясь быть разоблаченными, начинают насильственно играть своим голосом. Он становится слишком неестественно сдержанным, низким. Короткие покашливания также показывают взволнованность человека.
в) пластика
Руки обычно соприкасаются друг с другом. Начинается нервное подёргивание ногой или любые другие ритмичные движения. Прикосновение пальцем руки к носу или уху на несколько секунд. Только не перепутайте: у человека нос или ухо могут зачесаться! Как правило, нос чешут быстро и целеустремлённо, но если это движение длится достаточно долго, то знайте – человек говорит то, что ему говорить не хочется.
г) мимика
Часто можно наблюдать растерянное выражение лица, немного смущённое. И даже если человек хорошо держит себя в руках, любой заданный в лоб вопрос на тему, по поводу которой вам лгут, поставит собеседника в тупик, хотя бы на несколько секунд. Пока человек сочиняет уместный вариант ответа, вы можете легко увидеть на его лице потерянного ребёнка, разоблачив его тем самым.
Но все эти факторы выдают волнение человека, а есть люди, которые держат волнение в себе и тогда прикрываются смехом или наигранным и неестественным спокойствием.
В работе Пола Экмана[16] также рассматриваются ошибки, происходящие непосредственно в процессе обмана, ошибки, совершаемые лжецом вопреки его желанию; нас интересует ложь, выдаваемая поведением обманщика. «Признаки обмана могут проявляться в мимике, телодвижениях, голосовых модуляциях, глотательных движениях, в слишком глубоком или же, наоборот, поверхностном дыхании, в длинных паузах между словами, в оговорках, микровыражениях лица, неточной жестикуляции. Почему лжецы допускают такие промахи в поведении? Ведь так бывает не всегда. И тогда лжец выглядит безупречно; ничто не выдает его обмана. Но почему все-таки это происходит не всегда? В первую очередь, по двум причинам: одна из них касается разума, другая – чувств».
а) неудачная линия поведения
Лжец не всегда знает наперед, что и где придется солгать. У него также не всегда есть время для того, чтобы выработать линию поведения, отрепетировать и заучить ее. Но и в случае достаточно успешного обмана, когда линия поведения хорошо продумана, лжец может оказаться не настолько умен, чтобы предусмотреть все возможные вопросы и приготовить ответы на них. Бывает, что лжец меняет линию поведения даже и без всякого давления обстоятельств, а просто из-за собственного беспокойства, и затем не может быстро и последовательно отвечать на возникающие вопросы.
Все эти промахи дают легко узнаваемые признаки обмана:
  Неумение предвидеть необходимость лжи;
  Неумение подготовить нужную линию поведения;
 Неумение адекватно реагировать на меняющиеся обстоятельства;
 Неумение придерживаться первоначально принятой линии поведения;
Порой слишком гладкая линия поведения может быть признаком мошенника, хорошо отрепетировавшего свою роль, и некоторые жулики специально совершают незначительные ошибки для того, чтобы обман выглядел достовернее. Отсутствие подготовки или неумение придерживаться первоначально избранной линии поведения, как правило, дают признаки обмана, заключающиеся не в том, что говорит обманщик, а в том, как он делает. Необходимость обдумывать каждое слово (взвешивать возможности и осторожно выбирать выражения) обнаруживает себя в паузах или в более тонких признаках, таких, например, как напряжение век и бровей, а также в изменениях жестикуляции. Тщательность подбора слов не всегда является признаком обмана, хотя порой это и так.
б) ложь и чувство
Сильные эмоции очень трудно контролировать. Кроме того, чтобы скрыть интонацию, мимику или специфические телодвижения, возникающие при эмоциональном возбуждении, требуется определенная борьба с самим собой, в результате чего даже в случае удачного сокрытия испытываемых в действительности чувств могут оказаться заметными направленные на это усилия, что и явится в свою очередь признаком обмана.
Скрывать эмоции нелегко, но не менее трудно и фальсифицировать их, даже в том случае, когда это делается не по необходимости прикрыть ложной эмоцией настоящую. Для этого требуется несколько больше, чем просто заявить: я сержусь или я боюсь. Если обманщик хочет, чтобы ему поверили, он должен и выглядеть соответствующим образом, а его голос и в самом деле звучать испуганно или сердито. Подобрать же необходимые для успешной фальсификации эмоций жесты или интонации голоса не так-то просто. К тому же очень немногие люди могут управлять своей мимикой. А для успешной фальсификации горя, страха или гнева необходимо очень хорошее владение мимикой.
в) чувство вины по поводу собственной лжи
Муки совести имеют непосредственное отношение лишь к чувствам обманщика, а не к юридическому определению виновности или невиновности. Кроме того, их также нужно отличать от чувства вины по поводу содержания лжи. Как и боязнь разоблачения, угрызения совести могут быть различной интенсивности. Они могут быть весьма слабыми или же, наоборот, настолько сильными, что обман не удастся, потому что чувство вины спровоцирует утечку информации или даст какие-либо другие признаки обмана. Следует отметить, говорит Пол Экман, что угрызения совести усиливаются в тех случаях, когда:
  Жертву обманывают против ее воли;
  Обман очень эгоистичен; жертва не извлекает никакой выгоды из обмана, а теряет столько же или даже больше, чем лжец приобретает;
  Обман не дозволен, и ситуация предполагает честность;
 Лжец давно не практиковался в обмане;
 Лжец и жертва давно знакомы лично;
  Лжец и жертва придерживаются одних и тех же социальных ценностей;
  Жертву трудно обвинить в негативных качествах или излишней доверчивости;
  У жертвы есть причина предполагать обман или, наоборот, лжец сам не хотел бы быть обманщиком.
г) боязнь оказаться разоблачённым
Страх разоблачения в слабой форме не опасен, наоборот, не позволяя расслабиться, он может даже помочь лжецу избежать ошибок. Поведенческие признаки обмана, заметные опытному наблюдателю, начинают проявляться уже при среднем уровне страха. Информация о возможном наличии у лжеца боязни разоблачения может быть хорошим подспорьем для верификатора. Боязнь разоблачения наиболее высока в случаях, если:
  У жертвы репутация человека, которого сложно обмануть;
  Жертва начинает что-то подозревать;
 У лжеца мало опыта в практике обмана;
 Лжец предрасположен к боязни разоблачения;
  Ставки очень высоки;
  На карту поставлены и награда и наказание или, если имеет место только что-то одно из них, ставкой является избежание наказания;
  Наказание за саму ложь или за поступок настолько велико, что признаваться нет смысла;
 Жертве ложь совершенно невыгодна.
д) чувство восторга, иногда испытываемое в случае неудачи
Кроме, возникающих у лжеца отрицательных чувств, таки как боязнь разоблачения и угрызения совести, у лжеца могут возникнуть и положительные эмоции. Ложь может считаться и достижением, что уже само по себе приятно. Лжец может испытывать радостное возбуждение либо от вызова, либо непосредственно в процессе обмана, когда успех еще не совсем ясен. В случае же успеха может возникнуть удовольствие от облегчения, гордость за достигнутое или чувство самодовольного презрения к жертве. Восторг надувательства также может быть различной интенсивности. Он может полностью отсутствовать; быть незначительным по сравнению с боязнью разоблачения; или же настолько сильным, что выразится в определенных поведенческих признаках.
Восторг надувательства возрастает когда:
  Жертва ведет себя вызывающе, имея репутацию человека, которого трудно обмануть;
  Сама ложь является вызовом;
  Есть понимающие зрители и ценители мастерства лжеца.
Сущность заключается в том, что угрызения совести, боязнь разоблачения, восторг надувательства могут проявиться в мимике, голосе или пластике, даже когда лжец пытается скрыть их. Если же их все-таки удается скрыть, то внутренняя борьба, необходимая для того, чтобы скрыть их, может также дать поведенческие признаки обмана. Таким образом, существуют способы определения обмана по словам, голосу телодвижениям и мимике (3).
В окончании подглавы 3.2. отметим, что техника обнаружения лжи рассматривается как отечественными (Вагин), так и зарубежными (Экман) психологами. Основные положения техник схожи у представленных авторов. Невнятные, не четко проговариваемые слова, дрожащий, меняющий интонацию голос, неестественное положение рук, нервное подергивание ногой, бегающие глаза – все это может свидетельствовать об обмане.

3.2.1. Легкая и трудная ложь

В книге «Психология лжи» Пол Экман[17] также рассматривает технику обнаружения лжи на примерах легкой и трудной лжи. «Обнаружение лжи - дело непростое и небыстрое. Лжеца можно поймать лишь, когда он начинает допускать ошибки», - отмечает Экман. Каковы они, какие могут или должны проявиться ещё и как обнаружить их по определенным поведенческим признакам? Для этого необходимо задавать немало вопросов, которые должны иметь отношение как к природе лжи самой по себе, так и к личным особенностям каждого конкретного лжеца и конкретного верификатора. Ни один человек не может быть абсолютно уверен ни в том, выдаст себя лжец или нет, ни в том оправдается или нет говорящий правду. Обнаружение лжи представляет собой всего лишь догадку, основанную на информации. Эта догадка всего лишь снижает возможность совершения ошибок веры лжи и неверия правды. Она дает почувствовать и верификатору (человеку, который хочет разоблачить лжеца – прим. авт.), и лжецу всю трудность предсказаний успешности или безуспешности процесса разоблачения.
Техника обнаружения лжи позволит человеку, подозревающему обман, оценить, насколько основательны или безосновательны его подозрения. На основании анкеты, разработанной Экманом, он проводит анализ разнообразных видов лжи, чтобы показать, почему одни люди лгут легко, а другие с большими трудностями. Человек, лгущий легко, совершает мало ошибок, таким образом, верификатору трудно его обнаружить, в то время как лгущего с трудом обнаружить легко. При лёгкости исполнения лжи человеку не требуется скрывать свои эмоции, у него достаточно возможностей лгать о конкретных вещах и богатый опыт в таком деле, кроме того, у жертвы (т.е. потенциального верификатора) обычно не возникает подозрений.
Рассмотрим два примера лжи (лёгкой и трудной), приведённых Полом Экманом.
1.                Примером лёгкой лжи может являться ложь "охотницы за головами" из некой нью-йоркской фирмы Сары Джонс. Она сманивала работников из одной компании в другую, как правило, конкурирующую. А т.к. ни одна компания не хотела лишиться способных работников, "охотники за головами" действуют отнюдь не в лоб. Так Сара получала всю необходимую информацию, задавая для начала простой, якобы касающийся совершенно общих отвлечённых исследований, вопрос: "Мы изучаем влияние образования на карьеру. Могу я задать вам пару вопросов? Мне не нужно знать вашего имени, меня интересуют только статистические данные, касающиеся вашего образования и трудовой деятельности". И затем Сара Джонс начинает выспрашивать у кандидата все, что ей нужно: сколько денег он получает, каково его семейное положение, возраст, сколько у него детей и т.п. Так она вынуждает человека давать о себе всю необходимую информацию - прямо не сходя с места, что и требуется.