Содержание

Введение

Глава 1. Критики о романе Л.Н.Толстого «Анна Каренина»

Глава 2. Художественное своеобразие романа «Анна Каренина»

2.1. Сюжет и композиция романа

2.2. Стилевые особенности романа

Заключение

Литература

Введение

Крупнейший социальный роман в истории классиче­ской русской и мировой литературы — «Анна Каре­нина» — имеет в самом существенном, а именно в идей­ном обогащении первоначального замысла, типическую для больших произведений великого писателя творческую историю.

Роман был начат под непосредственным воздействием Пушкина, и в частности его незавершенного художе­ственного отрывка «Гости съезжались на дачу», поме­щенного в V томе сочинений Пушкина в издании П. Анненкова. «Я как-то после работы, — писал Толстой в неотправленном письме к Н. Страхову, — взял этот том Пушкина и, как всегда (кажется 7-й раз), перечел всего, не в силах оторваться, и как будто вновь читал. Но мало того, он как будто разрешил все мои сомнения. Не только Пушкиным прежде, но ничем я, кажется, никогда я так не восхищался. Выстрел, Египетские ночи, Капитанская дочка. И там есть отрывок «Гости собирались на дачу». Я невольно, нечаянно, сам не зная зачем и что будет, за­думал лица и события, стал продолжать, потом, разу­меется, изменил, и вдруг завязалось так красиво и круто, что вышел роман, который я нынче кончил начерно, роман очень живой, горячий и законченный, которым я очень доволен и который будет готов, если бог даст здо­ровья, через 2 недели и который ничего общего не имеет со всем тем, над чем я бился целый год. Если я его кончу, я его напечатаю отдельной книжкой».

Взволнованно-восторженный интерес к Пушкину и его гениальным созданиям в прозе сохранился у писателя и в дальнейшем. Он говорил С. А. Толстой: «Многому я учусь у Пушкина, он мой отец, и у него надо учиться». Имея в виду «Повести Белкина», Толстой писал в неот­правленном письме к П. Д. Голохвастову: «Писателю надо не переставать изучать это сокровище». И позже, в письме к тому же адресату, он рассказывал о «благо­детельном влиянии» Пушкина, чтение которого «если воз­буждает к работе, то безошибочно». Таким образом, многочисленные признания Толстого с очевидностью сви­детельствуют о том, что Пушкин для него явился силь­нейшим возбудителем к творческой работе.

Что именно привлекло внимание Толстого в отрывке Пушкина «Гости съезжались на дачу», можно судить по его словам: «Вот как надо писать,—заявил Толстой.— Пушкин приступает прямо к делу. Другой бы начал опи­сывать гостей, комнаты, а он вводит в действие сразу».[5,142] Итак, не интерьер, не портреты гостей и не те традицион­ные описания, в которых рисовалась обстановка действия, а само действие, непосредственное развитие сюжета — все это привлекло автора «Анны Карениной».

С отрывком Пушкина «Гости съезжались на дачу» связано создание тех глав романа, в которых описан съезд гостей у Бетси Тверской после театра. Так должен был начинаться роман по первоначальному замыслу. Сюжетно-композиционная близость этих глав и отрывка Пушкина, а также сходство ситуаций, в которые попа­дают пушкинская Зинаида Вольская и толстовская Анна, очевидны. Но и начало романа в последней редакции лишено каких-либо «вводящих» описаний; если не иметь в виду моралистической сентенции, оно сразу, по-пушкин­ски погружает читателя в гущу событий в доме Облон­ских. «Все смешалось в доме Облонских» — что смеша­лось, читатель не знает, он узнает потом, — но эта ши­роко известная фраза круто завязывает узел событий, ко­торые развернутся впоследствии. Таким образом, начало «Анны Карениной» написано в художественной манере Пушкина, да и весь роман создавался в атмосфере глу­бочайшего интереса к Пушкину и к пушкинской прозе. И вряд ли случайно писатель избрал в качестве прото­типа своей героини дочь поэта Марию Александровну Гартунг, запечатлев выразительные черты ее внешности в облике Анны.

Цель данного исследования: выявить сочетание в романе пушкинских традиций и новаторство автора.

Для достижения цели работы необходимо решить задачи:

- изучить критическую литературу по роману;

- рассмотреть художественное своеобразие романа « Анна Каренина»

- выявить пушкинские традиции в романе.

При исследовании были изучены труды и статьи известных литераторов, изучающих жизнь и творчество Л.Н.Толстого: Н.Н.Наумова, Э.Г.Бабаева, К.Н.Ломунова, В. Горной и др.

Так в статье В. Горной « Наблюдения над романом «Анна Каренина»» в связи с анализом произведения делается попытка показать следование пушкинским традициям в романе.

В работах Бабаева Э.Г. анализируется своеобразие романа, его сюжетная и композиционная линия.

Бычков С.П. пишет о полемике в литературной среде того времени, вызванная выходом в свет романа Л. Н. Толстого « Анна Каренина».

Работа состоит из введения, трех глав, заключения, литературы.

Глава 1. Критики о романе Л.Н.Толстого «Анна Каренина»

Роман “Анна Каренина” начал печататься в журнале “Русский вестник” с января 1875 года и сразу вызвал в обществе и русской критике бурю споров, противоположных мнений и отзывов от благоговейного восхищения до разочарования, недовольства и даже возмущения.

“Всякая глава “Анны Каренины” подымала все общество на дыбы, и не было конца толкам, восторгам и пересудам, как будто дело шло о вопросе, каждому лично близком”, - писала двоюродная тетка Льва Толстого фрейлина Александра Андреевна Толстая.

“Роман ваш занимает всех и читается невообразимо. Успех действительно невероятный, сумасшедший. Так читали Пушкина и Гоголя, набрасываясь на каждую их страницу и пренебрегая все, что писано другими”, - сообщал Толстому его друг и редактор Н. Н. Страхов после выхода из печати 6-ой части “Анны Каренины”.

Книжки “Русского вестника” с очередными главами “Анны Каренины” добывались в библиотеках чуть ли не с боям.

Даже известным писателям и критикам достать книжки, журналы было не просто.

“От воскресения до сегодня наслаждался чтением “Анны Карениной”, - пишет Толстому друг его молодости, прославленный герой севастопольской кампании С. С. Урусов.

“А “Анна Каренина” – блаженство. Я плачу – я обыкновенно никогда не плачу, но тут не могу выдержать!” - эти слова принадлежат известному переводчику и издателю Н. В. Гербелю.

Об огромном успехе романа среди широких кругов читателей рассказывают не только друзья и почитатели Толстого, но и те литераторы демократического лагеря, которые не приняли и резко критиковала роман.

“Анна Каренина” имела большой успех в публике. Ее все читали и зачитывались ею – писал непримиримый враг нового романа критик-демократ М. А. Антонович.

“Русское общество прочитало со страстной жадностью, что называется взасос роман “Анна Каренину”, - подытоживал свои впечатления историк и общественный деятель А. С. Пругавин.

Важнейшая отличительная черта подлинного искусства, любил повторять Лев Толстой, его способность “заражать чувствами” других людей, заставлять их “смеяться и плакать, любить жизнь. Если бы “Анна Каренина” не обладала этой магической силой, если бы автор не умел потрясти души рядовых читателей, заставить сопереживать его героя, не было бы и пути романа в грядущие столетия, не было бы и вечно живого интереса к нему читателей и критиков всех стран мира. Вот почему так дороги эти первые наивные отзывы.

Постепенно отзывы становятся подробнее. В них больше раздумий, наблюдений.

С самого начала глубиной и тонкостью отличились оценки романа поэтом и другом писателя А. А. Фетом. Уже в марте 1876 года более чем за год до завершения “Анны Карениной” он писал автору: “А небось чуют они все, что этот роман есть строгий неподкупный суд всему нашему строю жизни. От мужика и до говядины-принца!”

А. А. Фет верно почувствовал новаторство Толстого-реалиста. “Но какая художническая дерзость – в описаниях родов, - заметил он автору в апреле 1877 года, – ведь этого никто от сотворения мира не делал и не сделает.

“Психолог Троицкий говорил, что по вашему роману проверяют психологические законы. Даже передовые педагоги находят, что в изображении Сережи заключаются важные указания для теории воспитании и обучении”, - сообщал автору Н. Н. Страхов.

Роман еще не был опубликован полностью, когда герои его шагнули из книги в жизнь. Современники то и дело вспоминали Анну и Кити, Стиву и Левина, как своих давних знакомых, обращались к героям Толстого, чтобы ярче обрисовать реальных людей, объяснить и передать собственные переживания.

Для многих читателей Анна Аркадьевна Каренина стала воплощением женской прелести и обаяния. Неудивительно, что, желая подчеркнуть привлекательность той или иной женщины, ее сравнивали с героиней Толстого.

Многие дамы, не смущаясь судьбой героиней, страстно желали на нее походить.

Первые главы романа привели в восхищение А. А. Фета, Н. Н. Страхова, Н. С. Лескова – и разочаровали И. С. Тургенева, Ф. М. Достоевского, В. В. Стасова, вызвали осуждение М. Е. Салтыкова-Щедрина.

Взгляд на “Анну Каренину” как на роман пустой и бессодержательный разделяло часть молодых, прогрессивно настроенных читателей. Когда в марте 1876 года в газете “Новое время” ее редактор А. С. Суворин опубликовал положительную рецензию на роман, он получил сердитое письмо от гимназистов-восьмиклассников, возмущенных снисходительностью либерального журналиста к “пустому бессодержательному” роману Толстого.

Взрыв негодование вызвал новый роман у литератора и цензора николаевских времен А. В. Никитенко. По его мнению, главный порок “Анны Каренины” - “преимущественного изображения отрицательных сторон жизни”. В письме к П. А. Вяземскому старый цензор обвинял Толстого в том, в чем реакционная критика всегда обвиняла великих русских писателей: в огульном очернительстве, отсутствии идеалов, “смакования грязного и прошлого”.

Читатели и критики атаковали автора вопросами, просили подтвердить верность своего, чаще всего крайне узкого, ограниченного понимания романа.

Читатели романа сразу разделились на две “партии” – “защитников” и “судей” Анны. Сторонники женской эмансипации ни минуты не сомневались в правоте Анны и были не довольны трагическим концом романа. “Толстой очень жестоко поступил с Анной, заставив ее умереть под вагоном, не могла же она всю жизнь сидеть с этой кислятиной Алексеем Александровичем”, - говорили некоторые девушки-курсистки.

Ретивые поборники “свободы чувства” считали уход Анны от мужа и сына делом столь простым и легким, что прямо-таки недоумевали: почему мучается Анна, что ее гнетет? Читатели близки к лагерю революционеров-народников. Упрекали Анна не за то, что она ушла от ненавистного мужа, разрушив “паутину лжи и обмана” (в этом она безусловно права), а за то, что она целиком поглощена борьбой за личное счастье в то время как лучшие русские женщины (Вера Фигнер, Софья Перовская, Анна Корвин-Круковская и сотни других) полностью отреклись от личного во имя борьбы за счастья народа!

Один из теоретиков народничества П. Н. Ткачев, выступивший на страницах «Дела» против «благоглупостей» Скабичев­ского, в свою очередь увидел в «Анне Карениной» обра­зец «салонного художества», «новейшую эпопею барских амуров». По его мнению, роман отличался «скандальной пустотой содержания».

Этих и им подобных критиков имел в виду Толстой, когда в одном из писем не без иронии писал: «Если близорукие критики думают, что я хотел описывать только то, что мне нравится, как обедает Обл[онский] и какие плечи у Карениной], то они ошибаются»[7,106].

М. Антонович расценил «Анну Каренину» как образец «бестенденциозности и квие­тизма»[8,251]. Н. А. Некрасов, не восприняв обличительного пафоса романа, направленного против высшего света, высмеял «Анну Каренину» в эпиграмме:

Толстой, ты доказал с терпеньем и талантом, Что женщине не следует «гулять» Ни с камер-юнкером, ни с флигель-адъютантом, Когда она жена и мать.[6,82]

Причину такого холодного приема романа демокра­тами раскрыл М. Е. Салтыков-Щедрин, который в письме к Анненкову указал на то, что «консервативная партия торжествует» и делает из романа Толстого «политическое знамя»[9,63]. Опасения Щедрина подтвердились полностью. Реакция действительно пыталась использовать роман Тол­стого как свое «политическое знамя».

Примером реакционно-националистического истолкова­ния «Анны Карениной» явились статьи Ф. Достоевского в «Дневнике писателя» за 1877 год. Достоевский рас­сматривал роман Толстого в духе реакционной «почвен­нической» идеологии. Он вытаскивал на свет свои изувер­ские «теорийки» о вечной прирожденности греха, о «таин­ственной и роковой неизбежности зла», от которых якобы невозможно избавить человека. Ни при каком устройстве общества нельзя избежать зла, ненормальность и грех якобы присуши самой природе человека, которую неспо­собны переделать никакие «лекаря-социалисты». Совер­шенно ясно, что Толстому чужды были эти, навязывае­мые ему Достоевским, реакционные идеи. Талант Тол­стого был светлым и жизнеутверждающим, все его произведения, в частности и этот роман, проникнуты любовью к человеку. Этим Толстой и противостоял До­стоевскому, постоянно клеветавшему на него. Вот почему статьи Достоевского об «Анне Карениной» представляют собой грубое извращение идейной сущности великого произведения.

В этом же направлении шел и М. Громека, в этюде ко­торого об «Анне Карениной» совершенно отсутствуют указания на социальную и историческую обусловленность идейной проблематики романа. Громека — махровый идеалист. Он в сущности повторял злобные выпады До­стоевского против человека, писал о «глубине зла в чело­веческой природе», о том, что «тысячелетия» не искоре­нили в человеке «зверя». Критик не раскрывал социаль­ных причин трагедии Анны, а говорил лишь о ее биоло­гических стимулах. Он полагал, что все трое — Анна, Каренин и Вронский — поставили себя «в жизненно лож­ное положение», поэтому проклятие преследовало их везде. Значит, участники этого рокового «треугольника» сами виноваты в своих несчастьях, а условия жизни были ни при чем. Критик не верил в силу человеческого разума, утверждая, что «тайны жизни» никогда не будут познаны и разъяснены. Он ратовал за непосредственное чувство, ведущее прямым путем к религиозному мировоззрению и христианству. Громека рассматривал «Анну Каренину» и важнейшие вопросы мировоззрения Толстого в рели­гиозно-мистическом плане.

«Анна Каренина» не получила достойной оценки в критике 70-х годов; идейно-образная система романа осталась не раскрытой, так же как и его удивительная художественная сила.

«Анна Каренина» не только изумительный по своему художественному величию памятник русской литературы и культуры, но и живое явление современности. Роман Толстого до сих пор воспринимается как острое, злобо­дневное произведение.

Толстой выступает в роли сурового обличителя всех гнусностей буржуазного общества, всей аморальности и растленности его идеологии и «культуры», ибо то, что он заклеймил в своем романе, было свойственно не только старой России, но и любому частнособственническому обществу вообще, а современной Америке в особен­ности.

Не случайно американская реакция кощунственно глу­мится над величайшим созданием Толстого и печатает «Анну Каренину» в грубо сокращенном виде, как обыч­ный адюльтерный роман (изд. Герберта М. Александер, 1948). Угождая вкусам бизнесменов, американские изда­тели лишили роман Толстого его «души», изъяли из него целые главы, посвященные социальным проблемам, и из «Анны Карениной» состряпали некое произведеньице с типично мещанской темой «любви втроем», чудовищно исказив весь идейный смысл романа. Это характеризует и состояние культуры современной Америки и в то же время свидетельствует о боязни обличительного пафоса Толстого.

Роман Толстого заставил многих женщин задуматься над собственной судьбой. В начале 80-х годов “Анна Каренина” пересекла границы России. Раньше всего, в 1881 году роман был переведен на чешский язык в 1885 году, он вышел в переводе на немецкий и французский. В 1886-1887 годах - на английский, итальянский, испанский, датский и голландский языки.

В эти годы в европейских страна резко возрос интерес к России – стране быстро развивающейся, с бурно растущим революционным движением, большой до сих пор мало известный литературой. Стремясь удовлетворить этот интерес, издательство разных стран со стремительно быстротой, как бы соревнуясь друг с другом, стали издавать произведения крупнейших русских писателей: Тургенева, Толстого, Достоевского, Гоголя, Гончарова и других.

“Анна Каренина” была одной из главных книг, покоривших Европу. Переведенный на европейские языки в середине 80-х годов, роман издается вновь и вновь, выходит как в прежних, так и в новых переводах. Только один первый перевод романа на французский с 1885 года по 1911 год был переиздан 12 раз. Одновременно в эти же годы появились еще 5 новых переводов “Анны Каренины”.

Выводы по главе

Уже в годы печатанья “Анны Каренины” на страницах журнала русские ученые разных специальностей отметили научную ценность многих наблюдений писателя.

Успех “Анны Карениной” в широких кругах читателей был огромным. Но в тоже время многие прогрессивные писатели, критики и читатели были разочарованны первыми частями романа.

Роман Толстого не встретил, однако, понимания и в демократических кругах.

Глава 2. Художественное своеобразие романа «Анна Каренина»

2.1. Сюжет и композиция романа

Толстой назвал «Анну Каренину» «романом широким и свободным» [4, 235], воспользовавшись термином Пуш­кина «свободный роман». Это ясное указание на жанровые истоки произведения.

«Широкий и свободный роман» Толстого отличен от «свободного романа» Пушкина. В «Анне Карениной» нет, например, лирических, философских или публицистиче­ских авторских отступлений. Но между романом Пушкина и романом Толстого есть несомненная преемственная связь, которая проявляется и в жанре, и в сюжете, и в композиции.

В романе Толстого, так же как в романе Пушкина, первостепенное значение принадлежит не фабульной за­вершенности положений, а «творческой концепции», ко­торая определяет отбор материала и в просторной раме современного романа представляет cвободу для развития сюжетных линий. «Я никак не могу и не умею положить вымышленным мною лицам известные границы — как то женитьба или смерть, после которых интерес повествова­ния бы уничтожился. Мне невольно представлялось, что смерть одного лица только возбуждала интерес к дру­гим лицам, и брак представлялся большею частью завяз­кой, а не развязкой интереса»,— писал Толстой [13, 5].

«Широкий и свободный роман» подчиняется логике жизни; одной из его внутренних художественных целей является преодоление литературных условностей. В 1877 г. в статье «О значении современного романа» Ф. Буслаев пи­сал о том, что современность не может удовлетвориться «не­сбыточными сказками, какие еще недавно выдавались за романы с загадочными завязками и похождениями невероятных героев в фантастической, небывалой обста­новке»[5,81]. Толстой сочувственно отметил эту статью как интересный опыт осмысления путей развития реалисти­ческой литературы XIX в. [6, 351].

«Теперь интересует в романе окружающая нас дей­ствительность, текущая жизнь в семье и обществе, как она есть, в ее деятельном брожении неустановившихся элементов старого и нового, отмирающего и нарождаю­щегося, элементов, взбудораженных великими переворо­тами и реформами нашего века»,— писал Ф. Буслаев[6,263].

Сюжетная линия Анны развертывается «в законе» (в семье) и «вне закона» (вне семьи). Сюжетная линия Левина движется от положения «в законе» (в семье) к сознанию незаконности всего общественного развития («мы вне закона»). Анна мечтала избавиться от того, что «мучительно беспокоило» ее. Она избрала путь до­бровольной жертвы. И Левин мечтал «прекратить зависи­мость от зла», и его мучила мысль о самоубийстве. Но то, что представлялось Анне «правдой», было для Левина «мучительной неправдой». Он не мог остановиться на том, что зло владеет обществом. Ему необходимо было найти «высшую правду», тот «несомненный смысл добра», ко­торый должен изменить жизнь и дать ей новые нравствен­ные законы: «вместо бедности общее богатство, доволь­ство, вместо вражды — согласие и связь интересов»[9,52]. Кру­ги событий в обоих случаях имеют общий центр.

При всей обо­собленности содержания эти сюжеты представляют кон­центрические круги, имеющие общий центр. Роман Тол­стого — стержневое произведение, обладающее художест­венным единством. «В области знания существует центр, и от него бесчисленное количество радиусов,— говорил Толстой.— Вся задача в том, чтобы определить длину этих радиусов и расстояние их друг от друга»[10,63]. Это высказывание, если его применить к сюжету «Анны Ка­рениной», объясняет принцип концентричности располо­жения больших и малых кругов событии в романе.

Толстой сделал «круг» Левина значительно более ши­роким, чем «круг» Анны. История Левина начинается гораздо раньше, чем история Анны и заканчивается уже после гибели героини, именем которой назван роман. Книга завершается не гибелью Анны (часть седьмая), а моральными исканиями Левина и его попытками создать положительную программу обновления частной и обще­ственной жизни (часть восьмая).

Концентричность сюжетных кругов вообще характерна для романа «Анна Каренина». Сквозь круг отношений Анны и Вронского «просвечивает» пародийный роман баронессы Шильтон и Петрицкого. История Ивана Пар-менова и его жены становится для Левина воплощением патриархального мира и счастья.

Но жизнь Вронского складывалась не по правилам. Первой это заметила его мать, недовольная тем, что сы­ном овладела какая-то «вертеровская страсть». Вронский и сам чувствует, что многие жизненные условия не были предусмотрены правилами»: «Только в самое последнее время, по поводу своих отношений к Анне, Вронский начинал чувствовать, что свод его правил не вполне опре­делял все условия, и в будущем представлялись трудно­сти и сомнения, в которых Вронский уже не находил руководящей нити» [18, 322].

Чем серьезнее становится чувство Вронского, тем дальше он уходит от «несомненных правил», которым подчиняется свет. Незаконная любовь поставила его вне закона. Волею обстоятельств Вронский должен был отречься от своего круга. Но он не в силах преодолеть «светского чело­века» в своей душе. Всеми силами он стремится вернуться «в лоно свое». Вронский тянется к закону света, но это, по мысли Толстого, жестокий и фальшивый закон, кото­рый не может принести счастья. В финале романа Вронский уезжает добровольцем в действующую армию. Он признается, что годен только на то, чтобы «врубиться в каре, смять или лечь» (19, 361). Духовный кризис окончился ката­строфой. Если Левин отрицает самую мысль, выражаю­щуюся в «мщении и убийстве», то Вронский — целиком во власти суровых и жестоких чувств: «Я, как человек,— сказал Вронский.— тем хорош, что жизнь для меня ни­чего не стоит»; «Да, я как орудие могу годиться на что-нибудь, но как человек я — развалина»[19, 362].

Одна из магистральных линий романа связана с Ка­рениным. Это «государственный человек»

Толстой указывает на возможность просветления души Каренина в критические моменты жизни, как это было в дни болезни Анны, когда он вдруг избавился от «сме­шения понятий» и постиг «закон добра». Но это просвет­ление длилось недолго. Каренин ни в чем но может найти точки опоры. «Положение мое тем ужасно, что я не на­хожу нигде, в самом себе не нахожу точки опоры».

Сложную задачу представлял для Толстого характер Облонского. В нем нашли свое выражение многие корен­ные черты русской жизни второй половины XIX в. С барской широтой расположился Облонский в романе. Один его обед растянулся на две главы. Гедонизм Облон­ского, его равнодушие ко всему, кроме того, что может принести ему удовольствие, является характерной чертой психологии целого сословия, клонящегося к упадку. «Надо одно из двух: или признавать, что настоящее устрой­ство общества справедливо, и тогда отстаивать свои пра­ва; или признаваться, что пользуешься несправедливыми преимуществами, как я и делаю, и пользоваться ими с удовольствием» (19, 163). Облонский достаточно умен, чтобы видеть социальные противоречия своего времени; он даже считает, что устройство общества несправедливо.

Жизнь Облонского протекает в границах «закона», и он вполне доволен своей жизнью, хотя давно признал про себя, что пользуется «несправедливыми преимущест­вами». Его «здравый смысл» представляет собой предрас­судок целого сословия и является оселком, на котором оттачивается мысль Левина.

Своеобразие «широкого и свободного романа» заклю­чается в том, что фабула теряет здесь свое организующее влияние на материал. Сцена на станции железной дороги завершает трагическую историю жизни Анны (гл. XXXI, часть седьмая).

В романе Толстого искали фабулу и не находили ее. Одни утверждали, что роман уже окончен, другие уве­ряли, что его можно продолжать до бесконечности. В «Ан­не Карениной» сюжет и фабула не совпадают. Фабульные положения, даже будучи исчерпанными, не мешают даль­нейшему развитию сюжета, который имеет свою собствен­ную художественную завершенность и движется от воз­никновения к разрешению конфликта.

Толстой только в начале седьмой части «познакомил» двух основных героев романа — Анну и Левина. Но это знакомство, чрезвычайно важное в сюжетном отношении, не изменило фабульного течения событий. Писатель пы­тался вообще отбросить понятие фабулы: «Связь построй­ки сделана не на фабуле и не на отношениях (знакомстве) лиц, а па внутренней связи» [2, 377].

Толстой писал не просто роман, а «роман жизни». Жанр «широкого и свободного романа» снимает ограни­чения замкнутого развития сюжета в рамках закончен­ной фабулы. Жизнь не вмещается в схему. Сюжетные круги в романе располагаются таким образом, что внимание сосредоточивается на моральном и социальном стержне произведения.

Сюжетом «Анны Карениной» является «история души человеческой», которая вступает в роковой поединок с предрассудками и законами своей эпохи; одни не выдер­живают этой борьбы и гибнут (Анна), другие «под угро­зой отчаяния» приходят к сознанию «народной правды» и путей обновления общества (Левин).

Принцип концентрического расположения сюжетных кругов — характерная для Толстого форма выявления внутреннего единства «широкого и свободного романа». Незримый «замок» — общий взгляд автора на жизнь, естественно и свободно трансформирующийся в мысли и чувства героев, «сводит своды» с безукоризненной точ­ностью.

Своеобразие «широкого и свободного романа» прояв­ляется не только в том, как строится сюжет, но и в том, какую архитектуру, какую композицию избирает писа­тель.

Необычность композиции романа «Анна Каренина» многим казалась особенно странной. Отсутствие логически завершенной фабулы делало и композицию романа не­привычной. В 1878 г. проф. С. А. Рачинский писал Тол­стому: «Последняя часть произвела впечатление охла­ждающее не потому, чтобы она была слабее других (на­против, она исполнена глубины и тонкости), но по ко­ренному недостатку в построении всего романа. В нем нет архитектуры. В нем развиваются рядом, и развива­ются великолепно, две темы, ничем не связанные. Как обрадовался я знакомству Левина с Анною Карениной.— Согласитесь, что это один из лучших эпизодов романа. Тут представлялся случай связать все нити рассказа и обеспечить за ними целостный финал. Но вы не захо­тели — бог с вами. «Анна Каренина» — все-таки остается лучшим из современных романов, а вы — первым из современных писателей»[6,49].

Ответное письмо Толстого проф. С. А. Рачинскому чрезвычайно интересно, так как содержит определение характерных особенностей художественной формы романа «Анна Каренина». Толстой настаивал на том, что судить о романе можно, лишь исходя из его «внутреннего со­держания». Он считал, что мнение критика о романе «неверно»: «Я горжусь, напротив, архитектурой,— пи­сал Толстой.— Своды сведены так, что нельзя заметить, где замок. И об этом я более всего старался» (62, 377).

В строгом смысле слова в «Анне Карениной» нет эк­спозиции. По поводу пушкинского отрывка «Гости съежались на дачу» Толстой говорил: «Вот как надо начи­нать. Пушкин наш учитель. Это сразу вводит чита­теля в интерес самого действия. Другой бы стал описывать гостей, комнаты, а Пушкин прямо приступает к делу»[12,93].

В романе «Анна Каренина» с самого начала внимание направлено на события, в которых и проясняются ха­рактеры героев.

Афоризм — «все счастливые семьи похожи друг на друга, каждая несчастливая семья несчастлива по-свое­му» — это философское вступление к роману. Второе (событийное) вступление заключено в одну единственную фразу: «Все смешалось в доме Облонских». И, наконец, следующая фраза дает завязку действия и определяет конфликт. Случайность, открывшая неверность Облон­ского, влечет за собой цепь необходимых следствий, составляющих фабульную линию семейной драмы.

Главы романа расположены циклами, между которыми существует тесная связь как в тематическом, так и в сю­жетном отношениях. Каждая часть романа имеет свой «узел идеи». Опорными пунктами композиции являются сюжетно-тематические центры, последовательно сменяю­щие друг друга.

В первой части романа циклы образуются в связи с конфликтами в жизни Облонских (гл. I—V), Левина (гл. VI—IX), Щербацких (гл. XII—XVI). Развитие действия определено' событиями, вызванными приездом Анны Карениной в Москву (гл. XVII—XXIII), решением Левина уехать в деревню (гл. XXIV—XXVII) и возвра­щением Анны в Петербург, куда за ней последовал Врон­ский (гл. ХХУШ-ХХХ1У).

Эти циклы, следуя один за другим, постепенно рас­ширяют сферу действия романа, обнаруживая закономер­ности развития конфликтов. Толстой выдерживает со­размерность циклов по объему. В первой части каждый цикл занимает пять-шесть глав, имеющих свои «границы содержания». Это создает ритмичность смены эпизодов и сцен.

Первая часть представляет собой один из замечатель­нейших примеров «крутой романической завязки». Ло­гика событий, нигде не нарушающая правды жизни, при­водит к резким и неизбежным переменам в судьбах героев. Если до приезда Анны Карениной Долли была несчастна, а Кити счастлива, то после появления Анны в Москве «все смешалось»: стало возможным примирение Облон­ских — счастье Долли, и неотвратимо приблизился раз­рыв Вронского с Кити — несчастье княжны Щербацкой. Завязка романа строится на основе крупных перемен в жизни героев и захватывает самый смысл их бытия.

Сюжетно-тематический центр первой части романа — изображение «путаницы» семейных и общественных отношений, превращающих жизнь мыслящего человека в мучение и вызывающих желание «уйти изо всей мер­зости, путаницы, и своей, и чужой». На этом основано «сцепление идей» в первой части, где завязывается узел дальнейших событий.

Вторая часть имеет свой сюжетно-тематический центр. Это — «пучина жизни», перед которой в смятении оста­навливаются герои, пытаясь освободиться от «путаницы». Действие второй части с самого начала приобретает дра­матический характер. Круги событий здесь более широ­кие, чем в первой части. Смена эпизодов идет в более быстром темпе. В каждый цикл входит по три-четыре главы. Действие переносится из Москвы в Петербург, из Покровского в Красное Село и Петергоф, из России в Германию.

Кити, пережившая крушение своих надежд, после разрыва с Вронским, уезжает на «немецкие воды» (гл. I—III). Отношения Анны и Вронского становятся все более открытыми, неприметно подвигая героев к пучине (гл. IV—VII). Первым увидел «пучину» Каренин, но его попытки «предостеречь» Анну оказались тщетными (гл. VШ-Х)

Из светских салонов Петербурга действие третьего цикла переносится в имение Левина — Покровское. С на­ступлением весны он особенно ясно чувствовал влияние на жизнь «стихийной силы» природы и народного быта (гл. XII—XVII). Хозяйственным заботам Левина про­тивопоставлена светская жизнь Вронского. Он добивается успеха в любви и терпит поражение на скачках в Красном Селе (гл. ХVШ-ХХV).

Начинается кризис в отношениях Анны и Каренина. Неизвестность рассеивается, и становится неизбежным разрыв семейных связей (гл. XXVI—XXIX). Финал второй части возвращает внимание к началу — к судьбе Кити. Она постигла «всю тяжесть этого мира горя», но обрела новые силы для жизни (гл. XXX—XXXV).

Мир в семействе Облонских вновь был нарушен. «Спайка, сделанная Анной, оказалась непрочна, и семей­ное согласие надломилось опять в том же месте». «Пучина» поглощает не только семью, но и все достояние Облон­ского. Сосчитать деревья перед совершением купчей с Рябининым для него так же трудно, как «измерить океан глубокий, сочесть пески, лучи планет». Рябинин покупает лес за бесценок. Почва уходит из-под ног Облонского. Жизнь «вытесняет праздного человека».

Левин видит «со всех сторон совершающееся обедне­ние дворянства». Он еще склонен приписывать это явле­ние нераспорядительности, «невинности» таких хозяев, как Облонский. Но самая повсеместность этого процесса кажется ему загадочной. Попытки Левина сблизиться с народом, понять законы и смысл патриархального быта еще не увенчались успехом. Он останавливается в недоу­мении перед «стихийной силой», которая «постоянно про­тивилась ему». Левин полон решимости бороться против этой «стихийной силы». Но, по мнению Толстого, силы не равны. Левин должен будет сменить дух борьбы на дух смирения.

Любовь Анны переполняла Вронского чувством «тще­славного успеха». Он был «горд и самодовлеющ». Желание его осуществилось, «обворожительная мечта счастья» сбы­лась. Глава XI с ее «ярким реализмом», построена на поразительном сочетании противоположных чувств радо­сти и горя, счастья и отвращения. «Все кончено»,— го­ворит Анна; несколько раз повторяется слово «ужас», и все настроение героев выдержано в духе безвозвратного погружения в бездну: «Она чувствовала, что в эту минуту не могла выразить словами того чувства стыда, радости и ужаса перед этим вступлением в новую жизнь»[18, 158].

Неожиданный поворот событий смутил Каренина своей алогичностью и непредвиденностью. Его жизнь всегда подчинялась неизменным и точным понятиям. Теперь Каренин «стоял лицом к лицу с чем-то нелогичным и бестол­ковым и не знал, что делать». Каренину приходилось размышлять только над «отражениями жизни». Там вес было ясным. «Теперь он испытывал чувство, подобное тому, какое испытал бы человек, спокойно прошедший над пропастью по мосту и вдруг увидавший, что этот мост разобран и что там — пучина. Пучина эта была — сама жизнь, мост — та искусственная жизнь, которую прожил Алексей Александрович»[ 18, 151].

«Мост» и «пучина», «искусственная жизнь» и «сама жизнь» — в этих категориях выявляется внутренний кон­фликт. Символика обобщающих образов, дающих проро­ческое указание на будущее, гораздо яснее, чем в первой части. Это не только весна в Покровском и скачки в Красном Селе.

Герои во многом переменились, вступили в новую жизнь. Во второй части романа закономерно появляется образ корабля в открытом море, как символ жизни со­временного человека. Вронский и Анна «испытывали чувство, подобное чувству мореплавателя, видящего по компасу, что направление, по которому он быстро дви­жется, далеко расходится с надлежащим, но что остано­вить движение не в его силах, что каждая минута удаля­ет его все больше и больше от должного направления и что признаться себе в отступлении — все равно, что при­знаться в погибели» [18, 195].

Вторая часть романа обладает внутренним единством, несмотря на все различие и контрастную смену сюжетных эпизодов. То, что для Каренина было «пучиной», то для Анны и Вронского стало «законом любви», а для Левина сознанием своей беспомощности перед «стихийной силой». Как бы далеко ни расходились события романа, они груп­пируются вокруг единого сюжетно-тематического центра.

Третья часть романа изображает героев после пережи­того ими кризиса и накануне решительных событий. Главы объединяются в циклы, которые могут быть подразделены на периоды. Первый цикл состоит ил двух периодов: Левин и Кознышев в Покровском (. I—VI) и поездка Левина в Ергушево (гл. VII—ХII). Второй цикл посвящен отношениям Анны и Каренина (гл. XIII— XVI), Анны и Вронского (гл. XVII—XXIII). Третий цикл вновь возвращает внимание к Левину и разделяется на два периода: поездка Левина к Свияжскому (гл. XXV— XXVIII) и попытка Левина создать новую «науку хо­зяйства» (гл. ХХIХ-ХХХП).

Четвертая часть романа состоит из трех основных циклов: жизнь Карениных в Петербурге (гл. I—V), встреча Левина и Кити в Москве в доме Облонских (гл. VII—XVI); последний цикл, посвященный взаимоотно­шениям Анны, Вронского и Каренина, имеет два периода: счастье прощения» (гл. XVII—XIX) и разрыв (гл. XX— XXIII).

В пятой части романа в центре внимания — судьбы Анны и Левина. Герои романа достигают счастья и из­бирают свой путь (отъезд Анны и Вронского в Италию, женитьба Левина на Кити). Жизнь переменилась, хотя каждый из них остался самим собой. «Совершился пол­ный разрыв со всею прежнею жизнью, и начиналась со­вершенно другая, новая, совершенно неизвестная жизнь, в действительности же продолжалась старая» [14,7].

Сюжетно-тематический центр представляет собой об­щую концепцию данного сюжетного состояния. В каждой части романа есть повторяющиеся слова — образы и по­нятия,— представляющие собой ключ к идейному смыс­лу произведения. «Пучина» появляется во второй части романа как метафора жизни, а потом проходит через множество понятийных и образных трансформаций. Слово «путаница» было ключевым для первой части романа, «паутина лжи» — для третьей, «таинственное общение» — для четвертой, «избрание пути» — для пятой. Эти по­вторяющиеся слова указывают направление авторской мысли и могут служить «нитью Ариадны» в сложных переходах «широкого и свободного романа».

Архитектура романа «Анна Каренина» отличается ес­тественностью расположения всех соединенных между собою конструктивных частей. Есть несомненный смысл в том, что композицию романа «Анна Каренина» сравни­вали с архитектурным строением. И. Е. Забелин, харак­теризуя черты самобытности в русском зодчество, писал о том, что издавна на Руси дома, дворцы и храмы «устраи­вались не по тому плану, который заранее придумывается и чертится на бумаге, и по сооружении здания редко вполне отвечал всем настоящим потребностям хозяина.

Строились больше всего по плану самой жизни и вольному начертанию самого обихода строителей, хотя всякое отдельное строение всегда исполнялось по чертежу.

Эта характеристика, относящаяся к архитектуре, ука­зывает на одну из глубоких традиций, питавших русское искусство. От Пушкина до Толстого роман XIX в. воз­никал и развивался как «энциклопедия русской жизни». Свободное движение сюжета вне стеснительных рамок условной фабулы определяло своеобразие композиции: «линиями размещения построек своенравно управляла сама жизнь».

А. Фет сравнивал Толстого с мастером, который до­бивается «художественной цельности» и «в простой сто­лярной работе»[5,81]. Толстой строил круги сюжетного дви­жения и лабиринт композиции, «сводил своды» романа с искусством великого зодчего.

Глава 2. Художественное своеобразие романа «Анна Каренина»

2.1. Сюжет и композиция романа

Драматически-напряженный стиль пушкинских пове­стей с присущей им стремительностью завязки, быстрым развитием сюжета, характеристикой героев непосредст­венно в действии особенно привлек Толстого в дни, когда он начал работу над «живым, горячим» романом о совре­менности.

И все же объяснить своеобразное по стилю начало романа одним внешним пушкинским влиянием нельзя. Стремительная завязка «Анны Карениной», ее напряжен­ное сюжетное развитие,— все это художественные сред­ства, неразрывно связанные с содержанием произведения. Средства эти помогли писателю передать драматизм су­деб героев.

Не только самое начало романа, но весь его стиль связан с живым и энергическим творческим принципом, четко сформулированным Толстым — «введение в дей­ствие сразу».

Всех без исключения героев своего широкого много­планового произведения Толстой вводит без предвари­тельных описаний и характеристик, в обстановке острых жизненных ситуаций. Анну — в момент ее встречи с Вронским, Стиву Облонского и Долли в ситуации, когда обоим кажется, что их семья рушится, Константина Ле­вина — в тот день, когда он пытается сделать предло­жение Кити.

В «Анне Карениной» — романе, действие которого осо­бенно напряженно, писатель, вводя в повествование одного из героев (Анну, Левина, Каренина, Облонского), концентрирует свое внимание именно на нем, посвящает подряд несколько глав, многие страницы преимуществен­ной характеристике этого героя. Так, Облонскому посвя­щены I—IV, Левину — V—VII, Анне — XVIII—XXIII, Каренину — XXXI—XXXIII главы первой части рома­на. Причем каждая страница этих глав отличается изу­мительной емкостью характеристики героев.

Едва только Константин Левин успел переступить порог московского Присутствия, как писатель уже по­казал его в восприятии привратника, чиновника При­сутствия, Облонского,— потратив на все это лишь не­сколько фраз. Всего на нескольких первых страницах романа Толстой сумел показать взаимоотношения Стивы Облонского с женой, детьми, слугами, просительницей, часовщиком. Уже на этих первых страницах характер Стивы живо и многогранно раскрыт в множестве типи­ческих и в то же время неповторимо индивидуальных черт.

Следуя в романе пушкинским традициям, Толстой замечательно развивал, обогащал эти традиции. Великий художник-психолог нашел множество новых своеобразных средств и приемов, позволяющих совместить подробный анализ переживаний героя с пушкинским целеустремлен­ным развитием повествования.

Как известно, «внутренние монологи», «психологи­ческий комментарий» — специфически толстовские ху­дожественные приемы, посредством которых писатель с особенной глубиной раскрывал внутренний мир героев. Эти тонко-психологические приемы насыщены в «Анне Карениной» таким напряженным драматическим содержа­нием, что обычно не только не замедляют темпа повест­вования, а усиливают его развитие. Примером этой свя­зи между тончайшим анализом чувств героев и остро­драматическим развитием сюжета, могут служить все «внутренние монологи» Анны Карениной.

Охваченная внезапной страстью, Анна пытается бежать от своей любви. Неожиданно, раньше намеченного срока, она уезжает из Москвы домой в Петербург.

«Ну что же? Неужели между мной и этим офицером-мальчиком существуют и могут существовать какие-нибудь другие отношения, кроме тех, что бывают с каждым знакомым?» Она презрительно усмехнулась и опять взя­лась за книгу, но уже решительно не могла понимать того, что читала. Она провела разрезным ножом по стеклу, потом приложила его гладкую и холодную поверхность к щеке и чуть вслух не засмеялась от радости, вдруг беспричинно овладевшей ею. Она чувствовала, что нервы ее, как струны, натягиваются все туже и туже на какие-то завинчивающиеся колышки. Она чувствовала, что глаза раскрываются больше и больше, что пальцы на руках и ногах нервно движутся, что внутри что-то давит ды­ханье и что все образы и звуки в этом колеблющемся полумраке с необычайною яркостью поражают ее» [18, 107].

Внезапное чувство Анны развивается стремительно, на наших глазах, и читатель со все возрастающим волне­нием ждет, чем разрешится борьба в ее душе.

Внутренний монолог Анны в поезде психологически подготовил ее встречу с мужем, во время которой ей впер­вые бросились в глаза «хрящи ушей» Каренина.

Приведем еще пример. Алексей Александрович, ко­торый удостоверился в неверности жены, мучительно размышляет над тем, что предпринять, как найти выход из создавшегося положения. И здесь детальный психоло­гический анализ и мастерство живого сюжетного развития неразрывно связаны между собой. Читатель пристально следит за течением мыслей Каренина не только потому, что Толстым тонко анализируется психология чиновника-бюрократа, но и потому, что от решения, к которому он придет, зависит дальнейшая судьба Анны.

Точно так же, вводя в диалоги между героями романа «психологический комментарий», раскрывающий тайный смысл слов, мимолетных взглядов и жестов героев, пи­сатель, как правило, не только не замедлял повество­вания, но сообщал развитию конфликта особенную на­пряженность.

В главе XXV седьмой части романа между Анной и Вронским вновь заходит тяжелый раз­говор о разводе. Именно благодаря психологическому комментарию, внесенному Толстым в диалог между Анной и Вронским, стало особенно наглядно, как стремительно, с каждой минутой назревает разрыв между героями. В оконча­тельной редакции этой сцены (19, 327) психологический комментарий еще более выразителен и драматичен.

В «Анне Карениной», ввиду большей драматической напряженности всего произве­дения, связь эта стала особенно тесной и непосредственной.

Стремясь к большему лаконизму повествования, Тол­стой нередко от передачи мыслей и чувств героев в их непосредственном течении переходит к авторскому, более сгущенному и краткому их изображению. Вот, например, как рисует Толстой состояние Кити в момент ее объясне­ния с Левиным.

«Она тяжело дышала, не глядя на него. Она испыты­вала восторг. Душа ее была переполнена счастьем. Она никак не ожидала, что высказанная любовь его произ­ведет на нее такое сильное впечатление. Но это продол­жалось только одно мгновение. Она вспомнила Вронского. Она подняла на Левина свои светлые, правдивые глаза и, увидав его отчаянное лицо, поспешно ответила:

— Этого не может быть... простите меня» [18, 52].

Так на всем протяжении романа «Анна Каренина» психологический анализ, всестороннее исследование ди­алектики души Толстой постоянно совмещает с живостью сюжетного развития. Прибегая к терминологии самого писателя, можно сказать, что в «Анне Карениной» острый «интерес подробностей чувств» постоянно сочетается с захватывающим «интересом развития событий». В то же время нельзя но отметить, что сюжетная линия, связан­ная с жизнью и исканиями Левина, развивается менее стремительно: главы, драматически напряженные, не­редко сменяются спокойными, с неторопливым, медли­тельным развитием повествования (сцены косьбы, охоты эпизоды счастливой семейной жизни Левина в деревне).

А. С. Пушкин, рисуя многогранные характеры своих героев, использовал иногда прием «перекрестных харак­теристик» (например, в «Евгении Онегине»).

В творчестве Л. Толстого эта пушкинская традиция получила широкое развитие. Известно, что, показывая своих героев в оценке и восприятии различных персо­нажей, Толстой достигал особой правды, глубины и мно­гогранности изображения. В «Анне Карениной» прием «перекрестных характеристик» постоянно помогал ху­дожнику, кроме того, создавать ситуации, полные остро­го драматизма. Вначале Толстой описывал, например, поведение Анны и Вронского на московском балу в ос­новном от своего лица . В окончательной редакции мы увидели героев сквозь призму восприятия влюбленного Вронского, похолодевшей от ужаса Кити.

Изображение напряженной атмосферы скачек также связано с использованием Толстым этого приема. Опас­ную скачку Вронского художник рисует не только от своего лица, но и сквозь призму восприятия взволно­ванной, «компрометирующей» себя Анны.

За поведением Анны на скачках, в свою очередь, на­пряженно следит внешне спокойный Каренин. «Он опять вглядывался в это лицо, стараясь не читать того, что так ясно было на нем написано, и против воли своей с ужасом читал на нем то, чего он не хотел знать» [18, 221].

Внимание Анны сосредоточено на Вронском, тем не менее, она невольно задерживает внимание на каждом слове, жесте своего мужа. Измученная лицемерием Ка­ренина, Анна улавливает черты лакейства и карьеризма в его поведении. Присоединив к авторской характеристике Каренина оценку его Анной, Толстой усилил как дра­матизм, так и обличительное звучание эпизода.

Таким образом, в «Анне Карениной» своеобразно толстовские, тонко психологические приемы проникно­вения в характеры (внутренний монолог, прием взаим­ных оценок) служат вместе с тем средством напряжен­ного «живого и горячего» развития действия.

Подвижные «текучие» портреты героев Толстого во многом противоположны пушкинским. Однако за этой противоположностью и здесь обнаруживаются некото­рые общие черты. В свое время Пушкин, оттачивая свой реалистически-достоверный, живой стиль повествова­ния, иронизировал над пространными и статичными опи­саниями современных ему беллетристов.

Портреты своих героев Пушкин, как правило, рисо­вал в действии, в связи с развитием конфликта, раскры­вая чувства героев посредством изображения их поз, жестов, мимики.

Все приведенные характеристики поведения и внеш­ности персонажей лишены статичности, описательности, не замедляют действия, а способствуют развитию конф­ликта, непосредственно связаны с ним. Подобные живые, динамичные портреты занимают в прозе Пушкина го­раздо большее место и играют большую роль, чем не­сколько обобщенно-описательных характеристик[7,49] .

Толстой был гениальным новатором в создании порт­ретных характеристик. Портреты и его произведениях, в отличие от скупых и лаконичных пушкинских, текучи, отражают сложнейшую «диалектику» чувств героев. В то же время именно в творчестве Толстого получили высшее развитие пушкинские принципы — драматизм и дина­мичность в обрисовке облика персонажей, пушкинская традиция — рисовать героев в живых сценах, без по­мощи прямых характеристик и статичных описаний. Толстой, так же как в свое время Пушкин, резко осу­дил «ставшую невозможной манеру описаний, логично расположенных: сначала описания действующих лиц, даже их биографии, потом описание местности и среды, а потом уже начинается действие. И странное дело,— все эти описания, иногда на десятках страниц, меньше знакомят читателя с лицами, чем небрежно брошенная художественная черта во время уже начатого действия между вовсе неописанными лицами» [8, 312].

Искусство текучего динамичного портрета позволило Толстому особенно тесно связать характеристики героев с действием, с драматическим развитием конфликта. В «Анне Карениной» такая связь особенно органична.

И в этом отношении Толстому-портретисту Пушкин более близок, чем такие художники, как Тургенев, Гон­чаров, Герцен, в произведениях которых прямые харак­теристики персонажей не всегда слиты с действием.

Глубоки и многообразны связи стиля Толстого со стилем Пушкина.

История создания «Анны Каре­ниной» свидетельствует о том, что не только в годы своей литературной юности, но и в период наивысшего твор­ческого расцвета Толстой плодотворно черпал из источ­ника национальных литературных традиции, развивал и обогащал эти традиции. Мы пытались показать, как в 70-е годы, в переломный период творчества Толстого, опыт Пушкина содействовал эволюции художественного метода писателя. Толстой опирался на традиции Пуш­кина-прозаика, идя по пути создания своего нового сти­ля, для которого характерно, в частности, сочетание глубокого психологизма с драматически-целеустремлен­ным развитием действия.

Знаменательно, что в 1897 г., говоря о народной ли­тературе будущего, Толстой утверждал «все те же три пушкинские принципа: «ясность, простоту и краткость»[1,72], как важнейшие принципы, на которых должна быть основана эта литература.

2.3. Своеобразие жанра

Своеобразие жанра «Анны Карениной» состоит в том, что в романе этом объединены черты, свойственные нескольким видам романного творчества. Он заключает в себе прежде всего особенности, характеризующие семейный роман. История не­скольких семей, семейные отношения и конфликты выдвинуты здесь на первый план. Не случайно Толстой подчеркивал, что при создании «Анны Карениной» им владела мысль семейная, в то время как, работая над «Войной и миром», он хотел во­плотить мысль народную. Но вместе с тем «Анна Каренина» — это не только семейный роман, но и роман социальный, психо­логический, произведение, в котором история семейных отно­шений тесно соединяется с изображением сложных обществен­ных процессов, а обрисовка судеб героев неотделима от глубокого раскрытия их внутреннего мира. Показывая движе­ние времени, характеризуя становление нового социального порядка, образ жизни и психологию различных слоев общества, Толстой придавал своему роману черты эпопеи.

Воплощение семейной мысли, социально-психологическое повествование, черты эпопеи — это не отдельные «слои» в ро­мане, а те начала, которые предстают в своем органическом синтезе. И так же как социальное постоянно проникает в обрисовку личных, семейных отношений, так изображение индивидуальных стремлений героев, их психологии во многом обусловливает эпопейные черты романа. Сила созданных в нем характеров определена яркостью воплощения в них своего, личного и одновременно выразительностью раскрытия тех социальных связей и отношений, в которых они существуют.

Блистательное мастерство Толстого в «Анне Карениной» вызвало восторженную оценку выдающихся современников писателя. «Граф Лев Толстой, — писал В. Стасов, - поднялся до такой высокой ноты, какой еще никогда но брала русская литература. Даже у самих Пушкина и Гоголя любовь и страсть не были выражены с такой глубиною и поразительною прав­дой, как теперь у Толстого». В. Стасов отмечал, что писатель умеет «чудною скульпторскою рукою вылепить такие типы и сцены, которых до него никто не знал в целой нашей литературе... «Анна Каренина» останется светлой, громадной звездой навеки веков!»[6,142]. Не менее высоко оценивал «Каренину» и Достоевский, рассматривавший роман со своих идейных и творческих позиций. Он писал: «Анна Каренина» есть совершенство как художественное произведе­ние ... и такое, с которым ничто подобное из европейских ли­тератур в настоящую эпоху не может сравниться»[7,91].

Роман был создан как бы па рубеже двух эпох в жизни и творчестве Толстого. Еще до завершения «Анны Карениной» писателя увлекают новые социальные и религиозные искания. Известное отражение они получили в нравственной философии Константина Левина. Однако вся сложность проблем, занимав­ших писателя в новую эпоху, вся сложность его идейного и жизненного пути широко отражены в публицистических и ху­дожественных произведениях писателя восьмидесятых — девя­тисотых годов.

Заключение

Толстой называл «Анну Каренину» «романом широким, свободным».В основе этого определения – пушкинский термин «свободный роман». В « Анне Каренине» нет лирических, философских или публицистических отступлений. Но между романом Пушкина и романом Толстого есть несомненная связь, которая проявляется в жанре, в сюжете и в композиции. Не фабульная завершенность положений, а «творческая концепция» определяет в «Анне Каре­ниной» выбор материала и открывает простор для развития сю­жетных линий.

Жанр свободного романа возникал и развивался на основе преодоления литературных схем и условностей. На фабульной за­вершенности положений строился сюжет в традиционном семей­ном романе, например, у Диккенса. Именно от этой традиции и отказался Толстой, хотя очень любил Диккенса как писателя. «Мне невольно представлялось,—пишет Толстой,—что смерть од­ного лица только возбуждала интерес к другим лицам и брак представлялся большей частью завязкой, а не развязкой интереса» [13.55].

Новаторство Толстого воспринималось как отклонение от нор­мы. Оно и было таким по существу, но служило не разрушению жанра, а расширению его законов. Бальзак в «Письмах о лите­ратуре» очень точно определил характерные особенности тради­ционного романа: «Как бы ни было велико количество аксессуа­ров и множество образов, современный романист должен, как Вальтер Скотт, Гомер этого жанра, сгруппировать их согласно их значению, подчинить их солнцу своей системы—интриге или герою — и вести их, как сверкающее созвездие, в определенном порядке»²⁷. Но в «Анне Карениной», так же как в «Войне и ми­ре», Толстой не мог положить своим героям «известные границы». И его роман продолжался после женитьбы Левина и даже после гибели Анны. Солнцем толстовской романической системы явля­ется, таким образом, не герой или интрига, а «мысль народная» или «мысль семейная», которая и ведет множество его образов, «как сверкающее созвездие, в определенном порядке».

В 1878 году в журнале М. М. Стасюлевича «Вестник Европы» была напечатана статья «Каренина и Левин». Автором этой ста­тьи был А. В. Станкевич, брат известного философа и поэта Н. В. Станкевича. Он доказывал, что Толстой написал вместо од­ного—два романа. Как «человек сороковых годов», Станкевич откровенно придерживался старозаветных понятий о «правиль­ном» жанре. Он иронически называл «Анну Каренину» романом «романом широкого дыхания», сравнивая его со средневековыми многотомными повествованиями, которые не­когда находили «многочисленных и благодарных читателей». С тех пор философский и литературный вкус «очистился» настолько, что были созданы «непререкаемые нормы», нарушение которых не проходит даром для писателя.