СОВРМЕННАЯ ГУМАНИТАРНАЯ АКАДЕМИЯ
КУРСОВАЯ РАБОТА
По дисциплине: Языкознание

Тема: Основные задачи этнолингвистики
Выполнил студент: Ефименко Михаил

№ контракта _______________

Направление

№ группы ___________________

Подпись студента _______________ Дата сдачи работы «___» _______ 2007 г.
Курсовая к аттестации допущена

Руководитель:                                                   /____________/
«___» _______ 2007 г.
Работа принята _______________________________ /________________/
«___» _______ 2007 г.



СОДЕРЖАНИЕ

ВВЕДЕНИЕ	3
ГЛАВА 1. ЯЗЫК – ЯРКАЯ ХАРАКТЕРИСТИКА ЭТНОСА
1.1. Лингвистика (языкознание) – наука о языке	6
1.2. Становление антропоцентрической парадигмы в языкознании	7
Выводы по главе 1	17
ГЛАВА 2. ЭТНОЛИНГВИСТИКА. ПОНЯТИЯ И НАПРАВЛЕНИЯ
2.1. Понятие «этнолингвистики» и ее связь с другими науками	18
2.2. Когнитивно ориентированная этнолингвистика	22
2.3. Коммуникативно ориентированная этнолингвистика	29
Выводы по главе 2	32
ЗАКЛЮЧЕНИЕ	33
БИБЛИОГРАФИЧЕСКИЙ СПИСОК	35
Приложение 1. Современное строение лингвистики как науки	36

ВВЕДЕНИЕ
Традиционная культура должна изучаться в ее этнических, региональных и «диалектных» формах, а главным источником для изучения традиционной культуры является язык. Культура, так же как и естественный язык, понимается как система знаков, как семиотическая система, или как язык в семиотическом смысле слова.

Необходимо учитывать и тот факт, переход к антропологической (или антропоцентрической) парадигме, т.е. к изучению культуры и языка в тесной связи с человеком – его сознанием, мышлением, предметно-практической и духовной деятельностью. В таком подходе главное – это понимание «интегральности» культуры, т.е. смыслового единства всех ее форм и жанров (языка, обряда, верований, народного искусства), которое обусловлено единой картиной мира воспринимающего и осмысливающего мир и создающего культуру человека.

Такой комплексный подход к изучению культуры осуществляется с помощью этнолингвистики – «дисциплины, которая изучает язык сквозь призму человеческого сознания, менталитета, бытового и обрядового поведения, мифологических представлений и мифопоэтического творчества» [11,5] (или, в иной формулировке тех же авторов, «комплексная дисциплина, изучающая традиционную народную духовную культуру и ее отражение в языке» [11, 488]).

Эту трактовку этнолингвистики можно считать наиболее авторитетной, т.к. при таком подходе предмет науки становится обозначенным достаточно четко, отделяясь от смежных лингвистических дисциплин – социолингвистики, психолингвистики и т.п. (конечно, это не исключает их взаимодействия и взаимопроникновения). По этой причине приведенное выше суженное понимание предмета науки представляется более целесообразным, чем широкое определение А. С. Герда, для которого «предмет этнолингвистики – язык в его соотношении с этносом и этнос в его отношении к языку»; «цель этнолингвистики – показать, как язык в разных формах его существования, на разных этапах его истории влиял и влияет на историю народа, на положение того или иного этноса в современном обществе» [4, 3-5].

Термин «этнолингвистика» (этносемантика, антрополингвистика) был введен в науку благодаря исследованиям американских ученых Ф. Боаса и Э. Сепира, которые раскрывали взаимоотношения между этносом, культурой и языком.

Актуальность исследования обусловлена все возрастающей общественной потребностью изучении народной художественной культуры. Этнолингвистика в изучении народной художественной культуры очень актуальна, так как недостаточно изучена лингвистическая терминология, культурная терминология, мало известны лингвистические методы анализа фольклорного текста и т.д.

Проблема изучения этнолингвистики обсуждалась на конференциях и семинарах, имеет место и на страницах журналов. Стали появляться учебные пособия для вузов, например, вышло учебное пособие «Введение в этнолингвистику» А. С. Герда. То есть видно, что этнолингвистика как учебная дисциплина развертывает свои границы, определяет свои направления, цели и задачи. Однако этнолингвистические проблемы в основном изучаются в рамках филологии, а не системе специализации по народной художественной культуре.

У истоков этнолингвистики в России стоят такие выдающиеся отечественные ученые, как Алексей Александрович Шахматов, Евфимий Федорович Карский, Дмитрий Константинович Зеленин, Надежда Павловна Гринкова, Борис Александрович Ларин. Большое значение для этнолингвистики имела теория языковых союзов, и в частности труды Николая Сергеевича Трубецкого. Сыграли свою роль и работы Виктора Максимовича Жирмунского, Мелитины Александровны Бородиной, Агнии Васильевны Десницкой. В последние десятилетия XX в. и до сих пор самоопределению этнолингвистики как особой дисциплины способствуют работы Никиты Ильича Толстого, Светланы Михайловны Толстой, Стелы Евгеньевны Никитиной.

Объект исследования – этнолингвистика как комплексный подход к изучению культуры.

Цель исследования – изучение этнолингвистики как дисциплины, изучающей язык в его взаимоотношении с культурой.

В соответствии с целью исследования поставлены следующие задачи:

-       дать определение понятия «этнолингвистика»;

-       раскрыть сущность этнолингвистики как науки;

-       определить, каким образом, с помощью каких средств и в какой форме в языке находят отражение культурные представления народа;

-       определить, на каких ключевых понятиях основывается этнолингвистика;

-       раскрыть основные направления этнолингвистики.

В процессе исследования использовались следующие методы: анализ теоретической и психолого-педагогической литературы, анализ учебно-методических материалов.


ГЛАВА 1. ЯЗЫК – ЯРКАЯ ХАРАКТЕРИСТИКА ЭТНОСА
1.1. Лингвистика (языкознание) – наука о языке

Языкознание, или лингвистика, – это наука о языке, его общественной природе и функциях, его внутренней структуре, о закономерностях его функционирования и исторического развития и классификации конкретных языков.

Наличие специфических особенностей, присущих каждому отдельному языку, не противоречит тому, что всем языкам, присуще немало и общих черт, которые их объединяют и являются предметом изучения общего языкознания. Отсюда и определение предмета данной науки.

Современная наука состоит из трёх главных разделов – естествознания (или естественных наук, изучающих явления и законы развития и существования природы), общественных, или социальных наук, то есть наук об обществе, и философии, которая изучает наиболее общие законы природы, общества и мышления. Языкознание как наука о человеческом языке принадлежит к числу общественных (гуманитарных) наук.

Языкознание связано с социальными науками:

-       с историей, поскольку история языка является частью истории народа. Данные истории обеспечивают конкретно-историческое рассмотрение изменений языка, данные языкознания являются одним из источников при изучении таких исторических проблем, как происхождение народа, развитие культуры народа и его общества на разных этапах истории, контакты между народами;

-       с археологией, которая изучает историю по вещественным источникам – орудиям труда, оружию, украшениям, утвари и т. п.

-       этнографией – наука о быте и культуре народов. Соприкасается тесно с этнографией при изучении диалектного словаря – названий крестьянских построек, утвари и одежды, предметов и орудий сельского хозяйства, ремёсел.

-       связь языкознания с этнографией проявляется и при классификации языков и народов, при исследовании отражения в языке народного самосознания. Это направление исследований получило название этнолингвистика. Язык в этом случае рассматривается как выражение представлений народа о мире.

-       с литературоведением. Союз языкознания и литературоведения породил филологию.

-       с психологией. Психологическое направление в языкознании изучает мыслительные и другие психологические процессы и их отражение в речи, в категориях языка. В середине 20 века возникла психолингвистика.

Современное строение лингвистики как науки можно представлять в виде обобщенной схемы (Приложение 1).
1.2. Становление антропоцентрической парадигмы в языкознании

Язык во все времена оставался наиболее яркой идентифицирующей характеристикой этноса, еще Пифагор «для познания нравов какого ни есть народа» советовал прежде всего изучить его язык. Столь же неоспорима связь языка с культурой, орудием и ипостасью которой он является [9,312] или же, в более сильной, гностической формулировке, отраженной в Евангелии от Иоанна, он несет в себе источник всего сущего («В начале было слово…»), в том числе и самого человека. Тем не менее, макролингвистическая проблематика, интерес к которой достиг своего апогея в трудах В. фон Гумбольдта, Г. Штейнталя, К. Фосслера и А. А. Потебни, в первой половине ХХ века была оттеснена на второй план достижениями структурализма, ограничивавшегося исследованием языка «в себе и для себя». Однако уже с конца прошлого века в рамках изменения научной парадигмы гуманитарного знания маятник начинает двигаться в обратную сторону, и на место господствующей сциентистской, системно-структурной и статической парадигме приходит парадигма антропоцентрическая, функциональная, когнитивная и динамическая, возвратившая человеку статус «меры всех вещей» и вернувшая его в центр мироздания.

На новом витке спирали познания фокус исследовательского внимания закономерно смещается с изученного уже центра на проблемную периферию и закрепляется на стыке областей научного знания: возникают этнопсихология, психолингвистика, когнитивная психология, социолингвистика, когнитивная лингвистика, этнолингвистика, внутри которых процесс междисциплинарного синтеза и симбиоза продолжается, приводя к вычленению, например, внутри последней этнопсихолингвистики, этносемантики и даже этнофразеологии. Лингвокультурология – на сегодняшний день пожалуй самое молодое ответвление этнолингвистики [7,217] или же, если воспользоваться «химической» метафорой, это новейшее молекулярное соединение в границах последней, отличное от всех прочих своим «атомарным составом» и валентностными связями: соотношением «долей» лингвистики и культурологии и их иерархией.

В задачи этой научной дисциплины входит изучение и описание взаимоотношений языка и культуры, языка и этноса, языка и народного менталитета, она создана, по прогнозу Бенвениста, «на основе триады – язык, культура, человеческая личность» [2,45] и представляет лингвокультуру как линзу, через которую исследователь может увидеть материальную и духовную самобытность этноса – Folksgeist В. фон Гумбольдта и Г. Штейнталя.

Зрелость и право на самостоятельное существование любой научной дисциплины определяются наличием и степенью сформированости её категориального аппарата – системы базовых терминов. Как представляется, основу категориального аппарата лингвокультурологии составляют понятия языковой личности и концепта, гносеологическое становление которых еще, судя по всему, полностью не завершено.

Представления о личности в языковом сознании – «наивной» философии и психологии носителей русского языка, отраженные в толковых словарях, в значительной мере шире и неопределеннее соответствующих научных понятий и сводятся, в принципе, к представлениям об индивиде как 2совокупности свойств, присущих данному человеку» и «человеке как носителе каких-нибудь свойств». В них отсутствует, прежде всего, указание на социально значимый характер этих свойств, на то, что личность – это человек, взятый в его отношении к обществу, член общества.

Qualis homo, talis ejus est oratio (Фабий Квинтилиан) – язык самым непосредственным образом связан с выражением личностных качеств человека, а в грамматической системе многих естественных языков (славянских, армянском, испанском, румынском, старофранцузском) закреплено отношение к личности в той или иной её ипостаси. Тем не менее, понятие «языковой личности» возникает лишь в последние десятилетия в лоне антропологической лингвистики, где оно, естественно, занимает центральное место и даже дает имя новой научной дисциплине –«лингвистической персоналогии» [5,89]. И если язык – это «зеркало человеческого духа» (Г.В.Лейбниц), то отражается в нем прежде всего человеческая личность, концепт которой входит в число констант культуры.

Понятие «языковая личность», образовано проекцией в область языкознания соответствующего междисциплинарного термина, в значении которого преломляются философские, социологические и психологические взгляды на общественно значимую совокупность физических и духовных свойств человека, составляющих его качественную определенность. Прежде всего под «языковой личностью» понимается человек как носитель языка, взятый со стороны его способности к речевой деятельности, т.е. комплекс психофизических свойств индивида, позволяющий ему производить и воспринимать речевые произведения – по существу личность речевая. Под «языковой личностью» понимается также совокупность особенностей вербального поведения человека, использующего язык как средство общения, – личность коммуникативная. И, наконец, под «языковой личностью» может пониматься закрепленный преимущественно в лексической системе базовый национально-культурный прототип носителя определенного языка, своего рода «семантический фоторобот», составляемый на основе мировоззренческих установок, ценностных приоритетов и поведенческих реакций, отраженных в словаре – личность словарная, этносемантическая.

Слово «концепт» в протерминологической функции стало активно употребляться в российской лингвистической литературе с начала 90-х годов; лингвокультурологическое наполнение этой лексемы продолжила статья акад. Д.С.Лихачева, опиравшегося в ней на взгляды С. А. Аскольдова-Алексеева. Пересмотр традиционного логического содержания концепта и его психологизация объясняются в том числе и потребностями когнитологии, в частности, когнитивной лингвистики, сосредотачивающей внимание на соотнесении лингвистических данных с психологическими, для которой оперирование категорией понятия в классическом, «безобразном» представлении оказалось явно недостаточным.

Из признания концепта планом содержания языкового знака следует, что он включает в себя помимо предметной отнесенности всю коммуникативно значимую информацию. Прежде всего, это указания на место, занимаемое этим знаком в лексической системе языка: его парадигматические, синтагматические и словообразовательные связи – то, что Ф.Соссюр называет «значимостью» и что, в конечном итоге, отражает лингвистическую ценность внеязыкового объекта, проявляющуюся в соответствии с законом синонимической аттракции в семантической плотности той или иной тематической группы. В семантический состав концепта входит также вся прагматическая информация языкового знака, связанная с его экспрессивной и иллокутивной функциями, что вполне согласуется с «переживаемостью» и «интенсивностью» духовных ценностей, к которым он отправляет. Еще одним высоковероятным компонентом семантики языкового концепта является когнитивная память слова – смысловые характеристики языкового знака, связанные с его исконным предназначением и системой духовных ценностей носителей языка. Однако концептологически наиболее существенным здесь оказывается так называемый культурно-этнический компонент, определяющий специфику семантики единиц естественного языка и отражающий «языковую (наивную) картину мира» его носителей. «Наивная картина мира» как факт обыденного сознания воспроизводится пофрагментно в лексических единицах языка, однако сам язык непосредственно этот мир не отражает, он отражает лишь способ представления (концептуализации) этого мира национальной языковой личностью[1,50], и поэтому выражение «языковая картина мира» в достаточной мере условно: образ мира, воссоздаваемый по данным одной лишь языковой семантики, скорее карикатурен и схематичен, поскольку его фактура сплетается преимущественно из отличительных признаков, положенных в основу категоризации и номинации предметов, явлений и их свойств, и для адекватности языковой образ мира корректируется эмпирическими знаниями о действительности, общими для пользователей определенного естественного языка.

Выделение концепта как ментального образования, отмеченного лингвокультурной спецификой, – это закономерный шаг в становлении антропоцентрической парадигмы гуманитарного, в частности, лингвистического знания. По существу в концепте безличное и объективистское понятие авторизуется относительно этносемантической личности как закрепленного в семантической системе естественного языка базового национально-культурного прототипа носителя этого языка. Воссоздание «образа человека по данным языка», осуществляемое через этнокультурную авторизацию понятия, в определенной мере сопоставимо с авторизацией высказывания и пропозиции относительно субъекта речи и мысли в теории модальной рамки высказывания и в неклассических (оценочных) модальных логиках.

В лингвокультурологических текстах концепты «опредмечиваются», «объективируются», «распредмечиваются», «вбирают в себя обобщенное содержание множества форм выражения», «заполняются смыслами» и пр. Предикатная сочетаемость лексемы «концепт» в конечном итоге наводит на мысль о существовании двух основных когнитивных метафор, двух взаимодополняющих моделей, описывающих отношение концепт-форма его языкового представления: «архетипной» и «инвариантной». В архетипной модели концепт рассматривается как нечто предельно обобщенное, но тем не менее чувственно-образное, скрытое в глубинах сознания, воплощающееся в редуцированной форме в понятии, в представлении, в значении слова. В инвариантной модели концепт представляется как предел обобщения (инвариант) плана содержания языковых единиц, покрывающих определенную семантическую область. Архетипная модель формирования концептов предполагает их врожденность, доязыковую готовность к семантизации, инвариантная – их формирование в процессе усвоения языка и освоения внеязыковой действительности субъектом мысли и речи.

Связь концепта с вербальными средствами выражения вообще отмечается практически во всех лингвокультурологических определениях, однако единства во мнениях относительно конкретных значимых единиц языка, с которыми соотносится концепт, у «лингвоконцептуалистов» пока не имеется.

Лингвокультурный концепт, как и его средневековый предшественник, – семантическое образование высокой степени абстрактности. Однако если первый получен путем отвлечения и последующего гипостазирования свойств и отношений непосредственно объектов действительности, то второй – продукт абстрагирования семантических признаков, принадлежащих определенному множеству значимых языковых единиц. Соотнесение концепта с единицами универсального предметного кода едва ли согласуется с принадлежностью лингвокультурных концептов к сфере национального сознания, поскольку УПК идиолектен и формируется в сознании индивидуальной речевой личности. В принципе, концепт можно было бы соотнести с корневой морфемой, составляющей основу словообразовательного гнезда, но тогда он останется без имени.

Чаще всего представительство концепта в языке приписывается слову, а само слово получает статус имени концепта – языкового знака, передающего содержание концепта наиболее полно и адекватно. Однако слово как элемент лексико-семантической системы языка всегда реализуется в составе той или иной лексической парадигмы, что позволяет его интерпретировать как 1) инвариант лексической парадигмы, образованной ЛСВ этого слова; 2) имя смыслового (синонимического) ряда, образованного синонимами, соотносимыми с одним из ЛСВ этого слова. В любом случае, концепт, как правило, соотносится более чем с одной лексической единицей, и логическим завершением подобного подхода является его соотнесение с планом выражения всей совокупности разнородных синонимических (собственно лексических, фразеологических и афористических) средств, описывающих его в языке, т.е. в конечном итоге концепт соотносим с планом выражения лексико-семантической парадигмы.

Фреймовой моделью, воспроизводящей в лексической системе отношения концепта и его реализаций, являются гипонимические, родо-видовые структуры, однако в области таких высокоабстрактных семантических сущностей, как культурные («духовные») концепты, подобные отношения практически не наблюдаются. Также теоретически отношения концепт – его языковая реализация можно было бы смоделировать на базе антонимической парадигмы в лексике, фиксирующей «различия внутри одной и той же сущности» (радость-горе, счастье-беда, любовь-ненависть и пр.), однако семантический инвариант, объединяющий эту парадигму – концепт, как правило, в языке не находит имени и, тем самым, для языкового сознания является малозначимым.

Если исходить из того, что лингвокультурный концепт семантически представляет собой некую абстракцию, обобщающую значения ряда своих языковых реализаций, то конкретная форма этого концепта будет задаваться интервалом абстракции, в границах которого он качественно определен, т.е. объемом лексико-семантической парадигмы, формируемой единицами, передающими этот концепт в языке или в языках. В первом же приближении выделяются концепты-автохтоны, абстрагируемые от значений своих конкретных языковых реализаций, содержащие в своей семантике и «предметные», и этнокультурные семы, и протоконцепты – «универсальные концепты», «ноэмы», абстрагируемые от неопределенного числа языковых реализаций и обеспечивающие эталон сравнения, необходимый для межъязыкового сопоставления и перевода. В более или менее «чистом виде» «универсальные концепты» представлены в научном сознании в форме этических терминов и логических операторов: добро-зло, хорошо-плохо-безразлично и пр. В свою очередь автохтонные концепты могут быть не только внутриязыковыми, моноглоссными, они могут быть абстрагированы от лексических единиц двух и более языков, образующих культурный суперэтнос, – быть полиглоссными, как, например, «предельные понятия» западной и восточной лингвокультур.

Еще одним критерием разграничения лингвокультурных концептов является, очевидно, их принадлежность к сфере знания/сознания, которую они обслуживают. Конечно, «национальной науки нет, как нет национальной таблицы умножения» (А.Чехов), однако есть вполне конкретные лексические единицы, «дальнейшее значение» которых образует содержательную основу этических, психологических, логических и религиозных терминов – «духовных ценностей», которые, безусловно, могут быть этнокультурно отмеченными как в границах одного языка, так и в границах межъязыковой научной парадигмы – стиля мышления.

Итак, в лингвистическом понимании концепта наметилось три основных подхода. Во-первых, в самом широком смысле в число концептов включаются лексемы, значения которых составляют содержание национального языкового сознания и формируют «наивную картину мира» носителей языка. Совокупность таких концептов образует концептосферу языка, в которой концентрируется культура нации. Определяющим в таком подходе является способ концептуализации мира в лексической семантике, основным исследовательским средством – концептуальная модель, с помощью которой выделяются базовые компоненты семантики концепта и выявляются устойчивые связи между ними. В число подобных концептов попадает любая лексическая единица, в значении которой просматривается способ (форма) семантического представления. Во-вторых, в более узком понимании к числу концептов относят семантические образования, отмеченные лингвокультурной спецификой и тем или иным образом характеризующие носителей определенной этнокультуры. Совокупность таких концептов не образует конфептосферы как некого целостного и структурированного семантического пространства, но занимает в ней определенную часть – концептуальную область. И, наконец, к числу концептов относят лишь семантические образования, список которых в достаточной мере ограничен и которые являются ключевыми для понимания национального менталитета как специфического отношения к миру его носителей. Метафизические концепты (душа, истина, свобода, счастье, любовь и пр.) – ментальные сущности высокой либо предельной степени абстрактности, они отправляют к «невидимому миру» духовных ценностей, смысл которых может быть явлен лишь через символ – знак, предполагающий использование своего образного предметного содержания для выражения содержания абстрактного. Вот, очевидно, почему концепты последнего типа относительно легко «синонимизируются», образуя «концептуализированную область», где устанавливаются семантические ассоциации между метафизическими смыслами и явлениями предметного мира, отраженными в слове, где сопрягаются духовная и материальная культуры.

Как представляется, обобщение точек зрения на концепт и его определения в лингвистике позволяет прийти к следующему заключению: концепт – это единица коллективного знания/сознания (отправляющая к высшим духовным ценностям), имеющая языковое выражение и отмеченная этнокультурной спецификой. Как можно видеть, общим в этом определении и в определениях понятия, представления и значения остается родовой признак – принадлежность к области идеального, видовые же отличия (форма знания/сознания – логическая/рациональная, психологическая/образная, языковая) нейтрализуются, а их место занимают вербализованнность и этнокультурная маркированность.

По существу, единственным raison d'etre терминологизации лексемы «концепт» является потребность в этнокультурной авторизации семантических единиц – соотнесении их с языковой личностью.

Язык, культура и этнос неразрывно между собой связаны и образуют средостение личности – место сопряжения её физического, духовного и социального Я.

Языковая личность и концепт – базовые категории лингвокультурологии, отражающие ментальность и менталитет обобщенного носителя естественного языка и предоставляющие этой научной дисциплине исследовательский инструмент для воссоздания прототипического образа «человека говорящего».
Выводы по главе 1

Языкознание, или лингвистика, – это наука о языке, его общественной природе и функциях, его внутренней структуре, о закономерностях его функционирования и исторического развития и классификации конкретных языков. Язык во все времена оставался наиболее яркой идентифицирующей характеристикой этноса, еще Пифагор «для познания нравов какого ни есть народа» советовал прежде всего изучить его язык.

В задачи этой научной дисциплины входит изучение и описание взаимоотношений языка и культуры, языка и этноса, языка и народного менталитета. Язык самым непосредственным образом связан с выражением личностных качеств человека, а в грамматической системе многих естественных языков  закреплено отношение к личности в той или иной её ипостаси. И если язык – это «зеркало человеческого духа», то отражается в нем прежде всего человеческая личность, концепт которой входит в число констант культуры.

Выделение концепта как ментального образования, отмеченного лингвокультурной спецификой, – это закономерный шаг в становлении антропоцентрической парадигмы гуманитарного, в частности, лингвистического знания. Как представляется, обобщение точек зрения на концепт и его определения в лингвистике позволяет прийти к следующему заключению: концепт – это единица коллективного знания/сознания (отправляющая к высшим духовным ценностям), имеющая языковое выражение и отмеченная этнокультурной спецификой.

Язык, культура и этнос неразрывно между собой связаны и образуют средостение личности – место сопряжения её физического, духовного и социального Я. Языковая личность и концепт – базовые категории лингвокультурологии, отражающие ментальность и менталитет обобщенного носителя естественного языка.


ГЛАВА 2. ЭТНОЛИНГВИСТИКА. ПОНЯТИЯ И НАПРАВЛЕНИЯ
2.1. Понятие «этнолингвистики» и ее связь с другими науками

Согласно общепринятому определению, этнолингвистика (от греч. éthnos – племя, народ) и лингвистика, антрополингвистика, этносемантика, направление в языкознании, занимающееся исследованием взаимоотношений языка и культуры (этнической психологии).

Одним из объектов этнолингвистики была терминология родства, на которой испытывались новые методы лингвистического анализа (например, компонентный). В середине 20 в. начали исследоваться другие сферы лексики и уровни языка. Был установлен факт тесной взаимосвязи явлений языка (например, способов структурирования языкового значения) с нелингвистическими явлениями культуры – гипотеза Э. Сепира и Б. Уорфа о так называемой языковой относительности. На почве этнолингвистики в разное время возникали реакционные теории расистского толка, не получившие распространения в науке.

Итак, этнолингвистика – область языкознания, изучающая язык в его взаимоотношении с культурой. Центральными для этнолингвистики являются следующие две тесно взаимосвязанных проблемы, которые можно назвать «когнитивной» (от лат. cognitio – познание) и «коммуникативной» (от лат. communicatio – общение):

1.           Каким образом, с помощью каких средств и в какой форме в языке находят отражение культурные (бытовые, религиозные, социальные и пр.) представления народа, говорящего на этом языке, об окружающем мире и о месте человека в этом мире?

2.           Какие формы и средства общения – в первую очередь, языкового общения – являются специфическими для данной этнической или социальной группы?

Как самостоятельное направление этнолингвистика возникла в США в конце 19 – начале 20 вв. в рамках так называемой «культурной антропологии» (или, по американской традиции, собственно «антропологии», от греч. nthropos «человек») – комплексной науки, предметом которой является всестороннее исследование культуры с использованием этнографических, лингвистических, археологических и других методов.

Поэтому в работах, ориентированных на американскую традицию, вместо термина «этнолингвистика» (или наряду с ним) часто употребляют термин «антропологическая лингвистика» – для исследований, посвященных преимущественно когнитивной проблематике, или термин «лингвистическая антропология» – для исследований, посвященных преимущественно коммуникативной проблематике.

Не следует путать употребление термина «антропология» в американской научной традиции с употреблением этого термина в России и многих европейских странах, где под антропологией понимают преимущественно «физическую антропологию» – науку о происхождении и эволюции человека, изучение вариаций физического строения человека с помощью описательных и измерительных методик. Большую же часть проблем, которыми, согласно американской традиции, занимается «культурная антропология», российская и отчасти европейская традиция считают относящейся к «этнографии».

Хотя различие между антропологической лингвистикой (этнолингвистикой с «когнитивным уклоном») и лингвистической антропологией (этнолингвистикой с «коммуникативным уклоном») иногда оказывается весьма условным, в целом его суть хорошо демонстрируется примером, приводимым в учебнике «Введение в антропологическую лингвистику» американского лингвиста Уильяма Фоли. Известно, что в английском языке окончание причастной формы глагола -ing, например в слове running – «бегущий», может произноситься как с заднеязычным 1) [], так и с переднеязычным 2) []. Второй вариант (с так называемым «выпавшим g») является ненормативным и чаще встречается в речи мужчин, в речи людей с низким уровнем образования, выходцев из семей с низким достатком и т.п. Специалист по лингвистической антропологии интересуется, в первую очередь, тем, какие именно социальные и этнические группы характеризуются данной особенностью произношения, тогда как специалист по антропологической лингвистике ставит другой – когнитивно ориентированный – вопрос: если оба варианта произношения встречаются в речи одного и того же человека, то что означает выбор одного из этих вариантов? Один из возможных ответов состоит в том, что выбор ненормативного варианта с «выпавшим g» в речи мужчин используется как способ подчеркнуть свою близость к «простому народу».

Этнолингвистика основывается на трех ключевых понятиях: стереотип, профилирование и картина мира.

Стереотип понимается как «представление о предмете, сформировавшееся в рамках определенного коллективного опыта и определяющее то, что этот предмет собой представляет, как он выглядит, как действует, как воспринимается человеком и т.п.; в то же время это представление, которое воплощено в языке, доступно нам через язык и принадлежит коллективному знанию о мире». Понимание стереотипизации нашло отражение в «Словаре народных стереотипов и символов».

Профилирование, известное из когнитивной лингвистики, Бартминьский понимает так: «профиль образа предмета – это свойство закрепленного за предметом представления (стереотипа), состоящее, с одной стороны, в своеобразном отборе и структурировании аспектов, в которых истолкован предмет; с другой стороны, оно зависит от типа относящихся к этим аспектам конкретных качественных характеристик». Обе стороны «связаны с познавательной и культурной базой языка, принятой говорящим точкой зрения, типом знания о мире, типом мышления, системой образцов и ценностей».

«Картина мира» как факт обыденного сознания воспроизводится пофрагментно в лексических единицах языка, однако сам язык непосредственно этот мир не отражает, он отражает лишь способ представления (концептуализации) этого мира национальной языковой личностью, и поэтому выражение «языковая картина мира» в достаточной мере условно: образ мира, воссоздаваемый по данным одной лишь языковой семантики, скорее карикатурен и схематичен, поскольку его фактура сплетается преимущественно из отличительных признаков, положенных в основу категоризации и номинации предметов, явлений и их свойств, и для адекватности языковой образ мира корректируется эмпирическими знаниями о действительности, общими для пользователей определенного естественного языка.

Связь языкознания с этнографией проявляется при классификации языков и народов, при исследовании отражения в языке народного самосознания. Это направление исследований получило название этнолингвистика. С историей культуры, искусствоведением, фольклористикой этнография соприкасается при изучении народного творчества; с экономическими науками – при изучении хозяйственной деятельности. С социологией этнографию связывает изучение взаимодействия социальных и этнокультурных явлений, с лингвистикой – изучение языкового родства народов, взаимных языковых влияний и заимствований, диалектологические и ономастические исследования, взаимодействие языковых и этнических процессов (этнолингвистика) и т. д. Совместно с лингвистами этнография, в частности, решает проблемы этногенеза (происхождения народов) и этнической истории отдельных народов и их групп.
2.2. Когнитивно ориентированная этнолингвистика

Первоначально культурная антропология была ориентирована на изучение культуры народов, резко отличающихся от европейских, прежде всего – американских индейцев. Именно языки американских индейцев, не имеющих письменной традиции, долгое время были основным объектом изучения этнолингвистики, причем и установление родственных связей между этими языками, и описание их современного состояния подчинялись прежде всего задаче комплексного описания культуры этих народов и реконструкции их истории, в том числе путей миграции.

Запись и интерпретация текстов, бытовых и фольклорных, была неотъемлемым компонентом антропологического описания. При этом выяснилось, что традиционные принципы и методы лингвистического описания, удобные для языков Европы, оказались непригодными для «экзотических» языков. Трудности, связанные с европоцентричностью исходных лингвистических установок исследователей, возникали и при установлении звукового состава индейских языков, и при составлении словарей, и при описании их грамматики. Поэтому с самого своего возникновения этнолингвистика ориентировалась на поиск таких принципов и методов лингвистического описания, которые базировались бы на универсальных свойствах человеческих языков, позволяли бы адекватно отразить сходства и различия языков разных типов, представить данные языков разных типов в сравнимой форме. Это объясняет интерес этнолингвистики к вопросам о том, в какой мере языковая способность человека является врожденной и универсальной, а в какой представляет собой отражение и воплощение конкретной культурной реальности. Далее естественным образом следуют и вопросы о том, в какой мере восприятие окружающего мира является универсальным для носителей любых языков и культур, а в какой складывается под воздействием лексической и грамматической специфики конкретного языка. Решение этих вопросов непосредственно связано с центральным для этнолингвистики понятием «лингвистической относительности».

Представление о лингвистической относительности было впервые высказано в работах основоположника этнолингвистики выдающегося американского антрополога Франца (иначе Франса) Боаса (1858–1942) и его ученика Эдварда Сепира (1884–1939), однако наиболее отточенную и полемически заостренную формулировку соответствующих идей в виде принципа лингвистической относительности (по прямой и намеренной аналогии с принципом относительности Альберта Эйнштейна) это понятие получило в работах ученика Сепира – Бенджамина Уорфа (1897–1941).

Согласно принципу лингвистической относительности, так называемая «картина мира» говорящего (то, как говорящий воспринимает окружающий мир) зависит не только и даже не столько от наблюдаемой реальности, сколько от той классификационной сетки, которую конкретный язык с его грамматикой и лексикой навязывает говорящему. Знаменитый пример Уорфа связан с разной функцией числительных в языке американских индейцев хопи (уто-ацтекская ветвь тано-уто-ацтекских языков; на нем говорит несколько тысяч человек на северо-вотоке Аризоны), с одной стороны, и в английском языке, принадлежащем к группе, названной Уорфом языками «среднеевропейского стандарта»[1], – с другой. В языках среднеевропейского стандарта, замечает Уорф, количественные числительные могут сочетаться как с именами физических, наблюдаемых объектов, так и с абстрактными именами, обозначающими отрезки времени или циклические, повторяющиеся события. Иными словами, используя одну и ту же форму количественного числительного, мы можем сказать и десять человек, и десять дней (ударов колокола, шагов). В языке же хопи количественные числительные сочетаются только с физическими объектами, т.е. такими, количество которых может единовременно наблюдаться говорящим; абстрактные же имена, обозначающие отрезки времени или повторяющиеся события, могут сочетаться только с порядковыми числительными: десять человек, но десятый день (удар колокола, шаг). Согласно Уорфу, это означает, что в картине мира европейца каждый отдельный отрезок времени или повторяющееся событие предстают как штучные экземпляры, существующие в реальности независимо друг от друга, но могущие объединяться в группу, подобно множеству единовременно наблюдаемых объектов. Представление же о времени в картине мира индейцев хопи устроено иначе: отрезки времени или повторяющиеся события предстают как повторные воплощения одной и той же сущности: десять дней – это один и тот же день, повторившийся десятикратно. Предполагается, что такого рода различия в картинах мира навязываются говорящему языком – в данном случае, например, жесткими правилами употребления числительных.

Несмотря на намеренную полемичность формулировок, как Уорф, так и его предшественники Боас и Сепир не абсолютизировали лингвистический и культурный релятивизм. Скорее, они считали приоритетным для этнолингвистики исследование различий, а не сходств между картинами мира в разных языках и культурах – безусловно, признавая единые биологические и психологические основания языковых и мыслительных возможностей человека.

Начиная с Боаса дискуссии об универсальности или, напротив, относительности способов представления действительности в языке часто обращаются к фактам так называемой наивной, или народной таксономии – к тому, как в конкретных языках обозначаются те объекты, которые во внеязыковой реальности образуют систему родо-видовых отношений или отношений часть-целое.

Согласно исходной предпосылке культурологических исследований таких отношений, более дробные фрагменты классификации соответствуют более важным аспектам данной культуры. Как замечает американский лингвист и антрополог Г.Хойер, «народы, живущие охотой и собирательством, как, например, племена апачей на юго-западе Америки, обладают обширным словарем названий животных и растений, а также явлений окружающего мира. Народы же, основным источником существования которых является рыбная ловля (в частности, индейцы северного побережья Тихого океана), имеют в своем словаре детальный набор названий рыб, а также орудий и приемов рыбной ловли».

Наибольшее внимание этнолингвистов привлекали такие таксономические системы, как обозначения частей тела, термины родства, так называемые этно-биологические классификации, т.е. названия растений и животных (Б. Берлин, А. Вежбицкая) – и особенно цветообозначения, т.е. названия цветов и оттенков (Б. Берлин и П. Кей, А. Вежбицкая).

В современных когнитивно ориентированных исследованиях по этнолингвистике, в том числе и в исследованиях, посвященных таксономическим классификациям, можно условно выделить «релятивистское» и «универсалистское» направления: для первого приоритетным является изучение культурной и языковой специфики в картине мира говорящего, для второго – поиск универсальных свойств лексики и грамматики естественных языков.

Примером исследований релятивистского направления в этнолингвистике могут служить работы Ю. Д. Апресяна, Н. Д. Арутюновой, А. Вежбицкой, Т. В. Булыгиной, А. Д. Шмелева, Е. С. Яковлевой и др., посвященные особенностям русской языковой картины мира. Эти авторы анализируют значение и употребление слов, которые либо обозначают уникальные понятия, не характерные для концептуализации мира в других языках (тоска и удаль, авось и небось), либо соответствуют понятиям, существующим и в других культурах, но особенно значимым именно для русской культуры или получающим особую интерпретацию (правда и истина, свобода и воля, судьба и доля).

Примером исследований универсалистского направления в этнолингвистике являются классические работы А. Вежбицкой, посвященные принципам описания языковых значений. Цель многолетних исследований Вежбицкой и ее последователей – установить набор так называемых «семантических примитивов», универсальных элементарных понятий, комбинируя которые каждый язык может создавать бесконечное число специфических для данного языка и культуры конфигураций. Семантические примитивы являются лексическими универсалиями, иначе говоря, это такие элементарные понятия, для которых в любом языке найдется обозначающее их слово.

Эти понятия интуитивно ясны носителю любого языка, и на их основе можно строить толкования любых сколь угодно сложных языковых единиц. Изучая материал генетически и культурно различных языков мира, в том числе языков Папуа – Новой Гвинеи, австронезийских языков, языков Африки и аборигенов Австралии, Вежбицкая постоянно уточняет список семантических примитивов. В ее работе Толкование эмоциональных концептов приводится следующий их список:

-       «субстантивы» – я, ты, кто-то, что-то, люди;

-       «детерминаторы и квантификаторы» – этот, тот же самый, другой, один, два, много, все/весь;

-       «ментальные предикаты» – думать (о), говорить, знать, чувствовать, хотеть;

-       «действия и события» – делать, происходить/случаться;

-       «оценки» – хороший, плохой;

-       «дескрипторы» – большой, маленький;

-       «время и место» – когда, где, после/до, под/над;

-       «метапредикаты» – не/нет/отрицание, потому что/из-за, если, мочь;

-       «интенсификатор» – очень;

-       «таксономия и партономия» – вид/разновидность, часть;

-       «нестрогость/прототип» – подобный/как.

Из семантических примитивов, как из «кирпичиков», Вежбицкая складывает толкования даже таких тонких понятий, как эмоции. Так, например, ей удается продемонстрировать трудноуловимое различие между понятием американской культуры, обозначаемым словом happy, и понятием, обозначаемым русским словом счастливый (и близкими ему по смыслу польским, французским и немецким прилагательными). Слово счастливый, как пишет Вежбицкая, хотя и считается обычно словарным эквивалентом английского слова happy, в русской культуре имеет более узкое значение, «обычно оно употребляется для обозначения редких состояний полного блаженства или совершенного удовлетворения, получаемого от таких серьезных вещей, как любовь, семья, смысл жизни и т.п.». Вот как формулируется это отличие на языке семантических примитивов (компоненты толкования В, отсутствующие в толковании А, мы выделяем заглавными буквами).

Толкование А: X feels happy

X чувствует что-то

иногда человек думает примерно так:

со мной произошло что-то хорошее

я хотел этого

я не хочу ничего другого

поэтому этот человек чувствует что-то хорошее

Х чувствует что-то похожее

Толкование B: X счастлив

X чувствует что-то

иногда человек думает примерно так:

со мной произошло что-то ОЧЕНЬ хорошее

я хотел этого

ВСЕ ХОРОШО

я не МОГУ ХОТЕТЬ ничего другого

поэтому этот человек чувствует что-то хорошее

Х чувствует что-то похожее

Для исследовательской программы Вежбицкой принципиально, что поиск универсальных семантических примитивов осуществляется эмпирическим путем: во-первых, в каждом отдельном языке выясняется роль, которую играет данное понятие в толковании других понятий, и, во-вторых, для каждого понятия выясняется множество языков, в которых данное понятие лексикализовано, т.е. имеется специальное слово, выражающее это понятие.

Опора на эмпирические методы традиционно, еще со времен Ф.Боаса, считается обязательной для этнолингвистического исследования. Прежде всего, это касается методик полевой лингвистики – работы с информантом, т.е. носителем изучаемого бесписьменного языка (обычно в какой-то мере владеющим также языком, знакомым исследователю). Внимание к фактическому материалу и точным методам обработки данных Боас перенес в этнолингвистику из естественных наук: он получил университетское образование в Германии в области математической физики и географии, его диссертация была посвящена проблемам восприятия цвета воды; начинал он свою профессиональную деятельность в Америке как физический антрополог и на протяжении трех десятилетий, будучи профессором Колумбийского университета, не только занимался полевыми исследованиями языков и культур американских индейцев, но и преподавал статистику.

В современной этнолингвистике полевые методы сбора данных и статистические методы их обработки особенно широко используются в коммуникативно ориентированных исследованиях.
2.3. Коммуникативно ориентированная этнолингвистика

Наиболее значительные результаты в коммуникативно ориентированной этнолингвистике связаны с направлением, именуемым «этнографией речи» или «этнографией коммуникации» (Д. Хаймз, Дж. Гамперц и др.). В рамках этого направления изучаются модели речевого поведения, принятые в той или иной культуре, в той или иной этнической или социальной группе.

Так, например, в культуре «среднеевропейского стандарта» неформальная беседа нескольких человек предполагает, согласно принятым в данном сообществе правилам хорошего тона, что участники не будут перебивать друг друга, всем поочередно предоставляется возможность высказываться, желающий высказаться обычно сигнализирует об этом (например, словами позвольте заметить, разрешите спросить и т.п.), желающий выбыть из числа участников беседы объявляет о своем намерении (к сожалению, мне пора, я должен ненадолго отлучиться) и так далее. Однако европейские нормы речевого этикета отнюдь не являются универсальными. Совсем иные нормы публичного речевого поведения приняты, например, в ряде культур аборигенов Австралии.

Соблюдение индивидуальных прав отдельного участника разговора в этих сообществах не является обязательным правилом: несколько собеседников могут говорить одновременно, реагировать на высказывание другого не обязательно, говорящий высказывается, ни к кому специально не обращаясь, собеседники могут не смотреть друг на друга и т.д. Такая модель речевого поведения строится на исходной предпосылке, что все высказывания так или иначе аккумулируются в окружающем мире, и поэтому «прием» сообщения не обязательно должен непосредственно следовать за его «передачей».

Наряду с изучением кодифицированного, нормативного речевого поведения излюбленной темой этнографии коммуникации является языковое выражение относительного социального статуса собеседников: правила обращения к собеседнику, в том числе использование титулов, обращений по имени, фамилии, имени и отчеству (в тех языках, где имеется подобное обращение), профессиональные обращения (например, «доктор» или военные звания), уместность обращений «на ты» и «на Вы» и т.д. Особенно пристально исследуются такие языки, в которых соотношение социального положения говорящего и слушающего закрепляется не только в лексике, но и в грамматике. Примером может служить японский язык, где выбор грамматической формы глагола зависит от того, стоит ли слушающий выше говорящего в социальной иерархии или ниже, а также от того, входят ли говорящий и слушающий в одну социальную ячейку (один коллектив) или нет (т.е. является ли слушающий для говорящего «своим» или «чужим»).

Кроме того, учитываются не только отношения между говорящим и слушающим, но также и отношения между говорящим и лицом, о котором идет речь. В результате комплексного действия этих ограничений один и тот же человек употребляет разные формы глагола при обращении к подчиненному и при обращении к начальнику, при обращении к сослуживцу и при обращении к незнакомому человеку, при обращении к своей жене и к жене соседа и т.д.

В грамматике находит отражение и такая особенность речевого этикета японцев, как стремление избежать вторжения в сферу мыслей и чувств собеседника. В японском языке существует особая грамматическая форма глагола – так называемое «желательное наклонение». С помощью суффикса желательного наклонения – tai говорящий выражает желание совершить действие, обозначенное исходным глаголом: 'читать' + tai = 'хочу читать', 'уйти' + tai = 'хочу уйти'. Однако формы желательного наклонения возможны, только если говорящий описывает собственное желание. Желание собеседника или третьего лица выражается с помощью особой конструкции, приблизительно означающей 'по внешним признакам можно заключить, что лицо X хочет совершить действие Y'. Таким образом, подчиняясь требованиям грамматики, говорящий на японском языке может высказывать суждения лишь о собственных намерениях, делать же прямые утверждения о внутреннем состоянии другого человека, например о его желаниях, язык просто не позволяет: можно сказать «Я хочу...», но нельзя сказать «Вы хотите...» или «Он хочет...», а лишь «Мне кажется (у меня такое впечатление), что Вы хотите...» или «Мне кажется (у меня такое впечатление), что он хочет...».

Помимо норм речевого этикета, этнография коммуникации изучает также ритуализованные в тех или иных культурах речевые ситуации, такие, как заседание суда, защита диссертации, торговая сделка и тому подобные; правила выбора языка при межъязыковом общении; языковые конвенции и клише, сигнализирующие о принадлежности текста к определенному жанру (жили-были – в сказках, слушали и постановили – в протоколе заседания) и т.д. Современная этнолингвистика, сложившаяся внутри комплексной науки о человеке – культурной антропологии – сохраняет тесные связи со смежными дисциплинами – семиотикой (наукой о знаковых системах), психологией, социологией и др.

В российской этнолингвистике особое место занимают исследования на стыке этнолингвистики, фольклористики и сравнительно-исторического языкознания. В первую очередь это исследовательская программа, посвященная этноязыковой и этнокультурной истории славянских народов (Н. И. Толстой, С. М. Толстая, В. Н. Топоров). В рамках этой программы составляются этнолингвистические атласы, картографируются обряды, верования, фольклор; изучается структура кодифицированных славянских текстов определенных жанров, в том числе заговорных текстов, загадок, погребальных и строительных ритуалов и т.д., в соотнесении с данными сравнительно-исторических и археологических исследований.
Выводы по главе 2

Этнолингвистика – область языкознания, изучающая язык в его взаимоотношении с культурой.

Этнолингвистика основывается на трех ключевых понятиях: стереотип, профилирование и картина мира.

Центральными для этнолингвистики являются следующие две тесно взаимосвязанных проблемы, которые можно назвать «когнитивной» и «коммуникативной». Этнолингвистика возникла в США в конце 19 – начале 20 вв. в рамках так называемой «культурной антропологии».

В современных когнитивно ориентированных исследованиях по этнолингвистике, в том числе и в исследованиях, посвященных таксономическим классификациям, можно условно выделить «релятивистское» и «универсалистское» направления: для первого приоритетным является изучение культурной и языковой специфики в картине мира говорящего, для второго – поиск универсальных свойств лексики и грамматики естественных языков.

Наиболее значительные результаты в коммуникативно ориентированной этнолингвистике связаны с направлением, именуемым «этнографией речи» или «этнографией коммуникации». В рамках этого направления изучаются модели речевого поведения, принятые в той или иной культуре, в той или иной этнической или социальной группе.

В российской этнолингвистике особое место занимают исследования на стыке этнолингвистики, фольклористики и сравнительно-исторического языкознания. В первую очередь это исследовательская программа, посвященная этноязыковой и этнокультурной истории славянских народов. В рамках этой программы составляются этнолингвистические атласы, картографируются обряды, верования; изучается структура кодифицированных славянских текстов определенных жанров в соотнесении с данными сравнительно-исторических и археологических исследований.

ЗАКЛЮЧЕНИЕ
Итак, этнолингвистика занимается исследованием традиционной народной культуры и менталитета того или иного этноса. Это филологическая наука, использующая данные языка (общенародного и диалектного), фольклора, этнографии, истории, культурологии, художественной литературы, психологии и других гуманитарных дисциплин.

Сегодня, на рубеже веков, происходит интеграция наук, науки взаимодействуют между собой, и этнолингвистика – один из примеров такого взаимодействия. Каждый народ создает свою модель мира, определяет духовные и нравственные приоритеты, формирует этническое самосознание и систему жизненных ценностей. При этом язык, религия, антропологические признаки этноса могут повторяться у других народов, единственное же, что отличает не только армянина от финна, но и русского от украинца, – это духовная культура, насыщенная обрядами, ритуалами, верованиями, представлениями, находящими свое выражение прежде всего в языке и фольклоре. Но сами носители не могут сформулировать суть своей этнической принадлежности. Тем более нет таких ответов относительно времени формирования этноса, когда порой не то что ученых – самой письменности не было. Вот тогда в дело вступает этнолингвист, реконструирующий седую старину и исследующий современное состояние народной культуры.

Под традиционной народной культурой в первую очередь имеется в виду культура сельских жителей. Но и город удивительно интересен как культурологический объект. Более того, он насыщен проблемами в еще большей степени, чем село. Сейчас модно, иногда с ломанием рук, говорить о кризисе культуры. Но чего, прежде всего, касается этот кризис? Массовой культуры, попсы, не выдерживающей никакой критики и, тем не менее, заполонившей, казалось бы, все культурное пространство города. Эта культура – следствие общепланетарного процесса нивелирования национального, самобытного в условиях научно-технической революции, усугубленного такими явлениями, как американская кино- и видеоэкспансия, Интернет и т. п.

Но разве в городе не празднуются свадьбы, не дарят «на зубок» новорожденному, не хоронят своих покойников? В этих обрядах и ритуалах причудливо переплетаются традиция и новации, элементы разных этнических культур, на них мощно влияют общемировые культурные ценности, но они не исчезают, более того, продолжают развиваться, причем это развитие включает и возврат к традициям. Уже не шокируют колядующие во время Святок ребятишки, а то и взрослые, старательно воспроизводится народный обряд встречи молодых после венчания и т. д. А поверья, суеверия, пышно расцветшие в наше бурное время? В них есть и архаика, и современный прагматизм. Вот такое, например, поверье: чтобы денежки водились, надо, глядя на народившийся месяц, потрогать в кармане копеечку. Тут и луна – ночное солнце, которому поклонялись древние славяне, и забота о капитале, ставшем главным божеством наших дней. Другое дело, что городскую культуру практически никто не изучает, а отдельные попытки не дают полного представления о ней. Проще, конечно, меланхолично констатировать кризис.




БИБЛИОГРАФИЧЕСКИЙ СПИСОК
1.     Wierzbicka A. The case for surface case. Ann Arbor, 1980.

2.     Бенвенист Э. Общая лингвистика. М., 1974.

3.     Вежбицкая А. Семантические универсалии и описание языка. М., 1999.

4.     Герд А. С. Введение в этнолингвистику: Учеб. пос. Спб., 1995.

5.     Нерознак В.П. Лингвистическая персоналогия: к определению статуса дисциплины // Язык. Поэтика. Перевод. М., 1996.

6.     Почепцов О.Г. Языковая ментальность: способ представления мира // ВЯ. № 6, 1990.

7.     Телия В. Н. Русская фразеология. Семантический, прагматический и лингвокультурологический аспекты. М., 1996.

8.     Толстой Н. И. Мифология имени собственного //Исторические названия – памятники культуры: Тез. докл. Всесоюз. науч.-практ. конф. М., 1989.

9.     Толстой Н. И. Этнолингвистика в кругу гуманитарных дисциплин // Русская словесность. От теории словесности к структуре текста. Антология. М., 1997.

10. Толстой Н. И., Толстая С. М. О словаре «Славянские древности» //Славянские древности: Этнолингвистический словарь: В 5 т. /Под ред. Н.И. Толстого. Т. 1: А-Г. М., 1995.

11. Толстой Н. И., Толстая С. М. Этнолингвистика в современной славистике //Лингвистика на исходе ХХ века: Итоги и перспективы: Тез. Междунар. конф. М., 1995. Т. 2.

12. Топоров В. Н. Имя как фактор культуры (на злобу дня) //Исторические названия – памятники культуры: Тез. докл. Всесоюз. науч. конф. М., 1989.

13. Топоров В. Н. Праславянская культура в зеркале собственных имен (элемент MIR) //История, культура, этнография и фольклор славянских народов: XI Междунар. съезд славистов. М., 1993.


Приложение 1. Современное строение лингвистики как науки

---