Сравнивая роман М. А. Булгакова “Белая гвардия” с его пьесой “Дни Турбиных”, нельзя не обратить внимание на одно странное обстоятельство. Герой пьесы Алексей Турбин последовательно вбирает в себя трех персонажей романа. Вначале, у себя дома, его образ явно перекликается с Алексеем Турбиным из романа; в сцене роспуска дивизиона Турбин из пьесы “совпадает” с полковником Малышевым; наконец, погибает герой пьесы как другой полковник из романа — Най-Турс. Но если монологи обоих Турбиных перед боем с Петлюрой примерно одинаковы, то речь Турбина перед дивизионом существенно отличается от речи Малышева: Малышев призывает лучших из офицеров и юнкеров пробиваться на Дон к генералу Деникину, а полковник Турбин, наоборот, отговаривает их от этого.

Накануне роспуска дивизиона полковник Турбин говорит, что подступающий к Киеву Петлюра хотя и займет город, но быстро уйдет. Реальную же вражескую силу представляют только большевики: “Мы еще встретимся. Вижу я более грозные времена... Вот из-за этого я и иду! Пью за встречу...” При этом Турбин не скрывает своего презрения к гетману Скоропадскому. И тем не менее очередной поступок этого Скоропадского, лишний раз доказывающий, что он достоин презрения, заставляет Турбина полностью изменить свой взгляд на всю еще только разворачивающуюся на просторах России гражданскую войну: “Белому движению на Украине конец. Ему конец всюду! Народ не с нами. Он против нас. Значит, кончено! Гроб! Крышка!” Турбин не уточняет, с кем именно народ — с Петлюрой, с большевиками или и с тем и с другими. Но удивительно, что все эти мысли о безнадежности и даже безнравственности борьбы с большевиками (“...вас заставят драться с собственным народом”), мысли, совершенно противоположные всему, что Турбин говорил всего за несколько часов до этого, возникают у него под влиянием позорного бегства человека, которого Турбин иначе как мерзавцем и канальей не называл!

Объявив, таким образом, капитуляцию перед силами, за встречу с которыми он пил накануне, Турбин погибает. Его смерть мало чем отличается от самоубийства, о чем прямо в глаза ему говорит его Младший брат: “Знаю, ты смерти от позора ждешь...” И в этом также резкое различие с романом, с гибелью полковника Най-Турса: хотя обстоятельства их гибели похожи, как и последние слова, обращенные к Николке Турбину, но Най-Турс погибает как боевой офицер, прикрывая отход своих подчиненных юнкеров, но отнюдь не стремясь к смерти.

Несколько менее удивительна, хотя на первый взгляд еще более разительна, перемена взглядов другого персонажа пьесы, ближайшего друга Турбина штабс-капитана Мышла-евского. В романе нет и речи о его переходе на сторону красных. В пьесе же он объявляет об этом решении, когда Красная Армия выбивает петлюровцев из Киева. А в начале пьесы Мышлаевский не скрывает своей лютой ненависти к большевикам. И все же переворот в душе Мышлаевского, созревавший в течение двух месяцев, более понятен, чем мгновенное изменение воззрений у его друга и командира. Мышлаевский не может представить себя вне России, а именно на это — на эмиграцию — обрекает его продолжение борьбы с большевиками. Он не хочет с ними бороться еще и потому, что постепенно начинает видеть в них ту силу, которая способна восстановить Россию, разрушенную революцией. Мышлаевский выражает позицию, свойственную (правда, значительно поздее) некоторым представителям консервативно-монархической эмиграции. В отличие от либерально-революционной части эмиграции, они видели основное преступление большевиков не в подавлении свободы, а в разрушении старых устоев империи. Поэтому, когда они убедились, что  большевики фактически приступили к восстановлению этих устоев, они стали переходить на более примиренческие позиции. Так возникло движение “Смена вех”, с которым Булгаков, кстати, одно время поддерживал связь. И именно в сме-ховеховском духе воспринималась тогдашней интеллигенцией речь Мышлаевского в последнем действии пьесы.

Кроме того, Мышлаевский не скрывает, что он, профессиональный военный, не хочет оказаться в стане побежденных. Сравнительно легкая победа красных над петлюровцами производит на него сильное впечатление: “Вот эти двести тысяч пятки салом подмазали и дуют при одном слове “большевики”. И вывод: “Пусть мобилизуют! По крайней мере, буду знать, что я буду служить в русской армии”. При этом Мышлаевский даже не задумывается о том, что ему придется сражаться со своими вчерашними друзьями и товарищами по оружию — например, с капитаном Студзинским!

Таковы позиции двух героев пьесы. В чем-то они как бы “накладываются” одна на другую, при всем различии характеров Турбина и Мышлаевского. Но какова же была позиция самого автора пьесы? Не забудем, что пьеса писалась в условиях нараставшей советской цензуры, так что Булгакову трудно было высказаться до конца. Но роман “Белая гвардия” кончается словами: “Все пройдет. Страдания, муки, кровь, голод и мор. Меч исчезнет, а вот звезды останутся, когда и тени наших тел и дел не останется на земле. Нет ни одного человека, который бы этого не знал. Так почему же мы не хотим обратить свой взгляд на них? Почему?” Существуют вечные ценности, не зависящие от исхода гражданской войны. Звезды — это символ таких ценностей. Именно в служении этим вечным ценностям видел свой долг писатель Михаил Булгаков.