Отрицание смехом – осмеяние – один из самых древних, исконных способов выражения неприятия действительности: ее темных уродливых, страшных сторон. Объект сатиры – порок и уродство, подлежащие отрицанию, ниспровержению, «бичеванию».

О муза пламенной сатиры! – восклицал Пушкин.

Приди на мой призывный клич, Не нужно мне гремящей лиры, Вручи мне Ювеналов бич!...

О, сколько лиц бесстыдно-бледных, О, сколько лбов широко-медных Готовы от меня принять Неизгладимую печать! В своих сатирических сказках М.Е. Салтыков-Щедрин ставит «печати» позора на людские пороки, затрагивает множество социальных, политических, идеологических и моральных проблем.

В словаре С.И. Ожегова мы найдем такое толкование слова «обыватель»: человек, лишенный общественного кругозора, живущий мелкими, личными интересами.

Значительная группа щедринских сказок посвящена изображению мира обывателя. В основном это сказки, разоблачающие поведение и психологию «пестрых людей» разночинной массы, разоблачению буржуазной обывательской интеллигенции, запуганной правительственными преследованиями и поддавшейся в период политической реакции 1880-х годов настроениям постыдной паники.

Изображением жалкой участи обезумевшего от страха героя сказки «Премудрый пескарь», пожизненно замуровавшего себя в темную нору, сатирик выставил на публичный позор интеллигента-обывателя, выказал презрение к тем, кто ради самосохранения уходил от активной общественной борьбы узкий мир личных, шкурных интересов.

Просвещенный «умеренно-либеральный» пескарь решил своею мудростью козни врагов победить. От них он укрылся в нору, лежит и «все-то думает: «Кажется, что я жив?. Ах, что завтра будет?». Он не заводил ни семьи, ни друзей, сам не знал никаких радостей и никого не утешал. «О жил и дрожал, только и всего». В постоянном страхе за свое бесполезное существование прожил он долгие годы, никому не нужным и начал, дрожа, помирать. «Жил-дрожал и умирал-дрожал».

«Нет, это не граждане, - говорит сатирик о людях, покорившихся инстинкту самосохранения, - а по меньшей мере бесполезные пескари. Никому от них не тепло, ни холодно, никому ни чести, ни бесчестия, ни славы, ни бесславия…, живут, даром место занимают да корм едят».

Обличением трусости с «Премудрым пескарем» сближается одновременно с ним написанный «Самоотверженный заяц». Эти сказки не повторяют, а дополняют друг друга в изобличении рабской психологии, освещая разные ее стороны.

Сказка о самоотверженном зайце – яркий образец сокрушительной щедринской иронии, обличающей, с одной стороны, волчьи повадки поработителей, а с другой – слепую покорность их жертв. Начинается сказка с того, что бежал заяц неподалеку от волчьего логова, а волк увидел его и кричит: «Заинька! Остановись, миленький!». А заяц только пуще ходу прибавил. Разозлился волк, поймал трусишку да и говорит: «Приговариваю я тебя к лишению живота посредством растерзания. А так как теперь и я сыт, и волчиха моя сыта… то сиди ты вот под этим кустом и жди очереди. А может быть…ха-ха… я тебя помилую!» Что же зайчик? Хотел было убежать, но как только он посмотрел на волчье логово – так и «заколотилось заячье сердце». Во всем этом проявилась трусость зайца, парализующая его активность в борьбе за жизнь. И все же не трусость является главной чертой его психологии. Главная мотивировка поведения зайца заключена в его словах: «Не могу, волк не велел!». Заяц привык повиноваться, он раб покорности.

Отпущенный волком на побывку к невесте, заяц торопился вернуться к указанному сроку. Он «слово, вишь, дал, а заяц своему слову – господин». Как видим, заяц благороден. И это напрасное благородство по отношению к волку имеет источником рабскую покорность. Более того, он осознает, что волк может съест, но в то же время питает иллюзию, что «может быть, волк меня…ха-ха…и помилует!». Эта разновидность рабской психологии пересиливает инстинкт самосохранения и возводится в степень благородства и добродетели. Заглавие сказки с удивительной точностью очерчивает ее смысл. Слово заяц всегда в переносном смысле служит синонимом трусости. А слово самоотверженный в сочетании с этим синонимом дает неожиданный эффект. Самоотверженная трусость! В этом противоречивость психологии подневольной личности. Волк похвалил самоотверженного зайца, оставшегося верным своему слову, и вынес ему издевательскую резолюцию: «… сидите, до поры до времени…, а впоследствии я вас…ха-ха…помилую!» В сказке «Карась-идеалист» Салтыков-Щедрин определяет свое отношение к честным наивным мечтателям, представителем которых является заглавный герой знаменитой сказки «Карась-идеалист». Политическая подоплека этого произведения – непримиримость к трусливым, продажным либералам, лицемерно маскировавшим свои жалкие общественные претензии громкими словами. Карась-идеалист спорил с ершом: «- Не верю, чтобы борьба и свара были нормальным законом, под влиянием которого будто бы суждено развиваться всему живущему на земле. Верб в бескровное преуспеяние, верю в гармонию и глубоко убежден, что счастье – не праздная фантазия мечтательных умов…» Он не признавал даже существования щук, думал, что их придумали детей пугать. А если и есть щуки, то «и они к глоссу правды не глухи». Наивная вера карася в возможность достижения гармонии путем перевоспитания хищников погубила карася: он был проглочен щукой. Эта сцена вызывает лишь ироническую усмешку. На вопрос карася о добродетели хищница разинула рот от удивления. «Машинально потянула она воду и, вовсе не желая проглотить карася, проглотила его».

Ироническим указанием на машинальность действий щуки автор подсказывал читателю мысль о тщетности всяких апелляций к совести хищников.

А теперь давайте зададим себе откровенный вопрос: «Разве не жив мир обывателей в современном обществе?» Разве нет трусости, корысти, рабской психологии, праздной мечтательности? Да, эти явления живы, более того, живучи, спокойно перекочевывают из века в век, соседствуют с нами до сих пор. И, обличая мир обывателя, Салтыков-Щедрин при помощи своих сказок ведет своеобразных диалог с читателями, он спрашивает нас, живущих в 21 веке: «Когда же мы вырвемся из этого душного обывательского мирка?»