...так кто ж ты, наконец? — Я — часть той силы, что вечно хочет зла и вечно совершает благо.

И. В. Гете. “Фауст”

“Однажды весною, в час небывало жаркого заката, в Москве, на Патриарших прудах, появились два гражданина...” Это начало. Это первые строки романа Михаила Булгакова “Мастер и Маргарита”. И с первых слов неведомые силы приковывают читателя к страницам и тянет роман за собой, увлекает, вливается в сердце, охватывает души, овладевает волей. И крепко держит роман свои тайны, бережет от бездумного читателя. Не почувствовав горячих импульсов, не уловив легкого дыхания романа, ничего не выпытаешь у него, останутся слова вереницами букв. Будем же, будем внимательны к голосу, идущему из книги, то тихому, то насмешливому, то резкому, как осенний ветер, то мягкому, как летние сумерки... Поспешим же на поиски истины; может, найдем ее, вдруг найдем...

Встретившись с читателем у Патриарших прудов, Булгаков ведет его по Москве двадцатых годов, -по ее переулкам и площадям, набережным и бульварам, по аллеям садов, заглядывает в учреждения и коммунальные квартиры, в магазины и рестораны. Изнанка театральной жизни, проза существования литературной братии, быт и заботы обыкновенных людей предстают пред взором нашим. И вдруг магической силой, данной талантом, Булгаков переносит нас в город, отдаленный сотнями лет, тысячами километров. Прекрасный и страшный Ершалаим...

Висячие сады, мосты, башни, ипподром, базары, караван-сарай, пруды... А на балконе роскошного дворца, залитом жарким солнечным светом, стоит невысокий человек лет двадцати семи и отважно ведет странные и опасные речи.

“Этот человек был одет в старенький и разорванный голубой хитон. Голова его была прикрыта белой повязкой и ремешком вокруг лба, а руки связаны за спиной. Под левым глазом у человека был большой синяк, в углу рта — ссадина с запекшейся кровью”.

Это Иешуа, бродячий философ, переосмысленный Булгаковым образ Христа. Он смело говорит то, что считает истиной, то, до чего дошел сам, своим умом. Иешуа верит, что придет гармония на истерзанную землю и настанет царство вечной весны, вечной любви. Считая трусость одним из самых страшных пороков, сам он преступил черту внутренней несвободы. Иешуа раскован, над ним не тяготеет власть страха.

“В числе прочего я говорил, — рассказывал арестант, — что всякая власть является насилием над людьми и что настанет время, когда не будет власти ни кесарей, ни какой-либо иной власти. Человек перейдет в царство истины и справедливости, где вообще не будет надобна никакая власть”.

Иешуа мужественно переносит все причиняемые ему страдания. В нем горит огонь всепрощающей любви к людям. Он уверен, что лишь добро имеет право менять мир.

У Булгакова Христос — реальная личность, а не овеянный легендами образ. И такая личность не могла не существовать.

“— Видите ли, профессор, — принужденно улыбнувшись, отозвался Берлиоз, — мы уважаем ваши большие знания, но сами по этому вопросу придерживаемся другой точки зрения.

— А не надо никаких точек зрения! — ответил странный профессор. — Просто он существовал, и больше ничего”.

Иешуа находится во дворце Понтия Пилата, пятого прокуратора Иудеи, чье имя также есть на страницах Евангелия. Кто же он такой, этот Понтий Пилат, так часто упоминающийся в романе? “В Ершалаиме все шепчут про меня, что я свирепое чудовище и что совершенно верно”, — говорит он сам о себе.

О нет! То неправда. Споры Иешуа и Пилата обнажают интеллектуальное равенство жертвы и палача.

Пилат интересовал многих писателей как личность, мучительно совмещающая в себе два начала. Внутри Понтия Пилата идет борьба добра и зла. Иешуа, изначально считая всех людей добрыми, видит в нем несчастного человека, изможденного страшной болезнью, замкнувшегося в себе, одинокого. Иешуа искренне хочет помочь ему.

Но наделенный властью, могущественный и грозный Пилат несвободен. Обстоятельства вынудили его вынести смертный приговор Иешуа. Однако это продиктовала прокуратору не жестокость, приписываемая ему всеми, а трусость, тот самый порок, который бродячий философ причисляет к самым страшным. Позже прокуратор будет стонать и терзаться, плакать во сне и звать Иешуа. И каждую ночь ему будет казаться, что “казни не было, не было!”. Но каждый раз он будет просыпаться и каждый раз он будет вновь оказываться лицом к лицу с кровавой действительностью, потому что казнь была. Была. Никуда от этого не денешься. Не спрячешься. Не убежишь.

Но прощен прокуратор. В самом конце романа он переступает рамки своей эпохи, время становится для него абстрактным понятием.

“Луна заливала площадку зелено и ярко, и Маргарита скоро разглядела в пустынной местности кресло, а в нем белую фигуру сидящего человека...

— Что он говорит? — спросила Маргарита...

— Он говорит, — раздался голос Воланда, — одно и то же, он говорит, что и при луне ему нет покоя и что у него плохая должность...

— Отпустите его, — вдруг пронзительно крикнула Маргарита...

—...Вам не надо просить за него, Маргарита, потому что за него уже попросил тот, с кем он так стремится разговаривать”.

Один день из жизни прокуратора и вечность из жизни прокуратора. ..

Несколько листов — лишь о нескольких главах. Как воспринимать их? Что это? Скука? Легенда? Правда? Скорее всего, сказание о Пилате — это версия. Гипотеза.

“— И доказательств никаких не требуется, — ответил профессор и. заговорил негромко, причем его акцент почему-то пропал: — Все просто...” Главы о Пилате не украшение, не декоративная деталь. Недаром они потрясают не меньше, чем весь роман. Эти главы связаны с романом тонкими блистающими нитями, мерцающие их лучи пронизывают повествование, сближая эпохи.

В зашифрованном виде подает нам Булгаков правду о том, как вершится “народный суд”. Вспомним сцену помилования одного из преступников в честь праздника святой Пасхи. Не просто обычаи народа иудейского изображает автор. Он показывает, как уничтожают неугодных единицам руками тысяч, как ложится кровь пророков на совесть народов. Толпа избавляет от смерти настоящего преступника и обрекает на нее Иешуа. Толпа! Над ней распростерлась незримая длань синедриона, всевидящее око первосвященника Иосифа Каифы не сводит с нее тяжелого взгляда.

Толпа! Универсальное средство убийства! Средство всех времен и народов. Толпа! Что с нее взять? Глас народа! Как не прислушаться?! Толпа всегда виновата и не виновата. Жизни ушедших “неудобных” людей давят, как камни, жгут, как угли. И хочется крикнуть: “Не было! Не было!” Но ведь было... И за Понтием Пилатом, и за Иосифом Каифой угадываются реальные люди, оставившие след в истории. Вот почему мы и заговорили о евангельских мотивах в романе Булгакова, написанном в период с 1929 года по 1940-й.

А Воланд, один из главных героев? Кто он? Если символ мрака и зла, то почему в его уста вложены мудрые и светлые слова? Если пророк, то почему рядит себя в черные одежды и с циничным смехом отвергает милосердие и сострадание? Все просто, как он сам сказал, все просто. “Я — часть той силы...” Помните? Воланд — сатана в иной ипостаси. Образ его символизирует не зло, а его самоискупление. Ибо борьба зла и добра, тьмы и света, лжи и правды, ненависти и любви, малодушия и душевной силы продолжается. Борьба эта внутри каждого из нас. А сила, что вечно хочет зла и вечно совершает благо, растворена повсюду.

А по лунной дороге булгаковского романа “поднимается человек в белом плаще с кровавым подбоем... Рядом с ним идет какой-то молодой человек в разорванном хитоне и с обезображенным лицом. Идущие о чем-то разговаривают, с жаром спорят, хотят о чем-то договориться”.

Около двух тысячелетий назад была создана Библия, но еще много в ней тайн. И все новые и новые умы привлекает она в свой мир, неся свет и веру.