Книга “Сестра моя — жизнь” — вторая (после “Поверх барьеров”) книга стихотворений Пастернака. Стихотворения, которые собраны в ней, объединены общей идеей, общими образами. Книга имеет собственную композицию: вступление, основную часть, состоящую из нескольких циклов, и “ послесловие ”.

Интересно, что во многих своих произведениях Пастернак идет от музыки; это особенно характерно для данной книги (и следующей за ней — “Темы и вариации”) и заметно в одновременном присутствии одних и тех же образов в разных стихотворениях (“Девочка” и “Душистою веткою машу-чи...”, “Балашов” и “Давай ронять слова...”), причем в первом образ как бы заявляется, задается, получает свое развитие и разрешение. В первую очередь интересно в стихотворении “Про эти стихи”, где представлено мироощущение лирического героя книги.

В кашне, ладонью заслонясь;

Сквозь фортку крикну детворе:

“Какое, милые, у нас

Тысячелетье на дворе?”

Здесь проявляется свойственное Пастернаку отношение к истории; он воспринимает себя и мир принадлежащими истории, как “второй вселенной, воздвигаемой человечеством в ответ на явление смерти с помощью явлений времени и памяти” (“Доктор Живаго”); лирический герой воспринимает себя как звено времени; он “вечности заложник/ У времени в плену”. я г

Связь поколений и миров проявится еще в одном стихотворении книги — “Давай ронять слова...”.

Интересно стихотворение “Сестра моя — жизнь и сегодня в разливе...”, давшее название всей книге. В нем суть восприятия истории лирическим героем — равенство всех предметов и существ мира в ней.

Что в мае, когда поездов расписанье,

Камышинской веткой читаешь в купе,

Оно грандиозней Святого писанья

И черных от пыли и бурь канапе.

Это стихотворение — концентрация мироощущения лирического героя; здесь заявлено равенство человека и жизни, человека и мира, жизни и мира. Все сотворенное кем бы то ни было имеет право на существование; вещь сотворена, следовательно, вместе со своим возникновением она вошла в историю и стала равна ей.

В первый раз природа как реальное проявление жизни мира изображается в стихотворении “Плачущий сад”. Здесь заметен переход от ада к самому лирическому герою:

Ужасный! — Капнет и вслушивается,

Все он ли один на свете. Мнет ветку в окне, как кружевце,

Или есть свидетель...

К губам поднесу и прислушаюсь,

Все я ли один на свете...

Природа становится средством приобщения к истории.

В связи с образом сада можно рассмотреть стихотворения “Зеркало” и “Девочка”; интересно, что вначале стихотворение “Зеркало” носило название “Я сам”.

Дорожкою в сад, в бурелом и хаос

К качелям бежит трюмо...

Огромный сад тормошится в зале

В трюмо — не бьет стекла!

Отождествление себя с садом становится для лирического героя средством самовыражения; сад, как мир, характеризуется общностью существующей в нем жизни. Прямое отождествление себя и сада мы видим и в стихотворении “Девочка”:

Из сада, с качелей, — с бухты-барахты

Вбегает ветка в трюмо!..

Родная, громадная, с сад, а характером —

Сестра! Второе трюмо!

В стихотворении “Душистою веткою машучи...”, где выражено единство всех явлений бытия:

Пусть ветер, по таволге веющий,

Ту капельку мучит и плющит.

Цела, не дробится...

Очень интересно стихотворение “Ты так играла эту роль!..”, где, возможно, выражено восприятие лирическим героем жизни как игры (вспомним название книги Юрия Живаго — “Игра в людей”). Особенно характерны строки:

И, низко рея на руле

Касаткой об одном крыле,

Ты так! — ты лучше всех ролей

Играла эту роль!

Они дают возможность вспомнить “Чайку” Чехова; вообще в стихах Пастернака ассоциации играют значительную роль; так, например, они важны в “Балашове”:

Мой друг, ты спросишь, кто велит,

Чтоб жглась юродивого речь?

В природе лип, в природе плит,

В природе лета было жечь.

Здесь задан вопрос, но на него не дается ответа. Он дан в стихотворении “Давай ронять слова...”. Характерно, что эпиграфом к нему служат процитированные только что строки; все стихотворение является преддверием ответа:

Ты спросишь, кто велит? —

Всесильный бог деталей,

Всесильный бог любви,

Ягайлов и Ядвиг.

Это стихотворение, несмотря на то что оно не последнее, как бы заключает всю книгу — настолько исчерпывающе дан ответ. Здесь мы видим, кого Пастернак считает центром природы, культуры, мира; при этом подтверждается тождество всего созданного, сотворенного Богом:

Кому ничто не мелко,

Кто погружен в отделку

Кленового листа...

Характерным свойством книги “Сестра моя — жизнь” является очевидное присутствие в ней творящейся истории. Так, в стихотворении “Весенний дождь” мы видим:

Это не ночь, не дождь и не хором

Рвущееся: “Керенский, ура!”,

Это слепящий выход на форум

Из катакомб, безысходных вчера...

Наконец, последнее стихотворение, где хотелось бы заметить наибольшее сближение природы, мира и человека, — это “Наша гроза”:

Гроза, как жрец, сожгла сирень

И дымом жертвенным застлала

Глаза и тучи расправляй

Губами вывих муравья.

В книге есть цикл “Занятие философией”, включающий в себя “Определение поэзии”, “Определение души” и “Определение творчества”. Эти стихотворения по мысли как бы предваряют “Давай ронять слова...”. В “Определении поэзии” мы видим характерный предметный ряд:

...Это — ночь, леденящая лист,

Это — двух соловьев поединок...

Все, что ночи так важно сыскать...

Здесь ночь уподоблена центру жизни. “Определение творчества” же сводится к определению мироздания: “Мирозданье — лишь страсти разряды, человеческим сердцем накопленной”. Таким образом, антропоморфность мира ложится в основу определения самого этого мира.

Итак, мы видим, что книга “Сестра моя — жизнь” — единое произведение, где присутствует несколько развивающихся тем. Центральная — тема любви, от нее и зависят все остальные, сама же она выражена настолько полно в жизни природы и мира, что не может быть исчерпана.