Высшая и истинная цель изучения истории состоит не в заучивании дат, событий и  имен – это лишь первая ступень. Историю изучают, чтобы понять ее законы,  разгадать какие-то сущностные черты характера народа. Идея закономерности  событий истории, их глубокой внутренней взаимосвязи пронизывает все творчество  Пушкина. Попытаемся, анализируя творчество Пушкина, понять его  историко-философскую концепцию.

В раннем творчестве Пушкина нас очаровывают “Руслан и Людмила”, “Песнь о  Вещем Олеге”. Древняя Русь времен князей Владимира и Олега воссоздается в  красочных, полных жизни картинах. “Руслан и Людмила” – сказка, “Песнь о Вещем  Олеге” - легенда. То есть, автор стремится осмыслить не саму историю, а ее мифы,  легенды, сказания: понять, почему сохранила народная память эти сюжеты,  стремится проникнуть в строй мыслей и языка предков, найти корни. Эта линия  получит дальнейшее развитие в пушкинских сказках, а также во многих лирических и  эпических произведениях, где через нравы, речь и характеры героев поэт подойдет  к разгадке особенностей русского характера, принципов народной морали – и так  будет постигать законы развития истории России.

Реальные исторические фигуры, привлекавшие внимание Пушкина, обязательно  находятся на переломе эпох: Петр I, Борис Годунов, Емельян Пугачев. Вероятно, в  момент исторических переустройств как бы обнажаются “скрытые пружины” механизма  истории, лучше видны причины и следствия – ведь в истории Пушкин стремится  понять именно причинно-следственную взаимосвязь событий, отвергая  фаталистическую точку зрения на развитие мира.

Первым произведением, где читателю открылась концепция Пушкина, стала  трагедия “Борис Годунов” – одно из высших достижений его гения. “Борис Годунов”  – трагедия, так как в основе сюжета лежит ситуация национальной катастрофы.  Литературоведы долго спорили о том, кто главные герой этой трагедии. Годунов? –  но он умирает, а действие продолжается. Самозванец? – и он не занимает  центрального места. В центре внимания автора не отдельные личности и не народ, а  то, что со всеми ними происходит. То есть – история.

Борис, совершивший страшный грех детоубийства, обречен. И никакая  высокая цель, никакая забота о народе, ни даже муки совести не смоют этого  греха, не остановят возмездия. Не меньший грех совершен и народом, позволившим  Борису вступить на трон, более того, по наущению бояр, умолявших:

Ах, смилуйся, отец наш! Властвуй нами!

Будь наш отец, наш царь!  Умоляли, забыв о нравственных законах, глубоко равнодушные к тому, кто  станет царем. Отказ Бориса от трона и мольбы бояр, народные молитвы, открывающие  трагедию, подчеркнуто неестественны: автор все время акцентирует внимание на  том, что перед нами сцены государственного спектакля, где Борис якобы не хочет  царствовать, а народ и бояре якобы без него погибнут. И вот Пушкин как бы вводит  нас в “массовку”, играющую в этом спектакле роль народа. Вот какая-то баба: то  укачивает младенца, чтоб не пищал, когда нужна тишина, то “бросает его обземь”,  чтоб заплакал: “Как надо плакать, Так и затих!” Вот мужики трут глаза луком и  мажут слюнями: изображают слезы. И здесь нельзя не ответить с горечью, что это  безразличие толпы к тому, что творится во дворце, очень характерно для России.  Крепостное право приучило народ к тому, что от его воли ничего не зависит. В  площадное действо “избрания царя” вовлечены люди, образующие не народ, а толпу.  От толпы нельзя ждать благоговенья перед моральными принципами – она бездушна.  Народ же – не скопище людей, народ – это каждый наедине со своей совестью. И  гласом совести народной станут летописец Пимен и юродивый Николка - те, кто  никогда не мешается с толпой. Летописец сознательно ограничил свою жизнь кельей:  выключившись из мирской суеты, он видит то, что невидимо большинству. И он  первым скажет о тяжелом грехе русского народа:

О страшное, невиданное горе!

Прогневали мы Бога, согрешили:

Владыкою себе цареубийцу

Мы нарекли.

И что самое главное – он, Пимен, не был на площади, не молил “…отец наш!” – и  все же разделяет с народом вину, несет крест общего греха равнодушия. В образе  Пимена проявляется одна из прекраснейших черт русского характера: совестливость,  обостренное чувство личной ответственности.

По мнению Пушкина, личность, реализуя свои замыслы, вступает во  взаимодействие с объективными законами мира. Результат этого взаимодействия и  творит историю. Получается, что личность действует и как объект, и как субъект  истории. Особенно явно эта двойная роль проявляется в судьбах “самозванцев”.  Самозванец Григорий Отрепьев наперекор всему стремится изменить свою судьбу,  удивительно отчетливо ощущает двойственность своего положения: он и безвестный  чернец, силой собственной воли, смелости, превратившийся в таинственно  спасенного царевича Дмитрия, и предмет политических игр: “…я предмет раздоров и  войны”, и орудие в руках судьбы.

Другой пушкинский герой – самозванец Емельян Пугачев - неслучайно  соотносит себя с Отрепьевым: “Гришка Отрепьев ведь поцарствовал же над Москвою”.  Слова Пугачева “Улица моя тесна: воли мне мало” очень близки к стремлению  Григория не просто вырваться из монастырской кельи, но вознестись на московский  престол. И все же у Пугачева совершенно иная историческая миссия, чем у  Григория: он стремится реализовать образ “народного царя”. В “Капитанской дочке”  Пушкин создает образ народного героя. Сильная личность, незаурядный человек,  умный, широкий, умеющий быть добрым – как пошел он на массовые убийства, на  бесконечную кровь? Во имя чего? – “Воли мне мало”. Стремление Пугачева к  абсолютной воле – исконно народная черта. Мысль, что абсолютно свободен только  царь, движет Пугачевым: свободный народный царь и подданным принесет полную  свободу. Трагедия в том, что герой романа ищет в царском дворце то, чего там  нет. Более того, за свою волю он платит чужими жизнями, а значит, и конечная  цель пути, и сам путь – ложны. Поэтому и гибнет Пугачев. “Капитанскую дочку”  Пушкин создает как народную трагедию, и Пугачева он осмысливает как образ  народного героя. И поэтому образ Пугачева постоянно соотносится с фольклорными  образами. Его личность спорна, но как “народный царь” Пугачев безупречен.

До сих пор я говорил о тех произведениях Пушкина, где история  исследуется в момент перелома, смены эпох. Но историческое событие длится  гораздо дольше этого момента: оно чем-то подготавливается изнутри, как бы  назревает, затем свершается и длится столько, сколько продолжается его влияние  на людей. В явности этого длительного влияния на судьбу людей мало что сравнится  с петровскими переустройствами страны. И образ Петра I интересовал, увлекал  Пушкина всю жизнь: поэт осмысливал его во многих произведениях. Попробуем  сопоставить образы Петра из “Полтавы” и из “Медного всадника”.

“Полтава” написана в 1828 году, это первый опыт исторической поэмы у Пушкина.  Жанр поэмы – традиционно романтический, и в “Полтаве” во многом как бы  “сплавлены” черты романтизма и реализма. Образ Петра Пушкиным романтизирован:  этот человек воспринимается как полубог, вершитель исторических судеб России.  Вот как описано явление Петра на бранном поле:

Тогда-то свыше вдохновенный

Раздался звучный глас Петра…

Его зов – “глас свыше”, то есть Божий глас. В его образе нет ничего от  человека: царь-полубог. Сочетание ужасного и прекрасного в образе Петра  подчеркивает его сверхчеловеческие черты: он и восхищает, и внушает ужас своим  величием обычным людям. Уже одно его явление вдохновило войско, приблизило к  победе. Прекрасен, гармоничен этот государь, победивший Карла и не  возгордившийся удачей, умеющий так по-царски отнестись к своей победе:

В шатре своем он угощает

Своих вождей, вождей чужих,

И славных пленников ласкает,

И за учителей своих

Заздравный кубок поднимает.

Увлеченность Пушкина фигурой Петра очень важна: поэт стремится осознать  и оценить роль этого выдающегося государственного деятеля в истории России.  Мужество Петра, его страсть познавать самому и вводить в стране новое не могут  не импонировать Пушкину. Но в 1833 году стихотворение Адама Мицкевича “Памятник  Петра Великого” заставило Пушкина попытаться иначе взглянуть на проблему,  пересмотреть свое отношение. И тогда он написал поэму “Медный Всадник”. В  “Полтаве” образ Петра как бы дробился:

Лик его ужасен.

Движенья быстры. Он прекрасен.  В “Медном всаднике” лик Петра также величественен, в нем и мощь, и ум. Но  исчезло движенье, ушла жизнь: перед нами лицо медного истукана, только страшного  в своем величии:

Ужасен он в окрестной мгле.

Необходимо было на исходе XVII века ввести Россию в ряд первых мировых держав.  Но возможно ли ради этой цели жертвовать судьбой хотя бы такого маленького  человека, как Евгений, его скромным простым счастьем, его рассудком? Оправдывает  ли историческая необходимость такие жертвы? Пушкин в поэме лишь ставит вопрос,  но верно поставленный вопрос и есть истинная задача художника, ибо на подобные  вопросы должен ответить себе каждый человек.