Татьяна Горбатова

Олицетворением нравственного идеала в народе всегда считались святые угодники, носители Божией правды. Обращается к христианскому опыту святых подвижников и Некрасов. Стяжание святости может совершаться, во-первых, через иноческое служение, а во-вторых, через праведный образ жизни и служение людям в миру. Некрасова интересует именно второй путь, поэтому все его “подвижники” причастны к миру. Сокровенная мысль всех его произведений — о невозможности личного, индивидуального спасения, о нравственной ответственности каждого человека за происходящее в мире, где каждый за всех и перед всеми виноват. Некрасовский “народный заступник” — это “подвижник” , который не бежит от мира, а идёт в мир.

Подвижничество же простого русского мужика заключается в тяжёлом физическом труде. Народ высоко ценил аскетическое монастырское служение, но рядом с ним, в жизни мирян, он утверждал служение другое — трудничество. Труд оценивается традиционной крестьянской этикой как необходимое, возвеличивающее, праведное дело. Народный мир у Некрасова можно условно разделить на тружеников (людей, обрабатывающих землю, постоянно находящихся в одном пространстве) и странников-богомольцев, идущих по Руси. Каждый выполняет свою миссию, но изначальная мотивация едина — физическое страдание на земле во имя светлой будущей жизни на небе.

Нельзя не согласиться с Ю.В.Лебедевым, который утверждает, что с этой точки зрения до сих пор не понята и не осмыслена особая роль темы труда в поэзии Некрасова вообще и в «Железной дороге» в частности. Песня мертвецов — строителей железной дороги — обычно воспринимается лишь как обличение.

Разумеется, эта тема есть, но содержание ею никак не исчерпывается. На тяжёлые и бесчеловечные условия мертвецы указывают не для того, чтобы посетовать на тяготы, перенесённые ими. Скорее наоборот: эти тяготы как бы усиливают сознание высшей праведности предпринятого ими трудового подвижничества, ибо трудились они на пользу общую и не материальные блага вдохновляли их, а надежда на богоугодность великого дела. Как православные люди, они убеждены, что “Бог труды любит”. Поэтому в лунную ночь они любуются делом своих рук и радуются, что во имя Божие претерпели великие муки и страдания.

Очень интересно трактует «Железную дорогу» В.А.Сапогов. Он выявляет в основе этого стихотворения миф о “строительной жертве”, связанный с обрядом основания. Жертва трактуется в нём как выкуп за место, именно ею обеспечивается жизнеспособность заложенного дома, храма, города и тому подобного. Железная дорога — сооружение, построенное на мертвецах (“мёртвые в землю зарыты”). По мифу, строители, принесённые в жертву, обладают особым статусом посредников между миром земным и потусторонним. Они являются Ване в видении, чтобы рассказать о строительстве дороги. “Мирные дети труда”, претерпевшие всё, они становятся “божьими ратниками”, то есть жертвой принятой. Финальная сцена, по мысли В.А.Сапогова, “связана с темой жертвенного пиршественного возлияния с положенными в этом случае всепрощением («Бочку рабочим вина выставляю // И недоимку дарю…»), единством (песни, крики «ура!»), травестийными заменами (выпрягают лошадей и вместо них впрягаются сами) и, наконец, всеобщим ликованием”. Мифологему “строительной жертвы” исследователь выделяет также в других произведениях Некрасова: программном стихотворении «Поэт и гражданин» (“Умрёшь не даром: дело прочно, // Когда под ним струится кровь…”), стихотворениях-некрологах (например, «Памяти Добролюбова»), декабристских поэмах.

В народном представлении умереть в праведном труде — значит “умереть со славой”. В цикле «О погоде» типографский рассыльный Минай, обращаясь к поэту, говорит: “Умереть бы привёл Бог со славою, // Отдохнуть отдохнём, потрудясь…” Трудничество — характерная примета всех народных героев Некрасова. В основе стихотворения «Дума» («Сторона наша убогая…», 1861) — житейский сюжет: мужик хочет наняться в работники. Его интересует плата за труд, материальная сторона, но это не становится для него главным, определяющим. У него “поработать руки чешутся”, батрака притягивает и манит труд сам по себе, причём труд тяжёлый, напоминающий богатырский. Да и сам мужик видит себя не иначе как богатырём: пашет пески сыпучие, рубит леса дремучие. Тема трудового богатырства, развивающая мотив былин о Микуле Селяниновиче и Святогоре, становится одной из ведущих в творчестве Некрасова. Богатырю уподобляется Прокл в поэме «Мороз, Красный нос» (“Большие, с мозолями руки, // Подъявшие много труда, // Красивое, чуждое муки // Лицо — и до рук борода…”). Эту же тему подхватывает в «Кому на Руси жить хорошо» Савелий, который, обращаясь к Матрёне Тимофеевне, говорит: “Ты думаешь, Матрёнушка, // Мужик — не богатырь? // И жизнь его не ратная, // И смерть ему не писана // В бою — а богатырь!”

Крестьянский труд мало что даёт в материальном отношении: в лучшем случае он дарует мужику ровно столько, сколько нужно для скромного достатка и поддержания жизни. Сама природа приглушает в русском человеке материальные стимулы труда, но зато сполна мобилизует другие, духовные его мотивы. Эта мысль отчётливо звучит в поэме «Крестьянские дети»:

Любите свой хлеб трудовой —

И пусть обаянье поэзии детства

Проводит вас в недра землицы родной!..

Любовь к “скудному полю” требует прежде всего духовного, детски-бескорыстного к нему отношения. Она не подвластна земным, материальным мотивам, она выше конечного и преходящего (именно поэтому Некрасов подчёркивает здесь тему вечности). Без этой любви крестьянский труд теряет свою красоту и поэтичность.

* * *

В стихотворении «Влас» (1855) Некрасов создаёт образ русского странника, собирающего пожертвования на строительство церкви. Очень важным является то, что этот человек раньше был “великим грешником” (этот образ будет и в поэме «Кому на Руси жить хорошо») — так возникает тема греха. Каноническая церковь признаёт грехом нарушение заповедей Христа: “Если же хочешь войти в жизнь вечную, соблюди заповеди. Говорит Ему: «Какие?» А Иисус же сказал: не убивай; не прелюбодействуй; не кради; не лжесвидетельствуй; почитай отца и мать; и: люби ближнего твоего как самого себя». Юноша говорит Ему: всё это сохранил я от юности моей; чего ещё недостаёт мне? Иисус сказал ему: если хочешь быть совершенным, пойди, продай имение твоё и раздай нищим; и будешь иметь сокровище на небесах…” (Мф. 19, 17–21).

Интересно осмысление греха в духовных стихах, являющихся результатом освоения христианства народом (далеко не адекватного христианскому учению в его чистоте). В духовных стихах принципы благочестия более конкретны:

Как я, Господи, восскорбил своею душею

От смертного часу до Христова воскресения,

Такожды и вы попоститеся

Верою и любовию, кротостями и смирением,

Своими благими делами.

(Иерусалимские стихи)

Только всем поможеть посты и молитвы, милостыня наша,

Кто нищему даваить да родителей своих поминаеть.

Нас Господь помяне за престолом Своим,

За архангельскым гласым да за райской пишшай.

Кто мёртвых проводить до Божьей до церкви

С кануном, с свячою, Богу помолится —

На веки спасётся, на многая лета!

(Плач Адама)

В стихотворении критерии греховности приобретают социальный характер. Влас преступил законы того общества, в котором он жил. Все его действия (за исключением, может быть, того, что он “побоями в гроб жену свою вогнал”) направлены не просто против конкретного человека, а против всего мира. Неслучайно Некрасов использует собирательное слово “соседство” (которое можно отнести к тематическому полю “мiръ”, представленному ещё такими словами, как “народ”, “Русь крещёная”, “мы” и другими); собирательными являются образы “родного”, “убогого”, “пахаря”, “нищего”.

Одной из важнейших мыслей стихотворения можно назвать следующую: искреннее раскаяние способно искупить любой грех (что согласуется как с традиционной Церковью, так и с народным мировосприятием. “Иисус же, услышав это, сказал: «не здоровые имеют нужду во враче, но больные… Я пришёл призвать не праведников, но грешников к покаянию»” (Мф.9, 12–13). Народные пословицы: “Большой грех прощается скорее малого, потому что человек покается” (раскольн.); “Ни греха, ни спасения”; “Умей грешить, умей и каяться”; “Ни праведный без порока, ни грешный без покаяния”).

Влас грешен, но готов отмолить свой грех, пострадать. Он отправился собирать деньги на строительство храма. Примечательно, что он роздал, а не продал своё имущество (ведь выручку можно было бы тоже вложить в создание Церкви) — так герой отрекается от своей прошлой неправедной жизни, от нечестно заработанного богатства. Ведь Божий храм не может быть построен на ворованные деньги. Но важно ещё и то, что Влас приобщает к его созданию других людей со всей “Руси крещёной” — весь мир.

Таким образом, “великий грешник” как бы возвращается в мир, законы которого он когда-то презрел. Меняется его нравственный облик. Влас превратился в последнего ещё при жизни, чтобы стать первым после смерти. Он нищий, питается подаянием, но его путь — путь праведника.

Подобный образ возникает у Некрасова также в стихотворении «Размышления у парадного подъезда». Здесь у странников другая цель: они, видимо, пришли с просьбой от общины в город. Но по сути миссия и у них, и у Власа одна и та же — послужить миру; принять на себя страдание, избавив от него других людей. Отношение русского народа к страннику почтительное, граничащее с преклонением перед его трудом. Он и воспринимается не как обыкновенный, а как “Божий человек”, обидеть которого — грех. Поэтому “владелец роскошных палат” виноват не только перед этими конкретными мужиками, но перед всей “Русью крещёной (“И сойдёшь ты в могилу… герой, // Втихомолку проклятый отчизною…”). И совершает он не какое-то должностное преступление, а преступление против совести, против Бога (“Не страшат тебя громы небесные…”).

Образы странников в «Размышлениях у парадного подъезда» — это религиозные образы, синонимы высокого нравственного подвижничества. Поэтому они “помолились на церковь”, поэтому у них и “крест на шее” — как бы символ мученического креста, который русский мужик в этой жизни нёс (слово “мука” тоже употреблено Некрасовым). Как замечает М.Нольман, далее поэтическое повествование о мужиках продолжается в таком же и даже ещё более высоком, почти библейском, стиле. Убогие крестьянские сумки и котомки названы “кошли”, скромное задабривание швейцара — “скудная лепта”. Наконец, самих мужиков поэт называет “пилигримы”, то есть религиозные путешественники, взявшие обет на служение… Определение “пилигримы” находит продолжение, разворачивается, когда в стихотворении появляется образ “палящего солнца” (рядом с апелляцией к “Божьему суду”):

И пошли они, солнцем палимы,

Повторяя: “Суди его Бог!”

То, что они уходят с “непокрытыми головами”, оказывается последним штрихом к образу крестьян, высокому и трагическому образу подвижников и страдальцев.