Красною кистью

Рябина зажглась.

Падали листья.

Я родилась.

М. Цветаева

Марина Ивановна Цветаева — большой, сильный и смелый талант. Стихи начала писать рано, с шести лет, печататься — с шестнадцати. Уже в юношеских стихах Цветаевой проявляется ее индивидуальность, свой стиль и слог.

В ранних стихах Марины Ивановны господствует песенное начало, звонкость и полная свобода поэтического дыхания.

Как правая и левая рука —

Твоя душа моей душе близка.

Мы смежены, блаженно и тепло,

Как правое и левое крыло.

Но вихрь встает — и бездна пролегла

От правого — до левого крыла!

Мятежность и неуступчивость, желание все проверить самой отличают ее первые стихи. Цветаевой интересны истоки этой непокорности. Она хочет понять и осознать прежде всего себя, свое место в этом прекрасном разноголосом и многоцветном мире.

У первой бабки — четыре сына,

Четыре сына — одна лучина...

А у другой — по иному трахту! —

У той тоскует в ногах вся шляхта.

Обеим бабкам я вышла — внучка:

Чернорабочий — и белоручка!

В центре этого многокрасочного и многозвучного мира стоит столь же резко выявленный в своих национальных чертах образ лирической героини, от лица которой написаны все стихи,— женщины с “гордым видом” и “бродячим нравом”, носительницы “страстной судьбы”, которой “все нипочем”, которая не знает удержу ни в страсти, ни в отчаянии, ни в любви, ни в ненависти, а во всем жаждет только “безмерности”.

Другие — с очами и с личиком светлым,

А я по ночам беседую с ветром

Не с тем — италийским

Зефиром младым, —

С хорошим, с широким,

Российским, сквозным...

Стихия своевольства, душевного бунтарства, “безмерности” — вот та эмоциональная среда, вне которой нельзя понять ни поэзию Цветаевой, ни самого поэта. Жила она сложно и трудно, не знала и не искала ни покоя, ни благоденствия, всегда была в полной неустроенности и, хотя хорошо знала себе цену как поэту, ровным счетом ничего не сделала для того, чтобы как-то наладить и обеспечить свою литературную судьбу. И при всем том она была очень жизнестойким человеком, жадно любила жизнь и, как положено поэту-романтику, предъявляла ей требования громадные, часто — непомерные.

Писала я на аспидной доске,

И на листочках вееров поблеклых,

И на речном, и на морском песке.

Коньками по льду и кольцом на стеклах,

И на стволах, которым сотни зим,

И, наконец — чтоб было всем известно! —

Что ты любим! любим! любим! — любим! —

Расписывалась — радугой небесной.

Жизнелюбие Марины Цветаевой воплощалось прежде всего в любви к России и к русской речи. Но как раз при встрече с Родиной поэта настигла жестокая и непоправимая беда.

Ты! Сей руки своей лишусь, — Хоть двух!

Губами подпишусь На плахе: распрь моих земля —

Гордыня, Родина моя!

Первые четыре года после Октября Цветаева прожила в Москве. Писала много, но печатали мало, и знали ее лишь в узком кругу завзятых любителей поэзии.

Вчера еще в глаза глядел,

А нынче — все косится в сторону!

Вчера еще до птиц сидел, —

Все жаворонки нынче — вороны!..

Я глупая, а ты умен,

Живой, а я остолбенелая.

О вопль женщин всех времен:

“Мой милый, что тебе я сделала?!”

Само — что дерево трясти! —

В срок яблоко спадает спелое...

— За все, за все меня прости,

Мой милый,— что тебе я сделала?!

В 1922 году ей разрешено было выехать к мужу за границу. Жили в Берлине, Праге, Париже. Вскоре к Цветаевой приходит осознание того, что за “белым движением” не стоит ни исторической, ни человеческой правды, а белоэмигрантская среда с ее мышиной возней и яростной грызней оказалась ей более чуждой и враждебной, чем Советская Россия.

До Эйфелевой — рукой Подать!

Подавай и лезь. Но каждый из нас — такое

Зрел, зрит, говорю, и днесь.

Что скушным и некрасивым

Нам кажется ваш. Париж.

“Россия моя, Россия, Зачем так ярко горишь?”

В жестоких лишениях и полном одиночестве Цветаева продолжала мужественно работать — писала не только замечательные лирические стихи, но и поэмы, стихотворные драмы, прозу. Поэзия зрелой Цветаевой монументальна, мужественна и трагична. Она думала и писала только о большом, важном; искала и прокладывала в поэзии новые пути. Стих ее со временем отвердевает, теряет прежнюю летучесть. Читать ее стихи между делом нельзя. Она поэт сложный, требует от читателя встречной работы мысли.

Наша совесть — не ваша совесть!

Полно! — Вольно! — о всем забыв.

Дети, сами пишите повесть

Дней своих и страстей своих.

В 1939 году Цветаева возвращается в Россию, но жизнь не становится легче; одиночество, тоска, война сломили Марину Ивановну, она добровольно ушла из жизни.

Тоска по Родине! Давно

Разоблаченная морока!

Мне совершенно все равно —

Где совершенно одинокой...

Прошли годы — и поэзия Цветаевой дошла до читателей. Лучшему из того, что написала она, “настал черед” — потому что настоящее в искусстве не теряется и не умирает.