Николай Васильевич Гоголь оказал неоценимое влияние на русскую литературу. Он показал русскому читателю не только свою родную Украину, но и Петербург, и жизнь маленьких уездных городов. И везде он описывал не только богемных помещиков и чиновников, но и жизнь простых “маленьких” людей. При этом он старался победить зло в людях, “излечить” их от пороков, используя для этого самое сильное оружие и лекарство — его смех. Гоголем восхищались многие, но были также люди, ругающие его произведения, но никто так до конца и не понял той необыкновенной тайны его души, которой наполнены его произведения.

Значительную часть своей жизни Гоголь провел в Петербурге. Это не могло не отразиться на его произведениях. В очень многих из них присутствует образ Петербурга. Гоголь написал даже целый цикл петербургских повестей. И везде это таинственный волшебный город, полный всякой чертовщины. Здесь легко оживают дома и вещи, люди ходят и разговаривают сами с собой, а обыкновенный нос может запросто убежать от своего хозяина и разъезжать по городу в экипаже, словно чиновник. Владимир Набоков писал: “Главный город России был выстроен гениальным деспотом на болоте и на костях рабов, гниющих в этом болоте: тут-то и корень его странности — и его изначальный порок”. Петербург у Гоголя — это нереальное, призренное царство чинов и вещей, царство роскоши и власти, где “маленькие люди” исчезают бесследно, не оставляя о себе никакой памяти.

Одним из первых произведений Гоголя, в которых присутствует образ Петербурга, является повесть “Ночь перед Рождеством”, вошедшая в цикл “Вечера на хуторе близ Диканьки”. Здесь мы видим Петербург глазами Вакулы, словно в ад прилетевшего сюда на черте. Петербург представляется нам чем-то невероятным. Вакула просто ошеломлен его сиянием и громыханием. Гоголь показывает Петербург через звуки и свет. Стук копыт, звук колес, дрожь мостов, свист снега, крики извозчиков, полет карет и саней — просто невероятное мелькание и суета. В этом сказочном мире Вакуле кажется, что оживают даже дома и смотрят на него со всех сторон. Возможно, похожие впечатления испытывал и сам Гоголь, когда впервые приехал в Петербург. О необычайно ярком свете, который исходил от фонарей, Вакула говорит: “Боже ты мой, какой свет! У нас днем не бывает так светло”. Дворец здесь просто сказочный. Все вещи в нем удивительные: и лестница, и картина; и даже замки. Люди во дворце тоже сказочные: все в атласных платьях или золотых мундирах. Вакула видит один блеск и больше ничего. В “Ночи перед Рождеством” Петербург яркий, ослепительный, оглушающий и невероятный во всем.

Совсем другим выглядит Петербург в комедии “Ревизор”. Здесь он уже гораздо более реален. В нем нет той сказочности, которая присутствует в “Ночи перед Рождеством”, это уже практически настоящий город, в котором чины и деньги решают все. В “Ревизоре” мы встречаем два рассказа о Петербурге — Осина и Хлестакова. В первом случае это рассказ о нормальном Петербурге, который видит слуга мелкого чиновника. Он не описывает какой-нибудь невероятной роскоши, но говорит о реальных развлечениях, доступных ему и его хозяину: театры, танцующие собаки и катание на извозчике. Ну а что ему нравится больше всего, так это то, что все люди разговаривают очень вежливо: “Галантерейное, черт возьми, обхождение!” Совсем другой Петербург рисует нам Хлестаков. Это уже не Петербург с купцами и танцующими собаками, а Петербург с чинопочитанием и невообразимой роскошью. Это Петербург мечты мелкого чиновника, который хочет стать генералом и пожить на широкую ногу. Если сначала он просто присваивает себе чин повыше, то в конце его рассказа он уже практически фельдмаршал, и его преувеличения достигают поистине невероятных масштабов: суп, приехавший на пароходе из Парижа, семисотрублевый арбуз. В общем, Петербург в мечтах Хлестакова — это город, где у него много денег и высокий чин, поэтому он живет в роскоши и все его боятся и почитают.

Несколько другим изображен Петербург в повести “Шинель”. Это город, в котором “маленькие люди” пропадают бесследно. В нем одновременно существуют улицы, где и ночью светло, как днем, с живущими на них генералами, и улицы, где помои выливают прямо из окон, тут обитают башмачкины. Переход от одних улиц к другим Гоголь изобразил через их освещение и шинели чиновников: если на бедняцких улицах освещение “тощее” и воротник на шинели из куницы редкость, то чем ближе к богатым районам, тем ярче становится свет фонарей и тем чаще попадаются бобровые воротники. В “Шинели” описывается свободное времяпрепровождение мелких чиновников и других бедных людей. Так, некоторые шли в театр или на улицу, другие на вечер, а третьи к какому-нибудь другому чиновнику поиграть в карты и попить чаю. Дворовые же и “всякие” люди сидели по вечерам в небольших лавочках, проводя время за болтовней и сплетнями. Обо всем этом Гоголь рассказывает в противопоставление Акакию Акакиевичу, у которого все развлечение заключалось в переписывании бумаг. Богатые люди тоже ездят в театр, гуляют по улицам, играют в карты, только билеты они покупают подороже, одеваются получше и, играя в карты, пьют не только чай, но и шампанское.

Это словно два мира одного города. Они очень похожи, но в то же время различий между ними не меньше. Эти два мира встречаются в кабинете у значительного лица в качестве Акакия Акакиевича и самого значительного лица. И во время этой встречи значительное лицо одним своим видом и голосом чуть не убило несчастного Акакия Акакиевича. Так и богатая часть города при помощи своих денег полностью подчиняет себе бедную. Бедная часть Петербурга — это словно тень второй, богатой части. Они имеют схожие очертания, но тень сера и не красочна, тогда как сам богатый город переливается всеми цветами радуги.

Самый невероятный Петербург Гоголь изобразил в “Мертвых душах”. Это абсолютно нереальный дьявольский город. Здесь мосты, словно черти, висят в воздухе, не касаясь земли. Шторы и гардины кусаются. Это, как говорит почтмейстер, сказочная Шехерезада. Этот Петербург словно центр земли: здесь как будто собрались все страны мира. Ковры почтмейстер называет Персией, а не персидскими. В приемной Копейкин боится толкнуть локтем Америку или Индию: почтмейстер, правда, говорит, что это вазы, но ведь сроду ни в Америке, ни в Индии ваз фарфоровых не делали. Обедает же капитан в “Лондоне”. Люди здесь тоже разные: и русские, и французы, и англичане. Кругом все утопает в роскоши: зеркала, мрамор, вазы, серебряная посуда, арбуз за сто рублей. Кругом какое-то дьявольское нагромождение людей и вещей. Да и самого Копейкина почтмейстер сравнивает то с совой, то с пуделем, то с чертом. Даже швейцар здесь похож на моржа. От всего этого создается впечатление, что Петербург — это дьявольский город, в котором “начальник” — полноправный правитель, хотя и существует .“высшее начальство”. У него в приемной сидят не только бедные люди, вроде Копейкина, но и “эполеты” и “аксельбанты”.

Петербург “Мертвых душ” — это странный призрак настоящего города, это именно тот город на костях, про который написал Набоков. В нем вещи такие же живые, как и люди. Петербург необыкновенный город. С одной стороны, это холодный, мрачный каменный город, но с другой — это центр культуры. Петербург часто затопляла Нева, словно смывая с него накопившиеся пороки.

Внутренний мир Петербурга может видеть не каждый, а только немногие, особенные люди. Одним из таких людей и был Гоголь. Он увидел в этом городе то, что веками не замечали живущие здесь люди. Набоков писал: “Петербург обнаружил всю свою причудливость, когда по его улицам стал гулять самый причудливый человек во всей России”.