"Советский народ смотрит всегда вперед", "Советский народ тверже каменных пород"... Как отдельные элементы этих образований, так и оба образования в целом способны вызвать ряд вопросов. Что такое "советский народ"? Существовал ли он фактически или только де-юре? Создавались ли подобные образования самим "советским народом" или же - для него? Что они собой представляют - пословицы (как их обычно именуют)? Пропагандистские лозунги? Или и то, и другое?

I. Термином "советский народ" была в 1971 г. названа "Новая историческая, социальная и интернациональная общность людей, имеющих единую территорию, экономику, единую по социалистическому содержанию и многообразную по национальным особенностям культуру, федеративное государство и общую цель - построение коммунизма" (ФЭС, 1983, 620; см. также Ким, 1972). Постановлением XXIV съезда Коммунистической партии Советского Союза советский народ возник как эффект прочного социально-политического и идейного единства всех классов и слоев, наций и народностей, заселяющих территорию СССР. Их общим языком - т.е. языком советского народа - был признан русский язык, что являлось выражением "той роли, которую играет русский народ в братской семье народов СССР" (ФЭС, 1983, 620).

По мнению многих исследователей, формирование "советского народа" было неразрывно связано с созданием системы средств "советского языка" [1], софункционировавшего с русским в рамках диглоссии (Кронгауз, 1993). Понятие "советского языка" можно, однако, толковать значительно шире, чем чисто лингвистическое: на наш взгляд, средства "советского языка" раскрываются полностью только в семиотической перспективе. И подобно тому, как лексику и фразеологию немецкого языка, немецкий речевой этикет, газетные анонсы, некрологи, плакаты, песни, кинофильмы, ритуалы 30-40-х годов было предложено считать знаками общего языка Третьего Рейха (Lingua Tertii Imperii, LTI; см. Klemperer, 1975), так и различные по своей "семиотической материи" проявления советской действительности (вербальные, графические, архитектурные, музыкальные, ритуальные и т.п.) можно, по нашему мнению, объединить под условным общим названием "Lingua Imperii Sovietici" (LIS; см. Chlebda, 1992).

II. Среди подсистем средств LIS вербального характера (подсистема лексических и фразеологических советизмов, советский речевой этикет, советский стиль аргументирования и т.п.) видное место занимают "советские жанры речи" [2], функционирующие как средства выражения и распространения нового, специфически советского содержания. Один из таких жанров и составляют "пословицы советского народа", которые должны были войти в речевой обиход наравне с "пословицами русского народа" [3]. Природа "пословиц советского народа", таким образом, сложна: они возникли в системе ценностей советского языка, созданы в материи русского языка, функционировали же в системе воздействия Языка Советской Империи.

"Пословицы советского народа" - Была Россия царская - стала пролетарская, Жди не дождя и грома, а жди агронома, От ленинской науки крепнут разум и руки, СССР - всему миру пример - стали возникать после революции 1917 г. и издавались сборниками с половины 20-х годов по 80-е годы [4]. Советская природа этих образований проявляется уже "на поверхности", в самой материи языка. Ее образуют:

1. Оппозиция "того, что было" и "того, что есть", причем первый член этой оппозиции всегда отмечен негативно, а второй позитивно (напр.: Раньше церковь да вино - а теперь клуб да кино, Раньше жили - слезу лили, а теперь живем - счастье куем, Была коптилка да свеча - теперь лампа Ильича);

2. Группирование пословиц в такие тематические гнезда, ведущие слова которых не встречались в дореволюционных сборниках русских паремий ни как заглавия гнезд, ни как компоненты самих пословиц (напр.: Агроном, Бригада, Бюрократ, Колхоз, Коммунист, Норма, Партия, Пионер, План, Революция, Секретарь, Советы, Спекулянт, Спорт, Танк, Трактор, Ударник, Фашизм, Хулиганство, Шпион, Электричество и т.п.).

Подобные понятия покрывают собой, пожалуй, весь универсум советской действительности, образ которого может и должен быть восстановлен в ходе когнитивного анализа советских паремий.

3. Сочетание традиционных тем с новым, советским, содержанием (если в советском сборнике появляется тематическое слово Бог, то вместе с пословицами типа: За богом пойдешь - ничего не найдешь; если Правда - то: Правда Ленина по всему свету шагает и т.д.). Нередко такие именно пословицы являются единственными на данную традиционную тему.

4. Предположение, что есть такие традиционные понятия, которые по сути своей не имеют - ибо не могут иметь - никакого отношения к новой, советской действительности. Поэтому, например, тематические группы Богатство, Горе, Сирота снабжаются в сборнике А. Жигулева (1965) пометой, что все содержащиеся в них пословицы происходят из старых, дореволюционных сборников.

III. Как это ни парадоксально, противопоставление нового старому - всего лишь одна из форм тесной связи советских и русских пословиц. Формально советские пословицы трудно различимы от русских, так как они построены по тем же формальным признакам, что русские народные паремии. Так, советские пословицы:

а) по большей части двучленны (Колхоз богат - колхозник рад, Кремлевские звезды видишь - смелее вперед идешь);

б) антитетичны (К нам на - танках, а назад - на санках, Было время - любили гармониста, а теперь время настало - любят тракториста);

в) гиперболичны (Два коммуниста ведут беспартийных триста, Видна из Кремля вся советская земля);

г) используют параллелизмы (Руководитель без народа, что цветок без солнца, Море не высохнет, а народ не заблудится);

д) используют звуковые повторы (Авось да небось на фронте брось, Икона для духа, что сивуха для брюха) и т.п.

Связь советских и русских пословиц проявляется также в своеобразных контаминациях: одна часть пословицы русская, вторая - советская. В результате получаются русско-советские паремические гибриды: Наша правда врагу глаза колет (из русского Правда глаза колет); И один в поле воин, если он советский воин (из русского Один в поле не воин); Береги честь смолоду, а оружие - как в руки взял (из русского Береги платье снову, а честь смолоду).

Наконец, связь советских и русских пословиц видна и в особых образованиях, которые можно определить как советские паремические "кальки" с русского языка, ср.: рус. С миру по нитке - голому рубаха - сов. С кружки по капле - буфетчице дом; рус. Волков бояться - в лес не ходить - сов. Врагов бояться - пограничником не быть; рус. Не красна изба углами, а пирогами - сов. Завод красен не планом, а выполнением.

IV. Чтобы должным образом оценить факт уподобления советских пословиц русским, нужно рассмотреть его в более широкой семиотической перспективе. Взгляд на культуру советского периода показывает, что одно и то же явление - резкое идейное противопоставление нового старому и в то же время создание нового по формальному образцу и подобию старого - обнаруживается во многих сферах советской действительности и реализуется в различных "субстанциях". Примеры многочисленны и разнородны: псевдонародные песни о Ленине и Сталине, подделанные под народный лад сказы и предания о "славных советских полководцах", картинки из колхозной жизни на шкатулках в стиле "палеха" (ср. Минералов, 1991, 12); вспомним также уподобление советской архитектуры зрелого сталинского периода античным (или классицистическим) образцам; наконец, в более широком плане, уподобление "новой жизни" традиционному театру (ср. Гюнтер, 1992, 29-32 и 37-39). На таком фоне создание советских паремий по формальному образцу народных русских пословиц оказывается только одним из звеньев значительно более масштабного процесса, охватывающего, пожалуй, всю экзистенциальную сферу "советского человека": процесса подделывания новой идеологии под старые - традиционные, привычные, проверенные временем - формы. Этот процесс оценивается нами не столько как камуфляж, сколько как попытка придать новой идеологии атрибуты каноничности. Изучение этого процесса - его характера, механизмов, радиуса действия - только начинается [5].

V. Если советские пословицы формально так похожи на русские, то что же из все-таки от русских отличает? Наличие советских "слов-ключей" - признак не всегда надежный, так как существуют пословицы советского периода, не содержащие в своем составе таких показателей (напр.: Мир да лад - большой клад, Доброе братство - лучшее богатство). Различия, на наш взгляд, носят более "глубинный" характер и касаются семантической (и, шире, когнитивной) природы советских пословиц.

Во-первых, базируя на всех формальных принципах организации народных пословиц (двучленность, антитетичность, гиперболичность, параллелизм, звуковые повторы и т.д.), советские пословицы почти не используют метафору как фундаментальную для подлинных пословиц мыслительную категорию. Случаи пословиц-метафор в советских сборниках единичны (напр.: Один работун сел верхом на табун - в группе пословиц о трактористе, хотя это, пожалуй, скорее загадка, чем пословица). В подавляющем большинстве случаев советские пословицы "однослойны", т.е. буквальны: это прямые наказы, запреты, очевидные (для их авторов) истины и другие тому подобные "прописи разового применения", ср.: Сей кукурузу - получишь сало, Зря не болтай у телефона - болтун находка для шпиона, Партийный - человек активный, Без удобрений не будет растений и т.п.

Во-вторых, все подлинные народные пословицы дают в своей сумме многосторонний взгляд на жизнь, синтез высокого и низкого, начал добра и зла, единство тезисов и антитезисов. есть пословица: Незваный гость хуже татарина, но есть и Незваный гость лучше званого; пословицам, сомневающимся в человеческих возможностях - Своей тени не обгонишь, Лбом стенку не перешибешь - противопоставляются пословицы, исполненные веры в такие возможности: Вкруте и вяз переломишь, Исподволь и ольху согнешь; выражениями веры в любовь и всемогущество Бога - Аще Бог с нами, никто же на ны, На Бога положишься - не обложишься - противопоставляются пословицы-сомнения: На Бога надейся, а сам не плошай, Богу молись, а добра-ума держись и т.д. По определению Станислава Ежи Леца, "пословицы противоречат друг другу. И в этом именно народная мудрость" (Lec, 1974, 49) [6].

В то же время советские пословицы "не противоречат друг другу". Написанные по заказу сверху, они силою обстоятельств выражают идеологию заказчика - без сомнений, колебаний, вопросов. Русские пословицы выросло спонтанно на почве многовекового человеческого опыта, представляя собой плоды рефлексии над сложностью и многосторонностью мира. Советские пословицы ex definitione выражают, иллюстрируют и пропагандируют только одну точку зрения на мир. Поэтому советские пословицы могут противоречить русским, но никогда не противоречат друг другу - и эта черта кажется нам основным дифференциальным признаком советских паремий. Изолированная советская пословица может соответствовать всем требованиям "паремической мифологии", что формально не позволяет отличить ее от подлинной народной пословицы. Только системные сопоставления между советским и русским корпусами пословиц (а также сопоставления внутри каждого из корпусов) могут выявить ее настоящую значимость.

VI. Как утверждал Владимир Даль, пословица "не сочиняется, а вынуждается силою обстоятельств, как крик или возглас, невольно сорвавшийся с души" (Даль, 1984, 13). Спонтанность возникновения, древность происхождения, безымянность или общность авторства интуитивно причисляют к отдельным чертам народных пословиц. Эти черты было бы трудно отнести к советским пословицам. Естественным кажется в этой ситуации определение русских (и вообще народных) паремий условным термином "собственно пословицы", советских же - в оппозиции к ним - термином "мнимые пословицы" ("лжепословицы").

Можем ли мы, однако, безоговорочно утверждать, что все советские пословицы последнего семидесятилетия были созданы искусственно, придуманы за столами агитаторов и введены в речевой обиход насильственно? Многое подтверждает такое предположение [7] - и в то же время многое говорит о том, что в советском государстве удалось скорректировать общественное сознание, массовую ментальность людей: на обыкновенную действительность многие советские люди стали смотреть сквозь призму "добавочной действительности" [8], принимая навязанный им мир идей за мир реальнее действительного [9]. Именно эта новая ментальность в первую очередь отличает "советского человека", которого за Александром Зиновьевым называем "homo sovieticus" [10]. Если же "хомо советикус" существует, то советские пословицы вполне оправданно можно признать аутентичным, неподдельным выражением души советского человека и его именно отношения к миру; деление на "собственно пословицы" и "лжепословицы" не имело бы тогда оснований. Таким образом, вопрос о "пословицах советского народа" представляет собой, по сути дела, вопрос о степени - о радиусе действия и глубине охвата - явления, которое Чеслав Милош назвал "пленением умов" (Milosz, 1983). Нельзя исключить, что плененными (может, в неодинаковой степени) оказались и умы других народов в бывшем социалистическом лагере; поиск аналогов "советских пословиц" в польском, чешском, словацком, болгарском, немецком языках должен вскоре бросить свет на этот вопрос.

VII. Если на "советские пословицы" смотреть под таким именно углом зрения, то слова А.М. Жигулева, неутомимого популяризатора советских паремий, о том, что "сборнички пословиц, изданные в различных городах, хорошо характеризуют мировоззрение народа. По ним можно судить о советском патриотизме, о взглядах наших людей на труд, общество, мораль, религию. Они отразили историю, советскую действительность, общественную и семейную жизнь" (Жигулев, 1965, 343), заслуживают самого пристального внимания.

"Пословицы советского народа" - не любопытная подробность и не исторический курьез (их нельзя, впрочем, относить лишь к историческому прошлому: ментальность "советских людей" советские пословицы - в содействии с другими средствами LIS - формировали десятилетиями, и последствия этого процесса до сегодняшнего дня не искоренены). Если происхождение и природу советских пословиц нельзя понять без знания истории "советского народа", то и, наоборот, наши знания о феномене этой "новой исторической общности людей" будут далеко не полными без проникновения в саму глубь и суть сборников советских пословиц. Это задача для языковедов и социологов, этнографов и психологов, литературоведов и теоретиков культуры, словом - для интегральной филологии.

Сноски

1. Термин Михаила Геллера (1980). См. также работы Ф. Том (Thom, 1987) и В. Радолинской (Radolinska, 1992).

2. В бахтинском понимании термина "речевой жанр" (см. Бахтин М., 1982).

3. Понятие "пословицы советского народа" употребляется нами для переклички с заглавием известного паремиологического сборника Владимира Даля "Пословицы русского народа", Санкт-Петербург 1861-1862 (в настоящем исследовании мы пользуемся московским переизданием 1984 года). Жанр "пословиц советского народа" следует, однако, отличать от других пословиц, возникших в советский период истории (ср., напр., лагерные изречения типа: Хотя и не плотник, а стучать охотник, Раньше сядешь - раньше выйдешь, Кто там не был, тот будет, а кто был, тот не забудет, День кантовки - год жизни и т.п.; привожу по статье: К. Байор, В. Гаврюшенко. Пенитенциарные прозвища // Semantyka i pragmatyka w opisie jezykow slowianskich. Pod red. M. Blicharskiego. Katowice 1993).

4. Для целей настоящей статьи были проанализированы следующие издания: Рыбникова (1961), Соболев (1961), Жигулев (1965). Особым источником стали также: Календарб воина (Москва 1970) и сборник диктантов для V-VIII классов национальных щкол З.П. Эльдаровой (Ленинград 1970). В названных источниках мы нашли около 1000 "пословиц советского народа" (в самом только Сборнике диктантов Эльдаровой их содержится около 140; этот факт заслуживает, на наш взгляд, особого внимания).

5. К первым работам на эту тему следует причислить: Добренко (1990), Минералов (1991), Левин (1989), Паперный (1985), Clark (1981), Golomstock (1991). Ср. также материалы, собранные в специальном выпуске "Вопросов литературы" ("Тоталитаризм и культура", 1992, вып. 1) и Приложение ("Aneks") к работе: M. Glowinski. Marcowe gadanie. Komentarze do slow 1966-1971). Warszawa, 1991, 291-306).

6. Та же мысль появляется и в предисловии ("Напутное") к сборнику пословиц Владимира Даля: "Разве можно обнять предмет многосторонний одним взглядом и написать ему приговор в одной строке? В том-то и достоинство сборника пословиц, что он дает не однобокое, а полное и круглое понятие о вещи, собрав все, что об ней, по разным случаям, было высказано" (Даль, 1984, 20). см. также предисловие А. Рубинштейна к словарю библейских пословиц И.М. Сирота (Сирот, 1985 (1897), VIII).

7. Собиратель русского фольклора Владимир Бахтин, например, так писал о сборниках пословиц советского периода: "... очень многие тексты, предлагаемые читателю, не являются природными изречениями, а сочинены самостоятельными авторами для стенгазет, многотиражек и других не слишком авторитетных изданий. (...) в качестве народных, мудрых и прекрасных изречений фигурируют тут бог весть откуда извлеченные, сочиненные (настаиваю на этом!) неумелыми людьми фразы" (Бахтин, 1975, 6). См. там же заметку Э. Померанцевой "Сигнал бедствия".

8. Категория "добавочной действительности" была введена выдающимся социологом Яном Стржелецким (Strzelecki, 1989, 190-191).

9. См., напр., (Баталов, 1990, 24) и высказывания самих русских, собранные в статье (Chlebda, 1993).

10. A. Zinovjew (1979), в этой связи см. также: Баталов (1989), Гозман, Эткинд (1991), Искандер (1990), Сальникова (1990), Obuchowski (1993), Tischner (1992).

Список литературы

Баталов Э. Культ личности и общественное мнение // Суровая драма народа. Ученые и публицисты о природе сталинизма. Москва, 1989, 14-28.

Бахтин В. Фольклор подлинный и мнимый // Литературная газета, 1975, № 8, 6.

Бахтин М. Проблема речевых жанров // Бахтин М. Эстетика словесного творчества. Москва, 1979, 237-280.

Геллер М. Русский язык и советский язык // Русская мысль. 8.5.1980.

Гозман Л., Эткинд А. От культа власти к власти людей // Нева, 1989, № 7, 156-179.

Гюнтер Х. Железная гармония (Государство как тотальное произведение искусства) // Вопросы литературы, 1992, вып. 1, 27-41.

Даль В. Пословицы русского народа. М., 1984.

Добренко Е. Сделать бы жизнь с кого? (Образ вождя в советской литературе) // Вопросы литературыб 1990, № 7, 3-34.

Жигулев А.М. (сост.). Русские народные пословицы и поговорки. Москва, 1965.

Искандер Ф. Человек идеологизированный // Огонек, 1990, № 11, 8-11.

Ким М.П. Советский народ - новая историческая общность. Москва, 1872.

Кронгауз М.А. Новейшая эпоха русского языка: эпоха социализма // Jezyki slowianskie wobec wspolczesnych przemian w Europie Srodkowej i Wschodniej.

Левин Ю. Лозунги как семиотическая система // Семиотика культуры. Тезисы докладов Всесоюзной школы-семинара по семиотике культуры. Архангельск, 1989, 16-19.

Минералов Ю. Контуры стиля эпохи (Еще раз о массовой песне 30-х годов) // Вопросы литературы, 1991, № 7, 3-37.

Паперный Б. Культура Два. Анн Арбор, 1985.

Рыбникова М.А. Русские пословицы и поговорки. Москва, 1961.

Сирот И.М. Русские пословицы библейского происхождения. Брюссель, 1985 (перепечатка издания: Одесса, 1897).

Соболев А.И. (сост.). Народные пословицы и поговорки. Москва, 1961.

ФЭС: Философский энциклопедический словарь. Москва, 1983.

Chlebda W. Defrazeologizacja jako ogniwo procesow spolecznych // Sprawozdania Opolskiego Towarzystwa Przyjaciol Nauk 1991. Opole, 1992, 15-22.

Chlebda W. Samoswiadomosc jezykowa dzisiejszych Rosjan (zrys drog poznania) // Studia Rosjoznawcze 2. Acta Universitatis Nicolai Copernici. Torun, 1993 (в печати).

Clark K. The Soviet Novel. History as Ritual. Chicago abd London, 1981.

Golomstock I. Totalitarian Art in the Soviet Union, the Third Reich, Fascist Italy and Peoples Republic of China. London, 1990.

Klemperer V. LTI. Notizbuch eines Philologen. Leipzig, 1975.

Lec S.J. Utwory wybrane. Tom 2. Aforyzmy. Fraszki. Krakow, 1972.

Milosz Cz. Zniewolony umysl. Krakow, 1989.

Obuchowski K. Czlowiek intencjonalny. Warszawa, 1993.

Radolinska W. Великорусский или русско-советский национализм и языки национальных меньшинств // Национализм в Центральной и Восточной Европе. Red. A. Lazari. Lodz, 1992, 101-104.

Strzelecki J. Przyczynek do teorii Rzeczywistosci Dodatkowej // Strzelecki J. Socjalizmu model liryczny. Zalozenia o rzeczywistosci w mowie publicznej, Polska 1975-1979. Warszawa, 1989, 179-192.

Thom F. La langue de bois. Juillard, 1987.

Tischner J. Etyka solidarnosci oraz Homo sovieticus. Krakow, 1992.

Zinovjev A. Homo sovieticus. London, 1979.

В. Хлебда. ПОСЛОВИЦЫ СОВЕТСКОГО НАРОДА.