Министерство образования РБ.

Муниципальная средняя общеобразовательная школа №1.

РЕФЕРАТ

по литературе

ЧАПАЕВ

Выполнил: Лушников А.

11 А

Проверила: Коврижина З.

Агидель 2004.

Содержание.

Биография и история создания………….……………………………….3

Краткое содержание ……………………………………………………..8

Художественное своеобразие повести………………………………….10

Композиция и идея произведения………………………………………11

Характеристика героев…………………………………………………..13

Проблемы, поставленные повестью…………………………………….16

Список используемой литературы………………………………………17

Биография Д. А. Фурманова

ДЕТСТВО И ГОДЫ УЧЕНИЯ (1891—1914)

Дмитрий Андреевич Фурманов родился 26 октября (7 ноября по новому стилю) 1891 года в селе Середа. Костромской губернии (теперь город Фурманов, Ивановской области). Его отец Андрей Семенович происходил из крестьян Ярославской губернии; мать Евдокия Васильевна была дочерью сапожника из города Владимира.

Дмитрий рос третьим ребенком в семье. Это был бойкий и любознательный мальчик. Поступив в 1899 году в Иваново-вознесенское шестиклассное училище и едва выучившись грамоте, Митяй (так звали Фурманова в семье, так позднее называли его друзья) быстро пристрастился к чтению. “Читал много. Горячим запоем, особенно усердно Конан-Дойля, Жюля Верна, Майн Рида, Вальтера Скотта и в этом роде”,— писал Фурманов в автобиографии, вспоминая детские годы. Наряду с иностранными авторами в круг чтения будущего писателя рано вошли русские классики — Жуковский, Пушкин, Лермонтов, Тургенев и др Русский язык и литература становятся любимыми предметами Фурманова

В мае 1905 года. когда Митяй заканчивал шестиклассное училище, в Иваново-Вознесенске началась крупная забастовка, длившаяся 72 дня Руководили забастовкой большевики, профессиональные революционеры Ф А Афанасьев, М В Фрунзе, А С Бубнов. Н И Подвойский и другие. В ходе забастовки ивановские пролетарии создали Совет рабочих депутатов. Это был первый Совет в нашей стране — прообраз Советской власти Он фактически руководил всей жизнью в городе, с решениями Совета вынуждены были считаться даже местные фабриканты

Фурманову в это время шел четырнадцатый год Конечно, он во многом не разбирался, его семья была далека от революционной борьбы Но с юных лет в Дмитрии жило сочувствие к угнетенным, и в дни революции 1905 года все его симпатии были на стороне бастовавших рабочих Вместе с товарищами он пробирался на знаменитые собрания на берегу Талки, где заслушивался речами, распевал революционные песни Среди стихотворений этого времени, написанных Фурмановым, есть одно, посвященное памяти “заступника люда” Возможно, оно связано с конкретным событием — убийством черносотенцами руководителя иваново-вознесенских рабочих Ф А Афанасьева, известного под кличкой “Отец” Позднее, в 1925 году. Фурманов вернулся к своим впечатлениям о днях первой русской революции в Иваново Вознесенске и написал очерки “Как убили Отца” и “Талка”

Осенью 1905 года Дмитрий поступил в торговую школу, которая готовила счетоводов, бухгалтеров и торговых работников Но коммерческие науки не интересовали юношу Окончив эту школу в 1908 году, он через год сдает экзамены в Кинешемское реальное училище

Кинешемский период — важная веха в биографии будущего писателя В это время шел процесс формирования его мировоззрения, вкусов и наклонностей Со свойственной ему страстью, трудолюбием и организованностью Фурманов весь отдался учению, в котором видел “тот путь, что ведет к правде, к истине, к абсолютному счастью, если только таковое возможно” Однако менее всего он рассматривал ученье как простое “прохождение программы” Для него оно значило широкое духовное развитие, активное чтение, стремление выработать свой взгляд на мир Заслуживает внимания восторженное отношение Фурманова к книге “Да' — утверждал он — Много может сделать с человеком книга Хотя я не очень-то уважаю Леонида Андреева, а все же люблю его выражение “Если бы человек сделался богом, то пределом его была бы книга'” Книга по-моему,— самый верный пособник по пути к совершенству”

Фурманов не просто “глотал” книги, а читал их в определенной системе, глубоко задумывался над прочитанным Об этом свидетельствуют записи в юношеском дневнике В круг чтения входили произведения русских классиков, изучавшихся в реальном училище (от Н Карамзина и А Пушкина до Л Толстого и Ф Достоевского), и не включенные в программу И Никитин, А Мельников-Печерский, А Чехов, С Надсон и другие

Юноша с увлечением читает М Горького, А Куприна, Л Андреева. В Шекспира, Дж Мильтона, Д Байрона, Ч Диккенса, а также произведения критиков и философов В Белинского, Н Добролюбова. Д Писарева, Аристотеля, Платона, Бюхнера и др.

Большое влияние оказала на Фурманова русская классическая литература У писателей-классиков он учился любить родину, народ, находил примеры служения высокому гражданскому долгу, гуманным идеям добра и справедливости “Человек только тогда истинно высок, когда, свято выполняя обязанности человека и гражданина кладет свое достояние, мате реальное и духовное, исключительно на благо обществен ное”,— записывает Дмитрий в дневнике 5 июля 1910 года, подытоживая свои рассуждения о К Рылееве Л Толстой для него — истинный мыслитель и проповедник “высокогуманных идей” О Ломоносове он писал как о “ярком примере труженика-ученого”, который “так любил свою Россию, что готов был чем угодно жертвовать для блага ее” В тургеневском Базарове Фурманова привлекают прямота, мужицкий демократизм А о критиках — революционных демократах Белинском, Добролюбове, Писареве Фурманов прямо пишет как о людях, жизнь и деятельность, которых служит для него нравственным примером

В развитии литературных вкусов и наклонностей Фурманова в кинешемский период большую роль сыграл учитель русского языка и литературы в реальном училище Федор Федорович Трубников. О Трубникове Дмитрий пишет в своем дневнике как о любимом учителе Строгий и требовательный, Трубников был прост в обращении, не гнушался зайти на квартиру к ученику, душевно с ним побеседовать Он поддерживал литературные увлечения Фурманова, который начал писать стихи еще в шестиклассном училище. Теперь Фурманов пробует свои силы в прозе, создает ряд очерковых зарисовок и рассказов, регулярно ведет дневник, который тоже является своеобразным литературным произведением С дневником Фурманов не расставался до последних дней своей жизни, занося в него все, что волновало и казалось значительным Он вел дневник даже во время боев и походов Наблюдения, отразившиеся в дневниках, послу жили затем материалом для литературных произведений

Мечта “сделаться писателем” рано созрела у Фурманова Это видно из дневниковой записи от 26 июня 1910 г Однако прежде чем стать писателем, ему суждено было пройти большую школу жизни

В 1912 году Дмитрий поступил в Московский университет на историко-филологический факультет (на словесное отделение) Для этого пришлось самостоятельно овладеть латинским языком (в реальном училище этот язык не изучался) Как и в Кинешме, жизнь Фурманова в Москве наполнена глубокой внутренней работой, стремлением духовно самоопределиться “Жажда борьбы — самая ценная струна в жизни” — вот к какому выводу пришел юноша Он тяжело переживал реакционный режим, установившийся в то время в Московском университете. Свое мировоззрение тех лет писатель определяет позднее как “потенциально-революционное” “Я чувствовал в себе всю жизнь, с детских годов — внутренний протест, недовольство гнетом, устремление к свободе, любовь к бедноте — были все задатки революционера”. Но Фурманов студент не был непосредственно связан с революционно-освободительной борьбой пролетариата. Среди друзей юноши не было никого, кто помог бы выбрать правильный путь, отвечающий его свободолюбивой натуре Интересы Фурманова проявлялись, прежде всего в области литературы, большое место в жизни занимали нравственные искания, увлечение на этой почве творчеством Льва Толстого и Достоевского.

ЧЕРЕЗ ФРОНТ И РЕВОЛЮЦИЮ (1914-1918)

Накануне первой мировойвойны Фурманов переживает острый духовный кризис, ищет выход из него.

Разразившаяся летом 1914 года война не сразу была им правильно понята Жажда активной деятельности, стремление быть полезным народу в постигшем его бедствии заставили Фурманова покинуть университет и пойти на фронт братом милосердия. Работал в санитарных поездах, летучках и отрядах Турецкого (Кавказского), Юго-Западного и Северо-западного фронтов. Но очень скоро понял, что война носит антинародный характер Фурманов видел, как зреет гнев и протест народа против империалистической бойни, самодержавия и буржуазного строя. В своем дневнике 1916 года он не раз отмечал, что народное недовольство и возмущение растет, что всюду ощущается “могучее дыхание приближающейся грозы”

О близящейся грозе-революции он писал и в аллегорическом стихотворении “Пробуждение великана” (1916), которое выдержано в стиле любимого им поэта Н. А Некрасова

Тише Огромное чудо свершается

В темном лесу великан пробуждается

В темном, дремучем лесу

Стихотворение заканчивается пророческими словами о “новой силе”, которая идет “с ярким светильником, с думами новыми”

В конце 1916 года Дмитрий Андреевич возвращается в Иваново-Вознесенск и работает преподавателем общеобразовательных рабочих курсов В дни Октябрьской революции Фурманов возглавляет в Иванове революционный штаб Он беспощадно борется с контрреволюцией, с буржуазной печатью, выступает на многочисленных митингах

В первые месяцы после Октября Фурманов вел в Иванове напряженную общественно-политическую работу — был заместителем председателя губ исполкома (председатель — М В Фрунзе), возглавлял губернский комиссариат просвещения, организовывал различные курсы, ведал культурно-просветительной работой в губернии

Постоянно общаясь в это время с ивановскими ткачами известными своими революционными традициями, Фурманов по его словам, “понял правду жизни” Большое влияние оказала на него дружба с выдающимся ленинцем Михаилом Васильевичем Фрунзе “Это удивительный человек Я проникнут к нему глубочайшей симпатией”,— писал Фурманов Фрунзе помог ему преодолеть заблуждения и колебания, дал рекомендацию в партию большевиков.

В июле 1918 года Фурманов вступил в партию К этому времени относится запись в дневнике' “Теперь прибило к мраморному, могучему берегу-скале На нем построю я свою твердыню-убеждение Только теперь начинается моя сознательная работа, определенно классовая, твердая, уверенная” нещадная борьба с классовым врагом До сих пор это было плодом настроений и темперамента; отселе это будет еще — и главным образом — плодом научно обоснованной смелой теории”.

Все силы и энергия Фурманова в это время уходили на революционную практическую работу. С гордостью называл он себя и своих товарищей “чернорабочими революции”

Революцию Фурманов воспринимал не только как политик, но и как поэт. Через полтора месяца после Октябрьской революции он записывает в дневнике. “Я увидел и почувствовал всем моим существом, что здесь, в Революции,— целый океан поэзии, что здесь и безмерная отвага, и чистота бескорыстия. и нечеловеческое дерзание, что здесь воплощается в самой жизни огромная красота”

Непосредственным откликом писателя на Октябрьскую революцию явилась “Легенда об унглах” — аллегорическое произведение, созданное в духе ранних романтических рассказов М Горького. В ней повествуется о том, как восставший народ-исполин сбросил со своих плеч кровожадного владыку Крафта и злых карликов — эксплуататоров всех мастей

БОЕВОЙ КОМИССАР (1919—1921)

В начале 1919 года Фурманов с отрядом иваново-вознесенских рабочих отправился на Восточный фронт В это время наступление войск Колчака на Восточном фронте представляло собой самую большую угрозу молодому Советскому государству В марте 1919 года Фурманова назначили комиссаром 25-й стрелковой дивизии, во главе которой стоял легендарный герой гражданской войны Василий Иванович Чапаев Полки этой славной дивизии нанесли решительное поражение колчаковцам и освободили Уфу Как вихрь носился Чапаев по заволжским и уральским степям, преследуя колчаковцев и белоказаков И вместе с ним всегда был его неизменный друг комиссар Дмитрий Фурманов Они спаяли дивизию в одну боевую семью, готовую перенести любые невзгоды и лишения, чтобы отстоять завоевания революции

После того как Фурманова отозвали из Чапаевской дивизии, он сражался на других фронтах гражданской войны былначальником политуправления Туркестанского фронта, уполномоченным Реввоенсовета Туркфронта в Семиречье, комиссаром красного десанта на Кубани, начальником политотдела 9-й Кубанской армии, редактором газеты “Красный воин” — органа 11-й Кавказской армии. Куда бы партия ни посылала Фурманова, он всюду, по словам А Серафимовича, был революционным бойцом, революционным строителем

Во всякое дело Фурманов вкладывал огромную энергию, такт и принципиальность Особенно ярко это проявилось в дни контрреволюционного мятежа в городе Верном (ныне Алма-Ата), когда Фурманов оказался один перед пятитысячной враждебно настроенной толпой Словом большевика он сумел повернуть настроение толпы, отколоть заблуждающуюся часть мятежников от их вожаков — врагов Советской власти. Благодаря уму, выдержке и мужеству Фурманова мятеж в Верном был ликвидирован быстро и без единого выстрела.

На Кубани вместе с другим героем гражданской войны Епифаном Иовичем Ковтюхом Фурманов возглавил десант, высадившийся в тылу войск Врангеля. Это была исключительно опасная и рискованная операция Ковтюх и Фурманов провели ее блестяще и обеспечили разгром врангелевских войск на Кубани. За эту военную операцию, описанную затем в повести “Красный десант”, Фурманов был награжден орденом Красного Знамени

За годы гражданской войны Фурманов вырос в крупного политического работника Красной Армии Его деятельность высоко ценили М В Фрунзе и В В Куйбышев На партийных конференциях и красноармейских съездах Дмитрий Андреевич избирался делегатом VIII Всероссийской конференции РКП (б) и VII и VIII Всероссийских съездов Советов Не раз приходилось ему слушать речи и доклады В И Ленина О Ленине Фурманов писал, что он — “самый любимый, самый нужный человечеству”, что он “думает за целый мир” В своей разнообразной деятельности Фурманов старался практически воплощать в жизнь ленинское учение

Одним из основных оружий Фурманова-комиссара было слово Его выступления были всегда убедительны и проникновенны Словом Фурманов владел не только как оратор, но и как публицист. Свыше ста ярких, зажигательных статей и очерков опубликовал он в годы гражданской войны на страницах партийно-советской и армейской прессы: в газетах “Рабочий край” (Иваново), “Коммуна” (Самара), “Семиреченская правда”, “Красное знамя” (Краснодар), “Красный воин” (Тифлис), центральные “Известия”, “Правда” и др.

В начале 1921 года, еще находясь на Кубани, Фурманов активно занимается литературным творчеством — он пишет пьесу “За коммунизм” и повесть “Записки обывателя” Если в первом произведении в центре внимания стоят люди коммунистической морали, беззаветно борющиеся за новую жизнь, то во втором автор разоблачает обывателей, стремящихся к личной выгоде

Произведения Фурманова, созданные в годы гражданской войны (очерки, статьи, пьеса, повесть), характерны для начального этапа развития советской литературы. В них ставились, чаще всего еще в форме “заявок”, такие вопросы и проблемы, которые будут занимать советских писателей, в том числе и самого Фурманова, в последующий период, когда советская литература станет набирать силу и создавать крупные эстетические ценности и в поэзии, и в прозе, и в драматургии.

Годы гражданской войны были для Фурманова большой школой жизни, без которой немыслимо подлинно литературное творчество. Эта школа вооружила Фурманова прекрасным знанием революционной действительности, научила искусству глубокого классового анализа событий, дала неисчерпаемый запас наблюдений над людьми, творившими и защищавшими революцию.

Одно из первых значительных произведений писателя - повесть "Красный десант" (1921). Это и одно из первых произведений советской прозы о гражданской войне. Материалом повести послужил эпизод разгрома врангелевского отряда на Кубани. В повести ощутимо романтическое начало - романтизация героического под-вига простых людей, рядовых революции. Уже в "Крестьянском десанте" писатель сумел показать направляющую роль большевистской партии в руководстве революционной массой. Именно эта идея будет положена в основу романа "Чапаев", который был опубликован в 1923 г. Роман - классическое произведение социального реа-лизма, где автор правдиво нарисовал историческую картину гражданской обороны, изобразил процесс формирования социального сознания народа, победу нового над старым.

Другое значительное произведение Фурманова - "Мятеж" (1925). В основе его - история ликвидации контрреволюционного мятежа, угрожавшего советской власти в Туркестане.

Фурманов не остановился в своем творчестве на изображении гражданской войны. Об этом говорит цикл его очерков "Морские берега" (1925). Большое место в его творчестве занимает публицистика, литературная критика.

До конца своих дней Дмитрий Андреевич был полон нерастраченных сил, творческого горения, неуто-мимой жажды жизни. После короткой, но тяжелой болезни, возникшей в результате гриппа, давшего осложнение (менингит), Фурманов умер. Его последними словами были: ":Я еще не все успел сказать, не все сделал. Мне еще так много нужно сделать:".

Краткое содержание.

Вспомним те боевые военные события, о которых ведется речь в повести.

В самом начале 1919 года адмирал Колчак, собрав в Сибири и на Западном Урале большие силы, начал большой и решительный поход на красную Москву. В его армии были целые офицерские полки, прошедшие боевую школу первой мировой… Но второй половине апреля 1919 г. Красная Армия не только остановила колчаковцев, но и подготовила наступление. Главный удар на Восточном фронте нанесли на южном участке армии под общим командованием Михаила Фрунзе.

В степных просторах Заволжья, в предгорьях Южного Урала развернулись ожесточенные бои. И здесь основной ударной силой Красной армии стала 25-я дивизия, которой командовал Василий Иванович Чапаев. 25-я дала решительной бой и одержала победу над армией белоказаков под станицей Сломихинской в Заволжье. Шла дальше - на Колчака.

Большой и тяжелый бой выдержали чапаевцы под Уфой. Колчаковцы надеялись остановить красных на реке Белой и создали здесь сильно укрепленные позиции. «Неприятель ушел за реку, взорвал все переправы и ощетинился на высоком уфимском берегу жерлами орудий, пулеметными глотками, штыками дивизий и корпусов", - писал в своём романе Дмитрий Фурманов.

Июньской ночью на плотах и лодках, на бревнах и досках переправились чапаевцы через быструю реку. На уфимском берегу разгорелись жаркие схватки. Колчаковцы непрерывно атаковали красных бойцов, тщетно стремясь отбросить их обратно за реку. Но красноармейцы стояли насмерть. Чапаев дал им свой главный приказ: «Ни шагу назад. Помните, что в резерве только штык!» Мало того, Чапаев приказывал своим же стрелять в бегущих назад.

Два дня не смолкала артиллерийская канонада, трещали пулеметы, раздавались винтовочные залпы. Среди красноармейцев было много раненых и убитых. Ранения получили Фрунзе и Чапаев - возле них разорвалась бомба. Но Уфа была окружена, оставался последний решительный бросок, чтобы её взять. И тогда колчаковцы решились на отчаянный шаг - так называемую "психическую атаку". В довольно карикатурном виде она показана в фильме Васильевых "Чапаев", на самом же деле это было не только нечто очень внушительное, но и почти мистическое…

Утром черными колоннами, тихо-тихо, без человеческого голоса, без лязга оружия, разумеется, без единого выстрела на окопавшихся у стен Уфы красных пошли отборные офицерские батальоны, впереди - отчаянный и бесстрашный Каппелевский полк. Они раскинули по полю и охватывали огромную площадь…

Фурманов в романе признаётся, что эта встреча была ужасна. Могла возникнуть и паника… Дело решили пулемётчики. Чапаев - опытный боевой практик - понимал, что пулеметчиками должны быть не просто хорошие стрелки, но и люди с железными нервами, и очень сильной волей…Заработали, закосили пулеметы, и через несколько минут огромное поле было усеяно чёрными трупами… Затем последний бросок красных - и Уфа взята.

 Взятие Уфы предрешило участь Колчака и вообще Белого движения на Урале, в Сибири и на Дальнем Востоке. Ведь Чапаевская дивизия не просто взяла опорный пункт Колчака, она уничтожила лучшие его, элитные офицерские части. А остальных офицеров лишила веры в победу. После Уфы Колчаку прошлось мобилизовать в свою армию, кто подвернется под руку. За новобранцами строго следили офицеры. Офицеры следили друг за другом и писали друг на друга доносы. В такой ситуации думать о каких-то крупных победах нельзя. В дальнейшем 25 дивизия не участвовала в боях на Западном Урале, но после Уфы белых на востоке просто добивали.

Колчаковцы, засевшие в Перми, оказались в безвыходном положении. В бессильной злобе они сожгли при отступлении более 100 пароходов и 38 барж, на многих из них были продовольствие, нефть, керосин. Красноармейцы ворвались в пылающий, окутанный дымом город.

Колчаковцы терпели поражение за поражением. 14 июля бойцы Красной Армии вступили в крупнейший город Урала Екатеринбург. Через десять дней ворвались в Челябинск. В течение июля Колчак потерял весь Урал. Ему осталось дожидаться своей горькой участи в Омске. А затем, когда регулярные красные части завершили свои дела на западе, они просто добили белогвардейцев, лишенных каких-либо каркасов и стержней, в Восточной Сибири и на Дальнем Востоке…

25-я Чапаевская дивизия потерпела единственное поражение. Под Уральском в степях, где столетьями жили и воевали и хранили от каких-либо посягновений свои станицы степные казаки. Вторая столица Бухарской стороны - так в те годы назывались эти земли - Лбищенск - переходит их рук в руки. И вот, когда в ней устанавливается вроде бы окончательно, красная власть и здесь располагается штаб Чапаевской дивизии, Чапаев допускает первую и последнюю свою ошибку: оставляет в станице маленький гарнизон, не веря, что казаки вновь попытаются взять Лбищенск…

Большой отряд казаков налетел под утро. Многие красноармейцы даже не успели взять в руки винтовки. В живых остались единицы.

Четверо бойцов попытались переплыть с раненым Чапаевым Урал. Двоих убили сразу, и почти совсем у другого берега пуля попала в голову и Василию Ивановичу Чапаеву.

  Таков финал романа Дмитрия Андреевича Фурманова "Чапаев".

Художественное своеобразие повести.

Книга Фурманова очень хорошо читается, она представляет собою один из ярких успехов в послереволюционной беллетристике. И это совершенно по­нятно. Начав ее читать, от нее нельзя оторваться. Из нее выхо­дишь обогащенным и многими точными и важными знаниями от­носительно внешних и внутренних черт нашей гражданской вой­ны, и новыми чувствами растущего в груди читателя революцион­ного энтузиазма. В сущности говоря, в нашей богатой по­слереволюционной советской, по своим настроениям, литературе лишь два произведения, которые дают такие неизгладимые, яркие и «воспитательные» впечатления. Это «Железный по­ток» Серафимовича и «Чапаев» Фурманова.

В «Железном потоке» чувствуется опытная рука большого мастера. «Железный поток» — это законченный эпос. «Чапаев» свидетельствует, конечно, о несомненном беллетристическом да­ровании своего автора, но написан, в сущности, без расчета на чи­стую художественность. Это необыкновенно живые записки о ви­денном, пережитом и сделанном, записки отзывчивого, умного, энергичного комиссара, частью набросанные, можно сказать, в са­мом пылу боев.

Преимущества, которые есть у «Железного потока», благода­ря яркости языка и мастерской конструкции всей эпопеи, вполне уравновешиваются яркостью свидетельства очевидца и участника. Есть, конечно, много общего между обеими книгами. Это — вещи, продиктованные самой революцией. В самом деле, и Фурманов, и Серафимович на первый план ставят массу. Книга Фурманова так и озаглавлена «Чапаев»; в повести о великом отступлении, опи­санном Серафимовичем, герой-руководитель играет исключитель­ную роль, является подлинным кристаллом наилучше направлен­ных воль своего многострадального и героического коллектива. И все же и там и здесь нет никакого поклонения перед героем, и герой кажется естественным органом масс. Такая масса не может не иметь подобных вождей. В самом деле, если бы это не был Ча­паев, это был бы кто-нибудь другой, ибо вокруг Чапаева целый ряд фигур, вроде Еланя и т. д., которые немногим ему уступают. Сходна психология основной массы, отступающего отряда у Се­рафимовича и Чапаевской дивизии у Фурманова. И тот и другой авторы начинают с собирания сравнительно распыленной массы, еще не скованной в одно целое, и чувствуется, как невыразимые страдания и нечеловеческие подвиги, выпадающие на долю дан­ной части организованной силы революции, в конце концов под­нимают какой-то ее остаток после бесчисленных жертв до степе­ни чуть не сверхчеловеческого коллектива, с такой степенью вы­носливости, с такой привычкой к бешеной отваге, дисциплине, взаимопомощи, что этот новый облик вышедшего из войны рево­люционного коллектива внушает читателю восторг и благоговение, совершенно заглушающее мгновенные вспышки острого сострада­ния к этим страстотерпцам.

Есть, однако, и бросающаяся в глаза разница между обоими эпосами. Фурманов — умный, храбрый, чуткий комиссар Чапаев­ской дивизии — чуть прикрывает повествование в первом лице. Он разумно, по-марксистски старается разобраться в явлениях, участ­ником которых он оказался.

Он очарован Чапаевым, его привлекательными качествами, но он как бы торопится для себя и для других рассечь аналитическим ножом его фигуру, как можно точнее отдать себе отчет в его недо­статках и постараться парализовать их практически, он старается также разложить само явление вождя в социальном целом. Он со­вершенно точно понимает место такого явления в общей ткани ре­волюционных взаимоотношений сил.

Книга Серафимовича производит к концу впечатление оше­ломляюще-героическое. Она невольно вызывает в сердце взрыв восхищения перед чудом революции, преобразовавшим в семью героев разношерстный сброд, побежавший перед казаками из сте­пей Кубани. Но никакого интеллектуального явления сам Сера­фимович не производит. Может быть, ему, как художнику, пока­залось это даже излишним. Он, конечно, правдиво, по в то же са­мое время и романтически живописует своего массового героя. Он не хочет лгать и прикрашивать, но он не хочет и расхолаживать.

Тов. Фурманов этого не боится. Фурманов хочет познать и дать другим познать, но так как явление, им изучаемое, великолепно и высоко, то, конечно, это познание не приводит к разочаро­ванию и книгу Фурманова делает своего рода живым учебником не только по психологии гражданской войны, но отчасти и по ор­ганизаторскому искусству, с нею связанному.

Прежде всего, это революционер с головы до ног, это настоя­щий коммунист-марксист, который в течение всей войны отдавал свою энергию, свой ум и свою кровь делу борьбы за революцию. Он остро наблюдал, много и подчас мучительно работал головой и в результате получил богатый опыт, который он передал своему коллективу, партии, Советской России, Коминтерну, миру. И как рядом с этим он умел найти достаточно ярких слов, умел более или менее интересно связать отдельные части своего опыта, то уже, так сказать, во второй очереди он оказывается и художни­ком, и произведения его — художественными.

В книге Фурманова есть трогательный эпизод, когда команд­ный состав Чапаевской дивизии отказывается от прибавки, чтобы не раздражать красноармейские массы, но в то же время настаи­вает на присылке хороших пьес па фронт «в прозе и стихах». У Фурманова есть не мало ярких страниц, характеризующих, ка­кую большую моральную помощь оказывало искусство Чапаев­ской дивизии в ее трудных переживаниях.

Композиция и идея произведения

Летом 1922 г. Фурманов приступил к работе над замыслом большого документально-художественного повествования о Чапаеве. Писатель тщательно собирал материалы о личности Чапаева и истории его дивизии, колебался в выборе повествовательной манеры, долго размышлял над жанром будущего произведения, так и не найдя для себя какого-либо удовлетворительного его обозначения ( в дневниковой записи от 22 окт. 1922 г. Зафиксированы следующие варианты:

1. «1. Повесть.

2. 2. Воспоминания.

3. 3. Историческая хроника.

4. 4. Художественно-историческая хроника.

5. 5. Историческая баллада

6. 6. Картины.

7. 7. Исторический очерк…»).

В конце сентября 1922 г. Текст произведения еще не начат, а во второй половине ноября он уже почти завершен. Окончание Чапаева датировано 4 января 1923 г. Публикация состоялась в феврале того же года в Госиздате.

«Чапаев» так и не получил авторского жанрового определения (не имеет подзаголовка). Как отмечал Горький в письме Фурманову «по форме "Чапаев" не повесть, не биография, даже не очерк, а нечто нарушающее все и всякие формы». Между этим в жанровом составе книги все эти формы присутствуют. Повествование развертывается как документально-историческая хроника очеркового типа, в которой, однако, портретно-биографическая характеристика главного персонажа получает значение самостоятельной жанровой доминанты. В то же время «Чапаев» и повесть: во-первых, потому что ряду персонажей даны вымышленные имена; во-вторых, потому, что в обрисовке характеров героев автор использует приемы художественной типизации ( это подтверждается при сравнении книги с дневниковыми записями Фурманова); в-третьих, потому, что повествование органично включает в себя элементы привычной беллетризации, такие, как портретные и пейзажные зарисовки, описаний внутренних состояний героя-повествователя, приемы картинной обрисовки массовых сцен, речевой характеристики персонажей и т.д.

В жанровом составе «Чапаева» не менее отчетливо присутствие примет собственно исторического исследования (с привлечением соответствующих источников, с цитированием документов), напоминающего научно-историческую публикацию.

В структуру повествования включаются также и авторские отступления (сближающие стиль Фурманова с гоголевской традицией) : отступления исторически-аналитического плана (о причинах разложения колчаковской армии, о казаках и их участии в гражданской войне), художественно-публицистические отступления (о трусости и храбрости), смешанного типа (о грабежах и жестокости гражданской войны) и др. В повествовании присутствуют и иные фрагменты: рапорты, письма, дневниковые записки, сценки, оперативные материалы и т.д. Все это не отменяет общепринятой характеристики «Чапаева» как романа, если считать достаточным определяющим признаком романа проблемную масштабность и проблемное единство целого. Доминантой книги Фурманова является обрисовка Чапаева как типичной фигуры времени. Его индивидуальная судьба, его взлет и слава связаны, по Фурманову, с теми качествами его личности, которые характерны для низовой народной среды и революционной эпохи. Особое внимание автора привлекает «чапаевщина» - стихийное начало в психологии человека из народа, который приходит к постижению происходящего интуитивно, ведомый своим социальным чутьем, а не рациональным осознанием общественных процессов. Проблема Чапаева-героя разрабатывается Фурмановым в разных аспектах: каков Чапаев на самом деле и каким видится со стороны; как преображаются в восприятии окружающих его реальные достоинства и недостатки; что порождает легенду о нем, о живом человеке, и как он сам относится к ней, как пытается соответствовать своему легендарному образу и как преображается под его влиянием.

Характеристика героев

В юбилейный, 1927 год, отвечая на вопросы журнала «Смена», попросившего назвать десять лучших произведений советской литературы, появившихся за десятилетие после Октября, А. В. Луначарский назвал первыми А. С. Серафимовича «Железный поток» и Д. А. Фурманова «Чапаев». Эти книги являются прекрасными памятниками истории революции, отражающими саму героическую музыку времени. «Чапаев» и «Железный поток» пришли к читателям уже в первой половине 20-х годов, по свежим следам событий, положенных в основу романа и повести. «Как закалялась сталь» вышла спустя десятилетие, но и в этой книге речь идет о том же неповторимом времени рождения на развалинах старого мира нового общества и человека, подлинного хозяина своей страны и творца своей судьбы. В основании фурмановского романа — эпизоды жизни и борьбы знаменитой 25-й Чапаевской дивизии, сражавшейся во время гражданской войны на колчаковском фронте. Фурманов в марте-августе 1919 года был комиссаром в этой дивизии, и описанный в романе путь чапаевцев от казачьей Таловки до Уральска был знаком ему не понаслышке. Более того, в силу своего должностного положения и благодаря дружбе с Чапаевым будущий автор, в отличие от рядового участника боев, мог судить о происходящем, зная как общую обстановку, так и в какой-то мере планы командования.

Но «Чапаев» не может быть отнесен только к документальной прозе. Это и художественная летопись становления человека, самовоспитания и укрепления личности. Рядом с реальными, действующими под собственной фамилией Чапаевым, его порученцем Петькой Исаевым, комиссаром 22-й дивизии Андреевым, на страницах романа живут легко угадывающиеся персонажи под вымышленными фамилиями. Роман открывается подробным описанием формирования рабочего отряда ивановознесенцев, их прибытия в Самару и дальше — в уральские степи.

Это подводит читателя к взаимоотношениям двух центральных героев, Чапаева и Клычкова. За каждым из героев стоят определенные социальные силы. Чапаев — плоть от плоти русский крестьянин с его вековой мечтой о лучшей доле, о скорейшем решении вопроса о земле. Клычков — полномочный (представитель пролетариев, вносящих «сознательность» в героическую стихию полупартизанщины. Клычков олицетворяет направляющее партийное начало, пытается «обуздать» сотканного из противоречий «Чапая». Чапаев в романе Фурманова — «лицо собирательное и для определенного периода очень характерное».

По книге мы можем проследить, как происходит изуми­тельная лепка характера Чапаева, как создается тип военачаль­ника гражданской войны, готового все силы отдать борьбе за советскую родину, за новую, небывало родную рабоче-кресть­янскую власть и сохранившего в своих взглядах на мир ряд пе­режитков старого: проявлений бескультурья, крестьянского анар­хизма.

Но рядом с Чапаевым был верный товарищ — строгий, внима­тельный, добрый, облеченный доверием партии и доверие это оправдавший,— военный комиссар Дмитрий Фурманов, он же — Федор Клычков.

«Чапаев» написан от имени Федора Клычкова. Но о себе Клычков говорит прежде всего в отношении к Чапаеву. С первого же разговора, с вопроса об отношении к казачеству и к военным специалистам, Федор Клычков разглядывает и показывает нам Чапаева со всех сторон. Он любуется и восхищается им, но при этом над всем главенствует и все определяет основная задача Фе­дора Клычкова — найти дорогу к сердцу знаменитого командира, завоевать у него авторитет и затем помогать ему в деле осущест­вления той великой исторической задачи, которая стояла перед Красной Армией в ту эпоху.

Мы с жадностью читаем о Чапаеве, читаем его биографию, похожую на песню, его живые рассуждения, то правильные, то не­правильные, но всегда обнаруживающие недюжинный ум, и сами не замечаем, что по мере того как перед нами вырисовывается об­раз Чапаева, мы, целиком захваченные жизненностью и обаянием этой фигуры, как бы в тени ее все время разглядываем и воспри­нимаем также и другой живой образ, образ комиссара Федора Клычкова. И создание этого образа, образа комиссара в обстановке гражданской войны, является, пожалуй, задачей не менее от­ветственной и трудной, чем создание образа Чапаева, задача, раз­решенная Фурмановым не менее блестяще.

В создании образа Федора Клычкова с особенной силой про­явилось одно из наиболее замечательных свойств его дарования. Особенно показательны страницы, относящиеся к сломихинскому бою, в кото­ром участвует Федор Клычков, впервые в этом бою, что называет­ся, обстрелянный. Все самые неприглядные душевные движения названы своими именами. И, если подходить к человеку схемати­чески, казалось бы, ничего путного ждать от Федора Клычкова читатель уже не может. Но, оказывается, художник, правдиво по­казав первые переживания Федора Клычкова в бою, добился глав­ного,— он внушил нам доверие к своему герою, и потому мы на протяжении всего романа с волнением и сочувствием следим за его деятельностью. Вот он незаметно и скромно поправил знаме­нитого Чапаева, после того как тот свел итог гражданской войны только лишь к справедливой дележке. Вот под руководством Фе­дора Клычкова создается в станице первый ревком, утверждается советская власть. Вот Федор Клычков на митинге яркими и уме­лыми словами рассказывает притихшим бойцам и крестьянам о международном положении республики, об успехах Красной Ар­мии на других фронтах, о великих задачах революции.

Так, черточка за черточкой, складывается облик военного ко­миссара в его отношении и к легендарному командиру, и к команд­ному составу дивизии, в его руководстве политотделами дивизии, во всей своей деятельности политического руководителя дивизии, вдохновенной творческой работе военного комиссара, этой подлин­ной души Красной Армии.

Друзья военного комиссара, добродушно подсмеивающиеся над его манерой делать записи в своей записной книжке в усло­виях, казалось бы, самых неподходящих, не подозревали, какое поистине великое дело творит их скромный, не обижающийся на эти шутки и упрямо продолжающий свои записи боевой то­варищ.

Зато теперь мы, по записным книжкам Дмитрия Андреевича Фурманова, можем проследить зарождение Чапаева. Эти не утра­тившие четкости и разборчивости строки и посейчас дают толчок воображению, и мы воочию видим Чапаева на коне, в бурке, с биноклем, и рядом, чуть позади — друга и соучастника, комиссара Федора Клычкова, а точнее сказать, Дмитрия Андреевича Фур­манова с неизменной записной книжкой в руках.

Проблемы, поставленные повестью

В одной современной киноведческой статье мне попалась фраза: "Сценарий фильма "Чапаев" написан по слабому роману Дмитрия Фурманова". Конец цитаты. Для меня очевидно, что эта оценка - "слабый" - чисто идеологическая, а не эстетическая. Сочетание художественности и документальной аналитичности нужно поставить не в "минус", а в "плюс" роману. Далее. Здесь есть живопись и психологизм, есть динамика и сочетающаяся с ней смена ритма, когда появляется лиричность. А главное - крупно, живо, разносторонне вылеплен образ Чапаева - по сей день народного героя.

Сегодня модно писать хорошо о Белом движении и плохо о Красной Армии. Но ведь история и справедливость требуют не следовать идеологической конъюнктуре, а давать безоценочную правду. Да, красноармейцы допускали немало жестокостей. Но между прочим, Фурманов в своём романе пишет и о мародерстве, и о насилии над мирным населением красноармейцев - роман издан в 1923-м, тогда ещё не было жёсткой коммунистической цензуры… Но ведь не меньшую жестокость допускали и противники красных… Нельзя без содрогания читать несколько страниц в конце романа, когда казаки изощрённо пытают, убивают и измываются над трупами красноармейцев…

Сегодня мы видим, что Красная Армия принесла на своих штыках бесчеловечный тоталитарный режим. Но разве это было видно в 1918-ом году? Тогда страна раскололась на две части, и каждый должен был сделать свой выбор… И ещё надо сказать о том, что до большой крайности нужно довести страну, народ, чтобы в ней началась гражданская война… В 1991-ом ситуация в России была очень раскалённой, но ведь гражданской войны не началось. Значит, в 1918 положение в России было в сто крат хуже…

Да, победителей в гражданских войнах не бывает. Но что лучше: всё же сделать свой выбор, поверить во что-то, или бросить страну, как безнадёжно больную мать и ничего для неё не делать?

Ведь Фурманов как солдат и как писатель служил - и служил самоотверженно - не конкретно партии большевиков или кому-то из её лидеров, да, он был дружен с Михаилом Фрунзе, но не ему и не Ленину он служил. Как солдат он служил России. Как писатель он служил истории и русской словесности.

  Нельзя не сказать ещё об одной очень больной для памяти о Фурманове вещи. По фильму "Чапаев" народ узнаёт о некоей Анке-пулеметчице, якобы воевавшей рядом с Чапаевым и его оддинарцем Петькой Исаевым. И вот уж какой год гуляет эта в кавычках "троица" по анекдотам. А некий режиссер Ершов снял похабный фильм, определив его как "эротический боевик", с этими же персонажами…

В романе Чапаев никакой Анки-пулеметчицы нет. Есть Анна Никитична - начальник кульпросветотдела 25 дивизии, которая появляется в романе всего три раза, и всем посвященным известно, что она - это реальная жена Фурманова Анна Никитична Стешенко, с которой Фурманов познакомился ещё в 1915 году в санитарном поезде на первой мировой войне, и до смерти писателя они были неразлучны.

Через несколько лет после 1926-го, смерти Фурманова, Анна Никитична вышла замуж за венгра Лайоша Гавро, от которого родила сына - и записала в его метрике Дмитрий Фурманов. В 1938 году Лайоша Гавро, который жил в Советской России обвинили в организации вооруженного восстания на Дальнем Востоке и расстреляли.

Анна Никитична после гражданской войны работала в издательстве "Советский писатель", была директором Московского драмтеатра, затем - ГИТИСа. Скончалась в 1941-ом.

Очень злую вещь сделал с памятью Фурманова и его жены Главлит, когда, прочитав первоначальный сценарий фильма «Чапаев», устами одного из своих чиновников сказал: "На фронтах гражданской воевало много женщин. Введите в сценарий эдакую боевую Анку-пулемётчицу…"

А на похабного - иначе не скажешь - режиссера Ершова Дмитрий Людвигович Фурманов сегодня подаёт в суд. И, думается, его выиграет, и фильм запретят к показу, и память четы Фурмановых хоть в этом не пострадает…

Несмотря ни на какие идеологические бури, вихри и завихрения, что бушевали и бушуют в нашей стране с момента выхода произведений Фурманова до сегодняшнего дня, и он сам, как значительный русский писатель, и Василий Иванович Чапаев - как одна из самых значительных личностей России 20-го века - будут жить. Наверное, ещё очень долго.

И очень хотелось бы, чтобы память о них была чистой.

Список использованной литературы.

1. Д. А. Фурманов. Чапаев // Изд. «Художественная литература» Москва 1989 г.

2. Большой библиографический словарь.

3. А. В. Луначарский. Предисловие к книге Д. Фурманова «Чапаев»

4. Ю. Либединский. Большевик, воин писатель