Понятие «древнерусская литература» столь привычно, что уже почти никто не замечает его неточности. Примерно до середины XV столетия древнерусскую литературу правильнее было бы назвать древневосточнославянской.В первые века после крещения Руси и распространения в восточнославянских землях письменности литература восточных славян была единой: одни и те же произведения читали и переписывали книжники в Киеве и во Владимире, в Полоцке и в Новгороде, в Чернигове и в Ростове. Позднее на этой территории складываются три разные восточнославянские народности: русские, украинцы и белорусы. Прежде единый древнерусский язык распадается: зарождаются русские, украинские и белорусские языки.

Основной круг произведений - религиозно-назидательные сочинения, жития святых, богослужебные песнопения - был общим для древнерусской литературы и для литератур других православных славянских стран - Болгарии и Сербии. Ведь у восточных славян и у южных, сербов и болгар­, были едиными и вера, и язык церковной письменности, церковно-славянский. В южнославянских землях переписывались и читались древнерусские произведения, а на Руси – произведения болгарской и сербской книжности. И южные, и восточные славяне считали образцом для собственных сочинений византийскую церковную литературу. Византия для них являлась и хранительницей православной веры, и великой империей. Православные славянские государства стремились добиться равноправия в политических отношениях с Византийской империей, а для православного славянства было очень ценно культурное общение с Византией. На Руси многие византийские религиозные произведения распространялись в южнославянских переводах.

Некоторые исследователи считают, что в Средние века существовала единая литература православного славянства.

Древнерусская литература возникла в XI в. Один из первых её памятников – «Слово о Законе и Благодати» Киевского митрополита Илариона – был создан в 30-40-е гг. XI века. XVII столетие – последний век древнерусской литературы. На его протяжении постепенно разрушаются традиционные древнерусские литературные каноны, рождаются новые жанры, новые представления о человеке и мире.

Литературой называют и произведения древнерусских книжников, и тексты авторов XVIII в., и творения русских классиков прошлого столетия, и сочинения современных писателей. Конечно, очевидны различия между литературой XVIII, XIX и XX вв. Но вся русская литература трех последних столетий совсем не похожа на памятники древнерусского словесного искусства. Однако именно в сравнении с ними она обнаруживает много общего.

Основные жанры.

Около девяноста процентов дошедших до наших дней древнерусских произведений – переводы с греческого, и лишь десятая часть принадлежит перу древнерусских книжников. Почти все переведенные с греческого сочинения были чисто религиозного содержания. Их одинаково чтили и византийцы, и южные славяне, и русские. От Византии были унаследованы такие жанры, как житие, проповедь, хроника, разнообразные богослужебные песнопения.

Но светская, мирская византийская литература не вызвала практически никакого интереса у древнерусских книжников. И это не случайно.

Литература на Руси зарождается только после принятия христианства. Устное творчество древних русичей почти не получило отклика в литературе. Отчасти исключение – летописи, в которых излагались некоторые предания. Русский фольклор был глубоко связан со старой языческой верой, а литература стремилась воплощать истины новой религии – христианства. Славянская письменность была создана в середине IX в. греками братьями Константином (Кириллом) и Мефодием специально для нужд христианского богослужения. Азбука, письменность, книга стали для недавно крещенных славян священными. Слово, текст должны были раскрывать христианские истины, приобщать к сверхъестественному Божественному миру, к высшей религиозной мудрости. Потому и не появились на Руси в первые столетия после крещения «неполезные» мирские сочинения. Поэтому тут не было многих светских жанров, характерных и для византийской, и для западноевропейских средневековых литератур: романа, поэмы, драмы, лирики. По крайней мере, в сохранившихся древнерусских рукописях таких сочинений нет.

Ценности и интересы земной жизни почти не привлекали внимания книжников. Древнерусская литература до XVII в. не описывает любовных переживаний и как будто не знает самого понятия «любовь». Она рассказывает либо о греховной «блудной страсти», ведущей к гибели души, либо о добродетельном христианском браке. Была переведена, и то прозой, лишь одна византийская поэма – «Дигенис Акрит», рассказывающая о подвигах богатыря Дигениса, добивающегося брака с красавицей Стратиговной. Только в XVII в. русские читатели познакомятся с переводными любовно-приключенческими романами, которые будут переделаны в духе народных сказок («Повесть о Бове Королевиче», «Повесть о Еруслане Лазаревиче» и др.)

Не знала древнерусская письменность и поэзии. Некоторые исследователи считают, что стихами написано «Слово о полку Игореве», но это мнение не общепринято. Фольклорные лирические песни существовали издревле, однако древнерусские книжники их не записывали. Ритмически организованные тексты исполнялись на богослужениях. Но это не были стихи в современном смысле слова: такие богослужебные тексты непременно пелись, а не читались. Вместо привычного ныне противопоставления «стихи – проза» в Древней Руси было другое: «текст поющийся – текст произносимый или читающийся». Книжная, литературная поэзия возникает, когда рождается интерес к слову, внимание к литературной форме: ритму и различным созвучиям в стихе, рифме. Поэзия как таковая появляется в Московской Руси лишь в XVII веке.

К различным стилевым приемам, к обыгрыванию смысла и звучания слов прибегали только для того, чтобы приоткрыть неизреченную, до конца не выразимую человеческим языком Божественную святость.

Вплоть до XVII в. не было в древнерусской литературе и пародийных, комических сочинений. Первые шесть веков древнерусская литература относилась к смеху настороженно и неодобрительно, как к «пустошному» и греховному явлению.

Земное и небесное.

В отличие от византийских и западноевропейской, древнерусская литература не знала явных границ между светскими и церковными текстами. Конечно, жития, рассказывающие о жизни и деяниях святых, или проповедь, раскрывающая смысл какого-либо христианского праздника и содержащая религиозное наставление, - произведения церковной литературы. Летопись или историческая повесть, описывающие современные автору события: военные походы русских князей, битвы с иноплеменниками, междуусобные распри,- светские тексты. Но и летописец, и составитель исторической повести объясняют описываемые события в духе религиозного понимания истории. Для древнерусского книжника – создает ли он житие или летопись – все происходящее объясняется провидением, волей Божьей.

В древнерусской литературе события и вещи, окружающие человека, - символы и проявление высшей, духовной, Божественной реальности. Чудесное, сверхъестественное в древнерусской словесности воспринималось как не менее подлинное, чем привычное, обыкновенное. В мире властвуют две силы – воля Бога, желающего блага человеку, и воля дьявола, жаждущего своими кознями отвратить человека от Бога и погубить. Человек свободен в своем выборе между добром и злом, светом и тьмой. Но, поддавшись власти дьявола, он теряет свободу, а прибегая к помощи Бога, обретает укрепляющую его Божественную благодать.

И составители житий и проповедей, и летописцы, и авторы исторических повестей неизменно обращаются к Библии: библейские события истолковываются как прообразы того, что происходит в настоящем. Повторяющиеся каждый год церковные праздники: рождество, смерть и воскресение Христа – были не просто воспоминанием о событиях земной жизни Спасителя, но таинственным и реальным повторением этих самых событий.

Пространство для древнерусского человека не было просто географическим понятием. Оно могло быть «своим» и «чужим», «родным» и «враждебным». Таковы, например, с одной стороны, земля христианская, а с другой – населенная иноверцами. Дикая степь, мирская территория города, деревни, поля противопоставлялись священному пространству храмов и монастырей.

Представления об участии Бога в жизни человека, о неразрывной связи земного бытия с потусторонним миром характерны для всей древнерусской литературы и выражены в произведениях самых разных жанров. Лишь в конце XVII – начале XVIII в. зарождается новый тип героя – предприимчивого и деятельного, добивающегося успеха в жизни смекалкой и плутовством. Таков, например, Фрол – центральный персонаж «Повести о Фроле Скобееве».

Роль автора.

Стиль в древнерусской литературе зависел не от жанра произведения, а от предмета повествования.В описании жизни святого использовался устойчивый набор выражений - « трафаретов» и библейских цитат. Святой обычно именовался «земным ангелом и небесным человеком», «дивным и причудным», говорилось о «свете» его души и подвигов, о неуклонной, жаждущей любви к Богу. Он уподоблялся прославленным святым прошлого. Эти же «трафареты», «общие места» используются при изображении святого и в летописном фрагменте, и в похвальном слове.

Неизменным в различных произведениях был образ идеального князя: он благочестив, милостив и справедлив, храбр. Смерть его оплакивают все люди – богатые и бедные.

Другой набор «трафаретов» был характерен для воинского стиля. Этим стилем описывались битвы и в летописях, и в исторических повестях, и в житиях. Враг выступал «в силе тяжкой», обступал русское войско подобно лесу; русские князья перед битвой возносили молитвы Богу; стрелы летели как дождь; воины бились, схватившись за руки; битва была столь жестока, что кровь заливала долины, и т. д.

В культуре Нового времени высоко ценится все небанальное, еще неизвестное. Главным достоинством писателя считается его индивидуальность, неподражаемый стиль.

В древнерусской литературе властвовал канон – правила и образцы, по которым древнерусские авторы составляли свои произведения.

Понятие авторства в современном смысле появляется лишь в XVII веке. Придворные стихотворцы Симеон Полоцкий, Сильвестр Медведев, Карион Истомин уже считают себя создателями оригинальных творений, подчеркивая своё литературное мастерство. Они получают от царей денежные вознаграждения за свои сочинения. Их современник протопоп Аввакум, ревностный приверженец традиций старины, тем не менее постоянно нарушает устоявшиеся правила и пишет автобиографическое повествование – собственное жизнеописание в форме жития святого (ни один книжник прежних веков не мог и помыслить такого). Аввакум уподобляет себя апостолам и самому Христу. Он вольно переходит от книжного языка к разговорному просторечию.

Реформы Петра I начертали для русской культуры и словесности новый путь: восторжествовало светское, мирское искусство, образцом стали сочинения западноевропейских авторов. Древние традиции были оборваны, собственная литература забыта. Постепенное открытие, «второе рождение» древнерусской словесности происходило в XIX и XX столетиях. Перед исследователями и читателями предстал особенный мир, прекрасный и загадочный в своей непохожести на современную литературу.

«Поучение» Владимира Мономаха

«Я, недостойный, дедом своим Ярославом, благословенным, славным, нареченный в крещении Василий, русским именем Владимир, отцом возлюбленным и матерью своею из рода Мономахов… и христианских людей ради, сколько ибо сберег их по милости своей и по отцовской молитве от всех бед! Сидя на санях, помыслил я в душе своей и воздал хвалу Богу, который меня до этих дней, грешного сохранил. Дети мои или иной кто, услышав эту грамотку, не посмейтесь, но кому люба будет из детей моих, пусть примет её в сердце свое и не лениться начнет, а трудиться».

Этими словами начинается замечательный памятник древнерусской литературы XII в. Словно древняя фреска, потерявшая кое-где частички красочного слоя, он дошел до нас с утратами. Уже в первых его строках обнаруживается пропуск, сделанный, видимо, одним из переписчиков. Что еще хотел рассказать автор про своего отца и свою мать, которая была «из рода Мономахов», рода правителей Византии? Что сделал или что только замыслил сделать автор «христианских людей ради»? Никто и никогда уже не узнает этого, потому что «Поучение» сохранилось в одной-единственной рукописной копии, которая бала сделана во второй половине XIV в. с еще более древней рукописи, по свидетельству переписчика, монаха Лаврентия, старой и ветхой. Но, на наше счастье, утрат и «темных мест» в памятнике все же не так много.

Мономах и его время.

Чтобы лучше понять, чему хотел научить Владимир Мономах своих детей, нужно сказать несколько слов о времени, в которое ему выпало жить.

В конце X – первой половине XI в. Древнерусское государство пережило время своего наибольшего могущества. Однако уже с середины XI в. началось постепенное дробление русских земель. Князья, правившие в разных городах, перестали признавать безусловное старшинство князя киевского и стремились к политической самостоятельности. Ссоры между ними зачастую выливались в кровавые междуусобицы. Разладом среди русских князей пользовались кочевники, которые вновь стали совершать опустошительные набеги. Многие князья были всерьёз озабочены происходившим и говорили друг другу: «Зачем губим Русскую землю, сами между собой распри возбуждая? А половцы землю нашу несут розно и рады, что между нами войны!».

На княжеском съезде, собравшемся в самом конце XI века в городке Любече, князья, среди которых был и Владимир Мономах, решили закрепить сложившееся положение вещей, когда каждый из них самостоятельно владел определенной частью русских земель. Но при этом они торжественно поклялись жить в мире друг с другом и вместе оборонять русские земли от врагов:«Да отныне объединимся единым сердцем и будем блюсти Русскую землю!».Однако клятву выполнили не все. Междуусобные распри опять разгорелись между русскими княжествами. Лишь спустя несколько лет борьба с половцами на какое-то время вновь объединила большинство русских князей. Одним из главных организаторов этой борьбы стал Владимир Мономах. Сделавшись киевским князем, он сумел восстановить относительное единство русских земель. Казалось, что возвращаются прежние времена, когда князь стольного Киева владел всей Русской землей и повелевал другими князьями. Однако сам Мономах хорошо понимал, что дробление Руси остановить уже нельзя, и серьезно задумывался над тем, как должны строиться отношения между русскими князьями, чтобы они, потомки древнего Рюрика, ладили друг с другом и все вместе защищали Русь от её многочисленных врагов. Вот эти-то раздумья и отразились в его «Поучении» детям.

Главное, что, по мысли Мономаха, должно удержать Русь от окончательного распада на враждующие меж собой части, - это «страх Божий», твердая вера каждого князя в то, что нарушение внутреннего мира – грех, преступление против самого Господа Бога. Все русские князья – «братия», одна большая семья, которой Бог поручил беречь Русскую землю. Взаимная же ненависть братьев – это непростительный грех, за который Бог может наказать вечными муками в аду. «Все мы тленны, - пишет Мономах, - и потому помышляю, как бы не предстать перед страшным Судьею, не покаявшись и не примирившись между собою. Ибо кто молвит: ”Бога люблю, а брата своего не люблю”, - ложь это. И еще: “Если не простите прегрешений брату, и вам не простит Отец ваш небесный”».Пусть заботясь лишь о судьбе своей собственной души, которая рано или поздно предстанет пред «страшным Судьею», но каждый князь должен уметь прощать – не отвечать злом на зло, не мстить обидчикам, но понимать: все, что он имеет, он имеет от Бога.

Для сохранения спокойствия в русских землях князья должны твердо выполнять то, о чем им удалось договориться. Нарушение договора – это тяжкий грех, потому что каждый договор скреплялся целованием креста. А раз так, то какое нарушение равно нарушению слова, данного самому Богу. По мнению древнерусских книжников, такой грех вообще не может быть прощен, и человек понесет наказание дважды – и на этом свете, и на том. Автор «Поучения» крепко наказывает детям: «Если же вам придется крест целовать братии или кому-либо, то, сверившись с сердцем своим, на чем можете стоять на том целуйте, а поцеловав, соблюдайте, чтобы, преступив, не погубить души своей!».

Таким образом, политические отношения между князьями Владимир Мономах переносит в самую важную сферу сознания людей того времени – религиозную. Бог взирает с небес на землю, и ничто не ускользает от его взора. Правители всегда должны помнить об этом. Проблемы политические под пером князя превращаются в проблемы религиозные, нравственные. Именно нравственность князей, согласно убеждению Мономаха, должна стать той силой, которая, как крепкая известь, может скрепить разделившиеся русские земли в единое здание, согласовать отношения между полусамостоятельными правителями Руси.

В истории древнерусской литературы Владимир Мономах занял особое место. И не только благодаря тому, что он показал себя незаурядным публицистом и мыслителем. Его «автобиография» в жанровом отношении была совершенным новшеством для литературы Древней Руси, ничего похожего не было вплоть до XVII столетия. Безусловный литературный талант князя проявился в яркости и афористичности его речи, а также в свободном владении разными стилями языка: книжным, разговорным и даже поэтическим. Покровительствовал Мономах и летописанию, в котором звучали те же идеи, что и в его «Поучении», - идеи мира и согласия во всех русских землях.

«Слово о полку Игореве»

Последний день последнего месяца XVIII столетия граф Алексей Иванович Мусин-Пушкин(1744-1817) – историк, член Российской Академии, отметил по-своему очень недурно. Только что в московские книжные лавки поступила изданная им «Ироическая песнь о походе на половцовъ удельнаго князя Новагорода-Северскаго Игоря Святославича, писанная стариннымъ русским языком в исходе XII столетия с переложением на употребляемое ныне наречие».

Кто и зачем написал «Слово»?

По мысли Д.С. Лихачева, главный герой «Слова» не Игорь и даже не Святослав киевский, а Земля Русская.

За сорок лет до нашествия на Русь монгольских полчищ поэт выносит свой приговор правителям Руси: «Сказал брат брату:”Се - мое, а се – мое же!” И начали князья про малое «се великое» молвить, а сами на себя крамолу ковать. А “поганые” приходили с победами на Землю Русскую!».

Пророчество, увы, сбылось. От битвы Игоря на реке Каяле до битвы на Калке, с которой началось раздробление Киевской Руси, князья ничему не научились. Недаром в «Слове» Святослав киевский произносит: «Наизнанку времена обратились!».

Кто же написал «Слово»?

Поиск продолжается уже второе столетие. В авторы гениальной поэмы Древней Руси предлагались и некий певчий Митуса, и сам князь Игорь, и даже его супруга Ярославна. Академик Б. А. Рыбаков предположил, что «Слово» мог написать киевский боярин Петр Бориславич.

Переводчик Александр Степанов, а вслед за ним и писатель Владимир Набоков обратили внимание на то место, где рядом с Бояном появляется еще один сочинитель: «Сказали Боян и Ходына, оба Святославовы песнетворцы…». Место это было восстановлено в конце XIX века историком Иваном Забелиным. В подлиннике текст «ироической песни» не был разбит на слова. Эту работу проделали первые публикаторы, и далеко не всегда верно. Так, имя Ходына они написали как два слова: «ходы на».

У Бояна в XI в. был свой киевский князь Святослав, а у автора «Слова» век спустя – свой. Значит, и Бояна, и автора можно назвать «Святославовыми песнетворцами». А если вспомнить, что в начале поэмы автор «Слова» уже пел вместе с Бояном, воображая, как тот сочинил бы зачин рассказа про поход Игоря, то припевка Бояна и Ходыны, спетая ими тому же Игорю, позволила некоторым исследователям предположить, что Ходына – это автор «Слова».

Десятки поэтов XII в., жившие в Европе и Азии, в конце своих поэм ставили так называемую сфагиду – собственную «печать», упоминая себя в тексте поэмы в третьем лице. Видимо, и автор «Слова» не был исключением из этого правила.

Ходына – псевдоним, поэтическое имя. Оно означает «странник». Похожее имя было у древнеанглийского поэта Видсида и у современника автора «Слова» французского поэта Серкамона. Если Степанов и Набоков правы, то вместе с именем появляется чрезвычайно важное сообщение о судьбе автора «Слова». Вряд ли это произведение могло быть создано придворным. Слишком смел и грозен голос его автора, великого поэта и великого гражданина. В сочетании двух этих качеств и кроется ответ на вопрос, почему «Слово» так высоко оценено читателями-потомками.

«Моление» Даниила Заточника

Одно из самых загадочных произведений древнерусской литературы – «Моление Даниила Заточника». В ученых кругах вокруг него уже почти полтора века кипят нешуточные страсти. Спорят буквально обо всем: о времени создания произведения, его названии, авторе и даже адресате.

О чем молил Даниил?

Кратко содержание «Моления» Даниила Заточника можно изложить буквально в нескольких строках. Некий человек по имени Даниил, служивший князю и чем-то не угодивший ему или его вельможам, оказался в заточении на берегах олонецкого озера Лача. Обращаясь к своему повелителю, он рассказывает о бедствиях, обрушившихся на него, о наветах и гонениях, которым он подвергся. Укоряя князя, Даниил тем не менее мечтает о его расположении, говорит о желании служить ему верой и правдой, перечисляет свои заслуги.

В конце он обращается к Богу с молитвой о своем господине: «Господи! Дай же князю нашему силу Самсона, храбрость Александра, разум Иосифа, мудрость Соломона, искусность Давида и умножь, Господи, всех людей под пятою его».

«Моление» Даниила, рисующее образ идеального князя, перекликается с «Поучением» великого князя Владимира Мономаха, написанным намного раньше.

Загадки, споры, гипотезы

В одной из дошедших до наших дней копий этого памятника автор адресует свое «Моление» не Ярославу Всеволодовичу, как в других, а князю Ярославу Владимировичу. Это дало основание некоторым ученым полагать, что произведение обращено к великому князю киевскому Ярославу Мудрому. Но тут же было высказано предположение, что отчество «Владимирович» в этой редакции – просто ошибка переписчика. Некоторые современные историки вообще отказываются определять, к кому было обращено послание, в связи с абсолютной неясностью вопроса.

Но если неизвестен адресат, то трудно с точностью установить и время возникновения этого произведения. Ученые определяют дату создания «Моления» в очень широких рамках: от XI до XIV в. Кроме того, в разных рукописных копиях произведение называется то «Молением» , то «Посланием» ,то «Словом», то даже «Написанием». Поэтому некоторые исследователи предполагают, что текст состоит как бы из двух частей: «Слова», которое обращено к новгородскому князю Ярославу Владимировичу, сыну великого киевского князя Владимира Мстиславича, и «Моления». Высказывается даже мнение, что «Слово» и «Моление» - это два разных произведения, условно объединенные под одним авторским названием.

А сколько копий было сломано вокруг предполагаемого автора загадочного литературного памятника! Для одних ученых это, несомненно, член княжеской дружины, для других – боярский холоп, для третьих – не рожденный холопом, а попавший в холопы за долги человек. Кое-кто утверждает, что Даниил – скоморох или княжеский музыкант. Чем же объясняется такая разноголосица и даже некоторая сумятица в ученых кругах? Дело в том, что разные редакции имеют весьма существенные текстовые отличия: подробности, приводимые в одной, отсутствуют в другой; в одном из вариантов автор ополчается на боярство и духовенство, в другом - на «злых жен». Даже по стилю рукописи существенно отличаются друг от друга. Сам жанр этого произведения, построенного на притчах, афоризмах, цитатах из разных литературных источников, давал возможность весьма вольного с ним обращения. Любой переписчик мог легко редактировать текст в зависимости от собственных политических, художественных и иных пристрастий.

По мнению известного исследователя древнерусской литературы Николая Каллиниковича Гудзия, «произведение, скомпонованное из столь текучего и подвижного материала… в практике старой русской книжности само напрашивалось на очень свободное обращение с собой в смысле всяческих добавлений, сокращений, перестановок, замен и т. д.».

«Повесть о разорении Рязани Батыем»

«Повесть» состоит из двух частей. В первой речь идет о том, как, опасаясь татарского нашествия на Крым, Евстафий, священник той самой корсунской церкви, где, по преданию, принял христианство будущий креститель Руси великий киевский князь Владимир Святославич, решил бежать из города и увезти с собой на Русь особо чтимую икону Николая Чудотворца. Путь священника в Рязань оказался длинным и трудным, потому что прямая дорога стала небезопасна из-за нашествия степных кочевников, а иной дороги, кроме как вокруг всей Европы, у него не было. Почти три года продолжалось путешествие Евстафия. Доплыл он от Понтийского (Черного) моря до Варяжского (Балтийского) и, минуя Великий Новгород, прибыл наконец в Рязань вместе с чудотворной иконой. Сын правителя Рязани Юрия Игоревича князь Федор видел накануне прихода Евстафия вещий сон. Явился ему Николай Чудотворец и молвил: «Князь, иди встречай чудотворный образ мой Корсунский. Ибо хочу здесь пребывать и чудеса творить. И умолю о себе всемилостивого и человеколюбивого владыку Христа, Сына Божия, - да дарует тебе венец Царствия Небесного, и жене твоей, и сыну твоему».

А о нашествии татар и гибели княжеской семьи речь идет уже во второй части повествования, которая начинается так: «В двенадцатый год по перенесении чудотворного образа Николина из Корсуни пришел на Русскую землю безбожный царь Батый со множеством воинов татарских и стал на реке Воронеже близ земли Рязанской». Эти слова связывают не только первую и вторую части «Повести», но два печальных для Русской земли события – вторжение монголо - татар на Русь в 1223 г. и ужасающее по своим последствиям нашествие Батыя в 1237 г. Перенесение чудотворного образа из Корсуни в Рязань стало своеобразным предвестием грядущих страданий русских людей.

Юрий посылает сына своего Федора к Батыю с богатыми дарами и великими молениями, чтобы «не воевал» он Землю Русскую. Но Батый стал требовать у рязанских князей дочерей и сестер себе на ложе. Кто-то сказал Батыю, что у Федора жена – сущая красавица. Тогда обратился Батый к Федору со словами: «Дай мне, княже, изведать красоту жены твоей». Тот в ответ рассмеялся и так ответил Батыю: «Не годится нам, христианским, водить к тебе, нечестивому царю, жен своих на блуд. Когда нас одолеешь, тогда и женами нашими владеть будешь». Разъяренный Батый велел немедля убить отважного князя, а тело бросить на растерзание зверям и птицам. Так принял Федор свою смертную чашу и мученический венец – что и было предсказано ему Чудотворцем.

Один из воинов, уцелевших во время резни, учиненной Батыем, пробирается в Рязань и сообщает ужасную весть о кончине ее супруга. «…бросилась она из превысокого терема своего с сыном своим…». Так приняли мученический венец, предсказанный Николаем Чудотворцем, жена и сын князя Федора Юрьевича.

Великий князь рязанский, узнав о смерти сына и снохи, обращается к боярам и воеводам с такими словами: «О государи мои и братия, если из рук Господних благое приняли, то и злое не потерпим ли?! Лучше нам смертью славу вечную добыть, нежели во власти поганых быть. Пусть я, брат ваш, раньше вас выпью чашу смертную за святые Божии церкви и за веру христианскую…».

Битва с Батыем была проиграна, почти все русские князья пали в этом сражении.

Последним приходит на разоренную Рязанскую землю князь Игорь Игоревич, который, видя множество павших, скорбит о них « яко труба рати глас подавающе, яко сладкий арган вещающи».

Князь Игорь похоронил убитых, а тела князя Федора Юрьевича и его родных перенес в Рязанскую землю, к иконе великого чудотворца Николы Корсунского… « и поставил над ними кресты каменные».

Заканчивается «Повесть о разорении Рязани Батыем» восторженной похвалой защитникам Русской земли, напрочь лишенной покаянного тона, свойственного некоторым памятникам литературы того времени, и вселяющей веру в конечное торжество над врагами.

«С точки зрения литературной отделки, тонкости литературного рисунка, похвала эта – своего рода образцовое произведение. Её сжатость, отточенность формулировок, ритм синтаксических оборотов… позволяют сравнивать её с произведениями столь развитого на Рязани ювелирного искусства…Только при внимательном наблюдении можно заметить некоторые швы и спайки, допущенные в этом поразительном по законченности групповом портрете рязанских князей: «на пирование тщивы», но и «плоти угодие не творяще», «взором-грозны», но и «сердцем лёгкы».

(Из сочинений Д. С. Лихачёва.)