Сцена бабьего бунта в романе Шолохова Поднятая целина

В романе М. Шолохова «Поднятая целина» изображен переломный момент в жизни нашей страны – период коллективизации, когда донское казачество вместе со всем трудовым крестьянством переходит от мелкособственнического уклада к новой, социалистической жизни. История рождения в огне классовых боев гремяченского колхоза, история его развития и укрепления составляют основу «Поднятой целины». Утверждение нового, социалистического строя в деревне было связано с огромными трудностями. Создавать новую жизнь коммунистам, трудовому крестьянству приходилось не только в борьбе против классовых врагов – кулаков и белогвардейцев, но и против собственнических навыков и представлений, веками воспитанных в крестьянстве.

Немало усилий пришлось потратить Давыдову для того, чтобы до конца разобраться в окружающей обстановке и завоевать полное доверие гремяченцев. Давыдов терпеливо разъяснял крестьянам политику партии, проявлял стойкость и решительность, если дело касалось его идейных убеждений, интересов партии и рабочего класса. Особое значение в этом смысле имеет сцена «бабьего бунта». В этом эпизоде и в главах, связанных с ним, Давыдов встает перед нами во весь рост.

Одна из самых трудных задач, вставших перед организаторами колхоза, заключалась в сборе семенного фонда. Островнов распространяет среди крестьян слухи, что большевики скоро начнут сбор якобы семенного хлеба, который на самом деле пойдет на продажу за границу, а это грозит голодом. Несмотря на угрозы Нагульнова, сдача семенного фонда шла крайне медленно. Собранное зерно в ожидании сева хранили в амбарах.

Единоличник Банник, отказывавшийся в свое время сдать зерно, встречает в поле подводы Ярского колхоза. Они приехали в Гремячий Лог за семенами: им сеять нечем, и из района распорядились взять здесь. Банник возвращается в хутор, рассказывает всем, что у них забирают зерно. Собравшаяся толпа идет к амбарам с намерением не дать вывезти зерно. Завязывается драка, пришельцам достается, и они, избитые в кровь, бросают мешки с хлебом и уезжают. Демка Ушаков, у которого находятся ключи от амбаров, разыскивает Давыдова и отдает ему ключи. В это время бабы чинят расправу над Разметновым, его избивают и отнимают наган. Кондрат Майданников, узнав о том, что Разметнова посадили под замок, спешит на выручку Давыдову. Тот направляет его за подмогой в поле за бригадой.

Давыдов понимает, как много будет зависеть от его выдержки и спокойствия: надо сдержать натиск разъяренной толпы. Подступившие к нему женщины требуют ключи от амбаров. Чтобы оттянуть время, Давыдов ведет их вначале к Нагульнову, потом в правление колхоза. По дороге Давыдова жестоко избивают, требуя отдать ключи. «Ему до крови рассекли ухо, разбили губы и нос, но он все ещё улыбался вспухшими губами, выказывал нехваток переднего зуба, неторопливо и несильно отталкивал особенно свирепо наседавших баб». Он отшучивается, хотя бабы бьют его серьезно, и сдачи не дает, только когда начинают бить кольями, отнимает у одной казачки кол и ломает его о колено. На квартире Нагульнова бабы устраивают настоящий погром. Потом Давыдов как будто вспоминает, что ключи на столе в правлении колхоза. Пока доходят до правления, бабы избивают Давыдова так, что он едва держится на ногах. Об одном только думает Давыдов: «Только бы не свалиться, а то озвереют и – чего доброго – заклюют до смерти. Вот глупая смерть-то будет, факт!» Особенной жестокостью отличалась старуха Игнатенкова, она старалась ударить побольнее. Понимая весь ужас происходящего, Давыдов пытался остановить их: «За вас же, сволочей!.. Для вас же делаем!.. И вы меня же убиваете…» Неизвестно, чем могла закончиться для Давыдова эта «экзекуция», если бы прибежавшая девка не сообщила, что казаки посбивали замки с амбаров и делят хлеб. Давыдова бросили у правленческих ворот и побежали к амбарам. Неожиданно появившийся дед Щукарь советует Давыдову «схорониться», так как дело доходит до смертоубийства. Услышав многоголосый шум у амбаров, Давыдов неверным, но быстрым шагом направился туда. Последствия «бабьего бунта» разбирал вызванный Давыдовым милиционер. Зачинщики были арестованы – кто в поле, кто дома. На следующий день стали собирать расхищенный хлеб и, в конечном счете, собрали весь, за исключением нескольких пудов. Затем собирается собрание, на котором Давыдов выступает и стыдит тех, кто бил его, говорит, что он, как и все большевики, никогда не станет на колени перед классовым врагом. Указывая на Настёнку Донецкову, Давыдов сказал: «…Ей хотелось, чтобы я на колени стал, пощады попросил, ключи от амбаров ей отдал! Но, граждане, не из такого мы – большевики – теста, чтобы из нас кто-нибудь мог фигуры делать!!! На коленях большевики ни перед кем не стояли и никогда стоять не будут, факт!» Чтобы доказать, что обиды не держит, Давыдов говорит всем присутствующим на собрании: «Вы – качающиеся средники, временно заблужденные, и мы к вам административных мер применять не будем, а будем вам фактически открывать глаза».

В завершение Давыдов призывает всех назавтра ехать в поле и работать как следует. Люди осознали свою вину и попросили Давыдова не держать на них зла. Чей-то теплый и веселый басок из зала растроганно сказал: «…Любушка Давыдов!.. Народ тут волнуется… и глаза некуда девать, совесть зазревает… И бабочки сумятются… А ить нам вместе жить… Давай, Давыдов, так: кто старое помянет – тому глаз вон! А?»

Сцена «бабьего бунта» дает нам возможность увидеть Давыдова в момент смертельной опасности. Мужественно и стойко переносит он, унижения и побои. Понимая весь трагизм положения, Давыдов не теряет твердости духа. Он готов лучше погибнуть, чем поступиться интересами дела колхозного строительства. Находит он в себе силы, чтобы простить разъяренных гремяченских женщин, не ведающих, что творят. Юмор и шутка помогли Давыдову вернуть добрые отношения с колхозниками. Последствия такой мудрой политики не заставили себя ждать: на следующий день многие из тех, кто раньше вышел из колхоза, снова подали заявления на вступление. Начинался сев.

В образе коммуниста Давыдова Шолохов показал его человеческое обаяние, товарищескую чуткость, жизнерадостность, умение сплотить людей и повести их за собой. Погиб Давыдов так же геройски, как и жил. Гремяченские коммунисты, узнав, что у Островнова скрываются белогвардейцы, решили захватить их, не думая о том, сколько их и как они вооружены. Эта операция стоила Давыдову и Нагульнову жизни. Может быть, напрасно они поспешили войти в дом Островнова, но излишняя осторожность была не в характере ни Давыдова, ни Нагульнова. «Безумство храбрых – вот мудрость жизни!» – этими словами из «Песни о Соколе» Горького мог бы закончить Шолохов рассказ о дорогих его сердцу Давыдове и Нагульнове.