Патриотическая тема в лирике Ахматовой

Красавица, «европиянка нежная», познавшая вкус славы после выхода первого же сборника стихов, избалованная восторженным внимаем поклонников и друзей, привыкшая к окружению и поклонению особ знаменитых и талантливых, – ее рисовали известные художники, великие поэты посвящали ей стихи – при этом слишком самобытная, слишком состоявшаяся, слишком уверенная в себе... Такая неудобная! И – слишком заметная на литературном небосклоне, чтобы просто расправиться. Ее не печатали, обливали грязью. Как она, вероятно, раздражала чиновников от литературы своим нежеланием к ним приспособиться! «Камерная поэтесса» – это было далеко не худшее из их определений.

Ей было 25, когда в ее изысканный, наполненный красотой, любовью, литературой, служением Музе мир ворвалась война. «Мы на сто лет состарились, и это тогда случилось в час один», – начинается стихотворение «Памяти 19 июля 1914 года».

Из памяти, как груз отныне лишний,

Исчезли тени песен и страстей.

Ей – опустевшей – приказал Всевышний

Стать страшной книгой грозовых вестей.

Да и трудно думать и писать о другом, когда повсюду «Над ребятами стонут солдатки, /Вдовий плач по деревне звенит».

Она – и поэт, и женщина. Воображение художника и чувства жены, матери. Пусть трубят газеты о героизме, подвиге, славе – кто лучше ее поймет чувства той, чей муж или сын не вернулся домой? И что такое героизм перед горечью потери?

Для того ль тебя носила

Я когда-то на руках…

… – Без недели двадцать лет

Он глядел на божий свет.

После революции встал вопрос об эмиграции. Уехало так много близких! Но слишком дороги оказались родная земля, родная речь:

Мне голос был. Он звал утешно.

Он говорил: «Иди сюда,

Оставь свой край глухой и грешный,

Оставь Россию навсегда.

Я кровь от рук твоих отмою,

Из сердца выну черный стыд,

Я новым именем покрою

Боль поражений и обид»,

Но равнодушно и спокойно

Руками я замкнула слух.

Чтоб этой речью недостойной

Не осквернился скорбный дух.

Стихи эти не прошли незамеченными среди эмигрантов; многие упрекали ее в том, что она служит Советам, вместо того, чтобы уехать, служить искусству и той России, и тем самым предает себя и свою страну. Она же считала предательством бросить Родину «на растерзание врагам» – и эту строчку можно считать программной для послевоенного периода творчества Ахматовой:

Не с теми я, кто бросил землю

На растерзание врагам.

Их грубой лести я не внемлю,

Им песен я своих не дам.

Но вечно жалок мне изгнанник,

Как заключенный, как больной.

Темна твоя дорога, странник,

Полынью пахнет хлеб чужой.

Надо сказать, что это обещание – «им песен я своих не дам» – она сдержала, хотя для этого потребовалось немыслимое мужество, и что, собственно, превратило всю ее жизнь в одно сплошное преследование.

После революции несчастья следовали одно за другим. Был расстрелян Гумилев, ее бывший муж; друзья и подруги уезжали, погибали или просто пропадали. «Любит, любит кровушку Русская земля», – пишет она после смерти Николая Степановича.

С 1925 года ее печатают очень редко. К этому времени она уже сделала свой выбор – неучастие. Нет возможности печататься – есть возможность писать, называя вещи своими именами. Она изучает Библию, древних авторов, Шекспира, Пушкина. И – никакой конъюнктуры.

Увозят в тюрьму сына Льва. Она проводит бесконечные семнадцать месяцев в тюремных очередях – и пишет стихи, которые потом составят поэму «Реквием».

«Как-то раз кто-то «опознал» меня. Тогда стоящая за мной женщина с голубыми губами, которая, конечно, никогда в жизни не слыхала моего имени, очнулась от свойственного нам всем оцепенения и спросила меня на ухо (там все говорили шепотом):

– А вы это можете описать? И я сказала:

– Могу.

Тогда что-то вроде улыбки скользнуло по тому, что некогда было ее лицом».

Каким бесстрашием надо было обладать, чтобы в те годы сочинять такие стихи – и читать их знакомым, когда посадить и расстрелять могли за то, что слушал – и не донес. Но ни один из многочисленных слушателей не выдал ее.

В то время, как официальная пресса либо не замечала ее, либо критиковала за «камерность», стихи ее переписывались от руки, учились наизусть – и читались везде, в том числе и в тюремных камерах. Их искренность и глубина ценились читателями куда больше, чем «образцовость» официальной поэзии.

Началась Великая Отечественная война. Ахматову она застала в Ленинграде. Когда-то, после революции, она не смогла покинуть Россию, теперь для нее так же немыслимо представить, что можно отдать ее врагу.

Никто не заказывает ей стихи. Они пишутся по велению сердца – и сразу приобретают всенародную известность. В критическое время, под бомбежками, она оказывается нужна – даже «Правда» не брезгует ее стихами, печатает знаменитое «Мужество»:

Не страшно под пулями мертвыми лечь.

Не горько остаться без крова, –

И мы сохраним тебя, русская речь,

Великое русское слово,

Свободным и чистым тебя пронесем,

И внукам дадим, и от плена спасем

Навеки!

После войны Ахматову приветствовали на многолюдных митингах и литературных вечерах. Ей устраивали овации. Вероятно, эта – слишком заметная – популярность поэтессы и вызвала реакцию властей.

В 1946 году вышло в свет постановление ЦК ВКП(б) «О журналах «Звезда» и «Ленинград», а затем выступил и секретарь ЦК ВКП(б) Жданов. Ахматова вновь была объявлена «вне закона» – вне литературы. «Взбесившаяся барынька», «убогий диапазон поэзии»… Ее выгнали из Союза писателей и запретили печататься. Ну что ж, это уже было.

Забудут? – вот чем удивили!

Меня забывали не раз.

Сто раз я лежала в могиле,

Где, может быть, я и сейчас.

А муза и глохла и слепла,

В земле истлевала зерном,

Чтоб после, как Феникс из пепла,

В эфире восстать голубом.

В то время, когда «народные поэты» печатали «гражданские стихи», прославляя генеральную линию партии, Анна Ахматова прошла тот же тягостный путь лишений и утрат, вечного ожидания «марусь», что и вся ее страна. Она имела полное право о себе сказать:

Я была тогда с моим народом

Там, где мой народ, к несчастью, был.

Этим она заслужила истинное звание народного поэта и тем, что, в отличие от многих и многих, не изменила ни своему таланту, ни друзьям, ни взглядам. Хотя иногда это было неимоверно трудно.

Из-под каких развалин говорю,

Из-под какого я кричу обвала,

Как в негашеной извести горю

Под сводами зловонного подвала, –

пишет она в 1959 году.

Но и тогда надежда не оставляет ее, недаром стихотворение заканчивается строчками:

И все-таки узнают голос мой,

И все-таки опять ему поверят.

Но не своя судьба ее тревожит. Создание мемориала жертвам сталинских репрессий – вот что занимает Ахматову в конце 50-х – начале 60-х годов.

Совесть не позволяла ей славить происходящее в стране – и «мешала» стать официально признанным «всенародным поэтом»:

И проходят десятилетья,

Пытки, ссылки и смерти… Петь я

В этом ужасе не могу. –

Так она писала в «Поэме без героя».

Возможно, ей было легче выстоять, потому что она рано поняла, что талантлива. Ахматова слишком уважала поэзию, а значит, и себя – как Поэта, чтобы пресмыкаться перед кем-либо из страха или ради каких-то благ. «Поэт – это тот, кому ничего нельзя дать и у кого ничего нельзя отнять», – ее любимая фраза.

Ее судьба – образец достоинства, силы и мужества. Маленькая хрупкая женщина, которую не смогла сломить вся государственная машина.