Победно-патриотические оды Гавриила Державина

В творчестве Державина нашла замечательное выражение героика его времени. Подобно Ломоносову, Державин был пылким патриотом; патриотизм, по словам Белинского, был его « господствующим чувством».

Державин стал свидетелем неслыханных дотоле успехов русского оружия: побед Румянцева во время первой турецкой войны при Лагре и Кагуле, морской победы при Чесме, взятия во время второй турецкой войны Суворовым, прославившим себя годом ранее победами при Фокшанах и Рымнике, крепости Измаил, побед Суворова в Польше, позднее - в Италии, небывалого в военной истории по героическому преодолению трудностей перехода русских войск под предводительством Суворова через Альпы.

Героическая мощь, ослепительные военные триумфы России наложили печать на все творчество Державина, подсказали ему звуки и слова, исполненные подобного же величия и силы. И в человеке превыше всего ценил он «великость» духа, величие гражданского и патриотического подвига. «Великость в человеке бог!» - восклицал он в одном из ранних своих стихотворений («Ода на великость»). И это качество проходит через всю его поэзию. Недаром Гоголь склонен был считать его «певцом величия» по преимуществу, - определение меткое и верное, хотя и не выражающее собой всей сложности державинского творчества. «Стоит пробежать его «Водопад», -пишет Гоголь, - где, кажется, как бы целая эпопея слилась в одну, стремящуюся оду. В «Водопаде» перед ним пигмеи - поэты. Природа там прекраснее окружающей нас природы, люди сильнее знакомых людей, а наша обыкновенная жизнь перед той величественной жизнью, «точно муравейник, который где-то далеко копошится вдали». «Все у него величаво, - продолжал Гоголь, - величав образ Катерины, величава Россия, созерцающая себя в осьми морях своих; его полководцы - орлы».

Самого восторженного и вдохновенного барда находят в Державине блестящие победы русского оружия. По поводу одной из победных од Державина - «На взятие




Измаила» - Екатерина ему заметила: «Я не знала по сие время, что труба ваша столь же громка, как и лира приятна». И в своих победных одах Державин действительно откладывает в сторону «гудок» и «лиру» - признанные орудия «русского Горация и Анакреона», как величали его современники, - и вооружается боевой «трубой». В победных одах он в значительной степени возвращается даже к столь решительно в свое время им отвергнутой поэтике «громозвучной» ломоносовской оды (ода «На взятие Измаила» начинается эпиграфом из Ломоносова). Торжественная приподнятость тона, патетика словаря и синтаксиса, грандиозность образов и метафор - таковы основные «ломоносовские» черты победных од Державина. С извержением вулкана, «с черно-багровой бурей», с концом мира - «последним днем природы» - сопоставляет поэт «победу смертных выше сил» - взятие русскими считавшейся неприступной крепости Измаил.

Подобные же образцы грандиозной батальной живописи дает Державин и в других своих победных одах. С огромным воодушевлением, широкой размашистой кистью рисует он мощные и величавые образы замечательных военных деятелей и полководцев эпохи во главе с «вождем бурь полночного народа» - великим, не ведавшим поражений Суворовым. «Кем он когда бывал побеждаем, все ты всегда везде превозмог!» - торжествующе восклицает поэт о Суворове. Длинный ряд державинских стихотворений, посвященных Суворову и упоминающих его: «На взятие Измаила», «На взятие Варшавы», «На победы в Италии», «На переход Альпийских гор», «На пребывание Суворова в Таврическом дворце», «Снегирь» и многие другие, - слагается как бы в целую блистательную поэму - грандиозный поэтический гимн беспримерной воинской славы величайшего из полководцев, того, «кто превосходней всех героев в свете был». С особенной любовью подчеркивает Державин в «князе славы» Суворове черты, роднящие его с народом: непритязательность в быту, простоту в обращении, живую связь взаимного доверия, дружбы и любви между полководцем и идущими за ним на все воинами:




«Друзья! - он говорит:

- Известно, Что россам мужество совместно,

Но нет теперь надежды вам.

Кто вере, чести друг неложно,

Умрем иль победить здесь должно».

«Умрем!» - клик вторит по горам.

В отчаянии, что «львиного сердца, крыльев орлиных нет уже с нами», Державин в стихах, вызванных смертью Суворова, горестно вопрошает:

Кто перед ратью будет, пылая,

Ездить на кляче, есть сухари,

В стуже и в зное меч закаляя,

Спать на соломе, бдеть до зари,

Тысячи воинств, стен и затворов

С горстью россиян все побеждать?

Художественно подчеркивая глубокую народность Суворова, Державин изображает его в характерном облике эпического «вихря-богатыря» русских народных сказок, при этом постоянно указывая на беспощадность и особую черту русского национального великодушия - милости к «малым сим», к слабым тростинкам.

Вообще, в своих победных одах Державин - и это замечательная их особенность - ограничивается воспеванием только великих вождей и полководцев. Вождям соответствуют их геройские рати - "русски храбрые солдаты, в свете первые бойцы", первый тост в застольной воинской песне Державина «Заздравный Орел», написанной, как он сам поясняет, «в честь Румянцева и Суворова,, поэт провозглашает за русских солдат:

О!Исполать, ребяты,

Вам, русские солдаты,

Что вы неустрашимы,

Никем непобедимы:

За здравье ваше пьем!




Больше того, в ряде стихов Державина из-за создаваемых им колоссальных образов полководцев: Репнина, Румянцева, Суворова - как бы выступают еще более безмерно могучие очертания «твердокаменного росса» - всего русского народа. Именно народ, народный дух и народные крепость и сила спасли страну в годины наиболее тяжких исторических испытаний: во времена монгольского ига, кровавых оборонительных войн XVII века.

Вот как, например, рисует Державин свержение монгольского ига, когда русский народ «три века» лежал один, всеми оставленный и покинутый, в страшном, близком к смерти сне:

Лежал он во своей печали,

Как темная в пустыне ночь;

Враги его рукоплескали,

Друзья не мыслили помочь,

Соседи грабежом алкали,

Князья, бояре в неге спали…

Где есть народ в краях вселенны,

Кто б столько сил в себе имел…

Не «князьям и боярам», а именно «всему русскому народу», как поясняет сам Державин в примечаниях к той же оде «На взятие Измаила», из которой заимствованы только что приведенные строфы, обязана своими величественными победами и современная поэту Россия. Державин не устает славить в своих стихах «великий дух» русского народа, необоримую, тверже скалы, грудь «росса», российскую доблесть и силу, которой «нет преград»:

«Чья Россов тверже добродетель? Где больше духа высоты?» - постоянно спрашивает себя поэт и рисуемыми им живыми картинами и образами русской доблести, исконного русского героизма отвечает: ничья и нигде. Вот русские воины, зная, что «слава тех не умирает, кто за отечество умрет», со спокойной твердостью и с «сияющей душой», молча и непреодолимо движутся на неприступные твердыни Измаила:




Идут в молчании глубоком,

Во мрачной страшной тишине –

Собой пренебрегают, роком.

Зарница только в вышине

По их оружию играет;

И только их душа сияет,

Когда на бой, на смерть идет.

Уж блещут молнии крылами,

Уж осыпаются громами,

Они молчат, - идут вперед.

Вот они же, ведомые Суворовым, победоносно переваливают через Альпийские льды и снега, через непроходимые горные потоки и крутые теснины, заполненные притаившимся смертоносным врагом: «Но Россу где и что преграда?».

Победы России - грозное предупреждение ее недругам. В стихах, посвященных победам 1807 года атамана донских казаков Платова и характерно озаглавленных «Атаману и войску Донскому», Державин, с законной национальной гордостью оглядываясь на славное прошлое русской земли, вопрошает:

Был враг Чипчак - и где Чипчаки?

Был недруг лях - и где те ляхи?

Был сей, был тот: их нет, а Русь?..

Всяк знай мотай себе на ус

Последняя строка явно адресована Наполеону, неизбежное поражение которого, если он отважится вторгнуться в Россию, Державин проницательно предсказал еще за несколько лет до войны 1812 года. Уже в старческих своих стихах, посвященных Отечественной войне 1812 года, «Гимне лироэпическом на прогнание французов из Отечества», слабеющей рукою набрасывает Державин замечательную характеристику «доблественого» русского народа:




О Россодобльственный народ,

Единственный, великодушный,

Великий, сильный, славой звучный,

Изящностью своих доброт!

По мышцам ты неутомимый,

По духу ты непобедимый,

По сердцу прост, по чувству добр,

Ты в счастья тих, в несчастьи бодр…

Еще Ломоносов в своих одах, как мы знаем, проводит резкую грань между войнами хищническими, вызванными стремлением к захвату чужих областей, к порабощению других народов, и войнами законными, оборонительными, являющимися «щитом», т. е. защитой своей страны. Историческую миссию России он видит в том, чтобы нести народам мир - "тишину". Эта же ломоносовская нота настойчиво звучит и у Державина: в оде «На переход Альпийских гор» поэт, обращаясь к народам Европы, проникновенно восклицает: «Воюет Росс за обще благо, за свой, за ваш, за всех покой». Конкретно-политическая наполненность этого и подобных лозунгов и деклараций определена и ограничена условиями исторической действительности, классовой природой поэта, но Державин, как Ломоносов, сумел почувствовать и сформулировать здесь то, что составляет нашу существеннейшую национальную черту: бескорыстие и героическое великодушие нашего народа, не стремящегося к захватам и завоеваниям, но умеющего грудью стать на защиту родины.