Темы, идеи, образы лирики Заболоцкого 1

Бурная атмосфера 20-х годов, разлом действительности, чудовищная амплитуда маятника Времени — и огромный поток слабой, серой, графоманской литературы — привели к появлению произведений, в которых авторы пытались запечатлеть новую действительность в адекватных формах: «Клоп» и «Баня» В. Маяковского, «Трактир» Э. Багрицкого, «Зависть» Ю. Олеши, «Чевенгур» и «Котлован» А. Платонова, «Собачье сердце» М. Булгакова, «Уважаемые граждане» М. Зощенко. Традиционно это явление в литературе комментировалось как сатирическое осмеяние «пережитков прошлого», разоблачение мещанства. Однако это были симптомы куда более страшного знамения времени — появления жуткой, зоологи ческой натуры, представителя тех, «кто, кажется, впервые за всю историю человечества вышли из своих нор и грозят затопить все достижения мировой культуры» (К. Чуковский). Малограмотный, косноязычный герой, вышедший на авансцену событий, испытывающий неодолимую тягу к изящной словесности и плодящий уродливую, беспощадную, жалкую графоманскую литературу — таков герой А. Платонова («Родина электричества»), рассказов М. Зощенко, такого героя выбрал себе и Н. Заболоцкий.

Принципиальное отличие в изображении этого героя у Заболоцкого и его современников. Если между Асеевым, Багрицким, Тихоновым, Маяковским и их героями лежит пропасть, то Заболоцкий попытался войти в плоть и кровь своего героя и заговорить его чудовищным, ни на что не похожим языком, увидеть мир его глазами. «То, что я пишу, не пародия, — писал Заболоцкий, — это мое зрение. Больше того: это мой Петербург-Ленинград нашего поколения: Малая Невка, Обводный канал, пивные бары на Невском». «Антиэстетизм» Н. Заболоцкого 20-х годов имеет прочный фундамент в русской литературе: Козьма Прутков, Фома Опискин, капитан Лебядкин. Традиции графоманства капитана Лебядкина особенно примечательны для воспроизведения в литературе 20-х годов. Поэт стремился запечатлеть эстетический парадокс — лирическое самовыражение субъекта, стоящего на одной ступени развития с животным миром. Так Заболоцкий выразил свое отношение к эпохе, не жалея и не презирая, не отчужденно, но отстраненно, ее же языком.

Окружающий мир был для Заболоцкого перевернутым миром — «системой девок» и «системой кошек», «цирком», миром уродцев. Здесь таится глубоко спрятанный аллюзивный намек на образ из греческой мифологии на Цирцею, обратившую спутников Одиссея в свиней. Отсутствие в «Столбцах» привычного героя оборачивается присутствием героя лебядкинского типа. Это его глазами читатель видит окружающий мир. Замкнутый мир города, шире — цивилизации, характеризуется у Н. Заболоцкого мотивами пошлости (знаками ее становятся примус, кошки, самовар, гитара, джаз), продажности (все, что выставлено на продажу: калеки продают свое уродство за милостыню, бабы — сирены — девки — дамочки продают обманную любовь), обезличения, утраты индивидуальности:

На службу вышли Ивановы

В своих штанах и башмаках.

Круг интересов толпы уродов, калек, горбунов, кавалеров, мужей, пролетариев, Ивановых прост: «бутылочный рай», «визг гитары », Народный дом — «курятник радости» и «цирк». Духовное обнищание, отсутствие красоты и высокой культуры — значимые ориентиры мира абсурда, описываемого Н. Заболоцким. У Н. Заболоцкого мир животных и мир людей поменялись местами. Деградировавший, спившийся, перевернутый мир уродов менее человечен, чем одухотворенные и естественные животные:

Сидит извозчик, как на троне,

Из ваты сделана броня,

Борода, как на иконе,

Лежит, монетами звеня.

А бедный конь руками машет,

То вытянется, как налим,

То снова восемь ног сверкают

В его блестящем животе.

(«Движение»)

В этом стихотворении мир животных и мир людей противопоставлен по принципу динамики — апатичности. Кроме этого, «извозчика» характеризует поддельность («как на троне», «броня из ваты», «борода, как на иконе»), а «коня» — «чудесность»; «восемь ног сверкают», «блестящий живот». Противопоставление движения — отсутствие движения — усугубляется на уровне стиховой формы (рифмы и отсутствия ее). Образ извозчика сопровождается традиционным перекрестным рифмованием, а образ коня — холостым стихом.

Мир людей и мир животных антитетичны и по принципу наличия — отсутствия чувств. Примитивному, самодовольному, ограниченному человеку противостоят его жертвы — страдающие животные, предназначенные для поедания:

Сверкают саблями селедки,

Их глазки маленькие кротки,

Но вот, разрезаны ножом,

Они свиваются ужом.

(«На рынке»)

Исследователи творчества Заболоцкого отмечают близость его поэзии этого периода к миру живописи — полотнам Брейгеля, старых фламандцев, Босха, Филонова, Шагала. Поэзия Заболоцкого имеет аналогии с живописью не только по зрительному восприятию удивительно наглядной образной системы, но и по продолжению традиций «кухонной темы», в которой переплелись символы гуманистической этики, натурфилософии и фольклора.

В 30-е годы, после уродливого, гротескного мира «Столбцов» Заболоцкий написал целый ряд стихотворений и поэм («Школа жуков», «Торжество земледелия», «Лодейников», «Безумный», «Волк», «Деревья», «Подводный город», «Человек в воде»), где обратился к прекрасному, чистому, разнообразному в своих проявлениях миру Природы. В основе произведений поэта 30-х годов — натурфилософская концепция мироздания как единой системы, объединяющей живые и неживые формы материи. Заболоцкому этого периода свойственен пантеизм. Его мир Природы — и животные, и растения — одухотворены.

У деревьев есть глаза и руки, лицо коня прекрасно и умно, речка «девочкой невзрачной Притаилась среди трав. То смеется, то рыдает, Ночи в землю закопав». Это не традиционная поэтическая метафора, строящаяся на уходящем в глубь веков антропоморфизме — наделении явлений окружающего мира свойствами человека или персонификации природных явлений и объектов. Здесь мы имеем дело именно с натуралистическими тенденциями отождествления бога и мира, растворения бога в природе.

Известно, что именно в эти годы Заболоцкий внимательно изу - чал «Диалектику природы» Ф. Энгельса, знакомился с трудами К. Э. Циолковского, которому писал о близости во многом своих размышлений его концепции. Увлекался Заболоцкий в это время и идеями Платона, Григория Сковороды, Вернадского. Однако наиболее ощутимое влияние на Заболоцкого, по его собственному признанию, оказала поэтическая личность Гете и его натурфилософия — тот круг проблем, что отразился в «Опыте о метаморфозе растений». В отношении Заболоцкого к животному миру (лицо коня, прекрасные глаза быка, толстое тело коровы) заметно влияние идей Гете о целесообразности и совершенстве животного мира («Метаморфоза животных»). И в самой основе натурфилософии Заболоцкого — представлении о вечном взаимодействии и взаимопревращении разнообразных материальных форм в едином составе чудного тела природы — ощущается принципиальное родство с теорией эволюции Гете. Переход из одного состояния в другое, «метаморфозы», теория «прарастения» — прототипа всех растений (идея, вытекающая из представлений о некоем нерасторжимом единстве в природе) — преломляются у Заболоцкого в образе «дерева Сферы»:

Дерево Сфера царствует здесь над другими.

Дерево Сфера — это значок беспредельного дерева.

(«Деревья»)

Подобные образы встречаются и в стихотворении «Искусство» («Дерево растет, напоминая естественную деревянную колонну»), и в «Венчании плодами». Но главное, концепции Природы Гете и Заболоцкого сходятся в решении проблемы «смерть — бессмертие». Гете воспринимал мир Природы и Человека как единое целое, вечно изменяющееся, неустойчивое равновесие, в котором «каждый род, один на другом и через посредство другого, если и не возникает, то поддерживается ». Идеи Гете — рождение всего сущего из безбрежного Океана, или Хаоса, и возврата после смерти в родную стихию — были восприняты Заболоцким («И сквозь тяжелый мрак миротворения Рвалась вперед бессмертная душа Растительного мира» или «Была дева — стали щи»).

То, что теории метаморфоз, отсутствия готовых форм, постоянного движения и изменения вошли в плоть и кровь поэта, видно и по стихотворению 1953 г. «Сон». Хотя острота восприятия ежедневного «умирания» Природы, свойственная поэту в 30-е годы, к этому времени прошла, а в системе натурфилософских изменений на смену пантеизму пришла традиционная метафоризация природы, проблема «смерти-бессмертия» решается здесь поэтом в русле концепции Гете и научных утопий Циолковского. Стремление души «стать не душой, но частью мирозданья» — итог долгих размышлений, почему «жизнь возникает после моей смерти». Поэт описывает ощущение себя «государством атомов», которые прежде в другой форме и после смерти составят другие организации. Единственное, что останется как память о его жизни, как наследие потомку — Мысль. То, что из «государства атомов» делает человека, то, что выделяет его из мира Природы. Эта же идея — бессмертия Мысли — ключ к пониманию элегии Заболоцкого «Вчера, о смерти размышляя…»:

И голос Пушкина был над водою слышен,

И птицы Хлебникова пели у воды,

И встретил камень я.

Был камень неподвижен.

И проступал в нем лик Сковороды.

Так Заболоцкий подчеркивает идею бессмертия: поэты вечны, ибо оставляют в наследство потомкам — мысль. Философское мировидение Заболоцкого, неординарность его поэзии не были поняты и оценены. Публикации поэта 1930-х годов вызвали целую волну травли в печати. Критики словно соревновались в подборе наиболее хлесткого ярлыка: «Один из наиболее реакционных поэтов» (А. Горелов), «злобное юродство и издевательство над социализмом» (А. Селивановский), «юродивый, инфантильный сказочник» (А. Тарасенков), «маска юродства» (Е. Усиевич). Такого уровня критика послужила поводом для ареста поэта 19 марта 1938 года.

После тяжелого душевного потрясения и вынужденного долгого молчания натурфилософские мотивы в поэзии Заболоцкого если и не исчезают совсем, то явно уступают место портретным («Портрет », «Поэт», «О красоте человеческих лиц»), пейзажным («Поздняя весна», «Весна в Мисхоре», «Осенние пейзажи»), портретно-психологическим зарисовкам («Неудачник», «В кино», «Старая актриса ») и стихотворениям балладного типа («Журавли», «Прохожий», «Ходоки», «Смерть врача», «Это было давно»). С 1946 года лишь в восьми стихотворениях («Гроза», «Читайте, деревья, стихи Гезиода », «Завещание», «Когда вдали угаснет свет дневной», «Сквозь волшебный прибор Левенгука», «Прощание с друзьями», «Сон», «Противостояние Марса») наблюдаются размышления в прежнем философском русле. Несмотря на резкое сокращение, присутствие стихотворений этого направления свидетельствует о стойком интересе к проблемам взаимоотношений Человека и Природы.

Коренные изменения в поэтической системе Н. Заболоцкого после лет, проведенных в лагерях, крутой поворот в его поэтике, традиционно с воодушевлением комментируемый как «возврат к классике», свидетельствуют о катастрофическом компромиссе, к которому его вынудили общественная и литературная обстановка послевоенных лет. Уйдя от литературной борьбы, поэт стал писать так, как «следовало», но прежняя непокорность все-таки прорывалась изредка сквозь «апухтинский» (А. Ахматова) стиль то в виде хорошо замаскированных клише лебядкинского типа («Журавли», «Лебедь в зоопарке», «Ходоки», «Неудачник»), то в отстраненных тропах («животное, полное грез» — о лебеде, звери — «приделанные к выступам нор»), то в описании буйной, непокорной растительности (можжевельник, чертополох).

Поэтическое зрение Н. Заболоцкого по сути своей осталось прежним: «Растения во всем многообразии — эта трава, эти цветы, эти деревья — могущественное царство первобытной жизни, основа всего живущего, мои братья… Разве могу я отказаться от родства с ними?».