Образ поэта и тема творчества в лирике Лермонтова

Всероссийскую славу молодому М.Ю. Лермонтову принесло стихотворение «Смерть Поэта», написанное сразу после трагической гибели Пушкина и в сотнях списков распространившееся по России.

Это великое стихотворение стало не только плачем по погибшему гению, но и предчувствием собственной судьбы Лермонтова.

Погиб Поэт, невольник чести.

Пал, оклеветанный молвой,

С свинцом в груди и жаждой мести,

Поникнув гордой головой.

Не вынесла душа Поэта

Позора мелочных обид,

Восстал он против мнений света

Один, как прежде, и убит!

В сущности, в этих строках уже заложен ключ к пониманию внутреннего мира Лермонтова, его представлений не только о высоком предназначении художника, но и о жестоком неприятии света, о трагическом одиночестве поэта в мире. Так же чувствует себя, так же ощущает пустоту света и лермонтовский лирический герой:

Нет, я не Байрон, я другой,

Еще неведомый избранник,

Как он, гонимый миром странник,

Но только с русскою душой.

В стихотворении «Поэт», написанном в 1838 году, Лермонтов сравнивает поэта с кинжалом и вспоминает те далекие времена, когда страстное слово поэта отзывалось в сердцах слушателей, когда творчество его было служением, а не мукой одиночества:

Бывало, мерный звук твоих могучих слов

Воспламенял бойца для битвы.

Он нужен был толпе, как чаша для пиров,

Как фимиам в часы молитвы.

Твой стих, как Божий дух, носился над толпою,

И отзвук мыслей благородных

Звучал, как колокол на башне вечевой

Во дни торжеств и бед народных.

Но пустота и глухота окружающего мира заставляют поэта уйти в себя, отказаться от высокого служения людям, а это, по убеждению Лермонтова, равнозначно ржавчине клинка. Призывая поэта услышать зов времени, Лермонтов впервые в своем творчестве употребит образ «осмеянного пророка»:

Проснешься ль ты опять, осмеянный пророк,

Иль никогда на голос мщенья

Из золотых ножон не вырвешь свой клинок,

Покрытый ржавчиной презренья?

В «Поэте» М.Ю. Лермонтов ставит вопрос о том, каково должно быть назначение поэта в современном ему обществе. Решая этот вопрос, он исходит из декабристских взглядов на поэта как на гражданина — борца за общественное благо.

В стихотворении использован прием развернутого сравнения — сравнение поэта с кинжалом. Когда-то грозное боевое оружие, верно служившее своему господину на поле битвы, теперь кинжал превратился в игрушку золотую, бесславную и безвредную. С такой судьбой кинжала сравнивает Лермонтов и судьбу поэта в современном ему обществе. Прежде он служил людям:

Твой стих, как Божий дух, носился над толпой,

И отзвук мыслей благородных

Звучал, как колокол на башне вечевой

Во дни торжеств и бед народных.

Таков был поэт во время Рылеева, раннего Пушкина. Он был великой силой, которая звала и вдохновляла, указывала цели борьбы. Тогда поэт был вместе с народом и «во дни торжеств», и во время «бед народных».

Стихотворение заканчивается призывом к поэту проснуться и вновь обрести свое слово, неотразимое, как удар кинжала. Великая роль поэта состоит в общественном служении народу — таков основной смысл стихотворения «Поэт». Назначение поэзии состоит в том, чтобы «воспламенять бойца для битвы», быть идейно насыщенной, стать проводником в народные массы «мыслей благородных», передовых идей.

Как и в стихотворении «Поэт», в «Журналисте, Читателе и Писателе» возникает тема пророчества. «Пророческая речь», «осмеянный пророк» — эти настойчиво повторяющиеся образы получат трагическое завершение в стихотворении «Пророк», которое станет итогом размышлений Лермонтова о судьбе настоящего поэта. Лермонтов сознательно избирает стиховую форму пушкинского «Пророка». Его стихотворение написано тем же размером и звучит как прямое продолжение стихотворения Пушкина. У Пушкина «Бога глас» взывает к пророку:

Восстань, пророк, и виждь, и внемли,

Исполнись волею моей

И, обходя моря и земли,

Глаголом жги сердца людей!

Вот главное предназначение пророка, вот его долг перед миром и перед собой. И неважно, как воспримут его слова те, к кому оно обращено. Лермонтов услышал этот призыв и последовал ему. И что же?

С тех пор как вечный судия

Мне дал всеведенье пророка,

В очах людей читаю я

Страницы злобы и порока.

Провозглашать я стал любви

И правды чистые ученья.

В меня все ближние мои

Бросали бешено каменья…

Лермонтовский пророк, посыпав голову пеплом, бежит подальше от людей, в пустыню, где его благодарно слушают лишь звезды да бессловесная тварь. Когда же он изредка появляется в «шумном граде», то умудренные старцы показывают на него пальцами и внушают детям:

Смотрите ж, дети, на него:

Как он угрюм, и худ, и бледен.

Смотрите, как он наг и беден,

Как презирают все его!

Осмеянный, презираемый пророк, на которого показывают пальцами, как на городского сумасшедшего, — какой страшный образ! Если ассоциировать и пушкинского «Пророка», и лермонтовского с Библией, то становится совершенно очевидно, что для Пушкина главным было чистое пророческое предназначение, сама идея пророка как носителя божественного Глагола, а для Лермонтова мучительным стало понимание трагической истины, что «нет пророка в своем отечестве». Не отказываясь от своего божественного дара, Лермонтов принимает на себя тяжкий крест непонимания и презрения окружающих и, как его пророк, идет сквозь толпу, обращая к ней свою великую «пророческую речь»