Проблема фатума, рока в романе Герой нашего времени

Понять себя человек не может, пока он не определит назначение своей жизни и человеческого существования вообще. «Журнал Печорина» наполнен размышлениями о смысле, о взаимоотношениях личности и общества, о месте человека в череде поколений, о роли в истории человечества. В «Герое нашего времени» эту тему композиционно завершает глава «Фаталист», насыщенная философской проблематикой: и социальные, и психологические вопросы в ней осмысливаются с философских позиций.

Основная черта характера Печорина — самопознание. Он постоянно анализирует свои мысли, поступки, желания, симпатии и антипатии, пытаясь раскрыть корни добра и зла в одном человеке: «Я иногда себя презираю, …не оттого ли я презираю других…», «зло порождает зло», «А что такое счастье? … если б все меня любили, я в себе нашел бы бесконечный источник любви». Нет истинной личности без глубины самоанализа. Но это качество в Печорине преувеличено. Не имея возможности реализовать себя в настоящем деле, не «угадав» своего «назначения», все «силы необъятные» души он направил на самопознание. И это уродует душу Печорина, искажает развитие личности. Настойчиво возвращается он к мысли о деформированности собственной психики. Он говорил, немного кокетничая, княжне Мери о двух половинах своей души. Эта же мысль в беседе с Вернером перед дуэлью выражена гораздо более четко и жестко, без тени романтических затей: «Во мне два человека: один живет в полном смысле этого слова, другой мыслит и судит его».

Для понимания образа Печорина важно сопоставить две его самохарактеристики. Одна предельно романтична: «Я как матрос, рожденный и выросший на палубе разбойничьего брига; его душа сжилась с бурями и битвами, и, выброшенный на берег, он скучает и томится, как ни мани его тенистая роща, как ни свети ему мирное солнце…» Так объясняет он свой отказ от «тихих радостей» брака с княжной Мери, свою неспособность обрести семейное счастье под «мирным солнцем». Но все гораздо сложнее: подводя итоги жизни в ночь перед дуэлью Печорин сказал о себе жестко и определенно: «Я — как человек, зевающий на бале, который не едет спать только потому, что еще нет его кареты». И обе эти характеристики верны! Ибо «человек, зевающий на бале», не мог появиться ниоткуда, не мог возникнуть на пустом месте. Душа, родственная бурям и битвам, не может не тосковать в однообразных светских гостиных, вырваться откуда можно лишь в смерть. «После этого стоит ли труда жить? а все живешь — из любопытства…» Это «любопытство» и есть главный стержень его жизни; не случайно по дороге на дуэль Печорин в разговоре с Вернером вернется к этой мысли: «Я взвешиваю, разбираю свои собственные страсти и поступки с строгим любопытством, но без участия».

Это любопытство не имеет ничего общего с любопытством праздного зеваки, оно толкает Печорина вмешиваться в жизнь «честных контрабандистов», бесконечно испытывать любовь Веры и дружбу Вернера, добиваться любви

Мери, вести смертельную игру с Грушницким на краю пропасти… Он все время испытывает судьбу. Зачем? Зачем принял пари Вулича, зачем врывался в хижину, где заперся пьяный казак-убийца?

«Фаталист» отвечает на все эти вопросы. Спор о предопределении, с которого начинается эта глава, — важнейший, центральный вопрос жизни для Печорина. Он ясно и недвусмысленно сформулирован: «И если точно есть предопределение, то зачем же нам дана воля, рассудок?» Вот что мучит Печорина, вот что заставляет его превращать жизнь в цепь экспериментов над собой И окружающими! Навязчиво, неотвязно стоит перед ним призрак: он играет недостойную роль «топора в руках судьбы»! Определена ему эта роль свыше или он сам берется за нее? Поэтому Печорин и принимает пари Вулича; ему важно удостовериться, решит ли его участие судьбу Вулича, погубит ли его вмешательство?

Но в том-то и беда, что никакие эксперименты не дадут окончательного ответа на вопросы о смысле бытия. Уверенность может дать только вера. А глубокая вера предков утрачена в век Печорина. Вера отцов давала человеку уверенность в себе, давала твердые моральные ориентиры, духовные идеалы, но лишала внутренней свободы, отнимала право на самостоятельность решений. Человек, отказавшийся от этой веры, обретает свободу, а для Печорина личная свобода — высшее благо: «двадцать раз жизнь свою поставлю на карту, но свободы своей не продам». Но эта свобода оказывается единственным, чем вообще можно дорожить в мире человеку, ощущающему себя песчинкой, от чьей воли ничего не зависит, чья жизнь и смерть ничего не изменит.

Так лермонтовское одиночество мироощущения переплавляется в одиночество Печорина, а лермонтовское бездомье — в печоринскую тягу к разрушению Дома. Для созидания необходима вера, а в раздвоенном сознании «героя нашего времени» для веры места нет.