Тема женской любви в русской литературе по роману Гончарова Обрыв и драме Островского Гроза

Как я любила в детстве читать и слушать сказку о Финисте Ясном Соколе, о его невесте и великой ее любви, сумевшей все преграды преодолеть, все лишения и беды перенести ради того, чтобы с ним, единственным, избранным ее сердца, до конца разделить любую судьбу. И до сих пор внутри холодок страха: а вдруг не добудится она в последнюю ночь жениха, не отведет от него колдовские чары? И радостное потрясение от чуда, когда своей слезой, упавшей на его щеку, она вырывает его у наваждения и уводит за собой.

Я всегда вспоминала эту сказку, читая о Наташе Ростовой, Лизе Калитиной, Сонечке Мармеладовой. Наверное потому, что для женщины в русской литературе любовь не только дар, но дарение — бескорыстное, безоглядное, чистое от дурных и корыстных помыслов. Их чувство, сильное и пылкое, всегда оставалось целомудренным.

Вот, например, Вера из гончаровского «Обрыва». Она воспитана бабушкой в строгих нравственных правилах, с чистыми помыслами и открытым сердцем. Ее душа тоскует и томится по необычному, по чудесному, по невозможному. Любовь Для нее менее всего страсть, это скорее некое духовное таинство, требующее жертвенного и чистого служения.

Но как же случилось, что избранником ее стал Марк Волохов? Он-то ведь соткан из другой материи, нежели она; в нем звериное, чувственное столь сильно, столь явно, что даже сама Вера зовет его волком. Он груб, невоздержан, невоспитан… Дело в том, что он совершенно не похож ни на кого из тех, кого она знает, Марк раздражающе непривычен и оттого необыкновенно интересен для нее. Да к тому же, и это было едва ли не самым главным для Веры, Марк, как казалось ей, был гонимым, несчастным, страдающим, нуждался в утешении, ласке, заботе.

Не мудрено, что она полюбила. Но чем больше они сближались, тем дальше расходились. Каждый в этой любви стремил «я отвоевать свое: он — ее тело, она — его душу, Вера, любя истинно и безоглядно, надеялась, что ее чувство изменит Марка, побудит его расстаться с прежней жизнью и даст силы начать новую. Но каждая следующая встреча разрушала упование, сеяла в ее исстрадавшемся сердце уныние и сомнения.

Если бы Марк узнал о ее терзаниях, они бы вызвали в нем сожаление и насмешку. Для него любовь всего лишь одна из потребностей человеческого организма, естественно требующая своего удовлетворения. Для него в Вере важно прежде всего ее женское естество, волнующее и притягательное, мучающее его своей недоступностью, он тянется только к нему, а не к ее душе, открытой для сострадания, нежности и любви. Но иной, чем у Марка. Уступив ему, она теряет нечто большее, чем девичью невинность. Она, всем своим предшествующим духовным развитием подготовленная к тому, что брак есть таинство, приобщающее к вечному, делающее самое обыденное прекрасным и удивительным, нарушила обет духовного целомудрия, переступила через ту роковую черту, за которой нет ничего, кроме темной зияющей бездны. В унынии и отчаянии мечется Вера и не находит выхода, не находит спасения. Ей даже молиться трудно: кажется, что не только люди, но и Бог отвернулся от нее, и поэтому ни в ком и ни в чем не суждено ей найти спасение.

Но постепенно в бабушкиной любви, в бескорыстном чувстве Тушина, в искренней привязанности Райского отогревается, оживает Верина душа. И она смогла ответить на мучающий ее вопрос: «Да можно ли, после всего случившегося, жить дальше? — Можно».

А вот другая русская женщина, Катерина, не смогла и погибла, бросившись в Волгу.

Как только ни пытались объяснить ее поступок: и темное царство загубило, и деточек, которые бы удержали, не было, и, поступив наперекор собственным правилам, смириться к этим не смогла. Наверное, в каждом объяснении есть доля правды. И все-таки — ну как поверить, что из-за Кабанихи, из-за ее неприязни и попреков, могла Катерина, глубоко Я искренне верующая, решиться на подобное? Да и духовно она куда сильнее свекрови и оттого вовсе ее не боится.

Есть на Руси девушки, приходящие в этот мир Христовыми невестами с необыкновенно чистой, любящей и целомудренной душой; живут они в ладу с миром, с собою, с людьми — ясно хорошо и чисто. Так же жила до замужества и Катерина. Кто знает, что заставило ее решиться изменить свою судьбу, пойти вопреки Божьей воле. Но как же после этого затосковала, заметалась ее душа, ничто стало ей не мило, только и осталось воспоминание о той далекой и неправдоподобно прекрасной жизни, когда сердце всякий Божий день ликовало и радовалось. Не любовь, а обреченность толкает Катерину к Борису; не может он дать ей счастья, да она у него и не ищет. Какое уж тут счастье, если мужу изменила, клятвою, данной в церкви, перед Богом, поступилась. Потому и смогла она решиться на самоубийство, что не видела для себя прощения ни на этом свете, ни на том. Она-то себя суровее всех казнила. И верилось ей в последние минуты, что смерть — это избавление от духовной кабалы, в которую она же себя и заточила. Для Катерины, чистой и любящей, не умереть по своей воле, а продолжать существовать в лицемерии, притворстве, обмане — вот что греховно.

Любовь русской женщины всегда была согрета глубоким религиозным чувством. И какой же страшный переворот должен был произойти в жизни, когда разом попытались разрушить многовековые нравственные устои, убить в людях веру в Бога, а значит и в Любовь! В новом обществе ее признали бесполезной и даже вредной, и это губительнее всего сказалось на женщине. Из жены, матери, любимой она превратилась в полезного члена общества, жалкого, суетящегося, погрязшего в делах и делишках,  но гордящегося своей независимостью ото всех, и прежде всего, от мужа и от детей. Вспомните хотя бы двух героинь: Лерку из астафьевского «Печального детектива» и Тоню из беловского «Воспитания по доктору Споку», удивительно похожих своею неприязнью к дому и к домочадцам, вечно куда-то спешащих и ничего не успевающих и оттого постоянно раздраженных, обиженных на самых близких, на самых дорогих людей. Героиней многих современных романов и повестей стала развращенная, порочная женщина. Горько сознавать, что даже наша литература, всегда отличавшаяся глубоко целомудренным отношением к женщине, к женской любви, стала порой говорить о ней совершенно иначе. Но неужели этот мутный, грязный поток, хлынувший на нас с киноэкранов, со страниц книг, окончательно размоет, Уничтожит то светлое, радостное и чистое чувство любви, которое еще теплится в наших сердцах? Веришь, что нет: ведь у непутевых, затурканных матерей, Лерки и Тони, подрастают Удивительные дочки — Светка и Лялька. В их маленьких преданных сердцах живет трогательная забота о самых родных и любимых, хотя и забывших о них людях: о папе и маме. Им так нужно, чтобы они жили не в разладе и ненависти друг к другу, а в согласии и любви. Их души открыты для веры, для надежды, для преданной, бескорыстной любви. Ею спасутся они сами, их любимые, их дети.