Комедия «Горе от ума» держится каким-то особняком в литературе и отличается моложавостью, свежестью и более крепкой живучестью от других произведений слова.
И.А. Гончаров.
Оценивая комедию Грибоедова «Горе от ума», Белинский писал, что она положила «прочное основание новой русской поэзии, новой русской литературе… Она, как произведение сильного таланта, глубокого и самостоятельного ума, была первою русскою комедиею, в которой нет ничего подражательного, нет ложных мотивов и неестественных красок, но в которой и целое, и подробности, и сюжет, и характеры, и страсти, и действия, и мнения, и язык – все насквозь проникнуто глубокою истиною русской действительности».
Продолжая мысль Белинского, можно сказать, что любая часть коме-дии, даже если ее каким-то образом обособить, вывести за рамки произведе-ния, будет сама по себе «энциклопедией русской жизни» в миниатюре.
Второе явление из второго действия, сменяющее предыдущие события, вводит нас в суть нарождающегося конфликта между Фамусовым и Чацким, представителями «века минувшего» и «века нынешнего».
С самого начала действия, которое развивается в неторопливом ритме, конфликт уже предвосхищается, образно говоря, он «висит в воздухе», как надвигающаяся гроза.
Фамусов уже изначально раздражен:
Тьфу, господи прости! Пять тысяч раз
Твердит одно и то же!
Чацкий моментально улавливает это настроение и, услышав слово «по-служи», дает ему нужное толкование – «прислуживаться».
Этого было достаточно, чтобы Фамусов разразился пространным мо-нологом по поводу того, что он думает о молодом поколении. Да, в лице Чацкого он видит «гордецов», «умников», готовых разрушить устоявшийся, удобный мирок «отцов».
Поняв, что Чацкий готов свататься, Фамусов выдвигает одно условие: «служить», как служили старшие, и приводит множество примеров для под-ражания. В этом монологе – вся сущность представителя «века минувшего». Его идеалы сводятся к прославлению всего старого, устоявшегося: образец человека для Фамусова тот, кто сделал выгодную карьеру, неважно какими средствами. Раболепие и подлость для него тоже хороший путь, если он при-водит к желаемому результату. Вот, к примеру, покойник дядя, Максим Пет-рович:
Сурьёзный взгляд, надменный нрав.
Когда же надо подслужиться,
И он сгибался вперегиб…
Монолог Фамусова так наступателен, что Чацкий не может не оборо-няться.
Смысл его поведения не в том, что «он вольность хочет проповедо-вать». В присутствии Фамусова Чацкий признается: «Длить ссоры не мое же-ланье». Любя Софью, Чацкий вынужден вступить в общение с Фамусовым. Разговаривая с ним, он не может не отстаивать своей позиции, не отталки-ваться от той морали, которую ему навязывают. Так появляется монолог Чацкого. Это не упражнение в красноречии, не попытка «просветить» Фаму-сова, это вынужденная и страстная защита тех начал жизни, которые ему до-роги и от которых он отказаться не может. Конечно, Чацкий молод, горяч и увлекается тем, о чем говорит. Возможно, в чем-то он еще наивен, считает «век минувший» отошедшим. Чацкий полагает, что «век нынешний» уже сделал свои завоевания.
Хоть есть охотники поподличать везде,
Да нынче смех страшит и держит стыд в узде.
Чацкий вовсе пока не собирается «бросать вызов», в его монологе фак-тически нет крамолы, и даже Максима Петровича, чтобы не раздражать Фа-мусова, он не трогает («Я не об дядюшке об вашем говорю»). Он вовсе не ри-сует идиллические картины «века нынешнего» по контрасту с умилением Фамусова «веком минувшим». И этот век тоже далек от идеала, но все же время необратимо идет вперед. Чацкий пока не обличает, просто он соглаша-ется. Почему же так бурно реагирует на его речь Фамусов, прерывая ее в конце почти на каждом слове?
Монолог Чацкого надолго вывел Фамусова из равновесия. Тут же сде-лан вывод:
Ах! боже мой! он карбонари!
…Опасный человек!
Итак, можно сказать, что 2-е явление из 2-го действия построено на контрасте: контрасте героев, их монологов. Это не единственный художест-венный прием Грибоедова. Возьмем, к примеру, монолог Фамусова. Особый «размах» его повествованию придают гиперболы: («сто человек к услугам», «весь в орденах», «…все важны! в сорок пуд»). Идиллическую окраску мо-нологу придают воспоминания о приметах и обычаях, ушедших в прошлое и оставшихся в нескольких архаизмах: «езда цугом, тупей, куртаг». Различие во взглядах, культуре, морали Чацкого и Фамусова ярко проявляется в речи этих героев. Чацкий – человек образованный, речь его литературна, логична, богата интонациями, образна, в ней отражается глубина его чувств и мыслей. Вот тому примеры: «Свежо предание, а верится с трудом», «Прямой был век покорности и страха…», «Да нынче смех страшит и держит стыд в узде…»
Речь Фамусова выдает в нем человека не очень образованного («под-служиться», «вперегиб», «чуть затылка не пришиб»), неглупого, хитрого, властного барина («учились бы, на старших глядя»), привыкшего считать се-бя непогрешимым. В комедии «Горе от ума» Грибоедов показал себя масте-ром афоризмов. Во 2-м действии их достаточно: «Служить бы рад, прислу-живаться тошно», «Свежо предание, а верится с трудом», «Упал он больно, встал здорово».
Что же касается синтаксического построения монологов, то нужно от-метить обилие в них восклицательных и вопросительных предложений. Вот Фамусов:
Вот то-то, все вы гордецы!
Спросили бы, как делали отцы?
Все выдает в нем необыкновенное волненье и возмущение.
Не менее эмоционален, хотя более рассудителен Чацкий:
Стучали об пол не жалея!
…Теперь, чтобы смешить народ,
отважно жертвовать затылком?
Сопоставив синтаксическое строение монологов Фамусова и Чацкого, можно придти к выводу, что в речи Чацкого синтаксис более сложный, пре-валируют сложные предложения как с союзной, так и бессоюзной связью. И это не случайно. Логичность, вескость доказательств и аргументов Чацкого не идет ни в какое сравнение с напыщенными нападками Фамусова.
Итак, в конце 2-го явления 2-й главы герои расходятся. Чацкий так и говорит:
Длить споры не мое желанье.
Да, спор прекращен. Но Грибоедов так мастерски показал начало конфликта между представителями «старого» и «нового», что, даже не читая далее комедию, можно догадаться, что он разовьется и достигнет своего логического конца.