Корольков А. А.

Как-то на экзамене филологического факультета, я почти случайно задал вопрос студенту, который рассуждал о национальных культурах России, сколько процентов от общего населения, по его мнению, русских в России? Студент озадаченно посмотрел на меня и через длинную паузу предположил: "Ну, наверное, процентов двадцать...".

После этого случая я уже сознательно, с социологической заинтересованностью повторял этот вопрос не однажды и целым аудиториям студентов, аспирантов, и отдельным студентам. Ни разу никто из них не назвал более 50%.

О чем это свидетельствует? Во-первых, конечно, об уровне информированности даже образованных людей в столь важном вопросе. Во-вторых, об уровне дезинформации о нашей многонациональной стране.

Ведь любой школьник ныне знает, что он живет в многонациональной стране. Но кто из профессоров нынче скажет, а много ли на свете таких мононациональных по количественному и особенно культурному составу стран, каковой является Россия?

Прошла перепись населения. Понятно, что для обработки данных требуется время, хотя о предварительных, почти абсолютно точных результатах выборов любого уровня мы знаем обычно уже к утру следующего после выборов дня.

При изобилии нынешних телеканалов кто, где, и когда внятно известил нас о результатах переписи по такому важному компоненту, как национальный состав России?

А ведь на этом полагается строить политику государства в области образования и культуры.

Если бы в самом деле к русским, к русской культуре относили себя 20-30 процентов россиян, тогда и вопросов быть не могло: изучать ли основы мировых религий в школе или основы православной культуры? Более того, стоило тогда бы задаться вопросом, а не пора ли прекратить изучать в школах русскую литературу, русский язык, а в высшей школе - русскую философию?

Воспользуюсь академическим изданием десятилетней давности "Русские. Этносоциологические очерки" (М: Наука, 1992), в котором приводятся, в частности, данные об удельном весе русских в населении союзных республик СССР в 1959-1989 гг. В течение этих тридцати лет в РСФСР количество русских колебалось от 81,5% до 83,3%.

Вряд ли удельный вес русских в России уменьшился за годы вынужденных миграций после 1991 года, в пределы бывшей Российской Федерации приехало немало русских из Казахстана (известно, что территория Казахстана приросла исконно русскими территориями в период освоения целины, когда Хрущев, если и мысливший национальными категориями, то только украинскими, "для удобства" прирезал к Казахстану хлебные и угольные регионы, а от щедрот по поводу празднования юбилея воссоединения Украины с Россией подарил своим землякам Крым, не случайно в 1959 году в Казахстане по результатам переписи числилось 42,7% русских). Пополнилась ныне Россия русскими и из Прибалтики, и из бывших союзных республик Средней Азии. Во всяком случае, трудно предположить, что процентное соотношение русских в многонациональной России уменьшилось по сравнению с 1989 годом.

Еще большее число людей, населяющих ныне Россию, отождествляют свою внутреннюю культуру с русской культурой. Нет такого коллектива, где не встретилось бы тех, у кого в прежнем паспорте, где была строчка о национальности, было записано "украинец", они и в последней переписи 2002 года почти наверняка записали себя украинцами. Тем не менее, едва ли не подавляющее их большинство можно назвать не просто русскоязычными, но и русскими по культуре.

На фоне этой статистики странным выглядит неистовый накал страстей по поводу инициативы Министерства образования об изучении в школах факультативно основ православной культуры. Не забудем и еще одну грань статистики: к православной культуре принадлежат или к ней тяготеют не только русские, но и украинцы, и белорусы, и грузины, и многие евреи, и татары.

Вывод очевиден: те, кто, ссылаясь на многонациональность и многоконфессиональность России, препятствуют изучению в школах основ русской духовной культуры стремятся ущемить права подавляющего большинства страны (может быть, в фактическом исчислении - около 90% населения).

Кроме того, противники изучения, освоения детьми исторических русских духовных ценностей культуры отвергают тем самым возможность духовного воспитания детей и молодежи.

Россия стала Россией на духовных основаниях православного верования. Судьба народов вообще определяется их верованием. Исторические вехи становления Руси-России связаны с именами святого князя Владимира (крещение Руси), с духовным самоопределением православной веры в "Слове о законе и благодати" митрополита Киевского Иллариона (XI век), с единением русского воинства на поле Куликовом под духовным водительством преподобного Сергия Радонежского. Дух доброты, милосердия, правдолюбия и праведности, совестливости, искренности, трудолюбия, семейного и соборного братства формировался в крестьянском православном быту и потому освоение основ православной культуры предполагает отнюдь не изучение только основ евангелиевских заповедей, но проникновение в сокровенный дух жизни русского народа, его традиций бытовой, всей народной культуры.

Как мудро подметил А.Ф. Лосев, "религия есть известное устроение всей жизни, а не только мировоззрение" (Лосев А.Ф. Философия имени у Платона // Имя. СПб.: 1997, "Алетейя". С. 29).

Понятно, что аргументация от статистики может быть оспорена простым статистическим же приемом: а все ли, считающие себя русскими, вместе с тем считают себя православными? И тут действительно цифры не совпадут. Тем не менее, удивляться приходится тому, что за столькие десятилетия воинствующей пропаганды безбожия, физического истребления монашества и священников в России нынче отождествляют себя с православной верой не менее половины ее насельников, а по некоторым данным — едва ли не две трети.

Самый расхожий и этически кажущийся безупречным аргумент против преподавания в школах православной культуры выглядит с некоторыми вариациями так: "А если в классе сидит мусульманин, иудей или буддист? Разве можно навязывать другую веру?"

Прежде всего, не о навязывании веры идет речь, а об изучении основ национальной культуры, о нравственно-духовных принципах становления личности. Не удивительно, что родители, исповедующие не православную веру, нередко направляют своих детей на уроки православной культуры по соображениям нравственности.

Кроме того, вряд ли кто-то будет оспаривать тот факт, что школы в России, хотя и были всегда русскими по культуре, по языку, уделяли существенное внимание мировым культурам и культурам народов-соседей. До сих пор наши школьники несравненно лучше знают европейские и американскую культуры, чем их сверстники в Европе и США знают культуру русскую.

Последнее десятилетие позволило открыть столько национальных школ, сколько соответствует потребностям национального образования в местах не только компактного проживания того или иного народа России, но в любых городах, где появляется желание родителей и детей учиться в собственной национальной школе. Санкт-Петербург дает тому ярчайшие примеры - в этом не трудно убедиться, обратившись к справочнику школ, гимназий и слушая по радио приглашения, например, еврейских детей в специализированные школы и лагеря отдыха для более углубленного освоения своей национальной культуры. Естественно, никто не вправе оценить сие как агрессию национализма или ущемление прав детей других национальностей.

И здесь возникает также внешне убедительное предложение: "Пожалуйста, открывайте, как и мы, свои русские национальные школы, но общеобразовательная школа в целом должна быть безнациональной, исповедовать общечеловеческие ценности".

Стоит сказать, что некоторых апологетов русской школы такая постановка вопроса устраивает, и они радуются тому, что в Петербурге наряду с казахской, татарской, грузинской, абхазской, десятью еврейскими и многими другими национальными школами удалось открыть девять не русских по названию, но все же таких школ, которые нацелены на изучение русской культуры. Понятно, что на безрыбьи и рак рыба, что в условиях утраты национального облика большинства школ приходится радоваться усилиям энтузиастов-учителей, напоминающих своим чадам о народной русской культуре, о духовных особенностях русского человека, о православии и его традициях в русской культуре.

Между тем смею утверждать: все школы в России должны быть русскими, кроме национальных школ, которые обязаны заботиться о сохранении и процветании языка, культуры всех народов российского национального многоцветия. Обратим лишь внимание на то, что факультет народов Севера РГПУ им. А.И.Герцена обладает неповторимым по национальному колориту художественным коллективом "Северное сияние", но тот же университет не может из всего изобилия прочих факультетов выдвинуть нечто подобное в отношении русской культуры.

В Китае, в Германии, во Франции живет вполне внушительное количество русских эмигрантов и их потомков, но нелепо было бы требовать изменения государственной политики этих государств в пользу запрета национальных китайских, немецких или французских школ оттого, что в классе может учиться русский мальчик, принадлежащий иной культуре и иной вере.

Напомню, что в более благополучные для бытия русской культуры времена К.Д.Ушинский написал полемически заостренную даже своим заглавием статью "О необходимости сделать русские школы русскими", в которой желал "занять вместо всех прочих одну черту из западного образования - черту уважения к своему отечеству, а мы ее-то именно, ее единственно годную для заимствования во всей полноте, и пропустили. Не мешало бы нам занять ее не затем, чтоб быть иностранцами, а лишь затем, чтоб не быть ими посреди своей родины" (Ушинский К.Д. О необходимости сделать русские школы русскими // Русская школа. М., 2002. С.93).

Ушинский был убежден, что как школьник Германии знает свой язык, географию, историю своей страны, так и в русской школе ученик "это должен (курсив К.Д. Ушинского) знать, как человек и гражданин, так же, как и первые основания своей религии" (курсив мой -А.К.) (Там же. С. 94).

То, что духовное и патриотическое неразрывны, представляя единое духовно-патриотическое, было аксиомой для многих философов, педагогов (К.Д.Ушинский, И.А.Ильин, В.В.Зеньковский), а ниспровергателей эта тема находила и находит не только среди атеистов и космополитов, прикрывающих свою ненависть ко всякому своеобычаю национального развития (в том числе национальных культур) демагогией об общечеловеческих ценностях и о воспитании граждан человечества.

Начну со споров богословских. Вправе ли православие, христианство иметь национальный облик, или же вселенский, соборный характер Церкви обязывает отказаться от национальных перегородок и стремиться к некоему безнациональному проявлению христианства? То, что такой вопрос ставил в тупик незаурядных мыслителей-богословов, могу иллюстрировать полемической речью протоиерея Александра Шмемана: "Я никогда не был в Церкви, которая являлась бы Святой, Соборной, Апостольской и Единой. Нет, я всегда был либо в Русской, либо в Албанской, либо в Греческой... Скажу просто (хотя и боюсь, я все же в этой Церкви вырос): мне совершенно не нужно прибавления к слову "Церковь" определения "Русская" (О. Александр Шмеман. Проповеди и беседы. М., 2002. С. 200).

Недоумения подобного рода посещали головы мыслителей с самых древнейших времен при обдумывании проблем соотношения индивидуального и всеобщего, наций и человечества. С иной стороны, но в той же самой проблеме заблудились революционеры, убежденные, что в горниле мировой революции с неизбежностью исчезнут различия национальные, государственные, религиозные, а среди революционеров, как известно, были и весьма образованные теоретики.

Перестройщики России конца XX столетия не замечены в интересе к философии, но все же и они смело заявили о приоритете общечеловеческих ценностей.

Россия в разные свои времена обладала или не обладала материальной мощью, но бесспорной оставалась ее духовная сила. Причем сам смысл духовности в России - прежде всего нравственный, религиозный, а не рациональный, как, например, у немцев, в германской философии - сам дух, особенно у Гегеля, - это область логических категорий, это учение об объективном духе и его реализации в духе субъективном.

В.М.Шукшин в начале 70-х годов XX века задал вопрос: "Что с нами происходит?" Наряду с давними русскими вопросами: "Кто виноват?" и "Что делать?" Шукшин фактически констатировал нарастание бездуховности.

В.Г.Распутин нынче ставит вопрос еще острее: "Не происходит ли своеобразная мутация бездуховности в нашем обществе?"

Большие беды подстерегают народ и каждую личность, если гибнет преемственность поколений, преемственность культуры.

В условиях растерянности перед агрессивностью проявлений свободы одни пытаются опереться на традиции православия, другие объявляют такие стремления возвратом к архаике средневековья.

В ноябре 2002 г. (№46 "Час пик") профессор М.С.Каган выступил с пространной статьей, заимствовав в качестве заголовка толстовское восклицание "Не могу молчать". Он выдвинул тезис о том, что надо "содействовать формированию человека XXI века, сознающего себя гражданином человечества, а не представителем той или иной конфессии, партии, расы, нации, пола, команды и тем самым не растворяющего свое уникальное духовно-личностное "Я" в некоем безликом "Мы"..."

То, что здесь рисуется перспектива не сознавать себя даже представителем пола, выглядит совсем уж абсурдно, все иное для многих может звучать убедительно.

Прежде всего, зададимся вопросом элементарным: являлась ли когда-либо любовь к родителям, детям, помехой любви к человечеству? Если человек не научился любить близкое (родных, природу, Родину) - он неспособен любить и человечество. Как раз революционеры часто проявляли полную безродность и демагогически утверждали любовь к интернационалу, всемирному братству и т.д.

Желание стать гражданином мира, безнациональным существом появилось не сегодня. Чаще, правда, это желание проявлялось в стремлении стать не неким абстрактным общечеловеком, а примерить к себе культурные одежды какого-то иного, более предпочтительного в культурном отношении народа. Один норовил стать немцем, другой французом, третий американцем. Пушкин оказался прозорливцем в оценке этого стремления, его Алеко так мечтал о цыганской вольнице, так желал избавиться от оков собственной культуры, но первое же столкновение с реальным табором обнаруживает невозможность превращения его в цыгана.

Уныло юноша глядел

На опустелую равнину

И грусти тайную причину

Истолковать себе не смел.

С ним черноокая Земфира,

Теперь он вольный житель мира,

И солнце весело над ним

Полуденной красою блещет;

Что эк сердце юноши трепещет?

Какой заботой он томим?

Искатель воли не превратился в цыгана, не проникся духом и законами бытия кочевого, доброго народа.

Оставь нас, гордый человек!..

Ты не рожден для дикой доли,

Ты для себя лишь хочешь воли.

Разговоры о безнациональном бытии ведут и вели как революционные романтики анархического толка, мечтающие об едином счастливом человечестве, так и весьма лукавые националисты, прикрывающие собственное культурно-национальное высокомерие демагогией об общечеловеческих ценностях и гражданах мира. Настаивая на главенстве личностного начала, такие псевдосовременные теоретики лишают личность ее главного достоинства - быть носителем исторически выработанной народом, которой принадлежит эта личность, культуры. О каком гражданине мира собираются они рассуждать, если предрекают фактическую гибель японской, русской, грузинской, любой другой национальной культуры?

Личность - это собственное лицо, в том числе собственное национальное лицо культуры. Русские философы Л. П. Карсавин и Н. С. Трубецкой называли народ симфонической личностью, и это очень существенно, ибо индивидуальная личность без симфонической личности-народа проваливается в пропасть абстрактного культурного бытия, а также - личностного небытия.

Не сегодня возникли открытия общечеловеческих ценностей, якобы идущих на смену ценностям национальных культур. Один из русских мыслителей-прозорливцев, Н. Я. Данилевский, еще в середине XIX столетия озаглавил шестую главу книги «Россия и Европа» совершенно определенно: «Отношение народного к общечеловеческому». Общечеловеческое, подчеркивал он, обычно представляют как свободное, просторное, в противоположность национальному как ограниченному. Задачу ставят так: надо вырваться из-за перегородок национального на простор общечеловеческого. Вывод Н. Я. Данилевского категоричен и обоснован: «Общечеловеческого не только нет в действительности, но и желать быть им - значит желать довольствоваться общим местом, бесцветностью, отсутствием оригинальности... Тот, кто выражает только общечеловеческое, за исключением всего национально-особенного - просто пошляк» (Данилевский Н.Я. Россия и Европа СПб., 1997. С. 103).

Еще определеннее развивал эту мысль Н. Я. Данилевского К. Н. Леонтьев, который почти во всех своих сочинениях воительствовал с уравнительным, эгалитарным прогрессом, со стремлением подверстать все человечество под шаблоны европейской демократии. Его доводы, казалось бы, должны быть восприняты даже школьником, но что-то незаметно, что они прочувствованы философами, политиками, педагогами. А доводы действительно предельно просты: есть индивидуально своеобразные дуб, сосна, яблоня, тополь, и вдруг они возжелают свободы, захотят избавиться от своей ограниченности и захотят стать просто деревом (См.подробнее: Корольков А.А. Пророчества Константина Леонтьева // Русская духовная философия. СПб., 1998). Разве не о том же продолжают писать не читавшие Леонтьева современные приверженцы уничтожения национальных, религиозных различий в угоду созданию единого человечества? Подлинно единое человечество, как всякая органическая система, способно к существованию и развитию только как единство разнообразия. Как личностное разнообразие обогащает нас в межличностном общении, так и разнообразие народов - не помеха, а достоинство народов, культур, более способствующее их единению, чем унылое однообразие.

В 1920 году в Софии появилась маленькая книга, почти брошюра, князя Н. С. Трубецкого «Европа и человечество». Эта восьмидесятистраничная книга стоит многих томов по философии культуры. Это великое прозрение мыслителя, открывшего пагубу европоцентризма в культуре для всех национальных культур, да и для самой Европы. В начале XX столетия еще не обнаружились претензии на господство в мире, не только экономические, но и культурно-образовательные, Соединенных Штатов Америки, хотя смысл книги Трубецкого ныне прочитывается равно и в отношении Америки.

Н.С.Трубецкой (Трубецкой Н.С. Европа и человечество. София, 1920; См. также: Трубецкой Н.С. История, культура, язык. М, 1995) обосновал внешне парадоксальное совпадение в культуре шовинизма и космополитизма, которые обычно считают противоположностями. Шовинист убежден, что его народ самый лучший, а его культура - самая высшая, самая совершенная, и она должна господствовать над другими народами, более «отсталые» в культуре народы обязаны дотягиваться до высшей культуры; конечной целью мыслится слияние народов под водительством высшей культуры. Космополит отрицает различия между национальностями, он ратует за единое человечество и единую культуру без национальной ограниченности и соответствующих перегородок.

Апологеты общечеловеческой культуры на самом деле скрыто или явно проповедуют верховенство романо-германской (европейской) культуры, и тем самым они (космополиты) на деле оказываются шовинистами, насаждающими свою национальную культуру под завесой рассуждений об общечеловеческой культуре и общечеловеческих ценностях. Трубецкой, непосредственно столкнувшись с европейскими притязаниями в культуре, в своем изгнанничестве свежим взглядом сумел увидеть то, что не видели сами европейцы.

Этот европоцентризм глубоко поразил и умы русской интеллигенции. Стать Европой, дотянуться до Европы, внедрить европейские стандарты образования (нынешнее Болонское движение твердит как раз об этом) - вожделенная мечта наших западников. «Космополитические идеи сделались в Европе основой образования» (Трубецкой Н.С. Европа и человечество. София, 1920. С. 6), но если для Европы - это часто синоним их национальных идей, то для России - это отказ от национальных путей образования.

Ответственное и объективное отношение к проблеме русскости в России, приводит нас к выводам и оценкам не столь оптимистическим, чем те, которые могут возникнуть у читателя при виде цифр - 82-83% русских в России, приведенных выше. Сохранение или исчезновение русскости как качества личности и народа зависит отнюдь не от субъективной соотнесенности того или иного человека с графой о национальности, предлагаемой на переписи населения. Население вообще - категория демографическая, категория расчетов и исчислений при планировании чего-либо на «душу населения».

К слову «население» часто еще стали прибавлять также бессодержательное по культурному смыслу слово «русскоязычное». Понятно, что русскоязычное население имеет к русскости такое же отношение, как к характеристике английской нации и культуры имеет отношение словосочетание «англоязычное население».

Разумеется, язык - это очень важная, существенная характеристика русскости, но, во-первых, не единственная, а во-вторых, она требует качественной оценки: одно дело тончайшее владение русским народным языком В. М. Шукшина или В. Г. Распутина и другое дело - русскоязычность как умение объясняться по-русски при помощи двух сотен слов, что ныне свойственно не только тем, кто совсем недавно познакомился с русским языком по необходимости общения, но и многим русским, порвавшим с глубинами народного языка и не потрудившимся на школьной скамье над освоением русской литературы и, соответственно, богатств русского языка, представленных в литературе.

Тому, что отчужденность от глубин и даже поверхностных слоев русской культуры становится все более очевидной, наглядной иллюстрацией служат многочисленные телеугадывания, где часто игрок прибегает к помощи зала, в основном к молодежной аудитории, и где наибольшие трудности возникают при ответе на вопросы литературные. Пожалуй, предел такого невежества мне довелось услышать при вопросе: «Кем был Антон Павлович Чехов: музыкантом, писателем или художником?» Очень современная по внешнему облику девушка, которая, конечно же, недавно сидела за школьной партой, растерянно ответила на столь каверзный вопрос: «По-моему, художником».

Исчезновение русскости - это проблема не только последних десятилетий или тем более - лишь последнего десятилетия. Тревогу трубили по этому поводу еще во времена Петра Первого, когда реформатор брил исконно русские могучие бороды, переодевал из кафтанов в немецкие одежды, принуждал париться в напомаженных и завитых париках. Светское образование всех уровней было настолько связано с немецкими и французскими традициями, что порой образованные дворяне лучше владели европейской культурой, чем русской, или лишь рудиментарно, остаточно теплилось в светских кругах воспоминание о народной русской культуре (описание Л. Н. Толстым пляски Наташи Ростовой пронизано нескрываемым восторгом перед уникальной способностью этой русской девушки извлечь из забытья движения русского танца).

Убыль национального начала в культуре идет во всем мире. Изменились формы бытия; крестьянство, повсюду порождавшее песенную, поэтическую, плясовую, мифологическую культуру, утратило свой удельный вес в обществе, а к нашему времени даже крестьянство стало к тому же испытывать на себе мощнейшее давление массовой, кассетной культуры, ибо телевизор вошел со своим арсеналом псевдокультурной агрессии в любой дом крестьянина. Не первое столетие угасает и внутренняя религиозность народов, на Западе усиливались тенденции рассудочного, формального отношения к вере вместе с развитием общества потребления и гипертрофией индивидуалистического начала. В пределах Советского Союза религиозность искоренялась насильственно, хотя возникали периоды внутреннего послабления, особенно в годы Великой Отечественной войны.

Следует подчеркнуть, что даже в пору атеистического мракобесия воспитание молодых поколений имело антиутилитарную направленность; устремленность сознания к идеалу хотя и утратила свой божественный вектор, в душах притаилась религиозность - этим отчасти и объясняется столь неожиданный для многих переход от формально атеистических государства и идеологии к религиозности; вовсе не лицемерием следует объяснять и воцерковление многих людей, совсем недавно сидевших на партийных собраниях. Не случайно в советские времена министерство, занимающееся школами, сохраняло в своем наименовании слово «просвещение», в этом также таилась невольная преемственность российской традиции просвещения, где главным оказывалось не накопление суммы знаний, а просветление души высшими лучами Идеала.

Тем не менее прагматизация жизни опустошает души подрастающих поколений, разрушается духовное преемство поколений.

Вячеслав Иванов, пытаясь выявить главное в культуре, определил ее как культ предков. В самом деле, неуважение к предкам, к традициям никогда не создавало ничего значительного в культуре. Все, что знаем мы в русской народной культуре (песни, ремесла, быт, живопись, сказки), глубоко национально, высшие достижения профессиональной русской культуры также несут печать национального самовыражения (Рублев, Глинка, Рахманинов, Есенин - в сущности, можно перечислить весь энциклопедический ряд лучших писателей, поэтов, композиторов, художников, архитекторов).

В слове «Отечество» слышится и «отец» и «отчий дом», и древнеславянское «Отче». Исток личностного становления связан с отчим домом, с благоговением перед преданиями семьи. К сожалению, обитатели современной квартиры подчас ведут атомизированное существование в мире вещей, информационных и ритмических развлечений, но этот мир не есть отчий дом, а лишь обиталище. В отчем доме есть не просто фотографии предков, в нем живет дух предков, и если душа ребенка не наполняется этим духом, то становление личности в культуре становится весьма проблематичным.

В статье о любви B.C. Соловьев подметил очень точно, что «сыновняя привязанность ... является корнем всего религиозного развития человечества» (Соловьев B.C. Любовь. Собр. соч. СПб., 1907. Т. 9. С. 7). Здесь в одной фразе Соловьев соединил различные, но неразделимые определения культуры как культа предков и религии как сердца культуры, без которого культура народа попросту гибнет.

Если нет сыновней привязанности к отчему дому, к родной природе, к Отечеству, то нет и глубинного верования, нет религиозности. Преданность родному, данному историей предков, историей страны, народа, не может быть не соединена с погружением в верование, ибо вся история Руси, России, о которой мы размышляем, в ее духовном содержании — это история православного верования. Сыновняя привязанность невозможна без преданности православию, точнее сказать, православная вера — это и есть верный показатель состоявшейся в личности сыновней привязанности к отцам, ко всей родословной, к преемственной череде дедушек и бабушек, ко всей истории своего народа. «Вера, - писал композитор Георгий Свиридов, - это тайный смысл существования нации» (Свиридов Г. Музыка как судьба. М.: Молодая гвардия, 2002. С.457).

Измена верованию — это измена своим предкам, забвение Отчизны, ее сокровенного духовного центра, без которого рассыпается целостная личность, превращаясь в аморфного индивида, всечеловека.

Вчитайтесь, сколь глубоки мысли русских писателей, философов о воспитании национального сознания, национального достоинства, гордости, национального характера, национального духа. Если все это эфемерно и подлежит списанию, то что станет с человеком, обретающемся в пространствах России, где были и национальная православная Церковь, и национальная русская литература, музыка, живопись, философия, где были все атрибуты национального бытия государства, народа, отраженные, кстати сказать, в национальной русской истории, написанной Татищевым, Карамзиным, Соловьевым, Ключевским, Щаповым, Шмурло, все они, от летописцев до наших современников, рисуют картины благотворного, спасительного проявления национализма как национальной культуры. Не было бы его - не состоялось бы в истории и того, что звалось поначалу Русью, потом стало Россией, а на какое-то время даже упряталось под сокращением в буквах СССР, хотя в тяжкие минуты и тогда, как во все годы, призывали: «За Россию!», а в «Позади Москва - отступать некуда» звучал голос предков, весь заряд исторической национальной ответственности.

Культуры и культурные миры исчезали не однажды в истории. Разные были тому причины в Греции, Риме, Византии. Константин Николаевич Леонтьев во второй половине XIX века пытался с опорой на исторические факты обосновать возраст жизни государств, наций, культур. Он полагал, что государства живут около 1200 лет и иллюстрировал свой вывод сроками существования Ассирийского, Эллино-Македонского, Византийского, Римского государств. Аргументацию Леонтьева более убедительно, с опорой на множество исторических обоснований, развил Л. Н. Гумилев. И тот, и другой сознавали, что как человек может умереть раньше генетически предопределенного срока (в том числе и по причинам субъективного толка - от распутства, пьянства, наркомании, гиподинамии), так и государство, нация могут не пройти все возрасты своего развития и погибнуть.

Культура исчезнувших государств, народов частично может жить в культурах иных государств и народов: ярчайший тому пример - древнегреческая культура, которая давно не имеет реальных творцов на территории Греции, но продолжает частично жить в образовании и культуре европейских народов.

Великие нации слишком полагаются на инерцию саморазвития национальной культуры. К сожалению, такой самообман не однажды заканчивался гибелью. Научно-техническая цивилизация безжалостна по отношению ко всякой культурной своеобычности, будь то личность или народ. Между тем есть обнадеживающие примеры органического соединения достижений цивилизации и культурного своеобразия народов, когда цивилизация не вытесняет национальную культуру, а живет с ней если и не в ладу, то во взаимодополнении. Япония, опережая даже Соединенные Штаты в ряде научно-технических, цивилизационных направлений, тем не менее не просто сохраняет национальную культуру, но пронизывает сам цивилизационный процесс соками жизни культуры и демонстрирует биение сердца японской культуры в обычаях, одежде, образовании, литературе, живописи, танцах.

Сможет ли Россия удержать русскость в культуре или русская культура останется уделом фольклорных ансамблей (к тому же модернизированных в угоду меняющимся вкусам, как это нынче проделывается в псевдонародных шоу «Семеновны») - это зависит более, чем когда-либо от школы, от сознательной позиции и усилий учителей. Почему от школы? Потому что родительское воспитание утратило органику религиозной и народной культуры. В редких семьях происходит то, что было свойственно всей многовековой истории русской семьи: утренние и вечерние молитвы, благословение детей на всякое дело, поступок, совместное семейное воцерковление в воскресных и праздничных службах, поминовение своих предков, рукоделие и многое другое. Назидателем семьи стал не красный угол с иконами, а угол, где стоит телевизор, и оттуда нагиевы, фоменки, «Большие стирки», фильмы ужасов, боевики, бесконечные зубоскальства юмористов, эротические шоу, «фабрики звезд», «русские рулетки» и почти ежедневный вопрос: «Кто хочет стать миллионером?» - эта сила, разумеется, в тысячу раз мощнее потуг родителей сохранить целомудренность своих детей, приобщить их к народной, религиозной культуре и лучшим проявлениям светской культуры.

Разумеется, телевидение само по себе не представляет зловещую мистическую силу, оно, как и многое другое, может быть направлено и во зло, и во благо людям. Напомню только об одном подвижнике русской народной культуры - Геннадии Заволокине, который многие годы собирал по всей нашей стране гармонистов, песенников и тем самым при помощи телевидения окрылял еще не исчезнувших носителей народного творчества, вдохновлял юных гармонистов, многие из которых без этой поддержки чувствовали бы свою «архаичность», «деревенскую отсталость». Геннадий Заволокин сумел в своей недолгой жизни сделать и еще один шаг подлинного русского интеллигента - к православию, осознав неразрывное единство русской народной и православной культуры. Как радовался он личной встрече с иеромонахом Романом, которая, как он сам свидетельствовал, произошла в 2000 году по воле Божией на перроне Ленинградского вокзала в Москве! Он стремился донести до слушателей божественную тайну стихов иеромонаха Романа, предлагая свои варианты их музыкального звучания под баян. Едва ли не завещанием стала заключительная строка его рассказа о встрече с отцом Романом: «Дивны дела Твои, Господи, слава тебе за все!» (Заволокин Г. Встреча с иеромонахом Романом // Играй, гармонь. 2000. №3).

Школа своей систематической работой в формировании души и интеллекта ребенка, подростка, молодежи способна выработать иммунитет к явлениям псевдокультуры, дать направление самостоятельному развитию личности к идеалам святости, человечности.

Есть и еще одна сила, которая способна остановить цунами опустошения душ, - это Церковь. Пока Церковь возвращается больше своими храмовыми строениями, чем воздействием на души молодежи, но «свято место пусто не бывает», в восстановленные и возведенные храмы идут хотя бы для того, чтобы креститься, обвенчаться. В самые трагические моменты жизни, при утрате близкого человека приходит, наконец, осознание того факта, что не существует для русского, хотя бы и остаточно православного, человека иного способа достойного прощания с умершим, чем отпевание в церкви, и не существует иного способа поминовения, кроме молебна, свечей перед образами в определенные православием дни (девять, сорок дней, родительские субботы, годовщины). Процесс воцерковления в России не может быть скорым и простым. Конечно, что-то может и ускорить этот процесс (внутренние и внешние для народа и отдельных личностей события), но возвращению детей в Церковь, в лоно родной культуры может в немалой степени способствовать учительское попечение в школе, стремление учителей понять дух русской культуры, в которой ядром всегда было православие.

Неустранимым даже в советское время оставалось утверждение: надо воспитывать подрастающие поколения в духе традиций предков. Вяч. Иванов, как уже отмечалось, называл культурой культ предков, ибо культура — это историческое родство нравов, обычаев, духовных устоев, то есть преемственность поколений прежде всего в духовной сфере, в традициях. Лукавство и главная недоговоренность советского периода нашей истории, неустраненные и по сей день, состоят в том, что первейшая, стержневая традиция русских предков - православие. Без православия, без монастырей и храмов не было бы русской культуры, включая историю (летописи писали монахи), живописи (все древнерусское и во многом последующее изобразительное искусство - это фрески, иконы), музыки (духовное пение, колокольные звоны), архитектуры (храмовое строительство), литературы, которая также начиналась в монастырях, а в дальнейшем достигала вершинных проявлений только под воздействием духовного света православия; гений всегда внутренне религиозен.

Духовное развитие личности в современном образовании зависит не от формального введения в школах «Закона Божиего». Надо извлечь уроки из нашей трагической истории, не забывать о тех детях священников, которые пленились в свое время идеями безбожия и революционного разрушительства. Начетничество, формализм отвращают детей от самого светлого. «Радость моя», - обращался к своим чадам преподобный Серафим Саровский. Духовность должна восприниматься ребенком как светлое открытие души, как внутренняя высокая радость. Педагогу следует помнить, что Церковь в России, в отличие от латинства, - это не иерархия церковнослужителей, а все соборное братство, включая и мирян, поэтому ответственное отношение мирянина-педагога к духовному становлению молодежи может проявляться отнюдь не в его религиозных проповедях, а в слове и деле учителя. Уроки литературы, истории, музыки, философии, труда могут быть пронизаны духом православия, если сам учитель несет в себе этот дух. Вчитайтесь в дневниковые заметки великого современного композитора Георгия Свиридова, как много он размышлял о роли уроков музыки! «Исчезло хоровое пение - единственно доступный всем детям вид коллективного музицирования», - писал он (Свиридов Г. Музыка как судьба. М.: Молодая гвардия, 2002. С. 456). Уроки совести, милосердия, прощения, любви - все это приближает к христианству к духовности. Если ученики, студенты читают Ивана Шмелева, Достоевского, слушают музыку Рахманинова или изучают русских религиозных философов - они уже живут духом православия, в них формируется ядро подлинной духовности. К. Н. Леонтьев писал: «Религия в общественной жизни подобна сердцу в организме животном. Пока религия жива, все еще можно изменить и все спасти ...» (Леонтьев К.Д. Передовые статьи Варшавского дневника 1880 г. // Собр. соч. СПб., 1913. Т. 7. С. 74).

На это и будем уповать.