Среди славянских языков как прошлого, так и современности церковнославянский занимает совершенно особое место. В течение более чем десяти столетий этот язык обслуживает религиозные и, во многом, культурные потребности православных славян, не будучи при этом тождественным ни одному из национальных славянских языков. В таком качестве он осознавался уже в Средние Века. Так, Константин Грамматик, книжник и интеллектуал конца XV - начала XVI века, человек хорошо знакомый с языковой ситуацией в современном ему славянском мире, не отождествляя церковнославянский язык ни с одним из национальных славянских языков, полагал его "составленным" из русского, болгарского, сербского, боснийского, хорватского, словенского, чешского (6, с. 377).

Церковнославянский язык никогда не существовал изолировано от национальных славянских языков; постоянно оказывая на них влияние, он сам подвергался воздействию то со стороны русского или украинского, то со стороны сербского, болгарского или какого-либо иного славянского языка. Возможно, имеет смысл поставить вопрос о существовании в Средние Века гомогенного языкового союза, объединявшего языки православных славян. Это последнее обстоятельство может быть, на наш взгляд, интерпретировано как то, что церковнославянский язык находился в определённых системных отношениях с национальными славянскими языками. При этом церковнославянский язык выступал в Средние Века по отношению к национальным славянским языкам как культурно маркированная языковая система по отношению к языковым системам, не обладающим столь высоким культурным статусом. В плане выражения эта оппозиция задавалась с помощью церковнославянизмов. Под церковнославянизмами в данной работе понимаются языковые единицы всех уровней, отличавшие церковнославянский язык от того или иного национального славянского языка. При этом языковая единица, выступающая в качестве церковнославянизма по отношению к одному славянскому языку, может не являться таковым по отношению к другому. Так, например, неполногласное градъ выступает как церковнославянизм по отношению к русскому языку, но не является таковым по отношению к болгарскому. Есть, однако, в церковнославянском языке некоторое количество языковых единиц, отсутствующих во всех национальных славянских языках. Такие языковые единицы мы называем абсолютными церковнославянизмами. В качестве примера абсолютных церковнославянизмов можно привести существительные пардалъ "рысь" или пиргъ "башня". На раннем этапе существования церковнославянского языка абсолютные церковнославянизмы были весьма немногочисленны и представляли собой заимствования из неславянских языков и представляли собою заимствования из неславянских языков либо кальки. Позднее количество абсолютных церковнославянизмов росло, поскольку в процессе своего исторического развития национальные славянские языки утраивали многие свои языковые единицы, которые, однако, продолжали употребляться в церковнославянском, приобретая, таким образом, способность противопоставлять церковнославянский язык всем национальным славянским языкам. Примером такого церковнославянизма может служить союз . На раннем этапе существования церковнославянского языка он был общей лексемой для церковнославянского и болгарского языков, выступая в качестве церковнославянизма по отношению к русскому. Когда же болгарский язык заменил союз аще на современный ако, приобрёл статус абсолютного церковнославянизма.

Коль скоро церковнославянизмы определяются нами как слова чуждые тому или иному национальному славянскому языку и свойственные церковнославянскому, было бы естественно классифицировать их именно с точки зрения типа этой чуждости. Применительно к оппозиции "церковнославянский-русский" такая классификация была сделана Е.Г. Итэсь. Согласно этой классификации, все лексические церковнославянизмы распределяются между тремя группами. К первой группе относятся церковнославянизмы чуждые русскому языку как во внешнем, так и во внутреннем планах (1, с. 80). По своему происхождению это заимствования из неславянских языков, кальки, некоторые южнославянизмы.

Во вторую группу входят церковнославянизмы чуждые русскому языку только во внешнем плане. Эта группа состоит из заимствований как южнославянского, так и неславянского происхождения.

И, наконец, к третьей группе относятся церковнославянизмы чуждые русскому языку только в плане содержания. По своему происхождению это семантические заимствования из языка южных славян или семантические кальки с неславянских языков (1, с. 81).

Несомненно, что выделенные Е.Г. Итэсь три группы церковнославянизмов играли далеко не одинаковую роль в противопоставлении церковнославянского древнерусскому. Так. Церковнославянизмы первой группы. "чужеродные как во внешнем, так и во внутреннем плане" (1, с. 80), оставались таковыми лишь до тех пор, пока оставались чуждыми народному быту и сознанию обозначаемые ими внеязыковые реалии, на раннем этапе христианизации Руси. Однако, по мере того как христианство становилось повседневным явлением, неотъемлемой частью русской действительности, громадный пласт церковнославянизмов утрачивал свою понятийную чужеродность (црьковь, просфора, ряса, священикъ). Таким образом, эту группу слов правомерно выделять лишь для раннего этапа развития церковнославянского языка. В более позднюю эпоху большинство слов этой группы переходит в разряд лексики, общей для церковнославянского и русского языков.

Некоторые церковнославянизмы первой группы переходят во вторую. Это происходит в тех случаях, когда в противопоставленном церковнославянскому русском языке появляется слово с экивалентным значением. Здесь в качестве примера интересно будет рассмотреть историю синонимического ряда попъ - священикъ - иереи. Первоначально эти слова входили в первую группу церковнославянизмов. Позднее, по мере того как происходила христианизация Руси, слова священикъ и попъ переходят в разряд слов, общих для церковнославянского и русского языков, перестают быть церковнославянизмами. Что же касается слова иереи , то оно с этого момента переходит в разряд слов, чуждых русскому языку исключительно в плане выражения.

Наиболее устойчивую группу лексических церковнославянизмов составляли, по-видимому, слова, противопоставляющие церковнославянский язык русскому исключительно в плане выражения. Их проникновению в русский язык препятствует и всегда препятствовало наличие в русском языке слов с близкими или тождественными значениями. Вместе с тем, утверждать что, церковнославянизмы этой группы никогда не проникали в русский язык, и что они не могли переходить в разряд слов, общих для русского и церковнославянского языков было бы неверно. Так, например, П.Д. Филкова в своей работе, посвященной этому вопросу, приводит весьма пространный список таких церковнославянизмов (5, с. 125). Здесь мы встречаем лексику с корневым и приставочным неполногласием, слова с написанием Щ на месте этимологического *tj, слова с рефлексом ЖД на месте *dj и мн.др. В качестве условий заимствования церковнославянизмов древнерусским языком у П.Д. Филковой приводятся: 1) высокая частотность употребления заимствованных слов "в церковно-книжных памятниках"; 2) наличие у заимствованного слова большой широты "лексической сочетаемости, семантического объема и семантических связей с производными образованиями" (5, с. 126, 128). Большой семантический объем, менее конкретная, чем у русского эквивалента семантика, ассоциированность церковнославянизмов с книжной речью является также причиной для проникновения церковнославянизмов в русский литературный язык, особенно в те его функционально-стилистические разновидности, которые связаны с обслуживанием высшей интеллектуальной деятельности. Ср.: предметное укорачивать и гораздо более отвлеченное сокращать, нейтрально-бытовое холод и терминологическое хладотехника.

Известны случаи, когда заимствованию церковнославянизма второй группы предшествовал его переход в первую группу - группу слов, чуждых русскому языку как в плане выражения, так и в плане содержания. Такой переход всегда связан с изменением значения слова (как правило, от более конкретного к более общему, невещественному). Так, например, глагол възбуждати имел первоначально значение "будить" и вряд ли в таком значении мог войти в русский язык. Лшь приобретя значение "привести и в состояние нервного подъема" (3,с.84), это слово могло быть заимствовано.

В ряде случаев церковнославянизм второй группы заимствовался русским языком без какого-либо изменения своего лексического значения. Вытесняя при этом свой исконнорусский эквивалент. Так, например, неполногласное врагъ вытеснило исконнорусское ворогъ. А южнославянское по происхождению нужда заменило в русском языке восточнославянское нужа. На наличие большого количества церковнославянских заимствований с неполногласием и с сочетанием ЖД на месте этимологического *dj как на черту, выделяющую современный русский язык из числа других восточнославянских языков, указывал, в частности, Ф.М. Янковский (7. с. 75-76, 83).

Необходимо заметить, что собственно лексические церковнославянизмы как южнославянского, так и неславянского происхождения (оуне, балии, ланита, ипостась и др.) составляли сравнительно небольшой процент от общего количества слов этой группы. Это, по преимуществу, были союзы, союзные слова, непроизводные наречия: абие, дондеже, сице, вскую, аще, паки и др. В основном же во вторую группу церковнославянизмов входили лексико-фонетические и словообразовательные варианты общеславянских лексем, характерные для языка южных славян. К первым относятся слова с корневым и приставочным неполногласием, с написанием Щ на месте этимологического *tj , слова с отсутствием йотации перед А в начале слова и мн. др., а ко вторым - слова с приставкой из-, с суффиксами -тель, -ость, -ство, -ствие и мн. др.

Многие церковнославянизмы второй группы оказались в плане выражения в системных отношениях со своими восточнославянскими экивалентами. Так, церковнославянскому *trat всегда соответствует восточнославянское torot, церковнославянскому "А" в начале слова - восточнославянское "JA" и др.

Регулярность этих отношений, несомненно, способствовала быстрому распространению церковнославянского языка на Руси, облегчала понимание церковнославянской литургии для необразованной части прихожан. Именно благодаря системности и регулярности этих отношений церковнославянский язык сумел совместить в своем развитии две, казалось бы , взаимоисключающие тенденции: тенденцию к максимальной понятности для основной массы прихожан и тенденцию к максимальному противопоставлению в плане выражения церковнославянского языка как языка сакрального русскому - светскому языку. Взаимодействие этих двух тенденций и является, на наш взгляд, основной движущей силой внутренней эволюции церковнославянского языка на протяжении всей его истории вплоть до наших дней. Стремление сделать церковнославянскую литургию как можно более понятной массе рядовых верующих приводило к исключению из активного употребления собственно лексических церковнославянизмов. Они не могли быть преобразованы в слова русского языка путем несложной фонетической процедуры., как например, замена сочетаний trat на torot, ЖД на Ж, Щ на Ч и др., и, следовательно, затрудняли понимание церковнославянского языка для необразованной части населения. В позднем церковнославянском собственно лексических церковнославянизмов почти уже нет.

Что же касается тенденции к максимальному противопоставлению церковнославянского языка древнерусскому, то она приводила к появлению многочисленных гиперкорректных образований: влатъ "великан, волот", клаколъ "колоколъ" (2, с. 4).

Что же касается церковнославянизмов третьей группы, то их описание и выделение представляет для современного исследователя наибольшую трудность. Это связано, во-первых, с закрытостью для нас языкового сознания древнего русича; во-вторых, с недостаточным уровнем развития славянской исторической лексикографии. Первые шаги, сделанные в этом направлении еще академиком Соболевским (4, с. 136-137), оказались, по-видимому, и последними. Можно предположить, что количество церковнославянизмов третьей группы было весьма невелико, и что значительная часть их довольно скоро вошла в состав лексики русского языка. Впрочем, некоторые слова этой группы сохранили сохранили свою "церковнославянскость" на протяжении всей истории церковнославянского языка. К ним, например, относятся слова врагъ в значении "дьявол, сатана", отец в значении "бог". Известны также случаи перехода слов, общих для церковнославянского и русского языков, в эту группу церковнославянизмов. Примером тому может служить глагол теку в значении "иду".

Примерно к XV столетию завершается христианизация Руси. Термины церковного обихода перестали быть экзотизмами для русского уха, вошли в число слов, общих для русского и церковнославянского языков. Примерно на этот же период приходится явление, традиционно называемое в отечественной палеославистике "вторым южнославянским влиянием". Думается, между этими явлениями существует определённая связь. Усвоение русским языком терминов церковного обихода, слов, обозначающих основные понятия христианской религии, привело к исчезновению первой группы церковнославянизмов (слов, чуждых русскому как в плане выражения, так и в плане содержания). Это, в свою очередь, ослабляло оппозицию "русский-церковнославянский", которая была ничем иным, как отражением в языковой сфере важнейшей для Средневековья культурной оппозиции: "мирское-сакральное". Оппозиция требовала своего восстановления. Восстановлена она могла быть только одним способом - путём увеличения в церковнославянском тексте церковнославянизмов других групп; в первую очередь - второй группы. Поскольку церковнославянизмы второй группы имеют по преимуществу южнославянское происхождение, обращение к авторитету болгарской и сербской письменности было более чем естественным.

Несколько сложнее дело обстояло с грецизацией, сопровождавшей второе южнославянское влияние. Первоначально греческие элементы проникали в церковнославянский язык в связи с реформой митрополита Киприана. Нам представляется, что это связано с решением задачи в равной мере актуальной как для русских, так и для балканских книжников задачи - сделать язык церковных книг как можно более удалённым от языка повседневности. Однако, если русские книжники при решении этой задачи находили опору в южнославянской языковой традиции, то южнославянским реформаторам ничего не оставалось, как обратиться в своей деятельности к культурно-языковой традиции Византии. Когда же древнерусские книжники в поисках решения стоявших перед ними языковых задач обратили свой взор на южнославянские источники, они там нашли уже вошедшие в южнославянскую письменность многочисленные грецизмы. Таким образом, грецизация русской письменности представляется нам явлением сопутствующим второму южнославянскому влиянию и ни в коей мере не независимым от него.

Список литературы

1. Итэсь Е.Г. О коннотативном содержании церковнославянизмов и отражении их стилистической окраски в словаре // Историческая лексика русского языка. - Новосибирск, 1983.

2. Львов А.С. Лексика "Повести временных лет". - М., 1975.

3. Ожегов С.И. Словарь русского языка. - М., 1975.

4. Соболевский А.И. История русского литературного языка. - Л., 1980.

5. Филкова П.Д. Об усвоении церковнославянизмов лексической системой русского литературного языка // Вопросы исторической лексикологии восточнославянских языков. - М., 1974.

6. Ягич И.В. Рассуждения южнославянской и русской старины о церковнославянском языке // Исследования по русскому языку. - Т. 1. - СПб., 1885-1895. - С. 287-1070.

7. Янкоускi Ф.М. Гiстарычная граматыка беларускай мовы. - Мiнск, 1989.

8. А.Ю. Мусорин. ЦЕРКОВНОСЛАВЯНСКИЙ ЯЗЫК И ЦЕРКОВНОСЛАВЯНИЗМЫ.