Орловский государственный университет

Реферат

на тему:

«Арзамасская школа А.В. Ступина»

Составила студентка ХГФ:

Шевченко В.

Проверила:

Коханик Н.А.

Орел – 2006

«К живым мы должны быть внимательны, к мертвым справедливы».

Вольтер

К изучению Арзамасской школы живописи мы подошли в на­шей работе не случайно. Встречая работы этой школы, пре­имущественно в портретах, мы, естественно, обратились к суще­ствующей печатной литературе. Скудость последней заставила нас обратиться к архивным материалам. В результате этих работ, начатых нами в 1921 году, были наши публикации об отдельных представителях этой школы. Теперь весь собранный и изучен­ный материал позволяет нам объединить его в одной работе и попытаться поставить проблему изучения художественной куль­туры нашей провинции первой половины прошлого столетия.

Литература об Арзамасской школе сравнительно значительна по количеству, но бедна по своему содержанию. Большое число газетных и журнальных заметок на разный лад повторяет общие места из опубликованной автобиографии основателя школы А. В. Ступина, допуская те или иные сокращения, отступления и даже ошибки. Невидимому, существовал ряд «Записок» А. В. Сту­пина, приуроченных к разным хронологическим датам, вернее, списков с первоначальной рукописи с позднейшими к ней допол­нениями.

О «Записках академика Ступина», написанных им в 1847 г., принадлежавших наследникам любителя-художника Ник. Дм. Бы­кова (умер в 1884 г.), есть упоминания в «Русской старине». Повидимому, записки позднее перешли в собрание московского собирателя Щукина и послужили материалом для публикации в очередном сборнике.

В журнале «Иллюстрация» в 1862 г., после смерти А. В. Сто­пина, были напечатаны выдержки из его «Записок» с приме­чаниями Н. Рачкова. Тождественность последних с «Записками» 1847 г. свидетельствует о том, что они послужили основным мате­риалом для глав статьи в «Иллюстрации».

Этот мемуарный материал является одним из основных для изучения и построения истории Арзамасской школы. Материал богат фактическими справками; к недостаткам же его следует отнести лирические отступления — выражения подобострастия и преданности Академии Художеств. Тем не менее, этот документ имеет для нас большое историческое значение.

«Предпринимая написать записки моей жизни, я не имел в виду, чтобы представить что-либо особенное и редкое»,— писал А. В. Ступин. — «Я весьма долго колебался, чувствуя в таком труде мою слабость, не будучи приготовлен к нему надлежащим образом, не зная ни грамматики, ни правил красноречия, так как мне дано воспитание скудное, что из описания жизни моей видно будет, но ободрил себя тем, что пишу это не для света, каковой любопытности жизнеописание мое и не заслуживает, а для моего семейства и родных н друзей своих, и на 72 году жизни моей...»

Другим мемуарным памятником, где мы находим данные о школе н об се основателе, являются записки ученикa школы И. К. Зай­цева, в которых затронута более ранняя эпоха—30-х годов.

Первую попытку в наше время подойти к изучению Арзамас­ской школы сделал писатель В. Г. Короленко, который в 1890 г. совершил свою поездку в Арзамас в щелях собирания материалов для задуманной им повести «Арзамасская Муза». Вторая попытка принадлежит Н. Н. Врангелю, который в 1902 г. совершил поездку в Арзамас, застал там еще уцелевшее здание школы, занятое церковно-приходской школой, но значительные открытий и находок им там сделано не было. Он первый подошел к частич­ному изучению архивного материала, касающегося школы, в ар­хиве Академии Художеств. Надо думать, что работы его в архиве Академии натолкнули его на Ступинскую школу и побудили ею совершить паломничество на родину последней.

По литературным указаниям послеоктябрьского периода мы можем заключить, что над темой изучения Арзамасской школы в Нижнем-Новгороде работал слушатель Московского археологи­ческого института И. Матюнин. Работа эта была дипломной и была награждена золотой медалью. Рукопись находилась у автора.

Когда эта книга была подписана к печати в 1941 году, мы получили работу М. П. Званцева. Автор по следам наших ранних публикаций сделал попытку дать популярный литературный очерк об А. В. Ступине как основателе школы. Мы там не нашли для себя новых материалов.

В первой стадии работы мы стремились расширить наши зна­ния об отдельных представителях этой школы, вскользь упомянутых в работе Н. Н. Врангеля. Так появились наши этюды (результат изучения литературы, архивных материалов и произ­ведений художников): о Р. А. Ступине, Н. М. Алексееве, В. Щеголькове (в связи с его портретом Н. И. Лобачевского), М. П. Коринфском (о его работах в Арзамасе и Симбирске), В. С. Турине (о новых его работах в области гравюры) и др.

Нам посчастливилось отыскать ряд произведений Ступинской школы и, что особенно ценно для нас, рукопись «Курса живописи и рисования» Р. А. Ступина, а также изучить архивные мате­риалы Казанского университета, Академии Художеств и Обще­ства поощрения художеств и, наконец, посетить в 1929, 1930 и 1938 гг. Арзамас и Нижний-Новгород.

В результате этих длительных, перемежающихся работ, на­чатых, как было упомянуто, в 1921 г., был собран значительный материал, который в настоящее время обработан по трем основ­ным разделам: Арзамас конца XVIII и начала XIX веков, А. В. Ступин, школа и ее ученики.

«Арзамасская школа живописи» была заманчивой темой для изучения художественного наследия провинциального искусства, искусства забытых крепостных мастеров, чьи скромные, но искренние по своему выполнению работы давно привлекали наше внимание. Ступинская школа была единственным рас­садником художественных знаний для крепостных талантов, в большинстве забытых историей. Наконец, изучение провинци­альных художественных школ нам представлялось интересным с точки зрения решения некоторых вопросов русского искусства вообще, а также раскрытия ряда имен художников, чьи произве­дения в наших музеях включены в группу «inconnu». Таким и до сих пор загадочным художником остается для нас Зиновий Иванов, чьи работы не раз привлекали внимание историков искусства. Неполнота наших знаний о провинциальном искусстве не позво­ляет нам сделать окончательный вывод, но нам думается, что предположение о близости к школе Арзамаса 3. Иванова вполне оправдано. Изучая Арзамасскую школу, мы теперь твердо связы­ваем с ней Ф. Мелентьева — автора очень характерного холста с бытовой темой, обратившего на себя внимание еще в 1916 г. Мы имеем также все основания связывать первые творческие шаги великого украинского поэта и художника Т. Г. Шевченко в Петербурге 30-х гг. с нашей Арзамасской школой, Так как известный «мастер» Ширяев, у которого он учился, был уче­ником Ступина, в этой же мастерской работал вместе с ним другой воспитанник школы—Бобров, и здесь же с ним встре­чался третий ученик Ступина — И. К. Зайцев, оставивший нам мимолетные воспоминания о Шевченко.

Изучение Ступинской школы позволило нам связать ее с именем художника А. Г. Венецианова, которой по достоверным матери­алам, публикуемым нами, содействовал ей всеми возможными средствами. Таким образом, упоминание А. В. Луначарского, в предисловии к изданию писем А. Г. Венецианова об истоках «интересной провинциальной Арзамасской школы», ныне подкреп­лено фактическим материалом.

Материалов о крепостных художниках очень мало, они всегда отрывочны, а подчас и анекдотичны. Изучая Арзамасскую школу, мы изучаем крепостных людей. Э^тот характер школы отме­чал и сам А. В. Ступин; то же наглядно подтверждают и реестры его учеников, дошедшие до нас. Один из учеников-крепостных (И. Зайцев) оставил ним мемуары—источник правдивый и насыщенный сведениями, которого так недоставало и который нам служит исходным материалом для суждения по ряду ранее спор­ных вопросов.

Ступинская школа сохранила нам десятки имен крепостных художников-учеников. С ней была связана их творческая работа. Она же была и свидетелем трагических событий в их жизни. Ученик школы Григорий Мясников—крепостной господина Глад­кова, проявивший большие способности, обратил на себя внима­ние Общества поощрения художеств, которое, видя его успехи, изъявило согласие выкупить его у помещика за 2000 рублей. Помещик не согласился на эту сделку и потребовал художника к себе; заставил его учиться поварскому искусству на кухне, приказывал снимать с себя сапоги, чесать пятки. Измученный художник бежал к Ступину. Помещик послал за своим «добром» бурмистра, но водворенный обратно беглец снова бежал, опять был возвращен и, не найдя выхода, покончил с собой в картинной галлерее школы, оставив трагическую записку.

Такой же тяжелой картиной развертываются перед нами дли­тельные испытания Василия Раева — ученика школы, который долго добивался получения возможности выкупа у своего поме­щика, видевшего в нем «ходкий товар» и не спешившего его продавать, в надежде повышения размера выкупа. Только вмеша­тельство прогрессивных влиятельных лиц в это дело развязало узел н помогло талантливому художнику пойти своей настоящей дорогой. Несколько по-иному сложилась судьба другого ступинца — И. К. Зайцева, также много пережившего, прежде чем стать « вольным человеком ».

Жутко звучали указания Академии Художеств о свободных и несвободных учениках. Бесчеловечны и несправедливы были акты награждения медалями свободных и только отзывами «крепостных», хотя их было большинство, и среди них, по указаниям самого Ступина, были наиболее творчески одаренные лич­ности. И немудрено, ибо в ученье помещики отдавали только тех крепостных, которые действительно оказывались способными; «вольные» же приходили обычно по своим влечения», и среди них были и малоспособные, которые ждали от школы лишь ремеслен­ных навыков для профессиональной работы будущих иконописцев.

Большой «отсев» крепостных учеников, которые по окончании школы не шли своим прямым путем, в конце концов разочаровал А. В. Ступина, и он стал избегать крепостных.

Мы находим в его сообщении в Академию Художеств в 1847 г. такие слова: «По возвращении моем из С.-Петербурга принял я троих воспитанников свободного состояния, отдавали еще троих крепостных, но я отказался, потому что впоследствии но званию своему не то делают из них назначение».

Такое безысходное положение крепостных художников, конечно, не способствовало их росту. Некоторые рано кончали свою жизнь, отравляя себя алкоголем, как И. Горбунов. Другие вступали на путь бунтарства и мщения помещику за свою судьбу (напомню трагедию крепостного художника Сороки).

Не было ни одной области искусства, где бы крепостной художник не приложил своего дарования. Одна из задач нашей работы—розыски и опубликование произведений крепостных художников.

Высокое, парадное но форме искусство, призванное окрепли и, позиции правящего класса, в произведениях крепостных мастеров медленно, еле заметно видоизменялось в сторону правдивости и реализма.

«Не умея льстить и будучи по натуре реалистом, в прошлом опираясь на фреску, лубок, деревянную народную скульптуру, поражающие своею жизненностью, «крепостной» художник бес­сознательно подготовил позднейший расцвет группы передвижни­ков и появление Перова». В этих словах есть доля правды. В об­разах народного искусства, окружавшего крепостного худож­ника, он рос, находил близкое себе и формировал свое творческое чутье, привыкал чувствовать форму и красоту. Особенно это при­менимо к нашим «арзамасцам», которые были окружены разно­образнейшими источниками народного творчества в самом Арза­масе н в округе, начиная от искуснейшей резьбы по дереву, центром которой в XVIII веке и первой половине XIX века был Арзамас. Гончарное искусство, изразцовое производство, произ­водство кумача и шелка, набоечное производство, ковровое, войлочно-набивное («кошмы рисованы»), кружевное, золотошвейное, художественное вязанье, искусство медников и т. п., — все это давало им свежие н острые переживания искусства широких на­родных масс.

Школа

По возвращении в 1802 г. из Петербурга А. В. Ступин тот­час же серьезно принялся за организацию своей школы живописи. На себя он взял преподавание специальных предметов и общее руководство школой. Для преподавания общеобразовательных пред­метов — истории, географии, арифметики, чистописания и закона божия—он приглашал преподавателей арзамасского народного училища.

Вскоре А. В. Ступиным был принят н выполнен большой за­каз князя грузинского в с. Катунках по оформлению храма, где было написано до 90 картин, выполнены лепные наружные ра­боты. Работа эта заняла два года и дала около трех тысяч рублей. Это обстоятельство позволило ему приобрести большой дом у г. Юрловой за 2800 рублей для школы.

«Купленный дом был прочный, но выстроенный по старине». Чтобы его окончательно приспособить для новых целей, в 1813 г. была произведена генеральная перестройка «на свой вкус», по проекту М. П. Коринфского. Вначале были сделаны лишь самые необходимые достройки: каретный сарай переделали в две галлереи — античную и картинную с пятью комнатами.

В 1808 г. школа перешла в перестроенное здание. Здание было расположено в возвышенной части Арзамаса и примыкало к трем улицам: Прогонной, Троицкой и Стрелецкой.

При отъезде своем из Петербурга в 1802 г. А. В. Ступин по­лучил от Академии Художеств слепки с антиков: «Гладиатора» (бойца), «Венеры Медицейской», «Фавна», пятнадцать различных бюстов и «Анатомию» Гудона. Значительное число эстампов, этю­дов, эскизов и книг, главным образом, художественного содержа­ния, получил он от своих учителей, друзей и приобрел сам.

Успех А. В. Стопина и его школы был большой: рисунки и работы получили полное одобрение его учителей. И. А. Акимов с похвалой отозвался: «Дай бог хоть бы и у нас так рисовали... не для чего выбирать: все нарисовано очень хорошо».

В результате, за лучшие работы: И. Горбунов за портрет А. В. Ступина и копию с эстампа, Соколов за копию с Рубенса — «Самсон и Далила» и Лебедев были награждены серебряными меда­лями. Рафаил ctjuhh был принят в Академию на казенный счет, И. Горбунов принят в Академию к профессору А. Е. Егорову и М. П. Коринфский—к профессору А. Н. Воронихину.

А. В. Ступин получил о г Академии и своих бывших профес­соров и доброжелателей ряд учебных пособий, произвел ряд заку­пок картин, эстампов и книг и возвратился в Арзамас для про­должения своих работ.

1813 г. отмечен в жизни школы перестройкою и расширением 4'е по планам, сделанным М. П. Коринфским.

Побывав в этом году снова в Петербурге, А. В. Ступин про­извел новые закупки книг и материалов для школы.

От своего приятеля Ф. М. Свешникова он получил в подарок
«Проповеди Моссильоновы», а А. М. Иванов передал ему последние остатки рисунков и эстампов.

1815—1818 гг. были заполнены производственными работами всей школы в г. Пензе, в соборе, в с. Петине у г. Анненкова и в с. Салме для г. Нечаева.

В этом году А. В. Стунин по духовному завещанию от своего дяди В. В. Попова получил «довольное количество книг класси­ческих, духовных и исторических».

В 1820 г. расписывали иконостас в заштатном городе Почин­ках. В 1822 г. работали в соборе в Нижнем-Новгороде, на ярма­рочной площади. В 1824 г. по окончании живописных работ там «получил много новых эстампов... употребил па рисовальные-оригиналы до 1000 руб. асс.».

В 1825 г. А. В. Ступин приезжает снова в Петербург с от­четом и работами учеников. Из них Академия Художеств наградила Кузьму Макарова 1-й серебряной медалью, Ивана Соколова — 2-й, а крепостного Афанасия Надежина (или Надеждина) только сви­детельством на получение медали. Академия постановила о тру­дах А. В. Ступина довести до сведения царя, а школе подарила два слепка со статуй Мелеагра и Аполлона.

А. В. Ступин в этот год впервые представил работы своих учеников в Общество поощрения художеств, за что получил от­зыв и в дар школе 39 листов литографий с рисунков Рафаэля и других знаменитых художников. Граф П. И. Кутайсов подарил слепок с мраморной статуи Аполлона своего собрания. П. И. Кикин познакомил его с английским художником Ж. Дау, который попросил А. В. Ступина подарить ему голову мальчика работы его школы, а взамен подарил двенадцать гравированных в Англии портретов с его работ для Военной галлереи 1812 года.

В 1826 г. по предложению генерал-губернатора Н. А. Бах­метьева, посетившего школу, был выполнен вид г. Арзамаса для представления царю.

В 1827 г. расписывалась церковь у помещицы Путиловой.

В 1828 г. работы шли в поместье Крутицкого.

В 1835 г.—в г. Уральске.

В 1836 г. А. В. Ступин представил в Академию рисунки и портреты работы своей школы. Среди работ были четыре картины Н. М. Алексеева, рисованные с натуры, за что последний был представлен в «назначенные». Ученикам Павлу Рачкову и Василию Бовину были даны серебряные медали 2-го достоинства. Карпу Виноградову и Памфилу Незнаеву была объявлена особенная по­хвала, а остальные получили «одобрение и внимание».

В 1837 г. на Нижегородской ярмарке на выставке pa6oт школы царем были приобретены за 150 р. серебром два вида Нижнего-Новгорода, написанные с натуры Н. М. Алексеевым.

В 1839 г. были написаны местные иконы для церкви г. Чембар, Пензенской губернии.

В 1840 г. был принят заказ на выполнение иконостаса пол­ковой церкви в Нижнем, а также принимали некоторое участие в росписях Воскресенского собора в г. Арзамасе.

1842 год был тяжелым годом для школы: 13 сентября по­дожгли сарай, пожар был затушен; 19 октября поджог был по­вторен, но ликвидирован, и, наконец, 5 ноября в третий раз подожгли школу злоумышленники, — «завистью ли побуждаемые, или имевшие в виду расхищение имущества».

Службы с надворными строениями сгорели, корпус школы с шестнадцатью комнатами был сильно поврежден.

Эстампы, книги, картины были вынесены из огня, но многое было расхищено и утрачено. Из семи статуй осталось только две, а из пятнадцати бюстов — третья часть.

А. В. Ступин с учениками был принужден искать пристанища под чужим кровом.

Двадцать седьмого ноября 1842 г. А. В. Ступин сообщил в Академию о случившемся. При содействии конференц-секретаря В. И. Григоровича было представлено ходатайство царю, который приказал выдать Ступину в единовременное пособие пять тысяч серебром/ Э^та сумма была ему вскоре выдана из арзамасского казначейства. В августе 1843 г. школа приступила к работе в восстановленном после пожара, помещении.

Школа представляла собой большой дом с мезонином и антре­солями, включавший в себе: комнаты А. В. Ступина, классную, библиотеку, краскотерню и четыре комнаты для ученических спален (наверху). В доме было шестнадцать комнат. «В симметрию дома» были расположены две галлереи для помещения картин, антиков, рисовальных классов и ученических копий. Для про­гулок и отдыха существовал сад с беседкой, а для хозяйственных надобностей—огород с баней.

Рассматривая вид школы, воспроизведенный в «Иллюстрации» 1862 г., мы получаем полное представление о ней. Главный фа­сад украшен четырехколонным портиком, на высоком цоколе, с фронтоном.** Боковой фасад имеет два четырехколонных не­больших декоративных портика, разделенных заборами и воро­тами. Здание рустовано, и главный фасад вдвинут в глубь вла­дения; к тротуару выходила стройная решетка.

Из приведенного описания мы с достоверностью можем за­ключить, что малым портиком фланкировано здание галлереи, а в переднем здании находились комнаты А. В. Ступина, классы, библиотека.

В конце 1843 г. Академия безвозмездно передала в школу, взамен утраченных при пожаре, следующие статуи: Лаокоона, Мелеагра, Венеру, Медицейскую, Германика, головы: Аполлона, Юпитера, Ариадны, Александра Македонского, «Анатомию» Гудона и несколько бюстов.

Здание школы до нас не дошло: оно было разобрано в 1910 г., но посетивший ею до разборки Н. Н. Врангель оставил нам описание двухцветного зала. По его словам, там: «весь потолок и боковые карнизы его украшены серыми аллегорическими фи­гурами, кариатидами и очаровательным орнаментом «empire», кра­сиво выделяющимся на темно-синем фоне. К сожалению, варвар­ская рука не пощадила и этих восхитительных узоров, и грубая, сплошная, чисто малярная живопись сверху донизу прописала все фрески, что подтверждает и находящаяся на потолке надпись: «Поправлял Николай Свешников 1891 года 25 часов».

Внешний вид дворового фасада сохранился в акварели А. Д. Иконникова, последним же сохранено от разобранного здания капительное завершение пилястра (находилось в кабинете ИЗО, в местном педагогическом институте).

В школу принимались малолетние ученики всякого сословия и звания на шесть лет, с платою по 200 рублей ассигнациями в год за учение, рисование, живопись и содержание, кроме платья; взрослые ученики—на четыре года с платою по 300 рублей в год, а обучавшиеся прежде—на три года с платою по 350 руб­лей в год.

Как мы уже упоминали, ученики школы, кроме специальных занятий, проходили общеобразовательные приметы, преподавав­шиеся учителями уездного училища.

«Дом Ступина был обширный: в двух залах размещались уче­ники, в третьей помощники. Была также особо построенная большая галлерея для статуй, античных голов и массы картин... У него было бесчисленное множество эстампов, академических рисунков и этюдов,—все это для учащихся служило богатым подспорьем, рисовали с оригиналов, со статуй и даже с натуры, г. е. нанимались и натурщики...».

«Занятия наши шли систематично и успешно. Лучшие ра­боты учеников посылались раз в год в Академию Художеств, ни экзамен, и нередко случалось, что Академия удостаивала и вы­сылала ученикам в награду серебряные медали, разумеется, только ученикам свободного звания, а не крепостным, хотя крепостных-то и было наибольшее число; но в школе раз­личия между теми и другими никакого не было—жили, как говорится, душа в душу, один за другого готовы были уме­реть. . .».

«Сам Ступин был человек отличный, добрый, деликатный и гуманный, знаток своего дела и семьянин — а потому и по­мощники его и старшие ученики были такие же. Не могу на­звать ни одного случая, чтоб кто-нибудь из них когда-нибудь позволил себе не только щипнуть или ударить кого из учеников, но даже выбранить кого неприлично, а уж о телесном наказании и говорить нечего,—и не слыхано...».

«Приятно и полезно проводили мы часы в праздничные дни. свободные от серьезных занятий. У г. Ступина была большая библиотека, и мы вполне были ее хозяевами, один из нас был и библиотекарем, и мы, так сказать, зачитывались до опья­нения».

«Страсть к чтению н декламации была возбуждена в нас при­мером Рафаила Александровича (сына Ступина.)... От него-то мы, так сказать, заразились поэзиею...

Каждый год на святках у нас непременно устраивался театр — и какой театр. Заезжие труппы перед ним пасовали; арзамасская публика была от него в восторге».

Школа, основанная А. В. Ступиным, просуществовала без изме­нения до его смерти (31 июля 1861 г.), когда единственными его наследниками явились внуки (дети дочери) и зять—художник Н. М. Алексеев, работавший в Петербурге, в Исаакиевском соборе.

После смерти А. В. Ступина Н. М. Алексеев ходатайствовал перед Академией; прося поддержать школу, которая «пользу приносила в том краю первоначально развивающимся талантам молодых художников», и предлагая себя в преемники покойному А. В. Ступину. Для большего удобства и пользы дела Н. М. Алексеев находил необходимым перевести школу в Нижний-Новгород, но, не имея собственных средств, просил денежной по­мощи около 5000 рублей. Его ходатайство Академия препрово­дила в министерство императорского двора, откуда и был полу­чен ответ: «Его величество, имея в виду, что означенная школ» существовала 58 лет без всякого со стороны правительства по­собия, не изволил найти никакого основания к назначению оного и в настоящее время».

Время прошло; наступил 1861 г., правительство не нуждалось больше в искусственном поддержании традиций академического искусства. Последнее сдавало, хотя н медленно, свои позиции зарождавшемуся реализму. В Академии не верили, что в Арзамасской школе будет на прежней высоте старая художественная культура_, которая давно и без того уже была поколеблена и подменялась Здесь, с одной стороны, натуралистическими тенденциями и тенден­циями запоздалой романтики, а с другой стороны, — ростом реали­стического направления преимущественно в портретной живописи.

1862 год оказался последним годом в истории Арзамасской школы. Н. М. Алексеев, получив отказ от Академии Художеств, приступил к быстрой ликвидации школы.

Нижегородский художник А. О. Карелии успел купить часть собрания, главным образом, гравюры и гипсы.

«В момент приезда моего отца в Арзамас за гипсовыми бюстами и статуями, числом около пятидесяти—тут была даже целая группа Лаокоона с детьми,—оказалось, что каменщики, обитавшие в залах былого музея, пробуя свои инструменты, так ампутиро­вали носы, руки и ноги фигур, что спасти удалось только не­сколько академических бюстов, послуживших основанием уже в городе Нижнем школы рисования и живописи, которою мой отец руководил до своей смерти тридцать пять лет», — писал А. А. Карелин.

Много картин музея ступинской школы было приобретено академистом-мозаичистом А. Н. Фроловым, подарено разным ли­цам. «Ступинский музей был растаскан при свете белого дня».

После революции ряд материалов попал в Горьковский (б. Нижегородский) музей из того же собрания А. О. Карелина, б. Понетаевского монастыря, Арзамасского уезда, где было большое количество гравюр, главным образом религиозного содержания, некогда принадлежавших собранию А. В. Ступина.

Два бюста школы—Юпитера и Люция Вера — попали в мастер­скую Горьковского университета и находились на рабфаке, а «Анатомия» Гудона попала в классы педагогического инсти­тута.

Само здание школы, как мы уже говорили выше, было за­нято Троицким церковно-приходским училищем и в 1910 г., по-видимому за ветхостью, было разобрано.

«Без просвещения напрасно все ста­ранье;

Скульптура — кукольство,

а Живопись — маранье».

Херасков

А. В. Ступин в своих записках 1847 г. писал: «Основавши свою школу по примеру, хотя в миниатюре, академическому, но крайней мере стал давать классы методическим образом с выве­зенных мастерских оригиналов, антических голов и фигур, во всем давая собою пример, все время" и труды посвящая для пользы моих воспитанников».

Высказанные А. В. Ступиным мысли дают нам право считать, что небольшая провинциальная школа для этой эпохи явилась, правда, отдаленным, но все же сколком с Академии Художеств. Образны Академии были сравнительно долго недосягаемыми и представлялись совершенными для Арзамаса. Им вторили, их ко­пировали, но пришло время, и они стали постепенно забываться, а искусство стало восприниматься в другом свете.

Сын А. В. Ступина, Рафаил Александрович, после возвраще­ния из Академии Художеств восемь лет работавший в Арзамас­ской школе как руководитель рисовального класса, ввел в обиход последней черчение с эстампов, прямо пером без абриса каран­дашом, увеличение и уменьшение рисунков против оригиналов. Он открыл также перспективный класс, из которого вышли ху­дожники: Н. Алексеев, В. Раев, В. Щегольков, К. Макаров, И. Зайцев, Волков и другие. Он явился новатором в области преподавания. Оставив школу, Р. А. Ступин продолжал свою ху­дожественную работу вне Арзамаса. Итоги своей педагогической работы он оставил нам в рукописи «Курса рисования и живо­писи», который мы вправе рассматривать как руководство, за­родившееся на почве Арзамаса, в условиях провинциальной шко­лы и характерное для методов и установок, которыми она жила в свои лучшие годы.

В своем предисловии к рукописи, которая полностью имено­валась: «Наука рисования и живописи, с верным руководством к правильному и скорейшему достижению познания их. Соста­вленная Императорской Академии Художеств художником 1-го достоинства исторической живописи и медалистом Ра­фаилом Ступиным», автор сообщал: «Я написал это краткое руководство к ри­сованию и живописи, ко­торое, некоторым образом, вам может заменить учи­теля в сих полезных заня­тиях, и от успехов в оных, неоспоримо, зависит все ваше счастье. Художник, постигший тайну изящного и прилепясь, никогда не осиротеет в мире сем. он, имея через то верный способ поддерживать себя в жизни физической, будет всегда находить отраду в своем таланте, как в тесных объятьях друга. Та­кого художника гений воз­несет выше людей обык­новенных—в другую сферу морального его бытия, где он, в очаровании творче­ской своей фантазии, самый мир будет созерцать в лучшем виде. Конечно, приобретение сего превосходного дара сопряжено с немалыми грудами, но терпение и прилежание все преодолевают. А дабы сколько-нибудь труды сии вам облегчить и путь, ведущий к цели вашей, сократить, я, по человеколюбию, изложил сии правила, почерпнутые сколько учением, столько и опытом мною приобретенным. Если они принесут желаемую вам пользу, то я буду с избытком награжден и счастлив».

Дальше Р. А. Ступив писал: «Друзья мои! Исполняя восемь лет священное звание учителя вашего, непрерывное мое старание было доставить сколько можно более пользы, предав вам приобре­тенные мною познания. Прилежание ваше заменяло недостаток училищных наших пособий, а ныне, когда школа снабжена всем нужным, обстоятельства отторгнули от вас меня и вместе ли­шили приятного удовольствия руководствовать в вашем учении; но разлука не переменила моего к вам расположения. Желая вам счастья, н вместе с сим, стремясь к общественной пользе;— ибо из вас многие готовятся для образования других».

Содержание этого «Kурса» мы не можем отне­сти к вполне самостоя­тельным изысканиям ав­тора.

Наш автор явился не торцом, а больше собира­телем и систематизатором rex знаний об искусстве, которые были распростра­нены в первой половине XIX века в России.

В предисловии своем автор справедливо отметил отсутствие руководств для учащихся, так как преподавание ведется, главным образом, устно, поэтому не всякий желающий может пользоваться этими указаниями: «родившийся и с отличным талантом, но в от­далении от учебных заведений», будет лишен возможности по­лучить необходимые «познания от других, должен доходить до всего сам собою; дорога сия весьма трудная».

«Желая пользы другим, я решился изложить начальные пра­вила для желающих учиться сим искусствам, тем более для тех, которые лишены способов заимствовать оные от людей, по сим частям сведущих, и в которых по обширности нашего государ­ства видимый недостаток».

Роль н значение искусства им определяются следующими сло­вами: «Пленяя картинами происшествий зрение, как верный путь к сердцу, кроме удовольствия приносит пользу; показывая обязан­ности человека, рождает в нем благородные правила, — соделывает более чувствительными, утишает бурное волнение страстей, — наклоняет к добродетели и поселяет мир и насла­ждение в душе».

Рисование необходимо как вспомогательное ис­кусство для многих наук: «Посредством рисования олицетворяются, так ска­зать, слова и мысли чело­веческие...». «Живопись— это прямой путь к душе; ничего не может быть луч­ше приноровлено к поня­тиям толпы...» в сравнении с другими видами искусства.

Дальше он предпосы­лает «объяснение относя­щихся к рисованию и жи­вописи некоторых употребительнейших речений». Здесь в алфавитном порядке приводился объяснение специальных терминов, встречающихся в искусстве. Всего их дано 275 и девять добавлений с примечаниями. Термины даны, кроме русской, еще во французской транскрипции, с разбив­кой на группы по разделам той отрасли искусства, к которой дан­ный термин принадлежит. Пояснение некоторых из них вызы­вает улыбку, при сравнении с современным уровнем наших знаний, но для своего времени разбор этих почти 300 (зачастую иностран­ных) слов был делом большим, помогавшим приблизить их к прак­тическому, обиходному использованию.

Разбираясь в вопросе происхождения искусства, автор отме­чает, что «рисование и живопись происходят от самых перво­бытных людей, кои по инстинктивному влечению к подражанию положили начало рисования хотя в грубых чертах, но время н опытность людей довели младенческое — первобытное искусство до усовершенствования».

«То же самое можно отнести и к живописи — может быть от первого пятна какой-либо цветной земли, или цветного соку ра­стений, намазанного на чертеже, образовалось цветотворчество и дошло веками до очаровательного колорита Кореджиевой ночи и прочих дивных творений».

Дальше автор переходит к краткому общему рассмотрению искусства всех народов и всех времен.»

Переходя к разбору искусства Запада, автор отмечает:

«Новые народы, усердствуя к религии, требовали великолепных храмов, а феодализм нуждался в оплоте несокрушимых жилищ, почему и возникла архитектура, которая, смотря но вкусу, no удобству строительных материалов и по климату, приняла раз­ные стили или характеры».

В возрождении живописи автор отмечает два пут, один из которых можно сравнить с дидактической или аллегорической поэзией, а другой — с лиризмом.

Говоря о достоинствах школы Микеланджело, он отмечает: «Он запечатлел скульптуру и живопись неизгладимым своим суровым характером, и поэтому его последователи вместо приятности бо­лее стремились приобресть славу анатомиков, от чего и произве­дения их показывают выставку мускулов и натянутых движений».

Находим меткое замечание: «Болонская школа от эпохи Карачей есть умное соединение в должном порядке всех частей живописи».

В вопросе архитектурных стилей он высказал следующую мысль: «Водворили во всей Европе подражательную новую архи­тектуру итальянскую, но вместе с сим, в частности народной," в зданиях лишили удобности и самобытности пли национального оригинального характера зодчества. К тому же, дробя и пестря строительное искусство древних новоизобретениями и новыми стилями, отклоняли архитектуру от красоты эстетической». Дальше мы читаем, что живопись «из назидательного художества сделалась после ремеслом для приобретения только корысти».

Заканчивая свой обзор искусства Запада, автор переходит к рассмотрению русского искусства, отмечая развитие его с момента учреждения Академии Художеств (1761 г.). Он выделяет архи­текторов: Старова, Кокоринова, Захарова, Стасова, Воронихина, Михайлова; скульпторов: Козловского, Мартоса, Прокофьева; живописцев: историческою рода — Лосенко, Акимова, Угрюмова, Шебуева, Егорова; портретного — Кипренского, Варнека; видописи — Воробьева, Щедрина; гравирования — Берсенева, Уткина и других.

Рекомендует разбирать художественные произведения, замечая красоту и недостатки последних, советуясь с людьми сведущими, а также читать разборы об этих произведениях, но при чтении «должно быть осторожным, — не принять за справедливые сужде­ния ошибочные».

Рекомендует «обогащать себя науками». Особенно они нужны при «изображении предметов, не предстоящих пред его глазами». Науки, которые соприкасаются с рисованием и живо­писью: перспектива, анатомия, архитектура, священная история, светская, естественная, баснословие, иконология, археология, геометрия, физика и химия. С помощью иконологии «уразумеваются все эмблемы». «Химия к живописи полезна по входя­щим в нее материалам, от которых зависит удоб­ство, прочность и достоин­ство работы». «Науки, как верный путь, ведут к большим успехам в художестве».

Автор останавливает внимание читателя на ри­совальных принадлежно­стях, давая изображения их. Дальше дается краткий очерк из плани­метрии, снабженный необ­ходимыми чертежами и за­дачами (черчение геометри­ческих фигур, превращение геометрических плоскостей и пр.) Автор оговаривается: «Излагая некоторые пра­вила практической гео­метрии, я не имел в виду быть учителем математики. Цель моя та, чтоб поверхностно без доказательств показать черчение употребительнейших фигур, входящих в состав рисования».

Давая задания по рисованию or простейших примеров до сложных, автор высказывает мысль, «чтобы ученик, оставя в ка­кое-либо время свое учение, мог показать, что учился недаром и что основательно знает, что в такое время знать возможно».

В вопросе о перспективе говорит о линейной и воздушной или тьмо-свете, поясняя изложение соответствующими чертежами.

Давая начатки архитектурных сведений (снабжая рисунками и чертежами), он дальше переходит к анатомии, останавливаясь на описании частей тела. Его указания: «обрисовывая фигуру, надлежит прежде всего сыскать в ансамбле положение или дви­жение фигуры; равно пропорцию в главных частях, как то: к туловищу головы, ног и рук, с означением легкими чертами и главных мускулов». Только после проверки с оригина­лом рекомендует «начисто вырисовывать».

«Чтобы познать подробнее и яснее строение человеческого тела, можно учиться с рисунков анатомических — миологии; но не вдаваться в изучение анатомии много, дабы не привыкнуть в рисовании к мелочам и сухости». После рисования оригинальных фигур рекомендует чертить с эстампов. «Польза изображению человека во всяком виде, а память наполнить мате­риалами для рисования по воображению».

Рекомендует наблюдать натуру и рисовать с нее, обогащая тем память, навык руки и свой портфель.

О методе работы он говорит следующее: «Я не могу согла­ситься с их методой проходить курс учения, начиная с частей лица по порядку до познания рисовать человека; познания весьма далеко отстоящего от начала: познания осиротелого и сухого без связи с другими предметами».

Возвращаясь снова к анатомии (глава XVII), он указывает, что «анатомия для художника не есть цель, но только средство, ведущее к цели».

Анатомию сам автор прорабатывал под руководством И. В. Буяльского и пользовался анатомическими курсами П. Загорского и Е. Мухина.

Давая пояснения к классическим статуям, автор указывает на литературные источники: «Должно читать описание изящ­ной древности: Винкельмана, Мелиция, Весконти, Лессинга, Тирша и многих других, но Винкельман предпочитается прочим».

Давая зарисовки популярнейших скульптур: Германика, Герку­леса (Фарнезского), Бойца или Гладиатора, Лаокоона, Аполлона, Венеры н других, он прикладывает к последним двум стихи:

«Лук звенит, стрела трепещет,

И клубясь издох Пифон;

И твой лик победой блещет,

Бельведерский Аполлон».

(Л. С. Пушкин. Эпиграмма).

«Я вижу, вижу Аполлона

В тот миг, как он сразил Пифона

Своей божественной стрелой.

Зубчата молния сверкает.

Звенит в руке спущенный лук,

Змея ужасная зияет

И с ревом испускает дух...».

«Меня твой дивный вид, Венера, поражает

И вместе с сим в уме — неведенье рождает;

Каким чудесным гением — тебя возмог

Великий Пракситель — из камня изваять.

Не сам ли то Парнасский бог

Твой истукан почтил создать,

Чтобы народы все прельщались

И совершенству удивлялось».

В главе XXII автор указывает: «Сочинение заключается: 1) в выборе действия, 2) в расположении предметов между собою, 3) в одеянии фигур, 4) в околичности, 5) в освещении, о) в пра­вильном — изящном рисунке и, наконец, 7) в ясном выражении».

«Произвольные сюжеты для сочинения следует избирать такие, которые бы были занимательны и поучительны», «. .. чем живопись особливо исторического рода должна быть приятна и полезна».

Автор касается композиции и других вопросов изобразитель­ного искусства. Ряд утраченных глав и страниц не дает полного «Курса», но все же по ряду высказываний мы можем заключить о том методе преподавания, который мог быть осуществлен на практике в условиях Арзамасской школы живописи.

Хроника школы

Первыми учениками А. В. Ступина были Лев Иванов и Гаврила Фролов; он принял их в 1797 году и работал с ними по росписям.

Вернувшись из Петербурга в 1802 г., он сразу же приступил
к организации школы. Медленно налаживалась работа, новая по
своему существу и не легкая в условиях того времени и в таком
захолустном городке, как Арзамас.

Но, несмотря на это, к 1809 г. А. В. Ступин имел значитель­ные итоги, которые позволили ему поехать в столицу. Он туда, привез работы школы, как мы уже знаем, и взял с собою своего сына Рафаила и ученика Ивана Горбунова, которые прошли обучение в школе и направлялись для дальнейшего учения в классах Ака­демии. Туда же он привез и Михаила Коринфского — самоучку-резчика, который был обязан своим художественным развитием школе, хотя и не был ее постоянным учеником. Все трое были приняты в Академию, и присланные работы получили одобрение, ибо последние, по мнению Совета, «не только в рисунках явили весьма хорошие успехи, но и в самых колерах оказывают до­вольное знание».

Из учеников, бывших в это время, необходимо отметить Ивана Лебедева, за которого его отец благодарил Ступина в следующих сло­вах: «Из невоспитанного возвратил мне его добрым человеком, почтительным сыном и полезным гражданином». emj в 1809 г. Академией была прислана серебряная медаль за представленные работы. С 1810 г. он начал работать преподавателем по рисова­нию в Арзамасском уездном училище.

Иван Горбунов, поступив в Академию, работал у А. Е. Его­рова и в 1810 г. был награжден серебряной медалью. Вернувшись в Арзамас, был помощником А. В. Ступина и первым преподавателем школы. В 1817 г. за портрет А. В. Ступина получил от Академии аттестат первой степени.

В 1810 г. из школы посланы учителя рисования в Нижего­родское народное училище, и сделано представление на такие же должности в гг. Балахну и Арзамас.

В 1811 г. присланные из Арзамаса работы школы были на выставке в Академии Художеств. Академия прислала А. В. Сту­пину серебряную медаль «с дозволением ему вручить оную луч­шему из учеников его», но, посылая ее, сделала указание, «что медали сии получать могут только свободные люди: то нужно предварительно знать, лучший ученик ваш из таковых ли ока­жется, которого можно было наградить сею медалью, не нарушая правил, в уставе Академии поставленных только о свободных художниках, а не крепостных людях».

В ответ на это А. В. Ступин сообщил в январе 1812 г.: «Отличившиеся большею частью суть крепостные, а хотя в числе оных семь человек, а из свободных и один из них во всех отно­шениях подает большую надежду, но по краткости времени до первых еще не достиг, почему я, следуя во всем примеру Акаде­мии, и объявил от лица оной пред всеми учащимися крепостному (Остафьеву Дмитрию. — П. К.) самому лучшему отличившемуся в учении и поведении своем, что он, быв достойнее других, хоть и мог бы оной воспользоваться, но не быв однако ж свобод­ным, в силу академических постановлений получить ее не может».

Копию ордера А. В. Ступин отослал помещику Кошкареву — владельцу крепостного художника, «дабы он более имел внимания и отдавал заслуживающую справедливость талантам питомца сво­его». В этом же деловом письме он сообщал о посылке окончив­ших школу в Академию для продолжения образования, но, к со­жалению, имена их не были указаны.

В 1812 г. присланные школой работы были на выставке в Ака­демии Художеств. В отчете выставки, напечатанном в «Петер­бургских ведомостях», были упоминания и о работах Ступинской школы.

В 1813 г. двое учеников по «отжитии назначенных лет от­были к своим господам», взамен их поступило двое новых. Вер­нулся И. Горбунов, о котором мы говорили, и стал преподавать в школе. С именем талантливого И. Горбунова связана лучшая Эпоха школы.

В этом же году работы школы были на очередной выставке в Академии.

В 1814 г. в Академию из школы был направлен ученик П. Веденецкий.

В 1815 г. Академия прислала 2-ю серебряную медаль достой­ному из учеников, которою был награжден ученик, получивший свободу. Один из окончивших школу был представлен в учи­теля рисования в г. Горбатов.

В 1816 г. среди вновь поступивших были: Кузьма Макаров, Иван Соколов и другие.

В 1817 г. исполнилось пятнадцать лет существования школы, за этот период прошло сорок пять учеников.

В 1818 г. один из учеников, окончивших школу (И. Попугаев. — П К.) был отправлен в Академию и находился у профессора Иванова.

В 1819 г. из Академии вернулся Рафаил Ступин и организовал перспективный класс, из которого, как мы указывали, вышел ряд художников: Раев, Алексеев, Надеждин, Каширин, Щегольков, Макаров, Гальянов, Пожаров, Волков и другие.

В 1820 г. один из учеников школы был отправлен в Академию для усовершенствования.

В 1821 г. один из учеников был отправлен в Петербург и на­ходился у академика Д. И. Антонелли.

В 1822 г. двое учеников, окончивших курс, определились в учителя рисования.

В 1823 г. один выбыл учителем рисования в г. Балахну.

В 1825 г. состояло в школе двадцать шесть учеников.

Из письма А. В. Ступина в Общество поощрения художеств oт 9 марта 1825 г. мы узнаем «Реестр ученикам, находящимся в школе и выпущенным».

В этом году Академия наградила серебряными медалями: Кузьму Макарова — 1-го достоинства, Ивана Соколова — 2-го достоинства, а Афанасия Надеждина как несвободного только свидетельством на медаль 2-го достоинства, впредь до освобождения.

В 1826 г. двое учеников определены учителями рисования, один в г. Макарьев, другой в г. Васильсурск.

В 1828 г. были представлены работы учеников, писанные с натуры; один портрет и три картины—«Дедиллы, Нарцисса и Нищего», как первые плоды после заведения натурного класса, пятнадцать рисунков с натуры, с ангиков и оригиналов, пять чертежей с эстампов, прямо пером, и две перспективы одного ученика своего сочинения. Один ученик выбыл в Саранск.

В 1829 г. трое учеников определены учителями рисования в Казанскую губернию: в гг. Чистополь, Цивильск и Царевококшайск, и один представлен в г. Серпухов.

В 1833 г. упоминаются портретные работы Пожарова, а по определению совета Академии Художеств вынесена похвала за работы Воронову и Климантову.

В 1834 г. частичное руководство учебной частью школы А. В. Ступин передал своему зятю Н. М. Алексееву.

В 1836 г., подводя итоги 35-летнему существованию школы, А. В. Ступин указывает общее число учеников за этот период— 109 человек, из которых «вышло» (т. е. окончило.—Я. К.) 94 чело­века, из них 24 человека состояло учителями рисования в раз­личных учебных заведениях.

В этом же году определен В. Щегольков в Пермскую гимна­зию, а один представлен был в Ирбит.

В 1839 г. один из окончивших был определен в г. Сергач. другой — в г. Семенов, Нижегородской губернии. Отличные успехи показали В. Бовин, П. Рачков, К. Виноградов и П. Незнаев.

От Академии (определение 15/16 декабря 1839 г.) назначены медали второго достоинства П. Рачкову и В. Бовину, похвала П. Незнаеву п К. Виноградову.

В 1842 г. один из учеников был определен учителем рисования в г. Архангельск, двое получили награды от Академии Художеств.

В 1842 г. от поджога сильно пострадало здание школы. На восстановление школы, как мы уже отметили, была дана помощь правительством, и в следующем году занятия шли нор­мально.

В 1845 г. А. В. Ступин препровождал в Академию шесть кар­тин (с натуры) отличившихся учеников—Н. Рачкова и И. Свеш­никова— и двадцать пять рисунков (с оригиналов гипсовых голов и античных фигур) прочих учеников.

В 1847 г. А. В. Ступин писал в Академию: «С 1845 г. увели­чил мою школу принятием в оную 6-ти свободных воспитанни­ков, а хотя они могли умножиться еще 5-ю учениками, но я дол­жен был им отказать, потому что они были помещичьи, которых я не принял, по тем же причинам, об которых я уже доносил Академии» (об этом была речь вначале. —Я. /Г.).

В 1854 г. А. В. Ступин в своем рапорте дал сводку об уче­никах, которых за весь этот период существования школы было 150 человек.

Закончив свой рапорт от 30 сентября 1854 г., А. В. Ступин писал: «Со своей же стороны я предполагаю твердое намерение, несмотря на 79-летнюю старость мою, продолжать труды мои до конца дней моих, сколько силы мои позволят к благу общему в образовании юношества».

Школа просуществовала лишь до конца жизни самого А. В. Ступина— до 1861 г., а в следующем году была полностью ликви­дирована.