Для российского правительства, возглавляемого В. Черномырдиным, 1993 г. начался с определения основных стратегических позиций. Они были обнародованы в конце января. Изложение правительственных намерений началось с жесткой, созвучной голосам оппозиции, констатации катастрофического состояния российской экономики: «Экономика России находится в глубоком кризисе, который грозит перерасти в полный развал с непредсказуемыми экономическими, политическими и социальными последствиями. Падение производства и сокращение капиталовложений, расстройство государственных финансов, рост инфляции, сокращение валютных поступлений и подрыв платежеспособности страны сопровождаются резким снижением уровня жизни широких слоев населения».

В правительственном документе не назывался конкретный виновник резкого ухудшения социально-экономического положения России, но за его строками угадывалось желание доказать, что гайдаровские реформы не привели к каким-либо позитивным результатам или даже к минимальной стабилизации. Новый премьер-министр явно показывал, что его стабилизационно-реформаторский курс начинается «с нуля» и включает в себя, помимо всего прочего, исправление грубых просчетов предшественника.

Приоритеты правительственной политики на 1993 г., однако, по преимуществу повторяли гайдаровские подходы. Главными среди них объявлялись укрепление рубля, финансовая стабилизация и борьба с инфляцией. Правительство называло своими основными ориентирами снижение темпов инфляции к концу года До 5% в месяц, сокращение дефицита консолидированного госбюджета до 5% валового национального продукта, стабилизацию курса рубля ко второму полугодию. Объявлялось о намерении пресечь размещение в иностранных банках экспортной выручки предприятий «вплоть до полной конфискации валютных средств и сурового уголовного наказания руководителей».

Монетаристский подход к лечению экономических болезней России дополнялся крайне общими фразами о целях промышленной политики, которая в предшествующий год у правительства практически отсутствовала. Правительство Черномырдина, не называя никаких цифр, ограничивалось намерением снизить темпы падения и начать постепенно стабилизировать производство, повысить нормы сбережений и капиталовложений, сдерживать рост безработицы. Признав банкротство предшествующей экономической политики, правительство оказалось бессильным предложить сколько-нибудь убедительную альтернативу гайдаровскому курсу. Стратегические поиски правительства продолжились в следующем месяце, а наибольшую известность приобрело заседание Президиума кабинета министров 11 февраля, ставшее форумом всех структур исполнительной власти. На нем президент Б. Ельцин не только смягчил критику реформаторского курса предшествующего года, но и попытался ее реабилитировать: «Не могу согласиться и с тем, что экономические реформы в России пошли по худшему варианту. Они пошли по единственно возможному варианту. В тех условиях не было возможности выбора ни моделей реформ, ни команды, готовой взяться за это дело... Реформы потребовали высокой цены. Но это — цена реформ, а не революции в напичканной ядерным оружием многонациональной стране».

Выступление Ельцина кроме защиты радикальных реформ содержало подспудно и признание того факта, что они, как и прежние умеренные горбачевские реформы, возникли стихийно, определялись давлением обстоятельств, а не какими-то обоснованными расчетами и программами. Но назвать это открыто в качестве главной причины тяжелого хода и последствий реформ Ельцин не решился. В его истолковании в основе неудач реформаторов лежало сопротивление законодательной власти: «Однако макроэкономической стабилизации достичь не удалось. Основная причина тому — разногласия между законодательной и исполнительной властями по вопросу ограничительной финансовой, денежно-кредитной политики. В результате мы находимся перед реальной угрозой гиперинфляции».

Президент предложил законодательной власти сделать выбор: или заключить соглашение с исполнительной властью, дав ей право проводить жесткий монетаристский курс, или организовать всенародный референдум, который должен был проголосовать за президентскую или парламентскую республику и, следовательно, решить, кому — президенту или законодателям — должны быть вручены решающие властные полномочия.

Вопрос о референдуме поднимался Ельциным уже на седьмом Съезде народных депутатов России, и тогда после жарких дискуссий было решено назначить его на 11 апреля 1993 г. В ходе него избирателям предстояло определить основы конституционного строя России. Но уже через несколько недель после съезда члены Верховного Совета во главе с Хасбулатовым и поддержавший их председатель Конституционного суда В. Зорькин объявили референдум ненужной и опасной затеей. Законодатели, однако, не собирались идти на уступки правительству в вопросе о распределении властных полномочий. Шаткий компромисс, достигнутый между исполнительной и законодательной властью на седьмом съезде, рухнул, а их антагонизм очень быстро достиг еще большей остроты.

Конфликт между исполнительной и законодательной властью, определивший развитие российской политики в 1993 г. и завершившийся кровавой схваткой между ними в начале октября, имел ряд причин. Одна из главных заключалась в сохранявшихся и углублявшихся разногласиях по вопросу о социально-экономическом и политическом курсе России. Среди законодателей в качестве ведущей силы утвердились сторонники регулируемой экономики и национально-государственного направления, а защитники радикальных рыночных реформ оказались в явном меньшинстве. Смена у руля правительственной политики Гайдара Черномырдиным только на время примирила законодательную власть с исполнительной. Как вскоре выяснилось, новое правительство, внося коррективы в экономическую политику Гайдара, в то же время не отказывалось от монетаристского курса, который вызывал наибольший гнев Верховного Совета. К тому же на пост министра финансов, проводника этого курса, был назначен Б. Федоров, который, как и Гайдар, в глазах оппозиции был «ставленником» Международного валютного фонда.

Важной причиной антагонизма двух ветвей государственной власти являлось и отсутствие у них опыта взаимодействия в рамках системы разделения властей, которой Россия практически не знала. Попытка испытать эту систему в России была предпринята только один раз, в начале XX в., но тогда она потерпела крах. В западных же странах, откуда система разделения властей была позаимствована, она являлась не только одной из основ демократического правления, но и действовала практически без сбоев. Но ее отлаживание заняло там не одно столетие, причем укрепились в разных странах не одна, а несколько моделей разделения властей, соответствовавших национальным условиям. Главными были две модели: президентская республика, в которой исполнительная власть имела больше прерогатив, чем законодательная, и парламентская республика, в которой, наоборот, большими прерогативами пользовалась законодательная власть.

В свете мирового опыта для России больше подходила модель президентской республики. В пользу ее говорили и сложности переходного периода, переживаемого Россией, и ее размеры, и отсутствие в России сильных партий, которые являются обязательным условием успешного функционирования парламентских республик, и особенности российского политического сознания. Но эти обстоятельства меньше всего волновали российских законодателей, для которых на центральное место выдвинулся вопрос собственного выживания и подчинения себе любой ценой исполнительной власти.

По мере ожесточения борьбы с президентом и правительством законодательная власть, пользуясь присвоенным себе правом изменять российскую Конституцию, стала отодвигать исполнительную власть на государственные задворки. Драматизм этой ситуации заключался в том, что парламент не отвечал за реализацию принимаемых решений в жизнь, по этой причине нейтрализация им исполнительной власти оборачивалась хаосом или параличом хозяйственных и социальных сфер. Законодатели наделили себя самыми широкими полномочиями, в том числе теми, которые, согласно системе разделения властей в любом ее варианте, должны быть прерогативой исполнительных и судебных органов. Одна из поправок к Конституции наделяла Верховный Совет правом «приостанавливать действие указов и распоряжений президента Российской Федерации, отменять постановления и распоряжения Советов министров республик в составе Российской Федерации в случае их несоответствия законам Российской Федерации». Обычно эта прерогатива принадлежит верховному судебному органу. Законодательная власть оказалась также наделенной правом распоряжаться государственным имуществом, жестко контролировать финансово-кредитную и денежную политику, осуществлять другие полномочия, традиционно относимые к компетенции исполнительной власти.

Российский президент со своей стороны обнаружил склонность к полному игнорированию воли строптивых законодателей. Война исполнительной и законодательной власти заводила всю и без того хрупкую российскую государственность в тупик, так что вынесение на суд избирателей вопроса об основах конституционного строя, в первую очередь разделении властей, представлялось хоть каким-то выходом из драматической ситуации. Но между двумя антагонистами разгорелся спор о формулировании вопросов для избирателей, и даже в начале марта, то есть за месяц до проведения референдума, было абсолютно неясно, какой же выбор предстояло им совершить.

Законодатели, собравшиеся 8—12 марта на восьмой Съезд народных депутатов России, решили разрубить гордиев узел: согласно их решению, на проведение любых референдумов накладывался мораторий, а во взаимоотношениях двух властей закреплялся статус-кво в соответствии с принципами действовавшей Конституции. Президентская сторона расценила это решение как «попытку полностью сконцентрировать власть в руках Советов, возвратить коммунистическую номенклатуру к рычагам управления страной, отобрать назад демократические завоевания августа 1991 года». Срочно созванное в Москве Консультативное совещание политических партий и организаций демократической ориентации охарактеризовало итоги съезда как «исторический реванш сил реакции», а позицию Президиума Верховного Совета и Р. Хасбулатова — как практически сросшуюся с политическими установками национал-коммунистической оппозиции.

Ответный удар президента, его попытка по-своему разрубить гордиев узел во взаимоотношениях исполнительной и законодательной власти была предпринята 20 марта. Вечером того дня в обращении к гражданам России, которое транслировалось по двум телевизионным каналам, Б. Ельцин объявил о подписании им Указа об особом порядке управления до преодоления кризиса власти. Из разъяснений Ельцина следовало, что на 25 апреля 1993 г. назначается референдум о доверии президенту и вице-президенту Российской Федерации, а также по вопросу о проекте новой Конституции и выборах нового парламента. В случае одобрения новой Конституции деятельность Съезда народных депутатов и Верховного Совета должна была быть приостановлена, хотя они и не распускались. Из слов Ельцина вытекало также, что любые решения органов и должностных лиц, направленные на отмену и приостановление указов и распоряжений президента, являлись недействительными. Фактически в стране вплоть до вступления в силу новой Конституции вводилось президентское правление.

Уже через несколько часов после выступления Ельцина с резкой отповедью ему на российском телевидении выступили четыре влиятельных политика: Р. Хасбулатов, А. Руцкой, В. Зорькин и секретарь Совета безопасности России Ю. Скоков. Они решительно опротестовали заявление президента и объявили его не соответствующим Конституции.

Антипрезидентское выступление Хасбулатова, защищавшего интересы Верховного Совета, было вполне предсказуемо, но появление вместе с ним трех других политиков было для многих неожиданностью, резко усилившей драматизм конфликта между президентом и оппозицией. Вице-президент Руцкой по своему статусу мог быть только в команде президента, и Ельцин, как явствовало из его выступления, рассматривал себя и вице-президента, как единое звено исполнительной власти. Председатель Конституционного суда В. Зорькин формально не имел права выносить вердикт о действиях президента без предварительного рассмотрения и квалификации их судом в целом. Ю. Скоков был непосредственно подчинен президенту, и публичное выражение им несогласия с главой государства также стало неприятным сюрпризом для Ельцина.

Президент своим указом явно рассчитывал застать противников врасплох, но оппозиция не проявила никакой растерянности и в дебюте политической схватки перехватила инициативу в свои руки Через три дня после выступления президента ряд его положений был признан противозаконным Конституционным судом Российской Федерации, а еще через несколько дней в Москве собрался чрезвычайный съезд народных депутатов с намерением «наказать» Ельцина за строптивость. Он открылся ровно через два года после первого чрезвычайного съезда, который, будучи тем же по составу, защитил и спас Ельцина от мощной атаки альянса Горбачева и консерваторов.

Попытки съезда принудить Ельцина к уступкам, угодным законодателям, провалились, и тогда лидеры оппозиции предприняли попытку отстранить президента от должности с помощью процедуры, известной в англосаксонском праве как импичмент Процедура эта была использована с явными нарушениями, но даже в ее предельно упрощенном варианте не смогла быть реализована. После этого съезд осуществил новый маневр: согласился на проведение референдума, но с формулировками вопросов, утвержденными самими законодателями.

Три из четырех вопросов, сформулированных съездом, были направлены непосредственно против президента:

1. Доверяете ли Вы президенту РФ Б.Н. Ельцину?

2. Одобряете ли Вы социально-экономическую политику, осуществляемую президентом РФ и правительством с 1992 года?

3. Считаете ли Вы необходимым проведение досрочных выборов президента РФ?

4. Считаете ли Вы необходимым проведение досрочных выборов Верховного Совета РФ?

Вынося эти вопросы на референдум, законодатели рассчитывали, что большинство россиян, экономическое положение которых в ходе реформ ухудшилось, выскажут недоверие политике президента и ему самому. Законодатели также полагали, что им самим, неизменно выступавшим с оппозицией президенту, будет оказано народное доверие.

Политическая кампания по подготовке референдума продолжалась всего три недели. Законодательная власть смогла мобилизовать в свою поддержку партии национал-государственной и коммунистической ориентации. Прочной опорой президента среди политических организаций оказалась только «Демократическая Россия», растерявшая за полтора года большую часть своих сторонников. И все же президент сумел добиться перевеса в пропагандистской борьбе с законодателями.

Президентская сторона сумела заручиться активной поддержкой очень многих популярных в России людей, в первую очередь из числа творческой интеллигенции — писателей, режиссеров, актеров, певцов. Их агитация в пользу президента в средствах массовой информации оказала серьезное воздействие на мнения россиян. Образцом умелой пропаганды в пользу президента может служить листовка, которую в самый канун референдума получили избиратели-москвичи. Пропрезидентские рекомендации о том, как отвечать на вопросы референдума, сопровождались подписями популярнейшего кинорежиссера Э. Рязанова, знаменитого футбольного тренера Н. Старостина, кумира молодежи рок-звезды К. Кинчева и любимца всех без исключения поколений россиян актера Н. Караченцева.

Референдум, проведенный 25 апреля, принес очевидный успех президенту, упрочив его легитимность. В нем приняли участие около 64% избирателей — достаточно высокая активность по мировым стандартам конца XX в. Из них за доверие президенту высказалось 58,7%, социальную политику президента и правительства одобрило 53%. Референдум отклонил идею досрочных перевыборов и президента, и законодателей (для перевыборов необходимо было согласие более половины избирателей от списочного состава), при этом «запас прочности» у Ельцина оказался много больше, чем у законодателей (за досрочные перевыборы президента высказалось 34 млн. человек, а народных депутатов — 46,2 млн.).

По завершении референдума в обществе и особенно среди политиков развернулись острые споры по поводу его итогов. Среди Множества оценок выделялись четыре.

Одна принадлежала оппозиции. В ее глазах Ельцин и президентская партия не только не одержали победу, но даже потерпели поражение. Лидер коммунистов Г. Зюганов и его единомышленники приплюсовывали к избирателям, выразившим недоверие президенту на референдуме, голоса тех, кто не явился к местам голосования, ибо, по убеждению оппозиции, неучастие в голосовании объяснялось именно неприятием политики Ельцина. Опираясь на подобный вывод, непримиримая оппозиция заявила о незыблемости своей линии на отстранение президента и правительства от власти и еще более усилила конфронтацию с исполнительной властью.

Вторая оценка принадлежала сторонникам радикальных реформ. По их убеждению, референдум свидетельствовал о безусловной поддержке россиянами президентской линии и явился мандатом на продолжение энергичных радикальных реформ Один из ведущих политических стратегов радикальных реформаторов Г. Бурбулис и публицист радикально-либеральной ориентации Л. Радзиховский в совместной статье выдвигали следующую причину победы Ельцина в условиях экономического кризиса: «Потому, что реформы 1991—1993 годов в основе своей естественны (хотя бы их общее направление), понятны людям, не противоречат их здравому смыслу... Историческое течение России, ее народа определилось ясно — к свободе и частной собственности. Это выяснилось не в книжных дискуссиях, а экспериментально: за движение к свободе народ готов платить такую цену, которую он прямо отказывался платить и за сохранение «социальных гарантий», при власти КПСС, и за сохранение великой мировой сверхдержавы СССР. А за движение к свободе, за движение по пути реформ люди готовы платить очень высокую цену» [Известия. 4 сентября 1993]. Согласно подобным заключениям, правительство должно было, не испытывая никаких сомнений, твердо и быстро следовать по пути строительства капитализма.

Третья оценка была сформулирована умеренными реформаторами из правительственных кругов. Согласно ей, победа президентской партии на референдуме была шаткой, и правительственный курс поэтому нуждался в корректировке. Прежде всего должен был быть прекращен процесс деиндустриализации российской экономики и разработана эффективная программа про мышленной политики. По мнению сторонников корректировка курса реформ, проводившаяся политика не была рассчитана w подъем отечественной индустрии, а государство отказалось oт особых интересов в промышленности, кроме фискальных. Доказывалось, что финансовая стабилизация сама по себе недостаточна для экономического подъема и что чисто монетаристские методы способны создать рыночную модель, пригодную только для слаборазвитых и развивающихся стран. Для страны же, желаюшей быть великой индустриальной державой, они непригодны. В российском правительстве ведущими выразителями этого подхода являлись премьер В. Черномырдин и первый вице-премьер О. Сосковец, курировавший промышленность.

Четвертая оценка исходила от людей, для которых голосование на референдуме было выбором из двух зол. Голоса президентской партии были отданы ими потому, что победа парламентской оппозиции была еще большим и неприемлемым злом. Представители этого подхода среди главных пороков правительственной политики называли коррупцию, беспомощность перед лицом преступности, проведение реформ за счет средне- и малообеспеченных слоев, пренебрежение интересами науки, образования, культуры. Но в их глазах социально-экономическая альтернатива парламентской оппозиции могла только привести к реставрации империи и государственного социализма.

Отношение к итогам референдума президента России было ближе всего к тем, кто расценил их как мандат на продолжение радикальных реформ, хотя Б. Ельцин не отрицал необходимости некоторых корректировок правительственного курса. Сразу после референдума президент и его сторонники приступили к активной подготовке новой российской Конституции, которая призвана была утвердить президентскую республику и создать сильную исполнительную власть. В конце мая президент издал Указ о созыве Конституционного совещания, которое должно было выработать окончательный вариант Основного закона страны, опираясь на президентский проект. Тут же последовала жесткая ответная мера со стороны Р. Хасбулатова и его единомышленников: 1 июня они провели совещание двух тысяч депутатов Советов всех уровней, заклеймивших президентский проект как антисоветский. Схватка между исполнительной и законодательной ветвями власти вступила в новый драматический этап, проходивший по формуле «кто кого».

Конституционное совещание, созванное в соответствии с указом президента, открылось в Москве 5 июня. Главным событием пленарного заседания первого дня стал скандал с Р. Хасбулатовым, «захлопанным» залом при появлении на трибуне. Председатель Верховного Совета и 50 его сторонников в знак протеста покинули зал заседаний. После этого парламентская и президентская партии начали открытую психологическую войну друг против друга, а главным средством в ней были выбраны взаимные обвинения в коррупции.

Президентская сторона обвинила в коррупции вице-президента А. Руцкого. Верховный Совет со своей стороны развернул кампанию по возбуждению уголовного дела против вице-премьера В. Шумейко, также обвиненного в коррупции. Кроме того, законодатели предложили президенту рассмотреть вопрос об отстранении от должности министра внутренних дел В. Ерина и мэра Москвы Ю. Лужкова. Президент ответил освобождением от должности лояльного в отношении Верховного Совета министра безопасности В. Баранникова, которому инкриминировалось «нарушение этических норм, а также серьезные недостатки в работе».

Острая борьба между законодательной и исполнительной властью, парализовавшая деятельность обеих ветвей и государства в целом, продолжалась все лето. Многие наблюдатели стали приходить к мнению, что разрешение антагонизма между ними обычными конституционными методами уже невозможно. Б. Ельцин начал вести себя так, как он действовал в экстремальных ситуациях — искать неконституционные способы выхода из политического тупика.

В середине августа президент России на совещании Совета глав республик, субъектов Российской Федерации в Петрозаводске предложил создать новый законодательный орган. Согласно его плану, этот «мини-парламент» под названием Совет Федерации должен был быть образован указом президента. В него вошли бы по два представителя от каждого из 88 субъектов Российской Федерации. По определению президента это был легитимный орган власти, правомочный решать любые законодательные вопросы. Совет Федерации рассматривался Ельциным как верное средство ликвидации двоевластия, то есть нейтрализации Верховного Совета и Съезда народных депутатов. После совещания в Петрозаводске стало ясно, что президент готов на самые радикальные меры в отношении конституционных законодательных органов, вплоть до их роспуска. Возможность подобного акта президента стала обсуждаться и исподволь обосновываться в средствах массовой информации, близких к правительству.

Инициатива президента по созданию Совета Федерации была решительно осуждена Верховным Советом, а субъекты Федерации не осмелились перечить его воле. Верховный Совет и его сторонники начали подготовку активного контрнаступления на исполнительную власть и особенно на президента. В окружении Р. Хасбулатова в этих целях были подготовлены три новых нормативных акта — «О механизме вступления закона в действие после преодоления президентского вето», «Об уголовной ответственности высших должностных лиц за невыполнение законов Верховного Совета и постановлений Съезда», «Об уголовной ответственности за невыполнение постановлений Конституционного суда». Кроме того, председатель Комитета по конституционному законодательству, один из лидеров оппозиции В. Исаков подготовил пакет законов, по которым Верховный Совет получал право утверждать и освобождать от должности не только главу правительства, его заместителей, но и всех ведущих министров простым большинством голосов. Предполагалось также отстранить президента от руководства исполнительной властью.

Летом 1993 г. Верховный Совет «похоронил» все законодательные предложения, направленные ему правительством, приостановил президентские указы о механизме приватизации, подготовил законы, отдающие под контроль законодательной власти средства массовой информации. Политическая линия Верховного Совета практически срослась с позицией коммунистических и державно-патриотических объединений и партий, и те стали все теснее сплачиваться вокруг законодательной власти, готовясь к ликвидации двоевластия уже в пользу Советов.

Гораздо большую активность стало проявлять коммунистическое движение. Во главе его выступала Российская коммунистическая партия, воссозданная в феврале 1993 г. Ее лидер Г. Зюганов выдвинул безотлагательную задачу смены общественно-политического курса страны. РКП несколько обновила свои принципы, но все же ее программа была гораздо консервативнее той, которая была принята КПСС на ее последнем съезде в июле 1990 г. РКП прямо обвиняла «Горбачева и его сообщников» в «предательстве Советской Родины, стран социалистического содружества и мирового коммунистического движения». Гайдаровские реформы характеризовались ею как «реставрирующие капитализм в его наиболее примитивных варварских формах». Партия выступала за восстановление государственного социализма, но, главное, требовала возродить Россию как великую мировую державу, обладающую мощной армией и играющую роль лидера в мировой политике [Советская Россия. 2 марта 1993].

Державные мотивы РКП перекликались с позицией объединений национал-государственной ориентации, также готовившихся к решительной борьбе с президентом и его окружением. Фронт национального спасения на своем II конгрессе в июле потребовал ликвидировать пост президента и сформировать правительство национального спасения, подконтрольное Съезду народных депутатов.

Заметной стала активизация национал-радикальных групп и их боевых подразделений. Первый сигнал прозвучал во время демонстрации, организованной политической оппозицией 1 мая в Москве. Передние ряды демонстрантов сумели сломить выстроенные на их пути кордоны милиции и ОМОНа и дать сотрудникам правоохранительных органов настоящий бой. Власть потерпела явное поражение в «пробе сил» с боевыми дружинами оппозиции. Среди боевых радикальных организаций выделялся Союз офицеров во главе с подполковником В. Тереховым. Излагая в августе цели союза, его председатель был откровенен: «Нас часто упрекают в том, что мы используем по отношению к нашим противникам такие слова, как «оккупация», «оккупационный режим»... но как бы то ни было, этот термин предполагает войну, которую ведем мы, патриоты, которую ведет русский народ. Эту войну он ведет с врагом, противником, олицетворяемым режимом Ельцина, за которым стоит главный наш противник — атлантизм, «новый мировой порядок», Америка, по существу разрушившая СССР и сейчас добивающая остатки Великой России» [День. 17 августа 1993].

Российский президент первым нанес удар по политическому противнику. В выступлении по телевидению 21 сентября он объявил о прекращении полномочий Съезда народных депутатов и Верховного Совета. Тогда же вступил в силу президентский Указ «О поэтапной конституционной реформе в Российской Федерации», ставший для краткости обозначаться просто как Указ № 1400. Он фактически вводил временное президентское правление и означал радикальную ломку всего государственно-политического и конституционного строя.

В начале указа содержалась пространная мотивировка чрезвычайных и не предусмотренных Конституцией действий президента. Съезд и Верховный Совет обвинялись в прямом противодействии социально-экономическим реформам и воле избирателей, поскольку правительственный курс был одобрен на референдуме 25 апреля. Законодатели объявлялись виновниками паралича государственной власти. И, поскольку в существующей Конституции не были предусмотрены пути выхода из тупика, президент вынужден был прибегнуть к чрезвычайным мерам.

Кризис предполагалось ликвидировать в течение двух с половиной месяцев, а главным средством его преодоления объявлялось народное волеизъявление. На 11—12 декабря 1993 г. назначались выборы в Государственную думу, которая должна была стать образцом российского парламентаризма и представлять новый корпус депутатов. К этому же сроку должна была быть завершена работа по подготовке новой российской Конституции. Депутатам распущенного Верховного Совета и Съезда народных депутатов предлагалось подключиться к работе над текстом нового Основного закона. До начала работы нового российского парламента страна должна была жить по указам президента и постановлениям правительства Российской Федерации.

Верховный Совет, размещавшийся в Белом доме, со всей решительностью отказался подчиниться указу президента и приравнял его к государственному перевороту. Действуя энергично, он в ночь с 21 на 22 сентября привел к присяге в качестве президента Российской Федерации вице-президента А. Руцкого. 22 сентября Верховный Совет постановил дополнить Уголовный кодекс РФ статьей, карающей антиконституционную деятельность, невыполнение его и съезда решений и воспрепятствование его деятельности «вплоть до расстрела». В тот же день служба охраны Белого дома начала раздачу оружия гражданским лицам.

В течение десяти дней конфронтация между исполнительной и законодательной ветвями власти развивалась по нарастающей линии и с использованием разнообразных средств. Краткая их хроника выглядит следующим образом.

23 сентября в Белом доме начался десятый Съезд народных депутатов, одобривший политическую линию Верховного Совета. В тот же день президент России, явно желая внести раскол в ряды депутатов, издал Указ о социальных гарантиях для народных депутатов Российской Федерации, включавших право на трудоустройство в государственных структурах, высокое материальное вознаграждение, ряд иных льгот. В ночь с 23 на 24 сентября вооруженные сторонники Белого дома во главе с подполковником Тереховым предприняли неудачную попытку захватить штаб Объединенных вооруженных сил СНГ на Ленинградском проспекте, в результате чего пролилась первая кровь.

24 сентября Б. Ельцин на встрече с президентами стран СНГ заручился их поддержкой в поисках выхода из государственного кризиса. 27—28 сентября началась блокада Белого дома, окруженного нарядами милиции и ОМОНа. 1 октября в результате начавшихся переговоров между представителями президента и Белого дома блокада была смягчена, но ее полное снятие связывалось главой государства со сдачей оружия противоборствующей стороной. В следующие два дня переговоры зашли в тупик, а 3 октября Белый дом предпринял решительные действия по отстранению от власти Б. Ельцина и взятию ее в свои руки.

Вечером того же дня вооруженные защитники Белого дома по призыву А. Руцкого и генерала А. Макашова штурмом взяли близлежащее здание московской мэрии и двинулись к студиям Центрального телевидения в Останкино. В ночь с 3 на 4 октября у зданий телевидения и в них самих произошли кровавые стычки, телевизионные передачи прервались, но атаки отрядов Верховного Совета были отбиты. Указом президента Ельцина в Москве было введено чрезвычайное положение, в столицу начался ввод правительственных войск. Ельцин объявил действия Белого дома «вооруженным фашистско-коммунистическим мятежом».

Утром 4 октября правительственные войска начали осаду и танковый обстрел Белого дома. К вечеру того же дня он был взят, а его руководство во главе с Р. Хасбулатовым и А. Руцким арестовано. В тот же день в Москве был введен комендантский час, действовавший две недели, приостановлены выпуск оппозиционных правительству газет «Правда», «День», «Советская Россия» и деятельность организаций, поддерживавших Белый дом (Фронт национального спасения, Российская коммунистическая рабочая партия, Народная партия «Свободная Россия»).

Трагические события конца сентября — начала октября, в ходе которых с обеих сторон погибло около 150 человек, были по-разному восприняты и расценены различными силами и политическими течениями российского общества. Взаимоисключающие оценки были высказаны, с одной стороны, президентом и его сторонниками, а с другой — теми, кто поддерживал парламент.

Президентская сторона всю ответственность за кровавые события возложила на Верховный Совет и законодательную власть Исторический смысл трагических событий в оценке сторонников президента заключался в крушении системы Советов и советской власти, которая после ухода с политической сцены КПСС оставалась последним оплотом тоталитаризма и главным барьером на пути либеральных экономических и демократических политических преобразований. Согласно их аргументации, президент избрал не только единственно возможный, но и демократический способ выхода из тупика во взаимоотношениях двух властей, когда своим Указом № 1400 передал решение вопроса о государственно-конституционном устройстве России на всенародное голосование, назначенное на 11—12 декабря. Что касается законодателей, то, отказавшись принять указ и обратившись к силовым методам сохранения советской Конституции и «всевластия Советов», они встали на защиту исключительно собственных корпоративных интересов, а отнюдь не общественного блага и законности.

К такой оценке была близка позиция политических деятелей стран Запада, поддерживавших действия российского президента на всех этапах его конфликта с законодательной властью. Типичным выражением мотивов западных стран, в первую очередь США, явилось суждение С. Тэлбота, советника президента Соединенных Штатов Б.Клинтона по российским делам: «Если смотреть на эти события абстрактно и вне контекста, то очень многие американцы, да и многие русские тоже, их никак бы не поддержали. В марте президент Ельцин фактически навязал парламенту референдум 25 апреля. 21 сентября он приостановил действие парламента, а также по существу и Конституции. Но то, что при обычных обстоятельствах вызвало бы протесты и возражения американцев, в конкретных условиях показалось им достойным поддержки... В обоих случаях в марте-апреле, а затем в сентябре-октябре президент Ельцин пошел прямо к народу. Он разрушал тупики, которые причиняли столько вреда правительству, но он разрушал их так, что все спорные положения выносились на прямой суд граждан России. Тупик марта-апреля был решен с помощью референдума. Тупик сентября-октября — с помощью выборов 12 декабря».

Антипрезидентская сторона всю ответственность за трагические события возлагала на исполнительную власть и персонально на Б. Ельцина. Действия Белого дома и его защитников приравнивались ее представителями к подвигу, призванному спасти народившуюся в России систему разделения властей, конституционный строй, законность. В президентской политике они видели апофеоз целенаправленного утверждения авторитарного режима, призванного обслуживать интересы мафиозно-криминальных структур, коррумпированного чиновничества, компрадорской буржуазии, Международного валютного фонда. Самыми ярыми защитниками демократии советского типа выступали коммунисты и разнообразные державно-патриотические группы и течения.

Между пропрезидентской и антипрезидентской оценками событий конца сентября — начала октября разместились разнообразные промежуточные суждения. Наиболее «срединная» оценка заключалась в том, что не на высоте оказались обе стороны конфликта, продемонстрировавшие отсутствие у них политической культуры и способности находить выходы из тупиков, достойные цивилизованных государств. Наконец, еще одна распространенная точка зрения, в целом оправдывавшая попытку президента найти выход из кризиса власти с помощью досрочных парламентских выборов, осуждала те методы, в первую очередь жестокое военное подавление сопротивления Белого дома, которые были использованы для устранения политического противника.

Драматическая развязка конфликта между исполнительной и законодательной властью сопровождалась активными шагами российского президента по закреплению своей победы. Серией указов президент России фактически повсеместно прекратил деятельность органов советской власти. Через два года после роспуска КПСС была ликвидирована вторая политическая основа советского социалистического строя. Место прежней государственности должна была занять новая система, принципы которой закреплялись в проекте российской Конституции, доработанной президентской партией в течение октября—ноября. Согласно президентскому указу, всеобщее голосование по проекту новой Конституции должно было состояться одновременно с выборами Федерального собрания. Едва оправившись от октябрьского шока, российские политики обратились к активной подготовке к декабрьским выборам и референдуму.

Уже через несколько дней после подавления сопротивления Белого дома началось формирование политических блоков для участия в выборах в Федеральное собрание. Блоки и политические партии сосредоточились на борьбе за депутатские места в его нижней палате, Государственной думе, половина мест в которой разыгрывалась по мажоритарной системе (от каждого избирательного округа в парламент попадал победитель), а другая половина — по пропорциональной системе, означавшей распределение депутатских мандатов между партиями в зависимости от количества поданных за них голосов. Выборы в верхнюю палату, Совет Федерации, проводились на основе мажоритарной системы: от каждого избирательного округа, совпадавшего с территорией одного из субъектов Российской Федерации, мандаты получали два кандидата, сумевшие набрать наибольшее количество голосов избирателей.

Среди более десятка политических блоков и партий, заявивших о намерении бороться за депутатские места, под знаменем радикальных экономических реформ выступал блок «Выбор России». Его лидером стал сам Е. Гайдар, кроме него в руководстве оказались влиятельные члены Кабинета министров А. Чубайс, А. Козырев, Б. Федоров, которым, как и другим министрам, было предоставлено право баллотироваться в законодательный орган. В своей предвыборной кампании блок «Выбор России» отверг ставку на популистские обещания, провозгласив необходимость возобновления жесткого монетаристского курса как основы основ финансовой стабилизации и главного условия возрождения экономической активности. В случае победы на выборах блок намеревался добиваться замены «умеренного» В. Черномырдина Гайдаром на посту премьер-министра.

Одной из главных неожиданностей предвыборной кампании явился разрыв с Гайдаром некоторых активных участников правительственной команды образца 1992 г., пожелавших связать себя с иными политическими объединениями. Двое из них, А. Шохин и С. Шахрай, создали собственную Партию российского .единства и согласия (ПРЕС), настаивавшую на необходимости корректив рыночных реформ. Новая партия заявила о поддержке умеренно-реформистских подходов премьер-министра Черномырдина, а своим политическим козырем избрала требования укрепления экономических прав и возможностей регионов, возрождения семьи, нации и государства как традиционно главных российских ценностей.

Еще один активный участник реформаторской команды Гайдара, С. Глазьев, в избирательной кампании выступил на стороне Демократической партии Н. Травкина. Теперь он считал ошибочной гайдаровскую «шокотерапию», объявив ее главной причиной 30%-ного спада производства, галопирующей инфляции и двукратного снижения уровня жизни населения [Глазьев, 1993]. Подобно Демократической партии, от гайдаровского курса дистанцировалось и Движение демократических реформ, лидер которого, Г. Попов, сам некогда сторонник радикальных экономических реформ, доказывал, что «шокотерапия» совершенно не соответствовала российским условиям и проводилась в угоду и по подсказке Международного валютного фонда. Для него самого оптимальным политическим течением теперь являлся центризм [Попов, 1994].

Несогласие с программой «Выбора России» декларировал еще один избирательный блок демократической ориентации — «Яблоко», название которого возникло из фамилий трех его создателей (Г. Явлинский, Ю. Болдырев, В. Лукин). В целом на реформаторско-демократическом фланге избирательной кампании наблюдался очевидный разброд, что впоследствии рассматривалось рядом наблюдателей как одна из причин политических неудач демократов.

На противоположном фланге избирательной кампании главными участниками оказались Российская коммунистическая (партия, Аграрная партия и Либерально-демократическая партия. Юбщим знаменателем их платформ была державно-националь-ная позиция, подчеркивающая направляющую и мобилизующую роль мощного государства в социально-экономическом развитии восстановлении России в качестве сверхдержавы на мировой арене. Были между партиями и различия. РКП по преимуществу ориентировалась на защиту интересов малообеспеченных слоев, ее социальные лозунги воплощали идеологию «старых левых», аграрная партия выражала интересы коллективных сельских товаропроизводителей. Самой же необычной среди трех партий оказалась Либерально-демократическая.

Ее критики в один голос заявляли о несоответствии названия партии ее программе и сущности, многие из них прямо называли ЛДПР «фашистской». Но ряд политологов, не соглашаясь с этим определением, указывали, что ЛДПР в отличие от классических фашистских партий не была привержена расизму, антисемитизму и тоталитарным лозунгам и что ей больше подходит определение «праворадикальная». Во время избирательной кампании ЛДПР запомнилась напористыми пропагандистскими выступлениями своего лидера В. Жириновского, носившими популистско-националистический характер. Это определение вполне может быть использовано и для характеристики позиции партии в целом.

Воспользовавшись правом партий покупать эфирное время в электронных средствах массовой информации, В.Жириновский использовал его в полной мере к выгоде ЛДПР. Лидер Либерально-демократической партии проявил редкую и уж, безусловно, отсутствовавшую у лидеров всех других российских партий способность эпатировать разные слои населения эмоциональными и одновременно простыми, понятными всем лозунгами и обещаниями. Рабочим, малообеспеченным слоям было дано обещание развивать высокоэффективную социально ориентированную систему хозяйствования. Интеллигенции обещано возрождение отечественной науки, культуры, образования. Молодежи — работа, образование, материальное благополучие, абсолютная свобода и плюрализм в реализации физических (сексуальных) и культурных потребностей. Вооруженным силам — возрождение «лучших традиций царской и советской армии», высокий престиж и материальная забота. Предпринимателям — снятие ограничений со всех видов экономической деятельности.

Особое значение в предвыборной пропаганде В.Жириновского приобрел национально-патриотической мотив. Лидер ЛДПР обещал восстановить попранное чувство национального достоинства россиян, заставить всех соседей вновь трепетать перед великой Россией. Главной целью своей внешней политики Жириновский объявил восстановление границ Российской империи. Многие внешнеполитические лозунги лидера ЛДПР, особенно высказанные в книге «Бросок на Юг», звучали как призыв к войне, подпадавший под статью 71 Уголовного кодекса Российской Федерации («Пропаганда войны, в какой бы форме она ни велась, наказывается лишением свободы на срок от трех до восьми лет»). Однако политические соперники Жириновского, словно шокированные его националистической риторикой и восприимчивостью к ней масс, ни разу не попытались предъявить ему это обвинение.

Пропаганда Жириновского и ЛДПР была полна очевидными противоречиями. С одной стороны, лидер ЛДПР обещал покончить с вторжением западной массовой культуры в Россию и надежно защитить российские культурные традиции, но, с другой стороны, он же обещал молодежи полную свободу усвоения поведенческих стандартов Запада. С одной стороны, Жириновский требовал утверждения в стране жесткого авторитарно-вождистского режима, но с другой — он же обещал даровать наибольшие либеральные свободы и демократические права. Сам девиз Либерально-демократической партии: «Через плюрализм мнений к верховенству закона» можно было трактовать с взаимоисключающих позиций, подлаживать под любой политический вкус.

Главной сенсацией декабрьских выборов 1993 г. стало то, что в состязании партийных списков уверенную победу одержала Либерально-демократическая партия. Ее партийный список получил более 25%. Либеральные демократы намного опередили занявший второе место «Выбор России». Правда, когда подсчитали голоса, отданные за кандидатов, баллотировавшихся в Государственную думу на индивидуальной основе, и приплюсовали их к голосам, отданным за партийные списки, то обнаружилось, что ЛДПР лишилась своего преимущества и даже уступила первое место «Выбору России» (в его думской фракции оказалось 76 депутатов, а во фракции ЛДПР — 63). Но в общественном сознании в качестве главного итога и сенсации выборов стала именно победа партийного списка ЛДПР.

С точки зрения общего соотношения сил, сложившегося в Государственной думе по результатам выборов, преимущество оказалось на стороне партий державно-национальной и коллективистской ориентации: фракция ЛДПР насчитывала 63 депутата, Аграрная партия — 55, Компартия — 45, «Российский путь» (лидер С. Бабурин) — 25. Среди фракций демократической ориентации «Выбор России» имел 76 мест, «Союз 12 декабря», отражавший интересы независимого предпринимательства, — 20 мест и «Яблоко» — 25 мест. В центре политического спектра оказались группа «Новая региональная политика» (сложилась уже после открытия заседаний Государственной думы) — 65 мест, Партия российского единства и согласия — 30 мест и фракция «Женщины России» — 23 места.

Сторонники российского президента пытались сгладить впечатление от неудачи партий демократической ориентации тем, что на проводившемся одновременно с выборами в Федеральное собрание референдуме был одобрен проект новой российской Конституции. Сам Б. Ельцин считал главным итогом голосования 12 декабря именно принятие Основного закона страны.

Новая Конституция действительно существенно упрочивала позиции президента. Согласно ей, президент становился одновременно и главой государства и главой правительства. Он сосредоточивал в своих руках всю полноту исполнительной власти и, кроме того, наделялся существенными законодательными полномочиями. Так, президент получил право отлагательного вето в отношении решений Федерального собрания, а для преодоления президентского вето в каждой из палат при повторном голосовании необходимо было собрать не менее двух третей голосов. Вероятность отмены президентского вето при таком условии в большинстве случаев равнялась нулю. Российский президент получил также право роспуска Государственной думы в случае троекратного отклонения ею кандидатуры премьер-министра, предложенной президентом. В целом российская Конституция создавала государственную модель, в которой президент пользовался самыми большими прерогативами в сравнении с главами государств других известных миру президентских республик.

Российский президент не скрывал удовлетворения фактом принятия новой Конституции. Но не меньшее удовлетворение этим высказывал и главный политический оппонент демократов В. Жириновский. Лидер ЛДПР и его партия, в отличие от коммунистов и большинства национал-патриотических организаций, неизменно выступали в защиту новой Конституции и сильной президентской власти. Политический расчет В. Жириновского заключался в том, что на следующих президентских выборах он мог стать главным претендентом на пост главы государства, а в таком случае уже он и его партия извлекут главную выгоду от принятия Конституции.

В целом партии демократической ориентации и их лидеры должны были признать, что итоги голосования 12 декабря серьезно разошлись с их прогнозами и ожиданиями. При этом большинство среди них склонны были объяснять свои неудачи и успех оппозиции по преимуществу субъективными причинами.

Одной из таких причин называлась разобщенность партий и блоков демократической ориентации, не только не сумевших объединиться накануне выборов, но к тому же потративших много сил на оппонирование друг другу. Ряд демократов, однако, не согласился с этой трактовкой: например, лидеры блока «Яблоко» и Партии российского единства и согласия резонно замечали, что, отказавшись от объединения с «Выбором России», они сумели сохранить для демократов голоса тех избирателей, которые разочаровались в радикальных реформах гайдаровского типа, но готовы были поддерживать альтернативные варианты рыночных реформ.

Другой причиной объявлялось умелое проведение избирательной кампании В. Жириновским, блестяще использовавшим возможности электронных средств массовой информации для воздействия на настроения избирателей. Этот фактор, безусловно, имел значение: на фоне маловыразительных, зачастую откровенно скучных выступлений демократов лидер ЛДПР выглядел колоритной сильной личностью, обладающей политической волей, что в глазах российских избирателей имело немаловажное значение. Но «феномен Жириновского» некоторыми его критиками, особенно теми, кто наделял лидера ЛДПР демонической силой, способностью «гипнотизировать» миллионы слушателей и зрителей, откровенно преувеличивался.

Наконец, еще одной причиной субъективного толка называлась прямая фальсификация результатов выборов консервативно настроенными членами избирательных комиссий [Любарский, 1994]. Версия эта оказалась зеркальным отражением трактовки итогов апрельского референдума, которую давали тогда консерваторы: победу, одержанную президентской партией, они объясняли тем, что результаты голосования были фальсифицированы комиссиями по подсчету голосов. А после декабрьских выборов консервативные политики доказывали, что их победа была бы еще более внушительной, если бы итоги голосования не были подтасованы в угоду «Выбору России».

Обратившись к всевозможным субъективным причинам своей неудачи на выборах, демократы преуменьшали или вообще не рассматривали ее объективные причины. Более того, даже после декабрьских выборов многие среди них склонны были настаивать на сугубо позитивных итогах двух лет радикальных экономических реформ в России, которые могли поэтому вызвать только симпатию среди населения. Один из идеологов «Выбора России», А. Илларионов, доказывал, что в 1992—1993 гг. не только не произошло падения жизненного уровня россиян, но даже наблюдался его неуклонный рост, выразившийся в существенном увеличении потребления практически всех продуктов питания, покупок автомобилей и загранпоездок. Его единомышленники неизменно с гордостью объявляли об успешной массовой приватизации и твердо обещали окончательную победу капитализма в России в 1994 г. В свете подобной концепции триумфального шествия народного капитализма в России неудача демократических блоков и особенно «Выбора России» на декабрьских выборах действительно могла показаться не более чем недоразумением или результатом особого коварства политических противников.

Подобные «оптимистические» оценки итогов двух лет радикальных реформ, исходящие от их идеологов, серьезнейшим образом отличались от «пессимистических» оценок, которые появлялись не только в консервативных, но часто и в демократических средствах массовой информации, принадлежали не только противникам реформ, но также и их сторонникам, и независимым наблюдателям, в том числе многим ученым-экономистам. Главный вывод «пессимистических» оценок заключался в том, что россияне не выдерживают «цены», которую большинству из них пришлось заплатить за правительственные экономические реформы. И если опираться на эти оценки, то тогда следует признать, что именно непомерная для большинства общества социально-экономическая цена реформ стала главной причиной нарастания массового «левого» и «правого» радикализма, нашедшего выражение в успехах политических сил коммунистической и националистической ориентации во время выборов.

В 1993 г. в России продолжался неуклонный быстрый спад промышленного и сельскохозяйственного производства. Уровень промышленного производства составил к уровню 1990 г. 59,8%. В топливно-энергетическом комплексе он равнялся 81,2%, в машиностроительном комплексе — 58, в пищевой промышленности — 65,1, в легкой промышленности — 46,7%. При этом наблюдались свертывание инвестиций (их доля в валовом внутреннем продукте в 1993 г. снизилась до 8% против 17% в 1989-1990 гг.), примитивизация производства, откат многих отраслей к технологиям двадцатилетней давности.

Несмотря на приверженность правительства монетаристскому курсу, в России утвердилась стабильно высокая инфляция, составившая к концу 1993 г. вместо 3—5%, запланированных правительством, около 20%.

В России быстрыми темпами происходили поляризация бедности и богатства, размывание среднего класса, разрушение структур общественного потребления и социальных структур. Индекс Джини, которым мировая экономическая наука измеряет уровень неравенства, вырос в России за два года с 0,256 до 0,346. При этом, согласно официальной статистике, в 1993 г. 20% самых богатых россиян владели 43% совокупных денежных доходов, а 20% самых бедных — только 7%. Доходы 10% наиболее обеспеченных превышали доходы 10% наименее обеспеченных уже в 11 раз (в 1992 г. — в 8 раз, в 1991 г. — в 4,5 раза). А 4% супербогатых россиян имели доходы, примерно в 300 раз превышающие доходы «низов». Не менее трети россиян по уровню жизни опустились ниже официальной, по сравнению с западными стандартами резко заниженной, черты бедности. По западным же стандартам ниже черты бедности жило большинство населения. Среднее сословие, составляющее в развитых странах не менее двух третей населения, в России сократилось до 10—15%. При этом из него практически были вымыты интеллигенция и квалифицированные рабочие, которые как раз составляют большинство среднего класса в странах Запада.

Проявления нараставшего разрыва между бедностью и богатством становились все более многообразными. На стороне богатства укоренилось престижное потребление: российские нувориши, которые-то и стали символом «новых русских», обзаводились шикарными западными автомобилями, приобретали дорогостоящие особняки, в организации и проведении досуга достигли стандартов, характерных для сверхбогачей Запада. Широко известными стали факты вывоза и размещения ими своих капиталов в западных банках: за один 1993 г. их вклады за рубежом удвоились, достигнув 18 млрд. долларов. Они активно приобретали недвижимость в странах Запада, посылали своих детей на учебу в лучшие зарубежные университеты, становились участниками элитарных аукционов антиквариата, произведений искусств, предметов роскоши.

Показатели бедности включали в себя резкое снижение большинством россиян потребления услуг здравоохранения, образования, жилищного хозяйства. Рост цен на жилье сделал его для большинства россиян практически недоступным. Стоимость квартиры в Москве достигла 100 средних годовых зарплат (в Токио она равнялась 9,5 годового дохода, в Нью-Йорке — 6—8 и не превышала 14 средних годовых зарплат ни в одной из 52 стран, изучавшихся ООН). Резкое снижение жизненного уровня россиян стало главной причиной быстрого падения рождаемости: для средней семьи рождение ребенка становилось непозволительной «роскошью».

Деиндустриализация, резкое сокращение сфер науки, образования, культуры породили неуверенность в завтрашнем дне, страх потерять профессию и работу у десятков миллионов представителей рабочего класса и интеллигенции. Согласно исследованиям, впервые проведенным в России по международным нормам, общее количество безработных (полностью или частично) на конец ноября 1993 г. составило 7,8 млн. человек, или 10,4% экономически активного населения. (В последующем безработица нарастала, достигнув в феврале 1994 г. 10,2 млн. человек — 13,7% экономически активного населения России.)

Острые социально-экономические проблемы и контрасты составили в совокупности «социальную цену» радикальных реформ, оказавших непосредственное влияние на поведение российских избирателей во время декабрьских выборов. При анализе и оценке этого поведения одним из важных, требующих объяснения вопросов оказалось соотношение его с итогами апрельского референдума, когда россияне все же высказали поддержку социально-экономическому курсу президента, а следовательно, той политике, защитником которой в декабре был блок «Выбор России».

Одно из главных объяснений изменения политической ориентации большой части россиян заключается в том, что в декабре они оказались перед лицом качественно новой альтернативы. В апреле они стояли перед выбором из «двух зол»: меньшим в их глазах оказалась политика Б. Ельцина и его окружения, заключавшая при всей ее высокой «социальной цене» все же надежду на продвижение общества вперед, а большим — архиконсервативная бездеятельная позиция Верховного Совета во главе с Хасбулатовым, не сулившая ничего, кроме реставрации старого строя. Но в результате октябрьских событий «большее зло» было устранено с политической арены. В декабре многие россияне сочли возможным поэтому «наказать» меньшее зло в лице радикальных реформаторов.

Однако, как показали последующие события, выборы в Государственную думу не поколебали соотношения политических сил, сложившегося во властной системе после сентября-октября 1993 г. Дума не смогла соперничать с исполнительной властью, оставшейся в руках Ельцина и его сторонников. Они продолжили пожинать плоды победы, добытой в сентябре и октябре. Президент и его окружение, оперевшись на декабрьскую Конституцию, которая утвердила их гегемонию во властной системе, продолжили формирование нового общественно-политического режима.