курсовая на тему: ""
раздел: История
назначение: курсовая
Выполнил: Маляев Денис Алексеевич [email protected]
ворд97
сдавался в 2001 году, в Новгородском Государственном Университете Конецкому В.Я. на кафедру История и археология России
оценка: 5

Новгородский Государственный Университет имени Я. Мудрого

Курсовая работа по истории на тему:

«Каменные оборонительные сооружения Новгородской земли доогнестрельного периода»

Выполнил: Маляев Денис Алексеевич гр. 7231 ИФ III курс

Проверил:

Конецкий Влавимир Яковлевич

Великий Новгород 2000

Оглавление:

ВВЕДЕНИЕ

Военное зодчество с древнейших времен играло видную роль в развитии русского военного искусства. Совершенно естественно, что история древнерусского военного зодчества и военно-инженерного искусства в целом давно уже привлекала к себе внимание исследователей.

Уже в 1858 г., издавая свой труд «Материалы для истории инженерного искусства в России», Ф. Ласковский начал книгу фразой: «Инженерное искусство в России достигло такого обширного развития, что для него настало время иметь свою историю»¹. Между тем, несмотря на очень боль­шое количество материала, накопленного за время, прошедшее после выхода работы Ф. .Ласковского, обобщающих, сводных работ по истории древнерусского военно-инженерного искусства так и не появилось. Кроме того, оставались неизученными и многие оборонительные сооружения, в том числе иногда и такие памят­ники, которые являлись определяющими для различных периодов развития военного зодчества древней Руси.

Некоторые типы древнерусских оборонительных сооружении известны и большом количестве образцов, причем часть из них подверглась достаточно серьезному исследованию и конструкция их поэтому более или менее ясна. Другие типы оборонительных сооружений, наоборот, очень плохо изучены, и устройство их может быть, пока определено в значительной степени ориентировочно. Наконец, некото­рые группы памятников военного зодчества по существу вообще еще никак не изучались и, относительно этих сооружений, не имеется почти никаких сведений. К тому же далеко не всегда еще известно, даже приблизительно, время возведения многих важнейших древне­русских оборонительных сооружений.

Эта отрывочность, неполнота и неравномерность материала не дает возможности, в настоящее время, написать такую историю древнерусского военного зодчества, в ко­торой развитие типов и форм оборонитель­ных сооружений, а также объяснение их назначения, причин их появления и ис­чезновения было бы изложено хотя бы с минимальной полнотой, позволяющей пред­ставить это историческое явление на всей русской территории и во все периоды.

Развитие военно-инженерного искусства как составной части военного искусства также зависит от уровня развития производитель­ных сил, от экономики и от особенностей общественного строя. Однако тактика осады и обороны укрепленных пунктов и ее обу­словленность развитием техники и социаль­ных отношений в целом специально в дан­ной работе не рассматривается. Вопросы тактики осады и обороны затрагиваются лишь настолько, насколько это необходимо для понимания сущности и назначения обо­ронительных сооружений.

Созванное в 1945г., Всесоюзное археологическое совещание поставило перед советскими археологами задачу учесть утерянные сокровища, а за­тем широким развитием новых исследований воссоздать коллекции музеев, которые являются базой для разработки проблемы происхождения и развития русского города, вопросов истории древнерусской культуры. Эта работа протекала в условиях первой послевоенной пятилетки и явилась не­маловажной частью восстановительных работ, развернувшихся в нашей стране.²

Всесоюзное археологическое совещание, подведя итоги сделанному, наметило также конкретную программу развития исследований в области древней истории русского города, которая включала изучение памятников военно-инженерного искусства древней Руси.

В нескольких, крайне редких случаях письменные источники говорят о наличии в древнерусских городах XI—XII вв. камен­ных стен. В 1114 г. «зало­жена бысть Ладога каменном на приспе».

По-видимому, каменными были стены Нов­города, построенные в 1044 г. — «на весну же Володимир заложи Новгород и сдела его». В Новгородской 3 летописи эта запись дополнена словами «и сдела на Софийской стороне каменной город».

К сожалению, сведения Новгородской 3 летописи го­раздо менее бесспорны, чем данные Новгородской 1, Ипатьевской и других летопи­сей, в которых помещена краткая редак­ция этого известия. В 1114 г. в летописи вновь указывается: «В се же лето Мьстислав заложи Новъгород болии перваго».

В. А. Богусевич в работе, специально по­священной новгородским оборонительным сооружениям, считает, что эти стены, по­строенные в 1044 г. и расширенные в 1114 г., были деревянными, а каменные стены в Нов­городе появились только в XIV в. Проти­воположного мнения придерживаются М. К. Каргер и Н. Г. Порфиридов, считающие, что уже с 1044 г. Новгород имел каменные стены вокруг детинца. Основным аргумен­том в пользу этого предположения является не столько свидетельство Новгородской 3 летописи, сколько употребление во всех списках летописи термина заложить при упоминании постройки новгородских стен. Действительно, термин этот применялся главным образом к постройке каменных сооружений, употребление же его по отно­шению к деревянным сооружениям встре­чается большей частью в поздних летописях. Поэтому наличие термина заложить в «По­вести временных лет» действительно яв­ляется доводом, хотя и далеко не бесспор­ным, в пользу того, что в Новгороде уже в XI в. были построены каменные стены вокруг детинца.

Кроме памятников, упомянутых в летописи, археологическими раскопками были вскрыты каменные стены в таких местах, где на основании письменных источников не было никаких оснований предполагать наличие этих стен. Так, в Пскове, в слое, относящемся, по-видимому, в Х в., были найдены следы каменной стены детинца, сложенной насухо из плитняка.

Собственно военными каменными город­скими стенами на Руси до XIII и. оказыва­ются, таким образом, только стены Пскова и Ладоги, а также стены Новгорода, хотя в отношении этого последнего города еще существуют сомнения, были ли его стены действительно каменными. Следует отметить, что все эти каменные стены, имев­шие военное значение, расположены в Новгородской земле....

Приведенные факты и предположительные данные показывают, что сложнейший вид материальной культуры — каменное строительство — не претерпел ущерба от феодального дробления Руси. Напротив, можно видеть, как успешно и широко оно распространилось по лицу Русской земли. При этом процесс его освоения в новых городах породил ориги­нальные художественные и технические варианты — архитектурные школы феодальных областей. Следовательно, распространение киевского наследия вызвало к жизни новые силы русских строителей, имена которых дает в XII в. и летопись. Таким образом, феодальное дробление привело к даль­нейшему обогащению культуры, приблизив ее к более широким слоям рус­ского народа.

Предварительное исследование крепостей Старой Ладоги и Изборска приводит к выводу о коренной реконструкции этих крепостей в связи с появлением артиллерии, что произошло не в конце XIV в., как предпо­лагалось ранее, а в конце XV — начале XVI в. Изучение Порховской крепости и уничтоженной фашистскими захватчиками крепости в Острове показывает, что оба памятника в силу ряда причин не были реконструи­рованы в более позднее время и сохранили формы первой половины XV в., а в Порхове частично и конца XIV в. Этот вывод вносит существенные изменения в наши представления о развитии русского крепостного зодче­ства, так как названные крепости считались древнейшими памятниками XII—XIV вв.

Глава 1. Оборонительные сооружения Новгорода

Археологическое и историко-архитектурное исследование оборонитель­ных сооружений Великого Новгорода позволило заново пересмотреть исто­рию их возникновения, дать целостную картину развития и реконструкции системы городской обороны от XII до XVI—XVII в. Наиболее интерес­ной, является характеристика впервые открытых монументальных каменных стен и башен Окольного города, сооруженных в XIV столетии.

Освещены три линии оборони­тельных сооружений Новгорода: детинец (кремль), острог («окольный город», или, как он назывался в XVII в., «Большой зем­ляной город») и «Малый земляной город». Во избежание терминологической путаницы необходимо учесть следующее: «окольный город» означает внешний, вокруг лежащий, окружающий. Окольный город летописи упоминают в Пскове, в Москве. Однако та­кое название не совсем точно для Новгоро­да, так как Новгородские летописи внеш­нюю оборонительную линию Новгорода всегда называют «острогом» и никогда «окольным городом». Точно так же надо помнить, что новгородский кремль назывался детинцем, и что мы употребляем слово «кремль» по отношению к новгород­ской крепости как установившееся обще­русское название, а не как наименование данного памятника.³

Изучение укреплений Новгорода Великого проводилось в период работы в Нов­городе археологической экспедиции ИИМК в 1947—1948 гг. При этом детально обсле­дован был лишь внешний оборонительный пояс. Что же касается детинца, то был исследован небольшой участок между двумя круглыми башнями, в остальном же пользовались материалами рестав­рационных работ, проведенных в детинце Специальными проектно-реставрационными мастерскими в 1945—1947 гг. Материалы эти не полны, так как целью этих работ было восстановление памятника, а не его специальное научное исследование. Работы охватили лишь отдельные объекты и участ­ки, не дав возможности ответить на ряд вопросов, касающихся памятника в целом. Полное археологическое, и историко-архитектурное изучение детинца является еще задачей будущего. Однако собранные материалы позволяют уже сейчас по-ново­му взглянуть на новгородские укрепления и сделать ряд выводов, которые, вероятно, будут подтверждены дальнейшими иссле­дованиями.

Под 1044 годом в летописи помещено первое достоверное известие о строительстве новгородских укреплений. «Ходи Ярослав на Литву, а на весну заложи Новгород, и сделати». Речь идет, очевидно, о постройке кремля. Раньше других так понял это изве­стие составитель III Новгородской летопи­си, который передал его в следующих сло­вах: «...а на весну заложи Новгород, и сде­ла на Софийской стороне каменной город». Недостоверность III Новгородской летописи в древнейших частях делает ее ненадежным источником. Позже некоторые историки усомнились в том, что в 1044 г. был построен каменный кремль. Одним из аргу­ментов для этого служила ссылка на частые известия новгородских летописей о пожарах детинца. Однако выражение лето­писи «детинец сгоре город» может отно­ситься не к стенам, а к внутренним дере­вянным постройкам. Да и пожар самих стен, если они были каменные, не так уж невероятен: каменные стены всегда допол­нялись деревянными частями, например на­весами над ходовыми частями стен, кото­рые и могли сгореть во время пожара. В пользу того, что в1044 г. был сооружен каменный кремль, говорит выражение лето­писи «заложи», а не «сруби» или «постави», как обычно говорится о деревянных по­стройках. В самом факте постройки камен­ных стен нет ничего противоречащего исто­рической обстановке. В это время строились укрепления с каменными башнями в Киеве; сооружались в Киеве, Чернигове, Новгороде грандиозные каменные храмы, по сравне­нию с которыми строительство каменных стен не представляется слишком сложной строительно-технической задачей. Эпоха расцвета Киевского государства была вре­менем больших успехов русского каменного зодчества, и постройка в одном из важней­ших городов каменных укреплений весьма вероятна.

Каков был этот кремль, каковы его раз­меры, каково его соотношение с поздней­шим кремлем — сейчас решить невозмож­но. Никаких следов постройки XI в. не сохранилось.

При постройке стен и башен избегали прямых или острых углов, являющихся выгодными пунктами атаки и более чувствительных к ударам осаждавших. Расположение, близкое к кру­гу, облегчало и наблюдение за операциями противника. Поэтому естественно сложив­шаяся округлая форма поселения была со­хранена и при постройке укреплений. Так новгородский кремль в его современном виде представляет неправильный овал, вытянутый с севера на юг и вогнутый со стороны реки. Внешний же оборонительный пояс приближается к правильному кругу.

На протяжении веков создавались и перестраивались части укреплений, причем сам детинец на протяжении всей истории Новгорода ни разу не подвер­гался осаде. Поэтому улучшения и пере­стройки детинца вызывались общим разви­тием военно-инженерного искусства, а не практикой использования его для обороны.

Еще в 1936 г. Б. К. Мантейфель произвел обследование новгородского вала и обмеры обнаженных частей каменной кладки в на­сыпи вала, которые он считал основаниями башен. За годы Великой Отечественной войны вал на многих участках был разрушен, и в разных местах обнаружилась незамеченная раньше каменная кладка. В связи с этим было произведено новое обследование вала. Важным результатом обследования явилось установление того факта, что каменная кладка в насыпи вала представляет собой не только фундаменты башен, но и отдель­ные части большой каменной стены.

В 1116 г. детинец был несколь­ко расширен и перестроен: «В то же лето Мьстислав заложи Новъгород болии пьрваго». Это сообщение дает основание пред­полагать, что в данном случае значительно расширилась площадь кремля. Возможно, что встречающееся в XIV—XV вв. обозна­чение южной части кремля — «околоток» передает более древнюю традицию.

В 1116 г. речь, несомненно, шла о камен­ном городе. В этом году строилась уже ка­менная крепость новгородского пригоро­да—Ладоги. В 1195 г. на городских воротах, выходивших к Волхову, была зало­жена каменная церковь: «Заложи [архиепи­скоп Мартирий] церковь камяну на городьных воротех... в имя святые богородиця положение ризы и пояса». По этой церкви позже ворота и башня назывались Богородицкими, или Пречистенскими. Дальнейшие сведения о новгородском детинце так же отрывочны. Мы узнаем лишь о каменных церквах, сооружаемых над воротами. В за­писях на протяжении десятков лет нет ни строчки о перестройке укреплений, которая, конечно, производилась. Но зато: в 1233 г. «заложена бысть церковь, на воротех от Неревьскаго конця, святыи Феодор»; в 1296 г. архиепископ Климент «постави... церковь камену святого Въскресениа на во­ротех» ; в 1297 г. «архимандрит Кирилл... постави церковь камену святого Преобра­жение на воротех от Людина конца»; в 1305 г. «постави Семеон Климович церковь камену на градных воротех от Пруськой улици» ; в 1311 г. архиепископ Давыд «по­стави церковь камену на воротех от Неревьского конца, во имя святого благовер­ного князя Владимира».

На конец XIII и на XIV в. приходится развитие торговли Новгорода с Западом и с «Низовской землей» (северо-восточными княжествами). Это эпоха расцвета Новго­рода, особенно ярко выделяющегося на фоне общего разгрома Русской земли Ба­тыем. Новгород, который избег непосред­ственного разгрома, был хранителем завое­ваний русской культуры и продолжал ее развивать даже в тягчайшие годы татар­ского ига. Новгородское зодчество XIV в. отражало успехи в развитии культуры. К сожалению, мы не знаем кремля этой эпохи: детинец в его современном виде — это сооружение московского времени. Бла­годаря археологическим исследованиям найдены каменные стены окольного города XIV в., но не найдены еще башни и стены кремля этого времени, кроме участка стены у звонницы, в позднейшее время облицо­ванного кирпичом. Поэтому реконструиро­вать облик укреплений XIV в. в настоящее время невозможно. Нужны специальные архитектурно-археологические исследования, вскрытие отдельных частей памятника, которые дадут точные данные об этой отда­ленной эпохе его строительства. Во всяком случае, хотя основное внимание в XIV в. было уделено сооружению валов и стен окольного города, кремль также подвергся значительным перестройкам.

Лишь под 1331 годом записаны конкрет­ные сведения о перестройке кремля: «зало­жи владыка Василий город камен от свято­го Володимера до святой богородици, а от богородици до Бориса и Глеба». Таким образом, была возобновлена каменная сте­на вдоль Волхова. Как выше было сказано, на отдельных участках эта стена сохрани­лась до наших дней и может служить свое­образным эталоном для определения строи­тельства при архиепископе Василии. По­стройка продолжалась два года, а в 1334 г. «владыка и каменный город по­крыл». За этим следует постройка камен­ной стены окольного города и многочислен­ные постройки каменных городов — Ореш­ка, Луги, Порхова.

Как сказано выше, архитектурно-археологический анализ новгородского кремля в целом затруднен тем, что мы не имеем, ис­черпывающих данных о памятнике. Обмеры кремля — неполные. Нет обмеров круглых башен, Княжой башни, многих прясел сте­ны. Что еще важнее — это отсутствие об­щего сводного плана кремля, его точной то­пографической съемки. Нет данных о харак­тере кладки и перестройках отдельных ча­стей кремля.

Как памятник московского зодчества XV— XVII вв. новгородский кремль является исключительно целостным в военном отно­шении сооружением. Каждое прясло стены образует с прилегающими башнями военно-оборонительный комплекс. Башни новгородского кремля расположены таким образом, что участки стен между ними прострелива­ются их фланговым огнем из пушек и пи­щалей. Для этого они выступают за пери­метр стен. Однако башни рассматриваются и как узлы обороны, способные оказывать сопротивление в случае прорыва врага внутрь крепости. Поэтому часть бойниц, хо­тя и меньшая, расположена и с внутренней стороны. Самостоятельно и военно-архитек­турное решение каждой башни. В зависимо­сти от назначения и положения ее в систе­ме обороны каждая башня имеет свой осо­бый облик и свои технические детали. К слабым сторонам новгородского кремля следует отнести указанную выше недоста­точность обороны проезжих башен, а также несовершенное устройство бойниц в неко­торых башнях, дававшее возможность обстрела только по прямой, без достаточно­го радиуса поворота пищалей. Впрочем, этот последний недостаток компенсировал­ся наличием большого числа боевых отвер­стий. В остальном новгородский кремль на­ходится на уровне самых совершенных со­временных ему сооружений, таких, как мо­сковский и нижегородский кремли.

В связи с участием итальянских зодчих в строительстве многих русских кремлей, со­здалась легенда о том, что эти постройки якобы копируют итальянские образцы. Пы­тались видеть руку итальянского мастера (хотя для этого нет никаких исторических данных) и в строительстве отдельных участ­ков новгородского кремля, в частности По­кровской башни. Между тем простое сравне­ние облика русских и итальянских крепостей, даже без глубокого анализа, покажет их резкие отличия. Изучение укреплений Новгорода пока­зывает, что основная городская территория его уже в XII в. достигала пределов, кото­рые служили границей города в позднейшее время. Сохранившаяся доныне линия валов окружала Новгород уже в XII в.

Изучая укрепления, нельзя отрывать их от социальной и политической истории горо­дов. Расцвет новгородского фортификацион­ного зодчества связан с его особой ролью как центра обороны против шведско-немецкой агрессии, со временем наивысшего экономического и политического расцвета Новго­родской республики. Второй период успехов в этой области связан с включением Новго­рода в Московское государство и с меро­приятиями общерусского правительства по созданию опорных крепостей в пограничных районах.

Средневековая стратегия, рассчитанная не на штурм, а на длительную осаду горо­дов, давала преимущества обороняющимся за такими укреплениями, как новгородские. Они рассчитаны на длительную оборону. Кольцо монастырей вокруг Новгорода вслед­ствие особых местных условий не могло служить целям обороны и чаще создавало лишь опору осаждающим.

Новгородский кремль был каменным уже в XI в. Его древние части не сохрани­лись: дошедшие до нас стены и башни явля­ются памятниками московского зодчества. Анализ конструкции и планировки новго­родского кремля показывает, что он при­надлежит к выдающимся памятникам рас­цвета русского градостроительства.

Белая башня.

Белая башня — круглая, ее окружность по наружной стороне (у основания) равна 53,6 м, диаметр 15,45 м. В нижних частях толщина стен достигает 2,2 м. Бойницы имеют сложное устройство: внутри находит­ся довольно большая перекрытая коробовым сводом печура, в которой устанавливалось орудие, она тремя уступами сужается внутрь стены и выходит наружу узким боевым отверстием. Башня имела три яруса. Ход на III ярус сделан в виде кирпичной лестницы в толще стены. Остальные ярусы сообщались между собой при помощи деревянных лестниц, вед­ших на деревянные же помосты. Изучение кладки Белой башни (из булыги на извест­ковом растворе, с облицовкой кирпичом) и устройства бойниц и ниш приводит к за­ключению, что она построена одновременно с участком кремлевской стены между Федо­ровской и Митрополичьей башнями и одно­временно с этими башнями, т. е. в конце XV в. Постройка Белой башни на валу и круглых башен в кремле относится к рекон­струкции новгородских укреплений, предпринятой московским правительством в кон­це XV в.

Глава 2. Ладожские оборонительные сооружения.

Ладога входит в число десяти древнейших упомянутых летописью русских городов. Ладожская археология полна непреходящего интереса, так как фокусирует ряд узловых моментов первых веков русской истории, в том числе и тех, о которых молчат письменные источники.

Ладога относится к средневековым поселениям веерного типа. Ее территория привязана к речным магистралям и формировалась в километровой полосе левого берега р. Волхова, в месте впадения р. Ладожки, служившей естественной гаванью. На мысу, образованном упомянутыми реками, ныне высится крепость 1490-х гг., с юга к ней примыкает еще один укрепленный в 1585—1586 гг. район — так называемое земляное городище, точнее — «земляной город».

В 1974 г. на месте крепости московского времени у Климентовской башни на глубине 2.7—3.3 м был обнаружен массив из плит, уложенных насухо. Сооружение сохранилось на высоту 0.6 м и уходило под основание стен более поздней поры (в подбое высота кладки равнялась 1 м). Его прослеженная длина 3 м, ширина 1.5 м, следовательно, не были предельными.

Историческая ценность обнаруженного сооружения заключается в том, что оно относится к древнейшим из до сих пор известных русских военно-оборонительных каменных сооружении. Речь, возможно, идет об одном из первых каменных детинцев средневековой Руси. Тем самым на 100—200 лет удревняется начало каменного, в том числе военного, строительства Киевской державы. Техника сухой кладки, разумеется, не равноценна соединению конструкций с помощью известкового раствора, однако сам факт ее применения свидетельствует об использовании принципиально новых строительных приемов, связанных с добычей, обработкой и укладкой известнякового камня.

Ладожское открытие обогащает историю отечественной строительной культуры и меняет прежние представления о возможностях древнерусского градоделия. Новонайденное укрепление предвосхитило строительство цельнокаменных крепостей, начавшееся на Руси в конце XI в. Показательно, что расположение древнейшей ладожской твердыни предопределило планировку каменных крепостных сооружений, возведенных на этом месте в начале XII и в конце XV в.⁴

Ладожская находка является археологической неожиданностью. Ни в Восточной Европе, ни на побережье Балтийского моря для конца IX в. не находим похожих архитектурных сооружений.

В поисках аналогий можно было бы назвать некоторые оборонительные сооружения Великой Моравии, однако стены этих поселений имели несколько иную, чем в Ладоге, конструкцию — они состояли, как правило, из брустверной каменной стены и присыпанной к ней с тыла земляной насыпи. Наиболее близкие по устройству сооружения сухой кладки строились на территории Каролингской империи. Речь идет о небольших поселениях, подчиненных рельефу местности, оконтуренных периметральными каменными стенами с несколькими входами, и в дополнение к этому еще валами и рвами. Первоначальная высота стен (увенчанных деревянным бруствером) иногда доходила до 5—7 м. Что касается башен, то редкие в меровингскую эпоху они распространяются на западе Европы лишь в каролингское время (около 750—900-х гг.). Эти башни (в ФРГ подобных сооружений времени Каролингов насчитывается около 10) глухие; они нерегулярно возводились изнутри стен и служили отнюдь не для фланкирующей, а для фронтальной высотной стрельбы. Описанная выше ладожская башня — древнейшая на Руси. По своему прямоугольному плану она напоминает такие же каролингские и оттоновские постройки (датированные из них относятся к 900—950 гг.)

В связи с беспрецедентными по их новизне оборонными работами в Ладоге коснемся событий ее летописной истории, не сопоставлявшихся до сих пор с фактами археологических наблюдений. Разумеется, в такого рода сопоставлениях следует быть осторожным. В данном случае речь пойдет о предположениях, к которым автора подтолкнула описанная выше находка. В 1118 г. (или 1119 г.) в состав «Повести временных лет», как установлено по инициативе князя Мстислава Владимировича, было включено «Сказание о призвании варягов», содержавшее ладожские предания. Согласно сказанию, скандинавский выходец Рюрик в 862 г. «придоша к словеном первое и срубиша город Ладогу и седе в Ладозе». Существует и иная, новгородская, версия, по которой Рюрик вокняжился не в Ладоге, а в Новгороде.

Воссоединив Северную и Южную Русь, новый глава государства в 882г. «нача городы ставити» и обязал Новгород платить дань варягам «мира деля», что подразумевает постоянные до той поры столкновения со скандинавскими находниками. По справедливому замечанию Б. А. Рыбакова, Новгород откупается от варягов, оберегая себя от неожиданных нападений. С учетом всех этих обстоятельств ладожская каменная крепость и могла быть построена после 882 г., но в пределах княжения Олега Вещего (882—912 или 922 гг.), как общегосударственный форпост против возможных разбойничьих набегов со стороны заморских варягов и в целях охранения моста сбора дали, а также и усиления контроля за волховским торговым путем. Не исключено, что норманы, вероятно, находившиеся в ту пору в составе гарнизона, призваны были выступать против своих же соплеменников, если последние являлись с пиратскими целями. Характерно, что по времени постройки ладожская твердыня соответствует укреплениям, которые в 870—890-х гг. под влиянием походов викингов в массовом порядке сооружались в странах Западной Европы.

Отмеченная выше примерная летописная дата Ладожской крепости совпадает с археологической. В таком случае новооткрытое архитектурное произведение относится к первой отмеченной в летописи общерусской волне строительства государственных укреплений.

В 1114 г. ладожский посадник Павел, как сообщает «Повесть временных лет», заложил в Ладоге крепость «камением на приспе», т.е. на насыпи. Это известие (киевское по месту первоначальной записи) современно событию и достоверно, так как принадлежит составителю третьей редакции «Повести временных лет». Летописец сообщил о начале работ, окончание их осталось неотмеченным, но вряд ли они растянулись более чем на несколько лет. Важность приведенного известия заключается в том, что оно является единственно надежным свидетельством о строительстве на севере Руси в начале XII в. каменной крепости. Недаром на закладке стен присутствовал новгородский князь Мстислав впоследствии последний монарх раннефеодальной Руси, сын Владимира Мономаха. В передаче В. Н. Татищева именно новгородский князь был инициатором строительства крепости и делал распоряжения посаднику Павлу об ее новом местоположении. Чрезвычайность укрепления Ладоги подчеркивалась тем, что Новгородский детинец, сооруженный с ней одновременно тем же князем Мстиславом Владимировичем, был деревянным. Деревянными, а точнее деревоземляными, были в тот период и сотни других крепостей не только в русских землях, но и за их ближайшими пределами.

В военно-инженерном деле Руси вплоть до XIII в., как полагают, каменные оборонительные сооружения не могли обладать никакими военными преимуществами перед деревянными. Было бы, однако, неверным считать, что и в домонгольский период не велись поиски различных способов долговременной защиты городов, особенно пограничных. Строительство каменной Ладоги, места по своему значению вовсе не второстепенного, это подтверждает.

В осуществлении строительства была определенная необходимость, раз его развернули в городе, где до той поры, видимо, не имелось своей постоянной артели каменщиков и ломщиков плит. В укреплении города на Волхове сказалась государственная инициатива, проявленная по отношению к одному из опорных пунктов, основанному на иноплеменной территории.

В усилении Ладоги следует видеть попытку укрепить окраинную область Руси и защитить от возможных нападений клин выдвинутых на север земель. Помимо оборонительных функций новая крепость на берегах Волхова, вероятно, рассматривалась как главный опорный узел и база для ширящегося освоения финно-язычных земель. Насколько можно судить, военное строительство в низовьях Волхова явилось звеном в осуществлении общерусского военного плана, предложить который могли лишь последние единовластцы Киевской державы. Как бы дополняя дело отца Владимира Мономаха, организовавшего в 1103— 1111 гг. сокрушительные походы на половцев, его сын Мстислав, по В. Н. Татищеву, «в воинстве храбр и доброразпорядочен», предпринял на севере не менее пяти походов на чудь. Исходным пунктом для первого из них в 1105 г. послужила Ладога. Эти походы имели «веерное» направление, они затронули огромное пространство от Восточного Приладожья до Эстонии и, очевидно, явились самыми крупными после операций Ярослава Мудрого против чуди и еми в 1030 и 1042 гг.

Начиная с момента постройки и вплоть до конца XV в. Мстиславова крепость была практически неуязвимой для всех нападавших, что свидетельствует о таких инженерных решениях, которые, будучи примененными в начале XII в., намного опередили свое время. Только единственный раз отмечен ремонт самих стен. В 1445 г. новгородский архиепископ Евфимий II «в Ладоге стену камену понови». Судя по контексту, совершенно очевидно, что здесь идет речь лишь о починке или определенном усилении крепости, но не о капитальной перестройке. Одновременно с укреплениями Евфимием была «поновлена» и крепостная церковь св. Георгия, возведенная в XII в., что соответствовало программе новгородского владыки по восстановлению старых новгородских святынь — «и бысть хрестьяном прибежище». Когда же Евфимию II приходилось осуществлять новую постройку, то летописец, как в случае с Ямгородом, писал не «понови», а «заложиша городок нов».

Поиски летописной каменной крепости 1114 г. привлекали исследователей нескольких поколений. Однако найти эту постройку оказалось не просто, так как па ее месте—на мысу (размером 175Х85 м; образованном рр. Ладожской и Волховом), в 1490-х гг. было сооружено новое укрепление с пятью мощными башнями, рассчитанными на артиллерийскую стрельбу.

Первый исследователь ладожского мыса — горный инженер Д. Саба-неев. В 1884 г. он провел небольшие раскопки и представил реконструкцию крепости до и после 1500 г. Основным различием построек этих двух периодов Д. Сабанеев считал деревянные увенчания стен, действительно возведенные в поврежденных местах в XVII в. При всей непритязательности подхода автора к воссозданию архитектурного сооружения его отдельные рисунки и предложенная дата постройки крепости—1500 г.— не так далеки от истины.

Глубокие и обширные изыскания были проведены на ладожском мысу в 1884—1885 и 1893 гг. Н. Е. Бранденбургом и академиком архитектуры В. В. Сусловым. Оба исследователя отнесли раскопанные, описанные и зачерченные ими остатки Ладожской крепости к постройке XII в., сохранившейся, по их суждению, «почти в первоначальном виде». Монография Н. Е. Бранденбурга по обилию сведений, безупречной документации и поныне не утратила своего значения. Автор, в частности, объективно воспроизвел в ней то, что сам никак не истолковал, а именно — разностильные и, видимо, разновременные кладки. Только в наши дни удалось придать новый смысл этим тщательно зафиксированным данным, привлеченным в ходе нового цикла археологических раскопок на мысу.

Раскопки Н. Е. Бранденбурга обнажили значительные части сооружения, что ускорило их разрушение. Не помогли и деревянные подпорки, сделанные для поддержки сводов и арок, впрочем, вскоре выломанные на дрова. В предреволюционные годы велось много разговоров о защите «гибнущего памятника военной старины» на Волхове. В этих выступлениях принял участие археолог Н. И. Репников. Он первым, между прочим, обратил внимание на артиллерийские приспособления Ладожской крепости и в противоположность Н. Е. Бранденбургу заявил, что «перед нами не сооружение посадника Павла, а лишь более позднее по времени видоизменение постройки XII в.».

Защищавший ладожский мыс первоначальный вал был создан, по-видимому, около 1000 г., а в начале XII в. его надстроили песчано-каменистой насыпкой (возможно, она и есть летописная «приспа», если только это слово не относится ко всему валу) и увенчивающей ее стеной, которая представляла, в сущности, брустверное завершение гребня вала. Напольные укрепления усилили, судя по керамике XI в., оказавшейся в нижних частях подсыпки под стену, скорее всего в начале XII в., а поводом тому послужил пожар деревянных стен, находившихся наверху первоначального вала.

Следовательно, датировка обнаруженной на ладожском валу стены началом XII в. обосновывается всей совокупностью технических (система кладки с грубым отколом камня), планировочных (криволинейность изгиба с коленчатым уступом примерно на середине прясла), стратиграфических (последовательное строительство напольного вала, начиная с конца Х в.), летописных описательных («камением на приспе») и сравнительных (Боголюбово) данных. Такие приемы постройки ладожской стопы, как значительная откосность наружной части, наличие рыхлой забутовки, плавный изгиб по контуру вала, уступ на его перегибе, расположение на гребне вала, наконец, косая верхняя подрезка швов кладки, явно не применялись в XIV—XV вв. и должны быть отнесены к более раннему времени. Предложенная выше датировка сооружения подтвердилась всеми последующими работами, во время которых не было обнаружено никаких других остатков, претендующих называться Мстиславовой крепостью, кроме как описанных выше.

Возвышавшаяся на мощном (20-метровом в основании) валу «брустверная» стена оказалась настолько практичной и долговечной, что без изменений была включена в систему укреплений огнестрельного периода. При этом совершенно совпали и уровни боевого хода стен XII и конца XV в.

Глава 3. Крепость Орешек.

Остров на истоке Невы, кажется, впервые упомянут летописью под 1228г., когда новгородцы во время похода на финское племя емлян “отступиша в островълець”. На островке размером 200 * 300 м (современные измерения), отстоящем от обоих берегов Невы примерно на 400 м, действительно можно было укрыться, особенно ввиду вражеского войска. Этот кусочек суши, вероятно, издревле использовался для стоянки торговых караванов, остановки и ночевки ратей и был, так сказать, ничейной землей.

В течение всего XIIIв., на острове не было постоянного населения. При первом упоминании он еще не имеет названия. Остров использовали как наблюдательный пункт, естественное убежище, безопасную станцию и уходили с него «без боя» так же легко, как и приходили. Несомненно, что во время летучих посещений были оценены географические преимущества острова. Так, в 1284 г., по-видимому, в этом месте новгородцы и ладожане, «сташа на усть Невы», разбили шведов, наме­ревавшихся «на кореле дань взяти».

В 1323 г. «ходиша новгородци с князем Юрьем и поставиша город на усть Невы, на Ореховом острове, туто же приихавше послы великы от свейского короля и доконцаша мир вечный с князем и с Новымъгородом по старой пошлине». Из этого сообщения видно, что заложение вну­ком Александра Невского великим московским князем Юрием Даниловичем повой крепости мыслилось как важная политическая акция, связан­ная с заключением Ореховского мира. Так, в эпоху могущества Великого Новгорода на берегах Невы появился порубежный форпост. Возникнове­ние повой крепости было вызвано рядом причин, причем основными были военно-стратегические и торговые. Новгородцы, равно как и их против­ники, понимали, что «крепость проход из Ладоги в Неву и из Невы в Ла­догу содержит в своей власти». В 1323 г. послы шведского короля впервые увидели новую крепость, которая отныне стала центром большой пограничной округи, начинавшейся на р. Сестре и включавшей устье Невы.⁵

Что представлял собой ново созданный новгородский форпост? Его площадь, как показали археологические исследования, составляла 8500м² и была тесно застроена однокамерными деревянными жилищами (рас­копками В. И. Кильдюшевского вскрыто 17 срубов). Исходя из того, что площадь каждого из таких домов (включая проходы и пристройки) со­ставляла 50—55 м², а в острожке были две взаимно перпендикулярные улицы шириной 4 м и, очевидно, какие-то общественные здания, число одновременно построенных жилищ приближалось к 130, а численность их обитателей—к 400. Взрослые 100—130 хозяев жилищ и образовывали гарнизон острова. Таким образом, речь идет о новооснованном по единому плану новгородскими колонистами (видимо, из свободных людей) воен­ном поселении.

И вот в 1352 г. «новгородцы заложиша город Орехов камен». Новое строительство было вызвано общенародным наказом п. видимо, быстро осуществилось. «Добиша челом новгородьци, бояре и чер­ные люди архиепископу новгородьскому, владыце Василию, чтобы «еси, господине, ехал, нарядил костры во Орехове, — и он, ехав, костры наря­дил».

Оборонительные постройки Орехова.

Крепость 1352 г. на поверхности земли не сохранилась. Представля­лось, что ее остатки надо искать в основании более поздних оборони­тельных построек. Молва, записанная в формуляре Шлиссельбургской крепости (рукопись 1874 г.), утверждала, что эти стены и башни были сложены из булыжного камня, одетого с обеих сторон плитой. Найти исчезнувшую крепость казалось маловероятным. И вдруг у стен церкви XIX в., в центре крепостного двора, почти непосредственно под совре­менной мостовой (на глубине 0.3—0.5 м), во время раскопок 1969 г. показался ряд валунов. Их расчистили, и стало ясно, что это не отдель­ные камни, а необычная для данных мост кладка, состоящая из круп­ных (в поперечнике до 0.5—0.7 м) и мелких валунов на известковом растворе, с лицевыми выравнивающими прокладками серого, коричнева­того и зеленоватого плитняка

Напрашивалось предположение о дворце, тереме, церкви, отдельно стоящей башне. Из земли между тем открылась внушительная стена толщиной 2.7—3.3 м. Верх ее оказался срезанным примерно на один уровень. Кладка связана известковым раствором кремового от­тенка с примесью кварцевого песка и глинистых включений (обычная ширина швов 2—4 см). Камни, пролитые раствором, возвышались на высоту 1.3 м: ниже видны пустоты от торцов сгнивших бревен-лежней, располагавшихся перпендикулярно к наружной плоскости стены: на рас­стоянии 1.5—2 м друг от друга. Еще ниже ряда лежней (на глубине от 1—1.3 до 2.3—2.6 м от верхнего среза стены) начиналась кладка из трех-четырех рядов крупных валунов (без плиты), уложенных не па растворе, а на глине. Сухая кладка являлась «подземной» фундаментной частью стены и, судя по примыканию тонкого культурного слоя с че­репками XIV—XV вв., в древности большей частью прикрывалась зем­лей. Подошва стены заложена прямо на материковую глину.

Обнаруженный в 1969 г. 35-метровый по длине участок оказался луч­шим по сохранности северным пряслом стены четырехугольного укреп­ления, в ходе работ последующего года вскрытого почти по всему доступному периметру.

Части западного прясла стены были открыты на глубине 0.1—1.5 м. Кладку частично перекрывал слой с черепками XVI в. Крупные и мел­кие валуны лежали в один-два ряда без раствора, достигая по высоте (от подошвы) 1 м. Ширина стены, сохранившейся здесь в основном только в фундаментальной части, — 3.1—3.5 м. 17-метровый по протяженности массив кладки восточного прясла был обнаружен в районе стены крепости московского периода у ворот, выхо­дящих к Ладожскому озеру. Его конструкция не отличалась от описанных выше. Этот участок кладки был использован в качестве устоя лестницы крепости конца XV—начала XVI в.

Южное прясло стены не сохранилось, так как попало в трассу более поздних стен крепости московского периода и было уничтожено. Место­положение этой преграды, однако, угадывается по завороту западного прясла. Поисковые шурфы в данном районе обнаружили сплошную ка­менную вымостку внутри описанных стен. Речь, очевидно, идет о замо­щении части двора в пределах ограждения 1352 г.

Все выявленные в 1969—1970 гг. участки стен общей протяжен­ностью около 200 м (стена в ряде мест разрушена постройками XVIII— XX вв.) позволили достоверно воссоздать три прясла сооружения, охва­тывавших самую высокую, юго-восточную часть острова площадью 90Х100 м. Восстанавливается длина северной, восточной и западной стен этого ограждения (соответственно 90, 83, 83 м) и предположи­тельно южной (около 95 м); следовательно, по своему плану укрепле­ние приближалось к прямоугольнику (или трапеции) и общая длина его стен достигала 351 м.

Прясла стен имеют местами некоторый выгиб и свидетельствуют, что разбивка плана была осуществлена без идеальной угломерной точ­ности. Имел отношение к этому и рельеф местности: так, например, изгиб участка восточной стены следует изгибу береговой линии. При этом почти соблюден бросающийся в глаза регулярный принцип разме­щения стен — все прясла относительно прямолинейны, что, несомненно, связано с желанием создать замкнутое ограждение с приблизительно равномерной протяженностью всех четырех фронтов.

Примерно на середине длины вскрытой северной стены укрепления был обнаружен проездной проем, снабженный парными боковыми пилонами. Ширина прохода 1.6—2.3 м; сохранилась и его вымостка. Ворота (это видно на пилонах) уцелели (на высоту 1.45 м от вымостки прохода) до пяты арочного свода. Наружные части ворот уси­лены двумя боковыми выступами, и в их толще открыты гнезда двух вертикальных бревен, приспособленных, очевидно, в качестве пазов для движения опускной решетки — герсы. Воротное полотнище находилось за герсой. Его местоположение определяется двумя пазами для пропуска воротного засова. Этот засов мог полностью утапливаться в за­падной половине ворот, где глубина паза составляла 3 м.

Стены и башни, раскопанные в 1969—1970 гг., судя по всему, были не разрушены во время какой-либо осады, а преднамеренно сломаны примерно на один уровень при строительстве в начале XVI в. фортифи­кации, приспособленной к пушечному бою, и местами перекрыты слоем с находками XVI—XVII вв. При расчистке кладки оказалось, что раз­вал ее разрушенной части тянется в напольную сторону на 30—40 м. Камень снесенных частой постройки, видимо, не предназначался для дальнейшего использования — его просто рассыпали по поверхности.

Полное выявление стен, башен и границ сооружения, а также вос­создание его плана явилось одним из главнейших достижений работы экспедиции по изучению древнего Орешка. Сразу возник вопрос об интерпретации найденного бесспорно военно-инженерного сооружения. Идентичность техники кладки, отсутствие всюду каких-либо разъединяющих швов, единство в размерах, одинаковость строительного материала и раствора на исследованных участках убеждали, что это одновременно построенное укрепление. Причем характер и приемы кладки, детали устройства, стратиграфия, находки — все указы­вало на XIV в. как время его создания.

Ореховская Воротная башня своим устройством несколько напоми­нает такие же сооружения Новгородского острога конца XIV в.; правда, она меньше последних.

При всех сравнениях крепость 1352 г. во многих деталях явилась объектом новым и редким. Речь идет о памятнике архитектуры общерус­ского класса, сооружении, новаторском для своего времени. Из всех дошедших построек доогнестрельного периода ореховская стена — одна из лучших по сохранности и обилию деталей, а Воротная башня — ныне древнейшая из всех дошедших на северо-западе Руси средневековых ба­шен. Древнейшей является и ее герса (появление герс относили к XV в.). Вынос Воротной башни, равный 2 м. предполагает некоторую возможность фланкирования с верхнего яруса боя. Такой же или даже большей возможностью обладали, очевидно, и другие башни. Думаю, что расстановка башен была в данном случае подчинена принципу сплошного околостенного фланкирующего прострела. Обращают, далее, внимание прямоугольное построение плана и заданная длина прясел (83—95 м), сопоставимая с обычным средним перестрелом из лука или арбалета.

Трапециевидные и прямоугольные по плану крепости спорадически строились на Руси в Х—начале XVI в. Постоянство, с которым возво­дились сооружения этого типа в разных районах и в разное время, наводит на мысль, что их использование не было таким эпизодическим и разрозненным, как может показаться с первого взгляда. До сих пор, в частности, считали, что крепости подобных очертаний (с прямолиней­ными пряслами стен) появились на северорусской территории лишь с се­редины XV в. прежде всего в Псковской земле (Володимерец, Кобыла, Красный Городок и др.).⁶ На примере Орехова (возможно, уже четы­рехугольного в 1323 г.), а также Орлеца, построенного в 1342 г. видно, что военные объекты упомянутой формы сооружались на севере веком раньше и в свою очередь могли отражать еще более глубинные традиции древнерусского градоделия. Общая осо­бенность таких крепостей Х—XV вв. в том, что их длинная сторона обычно обращена к наиболее безопасной зоне (обрыву, реке, озеру, бо­лотистой низине), а короткая (одна или две) расположена с приступа.

Орешек являлся не только центром мирного судоходства по Неве и защитником земледельческой округи, но и базой военного флота. Об этом судят по одному косвенному воспоминанию. Во времена новгородско-ливонской войны 1443—1448 гг. шведский наместник в Выборге послал на Неву лазутчика, и тот, побывав в Орешке, разведал, что русские со­бирались отправить под Нарву на ладьях 2500 человек. «Но ему никак не удалось расспросить, сколько ладей их туда повезут.

И эти самые ладьи должны отвезти туда весь их провиант и сна­ряжение».⁷

Итак, к середине XV в. Орешек представлял островную крепость, со­стоящую из двух линий крепостных сооружений: кремля 1352 г. и по­сада 1410 г., разделенных рвом, переоборудованным в канал и, очевидно, приспособленным для стоянки кораблей. Заложенный в качестве порубежного опорного пункта Орешек в новгородский период своей жизни превращается в торговый город и порт.

Заключение

К сожалению, объем данной курсовой работы не позволяет уместить полные данные по каменным оборонительным сооружениям Новгородской земли. Поэтому мне пришлось ограничиться рассмотрением только трех объектов. Но, я надеюсь, что в дальнейшем я смогу изучить эту тему глубже, не только теоретически, но и практически.

Эта тема очень интересна по своему содержанию, так как каменное строительство концентрировало наивысшие достижения ин­женерной мысли народа, выработался свободный, чуждый консерватизму взгляд на произведения военной архитектуры, которые по формам и де­талям могли быть совершенно необычными. Неудивительно, что в такой обстановке возникали опережающие свою эпоху инженерные феномены, к тому же не имевшие географически близких оригиналов. Здесь можно прогнозировать находки, не укладывающиеся в привычные рамки эволюционного развития. В этом отношении средневековая фортификация сближается с боевой техникой.

Каменные укрепления возводились в расчете на тяжеловооруженного западного противника, оснащенного «градобойными хитростями» и спо­собного на длительные осады. Напротив, деревоземляные сооружения с успехом оказывали сопротивление летучим конным дружинам, обхо­дившимся луком и стрелами как главным дальнобойным средством. Раз­личие способов ведения боя и фронтов борьбы сказывалось и на крепо­стном строительстве. Как каменные, так и деревоземляные сооружения строились в Новгородской земле в течение всего зрелого средневековья. Однако постепенно каменные укрепления, более надежные и прочные в защитном отношении, по сравнению с деревоземляными, обнаружили свои прогрессирующие преимущества: они были лучше приспособлены к противостоянию штурмам, их трудное было разрушить или поджечь. Для возведения каменных стен потребовались мастера особой квалификации. Градодельцы, имевшие дело с землей и деревом. Здесь, очевидно, не подходили. Возникла нужда в военных инженерах и артелях камен­щиков (последние, конечно, в Новгороде были, но обслуживали преиму­щественно нужды культового и боярского строительства).

Развитие каменных укреплений было обусловлено изменениями так­тики осады и обороны и главным образом прогрессом в осадной технике. Здесь следует выделить несколько этапных периодов: середина XIII в. — выдвижение камнеметов: вторая половина XIII в.—арбалетов; вторая половина XIV в. — массированное применение дальнобойных и других осадных средств; вторая четверть XIV в. — прогрессирующее использо­вание огнестрельного оружия. Если основание северных крепостей объяс­няется преимущественно военно-политическими причинами, то их после­дующее усовершенствование все более зависело от развития военной техники, особенно артиллерийской. Влияние последней, с течением времени оказалось настолько ощутимым, что изменило весь характер защитных сооружений. Однако вплоть до конца периода новгородской самостоятель­ности оборона крепостей, как правило, была непреодолимой для штур­мующих, возможно, потому, что инженерные усовершенствования преимущественно во второй половине XIV и второй четверти XV в. опере­жали эволюцию осадных средств.

Совершенные для своего времени творения новой русской «огнестрель­ной» фортификации означили конечный рубеж развития прежних нов­городских крепостей. Но опыт новгородцев по приспособлению укрепле­ний во второй и третьей четвертях XV в. к пороховому оружию не про­шел бесследно, он был использован в постройках пушечной эры. Наступившая эпоха «огнестрельных» крепостей контрастно оттенила свершения предшествующего времени. Каменные стражи Новгородской земли, как бы фрагментарно они не сохранились, предстают незауряд­ным свидетельством векового умения и мужества народа, отстоявшего свою землю в героическую эпоху борьбы за выживание и независимость.

Использованная литература:

1. Кирпичников А. Н. Каменные крепости Новгородской земли. Л., «Наука», 1984.

2. Воронин Н. Н. К итогам и задачам археологического изучения древнерусского города. КСИИМК, вып. XLI, 1951.

3. Монгайт А. Л. Оборонительные сооружения Новгорода Великого. Материалы и исследования по археологии СССР. №31.

4. Раппопорт П. А. Военное зодчество Западнорусских земель X – XIV вв. – МИА, 1967, №140.

5. Клейненберг И. Э. Военно-морские действия новгородцев при отражении орденской агрессии 1443-1448гг. – Ист. СССР, 1958, №4.

6. Арциховский А. В. К истории Новгорода. «Исторические записки», т. Х, 1941.

7. Кирпичников А. Н. Древний Орешек. – Ист. СССР, 1970, №3.

8. Кирпичников А. Н. Отчет о раскопках Лавдожской крепости в 1974г. – ИА АН СССР.