Д.А.Сафонов

Революция 1917 года и последовавшая за ней гражданская война оказались переломными событиями в судьбе нескольких миллионов россиян, называвших себя казаками. Эта сословно обособленная часть сельского населения была крестьянской по происхождению, а также по характеру труда и образу жизни. Сословные привилегии, лучшее (по сравнению с другими группами земледельцев) земельное обеспечение частично компенсировали тяжёлую воинскую повинность казачества 1.

По переписи 1897 г. войсковых казаков с семьями насчитывалось 2.928.842 человек, или 2,3 % всего населения. Основная масса казаков (63,6 %) проживала на территории 15 губерний, где существовало 11 казачьих войск — Донское, Кубанское, Терское, Астраханское, Уральское, Оренбургское, Сибирское, Забайкальское, Амурское и Уссурийское. Самым многочисленным было донское казачество (1.026.263 человек или около трети общего числа казаков страны). Оно составляло до 41 % населения области. Затем шли Кубанское — 787.194 чел. (41 % населения Кубанской обл.). Забайкальское — 29,1 % населения области, оренбургское — 22,8 %, терское — 17,9 %, столько же амурское, уральское — 17,7 %. На рубеже веков наблюдался ощутимый прирост населения: в период с 1894 по 1913 гг. численность населения 4-х самых крупных войск увеличилось на 52 % 2.

Войска возникли разновременно и на разных принципах — для Войска Донского, например, процесс врастания в российское государство шёл с XVII по XIX в. Сходной была судьба некоторых иных казачьих войск. Постепенно вольное казачество превращалось в военно-служилое, феодальное сословие. Шло как бы "огосударствление" казаков. Семь из одиннадцати войск (в восточных районах) создавались правительственными указами, с самого начала строились как "государственные". В принципе, казачество было сословием, однако, сегодня всё чаще раздаются суждения о том, что это также и субэтнос, характеризуемый общей исторической памятью, самосознанием и чувством солидарности 3.

Рост национального самосознания казаков — т.н. "казачий национализм" — ощутимо наблюдался в начале ХХ в. Государство, заинтересованное в казачестве, как военной опоре, активно поддерживало эти настроения, гарантировало определённые привилегии. В условиях нарастающего земельного голода, поразившего крестьянство, сословная замкнутость войск оказалась удачным средством защиты земель.

На протяжении своей истории казачество не оставалось неизменным — каждая эпоха имела своего казака: сначала это был "вольный человек", затем его сменил "служилый человек", воин на службе государства. Постепенно и этот тип стал уходить в прошлое. Уже со второй половины XIX века преобладающим становится тип казака-фермера, которого только система и традиция заставляли браться за оружие 4. В начале ХХ века наблюдалось нарастание противоречий между казаком-фермером и казаком-воином. Именно последний тип старалась сохранить и порой искусственно культивировала власть.

Менялась жизнь, и, соответственно, менялись и казаки. Всё более ярко проявлялась тенденция к самоликвидации войскового сословия в его традиционном виде. Дух перемен как бы носился в воздухе — первая революция пробудила у казаков интерес к политике, на самом высоком уровне обсуждались вопросы распространения столыпинской реформы на казачьи территории, введения там земств и проч.

 Рубежным и судьбоносным для казачества стал 1917 год. События Февраля имели серьёзные последствия: отречение императора, помимо всего прочего, разрушило централизованное управление казачьими войсками. Основная масса казачества длительное время находилась в неопределённом состоянии, не принимала участия в политической жизни — сказалась привычка к повиновению, авторитет командиров, слабое понимание политических программ. Между тем, политики имели своё видение позиций казаков, скорее всего обусловленное событиями первой русской революции, когда казаки привлекались к несению полицейской службы и пресечению волнений. Уверенность в контрреволюционности казачества была свойственна и левым, и правым. А между тем, капиталистические отношения всё глубже проникали в казачью среду, разрушая сословие "изнутри". Но традиционное осознание себя как единой общности несколько консервировало этот процесс.

Однако, достаточно скоро на смену понятной растерянности пришли самостоятельные инициативные действия. Впервые проводятся выборы атаманов. В середине апреля Войсковой Круг избрал войскового атамана Оренбургского казачьего войска генерал-майора Н.П.Мальцева. В мае Большой Войсковой Круг создал Донское войсковое правительство во главе с генералами А.М.Калединым и М.П.Богаевским. Уральские казаки вообще отказались избирать атамана, мотивируя отказ желанием иметь не единоличную, но народную власть.

В марте 1917 г. по инициативе члена IV Государственной думы И.Н.Ефремова и заместителя войскового атамана М.П.Богаевского был созван общеказачий съезд с целью создания специального органа при Временном правительстве для отстаивания интересов казачьего сословия. Председателем Союза казачьих войск стал А.И.Дутов, активный сторонник сохранения самобытности казачества и его свобод. Союз стоял за сильную власть, поддерживал Временное правительство. В тот период А.Дутов называл А.Керенского "светлым гражданином земли русской".

В противовес леворадикальные силы создали альтернативный орган 25 марта 1917 г. — Центральный совет трудового казачества во главе с В.Ф.Костенецким. Позиции этих органов были диаметрально противоположны. Они оба претендовали на право представлять интересы казаков, хотя ни тот, ни другой не являлись подлинными выразителями интересов большинства, выборность их также была весьма условна.

Уже к лету у казачьих вождей наступило разочарование — и в личности "светлого гражданина", и в той политике, которую проводило Временное правительство. Нескольких месяцев деятельности "демократического" правительства оказалось достаточно, чтобы страна оказалась на грани краха. Выступления А.Дутова в конце лета 1917 г., его упрёки к власти предержащей горьки, но справедливы. Наверное, он был одним из немногих, кто уже тогда занимал твёрдую политическую позицию. Основную позицию казачества в этот период можно определить словом "ожидание" или "выжидание". Стереотип поведения — приказы отдаёт власть — какое-то время ещё срабатывал. Видимо поэтому Председатель союза казачьих войск войсковой старшина А.Дутов не принимал непосредственного участия в выступлении Л.Г.Корнилова, но достаточно демонстративно отказался осуждать "мятежного" главкома. В этом он был не одинок: о поддержке корниловского выступления заявили в итоге 76,2% полков, Совет Союза казачьих войск, Круги Донского, Оренбургского и некоторых других войск. Временное правительство фактически теряло казаков. Отдельные шаги с целью исправить ситуацию уже не помогали. Лишившийся своего поста А.Дутов тут же избирается на Чрезвычайном Круге атаманом Оренбургского войска.

Показательно, что в условиях углубляющегося кризиса в разных казачьих войсках их руководители придерживались в принципе одной линии поведения — обособления казачьих областей в качестве защитной меры. При первых известиях о большевистском выступлении войсковые правительства (Дона, Оренбуржья) приняли на себя всю полноту государственной власти и ввели военное положение.

Основная масса казачества оставалась политически инертной, но всё же определенная часть занимала позицию, отличную от позиции атаманов. Авторитаризм последних входил в конфликт с демократическими настроениями, свойственными казачеству. В Оренбургском казачьем войске имела место попытка создания т.н. "Казачьей демократической партии" (Т.И.Седельников, М.И.Свешников), исполком которой позднее трансформировался в оппозиционную группу депутатов Круга. Сходные взгляды заявлял Ф.К.Миронов в "Открытом письме" члену Донского Войскового правительства П.М.Агееву 15 декабря 1917 г. о требованиях казачества — "переизбрания членов Войскового круга на демократических началах" 5.

Ещё одна общая деталь: новоявленные лидеры противопоставили себя большинству казачьего населения и просчитались в оценке настроений возвращающихся фронтовиков. Вообще фронтовики — фактор, волнующий всех, способный принципиально повлиять на возникшее хрупкое равновесие. Большевики считали необходимым фронтовиков предварительно разоружить, утверждая, что последние "могут" присоединиться "к контрреволюции". В рамках реализации этого решения десятки эшелонов, идущих на восток, были задержаны в Самаре, что создало в итоге чрезвычайно взрывоопасную ситуацию. 1-й и 8-й льготные полки Уральского войска, не желавшие сдавать оружие, под Воронежем вступили в бой с местным гарнизоном. Фронтовые казачьи части стали прибывать на территории войск с конца 1917 г. Атаманы не смогли опереться на вновь прибывших: уральцы отказались поддержать создаваемую в Уральске белую гвардию, в Оренбурге на Круге фронтовики высказали атаману "неудовольствие" за то, что он "произвел мобилизацию казаков,.. внес раскол в казачью среду" 6.

Практически везде казаки, вернувшиеся с фронта, открыто и настойчиво заявили о своём нейтралитете. Их позицию разделяло большинство казаков на местах. Казачьи "вожди" так не нашли массовой опоры. На Дону Каледин был вынужден покончить с собой, в Оренбуржье Дутов не смог поднять казаков на борьбу и вынужден был бежать из Оренбурга с 7-ю единомышленниками, попытка выступления юнкеров Омской школы прапорщиков привела к аресту руководства Сибирского казачьего войска. В Астрахани выступление под руководством атамана астраханского войска генерала И.А.Бирюкова продолжалось с 12 (25) января по 25 января (7 февраля) 1918 г., после чего он был расстрелян. Везде выступления были малочислены, в основном это были офицеры, юнкера и небольшие группы рядовых казаков. Фронтовики даже принимали участие в подавлении.

Ряд станиц принципиально отказались участвовать в происходившем — как было заявлено в наказе делегатам в Малый войсковой круг от ряда станиц, "впредь до выяснения дела о гражданской войне оставаться нейтральными" 7. Однако, остаться нейтральными, не вмешиваться в начавшуюся в стране гражданскую войну казакам всё же не удалось. Крестьянство на том этапе тоже можно полагать нейтральным, в том смысле, что основная часть его, решив так или иначе в течение 1917 г. земельный вопрос, несколько успокоилась, и не спешила активно принимать чью бы то ни было сторону. Но если противоборствующим силам в тот период было не до крестьян, то о казаках они забыть никак не могли. Тысячи и десятки тысяч вооружённых, обученных военному делу людей, представляли собой силу, не учитывать которую было невозможно (осенью 1917 г. в армии было 162 конных казачьих полка, 171 отдельная сотня и 24 пеших батальона). Острое противостояние красных и белых в итоге дошло до казачьих областей. В первую очередь это произошло на Юге и на Урале. На ход событий влияли местные условия. Так, наиболее ожесточённой борьба была на Дону, куда после Октября произошёл массовый исход антибольшевистских сил и, кроме того, этот регион был ближе всего к центру.

Обе противоборствующие стороны активно старались перетянуть казаков к себе (или, по крайней мере, не пустить к противнику). Велась активная агитация словом и делом. Белые делали акцент на сохранении вольностей, казачьих традиций, самобытности и проч. Красные — на общность целей социалистической революции для всех трудящиеся, товарищеских чувствах казаков-фронтовиков к солдатам. В.Ф.Мамонов обращал внимание на схожесть элементов религиозного сознания в агитации красных и белых, а также методов пропагандистской работы 8. Вообще же, искренними не были ни те, ни другие. Всех в первую очередь интересовал боевой потенциал казачьих войск.

В принципе казачество однозначно не поддержало никого. Относительно того, насколько активно казаки присоединялись к тому или иному лагерю, обобщённых данных нет. Практически полностью поднялось Уральское войско, выставившее к ноябрю 1918 г. 18 полков (до 10 тыс. сабель) 9. Оренбургское казачье войско выставило девять полков — к осени 1918 г. в строю было 10 904 казака. Призыв дал примерно 18 % от общего числа боеспособных казаков Оренбургского войска 10. Тогда же, осенью 1918 г., в рядах белых было примерно 50 тыс. донских и 35,5 тыс. кубанских казаков 11.

По данным В.Ф.Мамонова, на Южном Урале весной 1918 г. были созданы 1-й Советский Оренбургский трудового казачества полк (до 1000 человек), пять красноказачьих отрядов в Троицке (до 500 человек), отряды И. и Н.Кашириных в Верхнеуральске (около 300 человек). К осени на стороне красных было более 4 тысяч оренбургских казаков 12. В сентябре 1918 г. на Южном фронте действовало 14 красноказачьих полков. Отметим, что речь идёт о формированиях, называвшихся полками — но нет точных данных о численности военнослужащих в таковых. К февралю 1919 г. в Красной армии было 7 — 8 тыс. казаков, объединённых в 9 полков. В докладе казачьего отдела ВЦИК, составленном в конце 1919 г., делался вывод, что красное казачество составляло 20 % от общего числа, и от 70 до 80 % казаков по разным мотивам было на стороне белых 13.

Может быть, это прозвучит несколько парадоксально, но нейтралитет казаков не устраивал никого. Самой силой обстоятельств казачество было обречено на участие в братоубийственной войне 14.

Воюющие стороны требовали от казаков выбора: и словом ("Так знайте же, кто не с нами, тот против нас. Нам нужно окончательно договориться: или идите вместе с нами или берите винтовки и сражайтесь против нас", — заявлял председатель Оренбургского ВРК С.Цвиллинг на 1-м губернском съезде Советов 12 марта 1918 г. 15) и делом, стремясь силой заставить казаков присоединиться к борьбе.

В условиях, когда казачество выжидало, у коммунистов был реальный шанс покончить с вооружённым противостоянием. Большинство казаков всё же предпочитало оставаться нейтральными. Однако стереотипы представлений о казаках, политическая нетерпимость, ошибки в политике привели к кризису. Он назревал постепенно, поэтапно. Это хорошо видно на примере событий в Оренбуржье. В первые три дня после вхождения в Оренбург Красной гвардии несколько десятков станиц заявили о признании советской власти. Но оренбургские большевики не искали диалога с казачеством, требуя исключительно подчинения. Рассылка по ближайшим станицам продотрядов привела к возникновению партизанских отрядов "самозащиты". ВРК 3 марта 1918 г. пригрозил, что если "какая-нибудь станица окажет содействие контрреволюционным партизанским отрядам приютом, укрывательством, продовольствием и пр., то станица такая будет уничтожаться беспощадно артиллерийским огнем" 16. Угроза была подкреплена взятием заложников. С 23 марта, по свидетельству очевидцев, в городе началась настоящая "охота на казаков" 17. Совершались массовые убийства исключительно за принадлежность к казачьему сословию — это были преимущественно инвалиды, пожилые, больные люди. Как ответная мера — уничтожение нескольких продотрядов в казачьих станицах.

Следующий этап — набег партизанских отрядов на Оренбург в ночь с 3 по 4 апреля. Партизаны удерживали несколько улиц в течении нескольких часов, потом отошли. Ненависть, подозрительность и страх вновь всколыхнулись — как следствие, опять начались расправы над казаками без суда. В казачьем Форштадте три дня продолжались самосуды. Начались облавы по близлежащим станицам, аресты священников казачьих приходов, расстрелы "враждебных элементов", контрибуции и реквизиции. Артиллерийским огнём было уничтожено 19 станиц. Станицы запаниковали. Потоком пошли протоколы станиц о желании начать мирные переговоры. В протоколе общего собрания ст. Каменно-Озёрной было показательное замечание: "мы меж двух огней" 18.

Однако коммунистические власти ответили очередным ультиматумом, пригрозив "беспощадным красным террором": "Виновные станицы" будут "без всякого разбора виновных и невиновных сметаться с лица земли" 19.

На съезде трудового казачества 8 мая казаки поставили очень остро вопрос об отношении к ним — "нас, казаков большевики не признают"; "слово "казак" и с арестованным расчёты коротки". Приводились многочисленные факты насилия в отношении казаков. Собравшиеся требовали прекращения неоправданных арестов и расстрелов, реквизиций и конфискаций. Но даже в конце мая губисполком и военно-революционный штаб принимали постановления, требуя прекратить продолжающиеся самосуды и разрушения станиц. Подобные действия оттолкнули казаков от советов, подтолкнули колеблющихся. Отряды самообороны стали основой армии КОМУЧа.

Сходная ситуация имела место на Дону: в станице Вёшенской в конце 1918 г. произошло восстание против белых. В ночь на 11 марта 1919 г. восстание вспыхнуло вновь, теперь уже по причине недовольства политикой большевиков.

Несмотря на совершенно различные, казалось бы, цели, обе стороны действовали практически одними методами. В начале 1918 г. Оренбург в течении нескольких месяцев был под контролем красных, затем в город вступил атаман А.Дутов. Порядки, им устанавливаемые, были удивительным образом схожи с порядками, насаждавшимися коммунистическими властями. Современники подметили это почти сразу же — в меньшевистской газете "Народное дело" появилась статья с характерным названием "Большевизм на изнанку" 20. Из местных органов власти были тут же изгнаны политические противники. Введена цензура. Налагались контрибуции: коммунисты потребовали с оренбургской буржуазии 110 млн.руб., Покровской станицы — 500 тыс., трёх других — 560 тыс. Дутов — 200 тыс. руб. с пригородных слобод и иногородних жителей казачьего Форштадта. Появился институт заложничества: красные брали из "эксплуататорских классов", белые — "из кандидатов в будущие комитеты бедноты и комиссары" 21. Происходили аресты по классовому признаку: красные арестовывали казаков и буржуазию, белые — рабочих и за "активное участие в шайке, именующей себя большевиками". Обе стороны легко нарушали принципы традиционной законности. Так, "расстрельный" приказ Дутова, объявленный 21 июня, распространялся "на все преступления, совершённые с 18 января с.г., т.е. со дня захвата большевиками власти в г.Оренбурге" 22. Трибуналы красных, в свою очередь, опирались на "революционное правосознание".

Симптоматично, что в равной мере от тех и других пострадали казаки, пытавшиеся вести диалог с властью. Почти сразу после занятия Оренбурга красными была закрыта казачья газета, бывшая в оппозиции атаману Дутову, арестованы казаки, выступавшие за диалог с Советами. Распущен исполком Совета казачьих депутатов. Позднее эти же люди были репрессированы Дутовым.

Свою слабость стороны маскировали угрозами. Оренбургский ВРК обратился к казакам с ультиматумом, требуя в два дня "сдать вооружение" и "каждого человека вредного из своих членов". За неисполнение штаб угрожал расстрелом станиц "артиллерийским огнем и снарядами и удушливыми газами". За убийство или покушение на красногвардейца грозили расстрелом всей станицы: "за одного — сто человек". В новом ультиматуме через несколько дней штаб опять угрожал "беспощадным красным террором" 23.

Ещё одним свидетельством слабости можно считать готовность, с которой стороны относили свои провалы на счёт успехов другой стороны. Большевики всё более становились своеобразным "жупелом", которым атаманы запугивали казаков в своих интересах. Любое несогласие с атаманом в итоге стало приписываться влиянию большевиков, как это было, например, в Оренбурге с 4-м полком. Было предложено его распустить, "как распропагандированный большевиками", хотя на деле казаки этого полка только выступили с претензиями к Кругу 24. Факт наличия у партизан, совершивших набег на Оренбург 4 апреля 1918 г., белых повязок был истолкован коммунистами как признак белой гвардии. Логика последующих рассуждений: белая гвардия — это буржуазия, офицеры; следовательно, набег совершён казачьими офицерами, кулачьём и т.п. В итоге всё случившееся было объявлено деянием Дутова, который не имел к этому никакого отношения.

Обе стороны скрывали свою слабость в насилии, достаточно демонстративно перекладывая "вину" отдельных лиц на всю станицу. Дутовцы устраивали расправы над станицами, не подчиняющимися мобилизации. М.Машин приводил свидетельства о ст. Ключевской, которая "расстреляна вся поголовно", местечке Солодянка, которое "было все сожжено и разбито" 25. Аналогично поступали войска В.Блюхера: под их нажимом казаки отступили из станицы Донецкой, вслед за ними в соседние крестьянские хутора отошли "казаки с семьями, не принимавшие участия". Тем не менее, сообщал Блюхер, "выведя из станицы оставшихся женщин и детей, за восстание, усиленную порчу пути, декабрьское восстание станица была предана огню" 26. Расстрелы становились массовым явлением. За два месяца действия директивы на Дону было расстреляно не менее 260 казаков. На территориях Уральского и Оренбургского войск, где в это время были белые правительства, только в Оренбурге в январе 1919 г. за уклонение от службы в белой армии было расстреляно 250 казаков.

Хотели этого красные и белые, или нет, но карательные меры одной стороны неизбежно подталкивали казаков на сторону противников. Генерал И.Г.Акулинин писал: "Неумелая и жестокая политика большевиков, их ничем не прикрытая ненависть к казакам, надругательства над казачьими святынями, и особенно кровавые расправы, реквизиции и контрибуции и разбои в станицах — все это открыло глаза казакам на сущность Советской власти и заставило взяться за оружие" 27. Однако он умалчивал, что белые действовали аналогичным образом — и это тоже "открывало казакам глаза". Территории, побывавшие под одной властью, и хлебнувшие там лиха, сильнее желали другую в надежде на лучшее.

Как же поступали казаки, оказавшись между большевизмом слева и справа? Просто отсидеться в стороне оказалось невозможно. Если для крестьян ещё оставалась такая возможность — определённые "медвежьи углы" оказывались вне зон боевых действий и досягаемости воюющих сторон, то для казаков это практически исключалось — фронты проходили именно по войсковым территориям.

Пассивной формой противодействия можно считать дезертирство: уклонение от мобилизации, уходы с фронта. В условиях гражданской войны, когда ни одна из властей не могла однозначно считаться властью легитимной, по сути своей меняется и содержание понятия "дезертир". Каждая власть — неважно, "белая" или "красная" — исходила из своего "права сильного" проводить мобилизации. Отсюда — неподчинившийся и становился дезертиром. Именно сила, насилие, или угроза таковым, и было тем, что удерживало мобилизованных в рядах воинских формирований. И по мере того, как власть слабела и начинала терпеть поражения и неудачи, усиливался поток беглецов из её рядов. Парадокс, но и белые и красные, провозглашая нередко диаметрально противоположные лозунги, сошлись в одном — в оценке крестьян и казаков как потенциального пушечного мяса, откуда можно бесконечно черпать для себя пополнение.

Дезертирство для казачества было явлением новым — измена присяге и долгу всегда осуждалась. А.И.Деникин писал, что в мировую войну казачество, в противность всем прочим составным частым армии, не знало дезертирства. Теперь же дезертирство стало массовым и пользовалось явной поддержкой населения. Станичники добровольно снабжали дезертиров продуктами, фуражом, лошадьми, и кроме всего этого укрывали их. Дошедшие до нас данные о количестве дезертиров отрывочны, и не позволяют дать цельную картину явления. В казачьих станицах таковых насчитывалось от 10 до 100 человек в каждой 28. Основную массу дезертиров составляли те, кто рассчитывал отсидеться до лучших времён. Фактически речь шла о нежелании крестьян воевать в рядах любой армии, а также о нежелании покидать на долгое время своё хозяйство. По сведениям чекистов, в казачьих станицах Оренбургской губернии дезертиры устраивали открытые собрания, где постановляли не являться в части 29.

Для борьбы с дезертирами широко применялись облавы — в документации советских чиновников это именовалось "выкачкой". В отдельных районах они делались едва ли не ежедневно, но всё равно не добивались успеха. Облавы часто превращались в боевые действия местного значения. Многие дезертиры были вооружены, и при нежелании сдаться и оказании сопротивления карательные отряды стремились их просто уничтожить.

Другим способом было уклонение от службы — постоянно возрастало число отказов, распространёнными стали попытки увильнуть путём отказа от казачьего звания. По Оренбургскому войску был издан специальный приказ, по которому "исключенные из войска Оренбургского казаки без всякого следствия и суда передавались в лагерь для военнопленных" 30.

С конца 1918 г. частыми явлениями стали отказы от ведения военных действий, массовые переходы на сторону Красной Армии. Зимой 1918 — 1919 гг. отказались воевать девять уральских полков, один полк (7-й) перешёл на сторону красных. В мае 1919 г. Колчак распорядился расформировать Отдельную Оренбургскую армию из-за потери последней боеспособности.

Особой формой противодействия стали казачьи партизанские отряды "самообороны", которые стали создаваться в станицах, для обороны от любой внешней угрозы. Основу их составляли казаки запасного разряда и неслужившая молодёжь. Упрощённая биполярная схема расстановки сил в гражданской войне, господствовавшая в отечественной литературе на протяжении десятилетий, неизбежно относила казаков-партизан к одному из лагерей. Оренбургские партизаны, противодействовавшие реквизициям красных отрядов, стали восприниматься как "белые"; казачьи отряды (в т.ч. Ф.Миронова) встретившие летом 1918 г. белых на пути к Волге — "красными". Однако всё было значительно сложнее: так, одним из отрядов оренбургских казаков в 1918 г. командовал Попов, позднее, в 1921 г., присоединившийся со своим отрядом к выступлению красного командира Т.Вакулина 31.

Естественна постановка вопроса — какова была позиция основной массы казачества? Разумеется, казачье сословие уже в начале ХХ века не было той единой общностью, легенды о которой активно поддерживались заинтересованными силами. Расслоение проникало в казачью среду всё глубже и глубже, интересы различных групп в отдельных вопросах доходили до антагонизма. Противоречия эти были вызваны не столько имущественными различиями, сколько отношением к войне. Естественно, существовали экстремисты справа и слева, но едва ли можно утверждать, что именно они определяли общую картину. Хотя, в принципе, все желали считать себя выразителями воззрений всего казачества. Позиция казачества, конечно же, несколько корректировалась под воздействием внешних факторов. И в то же время она оставалась неизменной в своей основе.

В воззрениях крестьянства и казачества было очень много общего. В принципе, как нам кажется, казаков, как земледельческое население, точно — также, как и крестьянство, волновали два важных вопроса: "земля и воля". Сравнение, разумеется, условное — оба элемента этой формулы применительно к крестьянству и к казачеству наполняются несколько иным содержанием. Впрочем, и для крестьянства в различные периоды они звучали по-разному.

Вопрос о земле стоял для казачества столь же остро, как для крестьян. Хотя было и принципиальное различие: последние искали, где недостающую землю найти, казаки искали пути уже имеющуюся у них землю сохранить.

Подъём т.н. "антисоветских" выступлений казаков мы наблюдаем весной 1918 г., когда аграрная политика Советской власти заставляет массы казачества отказаться от "нейтрализма". Во-первых, это были действия продотрядов, отношение к которым казачества и крестьянства было одинаково враждебным. Но значительно более серьёзным фактором стало земельное законодательство. Предложенный коммунистическим правительством вариант разрешения земельного вопроса за счёт казачьих территорий в принципе исключил возможность какого-либо союза земледельцев, вбил клин между силами, могущими в потенциале стать решающим фактором в судьбе страны. Декрет о земле и в ещё большей степени Основной закон о социализации (27.1. [9.2.] 1918 г.) нашли отклик в первую очередь у крестьянства. Казачество от них ничего не получало. Более того, по закону о социализации, оно теряло участки, ранее сданные крестьянам в аренду. На Дону и Кубани недовольство казаков могло быть хоть как-то нейтрализовано передачей рядовым казакам офицерских наделов, но в войсках восточных районов таковых наделов или вообще не было, или они были невелики (в среднем 5,2 %). Весной 1918 г. на местах впервые в значительных размерах предпринимались попытки передела земли, путём изъятия её у казаков. Восстания весны 1918 г. — это не столько восстания против Советской власти, сколько борьба за землю.

Раскол между казачеством и крестьянством стал ощутимым уже с начала ХХ века. Дефицит земли, лучшая землеобеспеченность казаков, более благожелательная по отношению к ним политика правительства, вызывали неприязненное отношение крестьян, ибо противоречило их понятиям о справедливости. В период революции 1905 — 1907 гг. левые пропагандисты специально акцентировали противостояние казаков и крестьян. Ещё более обострилось их соперничество в годы столыпинской реформы, особенно после того, как законом от 4.12.1913 г. было разрешено казакам приобретать при посредничестве крестьянского банка частновладельческие земли не только на войсковой территории, но и за её пределами. Отметим, что в 1917 г. Войсковые круги поспешили закрепить войсковые земли за казаками.

Белые правительства внесли свой "вклад", проводя чистку территории войска от "нежелательного" населения, как это делалось, например, в Оренбургском войске 32. На территории, контролируемой КОМУЧем, массовым явлением стало насильственное возвращение помещичьего имущества при помощи казачьих отрядов. Не желавшие сражаться на общем фронте КОМУЧа оренбургские казаки в итоге привлекались более всего для карательных функций, поддержания порядка и т.п. Казаки обрели вновь ощутимо привилегированное положение. Достаточно традиционная неприязнь казаков и крестьян приобрела "новое дыхание". Заведующий оренбургским губернским агитационным культурно-просветительным отделением в своём отчёте от 9 ноября 1918 г. в центральный отдел констатировал: "Казачье население резко отделяет себя от неказачьего...казачество составляет те партизанские отряды, которые карательными экзекуциями, восстановлением помещичьего землевладения, арестами агентов земельных комитетов, восстанавливают крестьянство против Учредительного собрания... и толкают крестьянство в объятия большевиков" 33. Пропасть между казачеством и крестьянством становилась всё шире и шире.

Понятие "воля" для казаков в итоге вылилось в стремление сохранения своей самобытности, широкого самоуправления, поддержку идей казачьей автономии. Эта идея, что называется, витала в воздухе и уже достаточно давно. После падения самодержавия среди казачьих лидеров родилась мысль превращения войск в нечто среднее между простой административно-территориальной единицей и национальной автономной территорией. Не ставя на том этапе вопрос о выходе из состава России, не поднимая темы создания "казачьей" государственности, они вели разговор о сувернитете, т.е. полновластии в пределах войска. Процесс некоторого обособления от остальной России у разных войск шёл разновременно. Так, на Дону казачье правительство было создано 26 мая 1917 г. Уральское казачье войско заговорило о полном отделении территории уральского казачества от Уральской области в сентябре, одновременно поставив вопрос о переименовании войска (в Яицкое). Отделение (или правильнее — обособление) территории Оренбургского казачьего войска от прочей части губернии уже к декабрю 1917 г. было свершившейся реальностью.

До начала 1918 г. обособление казачьих областей рассматривалась атаманами как меры вынужденная, временная, до созыва Учредительного собрания. Впрочем, А.Дутов уже осенью 1917 г. говорил о создании казачьей федерации для сохранения казачьей самобытности. Руководители казачьих войск по мере усиления революционного кризиса всё больше надежд возлагали на расширение автономии, пока наконец атаман Донского войска А.М.Каледин не провозгласил лозунг создания Юго-Восточного союза казаков Донского, Терского, Кубанского, Астраханского, Оренбургского и Уральского войск, а также горцев Кавказа. Дутов заявлял, что казаки должны считать себя особой нацией.

Разные политические силы, на разных этапах вкладывали в понятие автономии разное содержание.

Широкие казачьи массы понимали автономию по-своему, не связывая жестко её существование с Учредительным собранием. Так, казачья секция Челябинского уездного съезда крестьянских и казачьих депутатов ещё 17 февраля одобрила роспуск Учредительного собрания, заключив, что "в декрете, признающем Россию федеративной советской республикой... есть гарантия, что наша самобытность и исторические права будут сохранены..." 34 Значительное большинство казаков не желало поддерживать Дутова в его противостоянии, и потому было готово к диалогу с советской властью, конечно, при условии определённых гарантий сохранения казачьей автономии. Идея, на начальном этапе бывшая порождением казачьей верхушки, начинает завоевывать всё больше сторонников среди казаков. Автономия стала своеобразным гарантом от нераспространения советской власти и военно-коммунистических мероприятий. (Именно так поняли свою автономию в Башкурдистане.) Показательны свидетельства с мест: в наказе депутатам ст. Разсыпной говорилось о необходимости добиться полной автономии территории войска — "относительно остальной территории Оренбургской губернии и введения в ней советской власти, это нас не касается" 35. Ещё более выразительно название статьи в "Казачьей правде": "Делай что хошь, а нас не трожь" 36.

Ожесточённые бои января — апреля, успехи весны — лета 1918 г. усилили сепаратистские требования. 12 августа Войсковое правительство ОКВ опубликовало указ, по которому объявляло "территорию Войска Оренбургского особой частью Государства Российского" и постановило именовать её впредь "Область Войска Оренбургского". В начале марта 1918 г. Уральская область была объявлена совершенно автономной.

Широкие казачьи массы, судя по всему, понимали автономию, прежде всего, как гарантию неприкосновенности своей территории. Они упорно не желали выходить за её пределы. Так, уральцы приняли наиболее массовое участие в белом движении. Но и они долго соблюдали выдвинутое в начале 1918 г. решение — "За грань не пойдем". При Дутове оренбургские казаки не пошли за пределы войсковой территории — "ограничились тем, что расставили на границах своих владений сторожевые пикеты" 37. Это наблюдалось и позднее: в 1920 — 1921 гг. казачьи "армии" буквально кружили в определённых районах, не желая уходить далеко от родных станиц.

Казачья автономия (как в "атаманском", так и "народном" вариантах) в принципе не устраивала никого. Белое движение выступало за "единую и неделимую Россию", почему Колчак в итоге согласился передать атаманам полномочия только для решения вопросов внутреннего управления казачеством. Коммунисты, из тактических соображений поддерживавшие эту идею, в итоге упорно держались за распространение на всю территорию страны конституции РСФСР, не упоминавшей о казачьей автономии.

Среди других принципиальных моментов следует отметить отношение к форме правления. В принципе, все казачьи войска высказались относительно формы государственного устройства уже летом 1917 г., когда войсковые круги выступили за республику. В.Ленин или не владел информацией, или намеренно искажал реальность, если судить по его заявлению, относительно казачества Дона, "после 1905 г. оставшегося таким же монархическим как прежде..." 38 Почти сразу же после Февраля во всех казачьих областях вводилось демократическое самоуправление, и начинание это находило в казачьей среде самую широкую поддержку.

Особо стоит вопрос о "расказачивании". Важно уточнить, что понимать под этим. Наверное, речь следует вести о ликвидации особого сословного статуса казаков. Показательно, что о расказачивании заговорили почти сразу после Февраля — и либералы, предлагавшие ликвидировать как права, так и обязанности казаков, и сами казаки. Уже весной 1917 года на съездах казачества звучали призывы к ликвидации сословия. Естественно, речь шла о ликвидации, в первую очередь, обязанностей службы. Но был и иной подход: уравнять казаков с крестьянами в пользовании землей. Коммунисты отказывались признавать особость казаков — I-й Всероссийский съезд трудовых казаков в начале 1920 г. констатировал, что "казачество отнюдь не является особой народностью или нацией, а составляет неотъемлимую часть русского народа, поэтому ни о каком отделении казачьих областей от остальной Советской России, к чему стремятся казачьи верхи, тесно спаянные с помещиками и буржуазией, не может быть и речи" 39. В рамках этого подхода ликвидировались казачьи структуры самоуправления, а заодно и все проявления самобытности. С 1920 г. шла кампания по переименованию станиц в волости. В 1921 г. в Оренбургской губ. акция неповиновения в одной из станиц проявилась в демонстративном одевании брюк с лампасами и фуражек с кокардами. Все то, что В.Ленин небрежно назвал "привычными населению архаическими пережитками" 40, для очень многих было значительно большим, и запрет — не постепенное отмирание, но насильственный запрет — был воспринят чрезвычайно болезненно. Казачье стремление к сохранению традиционности истолковывалось как намерение сохранить особое, избранное положение. Несомненно, что социальное расслоение уже достаточно глубоко проникло в казачью среду, но всё же идея казачьего единства была сильнее, она оставалась цементирующим началом.

Как нам кажется, не совсем верно будет утверждать, что выступив в итоге на чьей-либо стороне, казаки, тем самым, однозначно стали красными или белыми. Традиционно принятые в советской литературе объяснения безусловного перехода “трудового казачества” на сторону красных в результате пропагандистской деятельности коммунистов и “кулаков” на сторону белых крайне упрощают сложную картину. Казаки сражаются не столько за кого-либо, сколько против. Казачьи части во всех белых армиях сохраняют некоторую обособленность: самарский КОМУЧ так и не смог заставить оренбургских казаков активно участвовать в боевых действиях, ограничившись полицейскими функциями. Удаление с территории враждебных сил почти сразу влекло за собой спад военной активности. Генерал И.Г.Акулинин с досадой констатировал: “после изгнания большевиков с казачьей земли, энтузиазм казаков сразу упал; появилось желание разойтись по домам, тем более что наступило время сенокоса и уборки хлебов; многие казаки по близорукости считали большевиков совершенно разгромленными; некоторые смотрели на борьбу вне территории Войска, как на дело, их не касающееся (подчеркнуто нами — Д.С.)” 41.

На начало 1919 г. приходится кризис белоказачьего движения, нарастание недовольства тяготами войны и политикой белых правительств. Экономические трудности на территориях казачьих войск приобретают катастрофический характер. Большинство войск находились в зоне военных действий, движение фронта с востока на запад и обратно усугубляло разруху 42. По мере того, как белые армии покидали войсковые территории, усиливался отток из них казаков. На наш взгляд, массовые переходы на сторону красных не есть результат идейного выбора, а просто возвращение домой. За пределы России, в эмиграцию, ушли прежде всего те, для кого не было дороги назад. Остальные же попытались приспособиться к новым условиям. Установление на казачьих территориях т.н. “Советской власти”, а фактически власти коммунистической партии, сделало самым актуальным вопрос о взаимоотношениях партии и казаков.

Следует признать, что коммунистическое руководство относилось к казачеству однозначно, видя в нем в первую очередь “опору трона и реакции”. Исключительно враждебно высказывался Л.Троцкий, утверждая на страницах “Казачьей правды”, что казачество “всегда играло роль палача, усмирителя и прислужника императорского дома”. “Казак, — продолжал далее он, — ...малоинтеллигентный человек, лгун и доверять ему нельзя...приходится заметить сходство между психологией казачества и психологией некоторых представителей зоологического мира” 43. Неприязненно и с недоверием к казакам относился И.Сталин. Показательно его письмо В.Ленину из Царицына 4 августа 1918 г. с обвинениями Ф.Миронова в поражениях, ставя последнему в вину “казачий состав войск”, которые “не могут, не хотят” сражаться с “казачьей контрреволюцией” 44. А, между тем, на деле войска Миронова удержали Царицын. “Исконным орудием русского империализма”, которое издавна эксплуатирует “нерусские народы на окраинах” назвал Сталин казаков на страницах “Правды” в декабре 1919 г. 45 Впрочем, и В.Ленин не был свободен от предубеждения: “На Южном фронте... гнездо несомненно контрреволюционного казачества, после 1905 г. оставшегося таким же монархическим как прежде...” 46 Подобные оценки были типичны для значительной части коммунистического руководства и были определяющими в проводимой политике. Недоверие к казакам наблюдалось на всех этапах гражданской войны. Нам кажется симптоматичным, что после выступления Ф.Миронова в причастности к нему был обвинен Казачий отдел ВЦИКа, дела которого были опечатаны 47.

Коммунисты поставили себя вне остального общества, точнее, над ним. Руководство партии требовало от рядовых партийцев непримиримости ко всем врагам, а таковыми становились все, в чём-либо не согласные с линией РКП(б). Для коммунистов была свойственна удивительная убеждённость, что только они, их партия, знают верный путь к счастью, только они поступают верно. Такой подход изначально лишал эту партию союзников и исключал равноправный диалог с кем бы то ни было, тем более, с крестьянством и казачеством. Всех прочих следовало вести за собой — в партийных документах очень часто встречаются слова о политической отсталости масс, “отсталом Дону” и т.п. Земледельческое население надлежало “расколоть”, а также “долго и с большим трудом и большими лишениями... переделывать” 48. Шло жесткое навязывание новых правил, ценностей, критериев — очевидно полное игнорирование традиций, привычек как российской деревни, так и казачьей станицы. Союзником мог быть только тот, кто безоговорочно принимал как политическую линию коммунистов, так и их руководство. Третьего не дано — как отмечалось в отчёте ЦК РКП (б), “не может быть на Дону никакой средней политики между деникинской реакцией и рабочей революцией” 49. Это говорилось в отношении выступления Ф.Миронова, чьи лозунги были названы “иллюзией демократии”: “Против коммунистов (т.е. против диктатуры революционного класса), в защиту демократии (под видом “народных”, т.е. междуклассовых советов), против смертной казни (т.е. против суровых мер расправы с угнетателями и и агентами) и проч., и проч.” 50

Нужно признать: партия коммунистов с казачеством воевала (нам кажется очень показательной фраза в отчёте ЦК за октябрь 1919 г., где говорилось, что РВС Туркфронта объявил амнистию “всем сдавшимся нашей партии оренбургским казакам”). Все заявления о том, что казачество (“основная масса казачества”) рассматриваются партией “как возможные союзники и друзья” — не более чем агитационные лозунги.

Курс на “расказачивание”, начавшийся как ликвидация сословных перегородок и повинностей казаков (декрет ВЦИК и СНК “Об уничтожении сословий и гражданских чинов” от 11[24] ноября 1917 г., постановление СНК от 9[22] декабря 1917 г., отменившее обязательную военную повинность казаков), постепенно приобрёл иное, более зловещее содержание — истребление казачества и растворение его в крестьянской среде. Достаточно часто это связывают с директивой Оргбюро ЦК РКП(б) от 24 января 1919 г., требовавшей вести “самую беспощадную борьбу со всеми верхами казачества путем поголовного их истребления. Никакие компромиссы...недопустимы”. Беспощадный массовый террор надлежало осуществлять в отношении всех казаков, “принимавших какое-либо прямое или косвенное участие в борьбе с Советской властью”. Требовалось провести полное разоружение, “расстреливая каждого, у кого будет обнаружено оружие после срока сдачи” 51. Изданная в развитие инструкция РВС Южфронта от 7 февраля требовала “немедленно расстреливать” “всех без исключения” казаков, занимавших выборные должности, всех офицеров красновской армии, всех деятелей контрреволюции, “всех без исключения богатых казаков”, у кого найдено оружие. Как следствие — резко ухудшилось положение на Донско-Кубанском и Уральско-Оренбургском фронте 52.

На территории Оренбургского войска директива не была реализована — регион контролировался белыми. Однако, есть факты eё использования белыми в агитационных целях. Всё это привело к потере Оренбургско-Уральского края и восстаниям казаков. 16 марта 1919 г. пленум ЦК постановил, что “ввиду явного раскола между северным и южным казачеством на Дону” “мы приостанавливаем принятие мер против казачества” 53. Это решение вовсе не было признанием ошибки — его просто “приостановили”. На местах же это проигнорировали и продолжили прежний курс. Так, на следующий день, 17 марта, РВС 8-й армии директивно требовал: “Все казаки, поднявшие оружие в тылу красных войск, должны быть поголовно уничтожены, уничтожены должны быть и все те, кто имеет какое-либо отношение к восстанию и к противосоветской агитации, не останавливаясь перед процентным уничтожением населения станиц...” 54 Как следствие — успешный прорыв деникинцев в мае 1919 г. в районе Миллерово и присоединение к ним восставших.

Для советских историков и определённой части нынешних российских свойственно сосредотачивать внимание на декретах Советской власти, партийных документах, анализируя политику коммунистов в отношении казачества на их основе. Разумеется, они являются источником, но картина, создаваемая на их основе, идеальна — реальность ощутимо отличалась. При комплексном рассмотрении бросается в глаза лёгкость корректировки курса — порой на диаметрально противоположный. То, что некоторые авторы полагают исправлением допущенных “ошибок”, на самом деле было лишь тактикой. Собственно, сюда же можно отнести и согласие на казачью автономию — вопрос для казачества достаточно важный и болезненный.

Политика была достаточно двойственной. Коммунистическая власть вроде бы признавала стремление казаков к автономии. В обращении Второго съезда Советов высказана мысль о необходимости создания повсеместно советов казачьих депутатов 55. Тогда же создан казачий отдел ВЦИК. Поначалу, будучи слабы и нуждаясь в помощи, коммунисты были склонны поддерживать идею автономии — так, в январе 1918 г. Ленин заявлял: “Против автономии Донской области ничего не имею” 56. III Всероссийский съезд Советов в январе провозгласил Россию Федеративной республикой. С IV съезда это стал съезд и “казачьих” депутатов. Весной 1918 г. СНК издал “Декрет об организации управления казачьими областями”, где отмечалось, что все казачьи области и войска “рассматриваются как отдельные административные единицы местных советских объединений, т.е. как губернии”. Как результат, в марте — апреле 1918 г. существовали Донская, Терская, Кубано-Черноморская республики. Декрет 1 июня 1918 г. закрепил широкую автономию казачьих областей. В период октября 1917 по май 1918 г. (период ощутимой слабости) коммунисты стояли за автономию казачьих районов. К осени 1918 начался пересмотр политики: 30 сентября президиум ВЦИК принял решение о ликвидации Донской республики. Стоило положению на фронтах измениться в лучшую сторону — и произошёл лёгкий отказ от собственных гарантий. На местах уничтожались казачьи органы самоуправления — вместо них создавались ревкомы, кое-где централизованно. Так, после возвращения красных к Оренбургу в апреле 1919 г. губревком постановил ввести в казачьих районах ревкомы, на гражданской территории — Советы.

Для ревкомов было свойственно назначенчество, принудительность, контроль. Временное положение о станичных ревкомах требовало от них организовать под угрозой трибунала сдачу военного имущества, относя к таковому даже подсумки, бинокли, сёдла. От ревкомов требовалось “разграничить все мужское население данной станицы, вести учет белогвардейцев-казаков и красноармейцев-казаков, составив на них списки” 57. Но когда в октябре началась мобилизация, появился приказ РВС Туркфронта, обещавший замену ревкомов органами власти, избранными населением. Когда же в апреле 1919 г. в Оренбурге попытались создать казачий исполнительный комитет для казачьей автономии, то были строго одёрнуты ВЦИКом. В телеграмме, подписанной Я.Свердловым, говорилось чётко: “ В каждом пункте должен существовать единый орган власти” 58. Фактически, казакам не было дозволено создать свою власть — допускался лишь вариант, сформулированный П.Кобозевым, уполномоченным центра: “Мои указания на порядок образования нового казачьего совета через комитет бедноты запятая коммунистической ячейки запятая через полное осуществление классовой продовольственной советской политики” 59.

Окончательной точкой в вопросе можно считать декрет СНК “О строительстве советской власти в казачьих областях”, который в 1920 г. прямо ставил задачей “учредить в казачьих областях общие органы советской власти” на основе Конституции РСФСР. Вскоре на бывшие казачьи области специальным постановлением ВЦИК были распространены все общие законоположения о землеустройстве, землепользовании, лесах.

Сходной была ситуация относительно призыва казаков, предоставления им возможности воевать за Советскую власть. На Южном Урале, где в начале 1918 г. Дутов позорно бежал, нужды в казаках не было. 1 февраля 1918 г. Оренбургский ВРК потребовал от Временного Совета ОКВ отменить мобилизацию — т.к. декретом СНК “все казачьи части распущены” 60. На Дону положение было иным, и 30 мая 1918 г. СНК призвал “трудовых казаков Дона и Кубани” стать под ружьё 61. Следствием кризиса начала 1918 г. следует считать новые декреты: декрет СНК от 1 июня 1918 г. “Об организации управления казачьими областями” уже предусматривал возможность формирования частей революционной армии, а декрет 11 июня объявлял мобилизацию на территории Сибирского и Оренбургского войск 62.

Определяющей в тот период была деятельность коммунистов на местах. Совершенно правильно отмечал Ф.Миронов в письме В.Ленину 31 июля 1919 г.: “Большая часть крестьян судит о Советской власти по ее исполнителям” 63. Сотня гуманных декретов легко перечёркивалась в сознании людей одним беззаконным расстрелом. Позиция местных коммунистов была гораздо жёстче и последовательнее — в массе своей они отказывались признавать за казаками какой-либо особый статус, тем более автономию. Причина такой неприязни, на наш взгляд, крылась в стереотипах, коренившихся в сознании крестьян, всегда полагавших, что казаки находятся в привилегированном положении и тому завидовавших, и городских жителей, рабочих, представлявших себе казачество как монолитную реакционную силу, опору старого режима — в приказах и обращениях неоднократны упоминания о “казачьей нагайке”, “гулявшей” по спинам трудящихся, “вековых врагах трудового народа”, “вековых царских холопах”. Оренбургский губернский съезд Советов в марте 1918 г. заявил, что “все казаки против соввласти” 64.

Крайне враждебную и непримиримую позицию занимало Донбюро, неоднократно ставившее вопрос об уничтожении “путем целого ряда мероприятий... кулацкого казачества, как сословия”. Январская директива нашла поддержку в Уральском казачьем войске, на территории, контролируемой коммунистами — т.н. “левые” уральцы стояли за истребление казачества. Призывы уничтожить казачество звучали на Челябинской уездной партконференции в августе 1919 г., Оренбургской губпартконференции в ноябре.

Пожалуй, из всех местных партийных структур наиболее откровенно свои позиции сформулировало именно Донбюро. В решении, принятом не позднее 21 апреля 1919 г., говорилось о “полном, быстром и решительном уничтожении казачества как особой бытовой экономической группы, разрушении его хозяйственных устоев, физическом уничтожении казачьего чиновничества и офицерства, вообще всех верхов казачества, активно контрреволюционных, распылении и обезвреживании рядового казачества и о формальной ликвидации казачества” 65.

Неверно думать, что современники не понимали смысла происходящего. Ф.Миронов в письме В.Ленину 31 июля 1919 г. прямо назвал подобную идею планом уничтожения казачества: “Им нужно туда-сюда пройти по казачьим областям и под видом усмирения искусственно вызываемых восстаний обезлюдить казачьи области, опролетарить, разорить остатки населения и, поселив потом безземельных, начать строительство “коммунистического рая” 66.

Реализация на “советских” территориях военно-коммунистического эксперимента, отягощённая стереотипами враждебного отношения к казачеству, привела достаточно быстро к разрыву. Важным элементом политики было осуществление экономического террора, направленного на экономическое обескровливание казачества. В рамках “расказачивания” у казаков изымались земли — так, только на территории Оренбургского казачьего войска крестьянам и бедноте было передано около 400 тыс. дес. пахотной земли и 400 тыс. сенокосных угодий. Известная директива Оргбюро ЦК РКП(б) от 24 января 1919 г., призывавшая к террору, в числе прочего требовала конфискации у казаков сельскохозяйственных продуктов и поощрения переселений бедноты 67.

Особую роль сыграла продразвёрстка. И как бы ни пытались коммунистические идеологи прикрыть происходящее изящными построениями о продуманном изъятии “излишков” с последующей компенсацией земледельцам, фактически всё сводилось к изъятиям всего, что доставали руки продотрядчиков. Брали там, где можно было взять и где успевали взять. Ни о какой справедливости не было и речи. Добровольность не гарантировала от последствий, скорее напротив, с повинующегося брали больше. Согласно инструкциям, у добровольно сдающих разрешалось “реквизировать” только “излишки”, а у неповинующихся допускалась полная конфискация. По логике выходило, что продотрядам было даже выгоднее иметь дело с врагами, провоцировать казаков на противодействие. Размеры развёрстки постоянно росли, постепенно понятие “излишков” становится достаточно условным — циркулярное письмо ЦК “К продовольственной кампании” разъясняло, что “разверстка, данная на волость, уже является сама по себе определением излишков” 68. Хозяйства производящей полосы к 1921 г. сдавали до 92% производимого продукта 69.

Окончательный удар по казачеству нанёс голод 1921 — 1922 гг. Его нельзя считать спровоцированным, но на определённом этапе он был использован для “очистки” от ненужного “человеческого материала капиталистической эпохи” (Н.Бухарин). Складывалось впечатление, что это использовалось и для борьбы с крестьянскими восстаниями — повстанцы получали продовольственную и иную помощь от местного населения, а в голодающих районах им помощь найти было очень трудно, приходилось уходить. Кроме того, это было скрытой репрессией против населения, поддерживающего повстанцев. Так, казачье население Илецкого района Оренбургской губернии активно содействовало повстанцам в 1920 г. Затем была проведена чуть ли не абсолютная “выкачка” продовольствия (станицы сдали хлеб 120%, мясо 240%) — опасаясь кары, население предпочло подчиниться [70]. Но когда разразился голод, помощи от властей жители станиц не получили никакой. Более того, в сентябре 1921 г. был воспрещён выезд из района — в итоге наблюдалась огромная смертность. Сходная ситуация была в соседней Самарской губернии, где Пугачёвский и Бузулукский уезды в 1920 — 1921 гг. были едва ли не самыми взрывоопасными. В начале 1922 г. там отмечались даже случаи людоедства.

В 1920 — 1922 гг. по всей стране поднимается волна крестьянских выступлений, вызванная проводимой коммунистами политикой. Протесты против нее принимают различные формы — от заявлений недовольства до волнений и повстанчества. Для того, чтобы мирное население поднялось с оружием в руках против недавно установившейся власти, должно пройти некоторое время — необходим определённый период, в течение которого происходит как бы знакомство с властью и попытка привыкнуть к ней. Невозможность нормального сосуществования и становиться в итоге решающим фактором. Протесты казачьего населения против продразвёрстки в этот период как бы растворяются в общекрестьянском протесте и вычленить их из общей картины достаточно сложно, тем более, что, по сути, они были схожи.

Особняком стоят активные повстанческие действия вновь создаваемых казачьих партизанских отрядов. Все они были, как правило, малочисленны, объединяя максимум несколько сот человек. Слабость требовала поиска союзников — вот почему командиры этих отрядов постоянно искали контактов друг с другом. В основном такие группы не имели постоянной базы, находясь в постоянном движении. Действия их, заключавшиеся в набегах на населённые пункты и истребление там “врагов”, неизбежно вели к сворачиванию агитационной деятельности. Идейные позиции повстанцев заявлялись крайне скупо, можно сказать без преувеличения, что во главу угла была поставлена борьба с коммунистами. Все эти отряды уже начинали балансировать на той грани, которая отделяла идейных противников коммунистического режима от бандитов, воюющих против всех и вся. Их трагедия заключалась в невозможности возврата к мирной жизни — дорогу назад преграждали и обоюдное нежелание идти на компромиссы, и уже пролитая кровь. То, что о победе теперь не могло быть и речи, было очевидно всем. Сопротивление малых групп повстанцев было сопротивлением обречённых.

На юге такие отряды действовали в период 1920 — 1922 гг. Так. в июле 1920 г. под Майкопом М.Фостиковым была создана казачья “Армия возрождения России”. На Кубани не ранее октября 1920 г. образован т.н. 1-й отряд Партизанской русской армии под командованием М.Н.Жукова, просуществовавший до весны 1921 г. С 1921 г. он же возглавил “Организацию белого креста”, имевшую подпольные ячейки на северо-западе Кубани. В конце 1921 — начале 1922 г. на границе Воронежской губ. и Верхне-Донского округа действовал отряд казака Якова Фомина, бывшего командира кавэскадрона Красной Армии. В первой половине 1922 г. со всеми этими отрядами было покончено.

В регионе, ограниченном Волгой и Уралом, действовало большое количество мелких казачьих групп, существование которых ограничилось, преимущественно, 1921 годом. Для них характерно было постоянное движение: то на север — в Саратовскую губ., то на юг — в Уральскую обл. Проходя по границам как уездов, так и губерний, повстанцы на какое-то время как бы выпадали из-под контроля чекистов, “обнаруживаясь” в новом месте. Эти отряды стремились к объединению. Значительное пополнение они получали за счёт оренбургских казаков, причём молодежи. В апреле произошло объединение ранее действовавших самостоятельно групп Сарафанкина и Сафонова. После ряда поражений 1 сентября отряд присоединился к отряду Аистова, возникшего, скорее всего, в Уральской области ещё в 1920 г. по инициативе нескольких красноармейцев-фронтовиков. В октябре 1921 г. ряд ранее разрозненных партизанских отрядов, наконец, объединился, слившись с “Восставшим войскам воли народа” Серова.

Восточнее, в Зауралье, (в основном в пределах Челябинской губернии), партизанские отряды действовали преимущественно в 1920 г. В сентябре — октябре возникла т.н. “Зелёная Армия” Зведина и Звягинцева. В середине октября чекистами в районе станицы Красненской была обнаружена организация местного казачества, которая снабжала оружием и продовольствием дезертиров. В ноябре возникла аналогичная организация казаков в поселке Красинском Верхнеуральского уезда. Постепенно происходит измельчание повстанческих групп. В сводках ВЧК за вторую половину 1921 г. постоянно упоминалось о “мелких шайках бандитов” в регионе.

Казачество Сибири и Дальнего Востока выступило позже, поскольку Советская власть там установилась только в 1922 г. Партизанское казачье движение достигло размаха в 1923 — 1924 гг. Для этого региона характерен особый момент — вмешательство в события отрядов казаков бывших белых армий, ушедших за границу, а теперь переходящих на советскую сторону. С повстанчеством здесь было покончено к 1927 г.

Важнейшим, на наш взгляд, показателем кризиса проводимой коммунистами политики, явилась полоса восстаний под красным знаменем и советскими лозунгами. Казаки и крестьяне выступают совместно. Основу повстанческих сил составляли красноармейские части. Все выступления имели сходные черты и даже в какой-то степени были взаимосвязаны между собой: в июле 1920 г. восстала дислоцировавшаяся в районе Бузулука 2-я кавалерийская дивизия под командованием А.Сапожкова, объявившая себя “Первой красной армией Правды”; в декабре 1920 г. возглавил выступление в сл. Михайловской К.Вакулин (т.н. отряд Вакулина-Попова); весной 1921 г. из части Красной Армии, находившейся в Бузулукском уезде для подавления “мятежей кулацких банд” (последствия деятельности там “Армии Правды”) возникла “Первая народная революционная армия” Охранюка-Черского; осенью 1921 г. восстал Орлово-Куриловский полк, назвавшийся “Атаманской дивизией восставших [войск] групп воли народа”, которым командовал один из бывших командиров Сапожкова В.Серов.

Все руководители этих повстанческих сил были боевыми командирами, имели награды: К.Вакулин ранее командовал 23-м полком мироновской дивизии, награждён орденом Красного Знамени; А.Сапожков — организатор обороны Уральска от казаков, за что получил золотые часы и личную благодарность от Троцкого. Основная зона боевых действий — Поволжье: от донских областей до реки Урал, Оренбурга. Наблюдался некоторый отказ от локальности выступлений — оренбургские казаки составляют значительную часть повстанцев Попова в Поволжье, уральские — у Серова. В то же время, терпя поражения от коммунистических войск, повстанцы всегда старались отойти в районы, где эти части формировались, родные большинства восставших. Казаки привнесли в повстанчество элементы организованности, сыграв ту же роль, что играли ранее, в прежних крестьянских войнах — создали боеспособное ядро.

Лозунги и обращения повстанцев свидетельствуют, что, выступая против коммунистов, они не отказывались от самой идеи. Так, А.Сапожков полагал, что “политика Советской власти вместе с тем и коммунистической партии в своем трехлетнем течении далеко зашла вправо от той политики и декларации прав, которые выставлялись в октябре 1917 года” 71. Серовцы говорили уже о несколько иных идеалах — об установлении власти “самого” народа “по принципу великой Февральской революции”. Но при этом заявляли, что не против коммунизма, как такового, “признавая за коммунизмом великое будущее, и идею его священной” 72. О народовластии говорилось и в воззваниях К.Вакулина.

Все эти выступления на долгие годы получили ярлык “антисоветских”. Между тем, следует признать — они были “просоветскими”. В том смысле, что выступали за советскую форму правления. Лозунг “Советы без коммунистов” по большому счёту не несёт в себе того криминала, который ему приписывался на протяжении десятилетий. В самом деле, Советы должны были быть органами власти народных масс, а не партий. Может быть, эти выступления следовало называть “антикоммунистическими”, опять-таки с учётом их лозунгов. Однако, размах выступлений вовсе не означает, что казачьи и крестьянские массы были против курса РКП(б). Выступая против коммунистов, казаки и крестьяне, в первую очередь, имели ввиду “своих” местных, — именно действия конкретных лиц были причиной каждого выступления.

Восстания красноармейцев подавлялись с исключительной жестокостью — так, например, 1500 чел. сдавшихся “народармейцев” Охранюка в течение нескольких дней безжалостно вырубались шашками 73.

Город Оренбург в этот период можно рассматривать как своеобразную границу. Западнее его население, в основном, поддерживало советскую форму правления, большинство мероприятий советской власти, протестуя только против их “искажения” и обвиняя в этом коммунистов. Основная сила повстанческих отрядов — казаки и крестьяне. Восточнее тоже были выступления, преимущественно в Челябинской губернии. Эти, по составу почти полностью казачьи, отряды громко именовали себя “армиями”, были достаточно дисциплинированы, имели все или почти все обязательные атрибуты настоящих воинских формирований — штаб, знамя, приказы и т.п. Важным отличием было ведение печатной агитации — все они издавали и распространяли воззвания. Летом 1920 г. возникли Голубая национальная армия Всероссийского Учредительного собрания, Первая Народная Армия, Зелёная Армия. Примерно в то же время возник отряд С.Выдрина, объявившего себя “военруком вольного Оренбургского казачества”. Анализ лозунгов и заявлений восставших казаков Челябинской губернии (“Долой Советскую власть”, “Да здравствует Учредительное Собрание”) показывает, что в восточных районах население желало жить более традиционно. В занимаемых станицах ликвидировались органы советской власти и вновь выбирались атаманы — как временное правительство. В программных заявлениях власть Советов и власть коммунистов трактуется как нечто единое. Большое распространение и отклик в массах имел призыв борьбы за власть Учредительного собрания, которое, скорее всего, воспринималось как антитеза власти Советов — власть более легитимная.

Нам кажется показательным, что в отношении несогласных союзников коммунистическая власть всегда использовала ложь. Ни в одном случае не раскрывались истинные причины конфликта. Любые выступления против коммунистов трактовались последними исключительно как проявление нездоровых амбиций и проч. — но никогда не признавались собственные ошибки. Обвиненный в мятеже в 1919 г. Ф.Миронова буквально оклеветали. В листовке Троцкого говорилось: “Что явилось причиной временного присоединения Миронова к революции? Теперь это совершенно ясно: личное честолюбие, карьеризм, стремление подняться вверх на спине трудящихся масс” 74. В непомерном честолюбии и авантюризме обвиняли и А.Сапожкова, и Охранюка.

Недоверие к казачеству распространялось и на казачьих лидеров. Политику в их отношении можно определить одним словом — использование. Собственно, это нельзя полагать каким-то особым отношением именно к казакам — сходно коммунисты вели себя в отношении всех союзников — башкирских лидеров во главе с Валидовым, Думенко и проч. Показательна запись в протоколе заседания Политбюро ЦК 15 октября 1919 г.: “Запросить Реввоенсовет Юго-Востфронта и Донской исполком о способах использования в военно-политических целях антагонизма донцов и кубанцев с Деникиным (использование Миронова)” 75. Судьба Ф.Миронова вообще типична для казачьего комнадира: на этапе активной борьбы за Советскую власть даже не был награждён — он так и не получил ордена, к которому был представлен. Затем, за “мятеж” его приговаривают к расстрелу и... прощают. Буквально смешанный с грязью Миронов “вдруг” оказывается хорошим. Троцкий проявил себя как умный и беспринципный политик: Миронов — это имя. В телеграмме И.Смилге 10 октября 1919 г. читаем: “Я ставлю в Политбюро ЦЕКА на обсуждение вопрос об изменении политики к Донскому казачеству. Мы даем Дону, Кубани полную “автономию”, наши войска очищают Дон. Казаки целиком порывают с Денинкиным”. Расчёт делался на авторитет Миронова — “посредниками могли бы выступить Миронов и его товарищи” 76. Имя Миронова задействовали для агитации, обращений. За этим следуют высокие назначения, награды, вплоть до почётного революционного оружия. И в финале, в феврале 1921 г. — обвинение заговоре, а уже 2 апреля — расстрел.

По мере того, как исход войны становился всё более и более очевидным, авторитетные партизанские командиры и крестьянские вожаки, способные вести за собой, становились ненужными, и даже опасными. Так, одно только заявление К.Вакулина о том, что Ф.Миронов на его стороне, обеспечило ему массовую поддержку. А.Сапожков явно принадлежал к типу беспартийных крестьянских вождей, способных увлечь за собой — чего стоит его требование к своим красноармейцам либо расстрелять его, либо дать ему и всему комсоставу полное доверие 77. Убеждённость в том, что именно его личность является цементирующим началом для дивизии, в итоге привела его к конфликту с партийными структурами.

Показательны слова А.Сапожкова, полагавшего, что “со стороны центра наблюдается недопустимое отношение к старым заслуженным революционерам”: “Расстрелян такой герой как Думенко. Если бы Чапаев не был убит, его бы, конечно, расстреляли, как, несомненно, расстреляют Буденного, когда будут в состоянии без него обойтись” 78.

В принципе, можно говорить о проводимой коммунистическим руководством на заключительном этапе Гражданской войны целенаправленной программе дискредитации и отстранения (истребления) выдвинувшихся во время войны народных командиров из казачьей и крестьянской среды, пользующихся заслуженным авторитетом, лидеров, способных повести за собой (может быть, даже уместно сказать, харизматических личностей).

Главным для казачества итогом Гражданской войны было завершение процесса “расказачивания”. Следует признать, что в начале 20-х гг. казачье население уже слилось с прочим земледельческим населением — слилось в плане своего статуса, круга интересов и задач. Точно так же, как указ Петра I о податном населении, в своё время, ликвидировал в принципе различия между группами земледельческого населения путём унификации их статуса и обязанностей, точно так же и проводимая коммунистическими властями политика в отношении земледельцев сблизила столь различавшиеся ранее группы, уравняв всех, как граждан “Советской республики”.

В то же время казачество понесло невосполнимые потери — было выбито почти полностью офицерство, погибла значительная часть казачьей интеллигенции. Множество станиц было уничтожено. Значительное количество казаков оказалось в эмиграции. Политическое подозрение в отношении казаков осталось надолго. Причастность, хотя бы косвенная, к белому казачеству или повстанческому движению оставляла клеймо на всю оставшуюся жизнь. В ряде районов большое число казаков было лишено избирательных прав. Под запрет попало все, что напоминало о казачестве. Вплоть до начала 30-х гг. шли методичные поиски “виновных” перед советской властью; обвинение кого-либо в причастности к “казачьей контрреволюции” оставалось самым серьезным и влекло неизбежно репрессии.

Список литературы

Данилов В.П., Тархова Н. Введение // Филипп Миронов (Тихий Дон в 1917 — 1921 гг.) Док-ты и мат-лы. М., 1997. С. 6.

Иванова Н.А., Желтова В.П. Казачество в составе населения России (конец XIX — начало ХХ вв.) // Тезисы докладов межд. научн. конф. "Казачество в истории России". Краснодар, 1993. С. 55.

Народы России. Энциклопедия. М., 1994. С. 4.

Зайцев А.А. О некоторых тенденциях в истории кубанского казачества // Тезисы докладов межд. научн. конф. "Казачество в истории России". Краснодар, 1993. С. 103.

Филипп Миронов (Тихий Дон в 1917 — 1921 гг.). Док-ты и мат-лы. М., 1997. С. 9.

Машин М.Д. Оренбургское и уральское казачество в годы гражданской войны. Саратов, 1984. С. 21.

Гражданская война в Оренбуржье (1917 — 1919 гг.). Док-ты и мат-лы. Оренбург, 1958. С. 32.

История казачества азиатской России. Т. 3. ХХ век. Екатеринбург, 1995. С. 71 — 72.

История казачества Урала. Под ред. В.Ф.Мамонова. Оренбург — Челябинск, 1992. С. 209.

Машин М.Д. Указ соч. С. 38.

Футорянский Л.И. Казачество в период гражданской войны // Казачество в Октябрьской революции и гражданской войне. Черкесск, 1984. С. 54.

История казачества Урала. С. 210.

Государственный архив Российской Федерации (Далее — ГАРФ). Ф. 1235. Оп. 82. Д. 4. Л. 98.

История казачества азиатской России. Т. 3. С. 72.

За власть Советов. Сб. восп. Чкалов, 1957. С. 145.

Войнов В. Атаман Дутов и трагедия Оренбургского казачества // Рифей. Уральский краеведческий сборник. Челябинск, 1990. С. 75.

"Рабочее утро". № 41. 18 (5).7.1918.

"Голос трудового казачества". №4. 8 (21).4.1918.

"Известия Оренбургского исполнительного комитета Совета казачьих, рабочих и крестьянских депутатов". № 49. 11.4(29.3).1918.

"Народное дело". № 7. 17.7.1918.

Гражданская война в Оренбуржье (1917 — 1919 гг.). Док-ты и мат-лы. Оренбург, 1958. С. 151, 164.

Там же. С. 153 — 154.

"Вестник Народное дело". № 15. 3 (21).4.1918; № 18. 10(28).4.1918.

Гражданская война в Оренбургском крае: По воспоминаниям участников гражд. войны и док. Чкалов, 1939. С. 29 — 30.

Машин М. Указ соч. С. 58.

Гражданская война в Оренбуржье. С. 137.

Акулинин И.Г. Оренбургское казачье войско в борьбе с большевиками. 1917 — 1920. Шанхай, 1937. С. 168.

Советская деревня глазами ВЧК-ОГПУ-НКВД. 1918 — 1939. Док-ты и мат-лы. В 4-х тт. (Т. 1. 1918 — 1922 гг.). М., 1998. С. 304.

Там же.

"Оренбургский казачий вестник". 1918. 24 августа.

Народное сопротивление коммунизму в России. Урал и Прикамье. (ноябрь 1917 — январь 1919 гг.) Док-ты. (ИНРИ) Париж, 1982. С. 230.

"Оренбургский казачий вестник". № 74. 5.10.1918.

ГАРФ. Ф. 671. Оп. 1. Д. 28. Л. 15.

"Казачья правда". № 8. 27.2.1918.

"Казачья правда". № 5. 23.2.1918.

"Казачья правда". №34. 20.3. (2.4.)1918.

Попов Ф. Дутовщина. Борьба с казачьей контрреволюцией в Оренбургском крае. М. — Самара, 1934. С. 142.

Ленин В.И. Полн. собр. соч. Т. 38. С. 277.

История казачества азиатской России. Т. 3. С. 101.

Ленин В.И. Полн. собр. соч. Т. 50. С. 387.

Акулинин И.Г. Указ. соч. С. 42.

История казачества азиатской России. Т. 3. С. 85.

Цит. по: Абрамовский А.П., Кобзов В.С. Оренбургское казачье войско в трех веках. Челябинск, 1999. С. 291.

Филипп Миронов. С. 77.

Цит. по: Попов Ф. Дутовщина... С. 6.

Ленин В.И. Полн. собр. соч. Т. 38. С. 277.

Филипп Миронов. С. 399.

Ленин В.И. Полн. собр. соч. T. 43. С. 319.

Отчет ЦК РКП(б) в период 15 сентября по 15 октября 1919 г. // Известия ЦК КПСС. 1989. Прил. к № 12. С. 105.

Там же.

Филипп Миронов. С. 138.

Там же. С. 237.

Известия ЦК КПСС. 1989. № 8. С. 163.

Филипп Миронов. С. 164.

Декреты Советской власти. Т. 1. М., 1957. С. 20.

Ленин В.И. Полн. собр. соч. Т. 50. С. 365 — 366.

Государственный архив Оренбургской области (Далее — ГАОО). Ф. 2405. Оп. 1. Д. 144. Л. 265.

ГАРФ. Ф. 1235. Оп. 94. Д. 397. Л. 56.

Там же. Л. 54.

ГАОО. Ф. 2418. Оп. 1. Д. 24. Л. 1.

Декреты Советской власти. Т. 2. М., 1959. С. 362.

Там же. С. 428.

Филипп Миронов. С. 260.

ГАОО. Ф. Р-1. Оп. 1. Д. 101. Л. 3, об.

Филипп Миронов. С. 185.

Там же. С. 263.

Там же. С. 138.

Известия ЦК КПСС. 1989. Прил. к № 12. С. 3.

Никольский С.А. Власть и земля. М., 1990. С. 55.

Сафонов Д.А. Великая крестьянская война 1920 — 1921 гг. и Южный Урал. Оренбург, 1999. С. 85, 92.

Архив УФСБ по Оренбургской области. Д. 13893. Т. 11. Л. 501.

Сафонов Д.А. Указ. соч. С. 275.

Центр документации новейшей истории Челябинской области. Ф. 77. Оп. 1. Д. 344. Л. 118, об.

Филипп Миронов... С. 375.

Там же. С. 453.

Там же. С. 447.

Архив УФСБ по Оренбургской области. Д. 13893. Т. 11. Л. 40.

Там же. Л. 502.