Т.Б. Перфилова

Галлией в древности называли обширные территории от реки По до северных морей и от реки Рейн до Пиренеев, где сейчас находятся такие государства, как Франция, Бельгия, Швейцария, Западная Германия. Большая часть Галлии, называемая Трансальпийской, или «Косматой», была покорена Гаем Юлием Цезарем в 58 - 52 гг. до н.э. [1] и спустя всего два столетия превратилась в наиболее романизированную западную римскую провинцию. Здесь существовало не менее тысячи агломераций городского типа, где проживало около миллиона человек, - десятая часть всех кельтов страны [2]. Галло-римские города с их театрами, триумфальными арками, термами, школами были символами романизации провинции, живущей в общем ритме и пространстве Средиземноморья и пользующейся всеми благами pax Romana [3]. IV век, также, как и конец II-ого, исследователи единодушно называют периодом расцвета галльских земель [4], что было обусловлено целым рядом факторов.

Галльский город Августа Треверов (совр. Трир) стал резиденцией многих императоров: Констанция Хлора, Константина II, Грациана и других. Потеснив «пышную галльскую столицу» [5] Лугудун (совр. Лион), Августа Треверов превратилась в политический и культурный центр провинции. При императорском дворце была открыта большая библиотека [6]. В этом городе, сразу ставшем знаменитым, возрос статус риторической школы. Она была выделена императором Грацианом из всех других высших образовательных центров Галлии, так как жалованье ритора здесь отныне составляло 30 аннон, в то время, как в других городах провинции оно не превышало двадцати четырёх (Cod. Theod. XIII. tit. 3.1,11).

В IV в. Галлия, граничащая с Германией, стала римским форпостом в борьбе с варварами, что ещё больше укрепляло значение этой провинции в латиноязычном западном мире. Нарбоннская Галлия, самая густонаселённая, наиболее романизированная, а ещё раньше эллинизированная часть Галлии, превратилась в экономический центр Западной Римской империи. Галлия постепенно становилась хранилищем римской культуры и образованности, о чём свидетельствует «пышное развитие литературы и искусств, близорукими глазами современников» представленное как «эпоха славы и благоденствия родного государства» [7].

Распространению римского культурного наследия в Галлии способствовали многочисленные школы, часть из которых относилась к разряду «больших». Такое определение ряд исследователей [8] даёт высшим учебным заведениям гуманитарной направленности, которые мы в дальнейшем будем называть высшими, так как риторика - главный предмет их «учебных программ» - изучалась только на третьей, высшей ступени образования, а риторами, или профессорами красноречия, в Римской империи назывались преподаватели риторических школ.

Из высших школ Галлии, возникших в эпоху Августа и Тиберия (начало I в.), самыми древними и наиболее известными считались Массилийская и Августодунская.

Школа в Массилии (Марсель) пользовалась большой славой, далеко переходящей границы провинции. Сюда приезжали учиться дети богатых римских аристократов. Их привлекала не только программа, весьма обширная, особенно в области медицины, астрономии, географии, но прежде всего, преподаватели греческого языка. Бывшая греческая колония, Массилия, основанная около 600 г. до н.э., имела первоклассных греческих грамматиков, поэтому греческий был одним из важнейших учебных предметов. «Трёхязычный город», по словам Варрона, подражал во всём Афинам и отчасти заменял эту греческую столицу на западном побережье Средиземного моря. Его богатая научная традиция, «здоровая в моральном отношении обстановка» [9] создали славу Массилии как «великому университетскому городу» [10].

Другая, не менее известная школа, в Августодуне (совр. Отён) пополнялась преимущественно местными уроженцами из знатных и влиятельных семей, нередко связанных со жреческой элитой кельтской Галлии - друидами. Школа в Августодуне была настолько многочисленной, что в 21 г., во время восстания Флора и Сакровира, через взятие в заложников её учащихся, Сакровир пытался обеспечить нейтралитет галльской знати, преданной римлянам. В середине III в. Августодунская высшая школа вновь оказалась в эпицентре политической борьбы, связанной с возникновением Галльского сепаратного государства. Солдаты Галльской империи в течение семи месяцев 268 - 269 гг. осаждали Августодун, союзника Рима, и превратили город в груду развалин. Здание школы сгорело. Деятельность школы была восстановлена только в IV в., когда император Констанций Хлор (305 - 306) в знак особого расположения к гражданам этого города отослал из Рима в Августодун одного из своих приближённых, начальника канцелярии Евмена, происходившего из династии риторов этого города. Личные качества Евмена, дар красноречия, нравственные достоинства, должны были, по соображениям императора, способствовать восстановлению былого величия риторической школы Августодуна. «Там будете вы формировать умы юношества и внушать им склонность к лучшей жизни. Не считайте это унизительным для того высокого сана, которым вы обличены. Почтенная профессия поднимает, а не унижает достоинство человека», - написал император Евмену, отправляя его из Рима на родину [11]. Для того, чтобы работа в провинции не напоминала ссылку, Констанций Хлор установил жалованье Евмену вдвое большее, по сравнению с тем, что тот имел при дворе, - 600 тыс. сестерциев [12]. Всё это огромное состояние ритор потратил на ремонт школы [13], которая, благодаря его стараниям, возродилась к новой жизни.

Школа находилась в самом центре города. Императоры, посещая Августодун, следовали прямо мимо неё. Она стояла вблизи двух храмов греческим богам, Минервы и Аполлона, «как бы в родственном объятии божеств» [14], покровительствующих познанию. Божественный разум должен был обогащать юношество, по мысли Евмена, мудростью, красноречием, благоразумием [15]. Здание школы было красивым [16], оно напоминало храм науки и искусства и, подобно греческим храмам, имело портики [17]. В образовательных целях Евмен приказал изобразить на стенах портиков все земли и моря, все города, племена и страны, покорённые римским оружием.

Высшие школы существовали и в других галльских городах: Лугудуне (совр. Лион), Бурдигале (Бордо), Толозе (Тулуза) [18], Пиктаве (Пуатье), Виенне (Вьенна), Арелате (Арль), Нарбоне (Нарбонн), Весонтии (Безансоне), Авсцие (Ош), Ангулеме [19], и как уже отмечалось, в Августе Треверов (Трир). По мнению Ф.Гизо, эти учреждения, способные «содействовать развитию умов, движению вперёд и господству идей» [20], определяли духовное состояние гражданского общества Галлии.

Из многочисленных галльских высших школ нам наиболее хорошо известна Бурдигальская, которая подготовила тысячу своих воспитанников для судебной деятельности форумов и две тысячи выпускников для римского сената и провинциальных самоуправляющихся городов-муниципиев [21]. Студентом этой школы был поэт, ритор и политический деятель Авзоний (Авсоний). Воспитанником другой риторической школы, Лугудунской, был галльский епископ Аполлинарий Сидоний. Их литературное наследие, поэмы и письма, представляют большой интерес для изучения состояния образованности галльской элиты IV - V вв., так как позволяет понять организацию учебной деятельности в грамматических и риторических школах, восстановить программу обучения в центрах обучения риторике, создать представление о профессиональных и личных качествах преподавателей, проследить карьеру некоторых выпускников лучших образовательных учреждений Галлии, понять литературные пристрастия в поздней Римской империи, оценить роль интеллигенции в жизни западных римских провинций.

Биография Децима Магна Авзония (ок. 310 - ок. 394) известна лучше многих других древних поэтов. Почти на каждой странице своих сочинений [22] он рассказывает о себе, о своих родственниках, преподавателях и товарищах, описывает города, в которых жил, не без гордости и тщеславия повествует о своей блестящей политической карьере.

Семья Авзония была греческого происхождения. Три поколения родственников поэта по линии отца проживали на территории Аквитании, юго-западной Галлии, сначала в городке Коссио (совр. Базас), затем в Бурдигале. Отец Авзония, знавший греческий лучше, чем латынь, был знаменитым врачом, практиковавшим в своё удовольствие, потому что платы за лечение он не брал. Среди многочисленных родственников Авзония было немало известных в Галлии представителей интеллигенции. Его дед по линии матери был астрологом, предсказавшим блестящую судьбу своему внуку, Дециму (Parentalia. 4, 17 - 20). Его тётка, Эмилия Гилария, учёная и умная, занималась медициной (ibid. 6,6). Самым прославленным в семье был Эмилий Магн Арборий, работавший ритором в Толозе. Его имя, Магн, стало вторым именем Авзония, данным ему при рождении. Дядя сыграл важную роль в воспитании и приобщении к науке юного Авзония. Он рано заметил в ребёнке способности и взял его, десятилетнего, в свою риторическую школу. Впоследствии Авзоний, с благодарностью вспоминая этого своего родственника, назовёт его «лучшим из ближних моих», «матерью и отцом» (Parent. 3, 6 и 8). Арборий был видным авторитетом среди риторов и адвокатов Галлии и Испании, «всей Европы», по словам Авзония (ibid., 15). Подобно многим преподавателям гуманитарных наук, он любил поэзию, был известным писателем и поэтом, его имя вспоминали ещё и в V в. Благодаря ему, Авзоний рано пристрастился к поэзии и духу классических образцов литературы, выработал лёгкость и изящество стиля, соединённые с латинской ясностью и стройностью [23]. Толозу, где Авзоний провёл восемь лет, обучаясь сначала грамматике, затем риторике, он называет своей «кормилицей» («матерью» считая Бурдигалу, свою родину). Период обучения Авзония в Толозе прервался в 328 г. Арборий был вызван в Константинополь для воспитания сына императора Константина I Констанция II. Однако талантливый ритор не долго мог пользоваться блестящим положением придворного наставника: через несколько месяцев пребывания в новой столице Римской империи он скончался. Авзонию пришлось вернуться в Бурдигалу. Здесь он продолжил своё риторическое образование, слушая лекции самого знаменитого из местных профессоров Тиберия Виктора Минервия (у которого позднее, когда Минервий переехал в Рим, училась и другая знаменитость той эпохи, Симмах), а также некоторых других, в том числе Латина Алкима Алетия (Profes. 1; 2; 3). Это были видные учёные, о которых с уважением говорит историк Аммиан Марцеллин; их имена в следующем столетии употреблялись почти как нарицательные для обозначения блестящих риторов (Amm. Marc. XVIII. 1; Apoll. Epist. V, 10).

В Бурдигале Авзоний закончил своё риторическое образование. Здесь же он, не без протекций своего отца, члена местной курии, и его друзей, муниципалов, получил место грамматика, а через несколько лет, благодаря уже своим собственным успехам на преподавательской стезе, добился и должности городского ритора (Profes. XI, 3; XXIV, 6; «К читателю». 15, 18, 27). Около 30 лет Авзоний занимался преподавательской деятельностью в Бурдигале. Свои воспоминания о работе грамматиком и ритором, а также хвалебные отзывы о всех своих учителях и коллегах он изложил в поэме «О преподавателях Бурди-галы» [24] .

Другая известная литературная величина Галлии - Гай Соллий Аполлинарий Сидоний (430 - 480), сохранивший воспоминания по интересующей нас проблеме, жизни высших школ Галлии, родился в Лугудуне. Фамилия, к которой он принадлежал, «привыкла считать высшие должности как бы наследственными» [25]. При императоре Константине II его дед, тоже Аполлинарий, один из самых известных лугудунских граждан, был назначен главою административного управления и судопроизводства Галлии. В отличие от Авзония, Аполлинарий Сидоний не оставил панегириков своим преподавателям, хотя лучше него никто не смог бы дать нам сведений о характере высшего образования в Галлии того времени, т.е. середины и второй половины V в. Однако, изучая его литературную деятельность, сохранившую следы полученного образования и воспитания, мы можем составить представление об интеллектуальной подготовке галльской знати и, что ещё более важно, о состоянии процесса обучения накануне гибели Западной Римской империи.

Лугудун - один из самых густонаселённых городов Галлии, в прошлом, столица провинции, насчитывал 80 - 100 тыс. жителей [26]. Современники называли этот город gymnasium mundi. Здесь уже в I в. проводились состязания в риторике, о чём вспоминает Светоний в биографии Калигулы (XX) и Ювенал (Sat. VI. 148). Провинциальная элита ценила «словесное знание», считала его эквивалентом знатности (Apoll. Epist. VIII. 1), а свою учёность, выставляя напоказ, прославляла в гиперболических комплиментах, типа «сама Аттика не была так аттична, и сами Музы так мусичны», [как ты] (ibid. IV. 3). Любовь к редкостным словам, неологизмам, панегирикам, поэзии галльская знать впитывала со школьной скамьи.

Бурдигала, также как и Лугудун, принадлежала к числу городов, которые в эдикте Грациана от 374 г. характеризуются как «процветающие и блистающие славой своих преподавателей». Сам Авзоний в стихах, посвящённых родине, восхваляет башни городских стен, доходящие до облаков, широкие площади, улицы, дивные взору, мраморные фонтаны («О знаменитых городах». 20). Уже давно прошло то время, когда Марциал, желая найти синоним для человека малокультурного, серого провинциала, использовал фразу «Бурдигальский пентюх» (Epigr. IX, 32). К IV в. Бурдигала стала одним из крупнейших центров риторической учёности, а её риторы приобрели известность не только в западных провинциях, но и в столицах империи, Риме и Константинополе.

В риторических школах завершался процесс обучения, начатый в элементарных и грамматических школах. Сюда приходили юноши в позднем отроческом возрасте (Aus. Profes. 17, 11), уже овладевшие навыками пассивной речи, т.е. умеющие правильно читать по-гречески и на латыни и получившие азы в комментировании классических текстов: Гомера и Менандра, Вергилия, Горация, Теренция (Aus. Profes. 21,8; 17; «К внуку своему, Авсонию». 45 - 60).

Из сохранившегося труда Агреция, грамматика IV или V в., «О правописании, свойстве и различии слов» становится понятным, что в грамматических школах занимались лексическим и этимологическим толкованием слов. Подобные штудии становились очень важным направлением учебной деятельности из-за порчи латинского языка варваризмами и солецизмами (синтаксическими ошибками). Даже лучшие писатели утрачивали чистоту и правильность слога, забывая об их долготе и краткости, а лучшие поэты, порывая с классикой, увлекались неологизмами. Грамматик Агреций объяснял синонимы и различия в значении слов, звучащих одинаково. Он давал примеры употребления слов, апеллируя к латинским классикам: Цицерону, Горацию, Теренцию, Титу Ливию, а, комментируя сложные фрагменты, приводил исторические, мифологические, географические объяснения [27].

Преподаватели греческой грамматики, изучавшейся также в «средней» школе, вводили учеников в тонкости греческого языка, учили плавной и мягкой эллинской речи (Aus. Profes. 8, 11). Количество греческих грамматиков уже в IV в. начинает сокращаться. По мнению С.В. Ешевского, в Массилии, главном центре греческой образованности, к V в. остались только латинские риторы и грамматики [28]. Однако, в некоторых школах: Лугудуне, Бурдигале, Бордо -греческий язык, как и раньше, преподавался. Авзоний мог писать макаронические стихи («К Аксию Павлу, письмо двуязычное») на смеси латинского языка с греческим, вставляя много греческих фраз различных стихотворных размеров. Аполлинарий Сидоний знал греческий очень хорошо. Он даже перевёл с языка орининала сочинение греческого писателя II - III вв. Филострата Старшего «Жизнь Аполлония Тианского» (Epist. VIII.3). Некоторые выдающиеся представители галльской интеллигенции: Леон Нарбонский, Лампридий, Маммерт Клавдиан - в совершенстве владели греческим. Аполлинарий Сидоний, упоминая своих друзей из галльской знати, не жалеет лестных слов для восхваления их эрудированности, образованности и уровня владения греческим языком. Так, познания в греческой истории Консентия Старшего из Нарбона были настолько совершенны, что, с его слов, гремящий Гомер и стремительный Геродот не смогли бы сохранить первенство («Похвала Консентию» [29]. 135), а при появлении его на аттической сцене смолкли бы Софокл и Еврипид (там же. 127). Консентий II вёл «двуязычные» переговоры с Феодосием Младшим в Византии, и его «округлой» греческой речи рукоплескали византийцы (там же. 230-240).

Таким образом, лучшие традиции в организации «среднего» образования сохранялись в Галлии и в V в., хотя, как мы отметили, некоторые изменения всё же были заметны современникам. Они относились, как правило, к технике владения греческим языком, который начал терять своё значение в интеллектуальной среде после нарушения территориальной целостности Римской империи и оформляющемся разделе латиноязычной Западной Римской империи и гре-коязычной - Восточной (395 г.).

С дидактикой грамматических школ и их психологической атмосферой знакомит нас Авзоний в послании «К внуку своему, Авсонию, об отроческом учении». Внук поэта, видимо, боялся приступать к обучению у грамматиков, зная об их несдержанности и злоупотреблении физическими наказаниями. Действительно, рукоприкладство имело место в школах второй ступени, и Авзоний не желает скрывать правды от своего маленького внука. Характеризуя грамматиков, Авзоний отмечает, что учитель «грозен», «мрачен и стар, и голос его неприветлив», на челе у него «угрожающе морщатся складки», и даже седины его кажутся «свирепыми» (13 - 15). Он не старается утаить и того, что питомцы грамматических школ нередко слышат «свистящие удары», видят «открытые розгам спины», жезл тростяной и «бич, до поры притаившийся в кожаных ножнах» (25, 29 - 30). Видимо, сильно врезались в память самого старика Авзония скрипящие от дрожи учеников скамьи и его неподдельный ужас и страх, нежелание утром идти в школу, раз он решил поделиться этими своими детскими переживаниями с внуком. (31 - 32). Вряд ли мальчика могли успокоить слова деда, брошенные мимоходом, что можно забыть о страхе, хотя бы раз увидев учителя добрым (16). Не боясь и себя скомпрометировать в глазах потомков, Авзоний вынужден признаться внуку, что когда он сам работал грамматиком, его «ласка» по отношению к «непокорным» ученикам сочеталась с «острасткой» (70), потому что «они безо всякой склоняли охоты шею под тяжкую власть, и губу от узды воротили» (77 - 78). Опытный преподаватель, Авзоний, советует малышу не поддаваться малодушию, «услышав властный учительский крик», и не пугаться «немилой строгости» (3). Через эти способы постижения науки прошли десятки поколений, в том числе и его дед, и дядя, а также его отец и мать.

Призывая внука подумать о блестящей карьере адвоката, ритора, государственного чиновника, о чести консула, Авзоний пытается ему внушить, что слава и успех даются только тем, кто «тернистой тропою красноречия» следует ввысь (43), помня, что от горького корня появится сладкий плод (73).

Далее Авзоний, уже не как родственник, а как известный ритор, даёт советы внуку, с каких произведений надо начинать процесс обучения и какие приёмы использовать для достижения успеха в «учебной упряжи» (12). В основе постижения тайн грамматики, по мнению Авзония, находятся не подвластные времени творения «отца "Илиады"» и «немеркнущего» Менандра (46 - 47). Далее наступает черёд «лирного Флакка» (Горация) и «Мароновой песни» (Вергилия), комедий Теренция и двух исторических произведений Г.Саллюстия Криспа, «Заговора Катилины» и «Истории» (56 - 65). «Трагические фразы» и «песнопения для лирной игры» (53 - 54), т.е. греческие трагедии и лирику, видимо, изучали в последнюю очередь, как это следует из текста поэмы Авзония.

Авзоний вводит нас в методику обучения в грамматических школах, когда даёт советы внуку об организации процесса изучения названных произведений. Их надо громко и с расстановкой читать, чтобы понять продуманный ритм произведений и прояснить для себя смысл неизвестных слов, увидеть «отборный слог отчего языка» (57 - 58). Помимо чтения, Авзоний рекомендует внуку выучивать произведения наизусть (5), что обычно практиковалось в грамматических школах для развития памяти и демонстрации в нужный момент своей эрудиции.

Далее Авзоний наставляет внука учиться «с лёгким сердцем», т.е. с удовольствием, не забывать о необходимости чередования «времени занятий и времени досуга» (4).

Таким образом, из послания Авзония к внуку следует, что грамматическая школа закладывала фундамент риторической образованности. Она учила бережно и внимательно относиться к слову, формировала навыки исследовательского труда и культуру речи, развивала интеллектуальные способности учащихся. Степень сложности видов работы, связанных с восприятием информации в текстах, комментариями и интерпретацией, соответствовала возможностям учащихся. Серьёзное обучение искусству речи, как и приобщение к наукам, по мнению Авзония, было возможно, только когда «юность покажется на пороге» (73 - 74), т.е. в риторической школе.

Главным предметом на третьей, высшей ступени обучения, была риторика - искусство красноречия. С.В. Ешевский утверждает, что риторика приобрела в Галлии особое значение в «связи с отличительными особенностями кельтского национального характера: лёгкостью речи, плодовитостью воображения, любовью к эффектности» [30]. Первая латинская риторическая школа в Риме была открыта именно галлом в I в. до н.э [31]. Галлия дала наибольшее количество преподавателей риторики. Панегирик как один из видов прославляющего красноречия также получил особое распространение именно в Галлии. Панегириками императору Юлиану и префекту Галлии Саллюстию Секунду прославился учитель Авзония Латин Алким Алетий (Profes. 2, 22 - 24).

Курс занятий в риторической школе распадался на три, тесно связанные между собою области: теорию красноречия, устный и письменный анализ текстов, самостоятельные выступления.

В теорию красноречия входило учение о подаче материала и аргументации; учение о расположении материала во вступлении, изложении обсуждении, заключении; учение о трёх стилях - высоком, среднем и низком - и о трёх средствах возвышения стиля - отборе слов, сочетании слов и фигурах слов; учение о запоминании и исполнении речи [32].

Авзоний, наш главный информатор о высших школах Галлии, подробно не останавливается на теории красноречия, видимо полагая, что для его современников, выходцев из этих школ, подобная информация не представляет никакого интереса. Только в «Грифе о числе три» он упоминает об «отлично знакомых» ему трёх временах, трёх лицах, трёх родах; «трёх степенях сравнения, девяти стихотворных стопах, триметрическом стихе, всей грамматике и музыке» [33], что исключает всякие сомнения в его хорошей теоретической подготовке, связанной с обучением в высшей школе.

В предисловии к «Технопегниям», или к «Шуткам ремесла», Авзоний замечает, что в его коротких стихах нет места ни красноречию, ни разработке чувств, ни вступлениям, ни повторениям, ни заключениям, ни иным приёмчикам, которые в одну строчку попросту не поместятся [34]. Анализируя эту фразу, мы можем сделать вывод о том, что любая речь, которую разрабатывали студенты на занятиях, должна была состоять из вступления, повествования, доказательства, заключения. Это была обычная, стандартная структура риторической «диспозиции». Кстати сказать, многие стихи Авзония несут отметину хорошо выученных и отработанных в риторической школе правил построения речи. Они начинаются прологом («Действо семи мудрецов»), обращением к адресату («Распятый Купидон», «Гриф о числе три»), предисловием («Технопег-нии»), вступлением (сборник «Эпиграммы»; «Вступление к эпиталамию»). Чёткость и стройность изложения, вместе с разбивкой на части, присутствует даже в шутливых стихах Авзония, например, в «Свадебном центоне». Выводами, подведением итогов, заключением обозначается конец повествования (к примеру, «Заключение» к «Технопегниям»).

В своих литературных работах, включая и письма, Авзоний применяет различные стихотворные размеры: дистихи, латинский и греческий гекзаметр, ямбы, гендекассилабы и др. В одном произведении он искусно может применять различные размеры. Например, в «Молитве ропалической» он использует гекзаметры, состоящие из 1-, 2-, 3-, 4— и 5- сложного слова, которые создают впечатление «палицы», утолщающейся к концу. Отсюда и название стихотворного размера, - «ропалический» [35]. Ради забавы Авзоний может позволить себе использовать редкие размеры для 11-сложного стиха [36].

Этим «экзотическим» знаниям в области поэзии он, видимо, был обязан своему учителю - ритору Луциолу, который «законы стиха объяснял» и «ритмам учил» (Profes. 3,3- 4).

Авзоний обладал познаниями и в области лингвистики, различая долгие и краткие звуки («К Феону, при получении от него яблок и стихов»), и в сфере стилистики, используя «слог красноречия тройной: возвышенный, скромный и третий, тканный из нитей простых» («Гриф о числе три». 65 - 66).

Объяснение теории языка и стиля требовало высокой квалификации у преподавателей, глубоких знаний, многолетнего опыта. Не случайно поэтому большинству риторов Бурдигалы и Толозы Авзоний даёт определение «учёный» (Profes. 3, 1; 4, 16; 5, 1; 25, 9), некоторых он награждает эпитетом «образец учёности» (2, 8). Характеризуя личную жизнь преподавателей, он отмечает, что они были счастливы «среди наук» (5, 19), преуспели в науках (7, 9), и с их смертью «наука потеряла свой плод» (6, 44 - 45). Эти фразы красноречиво свидетельствуют о том, что профессора серьёзно занимались теорией красноречия и делились своим мастерством со студентами на занятиях. Сам Авзоний, проработав не один десяток лет ритором, овладел глубокими познаниями в теории красноречия. Он упоминает имена Эмилия Апра - грамматика-комментатора II в., Теренция Скавра - автора учебника по грамматике II в., Валерия Проба - одного из самых знаменитых филологов I в. и их прославленных предшественников: Зенодота (III в. до н.э) и Аристарха (II в. до н.э) - александрийских грамматиков, а также Варрона (I в. до н.э), сочинения которого были главным пособием для грамматиков («О себе». 20; Profes. 13, 3; 20, 7 и 9).

Аполлинарий Сидоний, как и Авзоний, никогда не утаивал своей великолепной образованности и использовал любую возможность, чтобы продемонстрировать свои познания в области риторики. В «Похвале Консентию» он перечисляет многочисленные размеры, которые и он, и его друзья используют при написании стихов (гекзаметры, пентаметры, трёхмерные трохеи, дактиль, спондей, одиннадцатисложник - 22 - 27); в «Послании о замке Понтия Леонтия» [37] он сообщает, что, как и его кумир Стаций, не любит двустишия или четверостишия, но, следуя науке поэзии Флакка, «расширяет свой предмет, вставляя пурпурные лоскутья общих мест» (5).

Ознакомившись с теорией ораторского искусства, студенты приступали к разбору образцовых сочинений, прежде всего, речей Цицерона, к которым добавлялись поэмы Вергилия и трактат Квинтилиана «Воспитание оратора».

Затем наступала очередь самостоятельных декламаций на заданные темы, т.е. ораторских упражнений.

В риторических школах, как в западных, так и восточных провинциях Римской империи, с момента их возникновения существовало 12 «прогимнасм», т.е. подготовительных упражнений: 1. пересказ басни на традиционные эзоповские сюжеты: 2. рассказ на мифологическую тему; 3. хрия - изречение, тезис, мысль с обстоятельным анализом; 4. гнома - сентенция, формулировка общепринятых положений, объяснение смысла нравственных и назидательных изречений; исследование правдоподобности общеизвестных легендарных событий с последующим утверждением или опровержением; 6. сочинение на общие места или типы; 7. похвала; 8. энкомия - порицание; 9. сравнение; 10. этопея - декламация от имени исторического лица или литературного персонажа, воссоздающая его характер, настроение; 11. экфрасис - описание личностей или предметов, памятников архитектуры и искусства; 12. положение - размышление об общем или общеизвестном вопросе [38].

Двумя главными видами декламаций, свазориями и контроверсиями, завершался третий этап обучения. Свазория - это рассмотрение вопроса, законо-предложения после всестороннего обсуждения всех «за» и «против». Контро-версия - это доказательная речь, имитирующая судебный процесс: споры истца и ответчика, обвинителя и защитника.

Тематика подготовительных упражнений Авзонием не приводятся. Однако, упоминания о некоторых типах упражнений риторической подготовки в высших школах мы находим в его произведениях. Так, с благодарностью вспоминая Тиберия Виктора Минервия, известного не только в Бурдигале, но также в Риме и Константинополе, Авзоний называет ту область, в которой этот преподаватель был непревзойдён ни кем из его коллег, - «мнимые процессы», т.е. контроверсии (Profes. 1, 15). В творчестве Авзония мы обнаруживаем многочисленные подтверждения его прилежания и хорошей успеваемости в риторической школе. Общие места встречаются в изобилии в его стихах и письмах, в частности, приём перечисления, который профессора рекомендовали своим студентам, чтобы те могли наиболее убедительно блеснуть своей учёностью. К примеру, в своей поэме, «Мозелла» Авзоний перечисляет сорта рыб, водящихся в реке, а в «Распятом Купидоне», рассказывая о том, как коварный бог попал в руки женщин, пострадавших от несчастной любви, он перебирает все имена героинь-страдалиц древних мифов. В своих письмах к любимому ученику и другу Павлину он сравнивает себя и его с Орестом и Пиладом, Нисом и Эвриалом, Дамоном и Финтием, Перифоем и Тезеем, символизирующими примеры нерушимой дружбы.

Авзоний предстаёт перед нами и мастером пересказа: ничего не потеряв и не придумав, он перечисляет в стихах 12 первых римских императоров, 12 подвигов Геркулеса, 12 месяцев, 9 муз, 7 планет, 4 всегреческие игры. В других своих стихах он акцентирует внимание на знакомых предметах, но стремится разглядеть в них нечто неожиданное, выразить своё восприятие обыденного, общеизвестного (например, «О знаменитых городах»). Он владеет искусством детализации («Мозелла») и умело пользуется сравнениями, черпая свой словарный арсенал из мифологии и истории культуры. Почти автоматически в его сознании всплывают образы Миноса и Солона, когда он пишет о справедливости, Пифагора и Нумы Помпилия - о божественной учёности; Аристарха и Зенодота - о книжной учёности; Феба и Эскулапа - о врачах, кентавра Хирона - об учителях. Разновидностью рассказа-похвалы являются циклы поминальных стихотворений Авзония, посвящённых его родственникам и преподавателям Бурдигалы. С примером гномы мы встречаемся, читая «Действо семи мудрецов» и вместе с автором вспоминая изречения философов Греции. Образцом экфрасиса является любовная лирика поэта, посвящённая пленнице Бисулле, или описание картины «Распятый Купидон». Размышляя «О пифагорейском "да" и "нет"», Авзоний знакомит нас с техникой положения.

Таким образом, поэтическое наследие Авзония является яркой иллюстрацией знаний, приобретённых в высшей риторической школе, а для нас - ценным источником изучения структуры образовательного процесса и основных технологий учебной деятельности в «средних» и высших учебных заведениях гуманитарной ориентации Галлии. Функционирование школ в культурном пространстве провинции не отражалось на ухудшении качества подготовки их выпускников. Организация учебной деятельности подчинялась многовековым традициям получения классического образования и не отличалась от аналогичных стандартов в образовательных центрах восточных провинций и двух столицах поздней Римской империи, Риме и Константинополе.

Примечания

1. Нарбоннская Галлия (совр. Южная Франция), расположенная вдоль северного побережья Средиземного моря, отошла в состав римских земель в 121 г. до н.э.; Цизальпийская Галлия (север Апеннинского п-ова) была подчинена ещё раньше, в ходе компаний 197, 194, 191 гг. до н. э.

2. Бродель Ф. Что такое Франция? Люди и вещи. М., 1995. С.76.

3. Там же. С.74.

4. Бродель Ф. Указ. соч. С.89; Брюсов В. Великий ритор. Жизнь и сочинения Децима Магна Авсония // Русская мысль. Кн. III. М., 1911. VIII. С.3; Ешевский С.В. К.С. Аполлинарий Сидоний. Эпизод из литературной и политической истории Галлии V века. М., 1855. С.11; Савукова В.Д. Состояние латинской образованности в Галлии периода падения Римской империи // Вопросы античной литературы и классической филологии / Отв. ред. М.Е. Грабарь-Пассек. М., 1966. С.348.

5. Бродель Ф. Указ. соч. С. 78.

6. Гизо. История цивилизации во Франции. Т. 1 и 2. М., 1877. С.76.

7. Брюсов В. Указ. соч. С.3.

8. Гизо. Указ. соч. С. 76; Савукова В.Д. Указ. соч. С.348.

9. Общая история европейской культуры / Под ред. И.М. Гревса, Ф.Ф. Зелинского, Н.И. Кареева, М.И. Ростовцева. Т. VII. История Франции в раннее средневековье. Спб., 1913. С. 231.

10. Там же. С. 230.

11. Евмен. Речь о восстановлении школы ораторского искусства в Августодуне // Памятники позднего ораторского и эпистолярного искусства II - V века. М., 1964. С. 117-124.(14).

12. Там же. 14.

13. Там же. 16.

14. Там же. 9.

15. Там же. 10.

16. Там же. 3.

17. Там же. 20.

18. Авсоний. О преподавателях Бурдигалы // Поздняя латинская поэзия / Сост. М. Гаспаров. М.,1982. С. 64 - 81.

19. Гизо. Указ. соч. С. 74.

10

20. Там же.

21.Auson. Profes. 9-10.

22. Все ссылки на сочинения Авзония сделаны по изд.: Поздняя латинская поэзия/Пер. М.Гаспарова, М. Грабарь-Пассек, Ю. Шульц, В. Брюсова. М.,1982. С. 37 - 188; Аполлинарий Сидоний цит. по изд.: Поздняя латинская поэзия. Указ. соч. С. 543-571.

23. Брюсов В. Указ. соч. С.4.

24. Латинское название этого произведения «Commemoratio professorum Burdi-galensium», сокращённо «Profes.»

25.Ешевский С.В. Указ. соч. С.2.

26. Бродель Ф. Указ. соч. С. 78.

27. Ешевский С.В. Указ. соч. С. 17 - 19.

28. Там же. С. 15.

29. Аполлинарий Сидоний. Похвала Консентию / Пер. С. Ошерова // Поздняя латинская поэзия. Указ. изд. С. 551 - 564.

30. Ешевский С.В. Указ. соч. С. 21.

31. Это была школа Луция Плотия Галла. См.: Моммзен Т. История Рима. Т. II. М., 1937. С. 400.

32. Гаспаров М. Введение // Поздняя латинская поэзия. Указ. изд. С. 12.

33. Авзоний. Гриф о числе три // Поздняя латинская поэзия. С. 123.

34. Авзоний. Технопегнии // Там же. С. 127.

35. Поздняя латинская поэзия. Указ. изд. С. 632.

36. Там же. С. 635.

37. Аполлинарий Сидоний. Послание о замке Понтия Леонтия / Пер. С. Ошерова // Поздняя латинская поэзия. Указ. соч. С. 544 - 551.

38. Аверинцев С.С. Риторика и истоки европейской литературной традиции. М., 1996. С. 273; Гаспаров М. Введение // Поздняя латинская поэзия. Указ. изд. С. 13 - 14; Соколов В.С. Плиний Младший. Очерк истории римской культуры времён империи. М., 1956. С. 84 - 85.