После падения Западной империи носителем императорского титула оставался малолетний Феодосий II, стоявший во главе Византийской империи почти всю первую половину V в (408—450). Ни Феодосий II, ни его ближайшие преемники не относятся к числу таких деятелей, которые были бы в состоянии направлять исторические события или подготовлять других к исполнению важных предначертаний. Нет, V столетие не располагает такими людьми на троне, вследствие чего события, не завися от волн отдельных личностей, идут тем нормальным течением, которое определялось как неизбежностью самих событий, так и логическим их развитием.

Вступив в 7 лет на престол, Феодосий уже по малолетству не мог управлять делами огромной империи, переживавшей притом необычайно тревожную и критическую эпоху. Впрочем, Феодосий и в юном возрасте, и в зрелых годах не выходил из-под влияния окружавших его и приближенных к нему лиц. То обстоятельство, что судьбы Восточной империи, попав в руки человека, который всего больше прилежал к искусству каллиграфии, т. е. к красивой переписке древних рукописей и к уединенной, почти монастырской жизни, несмотря на это, не испытали сильных потрясений, имеет себе объяснение в том, что вблизи Феодосия оказались лица, способные руководить им ко благу. Первые годы царствования во главе управления стоял префект Востока Анфемий, удерживавший влияние, по-видимому до 414 г. Это был человек, насколько можно судить по скудным сведениям о нем, стоявший на высоте занятого им положения. Ему ставят в упрек — едва ли, впрочем, основательно — недостаток твердости в деле константинопольского архиепископа И. Златоуста и супруги Аркадия, говорят, что он мог бы при добром желании оказать ему должную защиту.

С 414 г. можно считать уже определившимся влияние Пульхерии, сестры Феодосия, которая была старше его только двумя годами и, между тем, приобрела почти безграничное влияние на своего брата. Будучи объявлена августой и состоя в государстве первым лицом после императора, а во дворце будучи законодательницей и образцом, с которым все соображались, Пульхерия стала давать тон придворной жизни и разнообразно обнаруживать влияние на государственные дела. Весь продолжительный период царствования Феодосия отмечается, по справедливости, весьма характерным женским влиянием августы Пульхерии.

Долговременное господство Пульхерии, сначала при Феодосии II, а затем при Маркиане, должно было наложить особенную печать на Большой дворец в Константинополе и отразиться на многих сторонах государственной жизни. Наиболее характерной чертой нужно признать своеобразно понятое благочестие и монашеский род жизни, усвоенный Пульхерией и введенный в придворный обиход. Она не только себя обрекла на безбрачие, но к тому же побудила и своих двух сестер, Аркадию и Марину. Три сестры Феодосия составили при дворе род религиозной общины, проводя жизнь «в подобии монашеских трудов», ограничили доступ мужчин в покои принцесс, приняли для себя за образец простой род жизни, скромный стол и частое упражнение в молитве и пении псалмов. Дела благотворительности, постройка церквей и монастырей, забота о чистоте церковного учения и об уничтожении неправых и еретических мнений, попечение о подвижниках, столпниках и анахоретах и тщательное расследование мощей святых мучеников — такими чертами характеризуется у церковных историков деятельность Пульхерии. Нужно отдать ей и ту справедливость, что помыслы о благочестии не закрывали для нее важности политических обязанностей правительницы. Она была выше своего брата не только в нравственном смысле, но и по уму и способности разобраться в сложных делах и окружить себя даровитыми исполнителями ее воли. Она прекрасно владела греческим и латинским языками, вела обширную переписку и сосредоточила в своих руках нити правления.

Характер Феодосия развивался под влиянием его сестры. Она организовала для него учебную программу, пригласила для него лучших учителей, себе же предоставила заботу об образовании правительственных способностей и внешнего поведения, приличного носителю короны восточного императора. В этом отношении нельзя не видеть, что Пульхерия не достигла блестящих успехов, ибо из Феодосия она не сделала способного политического деятеля. Точно так же современники упрекают ее за то, что она допустила непомерное развитие подкупности и продажи должностей. При ней никто не мог считать себя неспособным занимать какие угодно начальственные и административные должности.

При оценке деятельности Пульхерии и Феодосия нужно, впрочем, твердо держаться границ времени, в которое они жили, и настроения тогдашнего поколения. Чрезвычайно характерными для V в. фактами нужно признать чрезмерное развитие отшельничества, пустынножительства и всякого рода подвижничества. Вспомним, что в это время получают свое начало египетское, палестинское и сирийское монашества; в эту эпоху жили знаменитые столпники, десятки лет проводившие на высоком столпе, как Симеон, Даниил и др.; в это время, наконец, положено начало почитанию мощей свв. мучеников. Слишком сильное напряжение фантазии, отвлечение от интересов реальной жизни и направление ума и сердца к надземному, сверхчувственному и идеальному — эти и подобные черты отличают критические эпохи в истории; в занимающее нас время они захватили, по-видимому, большинство образованных людей. Характер исторических деятелей изучаемой нами эпохи может быть понят в связи с главными умственными и религиозными течениями V в., которыми мы и займемся ниже.

Очень важным обстоятельством для царевны Пульхерии был вопрос о браке Феодосия. Выбор невесты был сделан самой Пульхерией и произошел при довольно необыкновенных обстоятельствах. Будущая супруга императора Феодосия Афинаида родилась и воспитывалась в Афинах в образованной и состоятельной семье. Отец ее Леонтий был представитель неоплатоновской школы, преподававший философию в Афинах. Он дал своей дочери прекрасное воспитание и сообщил ей основательные познания в греческой литературе и искусстве. По всей вероятности, он имел значительные связи, даже в Константинополе имел родственников, у которых нашел приют во время нашествия Алариха. Афинаида по смерти отца оказалась без средств к жизни, т. к. всем имуществом завладели братья ее. Находясь в печальном материальном положении, Афинаида с удовольствием приняла предложение своей тетки, жившей в Константинополе, и отправилась к ней. Это произошло в 421 г., когда ей уже было около 28 лет. Скоро затем бедная и скромная провинциалка была представлена августе Пульхерии, понравилась ей своей красотой и образованием и так очаровала ее, что выбор невесты для Феодосия был окончательно решен. Императору предоставлен был случай тайно посмотреть на афинскую красавицу, которая произвела на него сильное впечатление своими большими глазами, стройным станом и изящными чертами лица. Афинаида без труда отказалась от языческих верований, приняла святое крещение и любимое при дворе того времени имя Евдокия и после брачного торжества вступила в Большой дворец в качестве супруги византийского императора.

Императрица Евдокия на первых порах, по-видимому, успешно применилась к чрезвычайно церемонному и строгому тону двора. Когда у нее родилась дочь, также названная Евдокией, она в 423 г. получила титул августы и стала пользоваться таким же почетом в торжественных выходах и придворных церемониях, как и августа Пульхерия. Но никак нельзя сомневаться в том, что придворная жизнь того времени мало подходила ко вкусам и привычкам образованной в языческой среде Евдокии. Из скудных известий, рисующих придворные отношения той эпохи, можно видеть, что надлежащего согласия между двумя августами не было, и что при дворе составились партии, которые посредством злых интриг, тайных наговоров и внушений старались вооружить слабохарактерного Феодосия против царицы и раздуть неудовольствие между августами. Все это создавало для Евдокии немало серьезных затруднений, из которых она выходила, впрочем, с большим достоинством. В высшей степени важно, что царица Евдокия осталась незамешанной ни в одну политические или придворную интригу и ни разу не позволила себе резких мер против преобладающего влияния августы Пульхерии. Чтобы судить об ее склонностях и направлении ее ума, мы имеем для этого прекрасный материал в ее литературных произведениях, в которых запечатлелись любопытные черты эпохи и личного характера Афинаиды-Евдокии. Прежде всего она отозвалась на современные политические события и посвятила сочинение в героических стихах одержанным над персами победам. Но главный ее труд был вполне религиозного значения. Она переложила в стихи героического размера избранные места из Восьмикнижия Моисеева — произведения, которому отдает честь и похвалу патриарх Фотий. В том же духе она сделала переложение из пророческих книг Захария и Даниила; в стихах гомерического размера изобразила некоторые эпизоды из жизни И. Христа. Независимо от того, как оценивать по их достоинству эти произведения, мы можем здесь отметить, что они были во вкусе средневекового византинизма и повторяются у множества писателей, черпавших вдохновение из общего с царицей Евдокией источника. Особенными достоинствами отличалась поэма о св. Киприане антиохийском, в которой, между прочим, выражена идея борьбы христианства и язычества и рассказываются чудесные мотивы обращения к христианству Киприана, бывшего известным магом и вызывателем демонов. Новая критика усматривает в этом произведении высокие качества таланта и вдохновения, некоторые характеры и описания дают предчувствовать прекрасные образы Мильтона в его поэме «Потерянный Рай» и даже некоторые черты Фауста. Во всяком случае, своими литературными трудами Евдокия вполне подходит к типу царственных писателей, которых десятками могут считать византийские история и литература.

Можно догадываться, что вокруг царицы Евдокии образовалась партия просвещенных людей, чуждых того исключительного религиозного направления, которого придерживалась августа Пульхерия. Из них знаем о Павлине, занимавшем при дворе высшую должность обер-гофмаршала, и о Кире, бывшем префектом города и в то же время префектом претория; оба эти лица стояли в близких сношениях е Евдокией и до известной степени разделяли ее влияние на дела. Весьма вероятно, что Пульхерия находила опасным для своего положения, нельзя не признаться, довольно искусственного и зависевшего исключительно от воли императора, значение красивой и умной Евдокии, которая пользовалась любовью Феодосия и расположением в высших кругах столицы. Об интриге, созревшей в Константинополе и сопровождавшейся удалением от двора царицы Евдокии, имеются очень скудные сведения, которые можно объяснить себе лишь по окончательным результатам. В 437 г. Константинополь имел редкое торжество. Дочь Феодосия и Евдокии царевна Евдокия сосватана была за Валентиниана III; императора Западной империи. Это было исполнение горячих желаний царицы и, вместе с тем, весьма важное политическое событие, сулившее для Восточной империи расширение ее политического влияния на Западе. После этого счастливого события царица Евдокия предприняла путешествие ко святым местам. По пути в Иерусалим она посетила Антиохию. Этот город произвел на нее сильное впечатление и возбудил в ней живые чувства эллинизма, которые она и изложила в речи своей к антиохийскому сенату. Указав на древние заслуги эллинизма, распространившего культуру до отдаленных мест Сирии, она затронула патриотизм антиохийцев, намекнув стихом Гомера, что она гордится прей исхождением от одной и той же с ними расы; кроме того, она оказала поистине царскую щедрость по отношению к Антиохии, назначив 200 ф. золота на исправление бань и приказав расширить городские стены на казенные средства. В благодарность за эти царские милости сенат постановил воздвигнуть ей золотую статую. В Иерусалиме она пробыла целый год, посвятив это время на путешествия по святым местам, на дела благотворительности и на устройство церквей. Местное духовенство в благодарность за ценные приношения пожертвовало царице драгоценные палестинские святыни: часть мощей св. Стефана, часть цепей апостола Петра. Последняя святыня из Константинополя была препровождена в Рим к западной императрице Евдокии и положена в знаменитой базилике S. Pietro in Vincoli. Но, начиная с 439 г., когда она возвратилась из своего паломничества, при константинопольском дворе соперничество между двумя августами делается крайне заметным и отражается на судьбе приверженцев той и другой партий.

Сначала Евдокии удалось пересилить влияние Пульхерии, которая должна была покинуть дворец, утратив, вместе с тем, всю власть; в то же самое время приверженцы августы Евдокии заняли высшие места в администрации и приобрели влияние на императора. Но вскоре произошел переворот, совершено изменивший положение дел: Феодосию сделан был донос, что императрица Евдокия находится в преступных сношениях с царедворцем Павлином, следствием чего было отрешение от должности этого могущественного лица, пользовавшегося долгие годы личной дружбой и расположением царя, после чего он был сослан в заточение и лишен жизни. Царский гнев постиг и другого приверженца Евдокии, епарха города Кира. Это был далеко не обыкновенный человек, насколько можно заключить по нескольким чертам, сохраненным о нем летописью. Как епарх города он имел громадное значение в Константинополе по своему влиянию на самые существенные интересы населения столицы. Самые выразительные черты, приписываемые ему летописью, касаются его управления городом и строительной Деятельности. Он украсил Константинополь новыми общественными зданиями и — что чрезвычайно возвышает его авторитет и в наших глазах — ввел в ремесленных заведениях города искусственное ночное освещение, а равно стал освещать по ночам городские улицы. Это так возвысило его авторитет в городе, что народ в цирке не переставал приветствовать его следующими словами: «Константин — строитель, а Кир — возобновитель», что казалось оскорбительным для царя, присутствовавшего в ипподроме. Другая черта, усвояемая Киру источниками, это его приверженность к эллинской философии и литературе, а следовательно, и к эллинским языческим верованиям. «По-эллински» мыслить, или «эллинизировать» по византийскому словоупотреблению, значит хромать в православии, не быть чистым христианином. Наконец, за ним признается довольно редкое качество — честность и неподкупность.

В глазах правительства, уже настроенного против Кира его популярностью в народе, поводом к отставке его и лишению имущества послужило его неправославие. Но как мало фактической правды в этом предлоге, лучшим доказательством служит то, что Кир был посвящен в духовный сан, возведен в епископы и получил в управление отдельную епархию. Весьма характерным обстоятельством, рисующим Кира на епископской кафедре, служит следующий анекдот. Его паства, заинтересованная направлением и образом мыслей своего епископа, потребовала от него, чтобы он сказал церковную проповедь в праздник Рождества Христова. Епископ, вступив на амвон, сказал следующее: «Братие! Рождество Господа и Спаса нашего И. Христа в молчании должно быть чтимо, ибо одним только слухом было зачатие в Святой Деве Слова Божия, Ему же слава во зеки, аминь». Нет сомнения, что в ораторском смысле и применительно к обстоятельствам, вызвавшим его происхождение, это слово представляет верх церковного словесного искусства; таковым нашли его и слушатели Кира, наградив его рукоплесканиями и больше не поднимая вопроса о правоверии своего епископа.

Падение Павлина и Кира доставило полное торжество августе Пульхерии, которая снова возвратилась в Большой дворец и окончательно утвердила свое влияние и господство своей партии. Между императором Феодосием и Евдокией наступило полное охлаждение. Царице предоставлена была свобода удалиться от двора, и она отправилась в 442 г. в Иерусалим, где провела 18 лет в делах благочестия и благотворения, приняв участие в религиозной борьбе и став на сторону монофизитского учения. Она умерла в 460 г. и погребена в построенной ею церкви св. Стефана.

Что касается политических событий, то обыкновенно выставляется на вид миролюбие Феодосия, его любовь к Церкви и благочестие, вследствие чего Бог хранил его империю от бедствий, каким подвергался Запад. Самым крупным событием времени было движение германцев, о котором никто с точностью не мог сказать, куда оно направляется и где окончится. Хотя Восточная империя с начала V в. находилась в постоянной опасности быть легкой добычей варварского нашествия, но правительству императора Феодосия удалось рядом разнообразных мероприятий войти в соглашение с предводителями отдельных германских дружин и частью принять их на службу империи в качестве федератов, частью предоставить им для заселения малозаселенные провинции. В особенности тогда было опасно движение германцев по Балканскому полуострову в Грецию и в Италию. Из всех германских вождей Алариху первому удалось в 410 г. взять на щит Вечный город и разграбить его сокровища. Для тогдашнего человечества это был факт громадного значения, который взволновал верующих и мыслящих людей и поднял в общественном сознании множество принципиальных вопросов. Падение Рима в сознании современников было равносильно разрушению всего существующего строя. Брошена была в обращение мысль о том, что причина испытываемых бедствий лежит в повой вере и в пренебрежении к старым языческим богам. Никогда, говорили приверженцы старого культа, мир не испытывал таких потрясений, пока совершались обычные жертвы, и пока боги заботились об империи. Правда, это была неновая мысль, она и прежде не раз была выдвигаема против христианства, но в настоящее время христиане могли на нее ответить с полным достоинством и с философским обоснованием защищаемой идеи. В IV в, христианство усвоило себе основы древней культуры, во главе христианской Церкви стояли лица с высшим литературным и богословским образованием. Дать ответ на поднятый вопрос — о мировом значении христианской культуры — пришлось величайшему учителю Церкви всех времен — блаженному Августину, жившему в V в.

Принадлежащее Августину сочинение «О граде Божием» написано в ближайший период за взятием готами Вечного города и было окончено к 426 г. в 22 главах. Цель сочинения указана самим Августином: «Почитатели ложных богов начали с необычною яростью нападать на христианство, приписывая ему падение Рима, и хулить истинного Бога, посему я решился заняться сочинением "О граде Божием"». Содержание сочинения Августина, этого популярнейшего произведения, уступающего по авторитету и распространенности разве только псалмам Давида, в кратких чертах состоит в следующем. Чтобы опровергнуть мысль о том, будто христианство виновно в несчастиях, постигших тогдашнее человечество, Августин обращается к рассмотрению исторических событий и доказывает, что бывали в жизни древнего Рима громадные бедствия, не раз терпели римляне большие поражения при господстве языческого культа; следовательно, нет основания относить на счет христианства и нынешние бедственные события. Так, во время Антонинов империя процветала, а известно, что они покровительствовали христианам, отчего же тогда боги не обнаружили своего гнева? Рассматривая даже самый факт взятия Рима Аларихом, Августин и в нем находит черты в опровержение своих противников. При нападении готов уцелели христианские церкви, и в них нашли спасение все христиане.

Итак, христианство не повредило, а спасло многих во время готского нашествия. И, кроме того, бедствия увеличились бы несравненно, если бы сам Аларих не был христианином. И притом счастие не может быть полагаемо только в военном деле. Августин припоминает место Марка Аврелия, где римский полководец, напавший на парфян, сравнивается с подстерегающим добычу пауком, и спрашивает: «Ужели боги могли поощрять грабежи и насилия и участвовать в несправедливых военных делах?» На самом деле, несчастия начали постигать римлян с того времени, когда к вере стали относиться лицемерно, когда начали обращаться к христианству из-за выгоды, потому что вне христианской Церкви стало хуже в практическом отношении, потому что христиане обнаруживали влияние на администрацию и суд, и принадлежностью к Церкви стало определяться общественное положение человека. Вот когда понизился уровень счастья, когда начались несогласия среди самих христиан, и люди, оставаясь по убеждениям и любви к наслаждениям язычниками, переходили в христианство лишь по отсутствию определенных верований.

Вся первая часть сочинения носит характер фрагментарный, это ряд отдельных заметок по поводу исторических фактов. Гораздо систематичней и положительней вторая часть, где рассматривается капитальный вопрос, занимавший не только современников автора, но не перестающий занимать мыслящих людей всех времен: как относиться человеку-христианину к современному общественному строю? «Но чтобы, — говорит Августин, — не подвергнуться порицанию, что я могу только обличать чужое, а не полагать твердые устои для своего собственного, я покажу во второй части разность между градом Божиим и градом мирским». В греко-римском мире град, civitas, означает сограждан-жителей одного и того же города. Если кто переселился в другой город, тот утратил свои гражданские права. Христос уничтожил это различие, так как град Божий не ограничен стенами города или границами государства, — он обнимает всю вселенную, живых и мертвых, равно умерших с верой и без надежды па спасение. И жизнь в граде Божием совершенно не та, что в граде языческом. В мире нет ничего случайного, повсюду действует перст Божий. Особенным значением, конечно, отличается эта часть, разрешающая весьма крупный вопрос времени: все ли потеряно в настоящем, или есть надежда на лучший порядок вещей?

Для шатающегося сознания и безграничного пессимизма, вызванного громадными потрясениями времени, Августин давал успокоительное разрешение проблемы. Он обещает в мире, руководимом божественным промыслом, неизменное и полное торжество добра и истины. Он дает уверения, что будущий мир имеет полную реальность и действительную жизненность, что мы будем снова жить, не утратив ни одного волоса, ни одного зуба. За все тяжести настоящего в будущем воздается вполне. Сочинение Августина давало успокоение обремененному страданиями человеку указанием на то, что испытываемые им бедствия не конечный удел его. Идея града Божия ставит пределы тягостям жизни и сообщает новую силу угнетенному духу человека: ноша не так давит плечи, когда видна цель, где можно сложить ее. По всем этим качествам сочинение De civitate Dei имело и имеет важное значение в истории человеческого самосознания средних веков и нового времени.

По отношению к внешним событиям время Феодосия отличалось сравнительно благоприятными условиями. На восточной границе не раз возникали споры с Персией. Поход в Месопотамию, предпринятый в 421 г. под предводительством Ардавурия, имел целью, по-видимому, те пять провинций, которые после несчастного похода Юлиана (363) были уступлены персам. Благоприятные для Византии события этого похода были воспеты царицей Евдокией и отпразднованы в Константинополе 6 сентября 421 г. На западной границе положение было гораздо опаснее вследствие движения гуннов. Но византийским государственным людям удалось рядом благоразумных и своевременно принятых мер предотвратить угрожавшую от гуннов опасность. Так, в 412 г. Анфемий счастливо отразил нападение этих варваров и побудил гуннов довольствоваться получением дани. Но в 441 г. Аттила расположил свой лагерь в Паннонии и начал опустошать византийские города на Балканском полуострове, так что самому Константинополю грозила опасность. Но и на этот раз Аттила согласился дать мир империи, за который, впрочем, заплачено было 6000 ф. золота, и, кроме того, дано обязательство ежегодно платить 700 ф. (443). Выше мы видели, что в 448 г. правительство Феодосия II посылало в лагерь Аттилы посольство, в котором принимал участие Приск. Скоро затем страшный завоеватель поднял подвластные ему народы на завоевание Западной империи (450). Таким образом, во все продолжительное царствование императора Феодосия Византия выходила с большим или меньшим успехом из всех политических затруднений. Сравнивая события, происходившие на Западе, с тем, что представлял собой Восток с центром в Константинополе, мы должны признать, что и в это время первоначальной организации элементов византинизма сказываются уже те основы, на которых будет строиться новая жизнь после падения Западной империи.

Список литературы

Успенский Ф.И. История Византийской империи; М.: ООО "Издательство Астрель"; ООО "Издательство АСТ", 2001