Раздел I. .

ОБРАЗОВАНИЕ РОССИЙСКОГО

ЦЕНТРАЛИЗОВАННОГО ГОСУДАРСТВА

CОДЕРЖАНИЕ

Судебник 1497 г. о крестьянах и холопах

Ключевский В.О. Юрий Данилович Московский

и Михаил Ярославич Тверской

Ключевский В.О. Москва и Тверь в начале XIV в.

Костомаров Н.И. Московская Русь в эпоху Куликовской

битвы. Дмитрий Донской

Ключевский В.О. Характер московских князей XIV—XV вв.

Ключевский В.О. От московского князя к «Государю всея Руси»

Горский А.А. Московско-ордынский конфликт

начала 80-х годов XIV в.: причины, особенности, результаты

СУДЕБНИК 1497 г. О КРЕСТЬЯНАХ И ХОЛОПАХ

«Лета 7006-го месяца септемвриа уложил князь великий Иван Васильевич всея Руси с детми своими и с бояры о суде как судити бояром и околничим...

Статья 57. О христианском отказе. А христианом (крестьянам. - Сост.) отказыватися из волости, ис села в село, один срок в году, за неделю до Юрье­ва дни осеннего и неделю после Юрьева дни осеннего. Дворы пожилые платят в полех за двор рубль, а в лесех полтина. А которой христианин поживет за ким год, да пойдет прочь, и он платит четверть двора, а два года поживет да поидеть прочь, и он полдвора платит; а три годы поживет, а пойдет прочь, и он платит три четверти двора, а четыре годы поживет, и он весь двор платит. <…>

Статья 62. О межах. А кто сореть межу или грани ссечет из великого кня­зя земли боярина и манастыря, или боярской и монастырской у великого князя земли, или боярской или монастырской у боярина или боярской у монастыря и кто меху сорал или грани ссек, ино того бити кнутием, да исцу взяти на нем рубль. А христиане промежу себя в одной волости или в селе кто у кого межу переорет или перекосит, ино волостелем или поселскому (управляющему дворцовыми селами. - Сост.) имати на том за боран (денежный штраф. – Сост.) по два алтына и за рану присудят, посмотря по человеку и по ране и по рассуждению. <…>

Статья 66. О полной грамоте (самопродажа в рабство. - Сост.). По ной грамоте холоп. По тиуньству и по ключю по сельскому холоп з докладом и без докладу, и с женою и с детми, которые у одного государя; а которые дети у иного или себе учнут жити, то не холопи; а по гороцкому ключю (служба. - Сост.) не холоп; по робе холоп, по холопе роба, приданой холоп, по духовной холоп.

Судебники XV – XVI веков. М.-Л., 1952.

В.О.Ключевский

ЮРИЙ ДАНИЛОВИЧ МОСКОВСКИЙ

И МИХАИЛ ЯРОСЛАВИЧ ТВЕРСКОЙ

Место родовых споров между князьями заступило соперничество по праву силы: Юрий Московский был так же силен, если еще не сильнее Михаила Тверского, и потому считал себя вправе быть ему соперником.

Юрий недаром жил в Орде; он умел сблизиться с семейством хана и женился на сестре его, Кончаке, которую при крещении назвали Агафиею. Ханский зять возвратился в Русь с сильными послами татарскими, из которых главным был Кавгадый. Наконец войска Юриевы пошли в Тверскую волость и сильно опустошили ее; послы Кавгадыевы ездили в Тверь, к Михаилу, с лестию, по выражению летописца, но мира не было, и в 40 верстах от Твери при селе Бортеневе произошел сильный бой, в котором Михаил остался победителем; Юрий с небольшою дружиною успел убежать в Новгород, но жена его, брат Борис, многие князья и остались пленными в руках победителя.

Юрий явился опять у Волги, и с ним весь Новгород и Псков с владыкою своим Давыдом: понятно, что Новгород должен был вступиться за Юрия, не ожидая себе добра от усиления Михаилов Тверской князь вышел к неприятелю навстречу, но битвы не было: заключили договор, по которому оба соперника обязались идти в Орду и там решать свои споры; Михаил обязался также освободить жену Юриеву и брата. Но жена Юриева не возвратилась в Москву: она умерла в Твери, и пронесся слух, что ее отравили. Этот слух был выгоден Юрию и опасен для Михаила в Орде, и когда тверской князь отправил в Москву посла Александра Марковича с мирными предложениями, то Юрий убил посла и поехал в Орду с Кавгадые со многими князьями, боярами и новгородцами.

Начальником всего зла летописец называет Кавгадыя: по Кавгадыеву совету Юрий пошел в Орду. Кавгадый наклеветал xaну на Михаила, и рассерженный Узбек велел схватить сына Михаилова, Константина (1), посланного отцом перед собою в Орду; хан велел было уморить голодом молодого князя, но некоторые вельможи заметили ему, что если он умертвит сына, то отец никогда не явится в Орду. В августе 1318 года Михаил отправился в Орду, и когда был во Владимире, то явился туда к нему посол из Орды, именем Ахмыл, и сказал ему: «Зовет тебя хан, поезжай скорее поспевай в месяц; если же не приедешь к сроку, то уже назначен рать на тебя и на города твои: Кавгадый обнес тебя перед ханом». Давши ряд сыновьям, разделив им отчину свою, написавши грамоту (2), Михаил отправился в Орду, настиг хана на устье Дона, по обычаю, отнес подарки всем князьям ордынским, женам ханским, самому хану и полтора месяца жил спокойно; хан дал ему пристава, чтоб никто не смел обижать его. Наконец Узбек вспомнил о деле и сказал князьям своим: «Вы мне говорили на князя Михаила, так рассудите его с московским князем и скажите мне, кто прав и кто виноват». Начался суд; два раза приводили Михаила в собрание вельмож ордынских, где читали ему грамоты обвинитель­ные: «Ты был горд и непокорлив хану нашему, ты позорил посла ханского Кавгадыя, бился с ним и татар его побил, дани ханские брал себе, хотел бежать к немцам с казною и казну в Рим к папе отпустил, княгиню Юрьеву отравил». Михаил защищался; но судьи стояли явно за Юрия и Кавгадыя. В другой раз Михаила привели на суд уже связанного; потом отобрали у него платье, отогнали бояр, слуг и духовника, наложили на шею тяжелую колоду, по ночам руки Михаила забивали в колодки, и так как он постоянно читал псалтирь, то отрок сидел перед ним и перевертывал листы. Орда остановилась за рекою Тереком, на реке Севенце, под городом Дедяковым, недалеко от Дербента. На дороге отроки говорили Михаилу: «Князь! Проводники и лошади готовы, беги в горы, спаси жизнь свою». Михаил отказался. «Если я один спасусь, — говорил он, — а людей своих оставлю в беде, то какая мне будет слава?» На глазах его были всегда слезы, потому что он предугадывал свою участь. Прошел еще день, и Михаил велел отпеть заутреню, исповедался, потом сказал: «Дайте мне псалтирь, очень тяжело у меня на душе». Вдруг вскочил отрок в вежу, бледный, и едва мог выговорить: «Господин князь! Идут от хана Кавгадый и князь Юрий Данилович со множеством народа прямо к твоей веже!» Михаил тотчас встал и со вздохом сказал: «Знаю, зачем идут, убить меня», — и послал сына своего Константина к ханше. Юрий и Кавгадый отрядили к Михаилу в вежу убийц, а сами сошли с лошадей на торгу (3), потому что торг был близко от вежи, на перелет камня. Убийцы вскочили в вежу, разогнали всех людей, схватили Михаила за колоду и ударили его об стену, так что вежа проло­милась; несмотря на то, Михаил вскочил на ноги, но тогда бросилось на него множество убийц, повалили на землю и били пятами нещадно; наконец один из них, именем Романец, выхватил большой нож, ударил им Михаила в ребро и вырезал сердце. Вежу разграбили русь (4) и татары, тело мученика бросили нагое. Когда Юрию и Кавгадыю дали знать, что Михаил уже убит, то они приехали к телу, и Кавгадый с сердцем сказал Юрию: «Старший брат тебе вместо отца; чего же ты смотришь, что тело его брошено нагое?» Юрий велел своим прикрыть тело, потом положили его на доску, доску привязали к телеге и перевезли в город Маджары (5); здесь гости (6), знавшие покойника, хотели прикрыть тело его дорогими тканями и поставить в церкви с честию, со свечами, но бояре московские не дали им поглядеть на покойника и с бранью по­ставили его в хлеве за сторожами; из Маджар повезли тело в Русь, привезли в Москву и похоронили в Спасском монастыре (7).

Из бояр и слуг Михайловых спаслись только те, которым удалось убежать к ханше; других же ограбили донага, били как злодеев и заковали в железа (1319 г.).

В 1320 году Юрий возвратился в Москву с ярлыком (8) на великое княжение и привел с собою молодого князя тверского Константина и бояр его в виде пленников; мать и братья Константиновы, узнавши о кончине Михаила и погребении его в Москве, прислали просить Юрия, чтоб отпустил тело в Тверь; Юрий исполнил просьбу не прежде, как сын Михаилов Александр (9) явился к во Владимир и заключил мир, вероятно, на условиях, предписанных московским князем.

Димитрий тверской (10) поехал в Орду и выхлопотал себе ярлык на великое княжение; есть известие, что он объяснил хану всю неправду Юрия и особенно Кавгадыя и что хан велел казнить последнего, а Димитрию дал великое княжение, узнавши от него, что Юрий сбирает дань для хана и удерживает ее у себя. Юрий видел необходимость опять идти в Орду и отправился по Каме, будучи позван послом ханским, в 1324 году. Димитрий тверской не хотел пускать соперника одного в Орду и поспешил туда сам. Мы не знаем подробностей о встрече двух врагов; летописец говорит, что Димитрий убил Юрия, понадеявшись на благоволение ханское, Узбек, однако, сильно осердился на это самоуправство, долго думал, наконец велел убить Димитрия (1325г.); но великое княжение отдал брату его Александру; таким образом, Тверь не теряла ничего ни от смерти Михаила, ни от смерти Димитрия; в третий раз первенство и сила перешли к ее князю. |

В 1327 году приехал в Тверь ханский посол Шевкал (Чол-хан), или Щелкан, двоюродный брат Узбека, и по обыкновению всех послов татарских позволял себе и людям своим всякого рода и насилия. Вдруг в народе разнесся слух, что Шевкал сам хочет княжить в Твери, своих князей татарских посажать по другим русским городам, а христиан привести в татарскую веру. Когда пронеслась молва, что татары хотят исполнить свой замысел в Успеньев день, пользуясь большим стечением народа по случаю праздника, то Александр с тверичами захотели предупредить их намерение и рано утром, на солнечном восходе, вступили в бой с татарами, бились целый день и к вечеру одолели. Шевкал бросился в старый дом князя Михаила, но Александр велел зажечь отцовский двор, и татары погибли в пламени; купцы старые, ордынские, и новые, пришедшие с Шевкалом, были истреблены, несмотря на то, что не вступали в бой с русскими: одних из них перебили, других перетопили, иных сожгли на кострах. Узбек очень рассердился, узнав об участи Шевкаловой, и, по некоторым известиям, послал за московским князем, но, по другим известиям, Калита¹² поехал сам в Орду тотчас после тверских происшествий и возвратился оттуда с 50 000 татарского войска. Присоединив к себе еще князя суздальского, Калита вошел в Тверскую волость по ханскому при­казу; татары пожгли города и села, людей повели в плен и, просто сказать, положили пусту всю землю Русскую, по выражению ле­тописца; но спаслась Москва, отчина Калиты, да Новгород, который дал татарским воеводам 2000 серебра и множество даров. Узбек дал великое княжение Калите.

Настоящий отрывок посвящен одному из драматических столкновений в борьбе за власть между Москвой и Тверью в начале XIV в. С 1305 г. ярлыком на великое княжение владимирское владел тверской князь Михаил Ярославич. Он получил этот ярлык по праву старшинства среди потомков Всеволода Большое Гнездо. Его отец князь Ярослав Ярославич, брат Александра Невского, был великим князем владимирским еще в 1264—1271 гг. Московские князья, в соответствии с сущест­вовавшим тогда на Руси порядком престолонаследия, не могли претендовать на великое владимирское княжение, так как основатель династии московских князей Даниил Александрович был лишь младшим сыном Александра Невского и никогда не занимал владимирского княжеского стола. Однако в условиях ордынского ига многое зависело от воли хана. Поэтому московские князья в начале XIV в., и в первую очередь князь Юрий, старший сын Даниила Александровича, стремятся заручиться поддержкой Орды, установив союзные и родственные отношения с ее правителями. Так, Юрий Давидович подолгу жил в Орде, был женат на сестре хана Узбека, благодаря этому и удалась его интрига против Михаила тверского.

1. Великий Новгород и Тверское княжество, две соседние земли, постоянно враждовали между собой. Поэтому московские князья в борьбе с Тверью неоднократно использовали поддержку Новгорода.

2. Константин Михайлович — третий сын Михаила Ярославича тверского. Был женат на Софье Юрьевне, дочери московского князя Юрия Даниловича, виновника гибели его отца. Княжил в Твери в 1328—1337 и 1339—1345 гг. Всецело зависел от московских князей и по сути дела был их ставленником.

3. Речь идет о духовной грамоте, т. е. о завещании.

4 .Торг — рыночная площадь.

5. Русь — т. е. русские из окружения князя Юрия.

6. Маджары (Маджар} — крупный торговый город на Северном Кавказе. Нахо­дился на реке Куме при впадении в нее притока Буйволы (ныне территория Ставропольского края). Входил в состав владений Золотой Орды. Разрушен в конце XIV в. во время нашествия Тимура.

7. Гости — купцы.

8 …в Спасском монастыре — имеется в виду монастырь, существовавший при церкви Спаса на Бору, расположенной в Московском Кремле близ княжеского двора, в XV в. Спасский монастырь был переведен из Кремля на новое место, ниже по течению Москвы-реки, и с тех пор называется Новоспасским.

9. Ярлык (в тюркском языке ярл-эк — повеление, приказ) — грамоты ханов Золотой Орды, подтверждавшие права русских князей на их княжение. Существовали ярлыки, в соответствии с которыми предоставлялись льготы, тарханы.

10. Александр Михайлович — второй сын Михаила Ярославича тверского. В 1325 - 1327 гг. владел ярлыком на великое княжение владимирское. После восстания 1327 г. и похода на него татар и Ивана Калиты бежал в Псков и далее в Литву, Тверь. В 1337г. побывал в Орде, получил прощение у хана, и ему вновь была дана Тверь, в 1339 г. вновь был вызван в Орду, где в это время находился Иван Калита, который, вероятно, оклеветал его перед ханом. После некоторых колебаний Александр решился поехать в Орду и был там казнен по приказу хана Узбека, как когда-то его отец. Вместе с ним погиб его сын Федор.

11. Дмитрий тверской — старший сын Михаила Ярославича тверского, носивший прозвище Дмитрий Грозные Очи.

12. Речь идет о московском князе Иване Даниловиче, младшем брате Юрия, княжившем в Москве в 1325—1340гг. Его прозвище—Калита означает кошелек или сумку с деньгами и свидетельствует о рачительности князя Ивана Даниловича. Но, возможно, подразумевается обильная милостыня, которую князь раздавал своей «калиты» нищим. С 1328 г. Иван Калита стал великим князем владимирским.

Соловьев С. М. История... Кн. II, т. 3. С. 213—224

В.О.Ключевский

МОСКВА И ТВЕРЬ В НАЧАЛЕ XIV ВЕКА

Пользуясь своими средствами и расчетливой фамильной политикой, московские князья в XIV в. постепенно сами выступали из положения бесправных удельных князей. Младшие, но богатые, эти князья предприняли смелую борьбу со старшими родичами за великокняжеский стол. Главными их соперниками были князь тверские, старшие их родичи. Действуя во имя силы, а не права, московские князья долго не имели успеха. Князь Юрий московский оспаривал великое княжение у своего двоюродного дяди Михаила тверского и погубил в Орде своего соперника, но потом сам сложил свою голову, убитый сыном Михаила. Однако окончательное торжество осталось за Москвою, потому что средства боровшихся сторон были неравны. На стороне тверских князей были право старшинства и личные доблести, средства юридические и нравственные; на стороне московских были деньги и уменье пользоваться обстоятельствами, средства материальные и практические, а тогда Русь переживала время, когда последние средства были действительнее первых. Князья тверские никак не могли понять истинного положения дел и в начале XIV в. все еще считали возможной борьбу с татарами. Другой сын Михаила тверского, Александр, призывал свою братию, русских князей, «друг за друга и брат за брата стоять, а татарам не выдавать и всем вместе противиться им, оборонять Русскую землю и всех православных христиан». Так отвечал он на увещание русских князей покориться татарам, когда изгнанником укрывался в Пскове после того, как в 1327 г., не вытерпев татарских насилий, он со всем городом Тверью поднялся на татар и истребил находившееся тогда в Твери татарское по­сольство. Московские князья иначе смотрели на положение дел. Они пока вовсе не думали о борьбе с татарами; видя, что на Орду гораздо выгоднее действовать «смиренной мудростью», т. е. угод­ничеством и деньгами, чем оружием, они усердно ухаживали за ханом и сделали его орудием своих замыслов. Никто из князей чаще Калиты не ездил на поклон к хану, и там он был всегда желанным гостем, потому что приезжал туда не с пустыми руками. В Орде привыкли уже думать, что, когда приедет московский князь, будет «многое злато и сребро» и у великого хана-царя, и у его ханш, и у всех именитых мурз Золотой Орды. Благодаря тому московский князь, по генеалогии младший среди своей братии, добился старшего великокняжеского стола. Хан поручил Калите наказать тверского князя за восстание. Тот исправно исполнил поручение: под его предводительством татары разорили Тверское княжество «и просто реши,— добавляет летопись,— всю землю Рус­скую положиша пусту», не тронув, конечно, Москвы. В награду за это Калита в 1328 г. получил великокняжеский стол, который с тех пор уже не выходил из-под московского князя.

Приобретение великокняжеского стола московским князем со­провождалось двумя важными последствиями для Руси, из коих одно можно назвать нравственным, другое — политическим. Нрав­ственное состояло в том, что московский удельный владелец, став великим князем, первый начал выводить русское население из того уныния и оцепенения, в какое повергли его внешние несчастия. Образцовый устроитель своего удела, умевший водворить в нем общественную безопасность и тишину, московский князь, получив звание великого, дал почувствовать выгоды своей политики и другим частям Северо-Восточной Руси.

Летописец отмечает, что с тех пор, как московский князь получил от хана великокняжеское звание, Северная Русь начала отдыхать от постоянных татарских погромов. Рассказывая о возвращении Калиты от хана в 1328 г. с пожалованием, летописец прибавляет: «...бысть оттоле тишина велика по всей Русской земле на сорок лет и престаша татарове воевати землю Русскую». Bремя с 1328 по 1368 г., когда впервые напал на Северо-Восточную Русь Ольгерд литовский¹, считалось порою отдыха для населения Руси, которое за то благодарило Москву. В эти спокойные годы успели народиться и вырасти целых два поколения, к нервам которых впечатления детства не привили безотчетного ужаса отцов и дедов перед татарином: они и вышли на Куликово поле.

Политическое следствие приобретения московским князем великого княжения состояло в том, что московский князь, с великим, первый начал выводить Северную Русь из состоя|, политического раздробления. Вокруг Москвы со времени великокняжения Калиты образуется княжеский союз, руководимый самим московским князем. Сначала этот союз был финансовый и подневольный. Поручение собирать ордынскую дань со многих, если со всех, князей получил Иван Данилович, когда стал великим князем владимирским. Это полномочие послужило могучим орудием политического объединения удельной Руси. Не охотник и не мастер бить свою братию мечом, московский князь получил возможность бить ее рублем. Простой ответственный приказчик хана по сбору и доставке дани, московский князь сделан был потом полномочным руководителем и судьею русских князей. Когда дети Калиты после смерти отца в 1341 г. явились к хану Узбеку, тот встретил их честью и любовью. Старшему сыну Семену, назначенному великим князем, даны были «под руки» все князья русские. По смерти Семена в 1353 г. его брат Иван получил от хана вместе с великокняжеским званием и судебную власть над всеми князьями Северной Руси. В княжение Иванова сына Димитрия этот княжеский союз с Москвою во главе еще более расширился и укрепился, получив национальное значение. Когда при Димитрии возобновилась борьба Москвы с Тверью, тверской князь Михаил Александрович искал себе опоры в Литве и даже в Орде, чем погубил популярность, какой дотоле пользовались тверские князья в Се­верной Руси. Когда в 1375 г. московский князь шел на Тверь, к его полкам присоединились 19 князей. Они сердились на тверского князя за то, что он неоднократно наводил на Русь Литву и сое­динился даже с поганым Мамаем. Наконец, почти вся Северная Русь под руководством Москвы стала против Орды на Куликовом поле и одержала под московскими знаменами первую народную победу. Это сообщило московскому князю значение национального вождя Северной Руси в борьбе с внешними врагами. Так Орда стала слепым орудием, с помощью которого создавалась полити­ческая и народная сила, направившаяся против нее же.

Василий Осипович Ключевский (1841—1911) —выдающийся русский историк второй половины XIX — начала XX в. Профессор Московского университета. Автор многих исследований о политическом строе средневековой Руси, о Боярской думе, монастырской колонизации, становлении крепостного права и т. д. Но особую славу В О. Ключевский снискал как лектор. Его лекции привлекали студентов, множество других слушателей яркостью, занимательностью рассказа, меткостью и точностью характеристик исторических лиц, оригинальностью многих оценок и наблюдений. «Курс русской истории» В. О. Ключевского, в который входят его университетские лекции, неоднократно издавался. В последних изданиях он занимает пять томов и охватывает период с древнейших времен до середины XIX в, В приводимом здесь отрывке сжато и четко раскрываются причины успеха Москвы в борьбе с Тверью, дается общая оценка политической жизни Руси этого периода. В лекциях В.О.Ключевскому не было нужды подробно останавливаться на ходе самих событий. Достаточно обстоятельно написал об этом в своей многотомной «Истории...» его учитель С. М. Соловьев.

1. В XIV в. Великое княжество Литовское достигает своего расцвета, его территория расширяется далеко за пределы собственно литовских земель, за счет присоединения западнорусских княжеств, территорий современных Украины и Белоруссии. При князе Ольгерде (1345—1377), сыне Гедимина, основателя династии литовских кня­зей, в состав его владений включаются Волынь, Черниговские (Северские) земли, частично Смоленские. Поддерживая тверских князей в их борьбе с Москвой, Ольгерд трижды (в 1368, 1370 и 1372гг.) подходил к Москве, но город взять не смог.

Ключевский В. О. Курс русской истории

// Ключевский В. О. Соч. В 9 т. Ч. II. М., 1988. С. 19—22.

Н.И. Костомаров

МОСКОВСКАЯ РУСЬ В ЭПОХУ КУЛИКОВСКОЙ БИТВЫ.

ДМИТРИЙ ДОНСКОЙ

Первенство Москвы, которому начало положили братья Дани-ловичи, опиралось главным образом на покровительство могуще­ственного хана. Иван Калита был силен между князьями русскими и заставлял их слушаться себя именно тем, что все знали об особенной милости к нему хана и потому боялись его. Он умел воспользоваться как нельзя лучше таким положением. При двух преемниках его условия были все те же. С 1341 года по 1353 был великим князем старший сын Калиты Симеон, а с 1353 по 1359 другой сын Иван. Оба князя ничем важным не ознаменовали себя в истории. Последний, как по уму, так и по характеру, был личностью совершенно ничтожною. Но значение Москвы для прочих князей держалось в эти два княжения временною милостью хана к московским князьям. По смерти Ивана Москва подвергалась большой опасности потерять это значение. Преемником Ивана был девятилетний Димитрий (1); тут-то оказалось, что стремление к воз­вышению Москвы не было делом одних князей, что понятия и поступки московских князей были выражением той среды, в которой они жили и действовали. За малолетнего Димитрия стояли мос­ковские бояре; большею частью это были люди, по своему проис­хождению не принадлежавшие Москве; отчасти они сами, а отчасти их отцы и деды пришли с разных сторон и нашли себе в Москве общее отечество; они-то и ополчились дружно за первенство Москвы чад Русью. То обстоятельство, что они приходили в Москву с Разных сторон и не имели между собой иной политической связи, кроме того, что всех их приютила Москва, способствовало их взаимному содействию в интересах общего для них нового отечества. В это время в Орде произошел перелом, с которого быстро началось ее окончательное падение. Суздальский князь (2), приехавши с ханским ярлыком, сел на великокняжеском столе во Владимире, этому городу опять, по-видимому, предстояло возвратить себе отнятое Москвою первенство. Но покровитель суздальского князя Наврус был убит. Было естественно новому повелителю изменить распоряжения прежнего: он дал ярлык на княжение Димитрию (3)^. Таким образом, на этот раз уже не лицо московского князя, неспособного по малолетству управлять, а сама Москва, как одна из земских единиц, приобретала первенствующее значение среди других земель и городов на Руси; прежде ее возвышало то, что ее князь был по воле хана старейшим, а теперь наоборот — малолетний князь делался старейшим именно потому, что был московским князем.

Уже во время несовершеннолетия Димитрия бояре от его имени распоряжались судьбою удельных князей. В 1363 году они стеснили ростовского князя и выгнали князей галицкого и стародубского из их волостей. Гонимые и теснимые Москвою, князья прибегали суздальскому князю, но после примирения с Москвою сам суздальский князь признал над собою первенство московского.

В числе тогдашних руководителей делами бесспорно занимал важное место митрополит Алексий (4), уважаемый не только Москвою, но и в Орде, так как еще прежде он исцелил жену Чанибека, Тайдулу, и на него смотрели как на человека, обладающего высшею чудотворною силою. Под его благословением составлен был в 1364 году договор между Димитрием московским и его двоюродным братом Владимиром Андреевичем (5), получившим в удел Серпухов. Этот договор может до известной степени служить образчиком тогдашних отношений зависимых князей к старейшему: Владимир Андреевич имел право распоряжаться своею волостью, как вотчинник, но обязан был повиноваться Димитрию, давать ему дань, следуемую хану, считать врагами врагов великого князя, участвовать со своими боярами и слугами во всех походах, предпринимаемых Димитрием, получая от него во время походов жалованье. Таким образом, в то время, когда Москва возвышалась над прочими русскими землями и распоряжалась их судьбою, в самой Московской земле возникло удельное дробление, естественно замедлявшее развитие единовластия, но в то же время и принимались меры, чтобы, при таком дроблении, сохранялась верховная власть лица, княжившего в самой Москве.

Личность великого князя Димитрия Донского представляется по источникам неясною. Мы видим, что в его отрочестве, когда он никак не мог действовать самостоятельно, бояре вели дела точно в таком же духе, в каком бы их вел и совершеннолетний князь. Летописи, уже описывая его кончину, говорят, что он во всем советовался с боярами и слушался их, что бояре были у него как князья; так же завещал он поступать и своим детям. От этого невозможно отделить: что из его действий принадлежит собственно ему, и что его боярам; по некоторым чертам можно даже допустить, что он был человек малоспособный и потому руководимый другими; и этим можно отчасти объяснить те противоречия в его жизни, которые бросаются в глаза, то смешение отваги с нерешительностью, храбрости с трусостью, ума с бестактностью, прямодушия с ковар­ством, что выражается во всей его истории.

В августе 1375 года Димитрий с союзниками вступил в Тверскую землю, осадил Тверь. Он простоял там четыре недели, а между тем его воины жгли в Тверской области селения, травили на полях хлеб, убивали людей или гнали их в плен. Михаил (6), не дождавшись ниоткуда помощи, выслал владыку Евфимия (7) к Димитрию просить мира. Казалось, пришла самая благоприятная минута покончить навсегда тяжелую и разорительную борьбу с непримиримым врагом, уничтожить тверское княжение, присоединить Тверскую землю непосредственно к Москве и тем самым обеспечить с этой стороны внутреннее спокойствие Руси. Но Димитрий удовольствовался вы­нужденным смирением врага, который в крайней беде готов был согласиться на какой угодно унизительный договор, лишь бы ос­тавалась возможность его нарушить в будущем. Что всего важнее в этом договоре, постановлено было по отношению к татарам, что если решено будет жить с ними в мире и давать им выход (8), то и Михаил должен давать, а если татары пойдут на Москву или на Тверь, то обеим сторонам быть заодно против них; если же мос­ковский князь сам захочет идти против татар, то и тверской должен идти вместе с московским. Таким образом, Москва, возвысившись прежде исключительно татарскою силою, теперь уже имела на­столько собственной силы, что обязывала князей других земель повиноваться ей и в войне против самих татар.

Усмирение тверского князя раздражило Ольгерда, но не против Димитрия, а против смоленского князя, за то, что последний, которого он считал уже своим подручником, участвовал в войне против Михаила. Гораздо сильнее раздражился за Тверь Мамай и притом на всех вообще русских князей: он видел явное пренебрежение к своей власти; его последний ярлык, данный Михаилу, был поставлен русскими ни во что. Он замыслил проучить непокорных рабов, напомнить им батыевщину, поставить Русь в такое положение, чтоб она долго не посмела помышлять об освобождении от власти ханов. Мамай собрал всю силу волжской Орды, нанял хивинцев, буртасов, ясов, вошел в союз с генуэзцами, основавши свои поселения на Черном море, и заключил с литовским князем Ягеллом договор заодно напасть на московского князя (9).

Когда Мамай, летом 1380 года заложив свой стан при устье реки Воронеж, назначал там сборное место для своих полчищ и ждал Ягелла, Димитрий собирал подручных князей на общее де защиты Руси. Желание разделаться с поработителями настолько уже созрело и овладело чувствами русского народа, что московскому князю не предстояло необходимости ждать рать и понуждать к скорейшему прибытию.

Митрополита Алексия уже не было в живых. Он скончался в 1378 году. Этот архипастырь, главнейший советник Димитрия, все время своего первосвятительства употреблял свою духовную власть для возвышения Москвы и служил ее интересам. Московскому князю не хотелось иметь в Москве иных первосвятителей, кроме таких, каких само московское правительство будет представлять патриарху для посвящения (10). В то время, когда приходилось Димитрию идти на войну, Москва оставалась без митрополита, и это обстоятельство лишало предпринимаемый поход обычного первосвятительского благословения; но Димитрий обратился за благословением к преподобному Сергию, хотя и был с ним в размолвке (11). Сергий пользовался всеобщим уважением, его молитвам приписывали большую силу; за ним признавали дар пророчества. Сергий не только ободрил Димитрия, но и предсказал ему победу. Такое предсказание, сделавшись известным, сильно возбудило в войске отвагу и надежду на победу.

Димитрий выступил из Москвы в Коломну в августе; русские силы отовсюду приставали к нему. 26 и 27 августа русские перевезлись чрез Оку и пошли по Рязанской земле к Дону. На пути прискакал к Димитрию гонец от преподобного Сергия с благословенною грамотою: «Иди, господин, — писал Сергий, — иди вперед, Бог и св. Троица поможет тебе!»

6 сентября русские увидели Дон, а 8, в субботу, на заре русские уже были на другой стороне реки и при солнечном восходе двигались стройно вперед к устью реки Непрядвы.

День был пасмурный; густой туман расстилался по полям, но часу в девятом стало ясно. Около полудня показалось несметное татарское полчище. Сторожевые (передовые) полки русских и татар сцепились между собою, и сам Димитрий выехал вместе со своею дружиною «на первый суйм» (12) — открывать битву. По старинному прадедовскому обычаю следовало, чтобы князь, как предводитель, собственным примером возбуждал в воинах отвагу. Побившись недолго с татарами, Димитрий вернулся назад устраивать полки к битве. В первом часу началась сеча, какой, по выражению летописца, не бывало на Руси. В московской рати было много небывалых в бою: на них нашел страх, и пустились они в бегство. Татары со страшным криком ринулись за ними и били их наповал. Дело русских казалось проигранным, но к трем часам пополудни все изменилось.

В дубраве на западной стороне поля стоял избранный русский отряд, отъехавший туда заранее для засады. Отряд стремительно бросился на татар, которые никак не ожидали нападения сзади.

Победа была совершенная, но зато много князей, бояр и простых воинов пало на поле битвы. Сам великий князь, хотя не был ранен, но доспех на нем был помят. Похоронивши своих убитых, великий князь со своим ополчением не преследовал более разбитого врага, а вернулся с торжеством в Москву.

Мамай, бежавши в свои степи, столкнулся там с новым врагом: то был Тохтамыш, хан заяицкой Орды (13), потомок Батыя. Тохтамыш разбил Мамая на берегах Калки и объявил себя владетелем вол­жской Орды. Мамай бежал в Кафу (нынешняя Феодосия на вос­точном берегу Крыма) и там был убит генуэзцами.

Тохтамыш, воцарившись в Сарае (14), отправил дружелюбное по­сольство к Димитрию, объявить, что общего врага их нет более и что он, Тохтамыш, теперь владыка кипчакской Орды и всех под­властных ей стран. Димитрий отпустил послов с большой честью и дарами; но не изъявлял знаков рабской покорности. Это пока­зывает, что в Москве считали дело с Ордою поконченным и не боялись ее, но между тем там, по сокрушении Мамая, не брали никаких мер ни к дальнейшему истреблению, ни даже к собственной обороне.

В следующем, 1382 году Тохтамыш двинулся наказывать Русь за попытку освободиться от татар.

Весть о походе Тохтамыша, хотя и поздно, но все-таки дошла к Димитрию прежде, чем татары приблизились к Москве.

Внезапность нашествия произвела такое впечатление, что князья, воеводы и бояре совсем потеряли голову. Между ними началась рознь, взаимное недоверие; великий князь убоялся идти навстречу хану и, покинувши Москву на произвол судьбы, бежал в Переяславль, оттуда в Ростов, а оттуда в Кострому.

Грозный враг не сегодня-завтра должен появиться, а в столице не было ни князя, ни воевод. Одни кричали, что надобно затворить в Кремле, другие хотели бежать. Зазвонили во все колокола на вече. Поднялся вопль. Народ кричал: затворять ворота и не пускать никого из города. Митрополит (15) и бояре бросились первые и города; их выпустили, но ограбили, а когда за ними стали убегать другие, то ворота затворили; одни стали у ворот с рогатинами и обнаженными саблями, угрожали бить бегущих, а другие метали на них камни со стен.

23 августа подъехали передовые татарские конники к кремлевским стенам. Москвичи смотрели на них со стен: «Здесь ли великий князь Димитрий?» — спрашивали татары. Им отвечали: «Нет». Татары объехали кругом Кремля, осматривали рвы, стены, бойниц ворота. В городе благочестивые люди молились Богу, наложили себя пост, каялись в грехах, причащались Святых Тайн, а удалые молодцы вытаскивали из боярских погребов меды, доставали боярских кладовых дорогие сосуды и напивались из них для бодрости.

Пьяные влезали на стены, кричали на татар, ругали, плевали и всячески оскорбляли их и их царя, а раздраженные татары махали на них саблями, показывая вид, как будут рубить их. Москвичи расхрабрились так, думая, что татар всего столько и пришло, сколько они их видели под стенами. Но к вечеру появилась вся ордынская громада с их царем, и тут многие храбрецы пришли в ужас.

Тохтамыш сообразил, что не взять ему Кремля силою; он порешил взять его коварством. На четвертый день в полдень по ехали к стенам знатнейшие мурзы и просили слова. С ними стоя двое сыновей суздальского князя, шурья великого князя (16). Мурзы сказали: «Царь наш пришел показнить своего холопа Димитрия, а он убежал; приказал вам царь сказать, что он не пришел разорять своего улуса, а хочет соблюсти его, и ничего от вас не требует,— только выйдите к нему с честью и дарами».

Москвичи отворили ворота и вышли, впереди князь Остей (17), потом шли духовные в облачении, с иконами и крестами, за ними бояре и народ. Татары, давши москвичам выйти из ворот, бросились на них и начали рубить саблями без разбора. Истребляя кого попало направо и налево, ворвались они в средину Кремля. По известию летописца, резня продолжалась до тех пор, пока у татар не утомились плечи, не иступились сабли. Все церковные сокро­вища, великокняжеская казна, боярское имущество, купеческие товары — все было ограблено. Наконец, город был зажжен. Огонь истреблял тех немногих, которые успели избежать татарского меча. Так покаравши Москву, татары отступили от нее.

Некому было ни отпевать мертвых, ни оплакивать их, ни звонить по ним.

Татары рассеялись и по другим городам. Повсюду татары убивали людей или гнали их толпами в плен. Припомнились давно забытые времена Батыя, с тою разницею, что в батыевщину русские князья умирали со своим народом, а теперь глава Руси сидел, запершись в Костроме со своею семьей; другие князья или также прятались, или спешили раболепством получить пощаду у разгневанного вла­дыки. Только один Владимир Андреевич не изменил себе: выехавши из Волока (18), ударил он на татарский отряд, разбил его наголову и взял много пленников. Этот подвиг так подействовал на хана, что он начал отступать назад к Рязанской земле, опасаясь, чтобы русские, собравшись с силами, не ударили на него: вот доказа­тельство, что это нашествие не имело бы такого печального исхода для Москвы и всей Руси, если бы русские не были так оплошны и великий князь своим постыдным бегством не предал своего народа на растерзание варварам.

Димитрий вместе с Владимиром Андреевичем, прибывши в Москву, тотчас занялся погребением мертвых, чтобы предупредить заразу. Он давал от восьмидесяти погребенных тел по рублю, и пришлось ему заплатить 300 рублей. Этот счет показывает, что в Кремле погибло от татарского меча 24 000 человек, не считая гревших и утонувших. Потом мало-помалу начали собираться остатки населения и отстраивать сожженный город. Тогда, за не­возможностью мстить татарам, Димитрий обратил мщение на Рязанскую землю: московская рать вступила в эту землю и вконец Разорила ее без всякого милосердия, хуже татар (19).

Князья русские, напуганные страшною карою над Москвою, один за другим ездили в Орду кланяться хану. Надежда на свободу блеснула для русских на короткое время и была уничтожена малодушием Димитрия.

Михаил Александрович тверской с сыном Александром отправился в Орду окольною дорогою, чтобы не попасться в руки Димитрия: он надеялся вновь выпросить себе великое княжение (20)^. Но Димитрий весною отправил к хану сына своего Василия (21). Василий был удержан в Орде заложником верности и 8000 рублей долга, начитанного на Димитрия. Московский князь так усердно унижался тогда перед ханом, что Тохтамыш объявил ему свою царскую милость, но в наказание наложил на его владения тяжелую дань.

Княжение Димитрия Донского принадлежит к самым несчастным и печальным эпохам истории многострадального русского народа. Беспрестанные разорения и опустошения то от внешних врагов, то от внутренних усобиц, следовали одни за другими в громадных размерах. Московская земля, не считая мелких разорений, была два раза опустошена литовцами, а потом потерпела нашествие Орды Тохтамыша; Рязанская — страдала два раза от татар, два раза от москвичей и была приведена в крайнее разорение; Тверскую — несколько раз разоряли москвичи; Смоленская — терпи и от москвичей, и от литовцев; Новгородская понесла разорение от тверичей и москвичей. К этому присоединялись физические бедствия. Страшная зараза, от которой русская земля страдала в сороковых и пятидесятых годах XIV века наравне со всею Европою (22), повторялась и в княжение Димитрия с большою силою разных местах Руси. К заразе присоединялись неоднократные засухи, как, например, в 1365, 1371 и 1373 гг., которые влекли собою голод и, наконец, пожары — обычное явление на Руси. Ее мы примем во внимание эти бедствия, соединявшиеся с частыми разорениями жителей от войн, то должны представить себе тогдашнюю Восточную Русь страною малолюдною и обнищалою. Сам Димитрий не был князем, способным мудростью правления облегчить тяжелую судьбу народа; действовал ли он от себя или по внушениям бояр своих,— в его действиях виден ряд промахов. Следуя задаче подчинить Москве русские земли, он не только умел достигать своих целей, но даже упускал из рук то, что eму доставляли сами обстоятельства; он не уничтожил силы и самостоятельности Твери и Рязани, не умел и поладить с ними так, чтоб они были заодно с Москвою для общих русских целей; Ди­митрий только раздражал их и подвергал напрасному разорению ни в чем не повинных жителей этих земель; раздражил Орду, но не воспользовался ее временным разорением, не предпринял мер к обороне против опасности; и последствием всей его деятельности было то, что разоренная Русь опять должна была ползать и уни­жаться перед издыхающей Ордой.

Дмитрий Донской, великий князь владимирский и московский в 1359—1389 гг. вошел в русскую историю со славой победителя Мамая на Куликовом поле. Эта слава заслужена и бесспорна. Однако он находился во главе Московского княжества почти 30 лет; в отличие от предыдущего, сравнительно безмятежного периода правления Ивана Калиты и его сыновей, время Дмитрия Донского — период напряженной внутриполитической борьбы в княжестве, непрерывных столкновений с внешними врагами, в которых Москва знала не только победы. В настоящем очерке Н. И. Костомаров оценивает всю жизнь и деятельность Дмитрия Донского. Итоги его правления историк оценивает весьма критически. Здесь ярко проявилось скептическое отношение историка ко многим деятелям русской истории, ведь в данном случае речь идет об одном правителей Москвы, которая в конечном счете стала центром могучего государства, подавившего, по мнению Н. И. Костомарова, последние остатки вечевого строя и «народоправства», когда-то широко распространенных на Руси.

1. Дмитрий Донской, сын и преемник Ивана Ивановича, родился в 1350 г.

2. Суздальский князь... — имеется в виду нижегородско-суздальский князь Дмитрий Константинович, получивший в Орде в 1360г. от хана Навруза ярлык на великое княжение владимирское.

3. В это время в Орде происходила «великая замятия», начавшаяся после убийства в 1357 г. хана Джанибека (Чанибека) его сыном Бердибеком. Хан Навруз, убивший своего предшественника, правил менее года и был убит в 1361 г. Хызром, пришедшим из-за реки Урала. Но и Хызр вскоре был убит своим сыном Тимур-Ходжой, котор был свергнут и убит в 1362 г. Власть захватил темник Мамай, но он не был потомком Чингисхана и не мог занимать ханский трон, формально правил его ставленник хан Абдаллах. Но власть Мамая распространялась только на западную часть Орды. На востоке, за Волгой, к власти пришел хан Мюрид, у которого бы свои соперники. Так боровшиеся между собой правители разных частей Орды выдавали ярлык то князю московскому, то князю суздальскому. В 1365 г. Дмитрий суздальский окончательно отказался от полученного им в третий раз ярлыка Орды в пользу Москвы. В свою очередь, московские войска оказали ему поддержку в борьбе с его братом Андреем Константиновичем.

4. Алексий — в миру Елевферий, принадлежал к знатному боярскому роду, отец Федор Бяконт пришел на службу в Москву из Чернигова в конце XIII в., его крестный отец — сам Иван Калита. Принял монашество в Богоявленском монастыре под именем Алексия, стал затем епископом владимирским, а с 1353 г. до своей кончины в 1378 г. был митрополитом, главой русской церкви. В малолетстве Дмитрия Донского Алексий фактически возглавлял московское правительство. Используя свой авторитет на Руси и в Орде, много сделал для укрепления позиций Москвы. Оказывал содействие монастырскому движению, активно поддерживал Сергия Радонежского. Основал Чудов монастырь (в честь Чуда Архангела Михаила) в Кремле на месте ордынского двора, подаренного ему ханом Джанибеком (Чани-беком) за исцеление Тайдулы.

5. Владимир Андреевич Храбрый (1353—1410) — князь серпуховский (с 1358 г.). Его отец Андрей Иванович, младший сын Ивана Калиты, получил от Ивана Калиты по духовной грамоте (завещанию) Серпухов с прилегающими волостями к югу от Москвы. Владимир Андреевич принимал активное участие в московских делах, ярко проявил себя в битве на Куликовом поле.

6. Михаил Александрович (1333—1399) —сын тверского князя Александра Ми­хайловича, внук Михаила Ярославича, убитых в Орде. С 1368 г. утвердился на тверском княжении. Как и его дед, попытался противостоять растущему могуществу Москвы. Его союзником был литовский князь Ольгерд. Благодаря смуте в Орде, заинтересованности ее правителей в раздорах между русскими князьями Михаилу Александровичу удавалось трижды (в 1370, 1371, 1375 гг.) получать от ханов ярлык на великое княжение владимирское. Но Дмитрий московский уже не считался с волей Орды, не признавал великого княжения за Михаилом и в 1375 г. предпринял большой поход на Тверь.

7. Евфимий Вислень — тверской епископ с 1374г. В 1390г. лишен епархии, очевидно, из-за разногласий с князем Михаилом. Был обвинен во вмешательстве в дела Михаила и даже в ереси.

8. Выход — дань Орде.

9. Мамай удерживал под своей властью часть Золотой Орды в правобережье Волги и далее на запад. Поэтому его иногда называют правителем «Волжской Орды». В ее состав входило и Северное Причерноморье с Крымом, где находились богатые торговые города, принадлежавшие тогда итальянской морской республике Генуя. Это — Кафа (Феодосия), Солдайя (в русских источниках — Сурож, ныне — Судак), Чембало (Балаклава) и др. Хивинцами Н. И. Костомаров называет, очевидно, выходцев из Хорезма, обширного оазиса в низовьях Амударьи, которым после завоевания монголами владели родственники Батыя. (В XIX в. там существовало Хивинское ханство.) Буртасы — народ, обитавший в правобережье Волги, родст­венный мордве. Мамай рассчитывал также на поддержку Ягайло Ольгердовича (1350—1434), сына Ольгерда, великого князя литовского в 1377 — 1392 гг., в 1385 г. ставшего и королем польским после унии Польши и Литвы.

10. До середины XV в. русская церковь не имела автокефалии (самостоятельности) и находилась под управлением константинопольского патриарха, который посвящал в сан русских митрополитов. После смерти митрополита Алексия Дмитрий выдвинул своего ставленника на митрополичью кафедру — Михаила-Митяя. Но высшее ду­ховенство выступило против его кандидатуры. Несмотря на это, Михаил-Митяй отправился на поставление в Константинополь, но внезапно скончался в пути. Патриарх посвятил в сан архимандрита Пимена, одного из сопровождавших Ми­хаила-Митяя лиц. Но Дмитрий Иванович не принял его в Москве. Так возник затяжной конфликт между великокняжеской властью и церковью, когда в течение Ряда лет в Москве не было митрополита.

11. Возможно, причиной размолвки было неодобрение Сергием действий великого князя по выдвижению Михаила-Митяя на митрополичий престол.

12. «Первый суйм» — схватка передовых отрядов, с которой начинается битва.

13. Заяицкая Орда (Ак-Орда) — часть владений Золотой Орды за рекой Урале (Яиком), занимала обширные пространства Казахстана и часть Южной Сибири. Здесь правили потомки брата Батыя — хана Орды Ичена, к которым, вероятно принадлежал и хан Тохтамыш. При ослаблении Золотой Орды в середине XIV в. Ак-Орда становится фактически независимой, ее правители вмешиваются в борьбу за власть в ставке золотоордынских ханов. В конце XIV в. Тохтамыш стремится восстановить былое единство всех владений Золотой Орды от Причерноморья до Сибири (до монгольского нашествия здесь кочевали половцы, иначе — кипчаки, почему эта земля часто именуется Кипчакской степью, или Кипчакской Ордой. Тохтамышу удалось достичь этой цели после разгрома Мамая на Куликовом поле. Но в 90-х годах XIV в. он потерпел тяжелое поражение от среднеазиатского завоевателя Тимура (Тамерлана).

14. Сарай (Сарай-Берке, от тюркского сарай — дворец) — столица Золотой Орды находилась на левобережье Волги, в начале ее рукава Ахтубы (к востоку современного Волгограда, где ныне г. Ленинск, а до революции был г. Царев). С начала XIV в. столицей Золотой Орды был Сарай-Бату, расположенный в низовьях Волги, в районе Астрахани.

15. Имеется в виду митрополит Киприан, прибывший в Москву в 1381 г. Возглавлял русскую церковь до своей кончины в 1406 г.

16. ...шурья великою князя (шурин — брат жены) — Дмитрий Донской был женат на Евдокии, дочери нижегородско-суздальского князя Дмитрия Константиновича. В переговорах от имени Тохтамыша у стен Кремля приняли участие ее братья Василий и Семен.

17. Князь Остей, из рода князей литовских, оказался в то время в Москве, возглавив оборону города.

18. Волок Ламский (ныне — Волоколамск) — небольшой город к западу от Москвы в верховьях реки Ламы (бассейн Волги), которая волоками была связана с рекой Москвой.

19. Поводом для столь жестокой мести рязанцам было их сотрудничество с Тохтамышем: они указали ему броды через Оку.

20. Михаил Александрович так и не получил великого княжения. Надеясь добиться этого в будущем, он оставил в Орде сына Александра, который получил поэтому прозвище Ординец. В 1386 г. он возвратился на Русь, княжил в Кашине (удел в составе Тверского княжества), где умер в 1389г.

21. Речь идет о старшем сыне Дмитрия Донского Василии Дмитриевиче, впоследствии великом князе владимирском и московском (1389—1425).

22. В середине XIV в. Русь, как и вся Европа, была поражена небывалой эпидемией чумы. Так, в 1353 г. от нее погибли великий князь Семен Гордый, оба его cына, брат Андрей, митрополит Феогност.

Костомаров Н.И. Великий князь Дмитрий Иванович Донской //

Костомаров Н.И. Русская история в жизнеописаниях …

В.О.Ключевский

ХАРАКТЕР МОСКОВСКИХ КНЯЗЕЙ XIV—XV ВВ.

Часто дают преобладающее значение в ходе возвышения Московского княжества личным качествам его князей. Нет надобности преувеличивать это значение, считать политическое и национальное могущество Московского княжества исключительно делом его князей, созданием их личного творчества, их талантов. Исторические памятники XIV и XV вв. не дают нам возможности живо воспроизвести облик каждого из этих князей. Московские великие князья являются в этих памятниках довольно бледными фигурами, естественно сменявшимися на великокняжеском столе под именами Ивана, Семена, другого Ивана, Димитрия, Василия, другого Василия. Всматриваясь в них, легко заметить, что перед нами npoxодят не своеобразные личности, а однообразные повторения одного того же фамильного типа. Все московские князья до Ивана III как две капли воды похожи друг на друга, так что наблюдатель их затрудняется решить, кто из них Иван и кто Василий.

Прежде всего московские Даниловичи (1) отличаются замечательной устойчивой посредственностью — не выше и не ниже среднего уровня. Племя Всеволода Большое Гнездо вообще не блистало избытком выдающихся талантов, за исключением разве одного Александра Невского. Московские Даниловичи даже среди этого племен шли в передовом ряду по личным качествам. Это князья без всякого блеска, без признаков как героического, так и нравственного величия. Во-первых, это очень мирные люди; они неохотно вступают в битвы, а вступая в них, чаще проигрывают их; они умеют отсиживаться от неприятеля за дубовыми, а с Димитрия Донского за каменными стенами московского Кремля (2), но еще охотнее при нападении врага уезжают в Переяславль или куда-нибудь подальше на Волгу, собирать полки, оставляя в Москве для ее защиты владыку митрополита да жену с детьми. Не блистая ни крупными талантами, ни яркими доблестями, эти князья равно не отличались и крупными пороками или страстями. Это делало их во многих отношениях образцами умеренности и аккуратности; даже их склонность выпить лишнее за обедом не возвышалась до известной страсти древнерусского человека, высказанной устами Владимира Святого (3). Это средние люди Древней Руси, как бы сказать, больше хронологические знаки, чем исторические. В шести поколениях один Димитрий Донской далеко выдался вперед из строго выровненного ряда своих предшественников и преемников. Молодость (умер 39 лет), исключительные обстоятельства, с 11 лет посадившие его на боевого коня, четырехсторонняя борьба с Тверью, Литвою, Рязанью и Ордой, наполнившая шумом и тревогами его 30-летнее княжение, и более всего великое побоище на Дону положили на него яркий отблеск Александра Невского, и летопись с заметным подъемом духа говорит о нем, что он был «крепок и мужествен и взором дивен зело». Но не блистая особыми доблестями, эти князья совмещали в себе много менее дорогих, но более доходных качеств, отличались обилием дарований, какими обык­новенно наделяются недаровитые люди. Прежде всего, эти князья дружно живут друг с другом. Они крепко держатся завета отцов: «жити за один». Потом московские князья — очень почтительные сыновья: они свято почитают память и завет своих родителей. Уважение к отцовскому завету в их холодных духовных грамотах порой согревается до степени теплого набожного чувства. «А пишу вам се слово,— так Семен Гордый заканчивает свое завещание младшим братьям,— того для, чтобы не перестала память родителей наших и наша и свеча бы не погасла». Они хорошие хозяева-ско­пидомы по мелочам, понемногу. Недаром первый из них, добив­шийся успеха в невзрачной с нравственной стороны борьбе (4), пе­решел в память потомства с прозванием Калиты, денежного кошеля. Готовясь предстать перед престолом всевышнего судии и диктуя дьяку духовную грамоту, как эти князья внимательны ко всем подробностям своего хозяйства, как хорошо помнят всякую мелочь в нем! Не забудут ни шубки, ни стадца, ни пояса золотого, ни коробки сердоликовой, все запишут, всему найдут место и наслед­ника. Сберечь отцовское стяжание и прибавить к нему что-нибудь новое, новую шубку построить, новое сельцо прикупить — вот на что, по-видимому, были обращены их правительственные помыслы, как они обнаруживаются в их духовных грамотах. Эти свойства и помогли их политическим успехам.

Настоящий отрывок интересен не только для изучения личных качеств московских князей, он весьма характерен и для творчества В.О.Ключевского в целом. На страницах его «Курса русской истории» вряд ли можно найти восторженные, панегирические оценки кого бы то ни было. Гораздо в большей степени для В.О.Ключевского характерен острый критический взгляд с известной долей скептицизма. Приводимая здесь его оценка московских князей противостоит широко распространенному в литературе представлению о них как о блестящих политиках и дипломатах, героях и полководцах, «собирателях земли Русской».

1. Даниловичи — московские князья, потомки младшего сына Александра

Невского Даниила, княжившего в Москве в 1276—1303 гг.

2. В правление Дмитрия Ивановича впервые были возведены стены Московского Кремля из белого камня (1367). Они помогли отразить нашествие Ольгерда.

3. Имеется в виду знаменитая фраза «Руси есть веселье питье, не можем без того быти», вложенная летописцем, автором повести о Крещении Руси и выборе веры Владимиром Святославичем, в уста великого князя. В соответствии с этой явно легендарной версией именно поэтому Владимир Святославич отверг ислам, запрещающий употребление алкогольных напитков.

В.О.Ключевский имеет в виду участие Ивана Калиты и московских вой в подавлении антиордынского восстания в Твери в 1327 г.

В. О. Ключевский

ОТ МОСКОВСКОГО КНЯЗЯ К «ГОСУДАРЮ ВСЕЯ РУСИ»

Почувствовав себя в новом положении, но еще не отдавая ясного отчета о своем новом значении, московская государственная власть ощупью искала дома и на стороне формы, которые соответствовали этому положению, и, уже облекшись в эти формы старалась с помощью их уяснить себе свое новое значение. С этой стороны получают немаловажный исторический интерес некоторые дипломатические формальности и новые придворные церемонии, появляющиеся в княжение Ивана III.

Иван был женат два раза. Первая жена его была сестра его сосед великого князя тверского, Марья Борисовна. По смерти ее (1467) Иван стал искать другой жены, подальше и поважнее. Тогда в Риме проживала сирота племянница последнего византийского императора Софья Фоминична Палеолог. Несмотря на то, что греки со времени флорентийской унии сильно уронили себя в русских православных глазах, несмотря на то что Софья жила так близко к ненавистному папе, в таком подозрительном церковном обществе Иван III, одолев в себе религиозную брезгливость, выписал царев из Италии и женился на ней в 1472 г. Эта царевна, извести тогда в Европе своей редкой полнотой, привезла в Москву очень тонкий ум и получила здесь весьма важное значение. Бояре XVI приписывали ей все неприятные им нововведения, какие с времени появились при московском дворе. Внимательный наблюдатель московской жизни барон Герберштейн (1), два раза приезжавший в Москву послом германского императора при Ивановом преемнике, наслушавшись боярских толков, замечает о Софье в своих записках, что это была женщина необыкновенно хитрая, имевшая большое влияние на великого князя, который по ее внушению сделал многое. Ее влиянию приписывали даже решимость Ивана III сбросить с себя татарское иго. В боярских россказнях и суждениях о царевне нелегко отделить наблюдение от подозрения или пре­увеличения, руководимого недоброжелательством. Софья могла вну­шить лишь то, чем дорожила сама и что понимали и ценили в Москве. Она могла привезти сюда предания и обычаи византийского двора, гордость своим происхождением, досаду, что идет замуж за татарского данника. В Москве ей едва ли нравилась простота обстановки и бесцеремонность отношений при дворе, где самому Ивану III приходилось выслушивать, по выражению его внука (2), «многие поносные и укоризненные слова» от строптивых бояр. Но в Москве и без нее не у одного Ивана III было желание изменить все эти старые порядки, столь не соответствовавшие новому поло­жению московского государя, а Софья с привезенными ею греками, видавшими и византийские и римские виды, могла дать ценные указания, как и по каким образцам ввести желательные перемены. Ей нельзя отказать во влиянии на декоративную обстановку и закулисную жизнь московского двора, на придворные интриги и личные отношения; но на политические дела она могла действовать только внушениями, вторившими тайным или смутным помыслам самого Ивана. Особенно понятливо могла быть воспринята мысль, что она, царевна, своим московским замужеством делает московских государей преемниками византийских императоров со всеми инте­ресами православного Востока, какие держались за этих импера­торов. Потому Софья ценилась в Москве и сама себя ценила не столько как великая княгиня московская, сколько как царевна византийская. В Троицком Сергиевом монастыре хранится шелковая пелена, шитая руками этой великой княгини, которая вышила на ней и свое имя. Пелена эта вышита в 1498 г. В 26 лет замужества Софье, кажется, пора уже было забыть свое девичество и прежнее византийское звание; однако в подписи на пелене она все еще величает себя «царевною царегородскою», а не великой княгиней московской. И это было недаром: Софья, как царевна, пользовалась в Москве правом принимать иноземные посольства. Таким образом, брак Ивана и Софьи получал значение политической демонстрации, которою заявляли всему свету, что царевна, как наследница павшего византийского дома, перенесла его державные права в Мс как в новый Царьград, где и разделяет их со своим супругом.

Почувствовав себя в новом положении и еще рядом с так знатной женой, наследницей византийских императоров, Иван в шел тесной и некрасивой прежнюю кремлевскую обстановку, какой жили его невзыскательные предки. Вслед за царевной из Италии выписаны были мастера, которые построили Ивану новый Успенский собор, Грановитую палату и новый каменный двор на месте прежних деревянных хором. В то же время в Кремле при дворе стал заводиться тот сложный и строгий церемония который сообщал такую чопорность и натянутость придворной московской жизни. Точно так же, как у себя дома, в Кремле, среди придворных слуг своих, Иван начал выступать более торжественной поступью и во внешних сношениях, особенно с тех пор, как само собою, без бою, при татарском же содействии (3), свалилось с плеч ордынское иго, тяготевшее над северо-восточной Русью два с половиной столетия (1238—1480). В московских правительственных, особенно дипломатических, бумагах с той поры является новый, более торжественный язык, складывается пышная терминология, незнакомая московским дьякам удельных веков. В основу ее положены два представления: это мысль о московском государе о национальном властителе всей Русской земли и мысль о как о политическом и церковном преемнике византийских императоров. Много Руси оставалось за Литвой и Польшей (4), и, однако, в сношениях с западными дворами, не исключая и литовского, Иван III впервые отважился показать европейскому политическому миру притязательный титул государя всея Руси, прежде употреблявшийся лишь в домашнем обиходе, в актах внутреннего употребления, и в договоре 1494 г. (5) даже заставил литовское правительство формально признать этот титул. После того как спало с Москвы татарское иго, в сношениях с неважными иностранными правителями, например с ливонским магистром, Иван III титулует себя царем всея Руси. Этот термин, как известно, есть сокращенная южнославянская и русская форма латинского слова цесарь, или по старинному написанию цьсарь, как от того же слова по другому произношению, кесарь произошло немецкое Kaiser. Титул царя в актах внутреннего управления при Иване III иногда, при Иване IV обыкновенно соединялся со сходным по значению титулом самодержца — это славянский перевод византийского императорского титула автократор. Оба термина в Древней Руси значили не то, что стали значить потом, выражали понятие не о государе с неограниченной внутренней властью, а о властителе, не зависимом ни от какой сторонней внешней власти, никому не платящем дани. На тогдашнем политическом языке оба этих термина противопо­лагались тому, что мы разумеем под словом вассал. Памятники русской письменности до татарского ига иногда и русских князей называют царями, придавая им этот титул в знак почтения, не в смысле политического термина. Царями по преимуществу Древняя Русь до половины XV в. звала византийских императоров и ханов Золотой Орды, наиболее известных ей независимых властителей, и Иван III мог принять этот титул, только перестав быть данником хана. Свержение ига устраняло политическое к тому препятствие, а брак с Софьей давал на то историческое оправдание: Иван III мог теперь считать себя единственным оставшимся в мире право­славным и независимым государем, какими были византийские императоры, и верховным властителем Руси, бывшей под властью ордынских ханов. Усвоив эти новые пышные титулы, Иван нашел, что теперь ему не пригоже называться в правительственных актах просто по-русски Иваном, государем великим князем, а начал писаться в церковной книжной форме: «Иоанн, божиею милостью государь всея Руси». К этому титулу как историческое его оправ­дание привешивается длинный ряд географических эпитетов, обоз­начавших новые пределы Московского государства: «Государь всея Руси и великий князь Владимирский, и Московский, и Новгород­ский, и Псковский, и Тверской, и Пермский, и Югорский, и Болгарский, и иных» (6), т. е. земель. Почувствовав себя и по поли­тическому могуществу, и по православному христианству, наконец, и по брачному родству преемником павшего дома византийских императоров, московский государь нашел и наглядное выражение своей династической связи с ними: с конца XV в. на его печатях появляется византийский герб — двуглавый орел.

Объединение русских земель вокруг Москвы в конце XV в. привело к коренному вменению политического значения Москвы и великих князей московских. Они, недавние правители одного из русских княжеств, оказались во главе обширнейшего государства в Европе. Об осознании Иваном III своей новой роли, об изменениях при дворе, новых обрядах и титулах идет речь в приводимом здесь отрывке из курса русской истории» В. О. Ключевского.

1. Сигизмунд Герберштейн побывал в Москве при Василии III в 1517 и 1527гг. и представлял императора «Священной Римской империи германской нации» Максимилиана, под властью которого находились главным образом германские и австрийские земли. «Записка о Московии» С. Герберштейна — ценнейший источник по истории России XVI в.

2. ...его внука... — Ивана Грозного, который стремился не допускать при дворе своеволия бояр.

3. при татарском же содействии... — В. О. Ключевский имеет в виду, борьбе против хана Большой Орды Ахмата Иван III использовал помощь крымского хана Менгли-Гирея.

4. Речь идет о землях Украины и Белоруссии, а также о Смоленской э входивших когда-то в состав Древнерусского государства и оказавшихся в течение XIII—XIV вв. в составе Великого княжества Литовского.

5. Этот договор завершил войну между Москвой и Великим княжеством Литовским, разгоревшуюся после смерти короля Казимира из-за перехода многих князей. Литвы в Москву со своими владениями. По договору к Москве отошли Вязьма, также земли князей Воротынских, Одоевских, Новосильских и др., расположенных в верховьях Оки. Великий князь литовский Александр был вынужден признать за Иваном III титул «государя всея Руси», хотя также имел в своем титуле слова «великий князь литовский и русский».

6. Ряд географических терминов в титуле московских государей означают названия земель на востоке и северо-востоке, населенных угро-финскими и тюркскими народами и вошедших в состав России в конце XV—XVI вв.: Пермская земля - Северо-Западный Урал, бассейн Верхней Камы и ее притоков; Югорская земля - часть Западной Сибири, в среднем течении Оби, земля хантов и манси; Болгарская земля — территория бывшей Волжской Болгарии на Средней Волге и Нижней Каме, где ныне Татарстан и Чувашия.

Ключевский В.О. Курс … Ч. II. С. 46 – 49.

А.А. Горский

МОСКОВСКО-ОРДЫНСКИЙ КОНФЛИКТ НАЧАЛА 80-х ГОДОВ XIV ВЕКА: причины, особенности, результаты

События, имевшие место в московско-ордынских отношениях в начале 80-х гг. XIV в., в историографии как бы остаются в тени Куликовской победы 1380 г. Принято считать, что успешный поход Тохтамыша на Москву (1382 г.) восстановил зависимость Северо-Восточной Руси от Орды, ликвидированную при Мамае. Поскольку до разрыва вел. кн. Дмитрием Ивановичем вассальных отношений с Мамаем (в 1374 г.) зависимость от Орды существовала около 130 лет, а после похода Тохтамыша - еще без малого 100, этот последний выглядит при таком подходе по сути дела событием, сопоставимым по своим результатам с нашествием Батыя. Между тем слабое внимание исследователей к конфликту 1382 г. привело к тому, что недостаточно выясненными остались два комплекса вопросов: 1) каковы были отношения русских князей с Тохтамышем до похода 1382 г. и чем была вызвана военная акция хана; 2) почему последствия поражения оказались такими мягкими для Москвы: Тохтамыш не попытался отнять у Дмитрия великое княжение владимирское (Мамай делал это трижды - в 1370, 1371 и 1375 гг. - и, сумей победить, наверняка сделал бы в четвертый раз), т.е. лишить его положения главного князя Северной Руси.

В самом конце 1380 г. только что нанесший окончательное поражение Мамаю и пришедший к власти в Орде Тохтамыш прислал послов к Дмитрию Донскому и другим русским князьям, "поведая им свои приход и како въцарися, и како супротивника своего и их врага Мамая победи". Зимой и весной 1381 г. русские князья, отпустив послов Тохтамыша "с честию и с дары", "отъпустиша коиждо своих киличеев (послов) со многыми дары ко царю Токтамышю". В частности, Дмитрий Иванович "отъпустил в Орду своих киличеев Толбугу да Мохшея к новому царю с дары и с поминкы". Свидетельствовал ли этот акт о признании Дмитрием своего вассального положения по отношению к Тохтамышу?

Спецификой конфликта Москвы с Мамаем было то, что последний не являлся законным правителем Орды, ханом (по русской терминологии - "царем"): он правил от лица марионеточных представителей династии Чингизидов. Этот статус Мамая как узурпатора четко осознавался на Руси. Поэтому посылка новому, легитимному правителю "даров и поминков" означала констатацию факта восстановления в Орде "нормальной" ситуации и формальное признание Тохтамыша сюзереном. Но вопрос о выплате задолженности по дани ("выходу"), накопившейся за шесть лет противостояния с Мамаем, московская сторона явно не собиралась поднимать ("дары и поминки" - не "выход"). Очевидно, Дмитрий Иванович не спешил восстанавливать даннические отношения с Ордой, но в то же время не имел оснований не признать "царское" достоинство (и, следовательно, формальное верховенство) нового правителя Орды, к тому же только что покончившего с его врагом. Великий князь занял выжидательную позицию, решив посмотреть, как поведет себя хан.

Отношение московских правящих кругов к Орде в период между Куликовской битвой и столкновением с Тохтамышем отражено в договорной грамоте Дмитрия Донского с Олегом Рязанским. После поражения Мамая Олег, опасаясь удара со стороны Москвы, бежал, и Дмитрий посадил на рязанском княжении своих наместников. Но к лету 1381 г. союзнические отношения Москвы и Рязани восстановились, что было закреплено договором. В нем имеется специальный пункт об отношениях с Ордой. При его сопоставлении с аналогичной статьей московско-тверского докончания 1375 г. (договор 1381 г. в целом является соглашением того же типа: Олег, как и Михаил Александрович Тверской, признает себя "молодшим братом" Дмитрия и "братом", т.е. равным его двоюродному брату Владимиру Андреевичу Серпуховскому) выявляются расхождения.

Договор 1375 г.:

А с татары оже будет нам мир, по думе. А будет нам дати выход, по думе же, а будет не дати, по думе же. А пойдут на нас татарове или на тебе, битися нам и тобе с единого всем противу их. Или мы пойдем на них, и тобе с нами с единого пойти на них.

Договор 1381 г.

А с татары оже будет князю великому Дмитрию мир и его брату, князю Володимеру, или данье, ино и князю великому Олгу мир или данье с единого со князем с великим з Дмитреем. А будет немир князю великому Дмитрию и брату его, князю Володимеру, с татары, князю великому Олгу быти со князем с великим с Дмитрием и с его братом с единого на татар и битися с ними.

Договоренность по поводу дани принципиально не различается: возможность ее выплаты допускается, но не выглядит обязательной. А вот договоренность о совместных военных действиях сформулирована в московско-рязанском договоре по-иному: не оговорены отдельно оборонительные и наступательные действия, вместо этого применена формулировка общего характера "быти... с единого... и битися с ними" (последние слова в договоре 1375 г. относились к оборонительным действиям). Вероятно, предусматривать наступательные действия против Орды, возглавляемой законным правителем, казалось недопустимым.

Летом 1381 г. на Русь отправился посол "царевич" Акхожа с отрядом в 700 человек. Он дошел до Нижнего Новгорода "и возвратися воспять, а на Москву не дръзнул ити".

Тохтамышу удалось обеспечить внезапность нападения. Князь Дмитрий Константинович Нижегородский, узнав о приближении хана, отправил к нему своих сыновей Василия и Семена. Олег Рязанский указал Тохтамышу броды на Оке. Дмитрий Иванович покинул Москву и отправился в Кострому. Тохтамыш взял и сжег Серпухов и подошел 23 августа 1382 г. к столице. Татары ворвались в Москву и подвергли ее разгрому. Затем Тохтамыш распустил свои отряды по московским владениям: к Звенигороду, Волоку, Можайску, Юрьеву, Дмитрову и Переяславлю. Но взять удалось только последний. Отряд, подошедший к Волоку, был разбит находившимся там Владимиром Андреевичем Серпуховским. После этого Тохтамыш покинул Москву и отправился восвояси, взяв по дороге Коломну. Переправившись через Оку, он разорил Рязанскую землю; Олег Рязанский бежал.

В трактовке событий лета 1382 г. сохраняются два спорных вопроса. Первый - относительно "розни в русских князьях" как причине поражения. Она упоминается ранее всего в так называемой Пространной повести о нашествии Тохтамыша, дошедшей в составе Новгородской Карамзинской, Новгородской IV и Софийской I летописей. Вряд ли правомерно, опираясь на это известие, говорить о распаде возглавляемой Дмитрием Донским княжеской коалиции. Указание на "рознь" являет собой вставку в текст более ранней Краткой повести о событиях 1382 г. (дошедшей в составе Рогожского летописца и Симеоновской летописи), на основе которой была создана Пространная повесть. Скорее всего, перед нами попытка объяснения хода событий, появившаяся в протографе названных летописей (своде конца первой или начала второй четверти XV в.)¹⁴. Быстрота продвижения Тохтамыша исключала возможность какого-либо широкого совета князей Северо-Восточной Руси.

Другой спорный вопрос - мотивы поведения Дмитрия Донского, точнее - оставления им столицы. Здесь мнения колеблются от признания отъезда необходимым тактическим маневром, имевшим целью сбор войск¹⁶, до объявления его позорным бегством.

Если рассматривать действия великого князя на широком историческом фоне, так сказать, "истории осад", то его поведение оказывается типично. Известно немало случаев, когда правитель княжества в условиях неизбежного приближения осады его столицы покидал ее и пытался воздействовать на события со стороны. Очевидно, существовало представление, что правитель должен по возможности избегать сидения в осаде - наиболее пассивного способа ведения военных действий. Дмитрий действовал в соответствии с этими тактическими правилами. Белокаменный Московский кремль выдержал две литовские осады, и великий князь явно рассчитывал на его неприступность (собственно, расчет был верным, - штурмом татары не смогли взять город).

Есть основания полагать, что великий князь позаботился об обороне столицы. По пути из Москвы в Кострому он останавливался в Переяславле. Этот город в 1379 г. получил в держание перешедший на службу к московскому князю Дмитрий Ольгердович. Внук Ольгерда Остей, возглавивший оборону Москвы, появился в столице уже после отъезда великого князя. Скорее всего, он был сыном Дмитрия Ольгердовича, которому Дмитрий Донской, находясь в Переяславле, поручил организацию обороны Москвы (в самой московской династии кроме великого князя имелся тогда только один взрослый князь - Владимир Андреевич, перед которым была поставлена другая задача). Возможно, факт взятия татарами именно Переяславля после овладения столицей связан с ролью Остея в ее защите.

Но есть другая сторона вопроса - чем мотивировали отъезд Дмитрия современники после того, как его тактический план не удался, Москва была разорена и кампания проиграна.

Наиболее раннее повествование объясняет поведение великого князя следующим образом: "Князь же великий Дмитреи Иванович, то слышав, что сам царь идеть на него с всею силою своею, не ста на бои противу его, ни подня рукы против царя, но поеха в свои град на Кострому". Это суждение летописца верно лишь в том смысле, что Дмитрий не стал принимать открытого генерального сражения, а не в том, что он вообще отказался от сопротивления: великий князь не поехал на поклон к хану, не пытался с ним договориться; Владимир Андреевич разбил татарский отряд у Волока; по словам того же летописца, Тохтамыш "въскоре отиде" из взятой им Москвы, "слышав, что князь великий на Костроме, а князь Володимер у Волока, поблюдашеся, чая на себе наезда". Фактически московские князья "стали на бой" и "подняли руку" против "царя". Они отказались только от встречи с ним в генеральном сражении. Как же понимать летописное объяснение действий Дмитрия Донского?

Мнение, что данная характеристика содержит обвинение великого князя в малодушии (поскольку принадлежит, возможно, сводчику, близкому к митрополиту Киприану, который враждовал с Дмитрием), не представляется убедительным. Весь тон летописного рассказа о нашествии Тохтамыша - сочувственный по отношению к московским князьям. Автор с симпатией говорит о победе Владимира Андреевича, о мести Дмитрия Олегу Ивановичу Рязанскому, принявшему сторону хана, даже фактически пишет о страхе Тохтамыша перед московскими князьями, заставившем его быстро уйти из Северо-Восточной Руси ("чая на себе наезда, того ради не много дней стоявше у Москвы"). Сочувственно изображено и возвращение Дмитрия и Владимира в разоренную Москву ("князь великий Дмитрии Ивановича и брат его князь Володимер Андреевичь с своими бояры въехаша в свою отчину в град Москву и видеша град взят и огнем пожжен, и церкви разорены, и людии мертвых бещисленое множьство лежащих, и о сем зело сжалишася, яко расплакатися има..."). Поэтому характеристику мотивов поведения Дмитрия Донского нельзя считать уничижительной. Речь может идти о том, что объяснение отказа от открытого боя нежеланием сражаться с "самим царем" было лучшим в глазах общественного мнения оправданием для князя, более предпочтительным, чем констатация несомненно имевшего место недостатка сил после тяжелых потерь в Куликовской битве. Заметим, что поход Тохтамыша был первым случаем после Батыева нашествия, когда в Северо-Восточную Русь во главе войска явился сам хан улуса Джучи. А если учесть, что Батый в известиях русских авторов-современников о его походах 1237-1241 гг. царем не назывался, то это вообще первый приход на Русь "самого царя".

Отношение русских современников событий к Тохтамышу - совсем иное, нежели к Мамаю. Последний, в отличие от прежних правителей (законных "царей"), щедро награждается уничижительными эпитетами: "поганый", "безбожный", "злочестивый". К Тохтамышу такие эпитеты не прилагались (причем не только в рассказе Рогожского летописца и Симеоновской летописи, но и в Повести Новгородской IV - Софийской I). Очевидно, что традиционное пред­ставление об ордынском "царе" как правителе более высокого ранга, чем великий князь влади­мирский, как о его законном сюзерене, не исчезло после победы над узурпатором Мамаем.

Взятие столицы противника - несомненная победа. Однако факт разорения Москвы несколько заслоняет общую картину результатов конфликта. Тохтамыш не разгромил Дмитрия в открытом бою, не продиктовал ему условий из взятой Москвы, напротив, вынужден был быстро уйти из нее. Помимо столицы, татары взяли только Серпухов, Переяславль и Коломну. Если сравнить этот перечень со списком городов, ставших жертвами похода Едигея 1408 г. (тогда были взяты Переяславль, Ростов, Дмитров, Серпухов, Нижний Новгород и Городец), окажется, что масштабы разорения, причиненного Тохтамышем (если не учитывать взятия столицы), выглядят меньшими. А события, последовавшие за уходом хана из пределов Московского великого княжества, совсем слабо напоминают ситуацию, в которой одна сторо­на - триумфатор, а другая - униженный и приведенный в полную покорность побежденный.

Осенью того же 1382 г. Дмитрий "посла свою рать на князя Олга Рязанского, князь же Олег Рязанскыи не во мнозе дружине утече, а землю всю до остатка взяша и огнем пожгоша и пусту створиша, пуще ему и татарьскые рати". Но главной проблемой был Михаил Тверской: пора­жение Дмитрия позволяло ему вспомнить о претензиях на великое княжение владимирское, казалось бы, похороненных в 1375 г.

Опасность союза Михаила с Тохтамышем осознавалась в Москве уже в самый момент нападения хана: вряд ли случайно Владимир Андреевич находился со своими войсками не где-нибудь, а у Волока, то есть на пути из Москвы в тверские пределы. Скорее всего, его целью было препятствовать ордынско-тверским контактам. Серпуховский князь справился с этой задачей не полностью: подошедшие к Волоку татары были разбиты, но посол Михаила сумел добраться до Тохтамыша и возвратиться. После этого тверской князь выехал к хану, "ища великого княжения", но двинулся "околицею, не прямицами и не путма". Поскольку отправился Михаил в путь 5 сентября, вполне вероятно, что он не знал об уходе хана из Москвы и уж во всяком случае рассчитывал застать его еще в русских пределах. Однако, опасаясь москвичей, вынужденный идти окольным путем, Михаил не сумел этого сделать.

Той же осенью к Дмитрию от Тохтамыша пришел посол Карач. Целью этого посольства, несомненно, был вызов великого князя в Орду. Следовательно, Дмитрий после ухода Тохтамыша не только не поехал в Орду сам, но даже не отправил туда первым посла. Фактически это означает, что великий князь продолжал считать себя в состоянии войны с Тохтамышем и ждал, когда хан сделает шаг к примирению. Не торопился Дмитрий и после приезда Карача - только весной следующего, 1383 г., он отправил в Орду своего старшего сына Василия, "а с ним бояр старейших".

Этот ход был политически точен. Если бы великий князь отправился сам, во-первых, его жизни угрожала бы опасность - если не со стороны хана (что, впрочем, должно было представляться вполне реальным - Михаил и Александр Тверские в 1318 и 1339 гг. были казнены за куда меньшие провинности, им и в голову не приходило воевать с "самим царем"), то со стороны бывших воинов Мамая, желавших отомстить за позор Вожи и Куликова поля, или со стороны находившихся в Орде людей Михаила Тверского. В случае гибели Дмитрия Московское княжество попало бы в сложную ситуацию: его старшему сыну было 12 лет. В убийстве же Василия заинтересованных не было: для хана оно означало бы усугубление конфронтации с Дмитрием, для Мамаевых татар не имело смысла, так как княжич не участвовал в Куликовской битве, для тверичей означало бы навлечение на себя мести Дмитрия, от которой, как показал пример Олега Рязанского, покровительство Орды не спасает. Во-вторых, поехав в Орду лично, Дмитрий поставил бы себя вровень с Михаилом Тверским и признал бы свое полное поражение. С другой стороны, послать кого-либо рангом ниже великокняжеского сына было бы в данной ситуации чрезмерной дерзостью.

Михаил Тверской, несмотря на личную явку, великого княжения владимирского не получил, оно было оставлено за Дмитрием Ивановичем. В качестве причин такого решения хана назывались богатые дары, полученные от москвичей, и реалистическая оценка Тохтамышем соотношения сил на Руси. Исходя из общих соображений подобного рода, можно еще вспомнить, что Тохтамыш уже готовился к войне с Тимуром и ему невыгодно было иметь в тылу сильного врага.

Между тем представляется, что сложившуюся в 1383 г. ситуацию можно рассмотреть более детально, обратив должное внимание на известие Новгородской IV летописи, что "Василья Дмитреевича приа царь в 8000 сребра". Что означает эта сумма? Известно, что в конце правления Дмитрия Донского дань с великого княжения (т.е. с территорий собственно Московского княжества и Владимирского великого княжества) составляла 5000 руб. в год, в том числе с Московского княжества - 1280 руб. (960 с владений Дмитрия и 320 с удела Владимира Андреевича) или (если в этот расчет не входит дань с самой Москвы) несколько больше - около 1500 руб. Цифра 8000 руб. близка к сумме "выхода" за два года за вычетом дани с собственно Московского княжества. Последняя была равна за этот срок 2560 руб. или около 3000, а без учета дани с удела Владимира Андреевича - 1920 или немного более 2000. Следовательно, очень вероятно, что Василий привез в Орду дань за два года с Московского княжества (может быть, за исключением удела Владимира Серпуховского, особенно пострадавшего от ордынских войск), а уже в Орде была достигнута договоренность, что Дмитрий заплатит за те же два года "выход" и с территории великого княжества Влади­мирского (8000 руб.). Таким образом, Москва признала долг по уплате "выхода" с Московского княжества за 1381/82 и 1382/83 гг. - время правления Тохтамыша после гибели Мамая. Выплата же задолженности "выхода" с великого княжества Владимирского была по­ставлена в зависимость от ханского решения о его судьбе: в случае оставления великого княжения за Дмитрием Ивановичем он гарантировал погашение долга, а если бы Тохтамыш отдал Владимир Михаилу Тверскому, Москва считала бы себя свободной от этих обязательств - выполнять их должен был новый великий князь владимирский. Тохтамыш предпочел не про­должать конфронтацию с сильнейшим из русских князей: передача ярлыка Михаилу привела бы к новому конфликту и сделала бы весьма сомнительными шансы хана получить когда-либо долг. Настаивать на уплате "выхода" за 1380 г. и тем более за период правления в Орде Мамая Тохтамыш не стал. Таким образом, в 1383 г. был достигнут компромисс: Тохтамыш сохранил за собой позу победителя, однако Дмитрий оказался в положении достойно проигравшего.

Осенью 1383 г. во Владимире побывал "лют посол" Тохтамыша Адаш. Очевидно, он и привез Дмитрию ярлык на великое княжение. Михаил Тверской тогда еще находился в Орде: он вернулся 6 декабря, а вскоре после этого был убит Некомат Сурожанин, в 1375 г. добывший у Мамая великокняжеский ярлык тверскому князю: "тое зимы убьен бысть некий брех, именем Некомат, за некую крамолу бывшую и измену". Представляется, что эти два события связаны между собой: по-видимому, в Москве санкционировали устранение Некомата (из летописного известия не ясно, казнь это была или убийство) тогда, когда стало окончательно понятно, что Михаил не получил в Орде желаемого.

Впрочем, тверской князь вернулся все же не с пустыми руками. 6 мая 1382 г. умер ка­шинский князь Василий Михайлович, а в 1389 г. в Кашине скончался сын Михаила Тверского Александр; следовательно, между 1382 и 1389 гг. Кашин оказался под властью тверского князя. Это противоречило одному из пунктов договора 1375 г. между Дмитрием Ивановичем и Михаилом: "А в Кашин ти (Михаилу) ся не въступати, и что потягло х Кашину, ведает то вотчичь князь Василеи. Ни выходом не надобе тобе ко Тфери Кашину тянути. А его ти не обидети. А имешь его обидети, мне его от тобе боронити". В грамоте не оговорена судьба Ка­шина в случае бездетной смерти Василия Михайловича; но поскольку его отчина высвобож­далась из-под юрисдикции Твери и кашинский князь становился непосредственным вассалом Дмитрия Ивановича, в такой ситуации должно было действовать древнее право великого князя владимирского на выморочные княжества. Тем не менее Кашин достался не ему, а тверскому князю.

1399 годом датируется дошедший до нас текст докончания Михаила Александровича с Василием Дмитриевичем Московским. Здесь, в отличие от договора 1375 г., тверской князь именуется просто "братом", а не "молодшим братом" московского; подтверждено обязательство тверских князей не претендовать на великое княжение владимирское, даже если в Орде будут им его "давати". Поскольку дошедшая до нас грамота адресована Василием Михаилу, обязательства московских князей по отношению к тверским не сохранились. Но в договоре 30-х гг. XV в. Василия II с Борисом Александровичем Тверским (в этом случае до нас дошла, наоборот, грамота тверского князя московскому) теми же словами, какими в грамоте 1399 г. говорится об отказе тверских князей от претензий на Москву, великое княжение и Великий Новгород, декларируется отказ московских князей претендовать на "Тферь и Кашин". Можно полагать, что несохранившаяся грамота 1399 г. с перечнем обязательств московских князей также содержала признание принадлежности Кашина Тверскому княжеству.

Таким образом, докончание 1399 г. касалось, по-видимому, обоих пунктов соглашения 1375 г., нарушенных Тверью после похода Тохтамыша. В отношении великого княжения владимирского была подтверждена договоренность 1375 г., пункт же о Кашине был сформулирован прямо противоположным образом. Кроме того, московский князь признавал независимость Твери: это выражалось в именовании Михаила Александровича "братом" и в признании за ним права самостоятельных сношений с Ордой. Однако можно ли считать, что урегулирование московско-тверских отношений новым договором состоялось только в 1399 г.? Есть основания для отрицательного ответа на этот вопрос.

В докончании 1399 г. имеется пункт: "А что есмя воевал со царем, а положит на нас в том царь виноу, и тобе, брате, в том нам не дати ничего, ни твоим детем, ни твоим внучатом, а в том нам самим ведатися". У Василия Дмитриевича в XIV столетии было лишь одно столкновение с Ордой - поход его брата Юрия "на Болгары". Но это была война не с самим ханом, а договор 1399 г. в другом своем пункте четко разделяет вообще "рать татарскую" и рать, возглавляемую "царем": "А по грехом, пойдет на нас царь ратию, или рать татарьская...". А главное, этот поход на самом деле имел место в конце 1399 г., уже после смерти Михаила Александровича (26 августа 1399 г.). Очевидно, что упоминание "войны с царем" может подразумевать только события 1382 г., когда действительно "сам царь" явился с войском в Северо-Восточную Русь и московские князья, хотя и не приняли генерального сражения, оказали ему вооруженное сопротивление. Следовательно, пункт договора 1399 г. о возможных последствиях войны с "царем" московского князя, от лица которого исходит грамота, взят из докончания Михаила Александровича и Дмитрия Ивановича, заключенного после похода Тохтамыша. Нарушение Михаилом обязательства не претендовать на великое княжение и неясная после смерти Василия Михайловича судьба Кашина требовали обновления договора. Датировать это не дошедшее до нас московско-тверское докончание следует, вскорее всего, 1384 годом, временем вскоре после возвращения Михаила из Орды, где Тохтамыш отказался отдать ему великое княжение владимирское, но, очевидно, предоставил права на выморочное Кашинское княжество и дал санкцию на независимость Твери от московского князя. Михаил вынужден был подтвердить свой отказ от претензий на великое княжение, а Дмитрию пришлось признать равный статус тверского князя и его права на Кашин.

Примечательно, как в целом сказано об отношениях с Ордой в договоре 1399 г. (а, следовательно, очень вероятно, уже в 1384 г.): "А быти нам, брате, на татары, и на Литву, и на немци, и на ляхи заодин. А по грехом, пойдет на нас (т.е. на московских князей) царь ратию, или рать татарьская, а всяду на конь сам и своею братьею, и тобе, брате, послати ко мне на помочь свои два сына да два братанича, а сына ти одного у собя оставити (...) А что есмя воевал со царем, а положит на нас в том царь вину, и тобе, брате, в том нам не дати ничего, ни твоим детем, ни твоим внучатом, а в том нам самим ведатися". С одной стороны, оборонительная война с татарами, в том числе и с их "царем", воспринимается как само собой разумеющееся дело. С другой - наступательные действия (как в договоре 1375 г.) не пре­дусматриваются. При разграничении двух вариантов татарских походов (просто "рать та­тарская" и поход, возглавляемый самим "царем"), война с "царем", несмотря на ее допустимость, расценивается как провинность перед сюзереном, за которую тот вправе потребовать особую плату ("вина" в данном случае имеет смысл именно платы за вину, т.е. штрафа за совершенную провинность).

В 1389 г. фиксируются три новых явления, связанные с московско-ордынскими отноше­ниями. Во-первых, в докончании Дмитрия Донского с Владимиром Андреевичем Серпуховским (25 марта 1389 г.), а позже в духовной грамоте Дмитрия (май того же года) говорится о возможности освобождения в будущем от власти Орды: "А оже ны Бог избавит, освободит от Орды, ино мне два жеребия, а тебе треть"; "А переменит Бог Орду, дети мои не имуть давати выхода в Орду, и который сын мои возмет дань на своем уделе, то тому и есть". Скорее всего, имеется в виду повторение ситуации, реально имевшей место в 1374-1380 гг.: новое "неустроение" в Орде должно будет повлечь за собой прекращение платежа дани. Во-вторых, Дмитрий (в отличие от отца и деда) передает своему старшему сыну Василию власть не только над Московским княжеством, но и над великим княжеством Владимирским, прерогатива распоряжения которым со времен Батыя принадлежала ордынскому хану, причем великое княжество именуется "отчиной", т.е. наследственным владением московских князей: "А се благословляю сына своего, князя Василья, своею отчиною, великим княженьем". Наконец, после смерти Дмитрия (19 мая 1389 г.) Василий был возведен ханским послом на великое княжение владимирское без личной явки за ярлыком в Орду, чего ранее никогда не случалось. Если первое из новых явлений - следствие успешного противостояния Мамаю, то два других явно связаны с соглашением, заключенным с Тохтамышем в 1383 г.: очевидно, именно тогда хан пошел на признание владимирского великого княжения наследственным владением московского княжеского дома.

Таким образом, поход Тохтамыша, при всей тяжести пережитого Москвой удара, не был ка­тастрофой. С точки зрения общественного сознания неподчинение великого князя Дмитрия Ивановича узурпатору Мамаю еще не привело к сознательному отрицанию верховенства ордынского "царя". С приходом к власти в Орде законного правителя, правда, была предпри­нята осторожная попытка построить с ним отношения, не прибегая к уплате "выхода" (фор­мальное признание верховенства, но без фактического подчинения). Попытка оказалась неудачной, но этот факт не оставил трагического следа в общественном сознании: по сути было восстановлено "нормальное" положение - законному "царю" подчиняться и платить дань не зазорно.

Говоря же о политической стороне вопроса, следует признать, как ни парадоксально это покажется, что результаты в целом неудачного конфликта с Ордой 1381 - 1383 гг. оказались для Москвы более значимыми, чем последствия победы на Куликовом поле. Разгром Мамая не вызвал коренного изменения в московско-ордынских отношениях, более того, способствовал быстрому восстановлению единства Орды под властью Тохтамыша, а понесенные русскими войсками тяжелые потери не позволили эффективно противостоять хану в 1382 г. (это, разумеется, не снижает исторического значения Куликовской битвы в целом, которое вышло далеко за рамки конкретных политических последствий). Итогом же московско-ордынского конфликта 1381-1383 гг. было фактическое признание законным, по тогдашним меркам, правителем Орды ее неспособности поколебать главенствующее положение Москвы в Северо-восточной Руси. Великое княжество Владимирское было закреплено за московскими князьями (чего ранее не признавали ни законные ханы, ни "нелегитимный" Мамай). В результате слияния Московского княжества с великим Владимирским сложилось ядро государственной территории будущей России.