Гиренок Федор Иванович

1

Я начну с напоминания о том, что значит слово «современный». Порядок современности образован так называемой антропологической катастрофой. Исчезновением человека. Человек исчез, а следы его остались. И искусство идет по этим следам. Но память тускнеет, и следы человека теряются. И поэтому мало кто помнит, что человек — это душа. А личность -это принципы. Так вот душа человека распалась, а принципы остались. Современное искусство представляет из себя крик человека, редуцированного к личности. Искусство археоавангарда слышит этот крик и сочувствует человеку.

2

Когда рождается ребенок, глупые родители одевают на него памперсы. А умные сажают его на горшок. Чтобы он не писал где попало. Умные его окультуривают. Приучают к движению по логике смысла. Ибо естества самого человека недостаточно для того, чтобы стать человеком. Современное искусство поставляет «горшки» для повзрослевшей личности. С тем различием, что в горшке есть предметный смысл, а в предметах искусства нет предметного смысла. В них есть как бы вторая половина, а первая находится у зрителей. Но зрители об этом не знают. В них нет структур, порождающих эту вторую часть. Они с ней не соединены. И поэтому предмет искусства — это как бы пустое место, которое надо чем-то заполнить. Репрезентировать. Вот если ты заполнил пустую клеточку у предмета -символа, то ты уже культурный человек. Тебе можно себя уважать. А предмет становится произведением искусства. Что там за предмет, что на нем изображено — все это неважно. Иными словами, искусство — это одно. Что-то далекое. А вот песни петь в кампании близких людей — это другое. Что-то понятное и нерепрезентативное. Как свадебная песня.

Современное искусство ориентировано на репрезентацию. В нем доминирует рефлексирующее сознание. Поэтому оно не нуждается в интуициях гения. Ведь гений работает за пределами сознания. Его предощущениям нельзя найти вербальный эквивалент. А рефлексирующему сознанию можно. Предмет его искусства вполне можно заменить табличкой с кратким описанием содержания.

3

У каждого человека есть второй план сознания, и еще есть первый. И все знают. Что если у кого-то второй план сознания выйдет на первый, то он станет юродивым. Или святым. Но никто не хочет быть юродивым. Все хотят быть цивилизованными людьми. И если второй план иногда все-таки выходит на первый, то людей, у которых это случилось, называют наивными. Варварами, ибо они примитивно устроены. Не умеют скрыть задние мысли.

Современное искусство не для наивного варвара. Оно призывает быть себе на уме. Держать язык за зубами. Не проболтаться. Оно удерживает второй план на месте, не давая ему возможности прорваться на первый план. Поэтому современное искусство стало средоточием неискренности. Безэмоциональности. В нем нет наивности. В нем сохранилась хитрость ума и пустая игра воображения. Современное искусство перенасыщено интеллектуальными фантазиями. И поэтому от него тошнит.

4

Когда второй план сознания совмещается с первым, тогда меняется жизнь. Рушится линейная перспектива, и распадается субъективная дуальность. А на горизонте появляется первочувство. Или, что то же самое, первомысль. То есть мысль как возможность того, чтобы вообще что-то мыслилось. Мысль как устроение бытия, благодаря которому его (бытие) можно понимать, видеть и воображать. Но для этого нужно обнаружить свою причастность к изначальной целостности бытия. Ведь человек не может жить в мире, который он не понимает, в мире, законами, которыми не воспроизводится понимание этого мира. А если оно воспроизводится, то мы всегда уже что-то знаем. Но знаем не рассудочно, а мистериально. Запредельным сознанием. Современное искусство лишено мистериальности. Оно придает забвению сопричастность человека к миру иного. Оно создает мир, который исключает его понимание, исключает человека.

Совмещение двух планов сознания можно сегодня найти в иконописи. В наивном искусстве, в том, что соединяет нас с первобытием, что символизирует о нем.

5

В русском языке есть симптоматичное выражение. Я имею в виду «чистую совесть». И момент, когда говорят: «У меня совесть чиста». То есть в этот момент происходит совмещение твоей жалкой случайной органики с тем, что трансфеноменально. Вообще-то совести нет. Вернее, она всегда нечиста. А чистая совесть — это некое архаическое предельное состояние человека. И вот иногда человеку хочется испытать это состояние, вложить себя в него. Совместиться с ним, чтобы убедиться в своей причастности к целому. И это совмещение является сегодня условием существования правды, софийности и искренности человека.

Европейская культура, сколько мне известно, культивировала ум, и для координации ей требовалась архаическая чистота ума, чистое сознание, вкладывая в которое эмпирического человека можно было получить личность субъекта. То, что ниоткуда не следует, а наоборот, само определяет следствия. Так вот современное искусство помешалось на редукции субъекта к чистым формам ума. Ради него искусство пожертвовало человеком, предметностью и наивностью.

6

Современное искусство утратило понимание того, что нет никакого настоящего, за которым скрывается прошлое и впереди которого маячит будущее. Что нет никакого впереди, у которого было бы позади. Момент, когда прошлое, продавливая настоящее, оказывается в будущем, я называю археоавангардом. Нет никакого авангарда, не совмещенного с архэ. Есть прошлое в формах будущего. Нет отсталых и передовых. Есть индивидная множественность существующего и попытки совмещения случайной фактичности с первосмыслом. Эти попытки могут удачными. А могут быть и неудачными. Так вот современное искусство стало собранием духовных неудач, культурных увечий, всего того, что получило травму при попытке совмещения будущего с дословностью первобыта.

Археоавангард отменяет деление на авангард и арьергард. История никуда не идет. В ней непрерывно возобновляется ситуация пата. И поэтому нелепо высылать вперед охранение. Никто никого не может вести за собой. А если ведут, то так, как у Брейгеля. Слепые ведут слепых.

Современное искусство, реализуя принцип искусства ради искусства, фактически признает свою слепоту и никчемность.

7

Никчемность художника заставляет его быть белкой в колесе. То есть заставляет его помещать себя в процесс непрерывного делания, цели которого ему неясны и поэтому недостижимы. Любая приостановка этого делания обнаруживает неплодотворную пустоту художника. Для того чтобы скрыть ее, художнику нельзя останавливаться. Он должен все время творить, создавать один продукт за другим. Поэтому все, что современный художник называет творчеством, оказывается боязнью своей пустоты, убеганием от самого себя. Нежеланием столкнуться с собой один на один.

Современный художник по существу своему симулянт. Его задача состоит в расширении симулятивного пространства культуры.

8

Без сомнения, роль художника в составе социальных институций преувеличена. Искусство, литература и театр не имеют сегодня никакого значения. Они не делают нас ни хуже, ни лучше. Современный художник стал профессионалом. И в этом смысле он ничем не отличается от пекаря или сапожника. Пора перестать обращать внимание на художника. Нужно предоставить его самому себе.

9

Археоавангард отказывается от идеи личности. Ведь личность начинается с распада души органического человека. Она не ищет совмещения с первобытной природой человека. Люди перестали делать то, что хочется душе. Они теперь делают то, что им выгодно. Что разумно. Личность плоха тем, что она сама себя делает и запрещает чему-либо участвовать в этом делании. Она навязывает это самоделание человеку, превращая его в какой-то конструктор под названием «сделай сам». Личность ничего не пропускает в себя без своего на то согласия. Для нее нет места в органической жизни. Она вне времени и пространства. Следовательно, для нее нет причин. Ни одну личность не связывают вяжущие связи бытия. Традиции и нравы. У нее нет ни папы, ни мамы. Автором личности является сама личность.

Современное искусство если и пытается освободиться от личности, то каким-то удвоением личности. Какой-то дутой смертью автора.

10

Личность раздавила человека, заполнила все его поры, не оставила в нем места для иного мира. И теперь ему нужно делать все самому. Но есть вещи, которые нельзя получить развертыванием принципа самости, полаганием Я в качестве точки отсчета. Даже простое чувство любви не является результатом твоего личного усилия. Ведь для того чтобы у человека были ум, чувство и вера, нужна помощь трансфеноменального. Для этого мало самодетерминации сознания. Для этого нужна пустота органического человека. Нужен зазор, не пробегаемый самостью. Пустота органического человека оберегает его от личности и делает его открытым для иного. И в этом зазоре возможно сопряжение с иным миром, с тем, что усиливает твои усилия, расширяет их так, что происходит синергия. Но если происходит синергия, то ее результаты — это уже не результаты развертывания самости. Действия личности.

Для того чтобы происходила синергия, нужно сдвинуть Я из нулевой точки отсчета и освободиться от самости.

Современное искусство не оставляет место синергии личности и человека.

11

Сопряжение с иным миром всегда мистериально. Поэтому искусство археоавангарда обращается к поискам истины как мистерии, а не истины алетейи. Конечно, рисунок художника - это не образ предмета, а иероглиф. Символ иного по отношению к тебе мира. И эти символические коды нужно уметь расшифровывать. Уметь прочитывать кистью в руке, спектаклем на сцене или романом в голове. Никому не дано увидеть мир таким, каким он есть. Ибо он есть таким, каким есть ты. Все вещи мира засижены словами словно мухами. И эти отходы словотворчества нужно иметь мужество стереть, чтобы увидеть дословность вещи. Ибо слова уводят по пути условного, временного. Вот этому временному противостоит подлинность дословного, ставшая темой искусства археоавангарда.

12

То, что художник может увидеть карандашом, простой варвар видит своим телом. Самим собой. Сегодня носителем мистериальных порядков, сообщения с миром иного является, скорее, необразованный человек, чем образованный. Наивность примитива дает такой опыт сознания, который утрачен современной культурой. И прежде всего - это опыт слушания речи вещей, того, что они говорят самими собой. Эту речь можно услышать в паузе молчания, получить которую почти невозможно. Чтобы ее получить, нужно приостановить непрерывно возобновляемую речь интеллигента. Приостановить в себе поток пустых слов культуры. Что, в свою очередь, угрожает тебе затоплением. Немотствующая речь мира пребывает как некий зов мира, который иногда находит отзыв у людей. Вот этих людей и называют сегодня новыми дикими.

Современное искусство никого никуда не зовет. Вернее оно зовет, но куда-то вперед. И поэтому оно не получает никакого отзыва. А это значит, что произведения современного искусства перестали быть тем, после чего ты можешь иметь свои чувства, свои эмоции и свои мысли. Они и не отражают мир, и не констатируют его. Остается одно применение для продуктов современного искусства. Утилитарное. Они нас должны занимать. Они помогают убить время. Допустим, тебе спать хочется. Ты зеваешь, а заснуть не можешь. А ты интеллигентный человек. То есть ты берешь «Улисса», читаешь и засыпаешь. Джойс - фармацевт. Он производит снотворное для интеллигенции. Пруст производит транквилизаторы для шизофреников. Его романы как стакан водки для алкоголика.

Конечно, кто-то любит есть паштеты, а кто-то любит музыку Шнитке. Щнитке - это Троцкий. В музыке. Его слушают и наслаждаются перманентной революцией звуков. И оба эти наслаждения неотличимы в мистериальном порядке жизни. Или вот Кандинский. Он разрушил речевое содержание живописи. Он корчился и мычал. Из его мычания складывалась «Композиция №4». Что на ней изображено? Ничего. Что об этом можно сказать? Тоже ничего. Кандинский - это Ленин в живописи. Революционер. Его «Композиция» строит мир из чистых форм.

13

Археоавангард, отказываясь от личности, отказывается и от свободы, ибо свобода рождается произволом личности. Условием свободы является не Бытие, а Ничто. Современный человек нуждается в Ничто, потому что оно делает его свободным и разумным. Только в пространстве Ничто ты можешь положить себя в основание нового ряда явлений. Поэтому Ничто стало темой современного искусства.

Свобода как узаконенный произвол в горизонте Ничто конституирует в этом горизонте вещи, для которых нет никаких оснований. Нет никаких причин для того, чтобы была красота, было добро, был ум. А раз нет причин, то ум, добро и красота усаживаются на иглу воли. Они становятся пузырями Ничто. И красота начинает существовать стремлением к красоте. Но стремлением к красоте существует не красота, а мода. Мода оказывается тем, что красивее красивого. Стремлением к добру существует не добро, а капитал. Деньги. Ничто представляет его в качестве удвоенного добра. Ибо это добро существует вне зависимости от существования добрых людей.

Современное искусство ориентируется не на первочувство красоты, а на моду. И поэтому оно деградирует.

14

Современное искусство, конституируя Ничто, делает Бытие чем-то производным от Ничто. От сознания. Ведь быть значит сегодня уметь держаться за сознание. Оно смотрит на нас отовсюду. На всем его следы. Например, удовольствие существует сегодня как сознание удовольствия. Красота - как сознание красоты. Вера - как сознание веры. Но знание веры убивает веру, а удовольствие несводимо к знанию об удовольствии.

Бытие, помещенное в континуум Ничто сознания, можно, как машину, настраивать, регулировать. Поэтому современная культура стала серийным производством одинаковых личностей. А современное искусство стало «горшком» для социокультурного автомата, генератором скуки. Вот «канон» Поликлета. В нем симметрия и соразмерность. Палец. Локоть. Рука. Но какая скука. А вот Шемякин. В его «Петре» дисгармония и несоразмерность. Как уродливо. Но тоже скука.

15

Археоавангард реабилитирует органического человека, сдвигает Я в сторону от центра и этим сдвигом образует плодотворную пустоту. Обращенность к миру иного. Не свобода^ А прозрачность пустоты является условием восприятия трансцендентного мира, того, что действует в нас, но от нас не зависит. Что не может быть произведено никакой волей, никакими стремлениями.

Только через опустошение человек может вернуться к изначальным формам самого себя. Случайность содержания эмпирической жизни загораживает тебя от самого себя. В этих перегородках есть, по крайней мере, один плюс. Они не оставляют человека один на один с собой. Если человека оставить наедине с собой, то он себя разрушит. Каждый враг самому себе. А перегородки не позволяют это сделать. Но за эту невозможность нужно заплатить отказом от синергии человека с трансфеноменальным миром. Отказом от наивной подлинности человеческого существования.

Археоавангард отказывается от платежей, полагая, что кто не был опустошен, тот никогда не видел себя. А кто не видел себя, тот не вернул себе первобытие.

16

Адекватным состоянием человека является одиночество. Только между одинокими может быть настоящее общение. Потому что у одинокого уже есть вся полнота бытия. И он радуется другому, если он есть. И радуется, если его нет. Коммуникативный человек может оставить людей. Он может уединиться, но Ничто привязывает его к людям, делает зависимым от них. И он желает быть с ними, но что-то не получается. Возникают какие-то трения.

Современное искусство обращает внимание на эти трения, на психологическую зависимость. Оно упустило из виду метафизику одиночества и пустоты. Археоавангард возобновляет чувство одиночества и пустоты, расчищая пространство для изначальной целостности первобыта. Для трансфеноменального.

17

Искусство - это жучок-короед. Паразит. Разорение мифа. Вот был миф. И была в нем энергия первочувства. А искусство, как вампир, выкачивало эту энергию. И выкачало. Иссякла сила первочувства. И увял миф. Окультурился. И поблекло искусство. Скукожилось. Промотали залежи первослова мастера метафоры и воображения.

Миф - это детские фантазии человечества. Рождение мира. Мы - не дети. Нашу способность к продуктивному воображению все время нулит. Мы быстро состарились. За две тысячи лет ни одного свежего чувства. Ни одного мифа. Все устарело. Даже Евангелие.

Новая Европа, конечно, напряглась. Поднатужилась. И родила миф о Мазохе и де Саде. Ну и Россия от Европы не отстает. Старается. Не осрамилась она, матушка, в вечно бабьем деле. И разрешилась от бремени легендой об интеллигенции. Вот и вся новая мифология. Все, что мы сможем предъявить в Судный день. Искусство умирало в муках. Оно умирало и умерло. А искусствоведы остались. И остались артисты с художниками. И бродят они, осиротевшие. И нет им покоя. Нет пристанища людям с необъективирующим мышлением. Одичали они в своей заброшенности. Опускались поэты, опускались и опустились. Вывернулись наизнанку. Объективировались.

Люди искусства научились полагать свои чувства напоказ. В виде объекта. Они научились избегать страданий. Ведь объекты созерцаются, а не переживаются. В мире сплошных объективаций нет места для людей с необъективирующим мышлением, с косноязычием того, что внутри. Искусство — это теперь бытовая избыточность. Оно овладевает и насилует. Кто же нас утешит? Некому. Нет мифа. Нет утешения. Нет и причин для того, чтобы было искусство.

Резюме.

Искусство археоавангарда не репрезентирует. Оно дает голос безгласному, образ — невидимому, речь — немотствующему. Время представлений закончилось. Искусство возвращается в тихую повседневность быта.