Герд Штриккер

Современные прибалтийские государства - Эстония, Латвия и Литва-до революций 1917г. были составной частью Российской империи. Сокрушительные поражения русских в Первой мировой войне настолько ослабили Российскую царскую империю, что она уже больше не могла оказать противодействия революционному и национально-освободительному движению многих народов, которые воспринимали ее как свою тюрьму. Из т. наз. Остзейских провинций (Эстляндии, Лифляндии и Курляндии), а также польской Лифляндии возникли сегодняшние Эстония и Латвия; Литва образовалась из заселенных литовцами территорий русской Польши. Кроме того, в 1923 г. Литвой была аннексирована Мемельская область, которая до 1919 г. принадлежала Германии, а после окончания войны находилась под управлением Лиги Наций. С другой стороны, литовские области с сильной польской прослойкой были насильственно оккупированы Польшей (Вильно и окрестности)

До краха Российской империи Евангелические Церкви прибалтийских провинций - Эстляндии, Лифляндии и Курляндии - были составной частью Евангелическо-Лютеранской Церкви в России и поэтому образовывали собственные консисториальные округа. Жившие здесь прибалтийские народы (эсты, ливы, куры, летты) со времени их христианизации (около 1200 г.), осуществленной миссионерами из Северной Германии и Орденом меченосцев, в культурной и церковной областях были подчинены немецкому высшему слою территории Ордена.

Реформация, которая уже в 1523 г. нашла живой отклик в Риге и ряде других мест, наряду с другими причинами привела Тевтонский орден в Лифляндии к краху. Разные государственные образования, которые унаследовали орденские земли, впоследствии приняли лютеранство. После ряда исторических перемен в жизни отдельных территорий, находившихся под властью Польши, Швеции и Дании, бывшие земли Ордена были вновь объединены под русским господством: в 1710-1721 гг. в Эстляндии и Лифляндии, а в 1795 г. в Курляндии отдельные немецкие рыцарские владения с их подданными - эстонцами, латышами, ливами и курами - подчинились Российской царской империи. При этом примечательно то, что все русские императоры по примеру Петра Великого и Екатерины II до конца XIX в. признавали в прибалтийских провинциях лютеранское вероисповедание как господствующее.

Реформация принесла эстонцам и латышам богослужение на их народных языках. Немецкие пасторы перевели Библию, Катехизис, духовные песни - и таким образом заложили краеугольный камень для становления очень медленно развивавшейся письменности этих народов. И было принято, что отправлявшийся в остзейские провинции пастор наряду с немецким должен был владеть по меньшей мере одним из языков прибалтийских народностей. Желательным же было знание не только латышского, но и эстонского языков. И знать их пастор должен был в такой степени, чтобы проповедовать на этих языках.

И все-таки эстонцы и латыши по мере все большего осознания себя как особых народностей начинали воспринимать носившую немецкий отпечаток Лютеранскую Церковь как Церковь своих господ, в которой они воистину не чувствовали себя как дома. Это проявилось в XVIII в., когда в прибалтийских провинциях начал распространяться пиетизм и движение гернгутерских братских общин. Основатель пиетистского гернгутерского движения, граф Николаус Цинцендорф в 1736 г., находясь в Прибалтике, дал движению значительный импульс. Эстонские и латышские молитвенные кружки, которые возникали неупорядоченно, спорадически, в братской общине с цинцендорфовским оттенком нашли подходившую им форму. Это стало отличительной особенностью эстонской и латвийской церковности. Вплоть до сегодняшнего дня лютеранство носит там отпечаток "пробуждений", исходящих из гернгутерских братских общин (впрочем, у них самые разные названия: молитвенные кружки, молитвенные объединения и др.).

Межвоенное время

Окончание Первой мировой войны принесло с собой образование новых государств: наряду с Польшей и Литвой из русских остзейских провинций Эстляндии, Лифляндии и Курляндии на основе языковых критериев возникли государства Эстония и Латвия. После этого значительная часть высшего слоя немецкого населения, которой постоянно составляло там 10-15% всех жителей, выехала в Германию.

Все Церкви во вновь возникших после Первой мировой войны государствах - Католическая в Литве и в католической части Латвии (Леттгаллене - т. е. до 1919 г. польской Лифляндии), а также Лютеранские Церкви в Эстонии и Латвии - получили до 1939 г. достойное удивления развитие. Строительство церковных структур, создание церковных уставов, учреждение теологических учебных заведений - все это были задачи, которые молодые, внезапно возникшие самостоятельные Церкви должны были решать безотлагательно. И они вполне осознанно хотели приступить к решению этих задач без своих немецких единоверцев, которые уже не были господами ни в прибалтийских странах, ни в их Церквах.

Но на практике строительство "Эстонской Евангелическо-Лютеранской Церкви" и "Евангелическо-Лютеранской Церкви в Латвии" осуществлялось, несмотря на одинаковые стартовые возможности, разными методами. Так, эстонцы и немцы Прибалтики стремились к конструктивному сотрудничеству. Немецкие общины в Эстонии остались в лоне Эстонской Евангелическо-Лютеранской Церкви.

Иначе обстояло дело в Латвии. Формально прибалтийские немцы, которые все еще составляли около 6 % лютеран Латвии, оставались членами Евангелическо-Лютеранской Церкви в Латвии. Но вместе с тем они образовали свое собственное пробство со своим собственным епископом - доктором Петером Гаральдом Пёльхау. Это пробство все больше и больше уподоблялось в своем развитии в рамках Евангелическо-Лютеранской Церкви в Латвии Церкви в Церкви - не потому, что к этому так стремились немцы, а отчасти потому, что в Церковь проникли внецерковные силы латвийских националистов, которые направляли ее к размежеванию с немцами и к отмежеванию от немцев. В свою очередь такая позиция многих латышей, вытекавшая из типичной для "молодых народов" переоценки национальной самобытности, озлобляла немецкую элиту и побуждала ее не к уступкам, а к изоляции.

Напряженность значительно возросла после того, как в 1931 г. президент Латвии Карлис Ульманис отобрал у немецкой общины Домский собор в Риге и передал его латвийской общине. При этом он действовал не только без каких бы то ни было правовых оснований, но даже вопреки народному референдуму, который вполне определенно подтвердил то, что собор должен оставаться собственностью немецкой общины. Нарушение прав было настолько кричащим, что глава Евангелическо-Лютеранской Церкви в Латвии, епископ Карлис Ирбе 31 октября 1931 г. заявил о своей отставке, так как не мог больше следовать националистическим курсом своей Церкви.

В образованной в 1920 г. преимущественно католической Литве была небольшая Евангелическо-Лютеранская Церковь, объединявшая около 80000 членов. 12000 латышей, входивших в нее, образовали в литовско-латвийской пограничной области свой собственный Синод. Остальные 68000 членов были немцами и владевшими немецким языком, т. е. двуязычными литовцами. Они образовали 55 церковных приходов и их филиалов - общин, которые опекались 33 пасторами. Крупнейшей немецко-лютеранской общиной была община в Тауроггене (Таураге), насчитывавшая 8000 душ.

135000 лютеран во входившей до 1919 г. в состав Германской империи Мемельской области с их сорока общинами опекались сорока пасторами, членами "Старопрусской Унии", т. е. Евангелической Церкви Пруссии.

К евангелическому меньшинству в Литве принадлежало также около 15000 реформатов, у которых была их собственная церковная организация. Они образовывали одиннадцать общин, которые духовно опекались девятью пасторами. В Вильнюсской области, входившей между двумя мировыми войнами в состав Польши, произошло объединение различных реформатских групп (11000 душ, 8 общин). Они опекались десятью пасторами. Небольшой теологический факультет в Каунасе проявлял заботу о подготовке пасторов как для лютеран, так и для реформатов.

В целом же следует сделать вывод о том, что двадцати лет, в течение которых Евангелические Церкви в Прибалтике занимались созданием самостоятельного церковного устройства, вполне естественно, было недостаточно для того, чтобы довести начатое до конца. Но в любом случае были заложены основы, что, несмотря на нерешенные национальные проблемы (прежде всего в Латвии), производит впечатление.

Прибалтийские Церкви при советском режиме

Пакт Гитлера - Сталина, который был заключен в августе 1939 г. и в своем секретном дополнительном протоколе делил Восточную и Центральную Европу на немецкую и советскую зоны интересов, положил конец двадцатилетнему периоду свободы и самостоятельности молодых прибалтийских государств, которым все больше и больше угрожал Советский Союз. В 1939-1940 гг. около 80000 еще живших в Латвии и Эстонии прибалтийских немцев, предки которых на протяжении 750 лет оказывали весомое влияние на ход истории Прибалтики, были эвакуированы в Германию.

Затем, в середине 1940 г. прибалтийские государства были заняты советскими войсками; "свободные выборы" по советскому образцу (единый коммунистический список) вызвали к жизни парламенты, которые обратились к "великой советской власти" с верноподданной просьбой принять Эстонию, Латвию и Литву в состав славного Советского Союза. В августе 1940 г. Верховный Совет СССР законодательно удостоверил принятие Эстонии (3 августа), Латвии (5 августа) и Литвы (6 августа) в Союз Советских Республик. Через непродолжительное время после этого началась депортация в Сибирь видных деятелей науки и культуры Прибалтики, ее политической и церковной элиты. Это затронуло также многие десятки тысяч эстонцев, латышей и литовцев из. разных слоев общества.

Немецкая оккупация прибалтийских государств во время Второй мировой войны (в 1941-1944 гг.), правда, положила конец преследованиям и депортациям, характерным для сталинского режима. Но эта фаза была лишь последней короткой передышкой и принесла с собой новую напряженность: Церкви прибалтийских стран не смогли во время немецкой оккупации вновь приобрести тот независимый правовой статус, которым они располагали до 1940 г.; национал-социалистическая антицерковная политика оставляла и религиозным объединениям Прибалтики лишь ограниченное поле деятельности. И все-таки современники, сравнивая немецкую оккупацию с тем, что им довелось затем претерпеть при советском режиме, рассматривали ее как период относительной церковной свободы.

Десятилетие после нового захвата Прибалтики Советским Союзом (с 1944 г. до смерти Сталина (1953 г.)) представляло собой самую кровавую главу новейшей истории Прибалтики. Многочисленные расстрелы, а также депортация всех тех, кого советская власть с самого начала могла заподозрить в том, что они окажут сопротивление советизации своих стран, унесли в трех прибалтийских "Советских республиках" значительную часть их интеллигенции. Точное количество жертв неизвестно до настоящего времени. Вероятно, более 500000 эстонцев, ла-тышей и литовцев вынуждены были пройти путь, который вел к сталинским лагерям и депортации в Азию.

Старая русская имперская политика в советское время проводилась под покровом марксистско-ленинской идеологии: сопротивление советизации или русификации, выступления против лишения гражданских прав в любом случае классифицировались как тяжкие уголовные преступления и предательство идеи социализма. Около миллиона русских, украинцев и белорусов со временем потянулось в прибалтийские республики, что значительно уменьшило в Прибалтике процент людей коренных национальностей. По последней переписи населения в СССР (1989 г.) численность коренных жителей Прибалтики в их республиках была следующей: литовцев в Литве было все еще более 83 %, эстонцев в Эстонии - только 61,6 %; наконец, в Латвии латыши составляли 54 %, т. е. половину всего населения (русские здесь составляли 34 % всех жителей, украинцы, белорусы, поляки, евреи, немцы, вместе взятые, - 11,5%). При этом больше всего от притока непрошеных гостей страдали города. Некоторые города Эстонии и, прежде всего, Латвии вплоть до сегодняшнего дня заселены преимущественно русскими; северо-восток Эстонии вокруг Нарвы подвергался систематической русификации путем принудительного выселения эстонцев.

Прибалтийские Лютеранские Церкви уже в ходе переселения немцев в 1939-1940 гг., а затем после занятия в 1940 г. прибалтийских государств Советским Союзом в результате депортаций и расстрелов потеряли часть своего пасторского корпуса. Но самое большое кровопускание они пережили после окончания немецкой оккупации, когда многие пасторы (включая церковное руководство) вместе с сотнями тысяч беженцев устремились на Запад. В целом, вследствие всех этих событий 1939-1944гг., Церкви потеряли половину своего пасторского корпуса: Эстония - 140, Латвия - более 150 пасторов. Литву покинуло 27 из 33 пасторов. А вот из католических священников Латвии этот путь избрали только 20 %; 80 % священников осталось со своей паствой. Затем большая часть их была угнана в Азию.

50 % оставшегося на родине в Прибалтике лютеранского духовенства вынуждено было в начале советского господства, т. е. в 1944 г., пережить депортацию в Воркуту, Сибирь или Среднюю Азию, некоторые - были сразу же расстреляны на месте. В эстонской Лютеранской Церкви число пасторов и проповедников составляло в конце 40-х годов немногим более 70 %; примерно столько же их было в Латвийской Лютеранской Церкви (до войны в Эстонии было 22 пастора, в Латвии - 280).

Первоочередные задачи этих Церквей заключались в том, чтобы вновь восстановить свои структуры и обеспечить численный рост пасторов. В отличие от остальных советских территорий, где церковные структуры, за исключением структур Православной Церкви, были разгромлены, в прибалтийских республиках Сталин формально сохранил их. Епископы, пробсты и другие служители Церкви находились под постоянным контролем государственных органов и должны были следовать указаниям Совета по делам религий. Церквам надлежало разделять идеологическую программу, рассматривавшую социализм как вершину общественного развития, и совместно с государством и партией проклинать империалистического классового врага. Церквам запрещалось не только критически высказываться по политическим вопросам, но и обсуждать национальный вопрос. Так, Церкви должны были замалчивать грубую русификацию в Латвии и Эстонии. Правда, эстонский и латвийский языки были разрешены как языки Церкви, но Церкви не могли протестовать против постепенного вытеснения национальных языков из общественной жизни. Так Церкви (во всяком случае, протестантские) пренебрегли своей задачей - быть защитниками эстонцев, латышей и евангелических литовцев от московской политики советизации и русификации. Если пасторы решались критиковать за это свое церковное руководство, то они в спешном порядке отстранялись от должности (например, в 1984 г. такая участь постигла пастора Гаральда Мётсника в Эстонии, а в 1987 г. - пробста Модриса Плате в Латвии). Часто, как это было в случае с пастором Мётсником, за церковными мерами следовало вмешательство государства, которое выдвигало обвинение в "антисоветской агитации и пропаганде", зачем следовало тюремное заключение.

И, само собой разумеется, служителям Церкви и церковным органам было запрещено основательно обсуждать вопросы церковной структуры, церковной жизни, подготовки пасторов и церковной политики. Обычно надлежало (как это делалось в Русской Православной Церкви) подготовленные церковными органами решения предварительно представлять для одобрения в Совет по делам религий. Это же правило распространялось и на решения, касающиеся церковного персонала.

Некоторая внешняя нормализация церковной жизни наступила в Эстонии в 1949 г., когда первое Церковное Собрание избрало пастора Яна Киивита, отца теперешнего главы Церкви, архиепископом Эстонской Евангелическо-Лютеранской Церкви. В Латвии же еще за год до этого архиепископом Лютеранской Церкви стал пастор Густав Туре. Правда, с одной стороны, многие церковные помещения использовались государством для хозяйственных и иных нецерковных целей. Но, с другой стороны, общины могли восстанавливать множество разрушенных храмов. Наконец, в шестидесятых годах появилась возможность установления международных контактов. Но при этом предварительным условием, которое ставилось перед "выездными кадрами", т. е. теми, кто мог устанавливать связи с иностранцами или выезжать за границу, было неразглашение данных об истинном бедственном положении их Церквей. В результате характеристики церковной жизни, дававшиеся представителями прибалтийских Церквей (равно как и представителями других Церквей Советского Союза) зачастую представляли собой ничто иное, как искажение жалкой действительности.

Работа Церкви с молодежью не разрешалась. Принимать участие в церковной жизни могли преимущественно только совершеннолетние, т. е. молодые люди после достижения ими восемнадцатилетнего возраста. Например, конфирмация разрешалась только лицам старше 18 лет. Издавать книги духовных песен запрещалось. Культовые сооружения церковных общин не являлись их собственностью. Они лишь передавались им государством в пользование при условии уплаты налогов; временами общинам доводилось вносить немыслимую арендную плату, да и разнообразные налоги они уплачивали по высшим тарифам.

Как известно, в советское время лица интеллигентных профессий не могли под угрозой потери работы поддерживать какие бы то ни было контакты с Церковью. Всестороннее давление на верующих, форсированная атеистическая пропаганда, приспособленческая позиция Церквей и фактическое отстранение членов Церкви от профессий, требующих высокой квалификации - все это вело к тому, что число тех, кто поддерживал Церковь своими пожертвованиями, т. е. лиц, составлявших ядро общин, становилось все меньше и меньше. Так, в середине восьмидесятых годов в Латвии и Эстонии, в зависимости от обстоятельств, насчитывалось от 25000 до 40000 таких членов. Правда, число тех, кто оставался связанным со своей Церковью в своем сердце, было значительным, но это никоим образом не облегчало положения общин.

Теологическое образование

Не подвергшиеся депортации пасторы, часть которых достигла весьма преклонного возраста, пытались развивать дальше церковную жизнь в Эстонии и Латвии. Ори одновременно духовно опекали по несколько общин. Но если обратить внимание хотя бы на состояние транспортных средств и дорог, то следует признать, что такое духовное попечение было возможно только в самых экстренных случаях. Число пасторов стало незначительно возрастать лишь в пятидесятые годы, когда некоторые священнослужители покинули свои убежища, а некоторые возвратились из мест депортации.

В пятидесятых годах в Эстонии и Латвии были учреждены "Теологические институты", которые должны были обеспечивать подготовку новых пасторов. Но эти "институты" были не чем иным, как заочными курсами, которые лишь притязали на "академичность", а в действительности представляли собой воплощение связанной со многими хлопотами попытки Церкви дать тем, кто решил посвятить себя многотрудной деятельности пастора, элементарные представления о Церкви и душепастырском служении.

Как и все духовные школы в СССР, теологические курсы в Латвии и Эстонии были разрешены Советом по делам религий отнюдь не для того, чтобы подготовить для Церквей хорошо образованное духовенство. Напротив, духовным учебным заведениям в СССР отводилась лишь роль прикрытия. Они должны были поддерживать фикцию "религиозной свободы" в Советском Союзе.

На практике же все сводилось к тому, что кандидатов, которые в ограниченном количестве утверждались государственными органами для учебы, руководство теологических курсов обеспечивало далеко не в полном объеме учебными и методическим пособиями, размноженными на гектографе. Слушатели курсов, продолжавшие трудиться на своих местах, изучали эти материалы в свободное от работы время. Раз в месяц, в конце недели они встречались в Таллине или в Риге в Консистории и обсуждали пройденный материал. Наряду с этим профессора и пасторы, принадлежавшие к старшему поколению, читали им лекции.

Но затем, начиная с шестидесятых годов, отчасти из-за достижения многими пасторами преклонного возраста, нехватка пасторов стала ощущаться столь остро, что многие слушатели заочных теологических курсов уже после года или полутора лет учебы рукополагались в пасторы и посылались в лишившиеся своих духовных наставников общины, при условии, что они будут продолжать заочную учебу и закончат курсы. Но на практике досрочно посвященные пасторы редко соблюдали это условие, так как с самого начала своей деятельности зачастую должны были опекать две, а то и три общины. К тому же церковное руководство обладало настолько незначительным влиянием, что не могло добиться того, чтобы посвященные в пасторы слушатели курсов продолжали учебу. Государственные же инстанции вполне устраивало то, что новые пасторы, прибывавшие в общину, обладали низким образовательным уровнем. Это привело к тому, что в середине девяностых годов по меньшей мере у половины всех служивших в Эстонии и Латвии пасторов было лишь неполное теологическое образование, а в Литве, где не было ни одного евангелического теологического института, ни у одного пастора не было законченного теологического образования. И все-таки даже в столь тяжелых условиях большинство пасторов беззаветно служило своей пастве.

После "поворота"

В конце восьмидесятых годов, когда идеологическое давление в Советском Союзе несколько ослабло, среди лютеранского духовенства (прежде всего в Латвии) возникли группы, которые выражали национальные устремления своих народов и порицали ограничение прав человека и народов и, само собой разумеется, свободы совести. Латвийская Церковь вновь реагировала на это отстранением членов этих групп от церковной службы, что привело даже к тому, что Теологический институт в Риге из-за увольнения большинства преподавателей вынужден был закрыться. А когда весной 1989 г. Синод Евангелическо-Лютеранской Церкви в Латвии избирал новое церковное руководство, произошло нечто невообразимое для советских порядков: пасторский корпус, ссылаясь на новые условия времени перестройки, потребовал, чтобы в выборах приняли участие не только (как это было раньше) отобранные церковным руководством и "компетентными органами" "делегаты", а все без исключения пасторы.

Эти новые выборы проходили под знаком доверия пробсту Модрису Плате, чье недавнее отстранение от церковной службы вынуждены были отменить. В пылком дискуссионном выступлении он призвал к тому, чтобы не избирать вновь действующее церковное руководство. "Для этого церковного руководства, - заявил он, - постоянно неизмеримо более важным было сохранение благосклонности государства, чем забота о благополучии нашей Церкви!" Под впечатлением от такой взрывоопасной речи было переизбрано все церковное руководство и образована совершенно новая Консистория; даже архиепископ Эрике Местерс лишился своего поста.

В Эстонии подобное событие произошло только в 1992 г. Оно отличалось меньшим радикализмом. Правда, и там была переизбрана вся Консистория, но не был переизбран архиепископ Куно Паюла. Однако вскоре, в связи с его 70-летием, ему предложили уйти в отставку. Это произошло 11 марта 1994 г.

В конце восьмидесятых годов Лютеранские Церкви в Эстонии и Латвии приняли активное участие в национальном возрождении своих стран. Две Церкви (латвийская в большей степени, эстонская в несколько меньшей) отстаивали национальные интересы. На протяжении ряда лет это выражалось в том, что представители Церквей стремились играть заметную роль в событиях, получавших общественный резонанс (освящение памятников и зданий, улиц, площадей и т. д., участие в государственных праздниках). В церквах (и здесь опять особо следует выделить Латвию) на самых видных местах вывешивались национальные флаги и эмблемы. Это можно воспринимать с пониманием, если учитывать тот факт, что на протяжении десятилетий здесь подавлялось все национальное и осуществлялась форсированная русификация. Но затем, кажется, Церкви вновь несколько ослабили эту политическую и национальную активность.

Одной из важнейших задач, стоящих перед Церквами двух стран, является организация теологического образования. В Тарту (Дерпте) и в Риге в университетах были восстановлены теологические факультеты. Разумеется, ощущается нехватка преподавателей. Поэтому сюда все еще приезжают многие преподаватели из-за рубежа, а именно - из Северной Америки и Германии, где у латвийской и эстонской эмиграции есть свои церковные центры. Церкви в изгнании оказывают Церквам, находящимся на родине, всестороннюю помощь. Кроме того, североамериканские и скандинавские Лютеранские Церкви помогают прибалтийским государствам в создании системы церковного образования. При этом наряду с немцами помощь Эстонии оказывают и финны. Со временем за границей получит образование молодое поколение эстонских и латвийских теологов, которым предстоит взять в свои руки теологическую подготовку в Тарту и Риге.

Церковное руководство также пыталось организовать обучение служивших в общинах священников. Пасторы, не имевшие законченного образования, обязывались повышать свою квалификацию до тех пор, пока не сдадут несложный экзамен. Таких выдержавших экзамен и продолжающих служить в своих церквах священников в Латвии называют "бакалаврами", а в Эстонии "пастор-диаконами". Однако первоначальная эйфория, вызванная восстановлением теологических факультетов, сменилась некоторым разочарованием, так как научное теологическое образование в общем не соответствовало представлениям Церкви о целенаправленной подготовке для практической пасторской деятельности. К тому же многие из учащихся не намереваются становиться пасторами, некоторые теряют такое желание в ходе учебы, осознав, что их ожидает после ее окончания, когда они начнут свое пастырское служение.

Такое решение прежде всего определяется тяжелыми условиями, в которых доводится жить пасторам. Общины не в состоянии содержать их. Поэтому средства для жизни пасторы вынуждены зарабатывать где-нибудь в другом месте. Но и это им не удается, так как они из-за нехватки пасторов опекают по меньшей мере две общины. А так как автомашину им предоставляют только в исключительных случаях, они могут рассчитывать лишь на общественный транспорт и теряют драгоценное время в пути. Как правило, пасторские семьи живут на жалованье жены пастора, которое она получает за работу, не связанную с Церковью, а также за счет пасторского сада, который возделывает его семья, и за счет нерегулярных натуральных пожертвований общины. Эти реалии явно побуждают некоторых студентов-теологов отказываться от профессии пастора.

Для возрождения Церкви в Эстонии и Латвии было сделано немало. Проделанная работа была многогранной. Она включала в себя строительство общин, оздоровление церковной жизни, катехетику, диаконическое служение, образование. Но все дальнейшие усилия в этих областях наталкиваются на такое серьезное препятствие, как обнищание населения, что влечёт за собой еще большую бедность Церквей и их служителей. Церковные планы, затрагивающие все области ее жизни, серьезно тормозятся (особенно в Эстонии) государственной политикой "ограничения денежной массы", что должно остановить инфляцию и укрепить производительные силы. Значительная часть трудоспособного населения обеспечивается лишь прожиточным минимумом; он же стал уделом всех пенсионеров. Добровольные пожертвования, в которых нуждается Церковь, в таких обстоятельствах резко сокращаются. А о приеме на работу таких церковных служителей, как кюстеры, социальные работники, катехеты, церковные музыканты и т. д., вообще нельзя и думать, так как общины не в состоянии платить им.

По-прежнему острой остается проблема культовых помещений. Кирхи, если не обращать внимания на их состояние, в подавляющем большинстве случаев есть. Ремонт и реставрация, насколько это возможно, осуществляются собственными силами. При этом дело не обходится без финансовой помощи Запада в приобретении необычайно дорогих строительных материалов. Но в зимнее время, когда температура опускается до 10-20 градусов ниже нуля, неотапливаемые церковные здания непригодны для выполнения тех задач, которые и составляют сущность настоящей жизни общины, и что на протяжении почти 50 лет было под запретом: изучение Катехизиса, диаконическое служение, детские садики и т. д. В этой связи настоятельной необходимостью является массовое строительство небольших отапливаемых помещений. Однако опять-таки эта задача, из-за тяжелого материального положения церковных общин в прибалтийских странах, не может быть решена без помощи со стороны Запада.

Лютеране в Литве

В католической Литве положение протестантов совершенно отличается от их положения в Эстонии и Латвии, где Лютеранская Церковь в прежние времена была поистине народной Церковью. Протестанты в Литве образуют абсолютное меньшинство. К тому же они еще и распадаются на две группы: около 27000 лютеран и 5000-10000 реформатов. Лютеранство в Литве ведет свое начало в основном от того, что восточно-прусская Мемельская область (часть прусской Литвы) в 1923 г. была аннексирована Литвой, да и в советское время оставалась частью территории Литовской Советской Республики. Правда, в Мемельской области жило и много литовцев. Но они владели двумя языками - литовским и немецким - и в большинстве своем были лютеранами. Достойно упоминания то, что не только лютеране в Литве со времени Реформации, но и деятели литовского национального движения XIX в. получали литературу на литовском языке из Восточной Пруссии. Печаталась она прежде всего в Кенигсберге, тогда как в Царстве Польском ("Русской Польше"), в которое Литва входила до Первой мировой войны, это было категорически запрещено.

Перед лицом приближавшейся Красной Армии, в 1944 г. 40000 немцев и немецкоязычных литовцев покинуло страну. В их числе было 27 из 33 пасторов. Около 30000 лютеран остались в Литве. Шести пасторам, не покинувшим родные места, довелось опекать 26 общин. Как и везде в Советском Союзе, Церкви в Литве пострадали от экспроприации культовых сооружений, ликвидации теологического факультета в Каунасе, депортации интеллигенции и разнообразных репрессий.

В 1955 г. состоялся первый лютеранский Синод, второй - заседал в 1970 г. в Тауроггене (Таураге). На нем сеньором был избран Йонас Кальванас (в 1976 г. он стал епископом). Теперешние пасторы - это миряне, чаще всего без теологического образования. Лишь немногие пасторы получили определенные знания в Теологическом институте в Риге. Как правило, пасторы вынуждены работать где-нибудь на стороне, чтобы содержать себя и семью, так как очень маленькие общины не в состоянии полностью обеспечивать их. Синод как постоянный институт, т. е. как законодательная и контролирующая инстанция, созывается только раз в пять лет. Важнейшей задачей Евангелической Церкви Литвы после прекращения советских репрессий стало создание собственного Устава.

После смерти епископа Йонаса Кальванаса, последовавшей 16 января 1995 г., Синод 29 июля 1995 г. избрал пастора Йонаса Кальванаса-младшего преемником его отца на посту епископа. Было положено начало созданию Устава, но продолжение этой работы перенесено на Синод, который будет созван в 2000 г.

После "поворота", который начался в Литве в 1988 г., там развернулась трудная борьба с государством за возврат старых церквей и пасторатов. Но даже если эти строения будут возвращены, они находятся в таком состоянии, что нуждаются в капитальном ремонте. Евангелическое теологическое образование начинает организовываться в рамках религиозно-научного факультета Клайпедского (Мемельского) университета.

/Цит. по: Хорошего держитесь. Пер. с нем. Ю.А. Голубкина. Х.; Майдан, 1998./