Содержание
Введение
Глава 1. Гезлев – город, основанный на месте бывшей Керкинитиды
1.1. Местное население, оставшееся после Керкинитиды.
1.2. Причины исчезновения Керкинитиды.
Глава 2. Предпосылки возникновения Гезлёва.
Глава 3. Обстоятельства возникновения Гезлёва.

Введение
Моя работа посвящена обстоятельства возникновения Гезлёва.
Актуальность моей работы в том, что до сих пор существует проблема в том, что точно неизвестен основатель города; сейчас, на современном этапе восстанавливаются памятники Гезлёва, идёт их реконструкция.
Целью моей работы является изучение истории возникновения Гезлёва, его дальнейшего развития как центра Крымского ханства.
Исходя из цели, я поставил следующие задачи:
1. Изучить историю античного города Керкинитиды в последнем, предшествующем Гезлёву периоде, выяснить, какие народности проживали в городе в начальном периоде.
2. Попытаться выяснить обстоятельства возникновения города.
Историк и путешественник академик В. Ф. Зуев писал в 1782 г.: «Кезлев, сколь древностью своею, столь и проходимыми из Турции, по Дунаю и прочей Бесарабии судами славный купеческий город... О я был первый, которым татары при нашествии споем в Крым овладели».
Литовский посол Михаил Литвин говорил в 1550 г.: «Несмотря, однако, на... усиление татарского государства, города: Мангуп, Кафа, Керчь, Козлов и другие, лежащие на берегу моря, сохранили свою самостоятельность, пока не были взяты турецким войском, присланным из Константинополя около 70 лет назад. С того времени потомки туземцев-греков подчинились ярму турок и платят им поголовную подать».
Известный турецкий путешественник Эвлия Челеби, посетивший город в 1666 г., оставил подробное описание Гезлева: «Со всех сторон крепости высятся двадцать четыре могучих четырехугольных бастиона, покрытых красной черепицей, а расстояния между ними достигают ста пятидесяти аршинных шагов... Эта огромная фортеция, в форме пятиугольника, замечательно украшенная и устроенная, сооружена из тесаного камня на равнинном морском побережье... Она имеет пять больших и мощных ворот”.
Моя работа не претендует на полноту исследования и нуждается в дальнейшей доработке.

Глава 1

История города начинается, как правило, с первого упоминания о нем в хрониках, летописях, сказаниях, приказах. Однако человек начал обживать Крым задолго до появления письменности. Преследуя добычу, собирая плоды и ягоды, спасаясь от диких зверей, люди первобытных племен тщательно выбирали места для своих стоянок. Миновали годы и столетия, на смену одним поселенцам приходили другие. Они останавливались, оценивали географические достоинства местности, выгоняли предшественников либо постепенно ассимилировались с ними, строили крепости, возводили города. Поэтому почти у каждого крымского города, не случайно основанного там, где находится он теперь, есть еще и предыстория.
Официально считается, что человек (неандерталец) пришел на Крымский полуостров 300 тысяч лет назад. Мало кому известно, что есть и более древние следы пещерного человека в Крыму — находки кремневых скребков и рубил времен раннего палеолита. В 1994 году их обнаружил крымский археолог С. Жук (сейчас они хранятся в Ялтинском историко-литературном музее).[1] Научные сотрудники отдела археологии полагают, что эти орудия труда принадлежали питекантропу, пришедшему в Крым из Олдувайского ущелья Африки 800 тысяч лет назад.
Когда же появился первый человек в районе Евпатории?
Первые стоянки людей в Северо-Западном Крыму относятся к эпохе мезолита, которая длилась с 14 до 7 тысячелетия до нашей эры. Человек той поры делал кремневые резцы, ножи, скребки, умело вставляя заостренное каменное лезвие в костяную или деревянную оправу. Он уже придумал гарпун, лук и стрелы, приручил собаку и на охоту часто выходил в одиночку, учась выслеживать и подстерегать дичь. С помощью остроги мужчины добывали в море рыбу. Женщины выполняли свою работу — ухаживали за принесенными из лесу детенышами диких животных, одомашнивая их. В 1880 году «кремневые осколки разной формы» собрал Д. Я. Самоквасов во время изучения территории «с юго-западной стороны Евпатории между городом и лечебным Мойнакским озером, по морскому побережью».|[2]
Небольшая стоянка людей новокаменного века (5 тысяч лет до нашей эры) была найдена на берегу озера Сасык-Сиваш в 1934 году у поселка Кара-Тобе (ныне Прибрежное). На территории стоянки сохранились мелкие орудия труда первобытных жителей евпаторийского побережья: кремневые ножи, скребки, наконечники стрел. Люди уже научились строить деревянные шалаши, в земляных ямах около жилищ хранили припасы. Одевались они в шкуры животных, пропитание добывали охотой. В арсенал охотника входили легкие копья (дротики), лук и стрелы. Человек неолита умел лепить из глины и обжигать на огне горшки и чаши, изредка даже украшая их примитивным орнаментом. Рядом с поселением, в загонах, содержались овцы и козы, свиньи и лошади. На зиму племя, очевидно, перекочевывало в защищенные от холодных ветров предгорные районы, где находило приют в гротах и под навесами скал. А в III— I тысячелетиях до н. э. в окрестностях теперешней Евпатории жили люди, занимались земледелием и разводили скот. Техника обработки камня достигла в ту пору совершенства: из твердых горных пород человек научился мастерить сверленые и шлифованные топоры, булавы, метательные шары, зернотерки, в обиход начали входить изделия из меди и бронзы. Поначалу металлы шли на изготовление украшений — браслетов, перстней. Позже из них научились отливать топоры, серпы, долота, кинжалы, копья. Из кости делали булавки, бусы, кольца и пуговицы. В сознании человека энеолита (медного века) уже сложились смутные религиозные представления; мы узнали о них изучая погребальные обряды.
Ученые Института археологии АН УССР в 1960-1970 годах открыли в Западном Крыму более двадцати курганов - захоронений медно-каменного века, эпохи бронзы и раннего железа. Один из них обнаружили южнее озера Донузлав, другой – у посёлка Заозёрный на западной окраине Евпатории. По обычаю того времени, в могилу ставили слеплённые глиняные сосуды, клали каменные топоры, тёрки, молотки, лук и стрелы, копьевидные бронзовые ножи. Вырезанные из кости украшения. Самого покойника, уложенного на спину или бок, обильно посыпали охрой. Это было важным элементом погребального обряда, символизирующего для древнего человека священный огонь, тепло, свет и пищу – всё, что нужно для благополучной жизни. Охра – ещё и символ крови, необходимой для возобновления жизни, в которое верили древние.
В одной из могил археологи откопали примитивную деревянную соху. Это дало основание говорить о зарождении пахотного земледелия на Крымском полуострове ещё в конце III тысячелетия до н. э. В другом захоронении обнаружили остатки флей­ты — древнейшего музыкального инструмента. Игрой на флейте первобытные колдуны призывали удачу в охоте, обильный уро­жай. Эти полые костяные трубочки с расширяющимися краями оказались хорошо отполированными. Кем был их владелец? Шаманом? Музыкантом? В стенках некоторых ящиков-могиль­ников евпаторийских курганов были просверлены небольшие (ди­аметром 5—7 сантиметров и глубиной 3—4 сантиметра) углубле­ния в виде чашечек. Они служили для жертвенных возлияний: в них собирали кровь животных. Поражает мастерство древнего каменотеса: плиты больших каменных ящиков так тщательно по­догнаны, что между ними не вставить и лезвия ножа. Многие могильные ящики расписаны несложным геометрическим орна­ментом, выполненным красной краской по черному или белому фону. Можно предположить, что и свои жилища люди украшали такими же узорами. Донузлавский и Заозерский курганы были обнесены кругом из камня, образуя примитивный кромлех. Веро­ятно, он был олицетворением Солнца — самого первого божества, которому поклонялись в ту далекую пору люди. Над некоторыми захоронениями возвышались продолговатые каменные стелы. Весь­ма схематично они передавали очертания человеческого тела — слегка обозначены голова, лицо (с едва заметными глазами, носом, ртом) и руки. Антропоморфные (то есть, похожие на человека) стелы эпохи энеолита являлись, вероятно, обобщенными и обоже­ствленными образами основателей племени или рода.
Самыми древними обитателями Крымского полуострова, о которых известно из письменных источников, считаются кимме­рийцы. Они жили в эпоху перехода от бронзы к железу - В сере­дине III тысячелетия до н. э. их уже считали исчезнувшим наро­дом, память о котором хранили только легенды и географические названия: Киммерия, Боспор Киммерийский, селение Киммерик...
Следом за киммерийцами Крым заселили тавры. По свиде­тельству древнегреческого историка Геродота, в VI—V веках до н. э. тавры занимали всю горную и прибрежную части полуос­трова — от Керкинитиды до Феодосии.
В районе Евпаторийского маяка, на западной окраине со­временной Евпатории, археологи открыли поселение древнейше­го народа нашего побережья. Кто это были?
Если отставить предположения о возможности прежних ци­вилизаций, то именно эти люди могли быть первыми жителями того благодатного кусочка земли, на котором со временем, после многих потрясений, набегов, войн, пожаров и паводков, возникнет Евпатория.

Глава 2

В те древние времена, о которых пойдет наш рассказ, окрестности Евпатории мало походили на современные ковыльные степи. В античные века в сухих ныне балках и оврагах текли реки, журчали ручьи. По их берегам зеленели заросли ольхи, вяза, граба, клена, можжевельника и земляничника. Шумели темные дубравы, к самому морю подступали сосновые рощи. В тени деревьев находили приют благородные олени и косули, волки и лисицы, барсуки и зайцы. По степи носились, пугая живность помельче, стада сайгаков и куланов. В теплых водах залива обитало множество всякой рыбы — от ставриды и крохотной хамсички до гигантских осетров. Во все времена эти богатства манили людей на западное побережье полуострова. Сюда заходил, преследуя дичь, охотник еще в каменном веке; его кремневые орудия время от .времени попадаются археологам. Сюда наведывались тавры — охотники и воины древнейшего из всех известных народов Тавриды. Они приходили сюда ненадолго и возвращались к себе под прикрытием горных круч и обрывов, не решаясь поселиться на непривычной для них равнине. Долго было ничейным песчаное побережье. Может быть, этим оно и приглянулось греческим мореплавателям, случайно заброшенным в тихую гавань будущей Керкинитиды.
Вот к необжитым берегам залива подходит несколько кораблей. Первым на необитаемую землю спускается архагет (глава общины) Каркин. В его руках огонь от священного очага Гестии (богини домашнего очага) из родного Милета. Крепкие привычные к работе юноши наскоро складывают новый очаг и раздувают в нем огонь. Отныне эта безлюдная земля станет их берегом, родиной их детей и внуков. Здесь будут поклоняться богам Эллады, по-гречески расписывать посуду и стены домов, от зари до зари работать в поле, выращивая пшеницу, ловить и солить рыбу. И разговаривать как в родной Ионии — неторопливо, цедя сквозь зубы слова и междометия. Такой манерой произношения отличались они от дорийцев, почти в то же время основавших Херсонес.
Что же заставило эллинов покинуть обжитые азиатские берега Эгейского моря? Беспросветная нужда, к которой привели разорительные набеги воинов царя Креза (того самого, чьи богатства с античных времен вошли в поговорку), фантастические рассказы омывавших на берегах Понта мореходов, жажда новых земель, подвигов, приключений? Сейчас никто не ответит на этот вопрос.
Но, вероятно, неспроста в середине V века до н. э. милетские греки заселяют берега Причерноморья, основывая апойкии (колонии) Феодосия, Нимфей, Тиритаки, Мирмекия, Керкинитида.
Первым делом юноши, возглавляемые Каркином, насыпали небольшой холм в центре поселения и поставили па нем святилище любимой своей богини. Ей, Артемиде Эфесской, приносили свои дары жители зарождающегося города. Затем они спланировали территорию по примеру родных греческих полисов (городов): выбрали место для агоры (площади рынков и собрании), наметили улицы, спланировали жилые кварталы. Но не хватало рабочих рук для активного строительства, и долго, лет 70, греки использовали в качестве жилищ вырытые в грунте землянки. В XIX—XX веках на месте бывшей Керкинитиды археологи находили предметы, подтверждающие, что когда-то здесь была довольно оживленная торговля. Горожане, по тогдашним меркам, считались состоятельными людьми.
Раскопки городища в 1917—1918 и в 1929 годах, которые проводил Л. А. Моисеев[3], а затем в 1950—1952 годах продолжила М. А. Наливкина, доказали, что на территории нашего города в начале VI века до н. э. действительно была основана Керкинитида.[4]
В 1959 году на западной окраине Евпатории в ходе раскопок обнаружена усадьба зажиточного городского жителя, внутри которой найдены скульптура амазонки и высеченное на камне изображение отдыхающего Геракла. Поскольку один из сыновей Геракла народной молвою был наречен Скифом и поселен в Тавриде, то и сам величайший из героев по праву считается покровителем нашего полуострова.
Человек издавна облюбовал эти места, и каждая эпоха оставляла здесь свои следы. К сожалению, значительная часть территории возможных археологических раскопок законсервирована: при Советской власти здесь велось интенсивное строительство без согласования с учеными. В результате оставлен под землей ценнейший памятник истории, предмет гордости жителей любой страны. Летопись античной Керкинитиды восстанавливается учеными по отдельным малым находкам и, конечно, по работам древних историков,
В первой книге «Истории» Геродот собрал и записал эти сведения, чтобы «минувшие события с течением времени не пришли в забвение, и великие и удивления достойные деяния как эллинов, так и варваров не остались в безвестности, в особенности же то, почему они вели войны друг с другом».
Драматические, вольнопередаваемые, а иногда и просто легендарные события, увековеченные «отцом истории», дают лишь приблизительные описания некоторых стран и земель. В их числе оказалась местность, похожая на сегодняшнюю Евпаторию, куда предприимчивые эллины — мореплаватели и торговцы — высаживались в надежде на лучшую долю.[5]
Отношения с племенами жителей гор — таврами — поначалу складывались мирно: торговали, обменивали привезенные из метрополии украшения и ткани, вино и оливковое масло, расписную посуду и оружие на кожу, пушнину, соль. На далекой родине высоко ценили засоленную в Керкинитиде осетрину. Ловили камбалу, морского карася и другую рыбу. Со специальной крупноячеистой сетью выходили на промысел трех-, четырехлетней кефали. В пищу шли крабы и моллюски: мидии, устрицы, морские гребешки. И все же главным источником дохода было земледелие. Никто не мешал переселенцам распахивать плодородные земли вдоль моря и выращивать злаки, чтобы потом выгодно продавать хлеб в Афинах. Благодаря экспорту зерна рос и богател город. Эллины начали обзаводиться семьями — брали в жены таврских девушек; из местного известняка они научились строить просторные двухэтажные каменные дома на греческий манер. Тогда-то, за пять веков до нашей эры, и родился город, названный именем своего основателя — легендарного Каркина.
Рассмотрим жизнь в одном из домов Керкинитиды. Хозяин (или привратник) встречает нас во внутреннем дворике, в центре которого стоит алтарь-святилище, а чуть поодаль — колодец с чистейшей литьевой водой и несколько пифосов, в которые собирали дождевую воду для мытья и стирки. Вход в жилище охраняет герма — статуя бога Гермеса. За стеной, в просторной кухне, переговаривается рабыни. Они готовят пищу на открытом очаге. Если вы пришли к хозяйке, вас проводят в гинекею (женскую часть дома). Пришедшего к хозяину ждут в андроне — специальной комнате для пиров и бесед. Го­стям предложат возлечь на ложе у небольшого столика. Рабы подадут угощение — соленую осетрину, фрукты, виноград...
В доме есть где-то и спальни, и ванная комната, и помеще­ние для рабов. А еще — большая (20—25 кв. м) комната, посвященная богине Гестии. Там, возле хранимого ею домашне­го очага, собирается вся семья.
Первого февраля 2003 года огонь греческого храма богини Гестии был попутным рейсом военного корабля доставлен в Евпаторию. Еще никогда экипаж корабля не получал столь стран­ного задания. Но даже погода среди зимы благоволила символи­ческому переносу огня — не Олимпийского, не вечной памяти героев, но мирного огня доброй богини — хранительницы домаш­него очага. После нескольких дождливых дней вдруг проглянуло солнце, и люди охотно собрались на театральной площади, чтобы встретить носителей факела, эстафетой бегущих сюда от озера Донузлав. Огонь зажгли в двух газовых светильниках на балконе театра. Уже на следующий день пошел снег, замела метель, но пламя не погасло. Тот солнечный просвет был просто удачным совпадением, но он отложится в памяти всех неравнодушных как добрый знак в истории города, как благословение...

В комнатах нас окружает простая удобная мебель: кресла, стулья, низкие столики разной фор­мы, сундуки и кровати_; бронзовые подставки для светильников, пестрые самодельные коврики на стенах, фрески, терракотовые, бронзовые, деревянные или каменные статуи и статуэтки богов. Никакой вычурности, все гармонично и достойно. Площадь дома 80—100 кв. метров, в нем четыре или, реже, шесть комнат.
В деталях продумана и планировка самого полиса. Градостроительство велось по решению совета и под надзором специ­альных чиновников. Неширокие (3—3,5 м) улицы разделяли город на кварталы, в каждом из которых размещалось 16—17 домов. Улицы вымощены известняковыми плитами, морской галь­кой или просто тщательно утрамбованы. Вдоль улиц проходят канализационные и водосточные канавы, которые объединяются в продуманную очистительную систему.

Все бы могло быть хорошо, но чем богаче и краше становилась Керкинитида, чем больше медных, похожих на рыбку, местных моиет накапливалось в сундуках ее жителей, тем больше алчных взоров привлекала она. А тут еще кочевники-скифы да соседи херсонеситы не скрывают своих завистливых устремлений. Несколько раз, начиная с 470 – 460 гг. до н. э., приходилось мирным ионийцам обносить город оборонительными стена-
нами. Эти стены сработали они по всем законам фортификационной науки, уже известным в материковой Греции, да и в самой Ионии. Мощные (почти 2 м толщиной и 6—7 м высотой) крепиды, связанные двенадцатью десятиметровыми башнями, успешно противостояли таранам и метательным машинам.

За стенами города раскинулись поля жителей Керкинитиды. Каждому принадлежала 4,5—5 гектаров плодородной земли, которую обрабатывали, как правило, одной семьей, выращивая злаковые культуры.
Мирные хлебопашцы искали защиты от кочевников у более сильного в военном отношении Херсонеса и постепенно попадали к нему в зависимость. Но что произошло с городом в середине IV века до н. э., мы не знаем. Не обнаружено следов пожара и разрушений, однако имеются признаки явной потери самостоятельности в экономике, а затем и в политике. Вероятно, наших гостеприимных хозяев принудили к оборонительному союзу с Херсонесом, который в ту пору был намного сильнее в военном и политическом отношении. Его метрополия — Гераклея — регулярно присылала морские десанты и всячески поддерживала набиравший мощь город. Для жителей Керкинитиды настали трудные времена: городу запретили чеканить собственную монету и самостоятельно вести торговлю. Приходилось свозить зерно в Херсонес, чтобы продавать его тамошним купцам, теряя немалую долю собственной прибыли. Керкинитида стала одной из провинций — хорой античного Херсонеса. И это подтверждает «Херсонесская присяга». Слова ее высечены на каменной плите, найденной во время раскопок античного города-государства на гераклейском полуострове:
«Клянусь Зевсом, Геей, Гелиосом, Девой, богами и богинями олимпийскими и героями, владеющими городом (полисом), территорией (хорой) и укрепленными пунктами хсрсонесцев.
Я буду единомышлен о спасении и свободе государства (полиса) и граждан и не предам ни Херсонеса, ни Керкинитиды, ни Калос-Лимена (Прекрасной Гавани), ни прочих укрепленных пунктов, ни остальной территории, которой херсонеситы управляют или управляли, ничего никому, ни эллину, ни варвару, но буду оберегать все это для херсонесского народа... Я буду врагом замышляющему и предающему или отторгающему Херсонес, или Керкинитиду, или Прекрасную Гавань, или укрепленные пункты и территории херсонесцев...
Хлеб, ввозимый с равнины, я не буду ни продавать, ни вывозить с равнины в какое-либо иное место, но только в Херсонес...»[6].
Присяга эта, при столь доблестном содержании, заканчивается словами, обрекающими жителя Керкинитиды на настоящую кабалу. Одно дело, когда выращенным урожаем пользуешься самостоятельно, другое — когда приходится везти его не очень близкому соседу, от которого во время вражеских набегов ты находишься в полной зависимости, а во время затишья — тоже отчасти на положении раба, обязанного в первую очередь обслужить господина.
Вот почему время от времени херсонеситы напоминали строптивым соседям, что может случиться, если Керкинитиду оставить без покровительства.
Чем дальше, тем тяжелее: появляются полчища сарматов, возрастает агрессивность скифов. Добротно сложенные крепостные стены спасли греков от первых набегов варваров в начале III века до н. э. Но сдерживать натиск дикарей-кочевников становилось все труднее, свобода давалась все большими жертвами.
В ходе раскопок археологи нашли керамическую дощечку с надписью («граффити») — письмо некоего Апатурия к Невмению. В этом деловом распоряжении речь шла об уплате подати скифам.
Маленькая Керкинитида не могла долго обороняться от степных кочевников. На территории города начали селиться другие, пришлые народы.. Нет и не было на берегу Каламитского залива коренных народов. Да и во всем Крыму их не было: слишком много людей разных рас, национальностей и вероисповеданий стремились и будут стремиться сюда, в этот благодатный край.
Настал день, когда греки покинули свои жилища и, вероятно, переселились в Херсонес. Да, во II веке до н. э. в некрополях Херсонеса появляются типично керкинитские захоронения. Однако непонятно, каким образом разместились переселенцы внутри плотно застроенного города. Во всяком случае, следы перераспределения жилой застройки пока не отмечены[7].
И все-таки древнейший город на берегу Каламитского залива не прекратил своего существования.

Глава 3
В середине II века до н. э. Керкинитиду захватили скифы. Разрушив греческие жилища и, вероятно, разграбив торговую факторию, сами стали салиться на руинах, но не занимали сохранившиеся дома, а разбирали их, чтобы строить по-своему и жилье, и оборонительные стены. Скифское жилище не походило на греческое с его прямоугольными комнатами и внутренними дворами. Оно несло отпечаток кочевого образа жизни и своей округлой формой напоминало юрту, диаметром 2,5—3 метра, с куполообразной крышей, до 1 метра врытое в землю. До наших дней сохранились две улицы скифского поселения: дома с каменными полами, печами для обогрева, алтарями и жертвенниками на скифский манер, жернова и ступы для помола зерна, амфора с костями целого барана, по всей видимости, засоленного две тысячи лет назад. Археологам еще предстоит ответить, было ли это постоянное поселение или только временный плацдарм для захвата Херсонеса. В конце концов и взявшие ее под свое покровительство херсонеситы не смогли противостоять степным кочевникам; уже во II веке до н. э. город пришлось уступить варварам. Захватчикам удалось продержаться до того времени, когда понтийский полководец Диофант (о котором мы узнали благодаря археологическим раскопкам на Херсонесе) помог херсонеситам ненадолго отвоевать свою бывшую провинцию. Посланный Евпатором полководец и герой демократической республики, вероятно, думал, что его подвиг и жертвы, принесенные на алтарь свободы понтийскими воинами, помогут Керкинитиде надолго забыть о скифском правлении. В начале II в. до н. э. войска Диофанта предприняли несколько успешных походов на скифов. Зимой 108—107 годов до н. э. Диофант разбил армию скифского царя Палака и закрепился в Северо-Западном Крыму. Тогда-то и была построена крепость, названная в честь понтийского царя Евпатором. Она располагалась вблизи нынешней Евпатории.
Древнегреческий философ и историк Страбон[8] (63 год до н. э. — 20 год н. э.) называет сборный пункт Диофанта Евпатором. Точное местоположение этой крепости до сих пор не установлено. Из сохранившихся документов ясно, что укрепление служило Диофанту щитом для Херсонеса и лагерем для походов в глубь Скифии. Отсюда предположение, что стоял Евпатор на берегу залива, недалеко от главного греческого полиса. У некоторых древних географов при описании одного и того же места упоминается то Евпатор, то — по старой памяти — Керкинитида. Однако в официальных документах Митридата, а затем римлян фигурирует только Евпатор.
В I – III веках н. э. на крымских берегах хозяйничали римляне. Призванные гражданами Херсонеса для защиты от свирепых кочевников они расположились не только на Гераклийсском полуострове, но и в его окрестностях. До сих пор при земляных работах при Евпатории находят монеты римской чеканки. В III веке н. э. в Тавриду вторгаются готы, а столетие спустя полчища гуннов. Эти дикие орды кочевников все сметали на своём пути. Они Разрушали степные поселения греков, но города возрождались из пепла.
Судя по находкам керамики во время раскопок городища и дноуглубительных работ в акватории Евпаторийского порта, гавань принимала торговые корабли беспрерывно с античного времени до позднего средневековья. Археологи находили фрагменты амфор с зональным рифлением (VIII—1Хвека), обломки высокогорлого кувшина (IX—X века), черепки глазурованных чаш (XIII век).
Почему же не сохранились стены зданий, храмов? Дело в том, что территория городища длительное время использовалась жителями сначала Гёзлёва, а затем и Евпатории в качестве своеобразной «каменоломни». Горожане год за годом, слой за слоем разбирали видимые на поверхности остатки строений, чтобы сложить из них свои, новые. В конце XIX — начале XX веков верхние слои были окончательно нивелированы — так навсегда исчезли последние немые свидетели неспокойной, бурной истории древнего города.
О существовании на месте Керкинитиды средневекового порта указывает свидетельство арабского писателя X века Ибн-Росте. Он упоминает о расположении здесь «румской (то есть византийской) пристани Карх» (переиначенное «Керкинитида»),[9]
Кто же селился в те неспокойные века в районе Евпатории? Византийский император Константин Багрянородный (X век) записал: «От реки Днепра до Херсонеса 300 миль, а посередине есть озера и лиманы, в которых херсонеситы добывают соль». Тогда, как известно, еще не изобрели холодильников. Поэтому соль была жизненно необходимым, а потому и весьма ходовым товаром: без нее нельзя было заготавливать рыбу и мясо. Вряд ли получаемую близ Евпатории соль везли в Херсонес; скорее всего, Керкинитидский порт был отстроен и функционировал как часть Херсонесской хоры. Не потому ли Киевскому князю Владимиру пришлось так долго осаждать Корсунь (Херсонес), что продовольствие осажденным доставляли из поселения в районе нынешней Евпатории?[10]
О существовании средневекового поселения на месте Керкинитиды рассказывают и средневековые лоции Черного моря XI-XV веков, так называемые портоланы.
В портолане 1318 года известного генуэзского картографа Пьетро Весконте район современной Евпатории носит название Sа1inе dе Сrichiniri, правда, на карте 1367 года венецианцев Франческо и Доминико Пицигани зафиксировано несколько иное название — Crirenicihi. Однако в обоих случаях, несмотря на искажения, явственно звучит знакомое нам имя — Керкинитида. Оно слышится еще отчетливее в названии Сrirechiniti которое донесла карта Черного моря 1351 года, изготовленная анонимным автором итальянской картографической школы.[11]
На морских картах XI—XV веков довольно часто встречается слово Salinе. К примеру, на портолане Бенинказы 1474 года этим топонимом отмечено сразу несколько пунктов северного побережья Черного моря, на значительном пространстве от Дуная и до Каламины (нынешнего Инкермана).
Такое название имеется на карте и в районе Евпатории. Более того, на большинстве известных карт средневековья оно помещено в северной части Каламитского залива — как раз на том месте, которое соответствует современному Сасык-Сивашскому озеру в окрестностях Евпатории! Название явно связано с хозяйственной деятельностью и переводится как «соль», «соледобыча».
Локализация названия Salinе на портоланах совпадает с информацией античных и раннесредневековых письменных источников о соледобычей на северо-западном побережье Крыма.
Вполне возможно, что в архивах Генуи хранятся до сих пор не опубликованные документы о забытой колонии на берегу далекого черноморского залива. Самым любознательным не запрещается посетить старый итальянский город, покопаться в пожелтелых от времени пергаментах и, глядишь, подготовить очередное научное открытие. А пока события на территории нашего города в отрезок времени, именуемый ранним средневековьем, остаются, к сожалению, малоизученными.
Кочевники-татары, пришедшие на Крымский полуостров в 1223 году, держались вдали от морских берегов, недолюбливая и даже опасаясь их. Столицу возникшего со временем государства они построили в Предгорье. А на берегу нашей удобной бухты продолжалась жизнь, подробный рассказ о которой еще предоставят нам пытливые историки. Но это дело будущего.

Глава 4

День и ночь гонит ветер по степным и пустынным просторам сухие желтые шары перекати-поля. День и ночь пересыпает °н песчинки, перемещает барханы. Так же размеренно двигались !0 Туркменским степям табуны и кибитки кочевников из племени из кайы. Что заставило их покинуть привычные пастбища и отправиться на запад, теперь не скажет никто. Известно только, что в первой половине XIII века они оказались уже в Малой Азии, что здесь предводитель их Эртогрул получил от сельджукского султана в качестве удела пустующие земли.
Восточное предание гласит: однажды привиделся Эртогрулу во сне пророк и предсказал его потомкам несметные богатства и славу, власть над миром и величие «из поколения в поколение». Пророчество сбылось, и сын вождя-кочевника Осман в 1299 году стал султаном, а внук завоевал всю северо-западную часть Малой Азии, дошёл до берегов Мраморного и Черного морей, захватил земли, прилегающие к проливу Дарданеллы. В XIV—XVI веках под власть османских султанов попало множество стран и народов. В Европе турки (так называлось основное население империи) хозяйничали на всем Балканском полуострове, на берегах Дуная и Черного моря. В Азии им принадлежали Сирия, Палестина, Ирак, Иран, Йемен, в Африке они владели Египтом, Триполи, Тунисом, побережьем Крас­ного моря. В 1475 году турецкий флот подошел к Крымскому полуострову. Пали генуэзские города-крепости Кафа, Сурож, Гор-зувиты, Чембало. По всему побережью разместились турецкие гар­низоны, и крымские ханы стали покорными вассалами турецкого султана. Отныне их назначали и свергали в Стамбуле, а в Гёзлёве, в самой большой крымской мечети Джума-Джами, каждый вновь назначенный хан обнародовал султанский (рерман (письменный указ) и расписывался в специальном акте.
Существует несколько версий, объясняющих название города. Турецкому путешественнику Э. Челеби, побывавшему в Гёзлёве в 1666 году, должно быть, рассказали такую легенду: «...На этот морской берег приехал человек из татар Тохтамыш Герай-хана и построил вместо кибитки дом с отверстием для света наверху, как в кибитке. Благодаря хорошему свежему воздуху род хозяина дома размножился, было построено множество домов «с глазами», и появилась деревня огромных размеров, а назвали ее Гезлю-Эв. Из-за домов «с глазами» она стала довольно известной, и теперь ее называют Гёзлёв». А может быть, потому эту местность называ­ли «сто глаз», что вечерами в домах зажигалось множество огней, так что видны они были и задержавшемуся в море рыбаку, и ночующему в степи путнику. В названии мог заключаться доб­рый совет мореплавателям: «Смотри, целься, направляй корабль на здание!» (версия В. Х- Кондаракн). Академик П. С. Паллас считал, что название города, это загадочное сочетание слов «глаз» и «дом», должно было означать «наблюдательный пост». Гёзлёв и был для Турции таким дозорным пунктом, с которого в Стам­буле зорко следили за крымскими ханами.
В центре города стояла обнесенная стеной крепость с воротами, башнями, рвом, за которым находились жилые кварталы разнопле­менного и разноязыкого населения. Крепостная стена имела вну­шительный вид: 6—8 метров в высоту («на два человеческих роста от фундамента»), 3—5 метров в ширину, добротно сложенная из бута и ракушечника, с фланкирующими выступами и ружейными амбра­зурами-бойницами. Строили ее по указу турецкого султана много лет, и не один крымский хай переселился «в вечную страну», преж­де чем возведение крепости было завершено.
Э. Челеби восхищенно рассказывал об этой фортеции: «Со всех сторон крепости высятся двадцать четыре могучих четырехугольных бастиона, покрытых красно черепице, а рассто­яния между ними достигают ста пятидесяти аршинных шагов. Эта огромная боевая крепость, в форме пятиугольника, замеча­тельно украшенная и устроенная, сооружена из тесаного камня на равнинном морском побережье. Она имеет пять крепких, мощных новых железных ворот».[12] Тому, кто решит обойти кре­постную стену по периметру, придется прошагать почти три километра (3400 шагов). Ворота пристани, или Портовые во­рота, находились близ моря, они были украшены изображением человеческой головы с сильно удлиненным черепом. Рядом, на таможне, «со всех приходящих судов» брали пошлину в казну падишаха. С запада в крепость вели Лошадиные ворота, на­столько узкие, что даже арба не могла в них протиснуться, и входили в них лишь «пешие да конные». Позднее эти ворота назовут Упорными. На север смотрели Ворота Белого муллы с проходом-калиткой. Над нею красовалось изображение чело­веческого живота. «Всю воду жизни в этот город ввозят через эти ворота... на больших повозках в бочках», — пишет сред­невековый путешественник.[13] Далее на восток располагались Ворота дровяного базара с башней, их украшало изображение двух грудей над маленькой калиткой. К базару, заваленному дровами для топки и отменным строительным лесом, выходили узкие улочки двух мусульманских, двух цыганских и большого армянского посадов. Последние, Земляные ворота, усиленные большой башней, украшала тамга Гиреев, символ ханской влас­ти в Крыму. По преданию, все ворота были соединены систе­мой подземных ходов с другими частями города, а в центре крепости возвышалась цитадель, выстроенная из камня. Ок­ружность ее составляла 300 шагов. Здесь располагались скла­ды и тюрьма. Как рассказывают легенды, в трехэтажной баш­не цитадели казнили преступников, за что и называли ее кро­вавой — «Канлы-Куле».
В крепости постоянно находился трёхтысячный турецкий гарнизон. «Изумительные пушки, обращённые жерлами на порт», всегда были готовы к отражению набега. Комендант крепости после вечерней молитвы запирал все ворота, а по пятницам, в день рождения Пророка, украшал бойницы знамёнами.
Гезлёв ничем не отличался от большинства средневековых городов. Он был разделён на две части – торгово-ремесленную и жилую. Возле восточных ворот, в окрестностях ханской мечети Джума-Джами, располагались купеческие лавки, постоялые дворы, кофейни, кузнечные, слесарные, обувные, шорные, лудильные, жестяные, столярные мастерские, изделия которых шли, в основном, на внешний рынок, в Турцию. В городе было боль­ше десятка «ханов» (постоялых дворов), три из которых походи­ли на миниатюрные крепости. Эти двухэтажные гостиницы имели более двухсот комнат, железные ворота, привратников у входа и на крыше, «которые не пропустят кого попало»[14]. Все «ханы» были заполнены приезжими купцами.
В XVII веке в Гезлёве насчитывалось «семь источников жи­вой воды, подобной очищающему напитку». Ее давали знаменитые Гёзлёвскне фонтаны. Из глубоких колодцев северо-западной части города по трубам вода сначала поступала в резервуары-бассейны, а затем, по свидетельству П. С. Палласа, «лошадиной тягой» подава­лась в фонтаны. «Прекрасные мастера провели воду в город, — писал Э. Челеби, — и воды текут... в ханы, мечети и бани, и все богачи и нищие, и прочие божий твари ее пьют. Благодаря круп­ным пожертвованиям все городские источники находятся под бди­тельным надзором, и нет возможности их порчи и ущерба»[15]. Круг­лые керамические трубы водопровода положены были в каменном канале, облиты известью и очень крепко склеены.
Истинным центром любого средневекового города всегда бывала торговая площадь. Выгодное географическое положение Гезлёва — между портом, который мог принимать по тысяче судов, и хлебородной степью — способствовало быстрому пре­вращению его в богатый, процветающий центр торговли. Город окружали бесконечные ряды ветряных мельниц, и торговля му­кой шла бойко. В гавани на рейде собирались легкие купечес­кие фелюги. Между ними сновали сотни легких лодок. Из Тур­ции сюда привозили дорогие ткани, парфюмерию, нитки, мыло, свежие и сушеные фрукты, оливки, кофе, табак, мед, пряности, посуду. А увозили кожу тончайшей выделки, соль «несравнен­ного вкуса», бараньи шкуры, шерстяные бурки, верблюжий вой­лок, лук, масло, зерно, сушеную и вяленую рыбу.
Возле самой пристани был в Гёзлёве еще один рынок — невольничий. Рядом с табунами верховых лошадей и могучими волами, среди изысканных товаров европейских мастеров и пес­трых азиатских поделок продавались люди — «ясырь». Девуш­ки и юноши, старики и женщины с младенцами на руках сидели в площадной пыли среди нечистот, стояли группами или ходили гуськом, соединенные одной цепью. Работорговцы и рабовла­дельцы громко, по-восточному торговались, щупали мускулы, гру­ди, звенели золотыми и серебряными монетами. Торг людьми составлял главную статью дохода крымских феодалов. Ни сладкое сурожское вино, ни жирная черноморская рыба, ни тонкий сафь­ян и шагрень не могли сравниться с этим товаром. А всего и дел-то было — налететь на беззащитное селение да угнать пару десятков человек, пригодных для работы. Бывало, за год на гёз-лёвском рынке продавали 50~60 тысяч невольников
Михаил Литвин, побывавший в Крыму в Ь42—154^ годах, рассказывает в трактате «О нравах татар, литовцев и москвитян»: «Этих несчастных ведут на многолюдную рыночную площадь группами, построенными наподобие отлетающих журавлей и по десять вместе связанных за шеи, и продают их десятками сразу, с аукциона, причем торговец, чтобы повысить цену, громогласно возвещает, что это новые невольники, простые, бесхитростные, только что пойманные».[16]
Рабов грузили в трюмы кораблей и увозили за море — в Турцию, на Ближний Восток, где их «за большую цену покупали чужеземные купцы, чтобы продать... сарацинам, персам, индусам, арабам...»[17]

Кого-то отправляли на галеры, кого-то на строитель­ство очередного дворца (кстати, многочисленные сооружения Гез­лёва тоже были построены рабами). Красивые девушки и дети могли попасть в гарем богача, даже самого султана. Но была ли их жизнь легче?
Правда, время от времени на легких лодочках — «чайках» — налетал на порт лихой отряд запорожцев-казаков и отбивал неволь­ников. В XVI веке черноморские походы казаков были обычным явлением. В 1575 году гетман князь Богдан Михайлович Ружицкий со своим войском высадился в Гёзлёве, захватил и разграбил город. В тот поход и в Константинополе взяли казаки «многие корысти». Между 1577 и 1581 годами запорожцы во главе с вой­сковым писарем Богуславцем серьезно потрепали турецкий гарни­зон в Гёзлёве. В 1588 году полторы тысячи казаков напали на крепость снова. Через 10 лет атаман Захар Кулага привел к стенам Гезлёва отряд в 800 человек. Казаки сначала дерзко захватили турецкий корабль и, высадившись ночью на берег, напали на город: освободили невольников, разграбили торговые лавки. В течение 1сего XVII века удачные походы запорожцев повторялись почти каждые десять лет. Подвижные казацкие отряды на суше, легкие быстрые лодки «чайки» — на море - наводили ужас на крепостной гарнизон. Современный турецкий историк так оценивал морские походы казаков: «Можно смело сказать, что во всем свете не найдётся людей более смелых… Опытные в морском деле люди рассказывают, что эта голь казацкая своей ловкостыо и отвагой в морских битвах страшнее всякого врага».
С развитием артиллерии и огнестрельного оружия Гезлёвская крепость начала терять значение оборонного укрепления. За её обветшалыми стенами можно было укрыться разве что от своих же соплеменников, рыскавших по степям в надежде на легкую разбой­ничью добычу, да от честолюбивых самозванцев — претендентов на власть. Во время феодальных смут и разбоев в Гёзлёве находил убежище крымский хан, оставляя на время Бахчисарай. Гиреи не были в этой турецкой крепости гостями. Административной и хо­зяйственной деятельностью города руководили ханские чиновники, отдавая в султанскую казну лишь таможенные налоги.
Постепенно Гёзлёв превратился в ремесленный город, кото­рый вел «знатнейшую торговлю». «Всего внутри и вне Гезлёва, — свидетельствовал Э. Челеби, — 670 лавок. Чего ни поже­лаешь из бесценных товаров, парчи или шелка со всего света — все это можно найти здесь». В городе было две с половиной тысячи домов, большей частью каменных, множество красивых мечетей, несколько караимских кенас, христианский храм, сотни лавок различного назначения, фабрики, несколько десятков кофеен, пять бань. Бани заслужили особого хвалебного слова турецкого путешественника: «Их здания, воздух и вода очень приятны, это радующие сердце светлые бани, услада души». В XVII веке в Геэлёве было два медресе - «пристанищ ученых-толкователей», пять школ для юношей и три текие дервишей, «из рода носящих рубище, мужей затворничества и экстаза». Славен был этот город и своими буза-хане, которых насчитывалось больше двух десят­ков. В них продавали хмельной напиток из перебродившего про­са — бузу, «чистейшую, прошедшую через искусные руки, темную и вкусную, как костный мозг». Город жил богато и весело. «Лица людей, — отметил Челеби, — в основном румяные». В 1593 году хан Гази-Гирей даже чеканил здесь монету и намеривался перене­сти в Гёзлёв столицу, да не успел: лишился престола.
Жилые кварталы города застраивались хаотично, потому и походили на замысловатый лабиринт со множеством кривых и темных улочек, тупиковых переулков, сплошных стен — дувалов. Имелось в этой хаотичности свое преимущество: чужаку нелегко было разобраться в их переплетениях, а от воров и грабителей многие улицы имели ворота, которые жители запирали на ночь. Внешне непритязательные, даже угрюмо-неприветливые строения укрывали за высокими заборами и глухими стенами веселую игру красок цветных окон-витражей, изящной, затейливой резьбы по дереву и камню, филигранной росписи стен. Вся жизнь обитателя восточного города протекала в скрытом от чужих глаз дворе, в изолированном от улицы доме. Вот уж где воистину «мой дом — моя крепость»! Двухэтажные каменные жилые дома горожан сред­него достатка состояли, как правило, из трех просторных комнат, расположенных буквой «Г». В нижнем, обычно полуподвальном этаже располагались хозяйственные помещения (сарай, кухня, по­греб), в верхнем — жилые комнаты. Комнаты со двора опоясы­вала деревянная галерея или терраса. Ее ярко разукрашенный карниз защищал от палящего летнего солнца. В холодное время дома отапливались при помощи жаровен. С галереи можно было войти в любую из комнат. В них почти не было мебели: вдоль стен низкие диваны со множеством ярких подушек, на уровне оконных перемычек — деревянные полки для домашней утвари. В центре мог стоять маленький переносной столик «курсе». Пол устилали циновки, войлочные кошмы, дорогие ковры — по дос­татку хозяина. Но даже в бедном доме всегда была одна самая нарядная комната — в ней принимали гостей.
Обширный двор с колодцем и хлебной печыо служил продол­жением дома. Вымощенный каменными плитами, засаженный те­нистыми деревьями и виноградными лозами, он сосредоточивал всю жизнь семьи с утра до вечера, особенно в теплое время года. Обще­ственные здания — кофейни, торговые лавки — порою расширяли свою территорию за счет пристройки открытых галерей во втором этаже. Такая галерея, опираясь на резные деревянные или камен­ные столбы, не сужала и без того по-восточному узенькие улицы, но вмещала разноязыкую и пеструю толпу местных жителей, приезжих торговцев, любознательных путешественников.
Трудное для произношения тюркское слово «Гёзлёв» рус­ские переиначили на свой лад и стали называть город «Козлов». В украинских песнях-думах, в русском устном творчестве не раз упоминается Козловский невольничий рынок, а в морских лоци­ях — Козловский маяк.
За время русско-турецких войн, которых в XVIII веке было несколько, город этот дважды завоевывали русские войска.

---